Роман в телефонной будке

О времена, о нравы…

Окраина Москвы. Одна тысяча девятьcот девяностый год.

Во дворе обычной заштатной двенадцатиэтажки, вокруг единственного сохранившегося элемента детской площадки — песочницы — собирались местные мамочки. Их дети ковырялись в грязном песке, а они, сидя тут же на обшарпанной лавчонке, самодовольно, как какое-то особенное мужское достоинство, обсуждали тему, которую можно было бы назвать так: «Чей муж более привередлив, придя с работы».

— Ой, девчонки, вот мой, когда возвращается, да если еще и устал — всем хана! Лучше и не соваться. Вот если чайник не на плите, да еще чтобы непременно кипел в тот момент, когда он заходит, то все — крику не оберешься, так меня приложит, — упивалась своим несчастьем одна из них.

— Да, да, бедная ты, — тут же завистливо подхватывали остальные с озабоченными выражениями на лицах.

— Но я терплю, что поделать, хоть и сама порой за день так устаю, — вздыхала «героиня» и без перехода продолжала: — А у нас теперь новый кухонный гарнитур из рогожки… и нижние, и верхние шкафы — вся кухня полностью… Мой где-то отхватил!.. Надо беречь, я каждый день лазаю, протираю, чтобы не дай бог!

— Ох, ах, прям целый гарнитур? А у нас только мойка и разделочный стол…

Или:

— А нашей кухне уже лет пятнадцать, наверное, — выражали восхищение собеседницы столь удачным и дорогим приобретением.

— Как же тебе с мужем повезло! — звучал главный вывод этого обсуждения.

Вторая из мамочек в свои двадцать четыре года уже родила подряд двоих детей и была беременна третьим. Сама она была из лимитчиц, взятая замуж из соседней общаги, расположенной через дорогу от дома мужа, что называется, окна в окна. Туда местные парни, и ее будущий муж в их числе, ходили удовлетворять свои мужские потребности в женской ласке. Эта мамочка была из везучих, потому что за многие годы она стала одной из тех немногих, о которых все слышали, но никто не видел, и кому реально посчастливилось из общежития переехать официальной женой к мужу в московскую драгоценную квартиру. И чтобы уже точно закрепиться в этой трехкомнатной малогабаритной квартире родителей супруга, претворяя в жизнь совет собственной деревенской мамы, она не стала откладывать в долгий ящик — и осчастливила мужа тремя детьми подряд.

— А что… зато отстрелялась и все, — радостно она сообщала всем почти каждый раз, как выходила на улицу.

Подруги неуверенно поддакивали, но никто из них, будучи москвичками, не заговаривал и о втором ребенке — не то что о третьем, особенно в эти голодные для страны годы.

— А мы вот скоро поедем к моим, на море, под Одессу, свежий воздух, фрукты! Наедимся! Отдохнем! От родичей привезем «закаток», домашней колбасы, — воодушевленно делилась деревенская…

Это был весомый аргумент в ее пользу для признания почти что равной им, «коренным москвичкам»… аж во втором поколении. Время стояло голодное, магазины встречали покупателей пустыми полками, отоваривались все по продуктовым талонам, отстояв многочасовые очереди, а о море и вовсе не мечтали.

Для тех, кто не в курсе тонкостей жизни тех лет, поясняю, что талоны — это бумажные карточки, которые выдавались на месяц в количестве стольких штук, сколько в семье по месту прописки было зарегистрировано человек. На талон можно было приобрести определенное количество продуктов: один килограмм сахара, три куска мыла и так далее. Были товары, которые продавались только в районе проживания и при предъявлении паспорта с пропиской. Даже имея деньги, купить продукты, а тем более качественные продукты, было очень непросто. Поэтому иметь в друзьях людей, способных хоть что-то достать из дефицита сверх положенного по талонам, было очень необходимо.

А тут домашнее варенье, соленья и даже колбаса, и «подруга» могла тебе все это привезти и продать по сносной цене! За свою деревенскую хватку и продуктовое богатство, которое было в то время понадежней любой валюты, она и была в фаворе у «коренных москвичек», хотя ее муж всего лишь простой автослесарь в троллейбусном парке, и его достижениями по улучшению семейного быта она похвастаться не могла. Еще более гордо, чем о доме под Одессой, новая москвичка, не уставая, рассказывала о том, чего они добились в вопросе расширения жилой площади: их семью поставили на государственную — бесплатную — очередь на получение квартиры в Москве! Она не сомневалась, что всего через каких-то лет десять-пятнадцать квартиру им непременно дадут. Ну а ради такого счастья эти лет десять-пятнадцать можно потерпеть и всемером поютиться на пятиметровой кухоньке, принимая пищу в порядке установленной очереди.

