Курьеры

В кафе было шумно и многолюдно. Снаружи моросил холодный дождь. В двух шагах от сирийца Латифа редкие прохожие, подняв воротники и надвинув шляпы поглубже на уши, торопливо шагали за стеклом. Он отвел взгляд от окна и машинально потрогал толстый конверт перед собой. Затем поднял голову, непонимающе посмотрел на мужчину в строгом костюме под распахнутым плащом, хмыкнул и в задумчивости почесал затылок. То, что случилось сейчас, нигде и никаким образом не было оговорено в их прошлую встречу.

— Может, все-таки ошиблись?

Мужчина поднял бокал с вином, сделал глоток и посмотрел на него поверх края стекла.

— Бывает. Может, не совсем внятно прозвучало ваше требование?

— Нет…

В ошибку со своей стороны Латифу верилось с трудом. Рука нырнула в карман за мобильным телефоном, но на полпути остановилась.

— Я жду, — сказал человек с бокалом.

— Сколько в нем? — внезапно осипшим голосом произнес он.

— Я ведь здесь далеко не в первый раз. Служба, знаете ли, — заметил мужчина как-то невпопад.

Он тяжело вздохнул и поставил на стол свое вино. Латиф подозрительно покосился на его руки. Отметил след от обручального кольца, старый шрам в виде полумесяца возле ногтя большого пальца правой руки, дорогие часы. А ведь и правда, этого человека он тоже видит тут не во второй раз.

— Причем здесь это? — спросил он.

Собеседник постучал пальцами по столешнице, взглянул на часы и поправил галстук. Безусловно, он торопился, но старался этого не показывать явно: время от времени бросал косые взгляды в сторону двери.

— Да вот, знаете… В отпуск собираюсь, замену готовлю. Сотрудник приехал молодой, неопытный. Все надо по два раза объяснять… Вам тоже?

— Прошу прощения. Еще пара минут, и все будет решено, — Латиф скорчил виноватую гримасу, подергал бородку и произнес: — Небольшие формальности.

— Какие формальности?

— Ваш заказ. Не волнуйтесь. Подобных на моем счету не один десяток. Я так зарабатываю на жизнь. Безбедную, хочу заметить, жизнь.

Он помял конверт и попытался наощупь определить сумму — навскидку пакет был чувствительно толще, чем должен быть. Мужчина удивленно поднял брови.

— Здесь ровно в два раза больше. