Статьи о журналистике

О бедном канале замолвите слово

Основные отличия центрального телевидения от местного в том, что первое — богатое, второе — бедное, и в том, что первое посильнее второго будет. Да, так оно и есть, хотя о степени профессионализма, особенно в разных объективных условиях, можно поспорить. А дальневосточная диаспора московской журналистики немаленькая и крепенькая, спросите, например, у журналистов «Времени», «Вестей» или конкретно у «специального корреспондента» Евгения Попова, приморца по происхождению.

Но главная разница в том, что большое не всегда видится на расстоянии. В нём надо разбираться, а возможности не дают. Иногда просто не показывают. На федеральных каналах обычный телезритель видит поверхность смысловой воронки, в которой и серьёзный новостной поток, и бульон эмоций в студии политических ток-шоу, и, прости господи, потуги современного шоу-бизнеса и юмористов, и сериалы, сериалы. А на региональном телеканале при всей его бедности и меньшей импозантности персон в основном мы видим обыкновенную жизнь: продолжение разговора о том, о чём только что говорили с женой на кухне, час назад — с соседом по автостоянке, два часа назад — с коллегами на кафедре. Мы смотрим местное телевидение и — хотят того или нет те, кто это телевидение делает, — обнаруживаем новые смыслы в знакомом, давно и близко знакомом. Чем дальше — тем больше. Мы в смысловую воронку ныряем. Как и завещал философ А. Ф. Лосев.

О бедности местного телевидения много говорить не стоит. Вот быль. На телеканале города Находки отродясь не было ни костюмерных, ни гримёров. Ведущие выпусков новостей ходят в своём, не особо в контексте зарплаты мечтая об обновках, причёсываются и пудрятся «от бликов» перед эфиром сами. Как-то канал сделал рекламу местному купцу. Тот и счёт-фактуру оплатил, и поляну накрыл, а увидел, в чем «телезвёзды» ходят, ещё и пиджак «от Валентино» подарил. Красивый. Но он никому не подошёл. И теперь висит пиджак у входа в студию прямого эфира, маленькую, как кухонька хрущёвки. Его зовут Федя. Дежурный ведущий перед эфиром с ним обязательно побеседует…

Известен городской канал в Уссурийске — «Телемикс». Говорят, своё телевидение есть даже в Большом Камне, было и в Дальнегорске… Но основные телеканалы Приморья, конечно, сосредоточены во Владивостоке. Есть даже представительство знаменитого японского «Эн-Эйч-Кей»: сидят, конечно, в отеле Hyundai (Хёндэ), но вещают на Японию. Все попытки телевизионных «восточных тигров» вещать из Владивостока на Владивосток окончились неудачей: при всех их материальных и прочих возможностях они не в теме. (А вот их киношники снимать во Владивостоке любят и умеют: японский фильм «Отель «Венера» видели?)

Если вывести за скобки скромное ТВ малых городов, иностранные компании, полусамодельное телевидение местных информагентств, онлайновое, кабельное, студенческое и проч., то окажется, что Приморское телевидение стоит на трёх китах: ГТРК «Владивосток», ОТВ-Прим и «Восьмой канал». Первый, разумеется, входит в ВГТРК, с его новостными и прочими «вертикалями», второй — родом из 90-х с их тягой к региональной самостийности, принцип «мы не бояре, но в тельняшках» и сейчас в нём ощущается, а третий — совсем свеженький и, как всякий уважающий себя юноша, склонен к себялюбивым экспериментам и эстетическому нонконформизму.

Но есть у Приморского телевидения одна черта, которая резко отличает его от всех других дальневосточных. Именно во Владивостоке четверть века находятся корпункты крупных общероссийских телеканалов. Ещё в начале нулевых журналисты с Первого канала, «России 1», НТВ, РЕН-ТВ, ТВС сидели дверь в дверь на пятом этаже телецентра на улице Уборевича, вместе выезжали на события (на Сахалин, Чукотку и Камчатку), делились друг с другом отснятым материалом (а с местными — не всегда…), сиживали за сдвинутыми столами в китайских ресторанчиках.

Почти так происходит и сего­дня. К «старичкам» прибавились «Звезда», ТВЦ, «Пятый канал», грозит присоединиться и Life News. Но есть и проза сегодня­шнего дня: многие подверглись секвестру: у всех федералов в корпунктах было по две смены, осталось по одному репортёру, оператору, водителю…

Почему выбран Владивосток, а не Хабаровск? Наверное, две причины. Первая — кадровая и культурная: только здесь из всего региона был и есть традиционный (а не наспех перелицованный из пединститута или политеха) университет, а при нём настоящий журфак (а не новодел). Вторая — главная. Владивосток — один из самых телегеничных городов России, если не вообще второй после Петербурга по этому критерию. Море. Да не сплошной серо-голубой океан во весь горизонт, а заливы, бухты, острова и полуострова, всё затейливым узором, корабли у пирсов и на рейде, горы на той стороне Амурского залива. Весь город стоит на сопках-горках и горах. Весь! Город-фитнес, город-терренкур. Он же — вползший в море сфинкс. Главный дефицит здесь — любойплоский кусочек суши; если найдётся с три дюжины квадратных метров — площадь.

