Юмористические рассказы

Ершистая смесь

Перепутали

Встретились две старушки.

— Дышишь, Петровна?

— Через раз.

— А копытами как в молодости стучишь.

— Копытом: протез у меня.

— А я недавно в морге проснулась. Санитары перепутали, умерла соседка по койке.

— Не мудрено, не испугалась в морге?

— Там два мужика в карты резались.

— А к тебе не приставали?

По абонементу

— Откуда, Иван, идешь, лицо такое, что можно сигареты прикуривать.

— Из бассейна.

— Круто. Теперь не боишься воды?

— В спасательном жилете плаваю, люблю живые тела женщин.

— Хорошо, не мертвые.

— Мертвые? Одна дала такую пощечину — до сих пор щека пылает.

Врать не будет

— Сдала, Никитична, анализы?

— Сдала, Павел Петрович, неделю в очередях простояла.

— Скока, скока? А главврач сегодня на совещании говорила, что во всех службах у нее окей.

— А что такое окей, Павел Петрович? Я же английский в школе учила.

— А я вообще ненецкий. Наверное, все хреново: врать она на совещании не будет.

Нашел выход

— Ты чего противогаз напялил, Федька?

— Я не Федька, не узнал, братан?

— Теперь узнал, Вовка ты, в поселке Горном иприт унифицировал. А почему у нас в противогаз залез?

— Да, потому, что канализационные колодцы на улицах разбиты, из них запах — иприта не надо. А я: надел намордник — и не обоняю.

— Лучше бы надел намордник на лицо, отвечающее за колодцы.

Куда делся лось?

— Сколько в районе кабанов, лис и зайцев? — спросили из области местного охотоведа.

— Три, двести пятьдесят и шестьсот, — соврал он, не моргнув глазом, как это делают некоторые статисты.

— А председатель общества называл другие цифры: десять, четыреста пятьдесят и семьсот.

— Когда вы его спрашивали?

— Вчера, перед охотой по первому снегу.

— Так, сто зайцев в соседний район от страха убежали, кабанов отстреляли по вашим лицензиям, а недостающие лисы скоро будут улыбаться с воротников местных жен.

— Ладно, шутник, не умничай. Лучше проверь, не перебежал ли к вам лось из кордона? Куда сохатый делся? Замучили звонками.

Близорукий

Двое из мэрии идут по улице.

— Опять здесь свалку сделали, не успеваем убирать. Вон, мужик полную тележку мусора тянет.

— Со всего двора насобирал? — спросили его.

— Со всего. Даже туалет очистил. Свалка рядом. Удобно. Спасибо.

— Так, свалка запрещена, видишь надпись на щите?

— Свалка — вижу, а что запрещена — не разобрал: мелко написано и близорукий я.

На добрую память

— Покупайте веники — березовые, дубовые из подлеска в истоке Малого Узеня, — говорит старик с белой бородой.

— Не слышал я, почтеннейший, о подлеске в истоке Малого Узеня, или где некогда все было пусто, голо, теперь младая роща разрослась? — спрашиваю его словами великого поэта.

— А где ты найдешь общественную баню, чтобы попариться? — смеется он. — Не соврешь — не пожрешь.

Оригинал, как умело рекламирует свой товар! Я купил веник и повесил его у входа в дом: на добрую память.

Как он прав!

— По торговым точкам на душу населения мы вышли на первое место, — доложил на сходе граждан главный строитель Петухов. — Наш лозунг «На каждого — по магазину!» успешно осуществляется. В год вводим по 8—9 торговых точек разного калибра.

— А сами вы что построили? — раздается голос.

— Это необязательно. Главное, вводить в строй новые магазины. Если проведем в жизнь свой лозунг, сделаем населению лучший подарок. Действуем по обстоятельствам: рабочих мест нет, зарабатывают люди деньги на стороне. А где тратят? Правильно, у нас. Вот почему нужны в первую очередь торговые точки.

— Как он прав! — донесся голос из магазина «999». Если это порядковый номер, то цель будет достигнута.

Шаги роста

— Почему ваш магазин называется «Магнитом»? — спросили у продавца приезжие селяне.

— Чтобы притягивал к себе покупателей.

— Тогда надо переименовать его в «Электромагнит»: достает до Орлов-Гая.

Стоящий рядом в дорогом костюме мужчина заметил:

— Чем меньше вы содержите скота, тем чаще приезжаете к нам за продуктами.

— Согласны, — потупились они, — но и вы, если притягиваете, то не обирайте. Неделю назад гречка стоила в два раза дешевле. «Копейку», вон, переименовали в «Рубль», тоже цены возросли?

— Таковы шаги нашего роста.

— У вас — рост, у нас — падение, а в среднем — там же, — махнул крестьянин рукой.

Брюзга

— Пожарную улицу заасфальтировали, а неровности есть.

— Брюзжишь все, Пелагея. Где выбила зубы? Говорила тебе, не садись к внуку в мотоцикл. А как вытаскивали тебя из грязи за веревку, забыла? Чуть ноги не выдернули, хорошо в сапогах была. Хоть хромаешь, а то б и сидеть не могла. Ровностей тут никогда не было, а она — неровности.

— Я баба обыкновенная, где и ляпну.

— А что скрываешь под платком? Или кто ударил? Мужика вроде лет сорок нет. Да и за что? Хромоногая утица.

— От соседки шла и уткнулась в столб. Было темно, хоть бы лампочку ввернули.

— Да колонку у дома, да баньку. Много хочешь, Пелагея.

В приемной стоматолога

Слыша крики пациента из кабинета зубного врача, мужчина с опухшей щекой сказал бледной девушке:

— Слышите, как кричит? А ведь уже давно безболезненно лечат зубы, без сверления. Одной жидкостью.

— Неужели без боли? У меня сразу два кариеса. Как услышу звуки бор-машины, теряю сознание.

— В Саратов надо ехать, — с трудом выговорил молодой человек, у которого щеки опухли с двух сторон.

— У меня тут «Калина». Кто хочет, давайте со мной, — стоявший у двери врача больной уже снимал бахилы. Верхняя губа у него подрагивала.

— Мне место найдется? — послышался женский голос.

— Хрен им, я здесь один не останусь, в багажнике доеду, — первым выскочил из приемной на улицу кудрявый парень.

— Куда все делись? — удивилась медсестра, выводя из кабинета женщину с глазами без зрачков.

Привычка

В очередь встала беременная женщина. Мужчины расступились, пропуская ее к кассе.

Оплатив счета, женщина сказала:

— Вот, купила подушку и, чтобы освободить руки, сунула ее под плащ. Спасибо вам, кавалеры! Не хотела обманывать, но получилось непроизвольно, по-привычке.

Еще раз увидел эту женщину у кассы на автобусной станции. В руках она держала костыли. Получив льготное место, улыбнулась пассажирам, разрешившим ей взять билет без очереди.

— Купила для дяди, в ноги положу — мешать не будут.

Интересная у нее привычка.

Зависимость

Все меньше дач, и землю обрабатывают в основном старики. Еще больше печали навеял услышанный разговор.

— Ты, Семенович, один на огород ходишь, не заболела ли Марфа?

— Хуже, Василий, умерла она. Прямо с лопатой. Солнце уморило.

— И я на грядке разогнуться не мог, до утра стоял треугольником. Брошу дачу. Иначе за Марфой уйду.

— И не вспомнит никто.

— Внук вспомнит, любит он закусывать солеными огурцами.

Откуда плиты?

— Интересно, где лежали эти облицовочные плиты: на канале, в аванкамере или на водозаборе? — сказал старый гидростроитель бывшему коллеге: они проходили мимо строящегося магазина.

— На подводящем канале, наверное. Систем орошения нет. Никто не контролирует — вот и срывают с русла бетонную рубашку. Да и кирпичи из старых сооружений. В погоне за экономией не пострадало бы качество. Не рухнет магазин?

— А мне интересно, откуда и каким образом привезли сюда облицовочные плиты?

На северах

Встречаются два соседа:

— Век тебя не видел, Леха. Где промышляешь?

— На северах, Рома, нефть качаем.

— Как заработки?

— Машину купил, квартиру отремонтировал, жену привез, без запросов: ей бы мороженая рыба была.

— Я, Леха, за полярным кругом никель добываю. Жен там мало, только у якутов.

— А если воротишься, как будешь без скромной жены?

— А ты попробуй у якута жену отобрать? Да, и не поедет она: там клюква, морошка, ягель. Я видел тут одну на маленьких ходулях, ее и возьму.

Поговорили

— Встретились два старика.

— Здорово, Иван. Сам передвигаешься?

— За землю иду платить, Николай.

— Чего?

— За землю иду платить.

(И так три раза).

— Под могилу, вероятно?

— Типун тебе на язык. Под избушкой которая.

— Где, где контора?

— Для тебя на кладбище, глухой тетеря.

— Нет, не набрал еще: с пенсии и молочка хочется купить.

— Давно тебе сто было?

— Что было, то было. Теперь без слуха и духа.

— Дух-то есть: не сухостои.

— Столько она не стоит.

— Учись по губам читать, Николай?

— Лай, не лай — дешевле не станет.

По первому снегу

Первый снег прикрыл листья, мусор, колдобины на дорогах, всю серо — желтую осень. Но уже отпечатались на нем следы нашей двойной жизни. Замести бы их, да нечем. Не пойдешь же с метлой по улице, как рябой Иван. У него сапоги сорок девятого размера, и жена Марья сразу узнает, ночевал он у Анки или нет. От ее заточенных ногтей и стал рябым Иван.

Не взял вчера метлу: снега не было. Теперь снова залепит лицо пластырем, который ему в аптеке дают без слов и со скидкой, как постоянному покупателю.

А это что? Уже тропинку пробили к Верке-самогонщице, хотя еще и утренняя синева не сошла с пороши. Ну, Колька с Гришкой понятно. Эти до работы завсегда похмеляются. По две ходки пусть сделали. Все равно тропинка как чищенная. Скорее всего, Петрович полз, и у него борода, как метла. Помогает Верке засыпать фляги сахаром, а уползает от нее тока по холодку: нутро, как положено, горит от первача, а тут снежок — прихватывай губами или всей нижней челюстью.

Смотрите, как протекторы отпечатались. Куда это Эльвира на своем джипе подалась? Обычно спит до обеда. В ночном клубе работает. Профессию не знаю, все время прыгает вокруг шеста. Она близорукая, еще в школе очки прогнули нос. Сейчас ходит без них. Говорит, главное, чтобы ее видели.

Блондина с брюнетом не различит, а вы — сигналы светофора. Три машины разбила…

Все же, куда она взыскалась поутру? Следы словно змеиные, зигзагом. Интересно, бывают змеи близорукими или нет? Надо у соседа спросить. Он кандидат ветеринарных наук. Кстати, а вон и его заячий след. Ходит он на костылях, так как одна нога заметно короче. Даже с костылями падает, если скользкий уклон. Сегодня упал три раза — столько вмятин отпечаталось на первом снегу. Давали ему квартиру в двух шагах от института — не согласился: мол, не инвалид и может любому нос утереть. А сам к остановке до людского потока добирается.

Снег, снежок, белая метелица. Лидка в лисьей шубе пробирается к подъезду через двор. Веки опущены, припухли. Она поет в хоре блудливых дев. Ну, ну, не шумите! Зато честно и правдиво. Кто сейчас ходит на хоры? А к ним валом валят.

Наверное, идет с репетиции. Дворник появился с широкой лопатой, и к ней расчищает дорожку. Уважает Лидку. Завсегда на чекушку даст, не какая-то там доморощенная цаца, своя в доску.

В лифте

Лифт остановился между 35 и 36 этажами.

— Говорил, не надо было садиться седьмому: в нем трое таких, как я, — сказал средних лет мужчина с чемоданчиком в руке.

— Я без лифта и на третий этаж не заберусь: ноги на такой вес не рассчитаны. На ступеньках расшибусь в лепешку.

— А я, наоборот, в лифте первый раз, хотя живу на сороковом этаже десятый год, — заметил я.

— Все время поднимался на своих двоих? — удивилась взлохмаченная девица. Такими выглядят после боя без правил.

— У меня клаустрофобия, боюсь замкнутого пространства. Я и на работу уходил всегда на полчаса раньше.

Девушка потрогала рукой мои бедра:

— Как стальные. Никогда таких бедер не видела.

— Какие твои годы, увидишь, — съязвил мужчина с чемоданчиком.

— У меня есть с чем сравнивать. Чем больше у мужчины живот, тем слабее ноги. Я в бюро интимных услуг работаю, знаю.

— Проститутка?

— Пенелопа не может быть проституткой, скорее, дама, не выбирающая мужчин.

— Какое резкое сочетание: Пенелопа и проститутка, — удивился седой мужчина в очках. Есть у нас среди студенток такие, но не Пенелопы.

— Пенелопы, Одиссеи, куда вас заносит. Как будем выбираться из лифта? Вон, дама от испуга стала похожа на свою собачку. Обе — в бриллиантах, не различишь, — перебил мужчина с чемоданчиком. — Я слесарь — монтажник, есть кое-какие инструменты, могу посмотреть пульт управления.

— Вы — слесарь, — взяла его за руку дама с собачкой. Помогите, отблагодарю.

— И я о том же. Инструменты дорогие. Кто возместит мне ущерб, если сломаются.

— Только не я, — оборвала девушка с презрительным взглядом. — Я студентка и мой папа может тебя высечь, если я пожалуюсь. Пол-квартала ему подчиняется.

Мужчина с чемоданчиком смерил ее взглядом:

— Как ты думаешь, Пенелопа, что нам сделать с этой мафиози?

— Пусть сама себя выпорет.

— Ха-ха! Вот будет прикол: по голому заду. Не тебе одной его показывать.

— Что за самосуд, — вступился за студентку толстый господин. — У нас в корпорации, где я избран президентом, права человека соблюдаются всегда, а вы: по голому заду. Так нельзя.

— Поет он: всегда. Тогда стойте здесь и не мычите. Мобильники не берут, лифтер уже с утра был под хмельком.

— Я не согласна. Пусть выпорет себя, хотя бы слегка. Слишком язвительна, — дама сняла с собачки ожерелье и протянула слесарю, — вот мой взнос за вызволение.

— Что думают другие? — спросил слесарь, взяв ожерелье.

И раздалось: пусть выпорет себя, не девяностые — мафией угрожать. И потянулись руки к слесарю — с деньгами. Президент корпорации дал целую пачку банкнот. Я не заметил, какого достоинства. У меня было три десятки. Увидев их, слесарь сказал:

— Это настоящие деньги. За них пусть выпорет себя и проститутка.

— Легко, — опустила трусы Пенелопа и стала хлестать себя поясом от сумки. — Клиенты разные бывают. Привыкла.

Следом за ней ударила себя ладошкой по заду и студентка. Раз, другой, третий. И стала приплясывать. Когда лифт поднялся на сороковой этаж, девушки вошли в раж: изгибались как на подиуме. И подтаптывал ногой толстяк, и подвывала похожая на хозяйку собачка.

— Это свадьба? — спросили меня ожидающие лифта жильцы.

— Еще какая.

— А почему невеста и ее свидетельница с голыми задами и сами себя хлещут.

— Наверное, за грехи наказывают себя, — а что я мог ответить?

Петр Петрович

— Петра Петровича тебе, фермера? Ищи его по телефонным проводам, — показал на столб беззубый старик. — Первым будет загиб к Фекле, потом — к Никодиму. К ним не заходи: изо рта одни помои. Это его родственники, прицепились к нему по параллели. Петька чудаковатый, в хобби ударился: все с быками, да колесо крутит. У него и отец таким был, в грязь таскал баб через дорогу, колея — то от «Кировца», до пупка. Щупал их, наверно, как кур. Но никто не жаловался. Наверно, не щупал.

Говорили мне, что в Баклушах странные люди, но не до такой же степени.

Запутался я в проводах.

— Здравствуй, бабуля, — говорю старухе, стоящей у калитки в глубоких галошах на босу ногу и кожаном пиджаке, украшенном пулеметной лентой швов, — мне бы Петра Петровича?

— Занемог, в сарае лежит.

— Можно с ним поговорить?

— А чо он те скажет, если мне ничо не говорит.

— Телок я купил, и их надо покрыть, посоветоваться хочу.

— Не знай, чо он те посоветует. Если б курей там или гусей. Тут он мастак.

В сарае лежал гусь и тоскливо смотрел на меня. Понял я, что он тезка фермера, а бабулю зовут Фекла, и оценил юмор старухи.

Провод привел меня к мужчине со щетиной как на свинье, которая лежала рядом в луже.

— Петьку ищешь? А зачем он тебе? Племянник, а без мозгов. Да и ты, я вижу, не умней, ищешь то, что на виду. У колеса он.

И узнал я о Петре Петровиче не только плохое.

— У него лицо мальчика, а фигура бычья. Знаешь, почему? Уколы для наращивания мышц делает и быкам, и себе. С утра с ними резвится. Берет за рога и — бац, только копыта сверкают. Святогор сопротивлялся, и Петька свел ему рога. Теперь как близнецы-братья. Приезжали тут на грузовиках мяса задарма закупить, Святогор с Петькой отвели душу: загнали перекупщиков в Узень. По новой технологии работает: установил колесо обозрения — все Межузенье видно. Это степь между речками. Крутят колесо быки. Иногда начальство сверху наблюдает за полевыми работами. Один упал, хорошо пьяный, разбился бы. А так, живой остался, только язык откусил. Теперь указания дает в письменном виде. Петька приделывает к колесу второй ярус, чтобы увеличить радиус обзора для областного начальства.

Я нашел его на зеленой лужайке за домом у колеса обозрения. Рядом стояли люди, и рога Святогора были прикрыты чугунком.

— Откуда такой тощий? — спросил меня Петр Петрович.

— К вам за опытом: хочу фермером стать. — И словно стартер заработал — так захохотал Петр Петрович. Мне показалось, завел себя и Святогор, сбросив с головы чугунок.

— Я хочу, чтобы Святогор покрыл моих телок, — объяснил я. Раздался треск, разлетелась загонка, и меня окружили с десяток могучих быков. Кольца в носу казались обручальными кольцами.

— Сколько у тебя телок?

— Около сотни, Петр Петрович.

— Осилите, ребята?

Быки согласно закивали.

Мертвые души

— Что ты натворила, Анастасия? Завтра приезжает ревизор, как будем отдуваться? Расширяя штатное расписание, надо было приставить к комбайнерам помощников, к трактористам и водителям сменщиков и так далее. Я же объяснял, или все о Захаре думаешь? Сбежал он от тебя, чтобы не перепилила до конца шею.

Сделала помощником комбайнера Константина. Он же ничего не видит. До сих пор ему дают на сдачу старые деньги. Жену не разглядел, думал курносая, а у нее рубильник губы прикрывает. И старше вдвое. Лучше бы ее оформила пугалом на подсолнечник. Ревизор точно не придерется.

Додумалась глухонемую Дарью назначить сторожем на механизированный ток. А если с нею заговорит ревизор? В ответ мычать будет? Дарья пол-беды, еще ходит, а деда Ефима зачем на комбайн посадила? Он давно умер. Сама же о гроб билась головой. Мы все думали, горюешь, а ты от отчаяния: ни полушки он тебе не оставил по завещанию, и правильно сделал, кто ты ему? Седьмая вода на киселе. Я двоюродный племянник и то три курицы досталось.

Сидора Петровича привлекла правильно. Он еще крепкий старик, и в день проверки доберется до зерносклада. А вот на машину его посадила зря. Он ездит только на велосипеде и как сможет одновременно быть в двух местах — не Фигаро. Я тебе советовал посадить вторых механизаторов из числа не умерших еще стариков. Говоришь, одни старухи в селе остались? Остались и старики. Чего, уже отходят? Но ведь не отошли. И на день их можно привезти к месту работы. Лишь бы говорили. Афанасий Петрович тоже не спортсмен, под девяносто, а рапортует как солдат. Главное, вывезти его в поле. Нам не надо мертвых душ: не Гоголи. Наша с тобой задача удвоить расходы на зарплату. А есть помощники у механизаторов и других работников или их нет, кому какое дело. Я вот что думаю? Надо действовать с опережением и свезти всех стариков в одно место. На какие кладбища? Сдурела? Еще пригодятся. На ток, например, и ревизора туда: мол, проводим собрание по вопросу о ходе уборки. Правильно, Анастасия, только потом пельмени. Нет, настойки твоей не надо. Самой придется отдуваться. Где только ты такие корни находишь?

Мальчишник

Уговорили меня приятели, Григорий и Константин, на этот мальчишник, хотя я знал, чем заканчиваются такие культурно — развлекательные мероприятия.

Собрались, как всегда, у Ивана Ивановича, курьера нашей фирмы. Жена его бросила, сбежав за кордон с австралийским аборигеном, и жил он один. Недавно прислала ему фото, на котором держит аборигена на руках, как обезьянку. Иван Иванович повесил ее на видном месте и подписал: «Неисповедимы пути Господни».

Константин вытащил мобильный телефон, позвонил и пришли две девицы — Маша и Катя. Я подумал баскетболистки и пожалел Григория: ему пришлось стоять за столом, чтобы быть с ними вровень. С каждой рюмкой он словно подрастал и, наконец, опустился на стул, чмокая девиц в локотки.

Иван Иванович выдал тост: «Мальчишник без баб, как водка без градуса. Выпьем за то, чтобы у водки всегда был градус».

— Какой философ, — заулыбались девицы, — можно из фужера…

Началось. Проснулся я под столом. Рядом безмятежно словно ребенок спал Иван Иванович, держа во рту вместо соски горлышко бутылки, и только причмокивал. С детства он был приучен к спиртному: отец всегда добавлял в пузырек с молоком несколько капель водки, чтобы крепче спал.

Я не сразу попал в туалет, и чуть не обмочился. Перед унитазом на карачках стоял Константин. Из него хлестало, как из лопнувшей канализационной трубы. Мою желтую струйку он и не заметил, только стонал и выворачивался наизнанку. А ведь хорошо знал, чем закончится мальчишник, сам напоминал каждому, чтобы не пили утром холодную воду. А если сивуха вместо слез сочится, и язык суше, чем у египетской мумии? Шутник, блин. Его лошадиные глотки у водопроводного крана я слышал с раннего утра.

