Метаморфоза

Сестре Любе,

которая знает, как это писалось.

Тело ликовало, завершая трансформацию экстремального функционирования. Диапазон восприятия многократно увеличился. Сейчас он видел, слышал, обонял острее любого хищника. Он шагнул вперед, погружаясь в непробиваемую броню вражеского дредноута. Стороннему наблюдателю могло показаться, что десантник проходит сквозь стену металлического гиганта. Еще шаг и он внутри.

Сердце бьется медленно, ритмично, дыхание ровное, глубокое, послушные мышцы радостно гудят в предчувствии адреналинового взрыва, восприятие обострено, сознание спокойно, сосредоточено, как у хирурга перед операцией.

Цель все ближе. Еще один поворот, и он оказывается в огромном слабоосвещенном зале, подобном сказочному мрачному подземному обиталищу гномов. Нависающий, неровный потолок, словно плафонами, утыкан бесчисленными крупными грязно-розовыми капсулами, напоминающими закрытые бутоны тюльпанов, тускло опалесцирующими в полумраке.

Как только он переступает порог, «бутоны» оживают, раскрываются, «рождая» жутких ярко-оранжевых существ, напоминающих гигантских кузнечиков, передние конечности которых вооружены зазубренными секирообразными фалангами. Мягко приземляясь на каменистый пол, новорожденные инсекты тут же направляются к эффектору.

Начинается вязкий изнуряющий бой. Он крушит жесткие, неподдающиеся хитиновые панцири острыми шипами экзосети, выросшими у него на пальцах, локтях и коленях. Груды остывающих трупов вздымаются у ног лазутчика, сковывая движения, сужая простор для маневра. Густая янтарная кровь заливает покрытие, превращая его в скользкий каток, готовый уронить героя на себя.

Время идет. Он начинает чувствовать, как вкрадчивая усталость медленно просачивается в тело, притупляя реакцию, превращая члены в деревенеющие обрубки. Схватка выматывает, сосет энергию. Насекомоподобным тварям не видно конца. Их все больше и больше. Ему вдруг становится ясно: это не может продолжаться долго, он, или кардинально поменяет тактику, или сгинет под прибывающим приливом враждебных синтетических организмов.

— Тень. Что посоветуешь?

— Твой метод борьбы здесь бесперспективен, даже опасен.

— Я и сам это понял уже. Короче

— Мощный концентрический импульс µ-поля. Эффективно и быстро. Это убьет их за наносекунду.

— Давай!

Миг, и скрежещущая, шипящая, стрекочущая безликая масса генетически усовершенствованных солдат империи Шиирт безвольно осыпается на пол. Тишина. Только горы тел апельсинового цвета вокруг.

Снося очередную дверную заслонку энергетическим ударом, он входит в асимметричное помещение, напоминающее естественный каменный грот, верхний свод которого пульсирует, словно живой.

«О Небо! Так он и вправду живой».

Словно гигантская аморфная амеба, над ним нависает омерзительная угольно-черная студнеобразная масса. Ее рыхлая слизистая плоть колышется, дышит, вздрагивает хаотичными волнами тошнотворной ряби, вызывая неконтролируемые приступы дурноты.

— Это шедевр генетиков Шиирта, — шепчет Тень. — Модифицированный биокомпозит, генератор пси-поля. Очень опасен.

— Как его уничтожить?

Тень не успевает ответить. Его накрывает мощнейший пси-удар. Мозг будто плавится, плющится под невыносимым давлением. Индуцированный чужой волей, из самых глубин подсознания поднимается, растет первобытный животный страх, нет — ужас. Трепещущий, как перепуганный котенок, разум сжимается, бледнеет, забивается в самый дальний закуток темнеющего сознания. Совершенно беспомощный, обездвиженный, он понимает, что теряет себя, свою личность, превращаясь в захлебывающийся в океане паники комок безмозглой протоплазмы. Все его существо охватывает леденящее чувство полной безнадеги.

Это конец!

Вдруг!

Вспышка, молния! Словно вся энергия Солнца прошла сквозь него. Тело (он вспомнил вдруг, что у него есть тело) выгибает дугой в эпилептическом приступе. Несмотря на тотальную клоническую судорогу, он ощущает свежую волну облегчения. Пси-прессинг отпустил, отступил. Истерзанное сознание оживает, конвульсии прекращаются. Спустя мгновение он вспоминает, что может дышать.

— Надо кончать с этой тварью, как можно быстрее, пока не поздно.

— Тут поможет только гиперудар гамма-потока.

— Приступай!

Мутная наволочь над ним вдруг скорчилась в беззвучном пароксизме и, разом обмякнув, уже мертвая, стала падать вниз черным дождем.

«Прочь отсюда!» — стараясь уклонятся от крупных тягучих капель, он выскользнул из жуткого логова.

— Тень, что это было. Как нам удалось спастись?

— Ты стремительно падал в кому. Единственное решение, которое я нашла — короткий электрический разряд сверхвысокого напряжения (как при лечении электрошоком). Он не способен убить, но очищает сознание, нейтрализует ментальную атаку. Как видишь — помогло. Кстати, цель перед нами, за этой стеной.

Глухой хлопок силового удара, и он шагнул в образовавшийся проем.

Удивительно, это было первое помещение, формой напоминавшее человеческую комнату. Через мгновение он понял — почему? Это камера узника. Едко-лимонные стены и потолок, серый пол, в самом центре — широкая кровать, застеленная белоснежным бельем. На ней — гуманоид, судя по внешности — землянин, без сознания, полностью обнажен. Европеоид, стройный, густые русые волосы.

Над беззащитным пленником, вяло свисая из открытого потолочного проема, замерло кошмарное головоногое чудище цвета индиго. Одно из щупалец создания пронзило брюшную стенку человека в нижней части живота, проникая вглубь. Тонкая струйка темной крови стекала по паху.

Часть I
Тьма

Есть гипотеза, что в миг, когда кто-то постигнет истинное предназначение Вселенной и причины ее существования, она немедленно исчезнет, а на ее месте возникнет нечто еще более странное и необъяснимое.

Есть и другая гипотеза, гласящая, что это уже произошло.

Щуглас Адамс.

Всему бывает противоположность,

С добром враждует зло и с правдой ложность.

Непримиримы умный и дурак,

Вода и пламя, простота и сложность.

В саду враждуют роза и сорняк,

Сильней ее красы его ничтожность.

И розу побеждает сильный враг,

Но роза попирает безнадежность.

Ты слышишь — соловей, прорезав мрак,

Поет о ней, и это — непреложность.

Мирза Шафи Вазех.

1

ЦЕНТР — ЭФФЕКТОРУ №822.

ИНФОПАКЕТ.

АБСОЛЮТНО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.

РАБОТА ПО ПОИСКУ КЛЮЧЕВЫХ АНТИТОЧЕК ЗАВЕРШЕНА УСПЕШНО. ПОЛЮС-ОБЪЕКТ LIGHT И ПОЛЮС-ОБЪЕКТ DEEP ОБНАРУЖЕНЫ НА ТРЕТЬЕЙ ПЛАНЕТЕ СИСТЕМЫ ЖЕЛТОГО КАРЛИКА µ-4:đ-0Ȧ ГЛАВНОЙ ЗВЕЗДНОЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ, ЛОКАЛИЗОВАННОЙ ВО ВТОРОМ ПОБОЧНОМ ГАЛАКТИЧЕСКОМ РУКАВЕ, СЕКТОР 11, КВАДРАТ 62-N.

ПЛАНЕТА ОБИТАЕМА, БОГАТА ОРГАНИЗМАМИ АУТОТРОФНОГО И ГЕТЕРОТРОФНОГО ТИПА ПИТАНИЯ. МЕТАБОЛИЗМ БОЛЬШИНСТВА ЖИВЫХ ФОРМ ОСНОВАН НА ОБРАТИМЫХ ПРОЦЕССАХ ОКИСЛЕНИЯ-ВОССТАНОВЛЕНИЯ ПРИ УЧАСТИИ МОЛЕКУЛЯРНОГО КИСЛОРОДА (КАК И У ВАШЕЙ РАСЫ, ЧТО ЯВИЛОСЬ РЕШАЮЩИМ ФАКТОРОМ ПРИ ВЫБОРЕ КАНДИДАТУРЫ ИСПОЛНИТЕЛЯ).

ДОМИНИРУЮЩИЙ ВИД — ДВУПОЛЫЕ СУХОПУТНЫЕ РАЗУМНЫЕ ТЕПЛОКРОВНЫЕ ГУМАНОИДЫ, ОСНОВАВШИЕ ПРОГРЕССИВНУЮ ТЕХНОГЕННУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ КЛАССА G-9:F. ОБА НАЗВАННЫХ ПОЛЮС-ОБЪЕКТА ЯВЛЯЮТСЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ ЭТОЙ КУЛЬТУРЫ (ТОЧНОЕ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ КАЖДОГО ИЗ НИХ УКАЗАНО В ПРИЛОЖЕНИИ №1).

МАЯК-ТЕРМИНАЛ НА ОРБИТЕ УКАЗАННОГО КОСМИЧЕСКОГО ТЕЛА УЖЕ СМОНТИРОВАН, ВСЕ ГОТОВО ДЛЯ ГИПЕРПРОСТРАНСТВЕННОГО ПРЫЖКА.

ВАЖНО ПОНИМАТЬ: ВАШЕ ОЧЕРЕДНОЕ ЗАДАНИЕ ЯВЛЯЕТСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫМ, НЕ ИМЕЮЩИМ АНАЛОГОВ В ИСТОРИИ ГАЛАКТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА ЭФФЕКТОРОВ. ОТ ЕГО УСПЕШНОГО ВЫПОЛНЕНИЯ ЗАВИСИТ САМО ФОРМИРОВАНИЕ ТКАНИ СОБЫТИЙ В МАСШТАБЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЙ ВСЕЛЕННОЙ.

ПОДРОБНЫЕ ИНСТРУКЦИИ ПО ПРЕДСТОЯЩЕЙ МИССИИ НАЙДЕТЕ В ПРИЛОЖЕНИИ №2, ОЗНАКОМИВШИСЬ С КОТОРЫМ, НЕМЕДЛЕННО ПРИСТУПАЙТЕ К МИССИИ.

СВЯЗЬ С НАМИ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ПО СТАНДАРТНОЙ СХЕМЕ, ПОСРЕДСТВОМ ИНДИВИДУАЛЬНОГО ПОРТАЛЕРА.

ЖДЕМ РЕГУЛЯРНЫХ ПОДРОБНЫХ СООБЩЕНИЙ О ХОДЕ ДАННОЙ ОПЕРАЦИИ.

ДАЛЬНЕЙШИЕ ИНСТРУКЦИИ И РЕКОМЕНДАЦИИ БУДЕТЕ ПОЛУЧАТЬ В РАБОЧЕМ ПОРЯДКЕ В СООТВЕТСТВИИ СО СКЛАДЫВАЮЩЕЙСЯ СИТУАЦИЕЙ.

ОТВЕЧАТЬ НА ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ НЕ СЛЕДУЕТ.

УДАЧИ!

2

— Ай-е-е-е!!!

Он летит! Без какой-либо технической оснастки. Сам! Раскинув руки и широко распахнув глаза. Влажный теплый тропический ветер бьет в лицо. На близком небе ни облачка. Внизу расстилается бескрайнее зеленое море джунглей. Он кричит от восторга, но сам не слышит своего крика, шум воздушного потока в ушах заглушает все.

Вдали, у самой кромки горизонта тонкой лазурной полоской виднеется краешек далекой Атлантики.

Вперед! К нему!

Манящая цель все ближе. Он уже чувствует во влажном воздухе аромат соли и йода. Приближающееся тело океана притягивает взгляд, ширится, грузнеет, насыщается зеленью, окаймляется белесой пеной прибрежных барашков, наливается истовой природной силой первобытной стихии.

Он пикирует вниз и ловко приземляется на влажный песчаный берег рядом с огромной заброшенной постройкой. Босые ступни тут же окатывает теплая волна. Крохотный белесый краб, принесенный прибоем, прытко стремится вернуться в родную пучину.

В слепящем бирюзовом небе мельтешат немногочисленные стайки суетливых пернатых.

Восприятие обострено, как у ребенка. Сознание захлестывает, заполняет ликующий шквал свежих, новорожденных эмоций.

Фаусто Лопес расправляет плечи, жадно вдыхает морской воздух и широко улыбается.

Как давно он мечтал увидеть океан. И вот — свершилось!

Счастье?

Нет… Что-то мешает, что-то не так. От нависающего, вздымающегося по левую руку чудовищного строения исходит тревожащая иррациональная угроза.

Если у гармонии есть антипод, то его материальное воплощение сейчас находится здесь, перед ним.

Он смотрит на мрачную громаду возвышающегося безобразного домища и понимает, что эта архитектурная отрыжка гармонирует с окружающим так же, как темная волосатая бородавка с точеным личиком глянцевой голливудской красавицы. Одинокая мегахалупа, высотой с семиэтажный дом, представляла собой хаотичное нагромождение старых полусгнивших почерневших от времени древесных балок и досок. Совершенно никакой симметрии. Корявая, кособокая, заваливающаяся на сторону, рассыпающаяся на глазах (кажется — толкни и рухнет). Само воплощение скрежещущего диссонанса.

Уродство! Вопиющее и вызывающее.

Законченный перфекционистПерфекционист — постоянно стремящийся к идеалу индивид (прим. автора). Фаусто, не терпящий беспорядок ни в каком виде, почувствовал, как внутри поднимается волна омерзения, более того — активного стремления устранить сей плевок в лицо этого обетованного местечка.

Но как?

Опьяненное райским окружением сознание, опрометчиво утерявшее чувство расчетливой осторожности, побуждало к действию. Ни малейшего намека на страх. Ему вдруг захотелось попасть внутрь.

Как ни старался, он не приметил ни одного окошка, ни малейшего намека на присутствие жильцов.

Если снаружи такое убожество, что же за стенами?

Посмотрим…

Обойдя чуть ли не половину периметра мертвого нагромождения, он, наконец-то, обнаружил нечто вроде входного проема. Крохотная, не более метра высотой, трухлявая створка двери криво висела на одной проржавевшей петле, гостеприимно обнажая скрытые глубоким мраком внутренности строения.

Пригнувшись и брезгливо сморщившись от пахнувшего запаха затхлости и прения, Фаусто перекрестился и решительно шагнул внутрь. Сделав пару шагов, он чуть не сломал шею, споткнувшись обо что-то полусгнившее.

Внутри было довольно просторно. Он выпрямился и осмотрелся. Глаза постепенно привыкали к сумраку. К тому же, зрению помогали лучики света, проникающие через многочисленные прорехи обветшалых стен.

В подобном жилище, наверное, мог бы обитать мизантроп Грендель, или семейство ведьм-банши.

Ни малейшего намека на уют. Только груды ветхого истлевающего мусора повсюду.

С изъеденного древоточцами потолка капало что-то, похожее на голубоватый опалесцирующий кисель. Одна густая капля упала на лацкан и обонятельные луковицы Фаусто тут же уловили тонкий, но омерзительный смрад гниющей плоти.

Обойдя огромную груду хлама в центре, он обнаружил ветхую винтовую лестницу, ведущую на самый верх. Осторожно, стараясь не касаться ходящих ходуном перил и одновременно пытаясь сохранять шаткое равновесие на скользких от плесени ступеньках, он с трудом начал неспешный подъем. Дважды он рисковал сломать позвоночник, но координация спасала.

Взмокнув, отплевываясь от липнувшей со всех сторон паутины, он, наконец-то, закончил восхождение.

Отдуваясь от напряжения, пилигрим обогнул центральную колонну и задохнулся от омерзения.

На усыпанном сухим мелким хламом полу верхнего этажа, в разных углах помещения возлежали два огромных червеобразных существа (в полтора человеческих роста в лежачем положении). Более всего они походили на увеличенных в миллионы раз земных опарышей. Не было ничего, ни головы, ни глаз, ни конечностей, ни других образований, только рыхлое бесформенное тело. Их лысая, бледно-сизая кожа-кутикула пребывала в постоянном движении. Волны перистальтики проходили по телам, казалось, силясь исторгнуть что-то наружу.

Фаусто содрогнулся от омерзения и вдруг понял, что все это время просто не дышал. Сделав глубокий вдох, он с трудом сдержал инстинктивный позыв опорожнить желудок. Окружающий воздух был пересыщен токсичными миазмами зловония, исходящего от неведомых представителей фауны.

Тем временем, конвульсивные движения мегачервей усилились, их хвостовые отростки вздулись и оба существа синхронно исторгли из своих чрев два фосфоресцирующих ярко-изумрудных сгустка трепещущей протоплазмы, напоминающие земных слизней. Светящиеся «Моллюски» тут же двинулись навстречу друг другу и слились в объятиях. Еще секунда и уже не отличить одного от другого. Лишь единый мерзко шипящий и ритмично сокращающийся ком.

«Это что, секс?» — окаменевший Фаусто не знал, что и думать. — «Да нет, не похоже. Скорее — единение».

Будто подтверждая его мысли, образованное существо довольно резво поползло к ближайшей стене и далее, выше, оставляя после себя влажный склизкий след.

Бросив взгляд вверх, Лопес присвистнул. Весь потолок был утыкан свисающими с него неподвижными тускло-серыми веретенообразными коконами, размером с торс человека.

«Так вот что ждет нашего скользкого путешественника?».

Он оказался прав. Достигнув ближайшей потолочной балки, «слизняк» прикрепился к ней своей псевдоподией, повис и… замер. Его цвет менялся на глазах. Еще минута и уже не отличить, какая из висячих куколок только что двигалась.

«Уфф! Не нравится мне это. Надо что-то делать».

Не успел он прийти к какому-либо решению, как сверху раздался сухой треск.

«О, дева Мария!».

Один из коконов, похоже, созрел до метаморфозы. Его сухая, напоминающая скорлупу ореха, оболочка пошла многочисленными продольными трещинами, напоминающими меридианы Земли, и мягко разошлась, исторгнув из себя несколько литров прозрачной жидкости (как отошедшие воды у роженицы) и странное, отталкивающего вида существо. «Новорожденный» стоял, неуверенно пошатываясь, на четырех членистых (как у рака) конечностях. Его жесткое, яйцеобразное тело заканчивалось огромной рыхлой головой, напоминающей осьминожью, вооруженную четырьмя короткими щупальцами, расположенными вокруг ротового отверстия. Все создание было окрашено в ярко-красный цвет. Казалось, что с него заживо содрали кожу.

— Господи!

Резко повернувшись на звук, алое создание замерло, вперив в незваного наблюдателя все три своих лупастых гляделки, и человека накрыла горячая волна ужаса. В глазах неведомого чудища светился разум, холодный и абсолютно чуждый. Но что страшнее всего, членистоногий моллюск смотрел на него так, как юный аспирант смотрит на подопытную мышь, как пятилетний ребенок смотрит на пойманную бабочку, прежде, чем оторвать у нее крылышки.

Оцепенев от паники, забыв все католические молитвы, Фаусто Лопес проснулся в холодном поту.

В тонкую стену возмущенно стучали.

3

Сутки без сна.

Так может посетовать любой врач-дежурант, и люди будут сочувствовать обладателю этой жертвенной альтруистической профессии. Так-то оно так, но представителям большинства медицинских специальностей (если повезет) удается-таки урвать два-три часика полудремы во время дежурства (и дай им Бог). Увы, это не касается моего призвания. Реанимация — та грань между жизнью и смертью, та река Стикс, что отделяет мир живых от мира усопших. Здесь проходит нескончаемая борьба за бытие отдельного человеческого создания, за шанс на продление существования. Тут нет, и не может быть покоя борцу за жизни других. Врач-реаниматолог лучше, чем шахматист или разведчик, знает, что такое цейтнотЦейтно́т (от нем. Zeit (цайт) — время и нем. Not (нот) — нужда) — в партии в шахматы, шашки или иную настольную игру — недостаток времени для обдумывания ходов, которое в официальных соревнованиях регламентируется (прим. автора).. Какой уж тут к чертям сон?

22 часа бодрствования. Через 120 минут — смена. Благодатный отдых. Дотянуть бы без потерь. Сегодня на удивление неплохое дежурство. Пока все живы (тьфу-тьфу, не сглазить бы). Состояние тяжелое, но стабильное, у всех пациентов, кроме Арустамяна. Бедняга поступил сегодня с трансмуральным инфарктом, осложненным кардиогенным шоком. Я бился с ним часа четыре. Еле вывел. Но предчувствие нехорошее.

Голова гудит от недосыпа, словно жестяная, конъюнктивы глаз сухие, будто песком посыпало. Яркая холодная иллюминация отделения слепит, раздражает. Сестрички шныряют туда-сюда, выполняют назначения, трудяги, присесть некогда. Все — в мягких удобных тапочках-балетках (медсестру в роскошных туфлях на «шпильках» вы увидите только в порнофильме, или дешевом сериале, в реальной жизни бедолага в такой экипировке свалится от изнеможения через час работы).

Пальцы лупят по клавиатуре — заполняю почасовой медицинский дневник. Монитор двоится в глазах. С усилием смыкаю веки, часто моргаю, опускаю взгляд, гипнотизируя белый керамический пол. Внимание притягивает тонкая раздвоенная трещинка квадратной кафельной плитки. Она завораживает, приближается, превращается в грандиозную расщелину, бездонный каньон, заслоняет собой весь мир, наливается голубым, вдруг оживает, растет вдаль, ветвится и… резко коллапсировав, превращается в симметричную улыбающуюся снежинку…

Из секундного забытья меня выводит неожиданный, до боли ненавистный тревожный писк аппарата жизнеобеспечения.

— Сергей Викторович! — усталые, вишнево-карие, удивительно красивые глаза Марины Шведовой, пожалуй, лучшей медицинской сестры отделения, казалось, видят и понимают все (не завидую ее мужу). — Арустамян опять уходит.

Бросаю взгляд на дисплей. Пульс 135, давление 70 на 35. При таких показателях ко всему прочему могут еще и почки отключиться. Хотя, не успеют, в худшем случае умрет раньше.

Быстро диктую назначения. Приказы исполняются еще до того, как я успеваю закончить. Марина — золото, читает с полуслова.

Смотрю на движущуюся змейку электрокардиограммы. Черт! Сердечный ритм рухнул. Пошла фибрилляцияФибрилляция сердца — состояние сердца, при котором отдельные группы мышечных волокон сердечной мышцы сокращаются разрозненно и нескоординированно, вследствие чего сердце теряет способность совершать согласованные сокращения, что приводит к неэффективности работы этого органа. Эффективным способом вывода из состояния фибрилляции является воздействие на сердце одиночным кратковременным (0,01 сек) электрическим импульсом (дефибрилляция) (прим. автора).. Совсем плохо. Очень не хочется лечить электричеством. У пациента некротизированоНекро́з (от греч. νεκρός «мёртвый»), или омертве́ние — это патологический процесс, выражающийся в местной гибели ткани в живом организме в результате какого-либо экзо или эндогенного её повреждения. почти треть миокарда. Может не выдержать.

