Повелитель папы

В детстве меня изумляло, что буквы в закрытой книжке не перепутываются и за ночь не теряются.

Хорхе Луис Борхес

Начала, заложенные в детстве человека, похожи на вырезанные на коре молодого дерева буквы, растущие вместе с ним, составляющие неотъемлемую часть его.

Виктор Гюго

Мальчик кричит: «Нельзя! Двое на одного!» Он ведь не знает, что только так и будет.

Рамон Гомес де ла Серна

Повелитель папы

Первый раз мы видим Костика зимой. Он едет на трехцветных облезлых санках (желто-красный верх, зеленый низ), в которые запряжен папа. Ноги Костик располагает по-разному. Например, одну ногу вытягивает по направлению движения, носком другого валенка цепляет за проплывающий под полозьями санок снег. Либо опускает обе ноги на снег. А то стучит пятками о снег по обе стороны санок, имитируя бег. Иногда Костик властно поднимает руку и кричит: «Стой». Папа послушно останавливается. После, внимательно и строго оглядевшись, Костик резко опускает руку вперед: «Поехали!» Папа исправно трогается с места. Впрочем, не всегда папа был так предсказуем и управляем, как на прогулке. Дома иногда его, по выражению мамы, как будто кусала какая-то муха, и он внезапно хватал бегущего по совершенно своим делам Костика поперек туловища и, не интересуясь его мнением, начинал подбрасывать. Костик меланхолично подлетал к потолку, едва не задевая его головой, и в такие моменты особенно ясно понимал, что значит испытывать смешанные чувства. С одной стороны, он чувствовал себя ужасно неудобно, вынужденный против воли издавать какое-то сдавленное утробное гыгыканье, которое папа воспринимал как весёлый детский смех, поощряющий его продолжать свое дикарское развлечение. С другой стороны, Костик понимал, что папе нужно позволять вольности, и поэтому, кряхтя, терпел. С годами Костик всё больше набирал вес, количество подбрасываний становилось всё меньше и со временем естественным образом сошло на нет.

Свое взросление Костик, впрочем, заметил гораздо раньше, еще в раннем детстве. Будучи совсем маленьким, он мог вылезать из своей детской кроватки, пролезая между деревянными прутьями и курсировать между кроватью и остальной комнатой без ограничений. Правда, свои прогулки он старался не афишировать.

И вот однажды случилось невероятное! Костик как обычно дожидался ухода мамы в магазин, чтобы включить телевизор. Мама старалась минимизировать просмотр телевизора для Костика, полагая, что иначе он будет нервным. Особенно, когда уходила из дому. Минимизировала до нуля — просто выключала его! Костик был готов на компромиссы — телевизор с выключенным звуком, или наоборот, с включенным звуком, но с выключенным изображением, он даже готов был смотреть художественные фильмы, несмотря на их полную неувлекательность, рыхлость сюжета и слабую игру актеров. С чего она решила, что Костик вообще может быть нервным от телевизора? Костик был уверен в себе и в своем иммунитете перед телевизорным излучением. Чтобы явно убедиться в этом, он планировал научиться включать телевизор в отсутствие мамы и тренироваться самостоятельно. Правда, переключатель каналов был слишком тугой, и у него не хватало сил повернуть его даже двумя руками. Чёрный пластиковый рубильник резал пальцы, слегка поддавался, но в последний момент спружинивал обратно. Но при последней попытке ему показалось, что он почти достиг цели, и сегодня он планировал одержать окончательную победу над упрямой техникой. И вот, услышал щелчок английского замка уличной двери, захлопнувшейся за мамой, Костик выждал еще несколько минут, пока стихнут удаляющиеся шаги по лестнице, и двинулся к телевизору.

И каково же было его изумление, когда его голова застряла в прутьях кровати! Он попробовал вертеть головой и так и сяк, попробовал просунуть голову в соседние проемы — бесполезно! Вчера голова проходила без проблем, сегодня она не проходит вообще! Костик стал рассуждать логически. Видимо, что-то случилось с кроватью. Он внимательно обследовал кровать. Она была такой же, что и вчера. Абсолютно такой же. Он даже замерил проемы между прутьями с помощью игрушек. Те, которые проходили в проемы вчера, проходили и сегодня. Те, которые не проходили вчера, не проходили и сегодня. А голова вчера проходила, а сегодня — нет! Неизбежный вывод — увеличилась голова. «Я расту!» — понял потрясённый Костик. В этом был безусловный минус — ухудшение кроватной проходимости резко ограничивало его свободу и превращало в пленника произвола родителей — когда захотят — достанут из кровати, когда захотят, положат обратно. Но с другой стороны, это значит, что Костик скоро станет взрослым. А взрослым, как известно, всё можно, в то время как детям, наоборот, ничего нельзя.