Ничего страшного она не видела и в том, чтобы прожить свои молодые годы с мужем и тремя детьми-москвичами в двух десятиметровых комнатах. Почему в двух? А в третьей, восемнадцатиметровой, остались проживать родители мужа, которые, конечно, по ее мнению, свое уже пожили, поэтому вполне могли бы и даже были обязаны, будь они по-настоящему любящими бабушкой и дедушкой, уступить эту комнату внукам, а сами переехать в меньшую, а лучше вообще вернуться в деревню, из которой когда-то приехали по тому же лимиту в Москву, тем самым освободив место новому поколению. Родители мужа, конечно, знали об этих ее высказываниях, ведь всегда найдутся «добрые люди», готовые раскрыть глаза «незрячим», и отвечали ей взаимностью. В разговорах со своими друзьями — родителями этих же подружек — они ядовито высмеивали невестку, ее деревенский говор, манерность, рвачество и нахальные требования к ним. Друзья родителей мужа новой москвички делились в семьях со своими детьми — молодыми мамочками, а те между собой, и сплетни гуляли по кругу, обрастая каждый раз новыми ужасными подробностями. Однако ж она чуть ли не единственная из всех невесток называла родителей мужа, при этом приниженно и льстиво глядя им в глаза, «мама» и «папа», а они в ответ ее «доченька». А вот самого мужа, как ни странно, называла «Длинный». Этой кличкой его звали между собой пацаны еще с тех времен, когда приходили к ним в общагу. И она упорно продолжала называть Олега в разговоре с приятельницами-мамочками его кличкой, почему-то рассчитывая, что этим покажется им более своей. А ее московские подруги, в свою очередь, не упускали повода позлословить и на эту тему о ней, ну конечно, или в ее отсутствие, или всего лишь каждый раз, пока она шла к детской площадке.

— Во, лимитчица наша идет, сейчас «гыкать» начнет, — посмеивались они между собой, вдобавок с удовольствием обсуждая ее вызывающе открытые наряды: — Опять обтянула грудь, того и гляди, сиськи выпадут, — язвили «доброжелательницы».

Светка, так звали лимитчицу, была настоящая украинская красавица, с большой грудью и осиной талией, ростом за метр восемьдесят, и вполне могла бы претендовать на участие в модных конкурсах красоты, тогда только набирающих обороты в СССР. Но «добрые московские подружки» за Светкин высокий рост плюсом к «лимитчице» называли ее по аналогии с мужем «длинная» или за ее украинское произношение — просто «Галка». На лавочку же она всегда садилась Светульчиком и расцелованная в обе щеки ее «искренне» соскучившимися по ней со вчерашнего дня приятельницами. Участвуя в сегодняшней беседе, Светульчик гордо рассказывала, что для возвращающегося с работы мужа она готовит не только ужин, но и подогревает тарелки, как в ресторане! А уж готовит она столько разных вкусностей, чтобы мужу, уплетая их, и пожаловаться-то было некогда.

Светке в отличие от избалованных московских девиц, как «скромно» говорила она, «не пристало раздражать мужа». Все дружно соглашались, что у нее нет на это прав, и что очень хорошо, что она и сама это понимает. Поэтому за такое понимание своего места в «элитном московском обществе» милостиво прощали «длинной» ее красоту.

Была в компании мамочек еще одна девушка — Ира, которая единственная из всех получала не просто высшее образование, а второе, никому не нужное в то время, высшее образование. Учеба в институте среди местной молодежи считалась никчемной тратой времени. Страна трещала по швам, «вшивая интеллигенция» была не в чести и зарабатывала, если зарабатывала вообще, чистые гроши. Только-только начинались годы дикого капитализма, когда каждый хотел жить здесь и сейчас. И если не все, то многое решалось силой и напором. А деньги водились либо у бандитов, либо у фарцовщиков, а еще у людей, приближенных к системе распределения чего-либо. Любой товар в то время был дефицитным: от носков до бытовой техники.

Муж Иры считался нормальным мужиком. Он закончил ПТУ (профессионально-техническое училище. — прим. автора) и работал водителем на собственном грузовичке «Газель», обеспечивая жену и ребенка, пока та «развлекалась в институтах». Их семья у москвичек была на отдельном счету, потому что у них, единственных из всей компании, была своя, пусть и однокомнатная, но квартира! Правда, на первом этаже, и поэтому без балкона. А от того белье Ире приходилось сушить в ванной комнатке, что крайне неудобно, и о чем подруге неоднократно, конечно, «сожалея» о таком ее несчастье, напоминали остальные мамочки. Безусловно, они понимали, как ей повезло — жить в своей квартире уже сейчас! Но все же у Иры с мужем квартирка так и будет однокомнатной и без балкона, а вот у них в квартире, которую они непременно когда-нибудь заполучат либо по очереди, либо после смерти родителей, комнат будет не одна и балкон как необходимый элемент бытовых удобств обязательно будет присутствовать. И это автоматически, пусть и в будущем, выводило их на более высокий социальный уровень, чем у Иры сейчас, что, видимо, и позволяло подругам смиряться с ее теперешним превосходством. К тому же Ира была молчалива, а в ее семье явно правил патриархат, в чем подругам не приходилось сомневаться, видя Иру в солнечных очках в любое время года. К тому же Ира преимущественно молчала, так и в данной беседе не участвовала, она выступала в роли благодарного слушателя, ведь что она могла сказать, когда с ней и так все было ясно.

