Обыкновенная трагедия

Часть первая

1. Дорога в город

Тряский автобус гнал по раскаленному шоссе по направлению к большому городу у подножья высоких гор. По сторонам все чаще встречались здания, дворы, заборы и вывески. Город был все ближе. Молодая девушка смотрела в окно, прижав щеку к пыльному стеклу. Временами ее чуть полное лицо освещалось улыбкой, взгляд был теплым и глубоким, но через мгновение вдруг становилось озабоченным, полные губы поджимались и резкая морщина прорезала высокий лоб.

Мария впервые за свои девятнадцать лет уезжала из дома. Автобус с каждым махом колес все дальше отдалял ее от матери, младшего брата, их южного городка у границы, и от привычной жизни, оставленной у пыльного вокзала. Сердце ее гулко стучалось, а на глазах то и дело выступали с трудом сдерживаемые слезы.

Многие годы втайне от матери Мария мечтала, что однажды сможет уехать из дома в большой город, найти там новую жизнь и оставить в прошлом их поселок с его унылым и бедным существованием. Но сейчас, когда перемены столь внезапно наступили, ее охватили смешанные чувства. Марии то хотелось выскочить из автобуса и бежать домой, к маме и брату, обнять их и просить прощения за то, что оставила их. Но в то же время было волнительно и радостно от исполнения давней мечты, от предвкушения долгожданных перемен.

Вид за окном стремительно менялся. Дорога превратилась в широкое разделенное надвое шоссе, обставленное рядами высоких фонарных столбов. По сторонам потянулись одноэтажные пригороды, а вдали сквозь сизую дымку утреннего тумана и смога показался город. От зрелища бесконечного океана домов, расплывшегося от самых предгорий ниже по долине на душе у Марии стало светлее и грусть расставания рассеялась.

Автобус ехал все медленнее, пока совсем не остановился, завязнув в плотном потоке машин. Автомобили фыркали моторами, гудели железными боками, изрыгали фонтаны синего дыма и нервными рывками дергались вперед. То и дело между водителями разыгрывались автомобильные сражения. Случалось, что замешкавшись, один из водителей оставлял впереди себя непозволительно большой кусок свободной дороги. Возможность продвинуться на несколько метров вперед моментально провоцировала одного из водителей из соседних рядов занять кричащее пустотой место. Акселератор выжимался на полную, круто выворачивался руль и соперник выкидывал корпус своего автомобиля впереди того, кому по праву принадлежало пространство, который, опомнившись, тоже давал по газам в попытках не позволить сопернику встать перед собой. Если выигрывал первый, то поражение второго было унизительно, как не сумевшего отстоять свои права на дороге. Зубы мужчин стискивались в скомканных ругательствах и машины двигались еще плотнее, чтобы не позволить случится подобному вновь.

Мария достала из кармана листок бумаги и в который раз перечитала подробные инструкции, написанные ее матерью аккуратным учительским почерком. Все было ясно: доехать до вокзала, найти нужную маршрутку, добраться до рынка и на месте найти столовую тети, младшей сестры матери. Уже месяц назад сестры договорились отправить Марию туда работать. Тетя жаловалась, что не могла найти надежных работниц, что устала от легкомысленных девушек, которые обманывают ее с деньгами и часто не выходят на работу. И когда мать девушки предложила сестре отправить работать свою дочь, та с готовностью согласилась, помня честность и покладистость племянницы. К тому же семье нужны были деньги. Того, что зарабатывала мать, продавая сигареты на лотке у вокзала, и дочь, моя тарелки в придорожной столовой, едва хватало на пропитание. А также быстро растущему подростку — брату требовалось все больше денег на школу и на одежду. В городе Мария могла заработать намного больше и высылать деньги домой. Поэтому посовещавшись в кругу семьи, было решено ехать.

По мере того, как автобус продирался в чрево шумного города, Мария чувствовала себя все уверенней. К ее удивлению, ее не пугали толпы спешащих по свои делам людей, незнакомые улицы с высокими домами и хаос уличного движения. Она с жадным восторгом смотрела вокруг, пытаясь каждой клеткой своего тела впитать новый для нее дух огромного мегаполиса. Все, что она видела, так не походило на то, к чему она привыкла, так отличалось от ее пыльного умирающего без работы поселка, словно выброшенного на обочину дороги сапога, потерявшего пару. В этом городе всем было место. Она видела таких же, как она, приезжих из поселков: все как один с темной дубленной солнцем кожей на угловатых лицах, в мешковатых одеждах, приземистых и неулыбчивых провинциалов, промышлявших торговлей. Среди них замечала высоких и бледных городских, брезгливо шагающих по замусоренным тротуарам. Мария с особым интересом смотрела на молодых девушек. Некоторые из них были красивы той продуманной красотой, которая только и достигается комфортом больших городов: надменные лица с ярко накрашенными губами, длинные блестящие волосы, изящная одежа, и тонкие туфли на высоких каблуках. Они выходили из больших зданий и садились в поджидающие их машины, не обращая внимания на восхищенные или завистливые взгляды вокруг.