Вечером Костик лежал в кровати и долго размышлял над открывающимися перспективами. Они были захватывающими.

Индийский чай

У папы Костика был друг дядя Серёжа. Но не тот, который собирал марки, а другой. С усами. Мама говорила, что дядя Сережа был в молодости драчуном и хулиганом. Но Костик ей не верил. Он знал, как выглядят драчуны. У них в детском садике был Виталик, мельче всех в группе, но, как говорила мама, очень агрессивный. Он все время дрался и всех щипал. При этом вид у него между нападениями обычно был довольный, а чёрные волосы всклокоченные. Жил он без родителей, с бабушкой. Виталик говорил, что ему бабушка запрещает спички жечь. «Те, кто в детстве спички жжёт, будет взрослым ссаться во сне!» — передавал Виталик слова бабушки, доставая из кармана коробок спичек. «Но на меня не действует, я заговор знаю». И никому его не говорил.

Так вот, а дядя Серёжа был совсем другой. Приличный и спокойный. Волосы средней длины аккуратно расчёсаны на косой пробор. Всегда ходил в костюме, слегка сутулился, говорил негромким, внушающим доверие голосом. Опять же, усы. В общем, солидный дяденька. Приходя в гости, он разговаривал не только с папой, но и с Костиком, серьёзно и уважительно задавая ему вопросы и, самое главное, выслушивая ответы. Остальные друзья папы обычно смотрели куда-то поверх Костиковой головы. А тут сразу видно — интеллигентный человек!

В этот раз папа с дядей Серёжей сели пить чай и Костику тоже налили. Дядя Серёжа сказал сквозь усы:

— Костик, а ты какой чай предпочитаешь?

Костик вежливо ответил:

— Индийский, с сахаром.

— А ты пробовал хоть раз настоящий индийский чай?

— Нет.

— А хочешь попробовать?

— Конечно!

— Индийский чай — это самый вкусный на свете чай, потому что в него добавляют всё самое вкусное. Бери самую большую кружку и наливай в неё до половины чай.

Костик налил.

— Сначала нужно добавить в чай варенье.

Костик добавил малиновое.

— Теперь — мёд.

Костик послушался.

— Теперь — лимон.

Костик бросил ярко-жёлтую дольку. Чай мутнел, но явно становился вкуснее.

— А теперь добавляй сам, что хочешь.

— Сахар?

— Насыпай. Что еще есть в холодильнике?

— Молоко.

— Давай!

В чай были добавлены шоколадное масло, пара конфет и половинка печенья. Даже зачем-то лавровый лист. Костик заглянул в кружку. Большие белёсые хлопья с вкраплениями малиновых косточек медленно кружились вокруг чайной ложки в мутной бурой жидкости. С ними кружился торчащий хвостик лаврового листа. Костик неуверенно перевёл взгляд на дядю Серёжу. Дядя Серёжа с невозмутимым видом в ответ смотрел на Костика.

— Это настоящий индийский чай?

— Самый настоящий!

— Это индусы пьют?

— Именно.

Костик осторожно попробовал. На вкус было еще хуже, чем на вид. Странные всё-таки вкусы у индусов. То-то они сами бурого цвета, как их чай.

И тут Костик заметил, как папа колыхается от смеха, и догадался, что дядя Серёжа его разыграл. Стало обидно! А такой приличный с виду человек. Костик ушёл к себе в комнату. Оказывается, за солидными усами дяди Серёжи скрывается самый настоящий врун, а может и вовсе драчун и хулиган. И ведь совсем не похож на Виталика! «Как обманчива внешность! — подумал Костик, — А еще с усами!».

Интеллигентный приём

Однажды у Костика на голове вскочила шишка. Мама отвела Костика в больницу. Терапевт, пожилая женщина с короткой стрижкой, осмотрела шишку, опустила тусклый взгляд и направила его в городскую больницу на другой конец города. Тётя Костика работала в институте цитологии и генетики и предложила показать Костика их местному институтскому светиле — доктору наук и профессору.