— Умная, умная, — говорили про нее «подружки», — а дура, раз муж так часто прикладывает. Это ж чем его надо так злить-то? — недоумевали они и смаковали подробности, бурно обсуждая, за что и как он ее приложил в этот раз.

Саму Иру при этом они никогда ни о чем не спрашивали, тактично делая вид, что ничего не замечают, и тепло расцеловывая при встрече, впрочем, как и всех.

Но самой колоритной среди всей этой компании была Таня. Это была девушка довольно плотного, даже полного телосложения, с кожей, покрытой рытвинами от перенесенной ветрянки, носом картошкой и несоразмерно полными губами на фоне маленьких, узких и очень ядовитых глаз. У нее были широкие, низко посаженные бедра на полных коротких ногах и единственное, но яркое украшение — большая, красиво выпирающая грудь. Среди местных ее звали «подстилка». Жила она с мамой и бабушкой в двухкомнатной малогабаритке. Была Таня громкая и разухабистая, очень заразительно смеялась и отпускала точные, хлесткие, приправленные матерком замечания в адрес окружающих.

Всегда считалось, что уж Таня-то точно НИКОГДА не выйдет замуж, так как с ней хоть раз переспал каждый местный парень, включая сегодняшних мужей остальных мамочек. Но замуж она все-таки вышла, и не самая последняя, правда, не за местного, а, как говорили, за армянина. Ее мужа презрительно за глаза называли «черножопым», а в глаза приветливо «брат». У него единственного в их компании на тот момент была личная легковая машина, и он мог достать на рынке, на котором работал мясником, большой дефицит того времени — свежее мясо. Если разговор у мамочек заходил о Тане, то не «плюнуть» в Танину сторону считалось моветоном, но опять же в ее отсутствие. Любимой темой среди подружек было гадать, кто же и когда первым расскажет ее «черножопому муженьку» о развеселом Танином прошлом и что тогда он с ней сделает, учитывая, какие у них там на востоке нравы. А ведь любая из них столько про нее знает, но молчит, вот какое в их сердцах «благородство», а она еще позволяет себе колкости в их сторону — неблагодарная. Когда же Таня приближалась к детской площадке, головы у всех слегка втягивались, глаза опускались, попасть под ее острый язык никому не хотелось, и ее приветствовали с «нежным жаром» и целованием наравне с остальными.

Все мамочки были примерно одного возраста со своими мужьями, максимальной разницей между супругами была разница в два года, в общем, все они были в районе двадцати трех лет. И все, кроме «черножопого» и «длинной», были из общей компании, то есть местные. Они жили рядом, в соседних домах. Сначала они ходили в один детский сад, потом в одну школу, гуляли в одной компании и знали друг о друге всю подноготную. Это была стая, сформировавшаяся по признаку ареала обитания, внутри которой они могли кого-то любить больше или меньше, но все они в нее входили. И как бы они ни ссорились между собой, это были их внутренние, местные разборки. Все они были с одной стороны. Но была часть микрорайона, расположенная на противоположной стороне дороги местного значения. Там уже жили чужаки, у них были свои девчонки и парни, которые исторически, если не враждовали, то конкурировали друг с другом. За встречи с парнем с «другой стороны» местными парнями девушке делался строгий выговор: «Тебе что, своих не хватает?» Чужака-парня запросто могли и побить.

Такая же ситуация была и с девушками: кадрить парня с «другой стороны» было опасно, могли и лицо расцарапать, и «темную» устроить. Всех посторонних воспринимали в штыки.

Переходить дорогу такой стае было опасно. Внутри этого сообщества были приняты свои социальные и поведенческие нормы. Как и в любом коллективе, особенно в их — еще не оторванном от подростковой стадной общности, любое несоответствие принятым среднестатистическим нормам жизни и морали считалось наглым вызовом. Между ними еще сильно было возрастное деление на старших и младших, как это бывает в юные годы, когда пятнадцатилетнему девятикласснику четырнадцатилетний восьмиклашка кажется малолеткой, недостойным его внимания, а шестнадцатилетний десятиклассник — зачастую умудренным жизненным опытом авторитетом.

Их мужья, несмотря на свои двадцать с лишним лет, по-прежнему выше семьи ставили нужды «друганов» и, вопреки наличию детей, довольно активно участвовали в жизни местной молодежи. И от всех «новобранцев» в виде жен или мужей «со стороны» ожидали некоего смирения или даже подобострастия, пока их не соизволят признать и принять в ряды стаи как полноправных членов.

Вечерами после работы абсолютное большинство и свободных, и семейных, оставив детей на попечение бабушек и дедушек, выходило в «колхоз» — так назывались вкопанные рядом, вдоль забора детского садика два стола, которые заменяли местной взрослой молодежи клуб по интересам. За ними компании играли в карты, домино, на гитарах, слушали музыку, общались и выпивали. Зимой, если становилось холодно, то всей компанией переходили в ближайший подъезд, и веселье продолжалось там. Всем живущим, у кого окна квартир выходили на эти столы, что естественно, мешал практически ежедневный полуночный шум, но жаловаться решались единицы, так как если не их дети, то дети их соседей входили в ту или другую компанию. Некоторым аксакалам, время от времени забредавшим в «колхоз» расписать партеечку или выпить стаканчик, было уже за тридцать, самым младшим, как их называли «младшая садовская группа», было от шестнадцати лет. Время пользования столами делилось между компаниями в зависимости от возраста, а значит, статуса.

