Осень нелюбви

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда…

А. Ахматова

Глава І. Сентябрь

Эгоизм

Рома вел машину. Я сидела на соседнем сиденье, и меня жутко укачивало. Я втягивала ноздрями как можно больше воздуха и задерживала его в себе: помогало на секунду, — а потом снова давящая приторная тошнота подкатывала к горлу. В салоне стоял запах дермантина, смешанный со сладким освежителем в виде елочки, который болтался над рулем. Хотелось свежего воздуха, — но стоило чуть приоткрыть окно, — ледяной ветер бил по моему лицу своим колючим крылом, — и приходилось снова прятаться в тошнотворном тепле. Я мечтала поскорее добраться до автосервиса, куда мы направлялись, чтобы забрать из ремонта мой Мини Купер. Однако, как назло, в городе были пробки, приходилось постоянно дергаться. Рома водил резко: машина то заходилась громким ревом, то свистела тормозами. Когда Рома со всей силы в очередной раз нажимал на газ, и меня вдавливало в спинку сидения, — хотелось матерно обругать его. Я впивалась ногтями в сиденье — и еле сдерживалась.

— Ром, можешь не так резко? Меня укачивает.

Он усмехнулся.

— Как скажешь, принцесса!

Я сделала вид, что не заметила его насмешки.

— Мне очень плохо последнее время, я неважно себя чувствую… — мой голос дрогнул: очень захотелось сочувствия.

Рома пожал плечами.

— Это из-за твоего психологического состояния, — спокойно констатировал он. — Ты злишься, истеришь, у тебя повышенная раздражительность. Вот тебе и плохо, — холодно закончил он и сделал резкий поворот на желтый сигнал светофора.

— Наверное, у меня есть на это причины, — тихо ответила я.

Мы с Ромой работали в одном офисе уже два года. Нас наняли в один день, — и это сразу сблизило нас: мы вместе волновались в коридоре перед собеседованием, вместе ждали ответа, а потом вдвоем же пошли отмечать наше трудоустройство. Рома говорил, что влюбился в меня сразу, еще в том коридоре, когда мы успели рассказать друг другу о своих надеждах и страхах, о безумных студенческих днях и увольнениях с предыдущих мест. И сразу же, без промедления Рома начал за мной ухаживать. Он угощал меня шоколадом, приглашал на кофе и каждый раз искал глазами мою реакцию, когда шутил с кем-то из сослуживцев. Он умел быстро завязывать отношения с людьми, — и вскоре его обожал весь офис, а через месяц и мы с ним начали встречаться.

Но в последнее время все изменилось. Я не заметила, как это произошло, но вдруг я потеряла его! Уже неделю я чувствовала, что он больше не мой, и все это время я не знала, как начать разговор.

— Ром, все как-то не так! — я наконец сделала попытку объясниться. — Что-то изменилось между нами, а я не была готова к этому. Знаешь, такое чувство, что жизнь, не спросив меня, сошла с колеи и пошла куда-то в лес, а я сижу на рельсах и ничего не понимаю, не знаю, что делать дальше.

Он скривил рот.

— До тебя я даже не знал, что такое метафора, а теперь мне приходится каждый день разгадывать их смыслы.

Он молчал и ждал, хотел, чтобы я перестала говорить общие фразы и перешла к сути. Он всегда так делал, когда я пыталась завести разговор издалека с помощью намеков. А я не могла подобрать слова.

— Я говорю о твоем отношении ко мне, — я провела ладонью по лбу, тщательно подбирая выражения. — Оно изменилось. Ты постоянно отпускаешь саркастические шутки в мою сторону, перестал поддерживать меня. Я чувствую, что ты стал холоден, ты забываешь обо мне, у тебя появились новые интересы, новые увлечения.

— Какие, например? — спросил он резко.

Я заколебалась.

— Например, сегодня утром ты пошел с девочками пить кофе, а меня не позвал, — я сама почувствовала, насколько мелким было мое обвинение. — Это маленький пример, это ерунда…

— Это… — он засмеялся, — это смешно, Даш. Я даже не буду тебе ничего объяснять!

— Так отношения и складываются из таких мелочей! И этих мелочей в последнее время становится все больше, они накапливаются. А потом в какой-то момент ты поймешь, что от прежнего уже ничего не осталось, оно вытеснено этими, казалось бы, пустяками. И все! Все изменилось!

Рома забыл о том, что я просила его вести машину помягче. Меня снова мотало по салону взад-вперед, словно на адских американских горках.

— Ты права, — наконец сказал он.

Я почувствовала, как тошнота с новой силой прилила к горлу, — и на всякий случай прижала ладонь к губам. Я ожидала, что он начнет оправдываться и уверять меня, что все хорошо. Однако…

— Только это ты разрушила отношения. Ты изменилась, — внезапно сказал Рома.

— Что? Как? — опешила я.

Рома пожал плечами. Его профиль был спокойным, почти каменным. Он смотрел прямо на дорогу и, казалось, что я и мои переживания сейчас волнуют его меньше всего на свете.

— Ты почему-то решила, что мир крутится вокруг тебя. Я тебе должен, офис тебе что-то должен, жизнь тебе должна, — он говорил это монотонно, как само собой разумеющиеся вещи. — А что ты делаешь в ответ?

— Я? — я растерялась. — Я всё делаю…

— Ты всех критикуешь и постоянно всем недовольна, — хмыкнул Рома.

