Убийство на Васильевском острове

Убийство на Васильевском острове

Госпожа Жак, жена отставного губернского секретаря, воротилась с рынка в первом часу пополудни. Наталья Ивановна, памятуя о малых доходах, пенсия покойного мужа была столь ничтожна, что приходилось экономить на всём, в особенности на прислуге. Столица не дешёвый для проживания город, хотя сестра давно звала в уездный город Осташков Тверской губернии, где у последней был большой двух этажный каменный дом с большим хозяйством.

Наталья Ивановна, уже было, склонилась к переезду, но сдерживали пятеро детей, пристроенных за государственный счёт в различные учебные заведения.

Сама госпожа Жак высокая стройная дама, не потерявшая былой привлекательности, имела в столице, как она выражалась, «мужчину сердца», который помогал некоторыми средствами. Не смотря на сорок два года, тёмных волос вдовы отставного губернского секретаря не коснулась ни единая седая волосинка, да и лицо дышало свежестью. Высокий лоб не портил, а добавлял привлекательности прямому носу и румяным щекам.

Корзинки с припасами отнесены на кухню.

Наталья Ивановна достала из кошелька медную монету и протянула дворнику Ивану за труды, последний, хотя в душе поморщился от такой «щедрости», но виду не подал.

— Благодарствуем, — проговорил он слегка нетрезвым голосом и ретировался.

Хозяйка тяжело вздохнула, глядя на купленные продукты, мысленно посчитала, на сколько дней хватит, ведь прокормить двух сыновей и трёх дочерей не так просто. Слава Богу, старшая Анна проходит курс обучения в гимназии госпожи Стрешневой, Елена — княгини Оболенской, младший со старшим сыном — во второй. Осталась только Мария, но это проще, чем выискивать средства для всех пятерых.

При жизни отставного губернского секретаря, хотя и было тяжело, но всё-таки иной раз и наградные перепадали, и за непорочную службу начальники изволили отмечать, да и жалование не чета пенсии, хотя и маленькое.

Наталья Ивановна не стала перебирать продукты, а прошла в дальнюю комнату. Остановилась на пороге, побледнела, как свежевыпавший снег. Начала хватать ртом воздух, словно спёрло дыхание, поднесла руки к груди. Глаза её закатились и она лишилась чувств.

Елена, средняя дочь, лежала на полу при входе. Волосы, рассыпанные вокруг головы, казались рванным нимбом, окрашенным с одной стороны тёмным пятном застывающей крови. Глаза с удивлением смотрели в светлый с прожилками трещин потолок, под приоткрытыми губами виднелась белая полоска зубов. Руки раскинуты в стороны, словно в последний, смертный миг, она хотела обнять весь мир.

Спустя некоторое время Наталья Ивановна пришла в себя, но в голове продолжало шуметь, как после лишнего фужера вина. Женщина старалась не смотреть на дочь, только две слезинки пробежали по щекам. Она не стала бросаться к девушке, с первого взгляда было понятно — Елена мертва.

Шаркающей походкой, держась обеими руками за стену, госпожа Жак побрела к выходу из квартиры, чтобы позвать на помощь.

Не лестничной площадке Наталья Ивановна едва не упала, лишившись опоры — стены и двери. С верхнего этажа спускалась жилица пятой квартиры. Она в недоумении остановилась, гадая — пьяна ли госпожа Жак или нет. Хотя никогда за ней порочных склонностей не замечала.

Наталья Ивановна снова закатила глаза, но усела произнести: «Полицию!» и повторно лишилась чувств.

Жилица с пятого этажа опрометью бросилась со второго этажа вниз и позвала дворнику.

— Что там? — С неудовольствием проговорил Иван, не переставая улыбаться.

— Там, там, — женина махала рукой в сторону парадного входа.

— Извиняюсь, что там?

— Там.

— Не изволите сказать, что случилось?

— Наталья Ивановна на площадке лишилась чувств, но перед этим сказала «полицию».

— Посмотрим, — и направился в квартиру госпожи Жак, но не прошло и полу минуты, как он выскочил из подъезда и, выпуская свистка изо рта, рысью побежал к городовому, тот оставил пост и направился в дом, чтобы согласно инструкции никого не впускать до прихода вышестоящего начальства. Ивана же направил в часть.

Участок находился на 14 линии Васильевского острова и занимал дом, снимаемый в наём у господина Миллера. Каменный в два этажа, выходивший пятью окнами на всегда пустынную линию. У дверей находился пост, прохаживался подтянутый городовой с саблей, бившей при ходьбе по голенищу сапога.

— Господин пристав в участке? — Спросил задыхающийся Иван, хоть и пробежал четверть версты, но хмеля, как не бывало. Только сейчас дворник заметил, что в руке держит метлу.

— Тебе на что знать? — Задал свой вопрос городовой.

— Убийство.

— Так и убийство, — полицейский даже не посмотрел на прибежавшего, иной раз панику наводят на пустом месте.