Такими радостями и интересами жило, наверное, девяносто пять процентов молодежи московских окраин того времени. И на одной из этих окраин и жили главные герои этой книги.

Телефонная будка

Одним пасмурным вечером, когда на улице не то осень, не то зима и серые тучи ползут по небу, навевая тоску, по улице бессмысленно шатались в поисках знакомых компаний и развлечений две двенадцатилетние подружки. И вот когда в очередной раз с неба сорвался холодный дождь со снегом, они спрятались от непогоды в эту телефонную будку. Ну а раз они уже стоят в будке, значит, им нужно непременно позвонить кому-либо из друзей, глупо ведь просто так скучать. Вдруг кто-то согласится и выйдет на улицу разбавить их компанию, да и просто побаловаться, набрав чей-то номер, всегда веселей, чем просто стоять и ждать, когда поутихнет непогода.

Это сейчас молодежь привыкла знакомиться через интернет, а тогда в эпоху городских телефонных будок, когда домашний телефон был далеко не в каждой квартире, всегда можно было найти новых знакомых, просто позвонив по одному из номеров, обильно нацарапанных на стенах этих самых будок.

Девчонки стали шарить по карманам в поисках двухкопеечных монеток. Ничего.

— Посмотри получше, — сказала одна из них подруге, — слышно вроде звякало. Может, завалились куда?

Наконец у одной из них в карманах куртки, за дырявой подкладкой все же нашлось несколько штук.

— Ну что, кому звоним? — спросила она подругу, и тут им на глаза попалась надпись про Царя, тщательно нацарапанная справа от автомата. Сразу было видно, что человек старался, прочерчивая написанное не по одному разу. Надпись под телефонным номером гласила: «Царь козлов — звонить круглосуточно!» Почему бы не побаловаться и не позвонить «Царю козлов»? Наверняка это будет весело. И девчонки набрали номер.

Дозвонившись первый раз и услышав в трубке мужское «алло», они ничего не стали говорить, а просто похихикали в трубку. Голос никак не среагировал на них, он просто трубку положил. Набрав тот же номер во второй раз, девчонки, все так же глупо хихикая, все же отважились спросить:

— Здравствуйте, а здесь проживает царь козлов?

На что услышали встречный вопрос:

— Где вы взяли мой телефон?

Голос не злился, не кричал, а спокойно и уверенно интересовался, это удивило и обескуражило девчонок, потому что такая реакция — это было не то, что они ожидали, и как-то совсем не весело. Им вроде стало даже немного неловко за свой поступок.

— Ну, девочки, откуда у вас мой номер? — повторил голос настойчиво.

Ну раз им не хамят, то почему бы и не ответить. Они назвали голосу свое местонахождение, потом еще несколько минут объясняли детали расположения будки и, когда голос точно понял, где это находится, попрощались и повесили трубку. Для себя же из разговора девчонки уяснили только то, что голос принадлежит молодому парню, на удивление спокойному и явно старше их.

— Прикол! Такой спокойный! — сказала после разговора одна из девчонок.

— Да, класс! –поддержала вторая. — Слушай, ну тебе надо было спросить, как хоть его зовут?

— Ну и спросила бы сама, чего не спросила, раз такая умная?

— Ага, а ты?

— Ну трубка-то у тебя была?

— Вообще-то, мы вместе ее держали!

— Ну ладно, и чего теперь делать будем? Нашим, что ли, кому будем звонить?

Девчонки хитро переглянулись и снова, хихикая и пихая друг друга в бок, в третий раз набрали тот же номер, рассчитывая, что уж после третьего звонка какая-то реакция да будет.

— Слушаю, — ответил тот же мужской голос.

— Привет, это снова мы, хи-хи-хи, а как тебя зовут?

— Владимир, — ответил парень. — А «царь», потому что фамилия Царев, — добавил он, предвосхищая следующий вопрос, и в этот раз сам первым повесил трубку. Поэтому девчонки не успели спросить:

— А почему козлов? А каких — горных или степных? — и немного расстроились, развлечение неожиданно быстро закончилось.

— Интересно, — обсуждали они, — а почему он даже не спросил, а как нас зовут? Может, девчонок у него море?! Такой приятный голос! Интересно, он симпатичный? — щебетали подружки. Они еще раз посмотрели на номер телефона, судя по первым цифрам жил их новый знакомый через дорогу, то есть на «другой стороне», это интриговало еще сильней. Посмаковав все детали, обсудив, что кому из них и как послышалось, показалось и подумалось, они решили позвонить ему еще раз, но уже завтра. Сейчас двухкопеечные монетки у них кончились, а идти стрелять их у редких прохожих на «маме позвонить» по такой гадкой погоде не хотелось. Тогда девчонки хорошенько заучили телефон и полные впечатлений и эмоций, с чувством удовлетворения пошли по домам.