И ещё. Где белеет парус — там свобода: Владивосток — город творческий, здесь всё бурлит. Даже власти любят покреативить именно здесь. От саммита АТЭС Владивосток-2012, плавно перетёкшего по второму в мире по высоте над уровнем моря мосту в Дальневосточный федеральный университет на Русском острове, до Восточного экономического форума (2015, там же). От ТОРов (территория опережающего развития или официального распила, как пожелаете) — до порто-франко (зона беспошлинного ввоза и вывоза товаров). Всё это — регулярные темы Приморского ТВ.

А ещё региональное телевидение отличается от федерального тем, что здесь своя система знаков, своя атмосфера. Здесь многое понимают без слов. В местных новостях показали, что на главной площади Владивостока во время шторма упала новогодняя ёлка: «Ёлки-палки, час назад мимо ехал, стояла ещё!» Увидит этот же сюжет кто-то на федеральном канале в Перми, Саратове, Пскове — и что ему владивостокские шторма, что ему главная площадь другого города, на которую нога его не ступит никогда, что ему Гекуба? Так, вспомнит лишний раз, что держава вельми обширна и благолепна. В «Вестях-Приморье» доцент Школы биомедицины ДВФУ рассказывает, как на их кафедре научились делать портвейн не хуже португальского из морских водорослей, а добывают эти водоросли на мысе Тобизина. Для местного не так важен портвейн, как мыс Тобизина, никому не надо объяснять, что это за мыс. Что к нему — какое там шоссе, тропинку в лесах Русского острова только недавно прорубили, а мыс сей — красивейший в мире!

Литературная газета. М., 2016, №3—4 (6539) (26—01—2016)

Факт — жанр — формат

(Проблема медиажанров: взгляд со стороны «первичных» жанров и формата)

Медиатекст стал изучаться совсем недавно — в 1990-х гг. [Современный медиатекст 2011: 6], но все-таки уже имеет традицию своего исследования. Эта традиция в том, чтобы рассматривать медиатекст не как «вещь в себе», а обязательно в контексте специфики, функций и проблем самой журналистики как особой культурной, социальной и политической сферы. «Специфика медиатекста определяется прежде всего внешними условиями его существования…» [Там же: 11].

Категоризация медиатекстов по типам СМИ ясна, поскольку на тривиальной поверхности. Есть медиатексты от ТВ, от печатных СМИ и от радио. Интернет-СМИ сущностных отличий от первых типов не имеют, поскольку разные «комменты» и прочее выносим за скобки. Еще различают собственно журналистские медиатексты, медиатексты от пиар и от рекламы [Там же: 6—7].

Но категоризация, классификация медиатекстов, исходящая из журналистики как ремесла, не ясна, поскольку не выбраны главные феномены журналистики как профессии, по котором можно эксплицировать главные категории внутренней структуры медиатекста. «Каковы критерии типологической классификации медиатекстов?» [Добросклонская 2008: 20].

У нас один критерий есть. Это триада факт-жанр-формат.

Если поискать какую-то вещь, которая в журналистике объединит три главных начала плана содержания — тему, материал, идею в области функционирования, «работы» внутренней структуры медиатекста, то ей окажется факт. Если поискать некую-то вещь, которая в современной журналистике объединит три главных начала плана выражения в области функционирования — композицию, язык и прием, то мы выйдем на уровень жанра как типизированной формы, а затем формата как условий и среды, в которых эти формы наполняются желаемым содержанием.

А если не забывать о единстве формы и содержания, с одной стороны, а с другой, не теоретической, посмотреть на сами примеры сегодняшнего функционирования медиа, то окажется, что вся триада «факт-жанр-формат» — главная и линия и система функционирования медиатекста. Введем понятие функциональная рамка медиатекста. И определим ее для начала предельно просто: в нее входят факт, жанр, формат. И добавим: именно функциональная рамка делает текст медиатекстом. Если развернуть на практику: только попав в функциональную рамку и только удовлетворив ее сложным (а порой и противоречивым) требованиям, текст с уровня заготовки, черновика, иносферного текста становится именно медиатекстом.

Позже, не здесь станем уточнять через призму этой рамки главные структуры медиатекста уже как собственно словесной ткани и вообще как филологического феномена. Это станет возможным сделать не только нам. Пока все дальнейшие рассуждения посвятим факту, жанру, формату как функциональной рамке.

О двух первых из двух составляющих нашей триады писалось в книгах по журналистике очень много (например, см. о факте в соответствующих разделах или сквозной темой: [Ким 2001; Введение в теорию…2004; Социология журналистики 2004; и т.д.]; о жанре: [Тертычный 2000; Лукина 2003; Смирнов 2002; Тепляшина 2000; и т.д.]). В любом случае здесь уместно лишь обозначить наши подходы к дефинициям, признакам и классификациям и сосредоточиться на задаче описания функционирования явлений, терминами факт, жанр и формат обозначаемых.