Он резко нажал на тормоз, — меня бросило вперед на панель, и не будь я пристегнута, то обязательно разбила бы себе нос.

— Тебе кто-то об этом говорил? Вы это обсуждаете, когда ходите пить кофе?

— Нет, Даш, это мои личные наблюдения.

Это было, как неожиданный удар под дых, когда теряешь ориентацию и только и можешь, что глотать ртом воздух в ответ.

— Ты изменилась, — продолжал Рома. — И в худшую сторону. Может, в этом есть и моя вина, я тебя избаловал.

Я чуть-чуть отдышалась.

— Я действительно изменилась и знаю об этом, — я проглотила обвинение, я хотела все сгладить. — Знаешь, я сама часто вспоминаю, что два года назад была гораздо веселее, добрее, я много смеялась. Это все проклятая работа, я оставила на ней все свои нервы. Понимаешь? Из-за нее у меня не оставалось времени на веселье, на сочувствие другим людям. Возможно, последнее время я была замкнута и… требовательна к людям, но не потому что я считаю, будто все мне должны или презираю всех. Нет! Мне было тяжело! Я еле справлялась, на меня свалилась огромная куча раздраженных клиентов. Они выплескивали этот негатив на меня. Поэтому во мне его так много! Плюс я стала серьезней, потому что повзрослела, перестала быть наивной. Но это все внешнее, Рома, внутри я все та же девочка. Я просто изменилась. Не в худшую сторону. Понимаешь? Просто изменилась!

— А я тебе говорю, что в худшую! — отрезал Рома.

Он остановил машину. Мотор заглох, мы приехали.

— Ты несправедлив! Ты выгораживаешь себя!

Он вышел, хлопнул дверцей, я тоже вышла следом за ним. Он щелкнул сигнализацией.

— Ты стала очень эгоистична! И, пожалуйста, больше не надо оправдываться, что-то объяснять, обвинять меня, вообще не надо ничего говорить мне в ответ! Иди, забирай машину: вон она стоит.

Я осмотрелась. На обшарпанной стоянке, рядом с облезлыми воротами гаражей автомастерских унылыми рядами стояли разбитые автомобили. Некоторые были разворочены настолько, что больно было глядеть, как из-под яркой блестящей краски выпирают их грубые металлические внутренности.

Я пошла к машине по раскрошившемуся от времени и тысяч колес асфальту. Холодный осенний ветер продувал насквозь, волосы развевались перед лицом, застилая глаза. Рома шел сзади. Мне казалось, что его взгляд неодобрительно сверлит мне спину. Я сжималась и куталась в легкое пальто. Как же он сумел перекрутить разговор, что я еще и оказалась виноватой! И даже не дал мне возможности припомнить ему о его промахах и недостатках, об обидах, которые он мне наносил. Я остановилась у своей машины и осмотрела ее. Две недели назад я сдавала задом на парковке и не заметила столб. На заднем бампере тогда образовалась большая уродливая вмятина. Теперь же бампер отрихтовали и покрасили, так что он сиял, как новенький.

— Хорошая работа! — сказал Рома, деловито осмотрев Мини Купер. Потом повернулся ко мне.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Я поехал.

— Пожалуйста, постой еще минутку, пока я расплачусь… — почему-то не хотелось оставаться одной на этом пронизывающем ветру.

Нужно было дождаться мастера, чтобы отдать деньги за работу. Рома остался, он топтался с ноги на ногу, молча кутался в воротник от ветра и смотрел на часы. Я не находила слов, чтобы продолжить беседу. Наконец из подсобки вышел парень.

— А вот и мастер, — выдохнул Рома, — Ладно, Даш, я поехал, а то мне некогда… Еще на встречу нужно…

Спустя десять минут я возвращалась на работу в плотном потоке машин. На сердце было очень тоскливо. Начало опять подташнивать. Неужели тошнота может быть из-за плохого настроения? Ветер порывисто бросал в стекла мелкие капли дождя. Стеклоочистители монотонно отбивали ритм. Кругом была серость и печаль. Осень. Из души тоже тянуло холодом, как из сырого подвала. Что-то там было не так. Я задумалась. А в чем-то ведь Рома прав. У меня атрофировались душевность, отзывчивость, даже бытовое, естественное женское сострадание задерживалось в моем сердце не более, чем на минуту, вытесняемое суетой, усталостью и бесконечно наваливающимися на меня проблемами и вопросами. Каждый день мне приходилось конкурировать со всем городом, выгрызать зубами новые продажи, чтобы выполнять план и получать свои бонусы. Это всё работа, это все бесчеловечное общество успеха и благоденствия, мельница со скоростью свыше трехсот тридцати метров в секунду. Я притормозила и съехала на правую полосу. Хотелось выпасть из бешеного ритма, подумать. Но мысли мои недолго витали вокруг собственной душевной опустошенности. Было нечто, о чем Рома промолчал, что хотел скрыть от меня. Но именно оно и было главной причиной его охлаждения ко мне. И я переключилась на веселую симпатичную блондинку Ларису, новую сотрудницу, которая появилась у нас на работе три недели назад. Жизнерадостная и добродушная, приветливая и услужливая, она была моим Альтер-эго и в то же самое время — мной самой двухлетней давности. Она добродушно обнимала и целовала коллег при встрече и прощании, тогда как я, не поднимая глаз, только холодно говорила «привет» и «до свидания». Она готовила всем в офисе кофе и угощала испеченными дома пирожками. Она заливисто хохотала над всеми шутками Ромы, не упускала повода выйти с ним покурить. И каждый раз по дороге в курилку и обратно она рассказывала ему невероятно веселые истории, — и я слышала, как Рома смеялся в ответ и вставлял свои шуточные комментарии. И Рома проводил с ней все больше времени, смотрел в глаза и однажды даже подвозил домой. У меня не было доказательств, я ни разу не видела, чтобы он до нее дотрагивался или звонил ей по вечерам. Я ни разу не ловила их испуганные взгляды, когда внезапно входила в комнату и заставала их наедине, они казались спокойными, как люди с чистой совестью. Но я чувствовала, что подспудно в них уже зреет влечение друг к другу, что Рома сравнивает нас, и что я в этих сравнениях проигрываю.

