Мистика третьего тысячелетия: новые сказки о главном

Руководитель и редактор проекта «Мистика на российской почве», автор Ridero Ольга Лисенкова рассказывает в интервью порталу «Литературно» о суевериях, соцреализме и трех богатырях.

Проект «Мистика на российской почве» — это сборники рассказов, в которых современные авторы продолжают и развивают мистические традиции, характерные для нашей культуры. Создатель проекта и фэнтези-писатель Ольга Лисенкова рассказала «Литературно», почему возрождается интерес к мистике, что такое экологическое фэнтези и при чем тут девочка-фантом из Красноярска.

У нас есть Гоголь, Булгаков, Андреев и много кто еще, но все-таки мистика — не самый популярный жанр в России. Как думаете, почему?

Думаю, что мистике у нас помешал воинствующий соцреализм, когда отрицали и религию, и суеверия, а заодно «выплеснули» все метафоры и приемы жанра. Двадцатый век для нашей страны был по-настоящему трагическим, я не исключаю, что многие читатели и правда нуждались в четко заданных ориентирах и находили спокойствие в том, что для всего должно было найтись рациональное объяснение, хотя бы в литературе. Когда Советский Союз распался и люди потеряли привычную опору, случился бурный всплеск интереса ко всему непознанному — к эзотерике, рассказам об НЛО, полтергейсте, к экстрасенсам и так далее. Люди, выросшие при советских порядках, читавшие по большей части научную фантастику, а не легкомысленные былички, не утратили желания заглянуть за грань. Впрочем, в советское время выжили и даже развивались некоторые жанры устного народного творчества: страшилки у детей, городские легенды у взрослых.

Какие авторы для вас в первую очередь определяют мистику?

Главными для меня в этом жанре являются Гофман и Гоголь. Каждый из них по-своему сплетает художественный вымысел с мифопоэтическими мотивами, опираясь на архетипы, мифологемы, в том числе те, что сохранились в памяти читателя благодаря фольклору. Несмотря на то, что их произведения включают в академические программы, эти тексты не бронзовеют, в любом веке невозможно оторваться. И читать их можно на разных уровнях: как сказки или страшилки, как поучительные притчи или уникальные авторские мифы, созданные в попытке осмысления вечных мотивов, отраженных в мифах народов мира.

А какими в принципе могут быть предпосылки для развития мистического жанра в конкретное время и в конкретном месте?

Согласно Лотману, в текстах самых разных культур можно найти границу, которая делит мир на две противопоставляемые части: мир наш и не наш. По другую сторону границы, в чужом мире, человек представляет себе либо хаос, либо других людей. И мыслит их как равных (современное представление) или как отличных от себя — богов, например, или покойников. Современный человек чаще всего считает, что за пределами живут другие люди, примерно такие же, каков он сам. Для наших предков за пределами освоенного пространства сразу начинается непознанный мир, населенный самыми разными существами: богами, демонами и ангелами, духами природы, духами места и духами умерших людей, и так далее. Важно было то, что чужой мир опасен и умом не постижим. Вот здесь мы начинаем говорить о мистике, или фэнтези, или фантастике, для меня эти понятия близки.

В 2018 году Ольга Лисенкова стала лауреатом Германского международного литературного конкурса русскоязычных авторов «Лучшая книга года» с повестью «Когда умолкает кукушка» — первой историей из фэнтези-цикла «Остров Буян». Сейчас идет работа уже над третьей книгой цикла.

Отечественные писатели в последние сто лет были больше увлечены противопоставлением вполне реальных «нашего» и «не-нашего» миров: белых и красных, фашистов и советских воинов, милиционеров и бандитов. Демоны и ангелы — что-то устаревшее из арсенала тех, кто торгует опиумом для народа, а духи природы, такие как водяные и русалки, — просто герои древних сказок. Фантастика развивалась, но она воспевала торжество человеческой мысли, экспансию людей на нашей планете и в космосе, то есть была экстравертированной.