На следующий день погода стала еще хуже, и идти гулять девочки передумали, а собрались потусоваться дома у одной из них. Предполагалось, что мама принимающей стороны на работе, а старшая сестра у подруги. И значит, они полностью свободны в своих действиях, в пределах разумного, конечно, ну уж позвонить куда им захочется они точно смогут. И вот с мамой они не прогадали, а старшая сестра неожиданно взяла, да и осталась дома.

Сестры

Разница между сестрами была в три года, старшей сестрой была пятнадцатилетняя Катерина. И так сложилось, что в их семье без отца и со всегда занятой матерью именно она присматривала за младшей сестренкой. Поэтому, когда Катя услышала, как ее младшая двенадцатилетняя Маша явно с кем-то флиртует по телефону, то не преминула поинтересоваться личностью собеседника.

— С кем по телефону глазки строим так, что уши красные? — с ехидцей спросила Катерина у Маши.

— Счас, — сказала Маша в трубку, опустила ее вниз, прижав микрофоном к бедру, чтобы собеседнику не было слышно, о чем они с сестрой говорят.

— С незнакомым мужчиной, — кривляясь ответила она сестре.

— Тогда дай сюда, — властно сказала Катя и выхватила трубку у Маши. — Не мала ли еще с незнакомыми мужчинами-то разговаривать? Совсем с ума сошла? Девушка называется, — выговаривала Катя сестренке как заправская блюстительница нравов. Младшая в ответ огрызалась и недовольно фыркала:

— А что такого-то? Уже и поговорить нельзя? Чего ты везде лезешь? Я что, целуюсь-обнимаюсь или водку пью? — обижалась она.

Машина подружка и вовсе притихла на диване, зная Катин характер. Но Катерина поняла, что перегнула и решила промолчать, а то они сейчас поссорятся по-настоящему. А Катя этого не хотела, она по-настоящему любила свою младшую сестренку.

Перепалка между ними произошла при снятой телефонной трубке и была хорошо слышна собеседнику. Видимо, ссора его заинтересовала, потому что он не повесил трубку, как этого ожидала Катерина — гудков отбоя из нее точно слышно не было.

— Ну кто там? — спросила Катя у сестры уже миролюбиво, как подружка, а не как воспитатель.

— Да парень какой-то из телефонной будки, — честно ответила она. Катя приподняла брови.

— Оль, ну хоть ты ей скажи, — Маша обратилась за поддержкой к подруге. Та заморгала глазами:

— Кать, ну чего ты? Мы просто нашли телефон и прикалываемся.

Катя прислушалась, гудков в трубке она по-прежнему не слышала. Тогда, внутренне собравшись с духом, Катя подняла трубку к щеке и выдохнула:

— Добрый день.

— Добрый, — послышалось из трубки слегка насмешливо, как показалось Катерине.

Но тембр голоса был очень приятный. Перед глазами непроизвольно вырисовывался образ красавца. Одновременно Катерина поняла, что это голос довольно взрослого красавца, и, недолго думая, она выпалила:

— А вы кто? Что у вас общего с маленькими девочками?

— Сама ты маленькая, — недовольно вставила Маша.

Катя махнула на нее рукой, мол, помолчи. Вопросы собеседнику Катерина задавала взволнованным резким тоном. И тоже, как и сестренка, ожидала какой-нибудь колкости в ответ, но голос так же равнодушно произнес:

— Это всего лишь баловство девчонок, они мне сами позвонили, и мы второй раз разговариваем по телефону. Ответ понятен?

Как ни странно, он не послал ее сразу же, как сделал бы, по ее опыту, любой другой парень на его месте, и даже просто не повесил трубку, а чего-то ждал от нее. Или ему все же что-то очень нужно от ее младшей сестренки? — обдумывала ситуацию Катерина.

— Понятен, но все же это, согласитесь, странно, — продолжила Катерина.

— Не думаю, — ответили в трубке.

На самом деле ничего особо странного в этом не было, просто Владимир весь день скучал в одиночестве, а болтовня по телефону и для него была хоть каким-то развлечением точно так же, как для девчонок. К тому же, услышав голос Катерины, он понял, что с ним разговаривает уже не маленькая девочка, и его разобрало банальное любопытство, что это за девица на том конце провода с таким самомнением и почему он ее не знает.

Вежливость как самозащита

Катерина практически в любых обстоятельствах говорила незнакомцам любого возраста «вы». Она любила разговаривать подчеркнуто вежливо и на устаревшем в рядах сверстников литературном языке, пересыпая речь высказываниями разных авторитетных деятелей.

Катя не осознавала причины собственного поведения, ей искренне казалось, что, ведя беседу таким образом, она поднимает свой статус в глазах собеседника и как-то положительно выделяется на фоне остальных сверстниц. А на самом деле в том обществе, в котором ей приходилось находиться большую часть своей жизни, это зачастую только отталкивало от нее людей, и особенно сверстников.