Держа одной рукой руль, другой я достала из сумочки телефон и позвонила своей подруге в Киев. Гудки были долгими, как сентябрьский занудный дождь.

— Ань, привет! Скажи, пожалуйста, честно: я эгоистка? — задала я ей сразу волновавший меня вопрос.

— Привет! — прозвучало в трубке. — Да все мы эгоисты в какой-то мере, — философски начала она. — Тебя кто-то упрекнул в этом? Не бери в голову! Просто его эгоизм в какой-то момент столкнулся с твоим эгоизмом! Потому что если б он сам был альтруистом, он никогда бы ничего такого в тебе не заметил!

— То есть если ты эгоист, главное, альтруистическое окружение себе найти? — я хмыкнула. — Так легко.

— А у тебя какие-то трудности?

— По-моему, мы расстаемся с Ромой.

— И он сказал тебе, что из-за твоего эгоизма?

— Да.

— Хм, — она помолчала пару секунд. — Знаешь, я думаю, там что-то другое.

— Например?

— Не хочу тебя зря накручивать…

— Аня, говори уже! — воскликнула я в нетерпении. — Что ты думаешь?

— Если бы мне так сказал парень, я бы подумала, что он встретил другую девушку, — безапелляционно ответила она.

— Аня…

— Что такое?

— Ты подтверждаешь мои мысли.

Я уже доехала до работы, но не выходила из машины. Капли дождя постепенно заполняли стекла и отгораживали меня от окружающего мира. Я положила голову на руль.

— У нас в офисе появилась новая девочка, — рассказала я. — Она очень симпатичная, веселая, все время смеется…

— Дурочка, что ли?

— Нет, — я улыбнулась. — Жизнерадостная, открытая. И я подозреваю, что Рома в нее влюбился.

И перед моим мысленным взором всплыла картина: Лариса в шелковом разноцветном платье на одно плечо влетает в менеджерскую: «Мальчики, выручите, пожалуйста! Дайте сигаретку! Очень прошу!» И Рома подскакивает и начинает торопливо искать у себя по карманам. Наконец достает из джинсов помятую пачку и с улыбкой протягивает ей: «Держи, Лорик, кури на здоровьечко!» — и в его глазах пляшут игривые огоньки.

— Даша, — прервала мои воспоминания Аня, — но ведь ты же не любишь его?

— Нет, — ответила я.

— Ты говорила, что он алкоголик…

— Это я в злости тогда сказала. Хотя… может, и алкоголик. Он, когда выпьет, такой неадекватный становится.

— Так пусть идет на все четыре стороны!

— Не могу отпустить. Это нелегко.

— Ты очень переживаешь, тебе больно? — произнесла Аня мягко.

— Мне обидно. Но почему я не хочу его отпускать? Даже себе еще не могу объяснить. Наверное, потому что не хочу проигрывать. Потому что он был два года моим, а теперь будет чьим-то чужим. Это ли не эгоизм? — я иронично засмеялась.

— Даша, прекращай это! Бери отпуск и приезжай ко мне в Киев. Я тут тебя жду! Отдохнешь, проветришься!

— Спасибо! Я посмотрю, как будут обстоять дела на работе. Если получится, приеду, — я не собиралась ехать, я думала, как возвращать Рому. — А как у тебя дела? А то я все о себе да о себе.

Мы поговорили еще несколько минут. Сквозь стекла в машине из-за капель не было уже ничего видно. Я сидела в темноте и в одиночестве, в плену своих мыслей.

* * *

А теперь немного о моей работе, которая собственно и виновата в том, что личная жизнь у меня пошла наперекосяк, и что я изменилась, как говорил Рома, в худшую сторону. Мы с Ромой были менеджерами в филиале крупной компании, занимающейся продажей строительных материалов в городе Курске. Я продавала в частный сектор, Рома был ответственен за промышленное строительство. В секторе частной коттеджной постройки наша компания специализировалась на кровельных материалах: черепица, водосточные системы, мансардные окна и т. п. В общем, продавала крыши, «крышевала» Курск. Первый год я была в депрессии оттого, что клиентов не было, проваливала планы продаж и каждый месяц ждала увольнения. Во второй год от постоянно звонящего телефона и угроз со стороны рассерженных клиентов я превратилась в невротика.

Коттеджи с дорогими крышами может позволить себе далеко не каждый, и моими заказчиками были административные чиновники, крупные бизнесмены и даже полукриминальные авторитеты. Все они были капризны и непредсказуемы, привыкли требовать, чтоб все было быстро, и срывались, если что-то вдруг шло не так, как им хотелось. А случаи бывали разные, и не всегда все зависело от меня. Порой казалось, что обстоятельства просто издеваются надо мной и моей нервной системой.