В назначенный день мама и тётя привели Костика в светлый кабинет. Профессор оказался чрезвычайно типичным для наших мест пожилым интеллигентом — не высок, не низок, не худ и не толст, скорее полноват, темноволос, плешеват, в белом халате и в роговых очках. Он долго и с видимым вниманием обследовал шишку, потом стал разговаривать с мамой и тётей о жизни. Они обсудили особенности современных больниц, он рассказал про свою дочку, как она учится в мединституте, уезжает рано утром, возвращается поздно вечером, много занимается. А поесть там негде, очереди в столовой адские, перерыва не хватает и она в итоге всё время голодная. «Как-то раз, — начал профессор, — купил курицу». Здесь надо отметить, что в магазинах в те времена курицы продавались далеко не всегда, а если вдруг их «выбрасывали» в продажу, то за них приходилось немало отстоять в мгновенно развёрнувшейся очереди, да и не всегда результативно. Куриц обычно «доставали» — через столы заказов, знакомых и прочие каналы. «Купил курицу, — продолжал профессор, — сварил эту синюю птицу, положил её в холодильник и пошёл на работу. Думаю, вечером приду, будет ужин для семьи. Прихожу с работы, лезу в холодильник, курицы нет! Оказывается, дочь пришла с института голодная, и, представляете, съела всё за один присест! Целую курицу!». Профессор театрально выпучил глаза за толстыми стеклами, всплеснул руками и со значением посмотрел на маму, как бы увеличивая курицу в два раза. «Все съела! И мясо, и кожу! Подчистую!» — продолжал причитать профессор. «И кости!» — мысленно добавил Костик. Он представил себе полноватую очкастую дочку профессора, с хрустом поедающую за один присест целую курицу, и покривился. Он курицу не любил, особенно холодную и тем более кожу. Хотя дочка профессора из мединститута, к холодной коже, видимо, относится спокойно, аппетит она ей ничуть не уменьшает, возможно даже наоборот.

Разговор тем временем подошёл к концу. Профессор перестал кудахтать и официальным тоном посоветовал им съездить в горбольницу. Мама с тётей длинно поблагодарили профессора, особенно тётя, и вместе с Костиком вышли на улицу. Костик спросил: «А зачем мы к нему приходили? Он же ничего не сделал, только шишку пощупал и всё равно отправил в ту же горбольницу!». «Ну как же! — замахали на него руками мама с тётей, особенно тётя — на всякий случай!» «Он очень хороший специалист!» — добавила тётя. Потом она повернулась к маме и деловито сказала — «Люда, ты поняла, да? Ему нужно принести курицу». «Вот как! — простодушно поразилась мама, но закивала — Сделаем». «Тётя Нина, а почему вы решили, что ему нужно нести курицу? И, главное, за что?» — спросил Костик. «Курицу ему нужно отдать за приём. Он это ясно дал понять. Никто сейчас не работает бесплатно. А ведь это профессор и доктор наук! Но поскольку он интеллигентный человек, он же не мог этого открыто сказать». Костя молча пожал плечами. Он явно ещё не дорос до такого византийства взрослых.

Тётя вернулась в институт, а Костик с мамой и шишкой поехали домой — готовить уроки. Через несколько дней шишка прошла сама собой.

Дирижёр

Костик ещё любил дирижировать музыкой. Как услышит музыку, хватает какую-нибудь веточку и ну дирижировать — стоит и машет руками, регулирует музыкальные звуки, пока музыка не сдуется от такого дирижирования и не смолкнет. Да что там музыка! Костик вообще любил порядок наводить во всём, кроме своей комнаты. Идет, бывало, по оживленной улице, видит — непорядок: машины гудят, пешеходы перебегают дорогу в неположенном месте, трамвай звенит и подпрыгивает, как крышка кастрюли, Костик останавливается, если есть палочка под рукой, то палочкой, а нет — так просто руками начинает махать, показывать — кому куда ехать, кому куда идти.

Поначалу постепенно и неохотно, потом быстрее, почувствовав твердую руку, начинает улица упорядочиваться и подчиняться. Бабушки, которые рядом оказывались в такие моменты, восхищенно качали головами и говорили: «Какой хороший мальчик! Начальником будет!» Костик не понимал, почему начальником, ведь начальник — это тот, кто начало делу кладет, а Костик, наоборот, завязавшийся без него беспорядок разбирал, ну да ладно, что с бабушек взять?

А особенно Костик любил грозой управлять. Вот это действительно вызов его зрелости и профессионализму как руководителя. Услышав ещё только вдалеке легкое погромыхивание, увидев клубящееся потемнение горизонта, Костик, подхваченный чувством долга, бросал свой двор и мчался к себе домой на высокий этаж. В коридоре он сбрасывал сандали, выбегал на балкон, залезал на табуретку и начинал действовать. Прежде всего надо было приманить грозу на город, для чего требовались немалые усилия. Костик вперивал свой взор в чернильную полоску и мысленно раздувал её, передавая ей мощный волевой импульс.