Выжидаю.

Секунды ползут, как смола, по коре дерева. Введенные в подключичную артерию медикаменты уже должны подействовать. Увы. Давление падает, пульса нет. Больше тянуть нельзя.

— Дефибриллятор!

Раздраженно оглядываюсь — аппарат уже наготове, включен, напряжение на пике.

— Молодец Маришка! — обнажаю бледную грудь пациента, беру электроды, прикладываю к влажной коже. — Разряд!

Тело умирающего выгибает дугой. Бросаю взгляд на кардиомонитор — асистолияАсистоли́я (от др.-греч. ἀ- — «не», «нет» и «систола») — прекращение деятельности сердца с исчезновением биоэлектрической активности..

Повторяю процедуру еще дважды. Бесполезно. На экране прямая горизонтальная линия.

Под диафрагмой оживает и начинает медленно ворочаться колючий шар раздражения.

— Сергей Викторович, — девушка мягко касается моего локтя, — не стóит больше, вы же понимаете.

Смотрю в ее глаза и вижу все. Она прекрасно знает, как меня называют шепотом — «доктор смерть». Ни у одного врача в этой клинике за всю карьеру не было столько летальных случаев, как у меня. Если всех посчитать, наберется небольшое персональное кладбище. И ведь не дурак. Делаю все, как надо, реагирую быстро, правильно. Сотни разборов действий Сергея Савина на профессиональных консилиумах и как вердикт — ни одной ошибки. Но вот не фартит и все тут! Стоит мне выйти на дежурство, как медицинские боги сходят с ума и посылают испытание за испытанием. Тут поневоле поверишь в высшие силы.

Вот и еще одна смерть на моем счету. Возможно, я и поступил бы, как обычно в таких случаях: затаил бы боль внутри и переключился на других пациентов, которых можно еще спасти. Но сочувствующий, рвущий душу взгляд медсестры опрокинул стеклянную чашу самообладания. Ненавижу, когда жалеют.

Все мое существо вдруг накрыло. Что-то хрустнуло внутри, и я провалился в бездну ледяного исступления. Откуда-то из глубины, может быть из самого Ада, накатила волна неукротимой всепоглощающей силы, заполняя все мое мятущееся естество. Я вдруг понял, что в это мгновение знаю все, могу все, сквозь меня проходит океан чуждой, пугающей, убийственной энергии.

С острой болью в груди лопнул тонкий радужный пузырь, и я заорал во все горло:

— Да очнись ты, дитя гор кавказских! Вернись, или я тебя сам из пекла достану!!!

Мое тело превратилось вдруг в слабый придаток чего-то непознанного, пугающе равнодушного, в сверхпроводник, через который хлынул в этот мир неконтролируемый фонтан чужеродной жути.

Катарсис!

На входной двери треснуло стекло, над головой лопнула одна из несгораемых электроламп. Маришка отшатнулась в ужасе и неловко плюхнулась на пятую точку.

Бесконечная секунда безмолвия и вдруг… тонкий ритмичный звук кардиодетектора. Прямая линия на экране вздрогнула и дала всплеск, второй, третий… Приборы не врут: сердце заработало, артериальное давление быстро восстанавливалось.

Еще минута и Арустамян открыл глаза.

Аллилуйя! На этот раз миновало. Сутки без трупа — для доктора Савина это редкая удача.

Пересменка прошла гладко, быстро. На утренней врачебной пятиминутке я отчитывался как на автомате. Правильные нужные слова вылетали сами собой, складываясь в цепочки логичных убедительных фраз. Голова была занята другим: что это было, что за ужасающая сила коснулась меня? Исподволь подсознание заполняла неконтролируемая растерянность вперемешку с усиливающимся страхом. Да было ли это на самом деле? Может, почудилось? Ну, уж нет, все реально. Свидетели тому — испорченная электротехника и воскрешенный пациент. И не только я знаю это. В коллективах, подобных нашему, информация распространяется мгновенно. Десятки пар глаз смотрят на меня. В зрачках искрится смесь жадного любопытства и настороженности. Знаю, что думают многие: «Вот он, наш непутевый, опять начудил. Слава Богу, не угробил ни кого. Что от него ждать завтра?».

Изнутри поднимается волна гнева. Я старался изо всех сил, как и всегда впрочем. Почему только со мной такое?! Хочется послать всех подальше, громко, обидно, так, чтобы отрезать навсегда. Хотя, зачем? В чем их вина? Они обычные, реагируют, как положено. Это я — иной, порченый. Это моя карма, мой груз и мне одному нести его. Не им.

Заканчиваю выступление, скомкав заключительные фразы. Торопливо, но четко отвечаю на пару вопросов главного врача и, не прощаясь, стремительно покидаю зал заседаний. Словно старую змеиную кожу, сдираю с себя белый халат и почти бегом вылетаю на улицу.

Свежесть!

Буйная, наглая весна встречает меня теплым ветром, насыщенным ароматами цветения и тонкой городской пыли. Сразу становится легче. Яростная пульсация в висках стихает. Глубоко, с наслаждением вдыхаю майский воздух и, прищурившись от ярого солнца, смотрю вверх. Насыщенная светлая синь неба тянет взгляд, не отпускает. Чистейшая лазурь, ни единого облачка.

Непроизвольно улыбаюсь. До меня доходит вдруг вся пустяковость и суетность произошедшего. Мазохистское желание упиваться тяжестью своей судьбы пропадает напрочь. Плевать! Что было, то было. Жить сегодняшним днем, текущим часом.

Забыть.

Я двинулся вперед. Пешочком. До дома недалеко. Хотя… Что там делать? Заснуть сейчас вряд ли получится, несмотря на усталость, а вот разрядиться не помешало бы.

