«Деревня меня поразила, как сказка» — Интервью с Дарьей Гребенщиковой

Дарья Гребенщикова родилась в Москве. Окончила постановочный факультет Школы-студии МХАТ, долгое время проработала сценографом театра «Ленком» в эпоху его расцвета — с Марком Захаровым, Евгением Леоновым, Александром Абдуловым и другими звездами театра и кино.

В 1992 году вместе с мужем переехала жить в деревню Шешурино Тверской области, душой прониклась этим местом и начала писать рассказы, повести и стихи.

Мы поговорили с Дарьей о ее творчестве, внимании к деревне и уходящему поколению бабушек и дедушек.

— Какую часть в вашей жизни занимает писательское и поэтическое творчество? Когда вы начали писать прозу и стихи?

— Самый, пожалуй, сложный вопрос. Что считать: время, когда ты думаешь над рассказом, повестью или время, которое тратишь на их написание? Работа идет постоянно — в течение дня. За обыденными делами что-то придумывается, что-то услышанное вдруг «прорастает» — скажем, рассказ какой-то женщины, подслушанный невольно в транспорте. Или истории из прошлой жизни вспоминаются, и вот, начинаешь представлять, а как бы сложилась судьба этого человека?

Часто читатели присылают истории из своей жизни, но их я использую крайне редко. Я могу оставить сюжет, но изменить характеры или внешний облик персонажей, чтобы не цитировать дословно рассказавшего свою историю.

Со стихами и проще, и сложнее. Я пишу их сразу, без мучительного поиска рифмы. Чаще всего в стихах встречается то, что меня окружает, — лес, поле, снег, дождь. Или стихотворение пишется в ответ на чью-то радость или на общую боль. 

Позволяю себе и злободневные какие-то стихи, и развлекательные, также очень люблю поздравлять в стихах своих друзей. Люблю писать стихи на картины своих любимых художников: Марины Дайковской, Татьяны Бобровой, Екатерины Бабок. 

Собственно, со стихами все началось с подачи Вадима Сиротенко, он организовал проект «Сказка на открытку». Художники предоставляли свои работы, а тексты писали и Вадим, и я. 

Первые мои рассказы появились как заметки о моей деревенской жизни. Я  начала публиковать тексты на Facebook (признана экстремистской организацией и запрещена в РФ) в 2012 году. В то время все пользовались этой соцсетью, и для меня это была такая форма общения с друзьями. Я находилась в деревне, многие мои друзья остались в Москве или разъехались по миру. Это была единственная возможность общаться сразу с большим количеством людей.

Я писала про театр, в котором так долго проработала, про Школу-Студию МХАТ — это были воспоминания. А все то, что касалось деревни — это были ежедневные новости. При всей своей малозначительности рассказы полюбились читателям, и соседи мои, деревенские, стали персонажами.

— Сколько всего у вас книг? Расскажите про них подробнее.

— Самую первую мою книгу опубликовал в издательском сервисе Rideró Вадим Сиротенко. К сожалению, он ушел из жизни, и я бесконечно благодарна ему за тот его подвиг. Вадим собрал мои рассказы на Facebook и дал книге придуманное им название — «ДАШУАРЫ». Расшифровывается это так: ДА(шины) Ш(ешуринские) мем(УАРЫ), по названию деревни, в которой я живу. В эту книгу рассказы вошли хаотично, на выбор Вадима. Туда же он включил и повести, которые я выкладывала на Facebook ежедневно, по главе. Над обложкой книги работала художник Марина Дайковская.

К моему огромному изумлению, «ДАШУАРЫ» стали популярны. В Твери я даже стала обладателем второго места Литературной премии Натальи Серовой и кем-то вроде местной знаменитости. Я ездила на встречи с читателями, мои стихи стали печатать в местной газете. 

Вторая книга — поэтический сборник «Без тебя». Очень сложно было отобрать стихи в этот сборник, тут я ориентировалась и на свой вкус, и на читательский. Стихи мало востребованы, и, хотя их часто цитировали, книга разошлась плохо. Впрочем, на эти стихи написаны песни. Актер Алексей Никульников, известный по фильму «Цыган», написал около тридцати песен на мои стихи. Много текстов взято бардами для авторской песни. Еще рассказывали, что абитуриенты даже читали мои стихи, поступая в театральные училища.

Третья книга — «От меня до тебя два шага и целая жизнь» — была собрана мной самостоятельно. В нее вошла повесть «Анна Карловна» и рассказы. По этой повести Тверским ТЮЗом был поставлен спектакль «Сельская идиллия», он до сих пор есть в репертуаре театра. Книга была очень тепло принята, ее охотно покупали и даже помещали на сайты обмена, а это свидетельство популярности у читателей.

Четвертой стала «МОНА ЛИ» — это моя любимая повесть, про девочку полукореянку, обладающую некими мистическими способностями. Но это не фэнтези и не мистика, это, скорее, взрослая сказка. Книгу просто на ура приняли, и просили меня написать синопсис для съемок фильма. Но для написания сценария нужны другие профессиональные навыки, и я пока думаю над этим предложением. Предлагали продать права, потому как повесть именно киношная, она реально как готовый сериал. Обложку для книги делала снова Марина Дайковская. 

И последняя книга — это «Бузина». Мои читатели очень просили собрать максимально много рассказов про деревню, что я и сделала. В этот сборник я включила рассказы еще про деревню Пестряково. Это сочиненные мною сказки про вымышленную деревню Пестряково, мое впечатление от творчества великолепного, любимого, обожаемого художника Леонида Баранова.