Непреложная истина мировой журналистики: факт неприкосновенен, комментарий свободен. Однако эта истина до сего дня оставляет не до конца закрытыми множество вопросов: как отделить факты от мнений, что считать полностью проверенными фактами и как их проверять, какие факты важнее других для данной темы и проблемы, какой комментарий соответствует собранным фактам, а какой противоречит им. Факт это только объект журналистики или и цель тоже, и инструмент для каких-то обобщений, для каких, в каких именно жанрах? Есть ли факты в развлекательной журналистике? В конце концов, что такое факт и каковы его главные особенности — вопрос, до сего дня тоже не совсем тривиальный. На последний вопрос можно ответить академическим рассуждением. Например, академически развернуто артикулировать пропозицию «факт — это твердое знание журналиста о событии». А на все перечисленные предыдущие вопросы отвечает сам «модус операнди», способ действия современной журналистики: найти факт и поместить его в определенную форму жанра, которая бы отвечала условиям, условностям и иным требованиям формата.

Жанр определяется как «исторически сложившаяся модификация отображения реальной действительности, обладающая набором повторяющихся сходных содержательно-формальных признаков», и азбучной истиной в журналистском образовании стало то, что эти признаки называются «жанрообразующими факторами», основные — «предмет отображения, целевая установка и метод отображения» [Кессарийский 2001: 29]. Предмет, функция и способ в книгах по теории журналистики беспрекословно считаются жанрообразующими признаками (иногда с синонимами «функция» = «цель», «способ» = «метод» [Тертычный 1998]. Л. Шибаева в своем вэб-пособии «Жанры в теории и практике журналистики» (http://evartist.narod.ru/text3/82.htm) предмет, функцию и метод возводит в ранг трех китов, на которых как бы держится медиажанристика, делая метафору сквозной: «Предмет, функция, метод — три несущих кита, три нерушимых столпа, на которых держится жанр». Эта фраза есть и в популярнейшей «Практической журналистике» Колесниченко [Колесниченко 2008: 6], и в море рефератов по журналистике в океане Интернета. При этом Л. Шибаева в своем тексте делает 4 ссылки на В. Б. Шкловского. Но В. Б. Шкловский не говорил ни о каких «китах», в книге «Тетива. О несходстве сходного» он о жанре сказал другую замечательную вещь, к которой сегодня не все прислушиваются: «Жанр движется, поэтому статические определения жанра должны быть заменены динамическими» [Шкловский 1974: 83].

Проблема выделения жанров и проблема критериев их выделения остается одной из главных. Это касается жанров вообще и медиажанров в особенности.

В «Журналистском словаре» Э. П. Кессарийского статья «Жанр» продолжается так: «Предметом журналистского отображения может быть практически любое явление… Всегда ли жанр определяется предметом отображения? Очерк и рецензия практически всегда имеют одинаковый предмет отображения. Но этого нельзя сказать об очерке и информационной заметке. Предмет изображения у них может быть один и тот же… Предмет отображения как жанрообразующий фактор имеет значение лишь для некоторых жанровых образований, но отнюдь не для всех» [Кессарийский 2001: 21].

Проф. МГУ Г. Я. Солганик пишет как о насущной о проблеме изучения системы жанров СМИ: «Последняя испытывает серьезные изменения. Исчезают некоторые традиционные жанры (передовая статья, фельетон — в том виде, в каком он существовал ранее). Наблюдается взаимопроникновение жанров. Система находится в развитии» [Согланик 2010: 23].

Есть ли выход в теоретическом осмыслении? Пока вспомним, что почти все исследователи, которые пишут о речевых жанрах, начинают свое рассуждение со ссылки на концепцию первичных и вторичных жанров М. М. Бахтина, который считается, помимо всего, основоположником отечественной жанристики. М. М. Бахтин различал простые (первичные) жанры, характерные для непосредственного общения; сложные (вторичные), выделяющиеся в рамках художественного, научного и других форм «культурного общения». [Бахтин 1994]. Деление жанров на первичные и вторичные чуть ниже используем для наших целей.

Описать сегодня все журналистские жанры и даже подсчитать их в условиях динамики жанровой системы, появления новых, трансформации старых, креолизации, воздействия на жанры технического прогресса невозможно. Если в 2000 году А. А. Тертычный писал о 35 публицистических жанрах [Тертычный 2000], то в 2010 году ученые выделяют только газетных жанров уже 400! [Солганик 2010].

Но сегодня уже и жанры — не конечная станция оформления содержательно-формального единства журналистского произведения. Жанр помещен и в среду определенного формата. Который, с одной стороны, во многом предопределяет создание произведения, а с другой стороны, задает особенность именно этого жанра этого произведения, с третьей стороны, — в ряду жанров именно этого формата.