Но для самой Кати такое ее поведение являлось скрытой формой самозащиты. Вычурную вежливость Катерина использовала для неосознанного создания расстояния между собеседником и собой. Потому что она была ранимой фантазеркой и, боясь пережить возможную обиду, предпочитала бравировать своей независимостью и образованностью, как бы заранее не давая собеседнику даже шанса сделать какой-то выпад в ее сторону. Воспитали девушку во многом книги, которые она хаотично проглатывала, читая много и с интересом — от сказок до философских учений. Ее ошибкой было то, что и в повседневной жизни Катерина часто брала пример с любимых героинь прошлых веков. Она повторяла их эмоциональные реакции в ситуациях, по ее мнению, схожих с книжными, копировала манеру поведения, стиль речи или, домысливая, поступала так, как в подобной ситуации поступила бы та или иная героиня. Хотя Катина повседневная жизнь была очень далека от приключенческих романов, исторических саг и идеальных философских миров.

Катерина была намного серьезнее и самостоятельнее своих сверстников, помимо чтения книг, способствовало этому еще и то, что мама с раннего возраста возложила на нее обязанность по присмотру и контролю над младшей сестрой и предоставляла ей при этом широкую свободу действий. Под грузом ответственности и свободой принимать самостоятельные решения Катерина рано почувствовала себя взрослой и вела себя как взрослая.

Так и в этот раз Катерина разговаривала с незнакомцем подчеркнуто на «вы». Против предположительно опасного незнакомца она ощетинилась всеми своими внутренними иголками. Но парень оставался спокойным, голос его звучал ровно и доверительно мягко. Он сам ей представился и пояснил без иронии в голосе, что его, конечно, как любого нормального парня, интересуют девчонки, но не детского возраста, поддержал ее переживания за сестру. Потом немного рассказал о себе, что он живет в доме напротив общежития, что уже отслужил в армии. И в результате получилось, что незаметно для себя Катерина проболтала с ним почти полчаса. Заканчивали разговор они почти друзьями. Правда прощаясь, свой телефон Катерина ему все же не оставила, но на его предложение позванивать пообещала, что как-нибудь непременно еще позвонит.

Младшая сестренка ехидно заметила: «Ничего себе ты с незнакомыми мужиками болтаешь!» Возразить было нечего, Катерина даже растерялась.

«Странная какая-то ситуация», — обдумывала она случившееся. Но ощущения на душе остались приятные.

Их разговор долго не шел у нее из головы, казалось, между ними немало общего. Есть общие взгляды на правила порядочного поведения девушки, собеседник не позволил себе ни одного грубого слова, разговаривал даже без грубого сленга. В общем, Катерина согласилась с мнением сестры, что интересно было бы посмотреть, у кого такой приятный голос.

Во дворе и школе

Во дворе и школе со сверстниками у Катерины было недопонимание и во многом разные интересы, поэтому настоящих подруг у нее почти не было. Катя знала, что ее считают странноватой. Вроде бы училась она в целом на хорошо и даже отлично, занималась музыкой, не пила, не курила, почти не ругалась матом, то есть была почти как настоящая зубрила. Но в то же время поведение, стиль одежды зачастую были у нее вызывающими. Катерина всегда и на все имела и не стеснялась высказывать собственное мнение, держалась независимо, нет-нет да и прогуливала, возражала учителям, а уж со сверстниками общалась более чем уверенно и легко могла за себя постоять, в том числе — при крайней необходимости — и кулаками.

Вот один из случаев, характеризующий Катерину, произошедший с ней в восьмом классе.

На уроке химии в классе, располагавшемся на втором этаже школьного здания, им задали задание, и чем-то недовольный, в плохом настроении учитель строго следил, чтобы никто не списывал. Катя скосила глаза к соседке и, попавшись под горячую руку, получила первой двойку в журнал. Катерина во всеуслышание возмутилась несправедливостью. Но учитель был непреклонен. Катерина не очень-то знала химию, но уж три с плюсом, а если повезет, то и четыре могла получить, но никак не два.

— Вы не имеете права ставить мне два, я не списывала, тем более что я уже сделала больше, чем Пуговкина, — не унималась Катерина.

— Будешь выступать, я сейчас на единицу исправлю, — сказал химик.

Тогда Катерина встала, подошла к открытому окну. Еще раз спросила:

— Не исправите?

— Нет, — уверенно ответил учитель.

Класс замер. Она за секунды вскочила на стул, на парту, с парты на подоконник и, обернувшись через плечо, повторила вопрос. Класс загудел.

— Нет, — вновь ответил учитель и скептически улыбнулся. Катерина прыгнула вниз. Учителю стало плохо. Поднялся шум, ребята повскакали с мест. Кто-то смеялся, кто-то восхищался, кто-то отпаивал учителя водой. Ничего страшного не произошло, Катерина спрыгнула не на землю, а на козырек над дверью первого этажа, до него было чуть больше метра, но не сообразивший этого учитель был сильно напуган. Катя торжествовала.

Вот таким поведением она скорее походила на ребят из состава хронических двоечников. За смелость ее уважали среди сверстников, но держалась она особняком. У нее была масса приятельниц и только одна школьная подруга со схожим мировосприятием, что их и роднило, но проучились они вместе только до девятого класса. Дальше их пути разошлись. Катерина осталась в школе, а подруга отправилась в профессиональное медучилище.