— Когда я читала рассказы из сборника «Бузина, или Сто рассказов про деревню», у меня сложилось впечатление, что вам интересны люди сами по себе, их судьбы. Ваши рассказы словно биографические зарисовки, они написаны с большим вниманием к людям и их быту, с теплотой. Расскажите, почему вы выбрали такой формат рассказов?

— Формат рассказов был продиктован исключительно удобством их чтения в социальной сети. Тут нужно что-то такое, что задержит внимание, зацепит, но читаться должно быстро — как правило, люди читают с дисплея. Безусловно, во главе всего стоит человек. Именно тут, в деревне, человек не теряется, здесь нет такого скопища людского, как в городе. Здесь каждый — на виду. 

Конечно, я пишу о бабушках и дедушках. Это уходящее поколение, прожившее трудно, страдающее, или, наоборот, веселое, оптимистичное. Мне хочется рассказывать про их взаимодействие с природой, землей, животными,  

Что касается внимания к мелочам — это чисто театральный прием. Я — сценограф, человек, который делает декорации для спектакля. Нас так учили — быть внимательным к самой незначительной мелочи. Пожалуй, это русская традиция — и писательская, и художественная, как, например, у художников-передвижников. Внимание к быту, особой атмосфере. В жизни нет мелочи. Незастегнутая пуговка расскажет вам о человеке больше, чем том его биографии.

— Сколько в вашем сборнике вымысла, а сколько взято из реальной жизни?

— Подо всем — и жизнь, и вымысел. Я приехала в деревню впервые в 1991 году, до этого я никогда (!) не была в деревне. Папа был крупный ученый, композитор, художник, его семья уехала в эмиграцию в 1920 году в Югославию. Мама тоже ученый, биолог, оба они — горожане, и я такой же была. 

Деревня меня поразила, как сказка. После Москвы, Ленкома — какие-то избы, печки, деды, бабки. Театр, одним словом. Безусловно, деревенские люди отличались разительно от моих городских друзей. Наверное, поэтому я стала приглядываться к ним, общаться тесно. Я даже записала рассказы одной бабушки — успела, по счастью. 

А говор! Это же «пскопские» люди! Тут такой язык богатейший, как я могла это пропустить? Пожалуй, в рассказах нет вымысла. Есть переплавленные истории. Так будет точнее. 

Я тридцать лет живу в деревне, поэтому уже на моих глазах выросли дети, и у них родились свои дети. Я, к сожалению, стала свидетелем смерти деревни. Для меня это очень тяжко. Я вижу гибель заброшенной земли, чудовищные вырубки леса, болезни, пьянство, безработицу. Как у меня может не болеть душа! Это и есть гибель, потому как город вырос из деревни. И о жителях деревни хочется писать, хочется сохранить память о них и деревне. Конечно, я могу где-то добавить вымысла, преувеличить, ведь текст должен иметь какую-то окраску. Но в целом мои истории очень правдивы. 

— Чья жизненная история впечатлила вас больше всего? Может быть, вы вспомните ярких бабушек, дедушек, с которых писали своих персонажей.

— Яркие? Да все они такие. Акушерка Антонина Андреевна, пережившая войну девчонкой, потерявшая сына из-за врачебной ошибки. Дед Сивый, у которого сын подорвался на мине после войны. Бабка Ульяна, пролежавшая в инсульте много лет, после того, как сдала свою корову и бежала всё за грузовиком, а та смотрела на нее и плакала! И такие истории в каждом доме, в каждой семье! Тетка Нина, горбатенькая почтальонша, у которой муж был «ходок» — залезал на печку ко всем бабам. А она его любила и лупцевала ремнем. Соседка Надюха, дочь которой родила четверых от разных мужчин, да разве упомнишь? Батюшка наш, который теперь только на отпевания ездит, не помнит, когда кого крестил в последний раз. Это — оставшиеся в живых, последние, понимаете, и такая это боль, что я, городская, все бросила и живу тут. Наверное, для того, чтобы оставить хоть какой-то рассказ о них.

— Последний вопрос: на кого из писателей вы ориентируетесь? Кто ваши любимые авторы?

— Я росла на русской и зарубежной классике, как и многие из моего поколения. Наверное, Бунин мне ближе всего. Шмелев, безусловно. Мне часто говорят, что мои рассказы о природе напоминают прозу Пришвина, Паустовского. Но я их не особо люблю и мало знаю. А вот почему-то вышло так, и меня саму это сильно удивляет. 

Современных авторов знаю мало. Безусловно, выделю Улицкую и Рубину. Они разные, но для меня они именно современная проза — о женщинах и для женщин. Из советских писателей люблю Нагибина, пожалуй. Кстати, «деревенщиков» не читала и не люблю, за исключением Шукшина. Не знаю Распутина совершенно. Я создавала свою деревню, населяла своими героями. Если я в чем-то совпала с классиками, это здорово!

Из зарубежных нравится Маркес, конечно. Вообще, очень интересно отвечать на этот вопрос. Мне кажется, что мой писательский стиль сложился как будто сам по себе. Но это не так! На моем творчестве сказывается многовековой литературный опыт, который был мне преподан дома, в школе, институте и театре. Трудно понять, где я услышала те ноты, которые потом повторила.