Что же такое формат, если не просто модное слово? Если сказать упрощенно, формат — это сама газета, журнал, СМИ-сайт, радио- или телепередача. Обязательно добавим, что есть и формат «два» — это несколько, чаще два, похожих по предмету, форме и по духу регулярных продуктов медиа. В 2015 г., например: ежедневные информационные программы «Вести» и «Время» телеканалов «Россия 1» и «Первого канала», «Литературная газета» и газета «Культура», новостные ленты «Мейл.ру» и «Яндекса» (то есть дайджесты с практически одинаковым принципом отбора первичных СМИ новостной ленты); радио «Ностальжи» и «Натали», и т. д.

А внутри передачи как формата, газеты или интернет-газеты как формата функционируют креолизированные, преображенные, искаженные и т. д. традиционные жанры. Жанровая трансформация и дает большое количество жанровых «новаций». А вообще традиционных СМИ-жанров не так много. И, скорее всего, по сути они не меняются столетиями. Здесь можно сказать, по аналогии с теорией речевых жанров М. М. Бахтина, о «первичных» СМИ-жанрах (медиажанрах) и «вторичных» СМИ-жанрах (медиажанрах). Именно внутри среды формата первичные жанры дополняются, видоизменяются, преображаются, скрещиваются, креализуются, искажаются (порой до неузнаваемости), и т. д. Так, фельетон и памфлет превращаются в жанр стёба и провокации, новость — в «расширенную заметку», аналитическая статья — в гибрид аналитической статьи, отчета и зарисовки, нередко — с включением цитат писем читателей, с присутствием «рамочных элементов» — врезов самоцитаций ключевых абзацев, где текст сопровожден сопутствующим изорядом в форме коллажа, фотографий, инфографики и под.

Как разновидностей, дериватов, вариантов, трансформаций и приращений «первичных», жанров сегодня может быть и 400 и больше. Но, по сути, в журналистике сегодня используются 8—10 первичных (архаичных, канонических) жанров. Мы бы выделили 8: 1. новость (заметка); 2. статья (в большом разнообразии предметно-функциональных видов, здесь же корреспонденция как переходный жанр от заметки к статье); 3. репортаж (и отчет); 4. интервью; 5. очерк (здесь же зарисовка); 6. расследование (в отличие от остальных, это не архаический, а относительно новый первичный жанр, возникший на стыке XIX и XX веков); 7. обзор (здесь же разного рода дайджесты, отзывы, отклики, рецензии и т.п.); 8. фельетон (памфлет, юмореска; и далее — огромный ряд их современных дериватов).

Особое место среди «первичных» медиажанров занимает интервью. Для того чтобы превратиться произведение, интервью может таковым и остаться, а может внутри формата быть преобразованным в монолог — в репортаж, статью, новость, во что угодно, но вначале журналист добывает информацию, что-то у кого-то спрашивая, даже тогда, когда он сам является свидетелем события. Всеведающим и вездесущим демиургом, ничего ни у кого не спрашивающим, в том числе и разрешение на высказывание — как журналист у формата! — может быть только автор-повествователь в романе (за которым стоит автор-во-плоти), но не журналист в своем материале. Посему прав С. Довлатов: «Каждый журналист мечтает написать роман», — кроме того, даже в автобиографическом романе факт свободен, а комментарий не только свободен, это комментирование не события, а самой жизни. Журналист был и остается лишь посредником, медиатором между событием совокупно участниками события и аудиторией СМИ. При этом его воля скована форматом (даже у блогера, хотя блогосферу здесь мы не берем, но скажем, что любой блог — по сути, путь в ту же форматную журналистику).

Лексема «формат» в современном употреблении — частотная, но, при всей модности, как понятие оно размытое. «Формату» посвящен целый номер научного журнала [Вестник 2010]. Тем не менее Г. Я. Согланик, начиная разговор о «формате», отмечает именно разбросанность употребления этого слова в журналистике. Первоначальное значение этого слова весьма конкретное — это размер печатного листа: например: книга большого формата, формат А4. Сегодня же форматными/неформатными могут быть истории (сюжеты), темы, модели поведения и аксессуары к платьям и костюмам, речи политиков и способы проведения встреч, от саммитов до тривиальных алкогольных возлияний… Лексеме «формат» открываются поистине широкие горизонты. Г. Я. Солгник, пишущий о формате как медиатермине, делает вывод, что «можно предложить такое толкование: «Совокупность характеристик, признаков, определяющих соответствие норме, правилам какого-либо мероприятия, события, явления и т.п.». [Там же: 23]. Академическому исследователю, пишущему о СМИ, одному, без практиков, трудно и вряд ли вообще до конца возможно понять, а значит и сформулировать, что такое формат. Т. И. Сурикова опирается на практиков. «Претендуя на терминологичность и упорядочивающую, системообразующую роль в дискурсе СМИ, понятие не может долго сохранять <…> смысловую расплывчатость и неопределенность. И сейчас можно говорить о том, что начинается и процесс его специализации, конкретизации, отделения от <…> жанра, стиля, типа. В ряде контекстов оно уже употребляется в значении стандарт СМИ, обусловленный их типом, каналом распространения, объемом и полиграфическим форматом или хронометражем, особенностями аудитории, периодичностью, редакционной политикой. Список дефинирующих признаков можно продолжить. Вот свидетельство одного из профессионалов-журналистов: Мне близко определение формата как внутреннего стандарта СМИ, материализованного в оригинал-макете издания на основе правил, норм, традиций редакционной политики». [Там же: 27—28]. В понятие «формат» входят множество «мелочей», которые, однако, надо учитывать, например, сегодняшнее отношение, эмоцию конкретного губернатора к конкретному региональному СМИ. Или сегодняшний угол и градус молодежной моды на нонконформизм: в МГУ им. М. В. Ломоносова он один, в МГУ им. Г. И. Невельского он другой, но оба питают какие-то форматы каких-то СМИ. И т. д. То есть формат не может быть по своей природе рафинированным внутренним стандартом. Во-первых, он условно и ограниченно «внутренний» и зависит от аудитории, во-вторых, — он весьма условный — с текучими границами, «стандарт».