— У госпожи Жак, жилички нашей, дочку жизни лишили, — не унимался дворник, — лежит на полу, вокруг головы лужа крови.

— Крови… лужа?

— Истинно так, — перекрестился Иван.

— Ступай, — позволил полицейский, — Николай Палыч сегодня в присутствии.

Через несколько минут дворник стоял перед подполковником Богдановым, приставом Суворова участка. Метлу держал, словно ружьё на батальонном построении.

— Говоришь, убийство? — Пристав был почти на голову выше дворника. Колючим взглядом сверлил Ивана, пронёсшего не очень приятную весть.

— Так точно, ваше благородие.

— Сразу определил, что девица мертва?

— Так точно.

— Каким образом? Ты ж не врач?

— Насмотрелся, ваше благородие, мёртвых в Крымскую кампанию, на последний год службы пришлась, даже медаль… — начал дворник.

— О службе потом, — вызвал звонком дежурного полицейского, — срочно посыльного в сыскное отделение, хотя, — на миг задумался, — не надо. Сперва я проверю.

— Извозчика? — Поинтересовался дежурный.

— Нет, здесь рядом.

На площадке перед дверью в квартиру стоял городовой, который при появлении пристава, отрапортовал, что никто не приходил и хозяйку госпожу Жак он не пустил, чтобы не наследила.

— Молодец, — только и сказал Николай Павлович, проходя в квартиру.

Окинул взглядом первую комнату, мельком вторую, а вот на пороге третьей остановился. Хотел, было, наклониться к девице, но и так понял — мертва.

Потом распорядился о направлении посыльного к судебному следователю, врачу и в столичное сыскное отделение, за которым закреплено ведения предварительного следствия по таким делам. Сам же вышел на площадку и закурил папиросу. Этого происшествия только и не хватало подполковнику на порученном участке.

Судебный следователь не заставил ждать, явился сразу же по получении известия, что на участке совершено кровавое преступление. Сергей Карлович не выделялся умом, но мнил себя российским Видоком, способным, если не с ходу, то спустя некоторое время вывести злоумышленника на чистую воду. Он тяготился чином титулярного советника, будучи обиженным на вышестоящего начальника за то, что тот не видит выдающихся способностей судебного следователя Козлова.

— Где убиенная? — Спросил Сергей Карлович, а уж потом поздоровался с приставом.

— Здравия желаю, — поднёс руку подполковник к околышу фуражки и только после этого пожал протянутую руку. Пристав не очень жаловал заносчивого следователя, считая последнего не достаточно сообразительным для ведения расследования, да и не очень умным. Приходилось терпеть.

— Значит, убийство, — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Козлов.

— Увы, к несчастию для матери.

— А где сама убиенная?

— В дальней комнате. Желаете приступить к составлению акта осмотра или подождём господ из сыскной полиции?

— Сыскной, — презрительно хмыкнул Сергей Карлович, — это отделение только способна, что реляции писать, а как до настоящего расследования дело доходит, так от них толку никакого.

Пристав стоял с серьёзным лицом, хотя в душе улыбался. Год тому или менее столичная полиция раскрыли шайку воров, которые совершили по городу и окрестностям около тридцати краж. Тогда исполняющий должность начальника сыскной полиции коллежский ассесорНазоров доказывал, что преступления совершены одними и теми же людьми. Почерк был похож, но судебный следователь Козлов воспротивился и не стал помогать агентам, не только не представил ни одного документа, но и начал конфликтовать с отделением, которое показало предыдущими годами, что учреждено не ради наград, а стоять на страже закона. До сих пор противостояние так и продолжалось.

— Я хочу осмотреть место преступление без этих выскочек.

— Ваше право, — сказал, немного поколебавшись, пристав. Пусть они сами разбираются, решил он, в чём сможет, в том помощь окажет и той стороне, и другой. А встревать в конфликт ему не с руки. Они ведут следствие, но стало быть, его, Богданова, участие не забудут. Главное во время подставить грудь для награды.

Козлов остановился на пороге комнаты. Тело молодой девушки лежало, словно сломанная кукла, кровь возле головы стала тёмно-коричневой.

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать.

Сергей Карлович покачал головой.

— Куда катится мир.

Подле тела лежали два цветочных горшка, один разбитый, второй целый.

Слева от входа у стены стоял комод, книжный шкап со стеклянными дверцами, напротив двери стол и справа кровать, застеленная тёмного цвета покрывалом и тремя подушками, уложенными друг на друга.

— Вы врача вызвали? — Обратился Козлов к приставу.

— Непременно, — Богданов снял фуражку и перекрестился, — должен по времени уже прибыть.

Сергей Карлович прошёл по комнате, остановился у комода, ящики которого были слегка выдвинуты.

— Ну, сей случай понятен, — тоном знатока произнёс он.

— И вы готовы назвать имя убийцы? — В голосе Богданова слышалась скрытая ирония.