Дольше всех, наверное, держались великанши. Одна Маша с Лысой Горы чего стоила. Закружила всех: с детства хотелось ей стать балериной. И вскоре мы повалились кто куда. Я — под стол. Там меня не нашли девы. Иван Иванович заснул со своей соской.

А какова судьба Григория с Константином? Не у кого спросить. Константин держал в объятиях унитаз. Я пробовал разъединить их — взвыли оба. Так породнились, или я нажал случайно кнопку слива?

Не поверите, Григория нашел на антресолях. На его лице застыл ужас. Девы распластались внизу на широкой кровати, и, бывает же такое, переговаривались во сне.

— Где петушки-то, Маша?

— Разлетелись.

— К другим несушкам?

— Плохого ты о себе мнения, подружка.

Я начал толкать Григория:

— Вставай, петушок — помятый гребешок. От кого ты сюда взлетел и как? Вчера языком еле ворочал.

— Я их спросил, куда мы едем в общем вагоне, — прохрипел он, — они ответили — в сумасшедший дом. Машка с Катькой, оказывается, врачи-психиатры.

— А Константин где был? Не вразумил тебя?

— Константин? Вразумил. Он сказал, что едем мы туда на встречу с товарищем Сталиным, что он вовсе не умер и поможет нам. Я испугался помощи отца народов и взлетел.

— Пить надо меньше.

— Подвел последний фужер.

— Константин, как видно, уже встретился с товарищем Сталиным и теперь парит над унитазом, — стал я будить врачей — психиатров.

— Ты кто? — спросила Маша, приподнимая свинцовое веко.

— Больной.

— Почему не в палате?

— Номер шесть? — подначил я.

— Там Наполеон с Гитлером. Ты не из девяносто девятой?

— Вы же меня вчера искали с Катей и не нашли.

— Опять прятался в грязном белье?

— Нет, под столом.

Осмотревшись, девы рассмеялись:

— Ты нам казался самым реальным, и как в воду канул. Потом Григорий на шкаф полез, подумав, что это верхняя полка вагона, а Константин пел нам арии, стоя на руках.

— Вы действительно психиатры? — решил я развеять свои сомнения.

— Да, кандидаты медицинских наук. Изучаем влияние алкоголя на психику человека.

— На себе тоже опыты ставите? — спросил я.

— Полностью отдаем себя науке, — с трудом оторвала от подушки голову Катя.

— А мы, вероятно, подопытные кролики?

— Не совсем. После десятой рюмки вы сравниваетесь умственно с нашими пациентами.

— А вот скажите, врачи-психиатры, — говорю я им, — где сейчас находятся и что делают Константин и уважаемый нами Иван Иванович?

— Константин — спортсмен, и стоит, вероятно, в позе йога, а Иван Иванович, скорее всего, поправляет здоровье известным ему способом.

Словно подглядывали. От изумления у меня встали волосы дыбом. Как такое возможно, я же лысый?

Посиделки

Вечер. Три девицы под окном орудуют спицами, и на глазах прирастает пряжа. Обвязались. Даже нижнее белье у них из тонкой ангорской шерсти: в Баклушах стояла суровая зима. Болонке накидку связали. Зачем? Она в тепле, лучше бы дворовому псу Барбосу.

Нина Петровна, сельская учительница, была старой девой, ученики ее не любили и называли воблой астраханской (родилась она на Нижней Волге).

Засиделась в девках и библиотекарь Вероника, правда, по другой причине — одна нога у нее была короче другой, и, думая, что так скрадывается уродство, она передвигалась по деревне трусцой, к концу рабочего дня к окнам прилипали не только старушки, глядя на удивительную иноходь библиотекарши. А что еще смешного можно увидеть в Баклушах?

Венера, наоборот, отличалась приятной внешностью, но в жены ее никто не брал. Может быть, имя отталкивало или профессия: ей приходилось брать семя у быков-производителей.

— Мечтаю я, особенно по ночам, о друге синеоком, — вздохнула Вероника.

— Хотя бы однооком, ночью не видно, — съязвила Нина Петровна. — Хватит, довязались! Ученики стали называть меня астраханской воблой в сетке. Это они о моем новом вязаном платье. Давайте соберем посиделки с мужиками. Найдем свободных: не все же обабились.

— На водку многие клюнут, — согласилась Венера. — Кого пригласим? Петра Сивого? Он снова холостой. Пригож, но пьет, как конь. На последней своей свадьбе чокался с каждым из гуляющих, и только пыхтел, вытирая рот рукавом. Невеста трижды засыпала под столом. По слухам: не всегда одна. Разные языки в деревне, есть и злые. Можно позвать Аркадия, местного зоотехника. Многие доярки от него понесли. До развала колхоза не женился, зачем, на ферме баб было больше, чем коров, а сейчас они в основном дома в подсобных хозяйствах содержатся, и очень скучает он.

— Хорошо бы местного фермера Наливайко пригласить, — продолжала Венера. — Но могут выдрать волосы, и не только на голове: все, кому за 16, положили на него глаз. Ходит павлином среди этих курочек-дурочек. А ведь только недавно переехал во дворец из саманной землянки.

— Обязательно придет монтер Пробкин, — сказала Вероника. — После того как он упал с телеграфного столба, вообще перестал соображать: поднимается в когтях даже на стремянку, ходит в них по улице как в кандалах.

— Лучше пригласить учителя пения Собакина, — вновь перебила Нина Петровна, — он играет на саратовской гармошке, поет, пляшет. И вообще дурачок. Хоть посмеемся.