В триаде факт-жанр-формат определяющими структуру, качество и иллокутивный знак — политический, мировоззренческий, вообще «агитационный», то есть общественное мнение формирующий — публикации являются все три составляющие. Трудно подсчитать в процентах долю участия каждого в работе, но работают все и это можно описать. От формата — редакционной политики, традиций редакции и ее этики, стандартов и трендов развития формы и других особенностей самого СМИ — будет зависеть, как именно будет болеть и на что вообще реагировать «социально-публицистический нерв» [Новиков 2014], в каком именно жанре, какие именно факты будут отбираться, от какого мировоззрения и какого автора (заказчика) исходить, какие оценки событий прозвучат, какую позицию будут доказывать как правильную. Можно собрать безупречные факты, структурировать их в рамках самого традиционного жанра, — всё с точки зрения единственного и неповторимого «провиденциального», судьбой данного журналисту-автору адресата, но не факт, что эти факты войдут в формат. Мало того, если согласимся с А. А. Волковым, вообще в эпоху массовой информации отдельного потребителя СМИ не существует, и групп, «алкающих только истины» среди адресатов СМИ не существует, каждый индивид (почти каждый, скажем от себя) встроен в массу. И СМИ на это заточены и говорят примерно об одном и том же, и примерно одинаково отбирают факты, и сообщают о них лишь с некоторой мировоззренческой и стилистической разницей (мы скажем: исходя из своего формата). И если все будут недостоверны, сообщая о каком-то событии или явлении, причем с точки зрения самого бытия неактуальном, но найдется одно СМИ или один автор, который скажет актуально и правду, то ему, в эпоху массмедиа, — никто не поверит, все (почти, скажем мы) сочтут недостоверным именно его [Волков 2001: 42—44]. Работу же на истину, а не на восприятие А. А. Волков называет информатикой, в отличие от массовой информации (правда, мы сомневаемся в продуктивности термина «информатика» в таком почти сакральном значении) [Там же: 42].

Итак, кроме собственно формата (одно СМИ), «формата точка два» (2—3 СМИ), есть и «интеграл-формат» (все СМИ).

В финале наших рассуждений вернемся к предмету, способу, функции, к вопросам что? как? для чего? Сегодня ни уже не жанрообразующие (и тем более не жанроразличающие) признаки, а драйверы работы всей триады «факт-жанр-формат».

Система работает и линейно и системно-взаимовлияюще.

Факт отвечает за предмет, отвечает на вопрос что?

Факт — это, как мы говорили выше, твердое (проверенное журналистом, лучше — из двух, а то и трех источников) знание о событии. Событие — либо кратковременный слом долговременных и устойчивых связей, ведущий к неустойчивости какой-то мини-системы, тот есть результату (футболист забил гол — факт, ведущий к напряжению в мини-системе, в матче; футболист не забил гол — не событие, а стало быть, не факт, поэтому спортивным комментаторам приходится очень долго не молчать ни о чем). Либо факт — это фрагмент какой-то базы данных, статистики, говорящей о сегодняшнем состоянии общества, например, ответ на вопрос, по какому виду преступлений в 2014-м году было 70% заседаний по уголовным делам N-ского краевого суда.