— После разговора с матерью убитой, — сделал театральную паузу, недавно смотрел судебный следователь в Александрийском театре новомодную пиеску, где главный герой глубокомысленно молчал и начинал отвечать или подавать реплики после некоторого молчания, вот и Козлову так понравилась это, что он решил иногда прибегать к такому действу. Вот сейчас, ему показалось, стоит прибегнуть и блеснуть таким глубокомыслием, — я смогу назвать убийцу.

— Даже так?

— Именно, я не удивлюсь, если из комода похищена крупная сумма денег или золотые украшения.

— По поводу украшений я сомневаюсь, — не утерпел пристав, — судя по обстановке хозяйка — вдова и едва сводит концы с концами.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Козлов, — но всё равно я утверждаю, что из этого, — он указал рукой, — комода что-то похищено и это явилось причиной смерти.

— Видимо, вы правы.

— Ваше благородие, — раздался позади пристава голос, подполковник Богданов обернулся.

— В чём дело? — Бросил он раздражённо, общение с судебным следователем всегда влияло на него угнетающе.

— Надворный советник Фурсов, — начал, было, полицейский.

— Какой там Фурсов, — глаза пристава горели от негодования.

— Господин Фурсов из сыскного отделения.

— Пропусти, — голос Николая Павловича потеплел. Пусть эти двое разбираются друг с другом, а я, пристав Богданов, постою в сторонке и понаблюдаю за петушиным боем.

— Как всегда к шапочному разбору, — кисло улыбнулся Козлов, — без них бы обошлись.

Пристав промолчал.

Сыскной агент Фурсов оказался мужчиной лет сорока, кроткой и благовидной наружности, не вязавшейся с родом занятий.

Василий Васильевич, памятуя о неприязни судебного следователя к сыскному отделению, вежливо с благодушной улыбкой поздоровался.

— Зря только проехались, — хотя и с доброжелательным выражением на лице, сказал Козлов, но крайне раздражённым тоном, — дело почти раскрыто.

— Значит, в нашей помощи вы не нуждаетесь?

— Отнюдь, — поспешил с ответом Сергей Карлович, не хотелось обострять и без того плохие отношения, — возможно наши выводы сойдутся, а возможно и нет.

— Благодарю, — вежливо сказал Василий Васильевич, — вы позволите осмотреть место преступления?

— Да, конечно, я уже кончил, теперь дело за вами.

Фурсов кивнул головой, но судебный следователь уже направился к выходу.

— Моя помощь вам нужна? — Раздался голос пристава.

— Конечно, но только после осмотра и составления акта.

— Хорошо.

Богданов со стороны смотрел на действия надворного советника, как последний, сперва, осмотрел убитую. Диктовал сопровождающему помощнику, в каком положении лежит труп, видимые нанесённые раны, одежду, потом, что находится рядом и только затем перешёл к описанию комнаты, предметов мебели.

Пристав с удовольствием отмечал, что сыскной агент не упустил ни одной мало-мальски значительной детали.

Козлов направился к госпоже Жак, находящейся в первой жилой комнате квартиры.

Слёзы только перестали течь из глаз, но Наталья Ивановна не убирала руки с платком от лица.

— Бедная Елена, — шептала она, — бедная Елена.

— Госпожа Жак, — слегка раздражённым тоном произнёс судебный следователь, — я понимаю, что вы расстроены….

— Расстроена? — удивлённый взгляд женщины был красноречивее слов. — Да я убита смертью моего ребёнка.

— Гм, позвольте задать несколько вопросов, — и торопливо добавил, — которые позволят разыскать убийцу?

— Задавайте, — почти обречённым голосом сказала Наталья Ивановна.

— Скажите, у вас в квартире хранились какие –либо деньги и ценности?

— Да, в той комнате, где Елена, — поднесла платок к глазам, — я хранила все свои сбережения.

— И велика сумма?

— Около трёх тысяч.

— А ценности?

— Таковых не имею, но если только несколько дешёвых колец, цепочек.

— Кто знал о том, что в той комнате, а где они хранились?

— В верхнем ящике комода.

— Понятно, так кто знал о деньгах?

— Только я и дети, может быть, жених моей старшей дочери.

— Как зовут жениха?

— Александр.

— Где он проживает?

— В Кронштадте.

— Не скажите его полное имя?

— Александр Иосифович Петров.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Сегодня?

— Именно, он ночевал у нас.

— Так, так, — загорелись глаза у судебного следователя, — значит, сегодня. Скажите, когда он ушёл?

— Около восьми часов.

— Так, он обладает средствами?

— Его отец владелец кожевенного завода.

— Хорошо. Так вы говорите, более никто не знал о деньгах?

— Никто.

Дворник не только протрезвел, но и выглядел крайне испуганным. Глаза навыкате, бородёнка трясётся, словно не безымянный злоумышленник совершил преступление, а именно, он, Иван, уроженец нижегородской губернии.