Надо сказать, что один девятый класс был составлен из лучших учащихся трех восьмых, в списки которых с таким поведением Катерина попала не без труда, она даже написала письмо в районное отделение образования, надзирающий за школами орган, в котором пожаловалась, что ее дискриминируют, и, опираясь на свои хорошие оценки, требовала зачисления. И только после этого ее все же зачислили. Но в девятом классе Катя фактически осталась одна, с ней перешла туда только одна более-менее близкая ей приятельница Света.

Сестренка была еще мала, чтобы на равных обсуждать Катины взрослые девичьи проблемы, да и относилась она к ней скорее, на тот момент, как относятся мамы к дочерям. А мама была поглощена решением своих личных проблем и взаимоотношений. Поэтому Кате приходилось, как говорится, вариться в собственном соку.

В семье у Кати были одни женщины, ни отца, ни брата. И ее искренняя дружба с мальчиками закончилась сразу же по поступлении в первый класс школы.

Конечно, мальчики все время были с нею рядом — и на занятиях, и во дворе, но Катя ни с кем из них не поддерживала дружеского общения. Они просто жили параллельно и, по словам мамы, должны были вырасти в таких же козлов, как и их папаши.

Став подростком, во время прогулок у себя в районе Катя часто слышала от ребят постарше в довольно развязном тоне фразы типа: «Эй, девчули, чего скучаете? Не хотите с хорошими пацанами пива попить?» или «Чего такие нарядные и одни?» Если пацаны не хамили, то Катя отвечала просто в своей манере: «Спасибо, нет» или «Проходите мимо, будьте любезны».

А если к ним после первого отказа начинали цепляться, что случалось нередко, так как среди местных девчонок как-то не принято было отказываться от знакомства — это воспринималось ребятами как вызов, тогда они с подружкой могли и огрызнуться: «Мы одни потому, что вокруг одни козлы…» Катерина и ее подружка были не из робкого десятка и остры на язык. Почему они с подругой отказывались знакомиться с местными парнями? Им хотелось встретить «принцев», они идеализировали образ ожидаемых поклонников и представляли свое знакомство по-другому. Кроме того, они не пили пиво и им не хотелось слушать мат.

Парни-сверстники зачастую просто избегали фифу, при которой и ругнуться, видите ли, нельзя. Сдалась она им триста лет со своими неадекватными запросами на культурное обращение в присутствие дамы. А может, они и рады были бы общению, но боялись плыть «против течения», нарушая устоявшиеся нормы поведения, или просто не знали, как себя с ней вести. Время рыцарей прошло, а они были обычными мальчишками, к чему им этот выпендреж и чуть что переход в общении на «вы» да «будьте любезны»!

Правда, Катерина смазливая, это признавали все, но толку? Она слышала, как ее обсуждали, и даже пару раз старшие ребята говорили ей прямо в глаза, что она зря вечно умничает и прикоснуться к себе не дает, мол, останешься одна с такими заскоками.

— Кому ты вообще нужна-то такая худая да плоская, вон сравни себя хоть со Светкой — у нее и грудь, и корма будь здоров, — подсмеивались они над ней. И Светка при этом могла стоять рядом и довольно улыбаться. Катя этого не понимала. Она видела, что ребята не раз позволяли себе ущипнуть или хлопнуть девчонок по филейным местам, а те только хихикали. А могли иной раз «зажать» в лифте, но девчонки только попищат для острастки и ничего, без всяких обид тем же вечером выйдут во двор в компанию пить пиво. Вот с такими девчонками пацанам было интересно, и главное — напрягаться не нужно.

Когда такое попробовал провернуть с ней в лифте соседский парень, бывший на три года ее старше, Катерина отбивалась и кричала на весь подъезд, при этом расцарапала ему грудь, лицо и порвала дефицитную рубашку. А он назвал ее психичкой и искренне недоумевал, за что, собственно, она так на него набросилась.

Личное Катино отношение к мужскому полу было негативное, ее выводы подкреплялись сведениями о проблемных взаимоотношениях в семьях одноклассников, между их родителями. Подобные перспективы в браке не внушали Катерине оптимизма и резко диссонировали с книжным миром.

В Катиных мечтах ее парень — это сразу же кандидат в мужья, и никак не меньше. По примеру книжных героев ему следовало смиренно и безропотно добиваться благосклонности дамы сердца, возможно, годами, вздыхая и читая стихи под балконом.

Золотой середины у Катерины не было, она строго делила мужчин на козлов в жизни и принцев-рыцарей в мечтах. Для себя Катерина выбирала «принца на белом коне» и ожидала, что за кем за кем, а за ней-то он непременно приедет.

Многие девчонки откровенно ее недолюбливали. Ну, во-первых, никому не нужна симпатичная конкурентка, а во-вторых, им с ней было так же неинтересно, как и ей с ними: ни посплетничать, ни покурить, ни выпить, а нарваться на разборки из-за Катиных умничаний легко…

Среди ее сверстниц, пожалуй, самым весомым из аргументов для занятия верхней ступени на иерархической подростковой лестнице служило наличие парня. Все девчонки налево и направо хвалились, впрочем, как и мальчишки, своими победами на амурном поприще, рассказывая истории, похожие сюжеты модных тогда индийских фильмов. А Катерина, сама не желая этого, оставалась в стороне от процесса, просто с кавалерами «как в романах» в ее окружении была большая проблема. И, наслушавшись увлекательных выдумок своих приятельниц, даже несколько переживала, что она чуть ли не одна-единственная из всех знакомых девчонок, кто до сих пор остается без парня. Может, с ней что-то не так?