Мария с легким смущением взглянула на свою одежду. Она и эти девушки были как жители разных планет. У нее никогда не было возможности иметь красивую одежду и обувь, ухаживать за внешностью. Сколько она помнила, ей приходилось носить дешевые и практичные вещи, которые они с матерью покупали на местном базаре, и полностью пренебрегать косметикой. Но это не расстраивало Марию. Она твердо знала, что ей не нужна дорогая одежда и косметика на лице, чтобы нравится людям. Она была уверена, что внешняя красота лишь на мгновение может привлечь внимание, и что только будучи добрым и честным человеком можно заслужить настоящее уважение и любовь.

Эта девушка была из того редкого сорта людей, которые способны одним своим появлением внести ощущение радости и теплоты, точно луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тяжелое зимнее небо. Никто не смог бы ясно объяснить, что особенного было в ней. Она не была безусловной красавицей, но вся ее внешность и манера вести себя естественно и искренне невольно выделяли ее из толпы. У нее были правильные черты лица, за исключением больших темных глаз, расставленных чуть шире, чем того требовалось для красотки, немного припухшие губы и женственная фигура, которую она носила легко и изящно. Ее руки могли коснуться собеседника, очень нежно и деликатно, что казалось прикосновением первых снежинок поздней осенью. Она предательски вспыхивала при смущении, заразительно смеялась и говорила тихо, чуть торопясь, с придыханием, иногда неловко подбирая слова.

Никто не знал злости или зависти Марии. Она была добра и бескорыстна, чем многие пользовались. Другой бы подумал, что она глупа и наивна. Но глупость ее выражалась лишь в беззащитном незнании множества хитросплетений обстоятельств, которые встречаются в жизни, но которые узнаются лишь с опытом. Да и в том, что она верила людям и не могла допустить, что двигать поступками может быть что-либо кроме доброты, сочувствия и любви. Поэтому встретив подлость других, она не злобилась, а прощала человека за его поступки, сама находя им оправдания. Благодаря своему открытому и добродушному характеру, девушка источала притягательную силу, к которой, осознанно или нет, притягивались окружающие люди. Простоватые и приземленные деревенские девушки чувствовали очевидную непохожесть Марии, ее обескураживающую непрактичность, и тянулись к ней, стараясь дольше и ближе находиться в особом сиянии, окружающем девушку. Но, несмотря на это, ни одну из них она не могла назвать другом с тем пониманием, с которым говорится о человеке, глубоко и искренне разделяющим и понимающим переживания другого. Попытки отыскать душу, играющую в схожей с нею тональности, были безуспешны и каждые отношения кончались непониманием, а нередко и предательством.

Казалось странным и противоестественным само существование такого человека в среде, где Мария родилась и выросла, и при тех трудностях, с которыми ей пришлось мириться. Ее детство прошло быстро. Только как ранние воспоминания она помнила как спокойно и радостно было в их доме. В то время был жив ее отец, а мать была молода и красива. Они все много смеялись и родители строили планы и думали о будущем. Но вскоре после того, как родился брат, отец потерял работу и смех пропал из дома. Матери пришлось снова выйти на птицефабрику, чтобы у семьи был хотя бы скромной источник дохода. Тяжелые трудовые смены и забота о двух детях полностью поглотили женщину и быстро истощали ее силы. Отец же, словно потеряв стержень, на котором держалась его жизненная воля, начал пить.

Со временем становилось только хуже. Шли годы и их некогда дружная и счастливая семья превратилась в стремительно тонущее, терпящее бедствие судно. Девушка со страхом и недоумением смотрела на своего отца. От любимого человека оставался лишь бледный призрак того, кого она хорошо знала и любила. Теперь же перед нею был жуткий незнакомец, чужак с маской отца на лице, сшитой так грубо, что лишь общие черты напоминали знакомый образ. Он все чаще спал пьяным сном на старом кухонном диване, разбросав грязную одежду, и тошнотворный дух алкоголя разливался вокруг, въедаясь в стены и мебель комнаты. Проснувшись, он злобно кружился по дому и двору, раздраженно громко ругался за мелкие и часто надуманные проступки домашних. Потом он уходил куда-то и приходил поздно ночью смертельно пьяный, а Мария еще долго слышала из своей спальни доносящиеся из кухни его резкие истеричные выкрики, заглушающие жалобные причитания матери.

Пока мать работала на птицефабрике, а отец опускался все ниже, Марии, восьмилетней девочке, самой приходилось смотреть за маленьким братом. Каждое утро мать уходила на работу. Она с гримасой мучения и со слезами в глазах обнимала младенца, полагаясь на несвоевременно взрослеющую дочь. Едва заслышав последний звонок в школе, Мария без оглядки бежала домой за оставленным по утрам наедине с отцом ребенком. Прибежав, она часто заставала младенца истошно кричащим в люльке и измазанного в вывалившимися из пеленок экскрементами. Отец, как правило, спал, заливаясь храпом после вчерашней попойки, или вовсе мог оставить дом, прихватив с собой то, что можно продать для бутылки спиртного.