— Так, голубчик, — судебный следователь постукивал перчатками, которые держал в руке, о ладонь другой, тем самым нагоняя нешуточного страху. — Что ты можешь сказать о семействе Жак?

— Только хорошее.

— Болван, о хорошем я и так узнать могу. Ты мне всю правду.

— Какую правду? — Насторожился дворник. — Ничего дурного сказать не могу. В доме живут, почитайте, годков с двадцать, на моих глазах их ребятишки народились…

— Кого их?

— Натальи Ивановны и ПетраИваныча, тот при комитете каком–то служили. Вот при каком, врать не буду, запамятовал.

— И что Пётр Иванович?

— Так оне, как три года померли, с тех пор барыня ни дня покою не ведает, всё-таки пятеро на руках остались.

— Об этом потом, — отмахнулся Козлов, — ты мне, голубчик, скажи, сегодня что ты видел подозрительного в доме и дворе?

— Дак всё, как обычно. Разошлись, кто куда, кто на службу, кто в гимназию.

— Ты мне про Жаков говори? Кто, куда?

— Дак, кто их знает.

— Послу ухода этой, Натальи Ивановны кто-нибудь к ним приходил?

Дворник сжал губы и наклонил к левому плечу голову.

— После того, как Наталья Ивановна ушла на рынок, вернулась её дочь, ну так которую мёртвой нашли, после неё вернулся барин…

— Какой барин? — Насторожился судебный следователь.

— Да Александр, жених старшей дочери.

— Так, так, во сколько он пришёл назад

— Не знаю, — покачал головой Иван, — часов не имею.

— Он пришёл после Елены?

— Точно так, я ещё мёл вот там, потом… Не знаю, ваше благородие.

— Ты видел, как он уходил?

— Видел, — начал припоминать Иван, — так он бежал, как угорелый. Лицо красное, глаза навыкате.

— Точно помнишь?

— Неужели он? — Высказал предположение Иван.

— Только молчок мне, иначе в холодную посажу.

— Да я что, ваше благородие…

— Скажи, в чём он был одет и не мог ты его с кем спутать?

— Нет, — спокойное лицо смотрело на Козлова, только глаз подёргивался.

— Я ж его не в первый раз вижу. В тёмном пальто, шляпе, во, — дворник ещё более оживился, — в дом шёл в шляпе, а назад — без.

— Ты это, наверняка, заметил?

— А то.

— Так что рот на замок и смотри у меня, — погрозил пальцем.

Судебный следователь вернулся в квартиру, чувства переполняли его. Так уж хотелось поставить сыскное отделение, а здесь такой случай. Не успели эти, Козлов презрительно фыркнул, приехать, а у него и убийца под замком сидит. От удовольствия даже руки потёр.

Посмотрел на сыскного агента, который диктовал акт осмотра места происшествия. Бесполезный ныне труд, хотел, было, сказать, но сдержался. Подошёл к приставу.

— Николай Павлович, можно вас на минутку.

Следователь с идущим за ним подполковником вышли в переднюю.

— Николай Павлович, — тихим голосом говорил Козлов, почти прислонивши губы к уху Богданова, — надо срочно принять меры к задержанию Александра Иосифовича Петрова, жениха старшей дочери госпожи Жак.

— Я не понимаю…

— Поверьте, это очень важно для расследования.

— Куда его привести? К вам или в участок?

— Участок, — поосторожничал судебный следователь. Если Петров — убийца, то все лавры его, судебного следователя Козлова, ведь это он распорядился задержать молодого человека. Если же арестованный не причастен, то можно и отговориться от него.

— В каком качестве привести Петрова?

— Попавшего под подозрение, — сам же вернулся в комнату, где лежала убитая, поднял шляпу, брошенную на пол.

— Господин Козлов, — раздался тихий, но властный голос сыскного агента, — здесь место преступления и я попрошу здесь ничего не трогать до особого распоряжения.

Сергей Карлович залился краской.

— Здесь я распоряжаюсь, как вести следствие.

— Верно, но я не хотел думать, что вами руководствуется желание чинить препятствия следствию.

— Отнюдь, но мне сейчас нужна эта шляпа.

— Она будет, сперва, предъявлена хозяйке.

— Вот этим я и займусь.

Сыскной агент промолчал.

— Вам знакома эта шляпа? — Предъявил головной убор вдове.

— Да.

— Чья она?

— Саши, то есть Александра Иосифовича.

— Жениха вашей дочери?

— Совершенно верно. Почему вы им интересуетесь?

— Мы обязаны проверять всех бывающих в вашем доме.

Доктор посмотрел на убитую, склонился, приоткрыл веко, осмотрел рану.

— Убита тупым предметом, — увидев жест Фурсова, указывающего на цветочный горшок, — вполне допускаю.

— В котором часу?

— Вы, батенька, хотите, чтобы я вам и убийцу предоставил. Так вот, конечно, точнее скажу после вскрытия, а сейчас, — доктор опять посмотрел на разбитую голову девушки, — от восьми до десяти.