И гроза, покочевряжась и поклубившись вдалеке, в конце концов поддавалась и уже послушно шла на город, недовольно посверкивая и бурча. Гигантские деревья, еще недавно гордо возносившиеся над Костиком и шуршащие пренебрежительно и вяло при его появлении, внезапно начинали громко шелестеть, перешёптываться, испуганно оглядываясь по сторонам, скрипя, раскачивались, будто искать место, куда бы им отбежать и спрятаться, таким большим, неуклюжим и беспомощным.

А Костик продолжал направлять грозу на город. Люди уменьшались в размерах, ускоряли шаг, переходили на бег, собаки оживленно помечали углы, браво закапывали задними лапами и лаяли на пробегающих прохожих, пожелтевшая пыль вилась клубами, вставала в полный рост и воинственно размахивала обрывками газет. «Вы все будете наказаны! — громом грохотал голос Костика из-за приближающейся армады туч — Вы плохо убрали в своих комнатах, и теперь я устрою вам трам-тарарам!» Костик шевелит пальцами поднятых рук, концентрируя свои водно-воздушные силы для первой атаки, медлит, выбирает момент.

И вот, вдоволь насладившись всеобщей паникой и страхом, Костик, наконец, бросает свои руки в аккорде, нанося удар. Первые капли воды с глухим ударом падают на перепуганные деревья, которые подпрыгивают от неожиданности. Дальше уже достается всем без разбора — столбам, дороге, зазевавшимся прохожим, автомобилям, собакам, поребрикам, тротуару. Капли сначала сворачиваются в пыли мокрыми комьями, потом быстро превращают пыль в мутные ручьи.

Благодаря слаженной и успешной работе подчиненных небесных струй, Костик очищает улицу для себя, сбегает вниз и триумфально проходит по освобождённому двору, подобно завоевателю. Он бродит по улицам по колено в воде в сандалях, у которых вскоре отрывается намокший кожаный ремешок. Костик размахивает огромной веткой, отломанной от школьного тополя, окропляет ею собак, которые трусят мимо. Собаки со слипшейся от воды шерстью, опасливо косясь, молча его обегают, в другой раз они бы облаяли его, но не сейчас. Они понимают, чья теперь власть.

Вскоре запасы водных боеприпасов небесной армии подходят к концу, а с ними и временная диктатура Костика. Тучи, порыкивая, неохотно пятятся, гром грохочет уже где-то вдалеке, да и Костик проголодался. Он отбрасывает ветку, словно ставший ненужным царский жезл, отрекаясь от власти, данной ему небом, и идет обедать — навстречу осмелевшим пешеходам. «Жаль, — думает он, — что родители не такие внушаемые, как тучи. Для них нужны средства посильнее».

Редкая порода

Щенка Костик просил давно. Причин — масса. Во-первых, щенок — это супер! Во-вторых, ни у кого из друзей щенка не было, всем родители не разрешали. В-третьих, со щенком проще увильнуть от домашней работы — ведь нужно гулять с собакой три раза в день. В-четвертых, со щенком можно не бояться школьных хулиганов, да и взрослых хулиганов тоже. В-пятых, с ним можно играть. Костик всё рассчитал — одни плюсы. Оставалось главное — договориться с родителями. Здесь возникала закавыка. Родители предлагали закончить год на пятерки, и получить пса в награду, но Костик скисал. Надо же реально смотреть на вещи! А на компромиссы типа мыть полы целый год или убирать в комнате они не соглашались, хотя и по разным причинам: мама потому, что Костик и так должен это делать, а папа потому, что Костик всё равно не будет этого делать. В итоге в данном вопросе семья имела многолетний неразрешённый бесщенковый тупик.

Но вдруг папа однажды говорит Костику: «Поехали выбирать щенка». «Как поехали?» — уточнил Костик. «На автобусе, очевидно», — ответил папа. Костик не стал подвергать риску разрушения вспыхнувшую мечту и быстро, а главное, молча, оделся. «Чтоб ты так в школу собирался!» — насмешливо сказала мама из кухни. «Чтоб в школу надо было так же часто ходить, как щенка выбирать», — про себя подумал Костик.

Костик с папой долго и с пересадками ехали на другой конец города, потом зашли в типовую многоэтажку и оказались в точно такой же квартире, как и у них, как будто и не уезжали никуда, только в кухне лежала большая обрезанная сверху коробка из-под телевизора, в которой на клетчатом сине-зеленом пледе устало свернулась ярко-рыжая мамаша породы, как объяснил папа, ирландский сеттер, а под ее брюхом копошились комочки-щенки.