Иногда после особо тяжелых запоев отец словно просыпался из темного забытья. Он переставал пить, обещал матери исправиться и снова говорил им нежности. Прежний, настоящий отец, к их робкой радости, возвращался, и зыбкое спокойствие приходило в дом. Мать, окрыленная надеждой, готовила ужин, пытаясь сделать его как можно вкуснее в попытках угодить мужу. Дочь, стараясь не шуметь, выметала и вымывала комнаты, будто стараясь очистить их от гадкого прошлого и впустить хорошее новое. Но через несколько дней все начиналось снова, отец вновь начинал пить и липкий тревожный мрак снова смыкался мрачными сводами над их маленькой и несчастной семьей.

Через несколько лет, когда девочке было одиннадцать, отец умер от приступа. Мать, скромная, тихая и добродушная женщина, безропотно и умело провела небольшие похороны. На ее исхудалом бледном лице с огромными темными кругами под глазами, несмотря на горе и обрушившиеся хлопоты, появилось неожиданное выражение едва заметного облегчения. Изможденная, оцепенелая, истерзанная внутри и снаружи, она как больной после долгой схватки с тяжелой болезнью встречала первые дни долгожданной ремиссии. Мария ясно ощущала этой новое состояние матери и не могла подавить в себе настойчивый голос осуждения. Но в то же время она почти по взрослому понимала, что осудить свою мать ей не за что, и со временем примирилась с утратой.

Думая о матери, брате и о прошлом оставленным далеко дома, Мария задумчиво смотрела на мельтешение зданий, машин и лиц за окном автобуса. Внезапно ее мысли прервались картиной, разыгранной прямо напротив нее, как в экране большого телевизора. Мария увидела салон большого автомобиля, остановившегося рядом с автобусом. Молодой мужчина держал одну руку на руле, а другой накрыл ладонь девушки, сидевшей справа. Она, обернувшись назад, с нежной улыбкой смотрела на двух маленьких девочек. Мария не могла слышать ни звука, но было ясно, что девочки, не старше пяти лет, наперебой рассказывали что-то родителям и смеялись. Пухлые ручки описывали в воздухе фигуры, глаза театрально выпучивались, а ножки подергивались от возбуждения. Мужчина переводил взгляд между зеркалом заднего вида, где отражались девочки, и девушкой справа, и нежно поглаживал ее руку. Мария, оцепенев, заворожено смотрела на неожиданную сцену, на случайно вырванную открытку из чужого мира с мгновениями подсмотренного счастья. Но тут перекресток ожил, машины пришли в разбуженное движение и картинка уплыла вперед, исчезнув в потоке железа и выхлопных газов. Видение было мимолетным, но сильнейшее ощущение разлившегося внутри тепла охватило Марию. Ее переполнила радость за тех людей в автомобиле. Это существует, подумала она. Полюбить, стать женой, матерью, вот оно главное. Ради этого стоит жить и к этому стоит стремиться. Мысли девушки прояснились, мир вокруг приобрел поразительную четкость и Мария почувствовала невероятное возбуждение и воодушевление. Она вдруг поняла, без сомнений и неуверенности, что у нее все получится. Она будет счастлива и ее ждет светлое будущее. То, что случилось с ее родителями, не должно случится с нею, и она сделает для этого все от нее зависящее.

2. Ничего личного, только бизнес

Как только автобус с усталым выдохом натруженных двигателей наконец остановился на городском вокзале, все вокруг Марии пришло в неистовое движение: пассажиры принялись торопливо собирать вещи, наперегонки вытаскивать из автобуса тяжелые тюки и взволнованно выкрикивать имена встречающих. Водоворот из суетящихся людей и вещей наконец выкинул девушку на гудящую улицу, где она почти сразу отыскала нужную маршрутку, которая направлялась к центральному базару, где жила и работала ее тетя.

На одной из остановок в маршрутку зашла смуглая женщина в серой грязного цвета куртке с маленькой девочкой за руку. Мария уступила ей свое место. Женщина без слов благодарности посадила на кресло девочку, оттолкнув девушку в сторону своим грузным объемным телом. Они с девочкой были похожи, как походят мать и дочь. Но девочка, в отличие матери, была само изящество и нежность. На ней было одето приталенное красное платье, а в волосах блестела заколка в виде парящей бабочки. Женщина то и дело заботливо наклонялась к дочери, поправляла большими руками оборки кружев, что-то нежно шептала ей на ухо, на что девочка звонко смеялась. Угловатые массивные черты лица матери выражали нежность и любовь, а голос переливался мягкими интонациями. Но стоило женщине оторвать взгляд от дочери, ее лицо становилось суровым и неприветливым, она тяжело косилась на окружающих из-под нависающих век и всем своим видом демонстрировала готовность защищать себя и дочь от любого посягательства со стороны.

Когда автобус в очередной раз свернул с одной улицы на другую, женщина внезапно дернулась, подозрительно осмотрелась в окно и резко протянула громким рыком.

— Эй!!! Ты куда едешь, баран?!!

— На базар, по маршруту, — хладнокровно ответил под нос водитель, пропуская оскорбление, но яростно пнув на газ, отчего стоящие пассажиры опрокинулись назад и еще сильнее вцепились в поручни.

— Сорок шестой прямо ходит, ты что выдумываешь?!! — продолжала свое женщина, еще сильнее повышая голос.