— Значит, от восьми до десяти..

— Точнее скажу после вскрытия, — напомнил доктор.

— Благодарю.

Александра Петрова привезли в участок через три часа. Он не пытался скрыться, был только сильно испуган, стал белее мелованной бумаги и начал заикаться.

— Меня в участок? По какой причине?

— Господин Петров, я не уполномочен вам отвечать, всё разъясниться на месте.

— Я буду жаловаться на ваше самоуправство.

— Ваше право, — спокойно сказал один из двух полицейских, поручение пристава выполнено.

Прибыв в участок и отправив Петрова в допросную камеру, Александр, поправляя засаленные волосы, попросил принести стакан воды, что было исполнено.

Спустя половину часа прибыл судебный следователь, пребывавший в крайне благодушном состоянии. Он с интересом посмотрел на долговязую фигуру жениха старшей дочери госпожи Жак. С первого взгляда Александр не понравился Козлову. Блёклые бегающие глаза, соломенные волосы по новой моде падали стручками на плечи, тонкие болезненные губы и дёргающиеся руки с длинными пальцами, живущими сами по себе и не находящие покоя.

Сергей Карлович сел напротив арестованного, пристально смотрел на Петрова, словно пытался проникнуть в мысли последнего. Потом обратил лицо к писарю и сказал:

— Начнём.

Поначалу шли обычные вопросы об имени, фамилии, вероисповедании, полных летах. Обычное заполнение пунктов, предусмотренных законов в данной ситуации.

— Могу я вас называть Александром Иосифовичем?

— Не смею возражать?

— Отчего? — Лоб у Козлова наморщился, а лицо приобрело удивлённое выражение.

— Здесь вы — хозяин, — коротко ответил Петров и выпил содержимое стакана одним глотком.

— Возможно, вы и правы, но хорошо, — глаза судебного следователя стали в миг колючими и безжизненными, он уже вынес приговор арестованному, — вы не имеете намерения что-либо сообщить следствию или заявить?

Петров с минуту подумал и покачал головой, мол, нет.

— Хорошо, — Козлов барабанил пальцами по металлической столешнице.

— Где вы провели прошедшую ночь?

— У госпожи Жак.

— У госпожи Жак?

— Вы не так поняли, — Александр смутился, и на щеках проступили красные пятна, — дочь госпожи Жак Анна — моя невеста и иногда мне Наталья Ивановна предоставляет комнату, чтобы я ночью не возвращался домой.

— Где вы проживаете?

— Я же говорил.

— Ах да, в Кронштадте. Извините, но мои мысли заняты иным.

— Ничего, я понимаю у вас много забот.

— Вы правильно подметили, много забот, — хотел добавить, одна из них вы, но сдержался. — Так как вы говорите, провели сегодняшнее утро?

— Я ничего такого не говорил, — быстро, слишком быстро ответил, голубчик, губы Козлова озарила улыбка. — Так расскажите.

— Как обычно, — медленно говорил Петров, подбирая каждое слово.

— Так расскажите.

— Вы поясните. Почему меня задержали, а уж потом, я подумаю, отвечать вам или нет.

— Александр Иосифович, давайте с вами условимся. Здесь, в этом заведении, имею право задавать вопросы только я, а на вас лежит святая обязанность — на них честно и без утайки отвечать.

— Я что-то утаил?

— Пока нет.

Это «пока» резануло слух арестованному, и он поморщился.

— Почему вы считаете, что я должен что-то скрывать?

— Александр Иосифович, извините. Но я отвечу на ваши вопросы лишь тогда, когда сочту нужным.

— Тогда я буду молчать.

— Ваше право.

— Именно, что моё.

— Но я не советую вам этого делать. Но хватит, мы и так отвлеклись. Так что вы делали сегодняшним утром.

— Всё, как обычно.

— И как бывает обычно?

— Поднялся, откушал чаю и отправился на отеческий завод.

— С завода вы более не отлучались?

Петров насторожился, но сразу же ответил.

— Нет, не отлучался.

— А вот дворник Иван утверждает обратное?

— Дворник — дурак и в постоянном подпитии, так что ему могло многое померещиться.

— Возможно, но как вы объясните, что уходили вы в шляпе, — потом себя поправил, — куда вы её дели?

— Наверное, когда приехали ваши подчинённые, то ли в спешке, то ли от испуга забыл.

— Чего вы испугались?

— Приходят двое при оружии и забирают в участок. У кого хочешь, воображение разыграется.

— Но как вы поясните, что ваша шляпа с вашим именем, — Козлов указал на внутреннюю часть, — оказалась в квартире госпожи Жак после вашего ухода?

Александр тяжело задышал.

— Позовите моего отца.

И более ни на один вопрос не ответил.

— Наталья Ивановна, моя фамилия Фурсов, зовут Василий Васильевич, служу в сыскной полиции, вы простите меня за столь дерзкое обращение, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.

— Можете, хотя бы в такой день оставить меня в покоя, — глаза не потеряли красноты, но более слёзы не катились по щекам.