Хозяин квартиры, коробки и ее содержимого стал брать щенков по два и переносить в комнату. Мамаша беспокойно заворчала. Папа с Костиком перешли в комнату. Там возились шестеро щенков, поскуливая, они медленно расползались из кучи, в которую их сложил хозяин. Папа придержал Костика: «Подожди, пока к тебе какой-нибудь подползет». Щенки сталкивались между собой, перелезали друг через друга, то двигались, то останавливались, слепо водя в разные стороны дрожащими головами с полузакрытыми глазами, а потом вдруг внезапно меняли направление и начинали ползти совсем в другую сторону. Костик не знал уже — за кого болеть и готов был просто схватить самого крупного. Но папа сказал: «Терпение». В конце концов один из щенков, по внешнему собачьему виду ничем не выдающийся, какими-то зигзагами дополз до Костика и стал тыкаться в его колени.

Папа с Костиком завернули его в большое махровое полотенце, как ребенка, Костик засунул его себе за пазуху, и они поехали домой. Всю дорогу щенок ворочался у Костика, высовывал голову наружу, которую Костик с родительской гордостью демонстрировал автобусу. К сожалению, в автобусе было тесно, поэтому созерцали в основном спины и бока, но это было уже не важно.

Домой вернулись уже под вечер, мама достала с антресолей и постелила щенку старый детский красно-белый полосатый матрасик Костика, налила в миску молока. У выпущенного на линолеум безымянного пока щенка смешно разъехались лапы, и он тут же сделал лужу. «Ну вот, я вижу, уже начал обживать территорию», — одобрительно сказал папа. Новый жилец упорно не хотел замечать миску, поэтому Костик, аккуратно взяв его за теплое пузико, перенёс к цели. Щенок продолжал вертеть головой, затем в очередной раз поскользнулся и ударился головой о край миски, вылив молоко на себя. После чего маленьким розовым язычком облизал нос, но далее дело не пошло. В итоге с помощью тыканья щенка носом в тарелку удалось добиться от него культурного лакания, что было первой победой дрессуры. К сожалению, и последней на ближайшее время.

Право назвать щенка было предоставлено Костику. Папа сказал, что нужно чтобы в имени была буква «Р», иначе собаки не различают свою кличку. Вероятно, предположил Костик, буква «Р» — это единственная согласная буква человеческого алфавита, которую собаки могу произносить. Он, недолго думая, решил назвать щенка в честь героя книги, которую он как раз читал, — «Ричард Львиное Сердце» Вальтера Скотта. Ричард Львиное Сердце отличался невероятной храбростью, поэтому названный Ричардом щенок обязан был вырасти в сильного и храброго пса. Но имя Ричард было для столь крошечного создания великовато, поэтому Костик решил пока называть щенка Дик, уменьшительное от Ричард. Хотя в таком имени уже не было буквы «Р», но щенок не реагировал вообще ни на какие буквы, поэтому в качестве временной детской клички Дик вполне подходил, а взрослое имя Ричард оставили на вырост.

Постепенно щенок научился, дергаясь и мотая головой, перемещаться по квартире, но пороги оставались для него непреодолимой преградой. Попытки приучить его к горшку были неуспешны, Дик не понимал, зачем его садят в пластиковое корытце из-под фотопроявителя, изворачивался и больно покусывал Костика тонкими, как шило, зубами. Поэтому Костик выносил щенка на улицу, а в плохую погоду, если мама не заметит, просто на балкон. Прошли месяцы, щенок подрос, обзавелся ошейником и поводком, научился перебираться через пороги и бегать по квартире, и вот тут-то пошли минусы.

Однажды Костик, вернувшись со школы, застал родителей в полном отчаянии. Точнее, в отчаянии была мама, а папа присоединился к отчаянию за компанию. В руках мама держала свои любимые кожаные перчатки, которые ей давным-давно привез папа из командировки в Югославию, и потому очень берегла, поскольку в Советском Союзе купить такие отличные перчатки было негде. Одна из перчаток приобрела некоторую ажурность. Довольный Дик встретил Костика весёлым озорным лаем, возможно, рассказывая ему, как здорово и приятно грызть кожаные перчатки или, возможно, даже предлагая Костику сгрызть вторую перчатку совместно. Но Костик решил, что это несвоевременная идея, взял Дика и пошел с ним гулять, деликатно давая маме время смириться с мыслью о возникшей между перчатками разнице.