— А как же, Нина Петровна, он преподает у вас музыку, если играет только на саратовской гармошке?

— Он племянник директора школы, который сам не может без балалайки, и кто сейчас будет петь под гармошку перед учениками, круче для них не придумаешь. Накурятся гадости и приплясывают.

— А нормальные мужики в деревне есть?

— Есть. Иван Соломонович всегда приветлив, кланяется, что сейчас в диковинку. Говорит, он единственный еврей на все Заволжье. Сгорел его дом — без причитаний переселился в баню. Увез жену проезжий гастролер — никакой скорби. Наоборот, ездил в синагогу и благодарил за это своего Бога. Иван Соломонович рачительный: моется в бане и утром и вечером, чтобы не пропадало зря тепло. Нормальным можно считать Петухова, несмотря на его странное хобби — вытаскивать из сугробов застрявшие автомашины. Все мужики в деревне малорослые, а этот варяг какой-то. Его так и зовут: живой тягач.

— А если попа Василия заманить? — предложила Венера. — Поп современный, предпринимательством занимается: сам гробы сколачивает. И чарочку за здравие или упокой всегда пропустит. Сейчас попадью себе подбирает, и его зовут женихом-крестоносцем. Может, подфартит нам: в рясе, а все равно мужик.

— И какой! Попята так и полезут, с крестиками на шее, — засмеялась Вероника.

— Все время дышать ладаном я не смогу, — возразила Венера.

— А соляркой лучше, если попадется тракторист?

— В наши сети, Вероника, никто не попадется, даже пескарь, — сказала Нина Петровна.

— Сети худые, надо заделывать дыры.

— Никто их еще не продырявил, по крайней мере, мои, — буркнула Нина Петровна.

— Хватит умничать, — перебила Вероника. — Пригласим всех. Главное, пойла больше запасти, а в портках они будут или в рясе — это вторично.

Женщины в народном собрании

В Баклушах только я из мужиков остался, и в депутатах осели бабы: хотели, был, и меня выбрать, но я с детства в дурачках хожу. Потому и выжил. Остальные мужики спились и давно — кто в снегу замерз, кто утоп в Узене, хотя в нем воды — не замочишь и мотню.

Травились самогонкой, которую меняли у Клавки на картошку, крепкая, собака. Клавка ее вместо уксуса пользовала. Сейчас не гонит: главой сельсовета стала, да и кому пить? Мне — без толку: дурнее не стану.

Бабы, наверняка, пьют: не делали бы глупостей. Решили они не делить меж собой мужиков, а ежели который будет артачиться, кормить его только сухими отрубями, не свинья, не подавится.

А в Баклушах, напомню, только я мужиком остался. Может, из баб кто есть, не знаю. Они все время гуртом ходят, перешептываются.

Сейчас больше по баням прячусь: каждый день меняю ночлежку. Если найдут, поставят в стойло вместо жеребца, лучше бы им пользовались. Не так давно жеребец, сорвав подковы, убег от них за Узень.

Тут еще библиотекарша воду намутила, а что ей делать: рыщет и рыщет по книгам. Про баб из Древней Греции рассказала. Мужья у них все время воевали. И чтобы отбить эту охоту, они решили не спать с ними, кормя луком для нетерпежа.

И наши туда же: отвели под лук всю плантацию. Для какого хрена: я ж в деревне один, и какой из меня толк, никогда не женился и строения баб не знаю. Говорят, у них все, как у коров. Даже интересно, еж их в корень.

Надумали бомжей из города завозить. Привезли, а зачем? Быков быстрей откормишь. Они сразу создали партию этих, забыл слово, ну, почитателей очищенной браги, как мудрено обозвали самогонку, и заработал змеевик у главы сельского совета.

Захотели обменять некоторых баб на одиноких мужиков из чувашского села, которые еще не померли, но полезли в погреба, когда пришли чувашки с косами.

Вот так и живем, отруби жуем. На подворьях вкалывать надо, а депутаток — с дюжину, и заседания — каждый день. Самоуправление, еж их в корень.

Хотел я перебраться в город, но испугался, узнав, что там мэром избрали бабу, и всякое может случиться. Примут элементы бабьего крепежа, и будешь с утра до вечера мыть тротуары или пеленки обмазанные поносом стирать. Лучше уж по баням.

Информатор

Новости Леха узнавал первым, не включая телевизор, не читая газет. Было подозрение — он вообще не умел читать, а его подпись в расчетной ведомости напоминала отпечаток куриной лапы.

Любую информацию он перевирал.

— Предай, Леха, техничке, что завтра приезжает начальство, и его надо соответственно встретить.

Что сказал Леха техничке, но утром не узнали ее сослуживцы — с прической, на высоких каблуках, в руках розы… Туфли взяла у соседа, цветы сорвала с клумбы. В таком наряде и орудовала шваброй. Увидел ее главный начальник, похвалил: как упоительно: цветы и швабра в одних руках. МРОТ ей за это.

— Смотри, не переври, Леха, — вызвал курьера начальник. — После обеда всем на флюорографию. Пусть сменят белье, особенно Марья Ивановна. Чтоб не воняла, как в прошлый раз. В водоканале все же работает. Надо поднимать эго, соответственно и имидж поднимется.

— Помойтесь, воняет от вас, как от козлов, — сказал коллегам курьер. — И всем — в фотографию с поднятым эго. Мужикам проще, а бабы пусть думают сами. Так сказал шеф.

Смеялись не только медики, но и неизлечимо больные, когда в клинику пришли работницы водоканала. Чем они набили лифчики, хоть в футбол играй. Мужики, несмотря на жару, были в плащах.