Несмотря на то, что Катерина давно считала себя взрослым, самостоятельным человеком, ответственным не только за себя, но и за младшую сестру, психика ее была еще незрелой, подростковой.

Катерина часто задумывалась, отчего она не такая, как все, временами честно пыталась через себя переступить и влиться в дворовую компанию, и это ей неплохо удавалось, но и быстро наскучивало.

Любовь к фортепиано и не только

Впечатлительная Катерина весь следующий день после разговора с Владимиром то и дело этот разговор вспоминала. Сестра вносила свою посильную лепту в этот процесс, подначивая Катю вопросами:

— Ну что, будешь звонить дяденьке? — ехидничала она. — Тебе ведь нравятся старички. А этот даже помоложе других твоих воздыхателей будет.

И действительно, у Катерины на тот момент только-только наконец-то появились два достойных кавалера, чем она на днях по секрету поделилась с сестрой под честное слово, что та никому не скажет. Появились они в ее жизни почти одновременно. Первые в ее юной жизни — и сразу два. На тот момент она еще не успела разобраться в своих пристрастиях, так как встретилась с каждым всего по разу-два.

Первый был студентом, ему было, страшно сказать, двадцать шесть лет, учился он на последнем курсе музыкального института, на котором студентов направляли заниматься с детьми для прохождения педагогической практики.

Сначала занятия проводились в присутствии основного преподавателя детской музыкальной школы, а потом студенты, поднабравшись опыта, должны были самостоятельно разучить с учеником (цей) музыкальную пьесу. Результат этого обучения и оценивался в дальнейшем основным педагогом при выставлении оценок за педпрактику. Катерина как раз посещала такую музыкальную школу, она обучалась игре на фортепиано. Вот так одному из практикантов досталось два месяца индивидуальных фортепианных занятий именно с ней.

При первой же встрече между ними будто бы пробежала искра. Катерина сразу почувствовала к себе интерес с его стороны, и не только как педагога. На совместных занятиях она стала ощущать, что он нервничает и его руки будто бы слегка подрагивают всякий раз, когда он случайно ее касается, показывая, как нужно исполнять тот или иной отрывок разучиваемого музыкального произведения, и видела, что при этом краска заливает его лицо.

Эти наблюдения вызывали в ней противоречивые чувства: радовали и смущали одновременно. Ей, безусловно, льстило, что и она может нравиться. И нравиться не каким-то местным мальчишкам, в массе своей не прочитавшим ни одной приличной книги и не интересующимся ничем, кроме пива и шатания по двору, а взрослому, образованному, высокому и привлекательному блондину с голубыми глазами. Катерина впервые столкнулась с тем, что ею увлекся молодой человек, которого она считала равным героям из книг. Но, как оказалось, она не знала на практике, как себя вести и как реагировать на его взгляды и вздохи. Тем более он все-таки в статусе учителя и настолько лет ее старше, это сильно ее смущало. Кокетничать она не умела, вести себя как ни в чем не бывало ей тоже не удавалось. А посоветоваться ей было не с кем.

Катерина занималась с учителем фортепиано по полтора часа два раза в неделю. Уже на втором занятии вдвоем преподаватель-студент угостил Катю шоколадом и стал задавать не относящиеся к уроку вопросы о ее взглядах и планах на жизнь, параллельно рассказывая о себе. На третьем занятии, в пятницу, он ей сказал, что она очень красивая и талантливая девушка и что он с удовольствием поддерживал бы с ней общение и дальше, после практики. Он предложил ей дружеские, здесь он сделал акцент, именно дружеские отношения. Катерина аж рассмеялась от удовольствия. И, хитро улыбаясь, желая показать свою взрослость и независимость, она специально сделала, как ей казалось, исключительно остроумное замечание, что совращение малолетних карается по закону, чем ввела студента буквально в ступор на несколько секунд.

— Зачем ты так? — расстроился он.

Конечно же, студент уверял ее, что не нужно обо всех так плохо думать, и что дружба между мужчиной и женщиной это нормально, и когда она подрастет, то непременно поймет это сама, и он ни на что такое не претендует, а предлагает иногда вместе сходить в кино или на концерт… В результате пол-урока они потратили на разговоры.

— Ну что, убедил? — спросил он Катю в конце занятия.

Катерине хотелось согласиться, но все-таки ему двадцать шесть лет, и она ответила уклончиво:

— Посмотрим, — и окрыленная отправилась домой.

Принц из метро

Она спустилась в метро в приподнятом настроении с ощущением победы и со сверкающими глазами. Торопливо побежала по переходу, когда идущий ей навстречу эффектный молодой человек остановился прямо перед ней так, что она чуть на него не налетела, и пока Катя замешкалась, соображая, что происходит, поинтересовался:

— Сударыня, разрешите с вами познакомиться?