В дальнейшем Дик решил закрепить успех с перчаткой и радовать хозяев новыми навыками приобретенного умения. Под ажурную обработку попали ботинки, ножки шкафов, столов и стульев, веник, совок, пластиковое ведро, пластиковые ручки Костикова ранца, книги, журналы, тапки, в общем, всё, кроме железных предметов типа гантелей. На них появлялись перфорация, орнаменты и тиснения. Сам Дик считал, что так даже красивее. С лица мамы не сходила горестная мина, свою уличную обувь и домашние тапки она хранила в шкафу в спальне. Но вопрос о том, чтобы вернуть щенка, даже не возникал. На устные выговоры Дик реагировал как на игру, подпрыгивая и пытаясь цапнуть за палец, который строго грозил весёлой рыжей морде. Попытки наказания ремнём к успеху тоже не привели, Дик горестно и непонимающе подвывал, упорно отказываясь связать между собой преступление и наказание. Большое количество веток и палок с улицы сгрызались мгновенно и лишь отчасти уменьшали потери. Дик, видимо, любил разнообразие.

Наступил ноябрь, и Дик впервые увидел снег. Радостно бросившись в сугроб, он утонул в нём почти полностью, попытки радостно прыгать удавались не вполне, вся сила прыжка уходила в уши, Дик с трудом подпрыгивал на месте, зато над сугробом трепетали и прыгали никогда несдающиеся рыжие флаги. Есть снег тоже было здорово.

Дик уже вырос в молодого пса, которому нужен был больший выгул. Костик стал ходить с Диком в лес. Традиционно Костик шёл по тропинке, а Дик челноком носился влево-вправо, свесив язык и размахивая ушами и хвостом с рыжей бахромой. Чем взрослее и крупнее становился пёс, тем сложнее было Костику его выгулять — уже сам Костик устал, а Дику хоть бы что, подбежит, жарко дыша, и смотрит на хозяина, чего, мол, остановился? Я же охотничья собака — забыл что ли? Мы на охоте и до сих пор никого не поймали. Я уже вспугивал тебе столько птиц, а ты всё не стреляешь и не стреляешь! Костик даже чувствовал вину, что у него не то что ружья, а даже лука приличного нет. Подождав немного, Дик словно говорил: «Давай я попробую еще вспугнуть, может ты на этот раз поймаешь, хозяин», срывался с места и снова исчезал в чаще. Только мерный шум сминаемой травы и треск ломаемых веток раздавался то слева, то справа.

Зато зимой проблема уставаемости Дика решилась проще. Во-первых, по сугробам было бегать гораздо тяжелее, чем по земле, во-вторых, Костик стал ходить с Диком на лыжах. Если раньше Дик и за три часа не мог убегаться, то сейчас уже через час он еле плелся домой, свесив голову и едва не касаясь языком снега. Так что с точки зрения Костика, у снега был несомненный плюс.

Решив, что Дик достаточно окреп, Костик взял его в дальний поход — на Заячью горку. В этот раз он пошел с друзьями, кое-кто из которых обзавелся специальными «горными» лыжами — купил самые маленькие детские деревянные лыжи и отпилил их сзади почти под самые крепления. На таких лыжах можно было выделывать зигзаги, как показывали по телеку. Костик же придерживался классического взгляда на спуск — спускаться нужно на обычных беговых лыжах, прямо и как можно быстрее.

До Заячьей горки дошли быстрым ходом, всем скорее хотелось начать кататься с горы. Но как только первый из ребят оттолкнулся и стал разгоняться, Дик с истеричным лаем бросился к нему. Парень недовольно остановился. Пришлось Костику взять Дика на поводок, пока все не спустятся, а самому спускаться самым последним. Костик пропустил всех, спустил пса с поводка и поехал.

Дик встрепенулся, тряхнув ушами, секунду поразмышлял, прислушиваясь к себе, не смог себя побороть и с лаем бросился за Костиком. В его лае в этот раз, кроме азарта преследователя, слышалось отчаяние из-за невозможности преодолеть свою охотничью природу: «Так-то я понимаю, что Костик не добыча, но сделать с собой ничего не могу». Костик попытался оторваться от преследования, но не тут-то было. Гора накатанная, Дик совершенно не застревал в снегу и бешено прыгал слева и справа, пытаясь ухватить Костика за палки. Все сильнее разгоняющийся Костик вынужден был изо всех сил удерживаться на ногах и одновременно кричать «Фу!», поворачиваясь то влево, то вправо, пытаясь попасть этим «Фу» в развевающиеся с двух сторон уши, впрочем безуспешно. Мгновение — и Дик всем весом прыгает на одну из задних лыж, одновременно зубами хватаясь за палку. Итог предсказуем и полностью соответствует законам физики, которые Костик изучает в школе. Линейное ускорение спуска по горке переходит в центростремительное ускорение вращательного движения вокруг центра круга, где сидит на лыже рыжий ирландский сеттер, держащий в зубах алюминиевую палку, который внезапно на несколько порядков увеличил силу трения в данной точке. В глазах Костика промелькнули небо, сосны, склон горы и мгновением позже он обнаружил себя в совершенно непривычной позе.