— Сестра, я не знаю на чем едешь ты, но я с утра вожу сорок пятый, — с самодовольной издевкой ответил водитель и резко остановил маршрутку, — ты бы на номера хорошо смотрела, сестра… выходи тут, сорок шестой следом идет…

— Вокзальная девка тебе сестра. Номера свои как попало пишут, ничего не разберешь, не поймешь, что там у него, «шесть» или «пять»!!! — она возмущенно оглянула других пассажиров, ища поддержки, но нашла лишь безразличные спрятанные по сторонам взгляды.

Женщина решительно, как ледокол, растолкала плотно стоящих на проходе людей и пробралась к двери, крепко держа девочку за руку.

— Открывай! — она с силой дернула за неподдающийся рычаг пневматической двери.

— Деньги за проезд заплати, потом открою, — ответил водитель и повернул голову в сторону женщины.

— Какой проезд, скотина?!! Мне на сорок шестой нужно!!! Зачем я тебе платить буду?!! — вскрикнула та.

— Половину города проехала и платить не хочешь?!! Я что, тебя бесплатно возить должен?!! Дверь не открою, пока не заплатишь, — отрезал мужчина, упрямо отвернувшись в сторону.

— Если я каждому дураку платить буду, то что самой останется?!! Я может эти деньги сама сегодня не заработаю! Я сказала, что не буду платить!!! Открывай, сейчас же!!!

Водитель демонстративно выключил двигатель и автобус замер. Внезапно в переполненном людьми салоне автобуса стало неестественно тихо, чтобы через несколько мгновений взорваться гвалтом людского возмущения. Пассажиры принялись наперебой выкрикивать недовольства, усиленно жестикулировать руками и хмурить лица, пылающие праведным гневом.

— Заплатите ему, ехать нужно, на работу опаздываю! — вопила молодая девушка с задних рядов, кривя ярко накрашенные губы на прыщавом лице.

— Он прав! Плати! Проехала половину маршрута! Сама виновата, что не на тот автобус села! Теперь других крайними делаешь! — высоким истеричным голосом кричала другая.

— Брат, отпусти ее! Что тебе эти копейки, богатым сделают что ли?!! — уговаривал водителя худой мужчина, стоящий в проходе.

Водитель молчал. За прикрытой тканью перегородкой была видна только его заскорузлая рука с темными от автомобильной сажи пальцами. Рука в нервном тике подергалась на рычаге смены передач.

Виновница скандала крепко прижала к себе дочь. Ее, кажущееся высеченным из камня, лицо выражало непреодолимую злобу и настойчивость.

— Пусть хоть треснет тут, но платить не буду!!! Пусть весь день стоит, мне все равно!!! — как вердикт медленно и громко отрезала женщина, широко расставляя крупные, как столбы, ноги.

Почти физически ощущалось как электрические импульсы с нарастающей силой проходили по воздуху в тесном и душном салоне. Люди возмущались все сильнее, выкрикивали ругательства и просьбы то в адрес водителя, то к упрямой женщине. Но обе стороны оставались непреклонны. Мария была зажата между женщиной с девочкой и остальными пассажирами, словно застигнутая врасплох на арене чужого боя, и яростные реплики, выкрикиваемые сторонами, проходили сквозь нее как пули, заставляя ее почти физически чувствовать страдания от каждого проносившегося мимо слова. Девушка поймала взгляд округлившихся от испуга глаз девочки, прижимающейся к плотному телу матери. Они смотрели друг другу в глаза, без слов обмениваясь мыслями и понимая, как катастрофически дискомфортно им обоим было находится в раскаленной агрессией атмосфере.

Девушка осознавала, что каждая сторона конфликта имеет свою правду. Водитель имел право получить деньги за свой тяжелый труд. Упрямая женщина тоже заслуживала сочувствия, оказавшись в затруднении и не желающей платить больше, чем рассчитывала. Даже пассажиры, оказавшиеся заложниками чужого недоразумения, были обоснованно недовольны возникшей задержкой. Все, кто был в автобусе, были тут ради заработка, и никто ради праздного удовольствия. Всем нужны были деньги, чтобы прожить еще один день. Все были такие же, как и Мария, провинциалы, многие, скорее всего, — земляки. Но нужда ожесточила людей. Как это бывает, в условиях выживания каждый был сам за себя и надеялся только на свои силы. А полагаться на милость других было недопустимое заблуждение.

Наконец, когда воздух в автобусе казалось раскалился до состояния, предшествующего немедленному взрыву, Мария, не выдержав напряжения, вскрикнула.

— Дядя, я заплачу, вот возьмите деньги! — ее неожиданный возглас оборвал поток ругательств. Она дрожащей рукой достала из кошелька мелочь и протянула водителю. — Пожалуйста, откройте дверь, пусть они выходят!

Все, кто был в автобусе, как один, недоуменно уставились на нее, как на диковинного зверя. Водитель недовольно выхватил монеты и пересчитал.

— Тут за одного, а за вторую кто платить будет?

— Да, конечно, простите, сейчас, — Мария кинулась собирать деньги на второй билет, неловко выронила кошелек на грязный пол, подняла, и, наконец, справившись со смущением от всеобщего внимания, протянула деньги водителю.