Вот и знакомый кабак.

Пить одному — нехороший признак, врачам это известно лучше, чем кому-то другому. Но вот чего мне сейчас совершенно не хочется, так это общения с кем бы то ни было. После секундного раздумья решительно направляюсь внутрь.

4

— Чего орешь, как резаный? Сын ослицы! — приглушенный хлипкой стенной перегородкой голос сеньоры Лусии, выживающей из ума одинокой старухи-соседки, напоминал отрывистое воронье карканье.

Очнувшийся секунду назад Фаусто понял, что кричал во сне. Простыня была мокрая от пота. Сердце бухало где-то у горла. В желудке ворочался шершавый горячий ком.

«Ну и приснится же!» — он до сих пор не мог поверить в недействительность страшной грезы, настолько ярким, рельефным было увиденное по ту сторону яви. Поражала реалистичность кошмара. Все, вплоть до мелочей, цвета, запахов, тактильных ощущений, было настолько убедительным (он до сих пор ощущал на себе липкий, холодно-отстраненный взгляд алого монстра), что легче было поверить, будто спит он именно в данную минуту.

Неспроста это. В народе говорят, что подобные сновидения несут некий смысл, порой даже влияют на судьбу.

«Да в преисподнюю этот бред!» — Лопес встряхнулся, постарался взять себя в руки. — «Я образованный человек, в конце концов. Не идти же с этой проблемой к толкователю снов. Да и какая тут проблема? Так, нервишки пошаливают. Работать надо меньше, да и чего-нибудь седативного попринимать не помешало бы».

Нервная система стремительно возвращалась в уравновешенное состояние. Нырнув босыми ногами в стоптанные тапочки, похихикивая над своими ночными страхами, уже порядком успокоенный Фаусто пошлепал на кухню, варить утренний кофе.

Распахнув окно, он улыбнулся просыпающейся столице. Тихий, спокойный АсунсьонАсунсьо́н (исп. Asunción, полное официальное название Nuestra Señora Santa María de la Asunción, гуар. Paraguay) — столица Парагвая, политический, экономический и культурный центр страны (прим. автора). сонно нежился под приветливым майским солнцем. Скромные старые двухэтажные кварталы колониального стиля, укутанные буйной тропической растительностью, казалось, пребывали в вечной дреме. Прихлебывая крепкий эспрессо, Лопес любовался своим любимым парком площади Свободы, занимавшим целый квартал (под тенистой сенью этих зарослей он любил иногда сыграть партийку-другую в шахматы с местными пенсионерами). Вдали, из-за зеленого растительного занавеса выглядывал мраморный купол Национального Пантеона Героев — главной достопримечательности города.

Настроение делало стремительный вираж вверх. Он улыбнулся. Сегодня суббота, впереди выходные. Прекрасная погода. Поздняя осеньВ связи с наклонным положением земной оси, Южном полушарии (где расположен Парагвай) времена года противоположны таковым в Северном полушарии. К примеру, май является там последним месяцем осени, за которым следуют зимние месяцы: июнь, июль и август (прим. автора). — его любимое время года. Еще достаточно тепло, но уже почти исчезли злые назойливые тучи москитов, доводящие до исступления жителей столицы в жаркие времена. К тому же самый благодатный сезон для его страстного увлечения — рыбалки.

Закончив завтрак, Фаусто, не торопясь, стараясь ничего не забыть, собрал снасти (ничего съестного, на обед будет только то, что даст природа), и вприпрыжку спустившись по лестнице, вышел на улицу Оливы. Давний знакомый, престарелый бродяга гуараниГуарани́ — группа индейских народов в Южной Америке (прим. автора)., ряженый в национальную одежду, поклонился ему в приветствии, не прекращая музицировать на тростниковой флейте. У ног нищего тульей вверх лежала видавшая виды засаленная фетровая шляпа с жалкой горсткой медяков на дне.

Лопес кивнул в ответ, стыдливо бросил монетку и, сгорбившись, влез в свой видавший виды Фольксваген «Жук».

Возясь с зажиганием автомобиля, он уныло размышлял о несправедливых перипетиях человеческой истории. Увы, Парагвай — далеко не единственное государство американского континента, где представители коренного населения прозябают на обочине жизни.

Старенькое авто наконец затарахтело. Он ехал по неброской малолюдной улице Оливы, любуясь тихими родными кварталами, где он провел всю свою жизнь. Да, провинциальный Асунсьон разительно отличается от шумных многомиллионных человеческих муравейников, таких, как Сан-Пауло или Буэнос-Айрес, даром, что столица. Но это его город, его исток, со своим ненавязчивым экзотическим очарованием, и, откровенно говоря, он, Фаусто Лопес, не был против закончить свой жизненный путь там, где и родился. Конечно, хотелось бы, чтобы это произошло попозже.

Путь к реке был недолог. Через несколько кварталов он свернул налево, на улицу Хусто Пастор Кандия. Еще несколько минут и — вот она, красавица Рио-ПаргвайРио-Парагвай (исп. Río Paraguay, порт. Rio Paraguai) — правый приток Параны, одна из самых больших рек центральной и южной частей южноамериканского континента. — главная артерия страны, широкая, сонная, неторопливо несущая свои обширные воды далеко-далеко на Юг, к великой Паране.

Неспешно припарковавшись, он спустился к пристани, к длинному ряду рыбацких лодок, покачивающихся на волнах, нашел свое суденышко, отшвартовался и запустил мотор.

Вперед!

Прищурясь от яркого солнца и бликующей воды, он бросил взгляд на далекий противоположный берег. Дикая пустошь, бескрайняя голая равнина Гран-Чако, простирающаяся на тысячи километров. Унылое, безотрадное зрелище. Немудрено, что Асунсьон целиком расположен на левом плодородном берегу.