— Извините, но для поиска преступника мне всё–таки придётся задать вам несколько вопросов.

— Сколько можно, — раздражённо сказала женщина, — я же с пол часа тому разговаривала с таким длинным, — хотела сказать неприятным, но сдержалась, — полицейским.

— Вы разговаривали с судебным следователем….

— Какая разница, — ещё больше распалилась госпожа Жак, — я всё ему сказала.

— Но мне всё–таки придётся побеспокоить вас, — настаивал Фурсов.

— От вас, видимо, не так просто избавиться.

— Наталья Ивановна, ваша дочь всегда оставалась дома одна?

— Нет.

— Почему сегодня она осталась в квартире?

— Не знаю, — и пояснила, — мои дети учатся за… — она смутилась, — поэтому сыновья рано уходят в учебные заведения, а Анна и Елена проживают при гимназиях, дома бывают только по воскресеньям и неприсутственным дням.

— А сегодня?

— Было, как обычно. Дети и Александр, — при упоминании последнего глаза Фурсова блеснули, — ушли, вслед за ними на рынок за продуктами направилась и я.

— Значит, дома Елены быть не должно?

— Об этом я и говорила, а может, и нет, тому полицейскому.

— Извините, а кто такой Александр?

— Жених моей старшей дочери.

— Он пришёл сюда утром?

— Нет, — начала пояснять женщина, — когда Александр задерживается допоздна, он ночует у нас.

— Где он проживает?

— В Кронштадте.

— У него есть ключ от вашей квартиры?

— Нет.

— Понятно. Скажите, в каком головном уборе ходит жених вашей дочери?

— В чёрной шляпе, вас тоже заинтересовала она?

— Что?

— Тот полицейский…

— Судебный следователь.

— Пусть будет судебный следователь, показывал мне шляпу Александра и интересовался ею.

— Вы узнали шляпу?

— Да, она приметная, внутри написано его имя.

— Понятно. Значит, вы не знаете, почему ваша дочь вернулась?

— Для меня это загадка.

— Скажите, у вас были деньги или драгоценности?

— В комнате, где, — в уголке глаза появилась слеза, но женщина взяла себя в руки, — там, где Елена, комод, в нём лежало около трёх тысяч в процентных бумагах и ассигнациях.

— Вы проверяли?

— Господин полицейский, у меня убили дочь, а вы спрашиваете о каких-то деньгах.

— Простите, но чтобы найти убийцу, мне необходимо знать обо всём и в том числе, как не печально, и о деньгах.

— Я понимаю, ещё ваш полицейский спрашивал, бывали ли у нас в доме посторонние, я заявляю и вам, что нет, не бывали.

— Благодарю за потраченное на меня время и извините, если мои вопросы были бестактны и принесли вам огорчения.

После разговора с судебным следователем дворник выглядел успокоившимся. Махнёт метлой и смотрит на окна комнаты, где совершено убийство. Что-то помыслит, дальше шоркнет по мостовой и опять впадает в сонное состояние.

— Значит, ты и есть тот Иван, который управляется с домом и двором?

Дворник посмотрел на подошедшего господина, но ничего не ответил, словно ждал, когда тот продолжит, но подошедший молчал, только внимательным взглядом изучал Ивана.

— Я и есть, — наконец сказал Иван.

— Надворный советник Фурсов из сыскной полиции.

Дворник слегка наклонился вперёд, тем самым показывая, что внимательно слушает.

— Час тому или более с тобой разговаривал судебный следователь?

Иван только заморгал глазами, но ничего не ответил.

— О чём шла беседа?

— Да я…

— Понятно, — усмехнулся сыскной агент, застращал дворника Козлов. — Хорошо, скажи, ты метёшь с самого утра?

— Так точно, — повеселел Иван.

— И вероятно подметил, когда семейство Жак покинуло дом?

— Ну, за ними я не наблюдал, но, как и кожный день.

— И…

— Первым ушёл господин Петров, жених старшей дочери Анны, — пояснил он.

— Он в шляпе был?

— А как же, — удивился дворник, — потом сыновья, у госпожи Жак их двое, Елена, та, которую нашли убиенной, Анна и Мария. Потом и сама Наталья Ивановна.

— Не мог спутать?

— Нет, так и было.

— Кто из них возвращался назад?

— Да, сперва, Елена, а потом и господин Петров.

— Спустя какое время и во сколько это было?

— Не могу знать, часов не имею, — улыбнулся щербатым ртом дворник.

— Что было потом?

— Выскочил господин Петров, словно за ним черти гнались, и сразу на улицу.

— Когда?

— Так не успел войти, как сразу выскочил.

— В шляпе?

— Ваше благородие, не припомню.

— Посторонние приходили?

— Я бы видел, двор поручен мне, точно скажу, более никого не видел.

— С чёрного входа мог кто-либо войти?

Иван помолчал, потом тихо произнёс.