Водитель взял монеты, звонко бросил их в свою сумку, потянул ручку на себя и пассажирская дверь открылась. Женщина, что-то недовольно ворча под нос, вышла, таща девочку за руку. Двигатель завелся и маршрутка двинулась вперед. Пассажиры все еще осматривали девушку, кто надменно цокая, кто со снисходительной ухмылкой, но вскоре потеряли к ней интерес, отвернулись в окна, и в салоне снова стало тихо.

Тем временем, они подъехали к городскому базару…

3. К базару, к базару!!!

Наверное, все базары мира одинаковы. Ведь они, как ничто более, так неприкрыто и откровенно отражают сущность нашего времени, задерганного конкуренцией, изможденного жаждой наживы и оглушенного рутинной суетой. Базары есть в каждом государстве. Небольшие, аккуратные, будто сувенирные, как ловкая затея, созданные больше для экзотики, чем для наживы — в процветающих обществах. И огромные, грязные, шумные, средоточия болезненной активности — в более бедных и неразвитых. Такие базары словно современные вавилоны с вытоптанной до глянца миллионами ног землей, где людская энергия, не найдя других форм реализации, выталкивается на просторы диких прилавков, переливается и пузырится токсичными оттенками всех цветов радуги.

Центральный городской базар был колоссален в своих размерах. Как жирная клоака, он расплылся на многие пространства у нижнего края города, год от года пожирая все новые территории вокруг, вместе с жизнями населяющих их людей. Базар состоял из множества отдельных рынков, соединенных проходами, но в целом представлял собой единый спутанный лабиринт торговых рядов до отказа забитых людьми и товаром. Этот грохочущий, скрипящий, чадящий механизм, будто составленный из множества плохо подогнанных друг к другу шестеренок, оживал как фантастический демон каждым ранним утром каждого дня, и все благодаря напряжению мускулов рук и ног, и глоткам тысяч ртов людей, его населяющих. Каждую секунду полноводные реки покупателей свежей кровью вливались в жернова базара через несколько ворот, потом разделялись на ручейки по узким рядам, чтобы через некоторое время снова слиться или заблудиться в завихрениях поворотов и тупиков.

Базар стоял тут давно, кажется, что целую вечность. Ведь представить сложно, чтобы столь обширная и сложная система сооружений могла быть построена быстро. Но все началось лишь около двух десятков лет назад, когда администрация города решила выделить небольшой участок земли для продавцов одежды. Со временем торговцев и покупателей становилось все больше, хаотично пристраивались новыми рынками прилегающие пустыри, пока базар не превратился в крупнейший торговый центр региона, где наживались состояния и находили работу тысячи приезжающих на заработки людей.

Работа на базаре находилась для всех, для большинства малооплачиваемая, но позволяющая каждому получить свой кусок хлеба. На вершине пирамиды находились владельцы рынков и складов. Они снимали самую обильную пену с бурлящего деньгами базара. Задача этих людей заключалась лишь в регулярном собирании платы с торговцев и арендаторов, и, изредка, в поддержании вверенных структур в состоянии, минимально достаточном для их дальнейшего функционирования. Они были неприлично богаты и их капитал стабильно рос, невзирая ни на какие потрясения, случающиеся за стенами базара. Дальше в пищевой цепи шли оптовые поставщики, скромно спрятавшиеся в прохладе крытых складов. Они не связывались с розницей и без шума делали деньги, продавая товар крупными партиями мелким реализаторам. Наконец были сами розничные реализаторы, рядовые солдаты пехоты торговли, его пыльные ступни. Денег у них было меньше, чем у первых и вторых, но их бизнес был прост и не затратен. Всю эту торговую армию обслуживали когорты обслуживающего люда. Они убирали мусор, носили грузы, готовили еду, парковали автомобили и успокаивали редкий зуд совести, принимая подаяние.

Почти посередине базар разрезала единственная дорога, ведущая в город. Она с раннего утра и до позднего вечера была переполнена транспортом. В самые жаркие часы-пик путь от одного конца базара до другого, длинною не более пяти километров, занимал около часа, сводя пассажиров с ума и истощая их жизненные силы. По краям часть дороги занимали ряды припаркованных автомобилей, поставленных так плотно, что пешеходам приходилось сходить с тротуара на обочину, рискуя в лучшем случае испачкать одежду о железо проезжающих мимо машин, а в худшем — быть сбитым одной из них.

Энергия множества людей, отчаянно пытающихся заработать, создавала тут атмосферу нервозной суматохи. На базаре все куда-то торопились, ругались, пихались и пропихивались. Лица людей были серы, напряжены и суровы. То и дело вспыхивали огоньки ссор. Некоторые из них быстро затухали, а некоторые разгорались до неприлично скандальных и крикливых баталий. И даже небо было неблагосклонно к этой земле. Воздух тут почти всегда был грязен, насквозь пропитанный вонью выхлопных газов, и дуновения ветра, бывало, не доносилось чтобы развеять ядовитый туман.