Доставалось, конечно, Лехе, но было смешно, и ему прощали. До тех пор, пока не позвонил в водоканал глава муниципалитета.

— Кто у телефона?

— Леха.

— Ты кто по должности.

— Должности нет, курьер я, ходок по всем вопросам.

— Вот что, ходок, — приказал глава, — передай директору: если до завтрашнего дня у меня в кране не будет горячей воды, и вообще воды, разгоню вас к чертовой матери или реорганизую в ООО.

— Глава города грозил выгнать вас вон, если не будет горячей воды в его доме, — передал Леха директору. Выгнали из водоканала самого Леху: воду надо было подать в здание администрации.

Теперь потешает всех в микрорайоне. Сказал соседке, чтоб в магазин бежала, куда ножки Буша привезли, так как представился президент. Та морщится, и с год не покупает курятину. Демобилизовался из армии солдат. Отец с матерью цветут от радости. Словно мочой облил: почему на месяц раньше? Хотя понятно: еще в детстве собакам хвосты крутил. Родила Ольга из ночного клуба «Оргия» тройню. Папаша печалится: трудновато будет.

— Ты на ДНК близнецов проверь, — советует ему Леха, — скорее всего, разные у них отцы. С твоим радикулитом и одного не осилить — к 20 годам ходить начал.

Довел всех. Решили разыграть самого. Говорят: Леха, шеф твой бывший просил передать, чтоб на работу выходил: без тебя в водоканале, как без воды в кране.

Пришел в водоканал с цветами для бухгалтера, с бутылочкой коньяка для директора. Деньги занял под зарплату у соседа.

— Вот и я, шеф, — показал тридцать два зуба.

Нахальней, чем он, был только воробей: без трех капель водки на подоконнике не чирикал вообще. Взяли Леху на работу. У шефа болела с похмелья голова, у бухгалтера уехал в длительную командировку муж, и коньяк был кстати. Да и воробей нахохлился обиженно на подоконнике.

В бане

Вчера мы ходили с друзьями в баню. Эх, скока выпили? Додумались из тазиков пить пиво. Карлик наш Гоша — он дрессирует в цирке мышей — залез в таз с ногами, для удобства, и только голова торчала из него — лысая и бородатая. Пивную ванну принимал, блин. А Борис Иванович потерял нижнюю челюсть. Выплеснул с пеной. А когда перешли на водку, о другую челюсть бутылки открывал. Сломал ее на…

Колька забрел в отделение к бабам. Едва выкупили за литр. А одна, не поверите, миловидная, к нам пришла. Простынь с себя сбросила. Борис Иванович сразу юркнул в парную. Выполз через час раком, красный.

Скока выпили? Из всех кранов лилось.

А чё делали? Делали чё? Колька не раздевался. Не мог. Все мылил рубашку. Начали-то до бани. А он инвалид, с одним яйцом, хотя к бабам шастал.

Если бы вчера было сегодня, скока выпили бы. И голова бы не болела. Одни «бы», во рту грибы. Антон Гаврилович заменил массажиста: тот уснул на скамейке в предбаннике, пил-то с нами. До сих пор в массажном кабинете. Чё там делает, если живодером на скотном дворе работал? Но бабы выходили из кабинета довольные.

Я с Гошей на вениках лежу. Одна перешагнула через нас, и закричал Гоша, увидев под халатом ее голое тело. Я не понял. Не проспался. И то: скока выпили?

Вышли не все. Чукча Ледяное Копыто, так звали его за холодные ноги, даже не мылся. Глотнет огненной воды и — в парную, в меховой шапке. Он из тундры, мороз от жары не отличал. В гости к Антону Гавриловичу приехал. И пропал. Плохо, что глухонемой, нашелся бы.

А мне чё? Я в бане, можно еще помыться.

Первый репортаж

— Такого матча я не видел давно. Какое напряжение: словно по электрическому полю носятся футболисты. Как взвился Буряк — нападающий украинцев. Перемахнул двухметровые ворота, разбил очки корреспонденту, у которого теперь хорошего кадра не получится: не девушек в парке снимать.

Волжане наращивают давление. Виртуозно владеют мячом нападающие Вагнер, Моцарт и Шопен. Какие передачи им делают полузащитники Кюи, Бородин и Мусоргский, могучая кучка, блин. Простите за лирическое отступление.

Наносит издали удар Никола Огурец. Мяч летит как пушечное ядро. Но его ловит Огинский — вратарь сборной Польши, взятый «Волгой» в аренду. А мог бы свободно улететь на нем на Луну. Примеры такие были. Снова я немного отвлекся.

Какая скорость, какой дриблинг у Дрозда? Но его бьет по ногам Грач. Вот тебе и птица весенняя, словно косой прошелся. Дрозда уносят на носилках.

— Вишню — на мыло, — взрываются болельщики «Волги».

— Какое из него мыло? — трубит пароходом голос, — на йогурт его, хоть польза будет.

Судья Вишня привык к такому. Однажды болельщики гонялись за ним по стадиону минут десять за неправильно назначенный пенальти. Футболисты обеих команд очень хотели, чтобы его догнали, и не вмешивались.

Вместо Дрозда выходит на поле Лебедь, известный наш форвард. Голов он не забивает, но как старается, можно подумать, летает по стадиону, оправдывая свою фамилию.

Боковые судьи не успевают за ним, поэтому не определяют: бывает он в офсайде или нет.

Иноземные футболисты не лучше, но стоят намного дороже. Их сразу можно отличить — по павлиньим прическам и количеству.

Был у нас футболист Жо. Как только его не называли остряки. А если приедет к нам Кака или Насри, как комментировать матчи?