Журналист отбирает факт и «передает» его жанру. Жанр отвечает за способ, отвечает на вопрос как? Что делать с фактом, на какие уровни — простой констатации, комментария, сложного рассуждения, сильного или слабого воздействия определить, с каким эффектом самопрезентации — автора или целиком СМИ, еще на уровне интенции медиавысказывания и замысла публикации — решает жанр. Факт (факты) можно просто перечислить (новость), перечислить «оживленными» (новость с «фиче», «оживляжем», она же — «расширенная заметка»), перечислить по хронопунктам (хроника, от «исторической» до актуальной и «в режиме онлайн»), перечислить и прокомментировать (в стиле «точка зрения журналиста», «с комментарием эксперта», «дискуссия» и т.д.) — статья-комментарий с разными жанровыми эпитетами; просто вынуть из собеседника (информационное интервью), вынуть из собеседника с одновременным внешним и внутренним портретом собеседника и его комментарием актуальных общественных событий и явлений (телеинтервью с известной персоной, ток-шоу). В очерке и фельетоне возможны даже факты-вымыслы. Это когда реальные события при отражении обобщаются до образа вообще и до гиперболы или литоты в частности (образ Артемия Троицкого в одной из передач одного музыкального радио: русский рок родился в 1970-х гг. в Питере, заехал в Москву, потом перебрался в Уфу, потом в Свердловск (Екатеринбург), потом — во Владивосток, потом в Магадан, если экстраполировать ситуацию — в XXI-м веке утонет в северной части вод Тихого океана…). Только достигнув формата, жанр, который до этого момента был всё еще «вещью в себе», становится «вещью для всех». Превращается из академической абстракции в инструмент практики.

Формат решает для чего освещается объект журналистского высказывания. Формат отвечает за функцию. Но он напрямую воздействует на жанр. Для этого у него пред-данные пространства жанров (жанр новости одного СМИ хоть в чем-то, но не похож на жанр новости на ту же тему и по тому же предмету освещения другого СМИ). За эти заданные форматом ограничения автор выйти не может. Здесь мы почти идем по стопам А. А. Волкова, сказавшего, что в эпоху массовой коммуникации автора не существует. Формат-варианты жанров-инвариантов проходят по нескольким измерениям: временным (радионовость одного формата — 20 сек. другого — до 1,5 мин.), стилистическим, композиционным, и т.д., и конечно, наполняются оценочным смыслом (понимая под оценкой и операторы «хорошо-плохо» и другие операторы мнения о характеристиках объекта при наблюдении за ним, например, количественные: по одним оценкам на митинге — 3000, по другим — 5000 чел.).

Взаимовлияющие связи в системе «факт-жанр-формат» проходят по всем направлениям. И «снизу вверх» и «сверху вниз». Есть влияние формата на отбор фактов. С другой стороны, очевидности фактов — на умолчание о них формата или искажение их форматом (например, освещение западными СМИ «войны 08.08.08»). Или перевод форматом фактов из серьезных жанровых рамок в иронические. Существует влияние жанра на расширение формата. Пример — включение авторских программ как относительно автономных композиционных отступлений, в основном «Однако» М. Леонтьева, в тот или иной выпуск весьма традиционалистской программы «Время» («1-й канал»). Реже — но это в принципе возможно, существует влияние жанра на сужение формата, это когда более узкий жанр в силу обстоятельств более удобен, например, когда аналитическое вэб-издание (типа «Эксперт-онлайн») не успевает за бурным и многотемным новостным потоком (скажем, сентября 2014-го) своим тонким и многотрудным аналитическим инструментарием и дает только актуальный комментарий, прямой и узкий. Расширяют формат и не столько жанры, сколько «третичные», как правило, визуальные способы усиления или облегчения восприятия информации, или усиления воздействия, например, инфографика, коллаж, фрагменты художественных фильмов в новостных ТВ-передачах. И т. д.

Линия и система функционирования «факт-жанр-формат» в современной журналистике — как российской, так и мировой, — сложились не так давно. Пожалуй, в самом начале XXI века. Во всяком случае, термин «формат» в означенном смысле появился именно тогда. Тогда же заговорили о бурном росте медиажанров. На непреложность медиафакта сегодня теоретически никто не покушается. Но практика СМИ, когда, например, чудовищные факты многотысячных жертв мирного населения во время гражданской войны-2014 на Восточной Украине несколько месяцев замалчивались американскими и западноевропейскими СМИ, говорят о том, что сегодня факту, даже живущему в демократическом (свободном?) обществе, мало быть актуальным самому по себе, ему необходима санкция выхода в свет. Формата и еще чего-то выше.

В целом на наших глазах и практически ежедневно и даже на ходу происходит решительная перестройка корабля под названием «медиа». Лайнера-флагмана современной культуры.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Собр. соч. М.: Русские словари, 1996. Т.5: Работы 1940—1960 гг. С.159—206.

2. Введение в теорию журналистики. Учебно-методический комплекс для студентов заочной формы обучения. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2004. 167 с.

3. Вестник Московского университета. Серия 10: Журналистика. 2010. №6. 144 с.

4. Волков А. А. Курс русской риторики. М.: Изд-во храма св. муч. Татианы, 2001. 480 с.

5. Добросклонская Т. Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ. М., 2008. 203 с.

6. Ким М. Н. Технология создания журналистского произведения. СПб: Изд-во Михайлова В. А., 2001. 320 с.

7. Колесниченко А. В. Практическая журналистика. Учебное пособие. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. 180 с.

8. Лукина М. М. Технология интервью. М.: Аспект Пресс, 2003. 191 с.

9. Новиков В. Свобода начинается с литературы // Новая газета. 16.10.2014.

10. Смирнов В. В. Жанры радиожурналистики. М.: Аспект Пресс, 2002. 288 с.