Спустившись вниз по реке на пару километров, он бросил якорь метрах в двадцати от берега острова Итороро — безлюдного клочка суши, сплошь заросшего джунглями. Тишина, благодать! Оглянись и кажется, будто ты на краю света, где-то в амазонской сельве, а не в столице банановой республики.

Фаусто флегматично смотрел на правый берег. Там уже Аргентина (граница между странами проходила по Рио-Парагвай), еще 200 метров и ты в другой стране. Тем не менее, он ни разу не бывал там. Ортодоксальная натура законопослушного гражданина не решалась на столь значительное нарушение.

Вот оно — счастье. Блаженная улыбка не сползала с лица парагвайца, наслаждающегося процессом дикой речной охоты. Ему нравилось ощущение единения с природой, короткий шаг назад в забытую естественную первобытность. Что с того, что рыбалка не задалась? Не это главное. Вот уже больше часа терпеливого ожидания не принесли пока результата. Все объяснимо. Река изобилует рыбой, просто он приготовил снасти на довольно крупную добычу, а тут уж как повезет.

Прямо над головой бесшумным пестрым клоуном пролетел тукан. И в ту же секунду леска дернулась, зазвенев от напряжения.

«Есть!» — Фаусто мгновенно собрался, потянул на себя, тут же ощутив мощный ответный рывок.

«Ух! Килограммов шесть, не меньше».

Опытный рыбак, он знал, что резкие движения здесь неуместны. Плавно, истово, уступая, когда надо, он неуклонно подводил добычу все ближе, терпеливо отвоевывая сантиметр за сантиметром. Четверть часа непрерывной борьбы и серебристый красавец трепещет на дне лодки, осыпая человека веером мелких брызг.

Вот это удача! Местные называют это создание «като». Говорят, что это родственник знаменитой амазонской арапаймы. Ну что ж, обед себе он заработал.

Через полчаса на покатом берегу острова уже потрескивал веселый костерок. Рыба, запеченная на угольках — прекрасное угощение на воздухе. Тут главное соли не пожалеть. Удалив чешую, Фаусто вытер нож и привычным движением вскрыл брюхо добычи. Среди вывалившихся бурых внутренностей что-то блеснуло.

«Что это?».

Он осторожно извлек странный предмет из груды мертвой влажной плоти, сполоснул в речной воде и приблизил к глазам, завороженный его красотой.

Если бы искусный мастер взял крупное куриное яйцо, осторожно освободил бы его от содержимого, а хрупкую скорлупу обработал бы резцом, сплошь испещрив тонкую поверхность сквозными витиеватыми прорезями замысловатого орнамента, то получилось бы нечто похожее на то, что он держал в руках.

— Дева Мария! Что за чудо?!

Забыв, где он, кто он, Лопес зачарованно смотрел на загадочную вещицу, любовался его яркой вызывающей красотой. По тонкой, ажурной, аквамариновой поверхности находки плясали искристые перламутровые блики, переливались, двигались, будто живые, исполняя некий будоражащий гипнотизирующий танец. Артефакт завораживал, притягивал взгляд, заполнял собой все окружающее, будто он — вся вселенная.

Фаусто смотрел и смотрел, погружаясь в транс. Картинка смешалась, поплыла. Вот уже нет ничего, ни острова, ни реки, ни города. Все заслонило, накрыло собой новое доминирующее видение. Бесплотное сознание удачливого рыбака парит в мертвом холодном вакууме, утыканном хаотичной россыпью звезд. Впереди яркая точка, нет, уже пятнышко, все ближе, ближе. И вот над ним уже нависает, подавляет своей массой грязно-кирпичная сфера с многочисленными белесыми проплешинами, окутанная мутной дымкой плотной атмосферы. Планета раздувается, растет, заполняет все видимое пространство. Вот странник уже на ее неприветливой поверхности. Небо мрачное, иссиня-черное. В зените крохотное, с ноготок мизинца, темно багровое солнце, скупое на тепло. Прямо по курсу, над горизонтом, две голубоватых луны. Одна круглая, крупная, похожая на земной спутник, другая маленькая, несимметричная, напоминающая щербатую фасолину. Рельеф гористый, кругом нагромождение черных вздыбленных колючих скал, с которых свисают бескостные тела ярко-фиолетовых созданий, напоминающих земные коралловые полипы, увеличенные в тысячи раз. Их многочисленные длинные серые щупальца развеваются на шквалистом ветру, иногда ловко хватая что-то из воздуха и отправляя добычу в слизистый беззубый рот. Впереди, за неприветливыми утесами — идеально ровная площадка, размером с небольшой стадион, покрытая чем-то прозрачным, очевидно — льдом. Вдали, на скользкой поверхности, наблюдается какое-то шевеление, скопление чего-то живого. Он уже хочет идти туда, начинает движение, и вдруг прямо перед ним возникает раззявленная, шестиугольная, до самого горла утыканная множеством мелких конических зубов, хрипящая пасть.

— Господи Иисусе!!! — Фаусто мгновенно пришел в себя. Огляделся. Все в порядке. Вот лодка, костер, выпотрошенная рыбина. Будто и не было ничего. Только сердце загнанно бухает в груди, и струйка липкого пота бежит между лопаток.

«Может, почудилось?» — прошептал неуверенный голос рационалиста в его голове.

«Ха! Трусишка, ты сам-то в это веришь?» — глумливо вставил другой голос.

«А ты не прост, дружок, далеко не прост», — Лопес бросил жадный взгляд на загадочный артефакт и осторожно, стараясь не повредить, спрятал его в карман.

5

Али ненавидел эту огромную суровую страну, этот сытый, погрязший в изобилии город, этих бледнокожих людей, разговаривающих на непонятном славянском языке.

ГяурыГяур (араб. كافر‎ — неверующий, иноверец) — так в исламском мире называют иноверцев (прим. автора),, неверные.

Чуждый мир, дикая культура. Он ни за что не согласился бы жить здесь, но священная месть занесла его в это проклятое место. Эти твари разрушили его жизнь, его вселенную и поплатятся за это.