— Там мог, мне ж везде не уследить.

Анна, старшая дочь Натальи Ивановны, плакала и ничего толком рассказать не могла. Больше всхлипывала. О том, почему вернулась Елена, не знала и не смогла ничего предположить.

Тело убиенной увезли ранее. Хотя было понятно, как Елена Жак приняла смерть, да и со временем более — менее ясно, но всё-таки необходимо получить акт вскрытия.

Фурсов хотел расспросить прислугу, которая пользуется чёрной лестницей, но решил сперва навестить доктора и уже потом заняться остальными вопросами.

— Не утерпели, Василий Васильевич,

— Вы…

— Управился во время.

— И каковы результаты?

— Убита она, как я и говорил, ударом тупого предмета по голове, а если точнее, то в висок. Смерть наступила мгновенно, бедняжка не почувствовала ничего, особенно боли.

— Скажите, как нанесён удар, сверху вниз, сбоку?

— Вы хотите узнать, какого роста убийца?

— Именно.

— Приблизительно её роста.

— Что-нибудь ещё?

— Есть и ещё.

— Не томите.

— Наша девица, скажите, сколько ей лет? Ах да, пятнадцать. Так вот она не была девицей.

— Как? — Изумился сыскной агент.

— У нашей девицы, не скажу точно, но с полгода имелся любовник.

— Любовник? — Фурсов был изумлён.

— Вот именно, любовник.

— Вы меня удивили.

— Это не я, Василий Васильевич, а наша с вами девица, тем более, что она на сносях.

— Как?

— Василий Васильевич, вы меня удивляете, у вас есть дети?

— Есть.

— Так вот, не святым же духом они были занесены в лоно вашей жены.

Новость оказалась довольно любопытной, хотя, может быть, и не имеющей к преступлению никакого отношения. Но стоит проверить.

Фурсов усмехнулся, мысль пришла неожиданно, и сразу стало всё по местам. Как всё просто, подумал Василий Васильевич, главное идти в ту сторону и не позволять чётко складывающейся теории превалировать над правдой.

«Если Елена обучалась в гимназии княгини Оболенской, то как могла среди недели сбегать на встречи со своим любовником? Отсюда следует, что необходимо навестить данное Богоугодное учреждение. Но нет полной уверенности, что заведующий господин или госпожа, как их там, позволят побывать в комнате воспитанницы, а там могут быть, письма, записки и иные свидетельства знакомства или соблазнения. В обычае девиц писать события и переживания в дневнике, который они ведут для души. Попытаться можно», — успокаивал себя Фурсов, но оказался прав. Господин Герд, принявший в своё заведывание женскую гимназию, наотрез отказался пускать сыскного агента:

— Вы думаете только о сиюминутном, — горячился Александр Яковлевич, — но не думаете, какое окажет влияние ваш визит на воспитанниц. Когда полицейский соизволит рыться в их вещах. Уму непостижимо, господин полицейский.

— Простите, господин Герд, но убита ваша воспитанница, которая на момент убийства оказалась не в вашем заведении, а совсем в другом месте. Как вы объясните сей факт?

— Позвольте мне разобраться в данной ситуации и вам проинформировать, почему, как и зачем. А посему попрошу вас покинуть моё заведение.

Не всегда жизнь преподносит только сладкие коврижки, но иной раз приходится терпеть уничижительные выходки господ, показывающих, что они стоят на страже морали и нравственности. О беременности воспитанницы Фурсов не стал говорить. Гимназия стоит на первом месте в империи по выпуску образованных девиц, которых начали готовить к поступлению в высшие учебные заведения, недавно открытые для продолжения учения женского пола. Теперь остаётся идти далее, хотя…

В участке подполковник Богданов по секрету от судебного следователя сообщил, что Александр Петров почти с полудня сидит в одиночной камере. Постоянно нервно ходит, но разговаривать более не хочет.

— С ним говорил Козлов?

— Вот после их разговора молодой человек замкнулся в себе и не хочет больше ни кого видеть.

— Могу я с ним поговорить?

— Но Сергей Карлович?

— Николай Павлович, я же прошу не для собственного удовольствия, а для продолжения следствия.

— Я понимаю, — пристав задумался, — Василий Васильевич, а что там, всё равно Козлов… Идите в допросную камеру.

Петров вошёл первым. Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, ввалившиеся щёки, словно не полдня прошло, а несколько суток.

— Садитесь, Александр, — сыскной агент указал рукой на табурет, — вы не будете против, если я вас буду звать просто Александром?

— Ваше право, — удручённо произнёс Петров.

— Скажите, вы часто бываете у Натальи Ивановны?

— Можно сказать, нечасто.

— Сегодняшней ночью вы находились в её квартире?

— Находился.

— В котором часу вы ушли утром?

— В восьмом.

— Почему вы вернулись в квартиру?

Петров обречённо посмотрел на Фурсова и ничего не сказал.

— Хорошо, скажите, каким ключом вы открыли дверь?