Костик лежал на горе на животе, ноги с лыжами были завернуты к затылку и левая (или правая, Костик не понял) лыжа концом прижимала Костика лицом к снегу. При попытке поднять голову Костик осознал, что обе лыжи так удачно переплелись с палками, что и руками тоже невозможно пошевелить. Костик лежит головой вниз по склону и может только, преодолевая собственное сопротивление, слегка поднимать голову и извиваться. Ни то, ни другое никак не улучшало ситуацию. Рядом радостно прыгал Дик, пытаясь лизнуть Костика в лицо. Костик попытался высвободить руки, но руки были крепко связаны темляками лыжных палок. Долгими и хитроумными комбинациями, напоминавшими открытие японской шкатулки-головоломки, Костику удалось развязаться из узла, но катание дальше было невозможно, носок одной лыжи был отломан и валялся в паре метров от места происшествия.

После горе-катания Костик поплелся домой на двух лыжах, одной целой и одной сломанной, с отбитым носком в кармане. Дик, попрыгав немного вокруг с надеждой на продолжение игры, мотнул языком и ушами и бросился дальше носиться по сугробам. С этого дня Костик на горки Дика не брал, оставляя его сидеть дома. «Не горнолыжная ты собака!», — говорил он в таких случаях подпрыгивающему псу. Дик, явно видя, что хозяин собирается в лес на лыжах, но его не берет, ничего не мог понять, обиженно лаял и проталкивался в дверь. Приходилось его коленом заталкивать обратно в квартиру и следить, чтобы не прищемить длинный рыжий нос дверью.

Дисциплинировать Дика не удавалось, на все команды Дик реагировал одинаково, как на приглашение поиграть, подбегал и начинал прыгать вокруг, мотая хвостом и ушами. А команда «фас» вообще была полностью чужда его натуре и взглядам на жизнь. Таким образом, надеяться на него как на защитника от хулиганов было сложно, в лучшем случае он бы их облаял, а то даже предложил бы поиграть. Слава богу, хулиганы его характера не знали и на всякий случай обходили стороной. В общем, львиным сердцем пес не обладал, потому так и продолжал зваться Диком.

Еще Дик страшно боялся грозы. Услышав раскаты грома, он приседал к земле, прижимал уши и, уже не слыша криков бегущего за ним Костика и не разбирая дороги, в панике мчался куда-нибудь как можно дальше от этого ужасного грохочущего неба. Хотя, как охотничья собака, не должен был бояться выстрелов, но видимо, он не пугался выстрелов человека, а вот гром и молния представлялись ему выстрелами Главного Охотника, который загоняет неведомых чудищ, и Дик бежал, охваченный ужасом, подальше от Небесной Охоты.

Спал Дик на боку, поскуливая и подергивая длинными лапами. «За кошками гоняется», — говорил папа. Но Костик полагал, что кошки — это мелко, чтобы тратить на них свой сон. Во сне Дик вволю поднимает уток и перепелок, для чего и созданы ирландские сеттеры, а хозяин, может это Костик, а может другой человек, похожий на Костика, охотник с настоящим ружьем, стреляет без промаха, и Дик стремглав бросается на место падения и приносит хозяину еще трепещущую горячую птицу. Хозяин важно прячет добычу в ягдташ, и они идут дальше по болоту, хозяин вышагивая в болотных сапогах, а пес носится челноком в поисках следующих жертв.

Да что говорить, Дик был создан для охоты, как его жертвы для полета. К Костику иногда подходили незнакомые мужчины с загорелыми дочерна лицами, просили продать собаку. «Продай! — говорили они, — На что тебе сеттер? С ним на утку надо ходить, а не во дворе гулять». Костик неприязненно укорачивал поводок и поскорее уходил, а охотники стояли и с сожалением смотрели вслед удаляющемуся рыжему хвосту. Однажды папа даже пришел с предложением от знакомого охотника: «Предлагают два мешка клюквы!» Костик не мог поверить, что за такую прекрасную собаку, пусть бестолковую и игручую, могут предлагать еду.