Однажды моей клиенткой оказалась очень интеллигентная, милая женщина, она не могла ходить и передвигалась с помощью инвалидной коляски. Я ездила к ней сама, и в ее большом, красивом, увешанном картинами и заставленном книгами доме мы обсуждали проекты крыши и выбирали материалы. В гостиной, где она меня принимала, на одной стене висел городской пейзаж Славинского, а на другой — бурное море Айвазовского. И, подозреваю, — это были не репродукции. Когда все было выбрано и счета оплачены, я завезла ей материалы, — всё, кроме мансардных окон. Десять больших мансардных окон по всей крыше, — отчего в мансарде смело можно было бы устраивать оранжерею. Мне не успел их доставить поставщик, сославшись на огромное количество заказов и перегруженность работы складов.

В пятницу вечером, после тяжелой рабочей недели, я расслабленно сидела в своей комнате с чашкой горячего зеленого чая и наслаждалась тишиной. О подоконник звонко ударила крупная капля, потом вторая, третья. Капли барабанили все чаще и чаще, пока дождь не превратился в ливень. Я сидела и слушала, как струи с размаху бьются в стекло, как завывает воздух, разрываемый миллионами острых водяных стрел.

Была половина десятого. Неожиданно зазвонил телефон. Незнакомый номер. И хоть к поздним звонкам мне было не привыкать, но все же в пятницу вечером, да еще и в такую погоду могли бы и поиметь совесть! Я скривила рот, но все же нажала «ответить».

— Алло. Здравствуйте!

— Здравствуйте! — прорычал в трубку мужской голос.

Он представился. Это был муж той самой богатой клиентки, которая передвигалась в инвалидном кресле. Глава какого-то банка.

— Вы знаете, что происходит сейчас у нас дома? — голос у него дребезжал, как у человека, который еле сдерживал гнев.

— Нет, — ответила я.

— Наш дом залило через дырки в крыше, где должны были стоять мансардные окна!

Я представила, как в этом прекрасном доме с его отборной библиотекой и дорогими картинами по стенам течет вода. И мне стало страшно.

— Вы не выполнили свою часть договора. Вы нанесли нам ущерб на сотни, десятки сотен тысяч! — кричал он на меня. — Я заставлю вас выплатить все издержки! Вы у меня за все ответите!

В течение получаса я заплетающимся языком оправдывалась, пытаясь объяснить, что в десять вечера в пятницу и в два последующее выходные дня я ничем не могу помочь. Поток его обвинений и способов надавить на меня был, казалось, бесконечен. Я понимала, что объективно не виновата в ущербе, который понес его дом от дождя. Прорабу на его крыше следовало бы подстраховаться и натянуть клеенку на местах будущих мансардных окон. Но, тем не менее, после этого разговора я все выходные ни на минуту не могла забыть его угроз, с ужасом думая о том, что будет, если в понедельник окна не придут.

В понедельник они пришли, слава Богу! Я сделала им доставку и вздохнула свободно. Но через двадцать минут мне позвонили: оклады к окнам были не тех размеров. Что? Как такое могло случиться? Это была ошибка поставщика. Внутренне сжавшись, я звонила, извинялась перед главой банка, извинялась перед женой, меня снова прессинговали, я ругалась с поставщиком. К концу недели пришли новые оклады. В пятницу я их доставила, в субботу утром мне позвонили и спросили, издеваюсь ли я над ними или, может, у меня есть проблемы и надо помочь? Этого не могло быть, но все же оклады опять оказались не те! Я рыдала, я не верила подрядчикам, которые монтируют окна, тут же поехала на объект, надев темные очки, чтобы скрыть заплаканные глаза. Оклады действительно были другого размера. Поставщик в третий раз подвел меня. За эти две недели я потеряла большую часть своего человеколюбия. Когда наконец были привезены правильные оклады и вместе с ними бутылка мартини в качестве извинения, мне хотелось разбить эту бутылку о голову представителя поставщика.

Или другой случай. В то же лето я продавала кровлю на строящуюся сауну. Курск — город небольшой, и все знали, что эта сауна — не что иное, как будущий бордель, и строят его бандиты. Всё с этой продажей не заладилось с самого начала. В разгар сезона не хватало материалов, не было свободного транспорта для доставки, поставщики тянули сроки. Я старалась, как могла. Когда же, в конце концов, материалы поступили клиенту, один из бандитов позвонил и попросил меня приехать на объект для серьезного разговора. Тон говорившего мне не понравился. С неспокойным сердцем я остановила свою машину у будущего дома терпимости. Ярко светило солнце, мимо люди в купальниках и с полотенцами шли на пляж. А я ждала очередных разборок. Перед выездом я попросила начальника поехать со мной, но он отказался, сославшись на какие-то дела, а по-моему, на самом деле просто испугавшись. Подъехали две черные Тойоты Камри. Как в кино, все дверцы у них одновременно распахнулись, — и из них вышли восемь мужчин бандитской наружности все в черном. Широкоплечей толпой они приблизились и обступили меня. Я оказалась будто на дне темного колодца. Сейчас мне кажется это очень смешным: чтобы запугать меня, хватило бы и одного громилы, но восемь — уже смахивало на фарс. Клиент, подойдя ко мне вплотную, говорил (точнее, кричал) много, несвязно. Запомнилась только фраза: «Что это за блевотина!» — сопровожденная жестом в сторону крыши борделя. Когда тела в черных футболках чуть расступились, я смогла в просвете между ними увидеть суть проблемы: коньки и черепица были разных цветов. В течение последующих трех дней, пока с завода везли коньки нужного цвета, этот бандит звонил мне каждые два часа, пока я не потеряла сон и аппетит.