11. Современный медиатекст: учебное пособие / отв. ред. Н. А. Кузьмина. Омск, 2011. 414 с.

12. Согланик Г. Я. Формат и жанр как термины // Вестник Московского университета. Серия 10: Журналистика. 2010. №6. С. 22—24.

13. Социология журналистики. Учебное пособие для студентов вузов. Под ред. С. Г. Корконосенко. М.: Аспект Пресс, 2004. 318 с.

14. Тепляшина А. Н. Сатирические жанры современной публицистики. СПб., 2000, 95 с.

15. Тертычный А. А. Аналитическая журналистика: познавательно-психологический подход. М.: Гендальф, 1998. 256 с.

16. Тертычный А. А. Жанры периодической печати: Учебное пособие. М.: Аспект Пресс, 2000. 312 с.

17. Шкловский В. Б. Собрание сочинений в 3 томах. Т. 3. М.: Художественная литература, 1974. 816 с.

Средства массовой коммуникации в многополярном мире: проблемы и перспективы. Материалы VI Всероссийской научно-практической конференции. Российский ун-т дружбы народов. — М., 2015. — С. 93—97.

Концепция модуса на пространстве текста в ее взаимосвязи для исследования медиатекста

(а) постановка проблемы

Модус, трактуемый в духе Шарля Балли, — это субъективная часть смысла предложения, в ней представлен субъект сознания и речи с его отношением к сообщаемому и сообщению [Балли 1955]. Модус в «классической» интерпретации выражается формами глаголов, изъяснительными конструкциями, вводными словами и выражениями, интонацией. Например, предложение Дождь. Само представление о дожде, представление об одном из видов осадков — это диктум. Но говорящий может придать этому представлению разные субъективные смыслы — модусы. Вот бы дождик!; Сейчас не помешал бы хороший дождь; Надоели дожди!; С прошлого месяца не было дождей. Здесь модусы желательности, оценки и актуализации.

А может ли модус выражаться и иными формами? Например, прилагательными? В бар вошел сильный мужчина. «Сильный» мужчина — это объективная характеристика? Сможет ли он связать узлом кочергу? Преступный режим N. А эти преступления, совершенные именно N, доказаны? А судьи кто? Работают ли на модус высказывания частицы, во всём их спектре, деепричастия, наречия, в том числе предикативные, порядок слов, в конце концов, сам отбор говорящим актантов и сирконстантов для строительства им пропозиции и выражения ее языковым способом? Весной легко расставаться. Всем? А осенью трудно? И что значит «легко»? Без слез? Или найти другую? «Легко» — это объективно при расставании весной, или это только определенному субъекту-говорящему, с известными ему способами расставания «легко»? Семантико-синтаксическое оперирование говорящим объективными представлениями может проходить проверку объективными представлениями слушающего, в остатке — тоже модус.

Все, кто пишет о модусе в означенном Балли смысле, от классиков жанра — В. Г. Гака, Т. А. Колосовой, Т. В. Шмелевой, до сегодняшних исследователей отдельных смыслов модуса, например, С. В. Гричина, З. Р. Латфулиной, Е. В. Постевой и др., писали, пишут о модусе предложения. Но имеет ли модус выход на пространство текста? Ведь сегодня никто не спорит с И. Р. Гальпериным [Гальперин 1981], который утверждал, что среди основных категорий текста — континуум, ретроспекция, проспекция, интеграция, завершенность и — обратим особое внимание — модальность. При этом модальность — и у И. Р. Гальперина, и у других, этот термин использующих, похожа на модус в нашем понимании, но не равна ему. Модальность в значениях, уже вошедших и в толковые словари, это категория, выражающая отношение говорящего к содержанию высказывания, отношение последнего к действительности. Модальность может иметь значение утверждения, приказания, пожелания и др. Выражается специальными формами наклонений (разрядка наша. — О.К.), интонацией, модальными словами [Современный толковый словарь 2003]. Модус в нашем понимании шире, вышеозначенная модальность — лишь одна из категорий модуса… Если модус имеет выход на пространство текста, то есть некий «модус текста» или только какие-то тонкие структуры, связывающие атомы модуса предложения в слабо различимые, поскольку специальных средств выражения не имеют, смыслы? Текстовые молекулы — текстовые смыслы?

Модус никак не может занять место широко обсуждаемого объекта современной лингвистики. Этому есть объективные причины. Модус — один из самых трудноуловимых языковых феноменов, он часто имплицитен, часто не имеет прямых соответствий плана выражения плану содержания, главное в модусе — его смыслы, не формы [Шмелева 1994], а лингвистическое исследование традиционно начинается с плана выражения.

И в каких именно типах текста, если он есть, наиболее представлен и значим «модус текста» или, назовем это явление так: модус на пространстве текста? В художественных? А может быть, и в научных тоже? А как с текстами СМИ? Медиатекстами?

Займемся всеми этими вопросами.