Зарабатывать на жизнь торговлей на базаре было делом стойких. Летом между рядами из грузовых контейнеров, кое-где прикрытых заплатками пластиковых навесов, воздух прожаривался до состояния удушающего марева. Истекающие потом и хватающие ртом разреженный воздух торговцы безуспешно спасались включенными на полную мощь вентиляторами. Зимой же на рынках было смертельно, оглушительно холодно. Металл контейнеров и недостаток солнечного света превращали ряды в промозглые могильники. Силуэты продавцов увеличивались вдвое под слоем теплых курток и свитеров, руки заматывались в варежки, а ноги обувались в неуклюжие унты. Но люди привыкали. Базар давал работу и возможность выжить. Сменялись сезоны и трудности становились привычными. Жизнь людей шла своим чередом.

Мария прошла через одни из ворот и тут же утонула в водовороте людей, потащившем ее вглубь базара. Она никогда не бывала в таком людном и шумном месте, и ее голова закружилась от шума и суеты вокруг, лишив ориентации. Ногу девушки дважды переехали громыхающими железными тележками проносившиеся мимо носильщики. С горловым рыком они кричали «Дорогу!», но она не успевала вовремя отскочить. И теперь одна туфля была измазаны грязью, а нога болела от ушиба. Также она то и дело сталкивалась с раздраженными спешащими покупателями и с торговцами мелким товаром и их переносными лотками. Аромат дымных мангалов с гирляндами жареного мяса и дух свежих лепешек, приправленных луком, из глиняных печей, сводили спазмами голодный живот. Ее одежду то и дело тянули немытые руки экзотического вида женщин с грудными детьми на руках, калеки и нищие самого разного вида, жалобно просящие подаяния. А из замусоренных, воняющих мочой тесных закутков между рядами на нее исподлобья смотрели опасного вида мужчины, пряча взгляд и огоньки сигарет в ладонях — базарные карманники и аферисты, высматривающие очередную жертву.

Вконец растерявшись и потерявшись, Мария уже отчаялась найти нужное место самостоятельно и достала телефон для того, чтобы просить помощи тети. Но внезапно, когда она вышла на открытое место, заведение родственницы предстало перед ней всей неказистостью своего фасада, к радости и облегчению девушки.

Столовая находилось возле самых старых рядов базара у широкого прохода между рынками. Небольшое строение представляло собой переоборудованный грузовой контейнер, обшитый листами покрашенных в зеленое деревянных досок. В нем было вырезано два узких окна и вставлена пластиковая дверь. Громоздкая вывеска с претенциозным и несуразным названием украшала строение. Мария вошла в душное помещение столовой и увидела женщину, сидящей к ней спиной за одним из столов, с ворохом бумаг и калькулятором, в которой узнала родственницу. Ее тетя была коренастой высокой женщиной средних лет. На ней был запачканный пятнами жира некогда белый передник, а седеющую голову стискивал красный платок. Когда открылась входная дверь и Мария вошла в помещение, женщина рывком повернулась к девушке.

4. Тетя

— Здравствуйте, тетя, — улыбнулась родственнице Мария.

— Ааа, это ты! Что-то долго едешь! Все утро тебя жду. Шлялась по городу что ли? — женщина подозрительно прищурилась на девушку через оправу толстых, подвязанных ниткой у сломанной дужки очков.

— Нет, тетя, — Мария вспыхнула от смущения, — сразу с автобуса сюда, долго ехали…

— Смотри! Будешь шастать, обратно матери отправлю. Ну садись… рассказывай… Как сестра? Братишка? Бездельничает, наверное, паршивец, на шее у матери?

Девушка села за шаткий стол напротив родственницы. Она чувствовала себя неуютно под бесцеремонным пронзающим взглядом тети, внимательно изучающим каждый сантиметр ее наружности. Румянец залил ее щеки, выдавая неловкую стыдливость.

— Мама хорошо, болеет иногда, но держится. Братишка в пятый класс пошел, совсем взрослый стал… Вы сами как? — вежливо спросила девушка, опустив голову, и боясь взглянуть в лицо женщине.

— Шевелюсь понемногу. Спасибо, что спросила, племянница… — выдавила из себя женщина, сделав особое саркастическое ударение на слово «племянница», — Значит вам деньги нужны… — больше с утверждением, чем с вопросом продолжила она, — ну так заработаешь, если дурой не будешь. Вот тут работать и будешь, — она широким жестом обвела помещение мозолистой ладонью.

В заведении было пять деревянных столов покрытых густым слоем грязи и застывшего жира. На каждом лежало по листку меню, запаянному в прозрачный пластик. В глубине помещения виднелось квадратное отверстие на кухню, откуда доносилось шипение готовящейся еды. Над потолком висел облепленный мухами вентилятор, разгоняющий по сторонам запах жареного лука. За двумя столами, низко уткнувшись в глубокие тарелки, сидели несколько мужчин — посетителей. Они сосредоточенно поглощали красноватый бульон с лапшой большими алюминиевыми ложками, наспех вытирая потеющие лица, и не обращали внимания ни на что вокруг.

Женщина продолжала внимательно изучать девушку, сложив шершавые ладони в замок и покручивая кругами большие пальцы, потом разомкнула руки и хлопнула ладонями об стол, решив про себя некий вопрос.