А ведь как все начиналось. Он вспомнил родные места. Джихад набирал силу, их никто не мог остановить, ни Асад, ни янки. Его славная армия почти победила, оставалось совсем немного. Но тут пришли эти русские, со своей железной организацией, дисциплиной и вездесущей авиацией. Все пошло прахом. Война была проиграна за несколько месяцев. Это был конец. Многие его соратники погибли, но еще больше — переметнулись на другую сторону. Предатели!

Но он не такой. Его вера несгибаема, его бой не закончен. И вот он там, где его не ждут, в логове врага.

Близится час расплаты.

Молитва закончена. Он осторожно надел заранее приготовленную амуницию и направился к выходу. В тот же миг в воспаленном мозгу зазвучала родная арабская речь:

— ТЫ БЛАГОСЛОВЛЕН, ДИТЯ МОЕ.

Голос был какой-то чужой нечеловеческий.

Али замер от неожиданности, не веря своему счастью. Неужели он замечен и его жизнь, положенная на алтарь веры не потрачена напрасно? Мужчина рухнул на колени и прошептал про себя:

— Ты — всевышний?

— ДА. И МНЕ ИЗВЕСТНЫ ТВОИ ПЛАНЫ

— Я правильно делаю?

— КОНЕЧНО. ТЫ НЕСЕШЬ МЕЧ ИСТИНЫ. У ТЕБЯ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ. УЖЕ СЕГОДНЯ ТЫ БУДЕШЬ В РАЮ, РЯДОМ СО МНОЙ, И ПРЕКРАСНЫЕ ГУРИИГу́рии (араб. حورية‎‎ — прекрасная, шикарная‎) — в Коране, райские девы, которые будут супругами праведников в раю (прим. автора). БУДУТ УБЛАЖАТЬ ГЕРОЯ.

— Спасибо, Господи! — сознание Али претерпевало странное преображение. Исчезли нерешительность, сомнения, страх смерти, в голове стало пусто, ни одной мысли, оглушенный, как после наркотика, разум не мог думать ни о чем, кроме предстоящей миссии. В груди поднималось, росло жгучее желание выполнить то, что задумал.

— ТЫ ГОТОВ. ПОРА!

— Я готов!

— И ЗАПОМНИ: НАЧИНАЕШЬ ТОЛЬКО ПО МОЕЙ КОМАНДЕ

— Я понял. Укажи мне цель.

— ЗАПОМИНАЙ АДРЕС.

6

Бзды-ы-ы-нь!!!

Меня разбудил жуткий металлический грохот. Сон слетел мгновенно. Разлепив веки, я бросил взгляд на кухню и увидел черную тень, воровато метнувшуюся в оконный проем.

— Калигула! Сволочь!!!

Нагло используя мою привычку оставлять окна открытыми по ночам, соседский проныра-кот повадился шастать в мое жилище в надежде урвать что-либо вкусненькое.

Резко поднявшись, я тут же присел от пронзившей затылок сверлящей боли. Отравленное тело напоминало о себе. В висках ритмично стучало, во рту будто опорожнился вышеупомянутый Калигула. Странно. Вчера вроде бы немного выпил.

Я вспомнил вечер накануне. Кафе, футбольный матч на настенной плазме, коньяк, лимончик. Стремительный взлет настроения и неожиданный острый приступ потребности в общении. Затем — шапочное братание с коллегой медиком, зашедшим в заведение чуть позднее. Далее — виски, водка, пиво (вот откуда абстиненция, понамешал всего, что можно), разговоры о работе, политике, вышеупомянутом футболе, женщинах (куда ж без них?). Разошлись мирно, за полночь. Вот и все, собственно. Никаких эксцессов.

Взяв с прикроватной тумбочки бутылку минералки, загодя припасенную с вечера, жадно опорожнил ее в один присест.

Пройдя на кухню, я чертыхнулся: новая эмалированная кастрюля с остатками вчерашнего супа, разбрызганного везде, где только можно, лежала на пыльном паркете.

— Вот кошара, мать его! Задал мне работенки.

Наскоро прибравшись, я с тоской огляделся по сторонам.

До боли унылая привычная картина. Низкий довлеющий потолок, покрытый потускневшей облупленной краской, голые стены с истрескавшейся, осыпающейся штукатуркой, скрипучий пол с вываливающимися паркетинами, рассохшиеся деревянные рамы окон с подернутыми какой-то мутью старыми стеклами, убогая, расшатанная мебель, в углах серые пленки паутины, колышущиеся под сквозняком, и все это покрыто тончайшим слоем мелкой, пепельного цвета пыли, берущейся неизвестно откуда.

Покров тлена…

Гость, заглянувший сюда впервые, подумает: «ну и свинья здесь живет». Эх, если бы так… Но я не лентяй, не грязнуля, не опустившаяся личность. Дело в другом: в фатальной, неотвязной тени деструкции, преследующей меня всю жизнь, не только на работе, но и дома. Вокруг меня, словно проклятого, все идет прахом. И противостоять этому очень трудно. Но я борюсь, и буду бороться. К примеру, последний ремонт квартиры, с обновлением потолка, стен, полов, полной заменой мебели, я делал всего два месяца назад, в свой очередной отпуск. И что изменилось? Обои, какими бы дорогими они не были, и как профессионально их не клеили, через пару недель тускнеют, теряют цвет, начинают пузыриться, отслаиваться и рассыпаются в прах, финская эмаль трескается и крошится, будто дешевый клейстер. Цветы, купленные утром, в моем жилище вянут к вечеру. Все, что внутри, стремительно приходит в упадок. Впрочем, что говорить? Результат налицо.

Я давно не ношу часов, серебряных украшений. Любые измерители времени, механические, кварцевые, электронные, останавливаются на моей руке навсегда в первые же сутки, благородное серебро чернеет на коже в считанные часы.