Итак, второй тайм. У гостей на замену вышли Капуста, Морковь и Огурец, прямо салат какой-то. У нас — Иванович, Путич и Мячич — вся Хорватия с Сербией. Но темп спал. Мяч передается в основном поперек и назад. Кто же ринется вперед первым? От этого зависит, будет гол или нет. Как точно я подметил, и это в первый свой репортаж.

Сейчас мой помощник узнает, о чем кричит тренер «Волги». Скажем скромно: ругается он. Пешеходы, мол, быстрее переходят улицу.

Наконец, вырвался вперед украинец Буряк. Вдоль бровки с развевающимися волосами несется Грач. Наперерез им летит Лебедь. Причешите хохлы, ребята: мяч выбит за боковую линию.

Да, такой футбол нам нужен! Это изречение известного комментатора, и квадратный мяч не надо изобретать.

Закончился матч между «Волгой» и «Днепром» вничью. Может быть, и лучше: отношения двух стран стабилизируются.

Побегу на игровое поле. Первый репортаж, может быть, выпрошу футболку у игрока. С любой надписью.

Фиктивный калека

Прикинулся я идиотом с ДЦП. Хожу, выворачивая ноги, а когда бегу, вращаю их ротором. Как пели раньше: во всем нужна сноровка, закалка, тренировка. Добился совершенства. Стал чемпионом по бегу среди подростков с ограниченными физическими возможностями.

Почему я прибился к ним? У них есть льготы, реабилитационные центры. Не говорю о спонсорских поездках. Помню, спас на Черном море старушку. Судорога свела ей ноги и развернула губы. Все — в стороны, а я дельфином — под нее и толкаю на поверхность, словно бревно.

Сто лет было старушке. Первый раз на море. В тайге жила по соседству с Лыковыми. Сутки не вылезала из воды — так понравилось в море. Возможно, не утонула бы: дерево тонет, когда намокнет.

Что пресса делала? Такая сенсация: параличный спас параличную.

О старушке я не зря стал рассказывать. Пригласила она нашу группу к себе в тайгу. Дед — охотник.

— На медведя пойдем, — говорит, — надоело зайцев за уши ловить. Старуха сала лечебного натопит.

Спасибо деду. Больше половины детей вылечилось полностью. Медведь сам охотился за нами. И когда взревел и встал на задние лапы, мы побежали. Так бы на соревнованиях. Оказывается, бегать с прямыми ногами легче.

Дед поборол медведя, и мы увезли с собой много сала.

Умному в наше время плохо. Сосед у меня, бывший научный сотрудник, торгует спичками и самодельными сигаретами. Выращивает табак на даче. Дешево и сердито, все бомжи вьются возле него.

Раскололся перед ним, говорю: не инвалид я, жизнь заставила сделаться таким. Отвечает, что у меня нет движения вперед — если ноги только ломать. Вот он внедряет новую технологию: будет сворачивать листы табака в сигары: сойдут за кубинские. Бумаги не надо, и прибыль возрастет. Кажется, та же махорка, а форма другая.

Понял я, почему отпрыски с неограниченными возможностями постоянно меняют марки машин: а чем они могут выделиться?

Да и наши ребята изменились. Даша Петрова после охоты на медведя выпрямилась и на проспекте олигарха ищет, хотя какой олигарх ходит там пешком. Женька Маслов приобрел новые возможности: ноги у него стали в коленях выгибаться, в цирке стажируется. У Тани Петуховой от крика прорезался оперный голос, и она поступила в консерваторию.

Надо и мне другую болезнь подыскать. Если прыгнуть с высоты, ноги ухватом согнутся, и снова ротор. Пройти улицу на красный свет — можно в последний раз. И ночью не погуляешь по городу — сами знаете, что получится. Лучше остаться фиктивным калекой. Да, тяжело передвигаться, но взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Правда-матка

Начинаем концерт, посвященный дню правды. Открывает его романсом «Не ври, не ври мне постоянно!» Иосиф Кобзон.

Впервые за пятьдесят лет он выходит на сцену без парика. Голос звучит ослабленной струной, но узнать народного артиста можно. Лишь бы не упал. Давайте, похлопаем ему: он только что из депутатского кресла.

В день правды надо говорить только правду, и никто, кроме меня, не согласился вести концерт.

Друзья! На сцене — известный юморист Рыльский-Рылов. Кто автор текстов его выступлений, не знаю, но тошнит от них, как от протухшей котлеты. Герою юморесок постоянно пишут на лбу: осел, идиот, а ситуации, в какие он попадает, не меняются — в аптеке, в автобусе, в больнице.… Один так привык к герою, что написал на собственном челе: юморист.

А вот и наша птичка-невеличка, из воробьев воробей. Чирикает все время: ну, возьмите меня! И нашелся один — взял. Но разлетелись они в разные чащи — крыльями не сошлись. Она летает дальше, выше и даже поет, если надо.

Воробья можно научить петь соловьем, но не каждого.

Выступает Кристина. Ее лучше представлять — дочь примадонны. Однажды ей и фанера не помогла, треснула не вовремя. Подождала Кристина, пока вновь заведут патефон, и продолжила петь, как ни в чем не бывало.

Чтобы не мучилась, ее быстро сменяет Максим Галкин, отчим-ровесник. Он больше по корпоративным вечеринкам, но сюда, на концерт, пришел. Правдолюбец: как точно Жириновского пародирует. Его прадед в скворечнице жил, а он замок отстроил для своей старушки.

Перед вами еще один отчим Кристины — Филипп Киркоров. Разряженный дьявол, обидчивый очень, хотя поет неплохо, особенно, когда рядом голые девочки скачут. Можно подумать, возбуждают они его.