— Ладно. Пусть будет так. Посмотрим, что выйдет. Некогда мне сейчас с тобой сплетни гонять. Ничего в работе сложного нет. Мать твоя говорила, что ты в столовой работала, так что должна справиться, — женщина встала, по-старчески опершись на колени, и властным голосом раздала указания, — на кухне работает повар, разговаривать с ним не лезь, он немой. Принимаешь заказ, относишь ему через окно, разносишь тарелки, берешь деньги и убираешь со стола. Уборка за тобой. На улице, если нужно, тоже подметешь. Ничего сложного, и мартышка справится. Деньги будешь отдавать мне. До копейки! — женщина угрожающе повысила голос, — я буду все проверять, счета сравнивать. Найду недостачу — сначала отработаешь, а потом пну под зад так, что полетишь обратно домой к маме. Даже на автобус тратится не придется. Мне тут воровки не нужны. Тебе все ясно? Справишься?

— Да, да..тетя, конечно справлюсь, мне все понятно, — запинаясь ответила девушка.

— Если понятно, то приступай сейчас же. Сумку свою отдай, — женщина брезгливо опустила взгляд на дорожную сумку с вещами девушки, испачканную автобусной пылью, — сама отнесу в твою комнату. Вечером приду, покажу, где жить будешь.

— Спасибо вам за все, тетя. Вы не беспокойтесь. Я все буду делать как нужно. Вы не пожалеете.

Женщина раздраженно отмахнулась.

— Да помолчи ты! Все вы по началу, как приедете в город, одинаковые. Скромные и работящие. А время пройдет, так все забываете: про дом, про родню, про обязанности, про долг! Вся забота о тряпках, парнях и гулянках. Только вчера баранье говно руками в деревне месили, так вдруг маникюр-педикюр подавай, городские вдруг становятся… Тьфу!!!

— Тетя, ну что вы, я не такая! — в ужасе вскрикнула девушка. — Я работать буду, деньги маме отправлять, мне больше ничего не нужно.

Женщина вплотную подошла к девушке. Словно отвесная скала, она всем свои ростом возвышалась над сидящей девушкой. Ее лицо в складках морщин, плотно сжатые губы, опущенные вниз, белки глаз, испещренные красными прожилками — все выражало обвинение и презрение к девушке, но в то же время сочувствие, усталость и тоску.

— Молчи. Пусть за тебя дело говорит, — наконец сказала она, — ладно, оставляю кафе на тебя. Время покажет…

Дверь со стуком захлопнулась и женщина ушла.

Мария с детства хорошо знала родственницу. В отличие от доброй и покладистой матери, младшая сестра была сварлива, криклива, неуступчива и жадна до скупости. Мать всегда повторяла своей дочери, что если бы сестра не была такой, то не смогла бы вырастить одна троих детей, после того как ее муж оставил их без средств к существованию. Ходили также слухи, что она сама прогнала своего мужа, узнав об измене, чему Мария верила. По словам матери, сестра была самой решительной и предприимчивой в семье. Оставшись одна, она продала дом в деревне и уехала с детьми в город на заработки. Долгое время от нее не было известий и семья потеряла с ней связь. Но случилось так, что один из дальних родственников гостил у них проездом. К их удивлению, он рассказал, что встретил сестру в городе на главном базаре. Оказалось, что ее многие знают как зажиточную хозяйку трех столовых по рынкам. Также она построила дом с пристройками для сдачи внаем. Был даже ее номер телефона, указанный на сорванном уличном объявлении о съемных комнатах. Эта новость удивила и обрадовала мать. Ей было приятно узнать, что кто-то из семьи смог вырваться из бедности и прочно обосноваться в городе, и что будет к кому обратиться за помощью в трудный момент.

Мария внимательно осмотрела помещение, нашла передник и с энтузиазмом принялась за работу. Как и говорила тетка, работа была ей знакома. Пока не было людей, она быстро справилась с уборкой, вымыла начисто столы и подмела пол. Время от времени в столовую приходили посетители, которых Мария без труда обслуживала, записывала заказы на желтые кусочки бумаги и ловко разносила тарелки с едой. Девушка пыталась рассмотреть мужчину, работающего за кухонным окном, но безуспешно. Окно находилось так низко, что видно было только кусок потрескавшегося кафельного пола и худая загорелая рука в черных каймах на ногтях, подающая тарелки на подоконник.

Привычная работа успокоила волнение Марии от первого дня на новом месте. За окном беспрерывным потоком шли люди, и девушка при любой возможности с любопытством смотрела на шумную суету базара. Сразу перед столовой начинались обувные ряды. Едкий запах резины отчетливо доносился от остроносых туфлей и сапог, тесно расставленных на полках и сгруженных кучами в картонных коробках. Позади через узкий проход виднелся рынок светильников. Замысловатыми гирляндами и шарами они свисали на белых проводах, задевая макушки голов покупателей. Направо тянулись вещевые ряды, охраняемые манекенами со смеющимися рожами и одетыми в рубашки, обманчиво приталенные сзади булавками.

Незаметно, прокравшись длинными тенями, на землю опустились сумерки. Долгожданная прохлада остудила потные лица и прогретый на солнце асфальт. Неистовость дневного базара сменилась усталой апатией: звуки стали тише, а движения людей замедлились.