Охотничья привлекательность Дика сыграла печальную роль. Однажды, пока Костик стоял в длинной очереди в магазине, Дика кто-то отвязал и увел. Видимо, пёс сопротивлялся, но на людей нападать не умел. Несколько месяцев Костик с родителями расклеивали объявления по всему району, бродили по всем местам Дика, в которые он прибегал после грозы, расспрашивали всех знакомых и незнакомых собачников — рыжего друга след пропал. Одно утешало, увели его охотники, и наконец-то пёс смог реализовать свою мечту и предназначение — утиная охота. Утешало слабо, но лучше уж так. А Костик с тех пор поклялся никогда не заводить больше домашних животных, хотя бы и радость от них превышала траур после их потери. Так закончилась история Дика, который так и не стал Ричардом.

Коллекционер

Еще Костик был страстным коллекционером. Коллекционирование в те годы охватывало все слои дворового общества, хотя и с разной степенью увлечённости и с разными предметами страсти. Во дворе действовал настоящий детский черный рынок. Форинты и бани менялись на леи и динары, а марки дружественной «Монгол шуудан» на не менее дружественную и цветастую Кубу. «Куба-Сива есть?» — бывало спрашивал один малолетний коллекционер другого. Так трактовалась двойная надпись КУБА-CUBA на марке. Самым дорогим способом и поэтому малодоступным было пополнение коллекций через единственный в городе магазин «Филателия-Нумизматика», где и спускались огромные, по детским меркам, состояния.

На вершине пирамиды находились собиратели монет и купюр — они называли себя красиво — «нумизматы». Выше всего ценились старые или зарубежные. Чем зарубежнее, то есть чем меньше была вероятность советского человека попасть в экзотическую страну и привезти оттуда соответствующие деньги, тем выше была ценность монеты. Можно считать, что рейтинг был не то чтобы антисоветский, но прямо обратный советскому. Иностранные монеты по возрастанию ценности шли от стран соцлагеря, через развивающиеся страны к капиталистическим странам и совсем экзотическим, типа Лаоса. Советская же монета, столь разнообразная в первой половине 20-го века, после Хрущева вместе со страной впала в дизайнерский застой и перестала меняться. Видимо, в детском и подростковом возрасте, пометавшись между стилями, примерив на себя то рабочего с молотом, то, наоборот, щит, повзрослев, поскучнела и сама, и уже до самого своего конца придерживаясь уныло-консервативного стиля, и никак не радуя маленьких коллекционеров. Иногда, по большим праздникам, таким как очередное круглолетие Октябрьской революции, внезапно она облачалась пышно и помпезно, на ней появлялся какой-нибудь деятель или крейсер, но потом опять переодевалась в казенный мундир. Исключения составляли советские юбилейные рубли.

На втором месте коллекционерской иерархии стояли филателисты. Оценочный принцип сохранялся — СССР-соцлагерь-развивающиеся-каплагерь-диковинные. Путь марок в костиков двор отличался от монетного. Возможно, основная часть международной дружбы по переписке между школьниками велась с важной взаимовыгодной целью — получение марок. Но этот способ был сильно ограничен языком — надо, чтобы оба корреспондента знали один и тот же. Экзотические и старинные марки таким образом было не достать. Поэтому действовали вышеописанным древним и почтенным способом — обменом.

У Костика была одна из самых крупных и ценных коллекций купюр и монет во дворе и он пользовался уважением в своем кругу. Самой старой в коллекции Костика была екатерининская монета — 2 копейки 1763 года, самой мелкой — ¼ копейки 1843 года. Но на самом деле он собирал все: монеты, купюры, марки, значки. Он не брезговал даже календариками и спичечными этикетками, просто скрывал это. Их собирали уже совсем изгои и девчонки.

У папы был друг дядя Сережа, который без усов, и он, как внезапно выяснилось, тоже был филателистом. Он, правда, был «взрослым» филателистом и выискивал в марках не красоту, а какие-то изъяны в перфорации, гашения и брак, собирал марки блоками, в общем, занимался этим хобби скучно и без фантазии, как и все, что делают взрослые. Однажды он, увидев Костика с кляссером в руках, изъявил готовность посмотреть его коллекцию, брезгливо перелистал пахнущие краской картмаксимумы и затертые марки Третьего рейха и без интереса отложил. Костик, ожидавший если не восторга, то хотя бы уважения к равному, был очень разочарован дядей Сережей. Какой-то он ненастоящий филателист.

Зачастую бурная дворовая жизнь совершенно забирала все свободное время, поэтому говорить об успехах в школе не приходилось. Тем более об успехах в школьной административной карьере — пионерско-октябрятской деятельности. Она стояла в иерархии приоритетов у Костика на последнем месте после футбола, баскетбола, монет, учебы, марок, настольного тенниса, лыж, гуляния по лесу, чтения книг, настольных игр, в-общем, терялась в голубой дали. Родителей Костика его карьерная пассивность тоже совершенно не беспокоила.