Еще как-то раз я ошиблась в расчетах черепицы. Клиентом оказался глава администрации. Он тоже был очень уставшим и раздраженным, тоже срывался на крик и угрозы. Я ездила в какое-то далекое село, где он прятал свой коттедж от глаз журналистов. И там я полдня беседовала с ним и его подрядчиком-кавказцем, который вдруг почему-то решил, что мне можно делать непристойные предложения. Все закончилось демонстрацией владений, включающих старинную часовню и источник святой воды.

Но как бы хорошо ни заканчивались мои рабочие траблы, нервы мои расшатывались все сильней. В конце этого лета, глядя на себя в зеркало, я увидела новую упрямую складку вокруг губ, придававшую моему миловидному лицу жесткое выражение.

А сейчас была осень, апогей строительного сезона, когда все стремятся успеть до зимы закрыть свои крыши. Заказов было много. От перенапряжения я похудела и была все время в плохом настроении, — а тут еще добавилась и тошнота.

У Ромы были те же проблемы, та же нервотрепка, что и у меня. Только в тех ситуациях, когда я впадала в истерику, он прибегал к помощи алкоголя и на некоторое время вычеркивал себя из реальности. Иногда мне казалось, что эта работа дается ему даже тяжелее, чем мне. Первое время мы еще интересовались делами друг друга, старались поддержать, помочь, — сейчас разговоры о работе вызывали в нас только раздражение: «Давай только не об этом, нам что, поговорить не о чем?!» И мы замолкали, дуясь друг на друга, потому что поговорить, и правда, было больше не о чем.

* * *

Наш офис состоял из двух комнат в здании бывшего завода на окраине города. Комната побольше служила выставочным залом, в ней по стенам были развешаны стенды со стройматериалами, по углам стояли макеты крыш, демонстрирующие порядок укладки кровельного пирога, — и здесь же сидели офис-менеджер и бухгалтер. И была комната поменьше, где работали пятеро менеджеров, в том числе и мы с Ромой, и начальник нашего филиала.

Сейчас в менеджерской остались только мы с шефом. Ему был 31 год, и звали его Андрей, но из-за невысокого роста его чаще как в глаза, так и за глаза называли «карапуль». Он не обижался. Он никогда не играл в биг босса, а любил по-простому травить анекдоты в курилке. Курил он много, потому что много нервничал, много суетился, но при этом был мягок и никого ни разу по-настоящему не отругал.

— Даш, — не отвлекаясь от документов, заговорил он. — Я сейчас планирую бюджет на следующий год. Через две недели поеду в Москву его защищать. Мне нужно, чтобы ты подсчитала доход от всех своих клиентов за год и составила план: кто из клиентов останется, кто закончит стройку, кто из клиентов у тебя в перспективе. И подсчитай примерный оборот, какой ты прогнозируешь на следующий год. Но учти: в стране кризис происходит бешеными темпами, многие заморозят стройки.

— Да хоть передохнем немного, — пробубнила я себе под нос.

Андрей оторвался от бумаг и посмотрел на меня.

— Не хочу тебя пугать, но все очень серьезно. Нам придется работать еще больше, чтобы просто продержаться на плаву.

«Куда еще больше? Что станет тогда с моей жизнью?» — с отчаянием подумала я.

— Андрей, а можно задать тебе детский вопрос? — спросила я.

— Давай, — охотно откликнулся он, распрямил спину и потянулся.

— Если б ты мог выбрать одну суперсилу, какую бы ты выбрал?

Он закинул руки за голову и положил ноги на стол. Вопрос, видимо, не показался ему таким уж детским. Он всерьез задумался.

— Наверно… Наверно, я бы хотел уметь внушать мысли.

— И что бы ты внушал и кому?

— Внушал бы клиентам покупать материалы только у нас, и только самые дорогие.

— На которых маржа и бонусы повыше? Но что ты все о работе и о работе? Послушай, ведь ты бы мог стать профессиональным игроком в покер и внушать соперникам мысли о проигрыше. Сидишь, карты плохие, а сам смотришь им в глаза и передаешь мысль «бросайте карты, вам не выиграть!» Так бы ты гораздо быстрей разбогател.

— А кто тебе сказал, что у меня цель разбогатеть?

— А что тогда?

— Спасти фирму, ваши рабочие места и уровень зарплаты.

«Ничего себе, — пронеслось у меня в голове. — Альтруисты действительно существуют».

— А ты бы какую суперсилу выбрала? — спросил Андрей.

Я подумала.

— Хочу читать мысли. Так все было бы гораздо проще. Не было бы внезапных предательств, недосказанности, лжи наконец.

— Да-да, ты права, — задумался он. Но видно было, что мыслями он уже не со мной. Брови его нахмурились, и на лбу прорезалась морщинка. — Даша, подготовь, пожалуйста, до завтра отчет.

— Да, босс, конечно!