(б) история вопроса

По нашему глубокому убеждению, только в одной небольшой по объему работе только одного ученого создана основа для полного описания модуса предложения. Это цитируемая так часто, что этот индекс цитирования исчислению не поддается, работа Татьяны Викторовны Шмелевой «Семантический синтаксис» [Шмелева 1988; Шмелева 1994]. О ней — чуть позже. А первым из отечественных лингвистов заговорил о двучастности высказывания, цитируя Балли, о диктуме и модусе, о категориях модуса предложения В. Г. Гак. Он впервые задался целью определить круг категорий модуса, привлекая для этой задачи и работы тех ученых, которые не пользовались термином модус в указанном Балли смысле [Гак 1978]. Т.А.Колосова обратилась к теории и терминологии Шарля Балли для исследования русского сложного предложения (введя синонимы «компонент А» — диктум, «компонент В» — модус [Колосова 1979]). В. А. Белошапкова ввела понятия модус и диктум в университетский курс современного русского языка [Белошапкова 1981].

И вернемся к Т.В.Шмелевой, которая предложила концепцию тотального модусного устройства русского высказывания-предложения.

Модус высказывания в концепции Т.В.Шмелевой состоит из трех блоков категорий: метакатегорий, которые «обеспечивают осмысление высказывания относительно условий и условностей общения» [Шмелева 1994: 27]; актуализационных категорий, которые служат для обозначения того, как «сообщаемое в диктуме относится к действительности» [Там же: 30]; квалификативных категорий, выражающих рефлексии автора относительно своего или чужого сообщения с позиции источника информации (авторизация), ее достоверного или недостоверного характера (персуазивность) и позитивного/негативного отношения к диктуму (оценочность) [Там же: 32]; социальных категорий, отражающих демонстрируемые ритуально (конвенциально) социальные отношения (высказывания типа пожалуйста, будьте любезны, и под. [Там же: 35—36]).

Блок актуализационных категорий, по Т.В.Шмелевой, включает в себя отношение диктума и координат «лицо», «модальность», «время», «пространство». За вычетом «пространства», это соотношение по сути является предикативностью в понимании В. В. Виноградова, а «модальность» — грамматикализованным отношением высказывания к действительности (с операторами необходимости, желательности, возможности и под.).

Предположения о том, что модусу тесно в рамках предложения (понимаемого чаще всего как то, что «от точки до точки»), были. Во всяком случае, мы̀ так видим ту проблематику, над которой работали указанные ниже авторы. Но нам важна атмосфера, когда идеей насыщен сам воздух. Такие «предположения» встретим в работах Е. В. Падучевой [Падучева 1985] и О. А. Лаптевой [Лаптева 1978], правда, не в русле изучения одной из сторон модуса в означенном понимании и вообще не собственно в русле проблемы «объективное/субъективное», а в русле иных филологических проблем, достаточно отдаленных от проблемы модусно-диктумного содержания высказывания и текста: в русле темы «коммуникация и референция» (Е. В. Падучева); темы «план выражения специализированного вида речи» (О. А. Лаптева).

Проблема есть ли «модус текста» или модусные структуры на пространстве текста, а если есть, каковы они, для нас проглядывает как в еще одной из работ конца прошлого века Т. В. Шмелевой [Шмелева 1998], увидевшей в тексте тему-основу, рему-уток, и «авторский узор», так и в работах последних лет по медиалингвистике — например, Л. Р. Дускаевой [Дускаева 2012].

(в) описание цели, задач, методики исследования

Итак, цель нашего исследования — выявить текстообразующие роли модуса и механизмы исполнения этих ролей. Главные задачи — обосновать текстообразующую роль модуса как одну из главных его функций и показать языковую технику экспликации модуса, создающего текст. Особое внимание обратим на текст публицистического типа. В конце попробуем не только показать, какие модусные характеристики медиатекста нами уже выделены, но и какие возможности кроются в исследовании медиатекста через призму модуса. А также надеемся на то, что внимательный и заинтересованный читатель нашей статьи и сам для себя найдет те возможности данной концепции для исследования медиатекста, которые ему более близки и о которых мы не упомянули или упомянули вскользь.

Методика исследования включает традиционные методы исследования, но адаптированные и расширенные для решения задач данного: метод дистрибутивного анализа, но в данном случае под «окружением лингвистических единиц» понимается не только вербальное, но и жанровое и сферное окружение; метод композиционного анализа, структурный метод, метод наблюдения, интертекстуальный анализ, методы семиотики. В настоящем исследовании применен и оригинальный метод — метод экспликации модусных смыслов в тексте, разработанный и успешно применяемый нами с начала текущего века.

В начале для исследования текстов избирается наблюдение. При этом исследователь-лингвист играет роль заинтересованного наблюдателя и самоконтролирующего читателя.

Заинтересованность читателя-лингвиста в том, чтобы эксплицировать эффекты, возникающие в его сознании при встрече с модусными показателями всего спектра модусных смыслов.

На втором этапе производится исследование техники создания эффектов, а на последнем совершается методическая конверсия, и эксплицируются приемы автора, способом проникновения в его замысел и интенции через текстовую типологию.

(г) анализ материала