5. Звонок домой

Девушка, проводив семейную пару с большими пакетами покупок, присела отдохнуть перед входом в заведение и наблюдала, как торговцы длинными палками с крючками на концах снимают товар с высоких прилавков, собираясь по домам. День прошел незаметно, и девушка с удовольствием вспомнила о сумме, которую должна заработать за день, учитывая договоренность, достигнутую между сестрами. По ее подсчетам, ее месячного заработка должно хватить на то, чтобы отправлять часть денег домой, а также платить родственнице за комнату и стол.

Осознание того, что она сможет быть полезной семье, было для девушки новым ощущением и приносило удовольствие. Ей было приятно от того, что деньги, которые она будет отсылать домой, сделают жизнь матери и брата значительно легче. Накал каждодневной борьбы с нуждой остынет и они смогут позволить себе то, о чем раньше не могли и мечтать.

Первым делом, думала девушка, они проведут в дом газ. Зимой, когда мороз до кружев остудит окна, в доме будет тепло, и матери не придется таскать со двора тяжелые ведра с углем и возиться с дымной печью. Младшему брату она купит новую куртку и много другого. Он ведь такой красивый мальчик и ему все будет к лицу. Никто тогда не сможет дразнить его в школе за старую одежду и обувь не по размеру. Может быть, она даже сможет купить ему сотовый телефон, о котором он так мечтает. А маме давно нужны теплые зимние сапоги, так как старые совсем сносились.

Мечтательно рассуждая о том, куда она потратит заработанные деньги, Мария в который раз задумалась о том, что кажется удивительным, как деньги могут влиять на жизнь людей и сделать ее лучше и проще. Но одновременно и сложнее. Всем, кого она знала, деньги доставались тяжело, и ради них им приходилось оставлять дома родных, терпеть несправедливость и упорно трудиться. И даже те, которые смогли заработать много денег, не переставали упорно работать и продолжали всеми силами добывать деньги, будто нужда гналась за ними голодной гончей. Казалось, что однажды попав в лихорадочно крутящийся барабан, они уже не могли уже сойти с него, и оставались вертеться до окончания последних сил, не зная покоя.

Подумав о доме, Мария вспомнила про обещание позвонить матери сразу по приезду. Лицо девушки вспыхнуло от стыда от своей забывчивости. Она набрала знакомый номер на стертых клавишах телефона и сразу после первого гудка услышала родной, дребезжащий от волнения голос.

— Верблюжонок мой! Наконец-то дождалась! Что же ты не звонишь? Я жду, волнуюсь. Позвонить сама не могу. Хотела к соседям уже идти. Как ты доехала, доченька? Как устроилась?

Голос матери в трубке телефона звучал очень близко, словно она находилась рядом.

— Мама, простите, пожалуйста, простите. Виновата. Я хорошо доехала, тетю нашла. Уже работаю, целый день, закрутилась и вот только вспомнила…

— Ну ничего, доченька. Главное в целости-сохранности доехала, слава богу. В автобусе не холодно было? А от вокзала как добралась? Не заблудилась?

— Мама, не волнуйтесь, добралась хорошо. Холодно не было, на вокзале нашла маршрутку, как вы говорили. Приехала прямо к базару.

— Слава богу, слава богу. Верблюжонок мой, сердечко мое…, — из трубки донеслись сдержанные всхлипывания и дочь поняла, что мать плачет.

— Мама, ну что вы! Не плачьте! Так быстро прошло время и я забыла. Сама не знаю, как так получилось. Простите меня — умоляла девушка, чувствуя как ее глаза увлажняются подступающими слезами.

В суете дня горечь расставания с родными притупилась. Но теперь она с новой силой ощутила тоску разлуки к оставленным дома матери и брату. Перед глазами была четкая картина, как мать сидит на стуле возле окна в пустом доме и плачет, прикрыв лицо морщинистой ладонью. В трубке было слышно как на соседнем от дома дворе лаяла собака, и как шумят во дворе от ветра листья вишневых деревьев. Она помнила, что в это время приходит со школы брат и они втроем садились ужинать за круглым деревянным столом. Мальчик наспех заглатывал еду и, давясь полным ртом, торопился рассказать последние деревенские сплетни. Теперь все это для нее стало прошлым.

Мария посмотрела в даль, туда, где, кажется, был ее дом, представила сотни километров их разделяющих, и по-детски пожелала случиться чуду. Чтобы вмиг преодолеть расстояния и оказаться возле матери.

— Доченька, я не плачу, не плачу. Я радуюсь, что доехала, что все хорошо. Значит, уже работаешь. Какая молодец! Справляешься? — спросила мать, уняв слезы.

— Да, мама. Тетя ушла, сказала, что вечером будет. Я одна с утра справляюсь.

— Одну оставила? Значит, доверяет. Молодец, моя девочка! Слава богу. Будь послушной, во всем ее слушайся. Старайся. Она плохого не посоветует. Ты знаешь, у нее характер не простой, и отругать может, но ты молчи и не перечь, хорошо?

— Хорошо, мама. Вы не переживайте, буду слушаться и стараться, — пообещала девушка, — скажите, как братишка? Я немного волнуюсь. Когда уезжала, он со мной не попрощался, убежал куда-то.