Ночь у меня выдалась бессонная. Тишину за окном нарушали только редкие капли дождя, которые били о металлический подоконник. От подушки, словно набитой камнями, ныла голова и шея, каждые пять минут я взбивала ее, — но пух опять ложился булыжниками. Руки и ноги в пустой жесткой постели никак не могли найти удобную позу, заставляя меня переворачиваться с бока на бок без надежды на спокойный сон. Безжалостно не желая отключаться, мозг снова и снова заставлял меня обдумывать одну и ту же мысль: стоит ли мне возвращать Рому? И хотя я чувствовала, что не любила его, хотя сама много раз хотела разорвать эти отношения, сейчас дурацкое чувство собственности не позволяло мне с ним расстаться. Это было унизительно и больно: осознавать, что меня променяли. И на кого? На глупую блондинку помоложе. Внезапно я вспомнила Ромины слова: «Ты постоянно всех критикуешь», — и прикусила язык. Может быть, она и не глупая. И вообще дело не в Ларисе, а в нас с Ромой. И если это я все испортила, я отпугнула его — и, сама того не понимая, подтолкнула думать о другой девушке, — то, значит, я могу и сама все исправить. Я смогу снова наладить отношения. Мне стало легче!

Но ночью мысли бесконечно острее, чем днем, они безысходнее, фатальнее. Забывшись на минуту в полусне, я вдруг вздрогнула от пронзившего меня воспоминания о Роминых поцелуях, прикосновениях его сильных рук и почувствовала панику, осознавая, что это может больше не повториться. Эта мысль повергла меня в глубочайшую пучину безнадежности и мрака. И я опять и опять твердила себе: я верну его!

А еще через пять минут, окончательно запутывая волосы, я металась по подушке от новой мучительной мысли: как, когда я стала такой мелочной и эгоистичной, чтобы удерживать мужчину только ради собственного самолюбия? Он любил. И любил по-настоящему. А я? Что я могла ему дать? Я была в состоянии только брать.

«Даша, — вела я диалог сама с собой, — посмотри на себя со стороны: ты холодная, замкнутая, у тебя сжаты зубы, ты нервная, раздражительная, коллеги почти перестали с тобой общаться. Даже добрейший Коля-программист перестал тебе улыбаться и помогать с компьютером». Но как это исправить?

Я встала с кровати и распахнула шторы. За окном была темнота. Только далеко, сквозь пелену дождя, светило несколько фонарей. На их фоне качались черные кривые ветки деревьев. Осень началась сразу с холода и слякоти. Когда все пошло не так? Я же всегда была милой, приветливой, искренней девочкой. Я же хотела помочь всем, я любила всех: людей, животных, природу, целовала ярко-зеленые только что распустившиеся листочки.

Я прошла на кухню и сделала себе горячего чаю. Надеялась, что тепло разморит меня, и я смогу заснуть. Но едва легла в постель и закрыла глаза, — все те же мысли бесконечным хороводом снова закружились у меня в голове. Бессонница вручила мне огромную ложку, которой я нещадно ела себя.

* * *

Вечером следующего дня я напросилась к Роме в гости.

Хочу здесь сделать небольшое отступление, чтобы исправить свою оплошность и все-таки обрисовать, хотя бы в общих чертах, мужчину, который заставил меня так переживать. Роме было 29 лет, он был худощавым, высоким и имел давнюю привычку сутулиться, пытаясь казаться чуточку ниже. У него были светлые глаза, русые волосы и чувственные губы, на которых часто играла ироничная усмешка. Смотрел он немного исподлобья и прищурившись, как будто боялся, что люди могут слишком глубоко заглянуть в него через широко открытые глаза. Один-два раза в неделю Рома ходил в спортзал, отчего мускулы на его руках были приятно каменными.

Порой смотрела я на него, — и даже казался он мне похожим на красавчика Сойера из сериала «Остаться в живых». Но к чему такой самообман? Рома не был настолько красив: скажу честно, ноги у него были кривоваты, походка, как у старого ковбоя, не привыкшего ходить по земле, ладони, как огромные крестьянские лопаты, да и в лице не было столько притягательной уверенности в себе, отсутствовали даже ямочки на щеках, как у Сойера. Но было у Ромы свое обаяние. По крайней мере, женщины считали его сексуально привлекательным. Я думаю, что женщины просто чувствовали его опытность и искушенность в сексуальной сфере (как-то еще в начале наших отношений Рома мне хвастался, что практика в этом деле у него до встречи со мной была достаточно обширная). И здесь мне надо бы остановиться в его описании, но я уже не могу. Он был сумасшедшим любовником! Бурный темперамент и дерзкий характер делали его страстным и нежным, так что колени подкашивались от одних только поцелуев, а его ночные ласки разбивали в пух и прах все мои самые эротические девичьи фантазии.

Была у Ромы еще очень достойная черта — он был отзывчив, и когда случались с кем-то из его знакомых неприятности, он первым бросался им помочь и даже, если надо, одолжить денег. Хотя с теми же самыми знакомыми бывал он обычно саркастичен и едок и любил подтрунивать над ними по всяким поводам.

Что ж, надеюсь, что какой-то более-менее понятный портрет у меня получился.

У Ромы была своя однокомнатная квартира в старом, советской постройки доме на Мурыновке. Он жил там один, и порой я оставалась у него ночевать. Почти год назад он затеял в квартире капитальный ремонт. Наверное, хотел, чтобы по завершении ремонта я к нему окончательно переехала. Но ремонт затянулся, заниматься им Роме было особо некогда, поэтому через год была отремонтирована только ванная, настелены полы и поклеены обои в комнате. Из мебели стояли старый диван и два кресла, которые Рома все собирался выбросить и взамен им купить новые. Но руки никак не доходили. Одежда его была сложена на кресле, на полу стоял телевизор и лежал ноутбук. Мне всегда было неуютно в этой пустой холостяцкой квартире.