Интерес публики к жанру мистики в наше время — естественный процесс, маятник качнулся к интроверсии. Это интерес к своим истокам (мифологии, фольклорным представлениям), попытка вновь задаться вопросом о том, что собой представляет человек, какую роль он играет в жизни планеты, какой вес имеет его собственная жизнь, окончательна ли его смерть. Например, в Великобритании немало произведений написано о том, как люди уничтожают другие виды живых существ, в том числе обитателей этого самого «другого мира» — фейри. Такое направление называют экологическим фэнтези. Сейчас другое время, другие вопросы волнуют и авторов, и читателей, и мистика оказывается удобной для того, чтобы ставить эти вопросы и пытаться найти на них ответы.

Расскажите о вашем проекте «Мистика на русской почве».

Идея первого сборника появилась, когда я прочитала в интернете историю так называемой девочки-фантома из Красноярска. В Красноярском краеведческом музее нашли фотографии начала XX века, 1906-1908-х годов, на которых появляется одна и та же девочка. Одета приблизительно одинаково, на всех фото смотрит мрачно, и не похоже, чтобы она росла или изменялась с возрастом. В музее ее окрестили девочкой-фантомом. Я разместила об этом пост у себя в Facebook и предложила друзьям, среди которых много писателей, придумать свою разгадку загадочной истории. Версии вышли очень разные. Так получился первый сборник мистических рассказов под названием «Девочка, которой не было», в мае 2017 года мы его выпустили с помощью Ridero, в сентябре он был представлен на ММКВЯ.

Во время работы над сборником мы много обсуждали — и рассказы друг друга, и в целом мистику в русской литературе. Выяснилось, что всем нам интересно работать в этом жанре, продолжать и переосмыслять эту традицию, отталкиваться от того, что есть у нас в России, и рассказывать об этом читателям. Так мы придумали второй сборник — «О чем молчали города», в нем каждый рассказ построен вокруг какой-нибудь бытующей городской легенды. Это тот жанр устного народного творчества, который основан именно на мистике. На следующем этапе мы обратились к другому пласту фольклора — русским народным сказкам. Переосмыслили их в мистическом ключе: где-то осовременили, где-то иронически обыграли знакомые сюжеты, а сборник назвали «Русские несказки». Судя по отзывам читателей, такие книги им по душе. Сейчас идет работа над четвертым сборником.

«Всплеск интереса к мистическому жанру — это попытка вновь задаться вопросом о том, что собой представляет человек, какую роль он играет в жизни планеты, какой вес имеет его собственная жизнь, окончательна ли его смерть»

А какие у русского фольклора самые интересные особенности?

Это вопрос для целой диссертации. Например, своеобразие русского фольклора обусловлено тем, что на древние мифологические представления наложилась христианская традиция, в результате чего родились причудливые синтетические верования. А в дальнейшем отрицание и язычества, и христианства привело к тому, что многое забылось, стало восприниматься в мистическом ключе. Например, заговоры, которые логично было бы воспринимать как магию, включают обращения к Иисусу Христу и святым (фрагмент заговора от испуга: «Не я выливаю страсти, испуг, а выливает Матушка Пресвятая Богородица со всеми ангелами, архангелами, хранителями и покровителями» и так далее). Если раньше верили в то, что людей, которые работают в неурочный час, наказывают полуденницы, то в дальнейшем фольклористами были записаны былички о том, как наказывает, буквально избивает до крови за такой же проступок уже святая мученица Параскева. Многие исследователи считают, что образ христианки-мученицы Параскевы Пятницы в народных представлениях вобрал в себя функции славянской богини Мокоши. И это не единичный пример. За советский период народные представления стали еще более сумбурными и противоречивыми, сейчас люди даже не вполне понимают, какой обряд они осуществляют и зачем — скажем, кладут рядом с могилой булыжник, а объяснять это могут очень по-разному.

Второй момент, который могу выделить, — каждое время стремится использовать традиционные верования себе на пользу. Например, благодаря Васнецову был создан идеальный образ трех богатырей, охраняющих границы страны, и затем он многократно тиражировался, хотя на самом деле Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович вместе ни разу не встречаются ни в одной былине (Алеша, правда, сватался к жене Добрыни, пока тот был в отъезде). Из-за таких обстоятельств мы, в общем, мало знаем настоящий наш фольклор.