— У меня нет ключа, Елена оставляла дверь открытой.

— Вы знали, что Елена беременна?

— Что? — В глазах Александра читался страх и боль, сыскной агент не мог понять, чего больше.

— Елена была беременна.

Александр закрыл лицо руками.

— Это вы её соблазнили?

— Мы любили друг друга.

— А как же ваша невеста Анна?

— Это только повод посещать семейство Жак.

Фурсов тяжело вздохнул.

— Мне вас жаль.

— Отчего?

— Вы сами загнали себя в тупик. Вы забыли шляпу на месте преступления, дворник видел, как вы пришли и потом убегали.

— Но я…

— Знаю, — Фурсов ходил по камере, заложив руки за спину, — я знаю, что вы не убивали, но судебный следователь уверен, что поймал убийцу, тем более, всё против вас, даже беременность Елены, это и станет основным мотивом убийства.

— Почему?

— Господин Козлов представит это так, что вы, узнав о беременности любовницы, решили избавиться от неё, поэтому вызвали на квартиру и под видом ограбления убили девушку.

— Но я готов взять Елену в жёны, я её не убивал, — потом плечи поникли, — я не убивал, когда я зашёл в квартиру, она уже была мертва, именно, поэтому я сбежал.

— Оставим, — перебил Петрова сыскной агент, — когда вы зашли в квартиру госпожи Жак, никого не встретили?

— Нет, — покачал головой Александр.

— Может быть, что–то вас привлекло или насторожило?

— Постойте, а ведь верно, — поднял голову задержанный, — тогда мне показалось, что кроме Елены в квартире ещё кто-то есть на кухне. Я испугался, что это Наталья Ивановна, но потом успокоился, ведь я видел, как она ушла.

— Значит, на кухне кто-то был?

— Да.

— Почему этим человеком не могла быть Елена?

— Нет, она всегда меня ждала в комнате.

— Понятно, — Фурсов на миг задумался, хотел, было, что–то спросить, но дверь в камеру распахнулась и на пороге возникла фигура судебного следователя Козлова. Глаз его дёргался, рот скривился, для крика не хватало воздуха. Из губ только вырывался хрип.

— Я вас, господин Петров, понял и более вопросов не имею, — потом сыскной агент посмотрел на Козлова, — задержанный в вашем полном распоряжении, — и вышел из камеры, протиснувшись мимо Сергея Карловича, готового к словесной перепалке.

Первым делом следовало вернуться на место убийства, расспросить прислугу, пользующуюся чёрной лестницей. Совершено преступление не слишком рано, поэтому кто–то мог видеть, тем более, что семейство Жак проживает на четвёртом этаже, а значит, преступник, нарвавшийся на свидетельницу, которой не должно быть дома, наверняка, запаниковал и рванул, как заяц, а значит, не соблюдал осторожности. Но это в случае, если проникший в дом, испугался содеянного, а если спускался по лестнице, как на прогулке, зная, что нельзя привлекать внимания.

Но всё равно стоило проверить.

Кухарка с первого этажа и горничная с третьего, в самом деле, слышали тяжёлые шаги на лестнице в предполагаемое время убийства, но распознать один бежал или двое, сказать точно не могли. Отговаривались тем, что незачем им за жильцами следить. К одной привезли продукты, так она занята была разговором с доставщиком, вторая, смущаясь, призналась, что вышла в нужник, который располагался между третьим и вторым этажами, но слышала, кроме шагов чей-то голос на втором этаже, возможно, Николая, прислуживающего хозяевам на втором этаже.

— Пробежали двое, — сказал Николай, — только вышел и со спины их видел.

— Как они выглядели запомнил?

— Обыкновенно, — пожал плечами слуга.

— Обыкновенные, это какие?

— Молодые совсем.

— Лет-то по сколько?

— Так откуда мне знать? Я ж им в лицо не заглядывал.

— Узнал бы?

— Во, — обрадовано сказал Николай, — я ж тогда подумал, чего ж это сынок барыни с четвёртого этажа тут бегает.

— Это какой барыни?

— Так у той, что дочь убили.

— Натальи Ивановны?

— Так.

— Ты не путаешь?

— А чего мне путать?

— Сам говоришь, что видел со спины?

— Так я Степана часто вижу, вот и узнал.

— Во что он был одет?

— В гимназическую форму.

— В такой форме многие ходят?

— Нет, видел я Степана.

— Хорошо, а второй?

— Второго я не спознал.

— Может, когда приходил в дом?

— Не припомню.

— И куда они побежали?

— Вот это не могу знать, внизу хлопнула дверь, а куда далее они побежали, не могу знать.

— Значит, видел Степана?

— Точно его.

Картина прояснялась, но дикой была сама мысль, что к смерти сестры причастен родной брат. Может быть, Николай обознался и видел совсем другого человека? Хотя как может посторонний человек узнать о том, что у бедной вдовы имеется небольшой запас денег? Притом надо знать, где они хранятся.