Рома повернул ключ в замке, и дверь резко распахнулась от образовавшегося сквозняка. Видимо, утром перед выходом Рома поставил окно на проветривание. Осенний ветер резво пробежался по комнатам и пахнул мне холодом в лицо. Я сняла плащ. Но повесить его было некуда: Рома так до сих пор и не купил шкаф в прихожую или хотя бы простую вешалку.

— Захвачу в следующий раз с собой гвоздик и молоток, — пошутила я, вертя плащ в руках, — прибью тебе крючок у двери.

Он не засмеялся, забрал мой плащ и унес его в комнату.

— Я видела очень хорошие прихожие в интернете, — я подумала, что он мог обидеться на мою шутку, и решила обернуть ее в заботу и предложение помощи. — С зеркальными дверями. Ты сможешь видеть себя с головы до ног! Слышишь?

Он наконец обернулся ко мне и улыбнулся.

— Ты что-то перепутала, Даш. Видеть себя с ног до головы в зеркале — это не моя мечта.

Я прошла за ним в комнату.

— Там были и другие варианты. Я пришлю тебе ссылку, — посмотришь.

— Обязательно. Как скажешь, — усмехнулся он.

Окно в комнате до сих пор было открыто. Я почувствовала, как моя кожа покрывается пупырышками от холода.

— Ром, можешь закрыть окно? А то как-то очень прохладно, — попросила я.

— А по-моему, душно, — он посмотрел на меня в упор, и в его глазах забегали насмешливые огоньки.

Он дразнил меня. Он явно хотел меня раззадорить.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

— Рома, ты вчера сказал мне, что я эгоистка, — медленно проговорила я. — Я об этом думала. И вот к чему пришла. На самом деле, эгоисты мы оба. Ты хочешь одного, я другого, — и мы не можем друг другу уступить. Как вот сейчас с этим окном.

Рома все-таки закрыл форточку. Потом повернулся ко мне, поморщился и, не отходя от подоконника, будто нехотя начал мне отвечать.

— Если бы ты год, полгода, даже несколько недель назад намекнула, что тебе холодно, я бы несся закрывать это окно, переворачивая кресла, со скоростью хренова Флеша. Даша, если я сегодня и веду себя так, то все благодаря тебе, ты заставила меня тоже быть эгоистом.

«Да никто тебя не заставлял!» — хотелось мне крикнуть ему. Но я промолчала, ведь я пришла сюда не ругаться, а, наоборот, налаживать отношения. Разговор пошел не в то русло. Мне надо успокоиться и попытаться все исправить. По напряженному лицу Ромы я не могла понять, готов ли он к дальнейшему диалогу и примирению или, возможно, он уже окончательно решил для себя расстаться со мной, и будущие объяснения только вызывают у него раздражение.

— Ладно, — сказала я вслух. — Я тут купила мартини. Предлагаю выпить и немного расслабиться, а то мы, как два уличных кота, сцепились и непонятно что делим!

Я улыбнулась как можно милее и достала из сумочки увесистую бутылку.

Рома посмотрел на мартини и опять усмехнулся.

— Ну что, неси бокалы! — я постаралась произнести это весело.

Он отошел от подоконника и медленно пошел на кухню. Через пять секунд он вернулся с одним бокалом. Налил мартини и подал бокал мне. Повисло напряженное молчание.

— Ром, почему один бокал?

Он насмешливо посмотрел мне в глаза.

— Ты принесла свой любимый напиток, ты хотела его выпить. Так пей! Ты же не для меня мартини покупала. Если бы ты думала обо мне, то вспомнила бы, что я мартини не пью, я люблю другие напитки.

Я растерялась от того, что он был прав. В магазине я даже не подумала о том, чего хотел бы он. Я любила мартини, и поэтому я купила его.

— Рома, — я тщательно подбирала слова, — да, я помню, что ты любишь напитки покрепче, но я не стала покупать ничего крепкого специально, чтобы…

— Да, я алкоголик, ты права, — перебил он меня. Он сказал это равнодушно, поморщившись, словно от усталости и бессмысленности нашей беседы. Снова отошел к окну, за которым уже стояла непроглядная темнота, и остановился спиной ко мне. Разговор зашел в тупик.

Алкоголь — это был наш вечный камень преткновения. Когда Рома пил, он вел себя неадекватно. Он не умел вовремя остановиться и уехать с вечеринки без скандала и позора. Каждый корпоратив или день рождения превращался для меня в ад. Он мог заснуть в углу в чужой прихожей или раздеться и демонстрировать всем свои бицепсы, или еще хуже, — кого-нибудь оскорбить и затеять драку. Почему с ним, в общем-то добрым и отзывчивым парнем, такое происходило, я не могла понять. Когда он напивался, я посылала его ко всем чертям и уезжала, чтобы не сгорать от стыда за тот бред, что он вытворял.

Я глухо спросила:

— Зачем ты это делаешь, Ром?

— Что делаю? Пью? — он даже не повернул головы.

— Не оставляешь мне шансов. Ты же видишь, как я всеми силами пытаюсь наладить отношения, переношу твои уколы… А ты каждую мою попытку рубишь на корню. Ром, если ты хочешь расстаться, скажи прямо. Что ты уходишь от разговора?