«В последние сто лет отечественные писатели были больше увлечены противопоставлением вполне реальных «нашего» и «не-нашего» миров: белых и красных, фашистов и советских воинов, милиционеров и бандитов»

Что касается специфически русских архетипов и образов… Мне кажется, что для русских в целом характерен фатализм («чему быть, того не миновать», «лбом стены не прошибешь»), поэтому у нас появляются в фольклорных текстах не только богатыри, но и совершенно замечательные герои, которые не рвутся в бой, а накапливают силы, лежа на печи. Им наследуют литературные герои вроде Обломова. Как сформулировал Андрей Вознесенский, «Наша вера вернее расчета — нас вывозит «Авось»».

В своей повести «Когда умолкает кукушка» вы используете мотивы не только русских народных, но и английских авторских сказок — получается своеобразный микс. Это осознанно?

Да, осознанно. Во-первых, это продолжение игры, в которую я вовлекаю читателя-книголюба. Знакомые нам фольклорные мотивы тому не противоречат: дети в самом деле вызывают Пиковую даму из Зазеркалья, не правда ли? Для меня книги Кэрролла — восхитительный пример абсолютной свободы фантазии, и они меня неизменно вдохновляют. Во-вторых, это средство характеризации главной героини, учительницы английского, книжной девочки, которая зачитывалась в детстве именно английскими авторскими сказками. Да и все мы выросли на них, ведь, наверное, ни одна страна не дала миру столько героев и сюжетов в этом жанре: Винни-Пух, Питер Пэн, Мэри Поппинс, хоббит и компания, хроники Нарнии и так далее. Все это волшебные миры, в которые мы с детства с удовольствием погружаемся. Вот и моей героине предстоит сделать шаг — и оказаться в совершенно волшебном мире.

«В двадцатом веке была тенденция осуждать авторов, использующих в своих произведениях фантастические или мистические элементы, обвинять их в эскапизме или же относить такие тексты к разряду несерьезных, детских. Сейчас ситуация меняется»

Реальный мир у вас, кстати, гораздо менее привлекательное место, чем волшебный.

Да, к моим героиням реальный мир был не очень ласков, хотя я бы не стала говорить, что это однозначно непривлекательное место, ведь там у меня есть, например, волонтеры, которые не жалеют сил, тратят свое свободное время, стараясь разыскать пропавших людей. Но моя героиня находит свое предназначение именно в волшебном мире. Обычная сюжетная схема для фольклора, а потом и для авторских волшебных сказок, построенных по шаблонам народных, — это путешествие «туда и обратно», дорога в чужой мир (Владимир Пропп доказывает, что тридевятое королевство изображает мир мертвых) и обязательное возвращение домой с неким трофеем, будь то золотые яблоки или новое понимание своего характера и места в жизни. Мне хотелось показать, что поиск себя не всегда успешен, если мы ставим узкие рамки. Вполне вероятно, что мы многого не знаем и не учитываем, уткнувшись носом в серую картину будней, а на самом деле мир ярче и многообразнее, чем мы предполагаем. Мистика прямо говорит нам, цитируя классика, «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Фольклор хранит мудрость предков, которая, разумеется, во многом произрастает из архаического мышления, но отличается красотой и поэтичностью.

Каковы пути развития мистического жанра? Как он может трансформироваться?

Мистика многолика и находит себе вполне законное место в произведениях самых разных жанров, от пьес Шекспира до романов Достоевского, то есть в том числе и в текстах, которые формально нельзя назвать мистическими. Мистические мотивы могут быть поводом для высказывания на любые вечные темы. Мистика прекрасно уживается как с высокими идеями, так и с юмором и сатирой, вспомним «Вечера на хуторе близ Диканьки» или «Мастера и Маргариту». В двадцатом веке была тенденция осуждать авторов, использующих в своих произведениях фантастические или мистические элементы, обвинять их в эскапизме или же относить такие тексты к разряду несерьезных. Сейчас ситуация меняется, нет такого четкого разграничения. Мне близка позиция Нила Геймана, который в разговоре с Кадзуо Исигуро сказал: «Иногда, дабы написать реалистическое произведение, нам приходится обращаться к фантастическим приемам». Хорошо, когда писатель не ограничен в средствах выражения, может использовать любую метафору из любого мира, обратиться к архетипам и не бояться осуждения за то, что он работает в низком жанре, или упрека в эскапизме. Я думаю, такая тенденция и будет сохраняться.

Беседовал Слава Лавочкин