Наконец он повернулся и дал волю эмоциям:

— От какого разговора? Я не понимаю, о чем ты хочешь со мной поговорить. Ты ведешь светские беседы про окно и мартини, я отвечаю тебе, как могу. Прости, что я сегодня совсем не любезен. Ты говоришь, расстаться? — он начал возбужденно мерить шагами комнату. — А мы когда-то по-настоящему были вместе? Я два года, как дурак, бегал за тобой, а ты иногда свысока, когда была в хорошем настроении, позволяла любить себя! Я выдохся уже весь, понимаешь? Да мне уже все друзья говорят: Рома, перестань себя изводить! Разве я не вижу, как ты ко мне относишься, что ты на самом деле считаешь меня ублюдком и мразью!

Я сжалась в кресле, шепнув на это лишь:

— Рома, я даже слов таких не знаю.

— Ты ни разу не простила мне ни одной ошибки, — его прорвало, и он захлебывался словами, выплевывая их на меня. — Я только споткнусь — ты первая смеешься и смотришь на меня, как на придурка, а я себя полным дерьмом чувствую! Я из кожи вон лез эти два года, чтоб у нас с тобой что-то получилось. Но куда мне, плебею и алкоголику! Даша, как же ты умеешь презрительно посмотреть! Ты бы видела этот свой взгляд со стороны! Мне после него хотелось только забыться, напиться и сравнять себя с навозом, каким я и был в твоих глазах.

Он сел в кресло, выпил залпом мартини из моего бокала и снова замкнулся в себе. Опять возобновилось тягостное молчание. Я пожалела, что пришла.

Некоторое время никто не проговорил ни слова.

— Я никогда не считала тебя навозом.

Он усмехнулся.

— Даш, у тебя есть какая-то психологическая проблема: ты отделена стеной от мира, от людей. То ли ты считаешь себя лучше других, то ли вообще других людей не замечаешь. Ты не прощаешь людям обычных земных недостатков: тупости, неудач, слабости, зависимости. Даша, а вот нет идеала, — не найдешь ты! Ты живешь в каком-то своем иллюзорном мире, которого не существует! Еще и этот твой «Серебряный век»! Такое ощущение, что мертвых ты любишь больше, чем живых! Хотя и они тебе нужны только для собственного «внутреннего мира», осознания своей начитанности, просвещенности. Ты зациклена на самой себе!

Он замолчал на секунду, чтобы передохнуть и подыскать дальше слова.

Слабо улыбнувшись, я сказала:

— Я спросила у всех своих подруг — и они сказали, что я не эгоистка.

Он хрипло засмеялся.

— Мне тоже друзья, когда я их спрашиваю, говорят, что я не дебил, но я-то знаю, что это не так!

— Как ты самоироничен… — у меня остался последний вопрос к нему. — Ром, ты сейчас так красиво разобрал по косточкам мой высокомерный эгоистичный характер. И получается, что именно я все испортила. Может быть, так и есть. Но существует одна деталь, которую ты почему-то обходишь стороной. Ее имя Лариса. И она тебе явно нравится. Я знаю, что ты подвозишь ее домой после работы, уж не знаю, чем вы там еще занимаетесь…

Его кулаки сжались, а на шее выступили крупные вены.

— Ничего у меня с ней нет! И ни разу ничего не было, даже мысли! Ты так ничего и не поняла! — он обхватил свою голову руками, сделал два очень глубоких вздоха, потом резко снова принялся шагать по комнате. — Даш, я так тебя любил! Я руки себе до крови кусал, ночами не спал, головой о стену бился из-за того, что ты меня не любишь! Мне так плохо было! Но у тебя нет сердца! До тебя невозможно достучаться! Ты вообще любить не умеешь! Я разлюбил тебя! Всё! Даш, уходи лучше, прошу!

Я испуганно наблюдала за его передвижениями по комнате, ошалев от его крика. Вместо того чтобы встать, я еще больше вжалась в спинку кресла.

— Уходи! — он подлетел ко мне и своей огромной ручищей хотел поднять меня из кресла.

Я инстинктивно дернулась, как будто уклоняясь от удара. Он понял, что напугал меня, убрал руки и, чеканя слова, произнес:

— Даша, я прошу тебя, пожалуйста, поезжай домой!

Я не шевелилась. Он сделал шаг в сторону от кресла и показал на выход. Я встала, взяла свой плащ и вышла за дверь.

Я ехала домой со смешанным чувством горечи из-за того, что сделала ему больно, и удовлетворения от того, что он меня так сильно любил. Я снова прокручивала в мыслях его едкие слова. И он был не прав! От обиды он хотел унизить, оскорбить меня. Но, Рома, ты был несправедлив!

Я умею любить! Лет с двенадцати я чувствовала в себе огромную способность любить, моя душа разрывалась от переполняющего ее чувства. Я знала, что буду отдавать всю себя любимому человеку, я буду благодарна за каждую минуту рядом с ним, за каждое прикосновение и каждый взгляд! И я ждала, ждала этой встречи, любовь душила меня ночами, и я плакала от невозможности выплеснуть ее, подарить кому-то. Я писала стихи, танцевала, красила волосы — всё ради любви. Много лет. Просто, Рома, это оказался не ты! Я не виновата, что так получилось. Просто, это не ты! Прости!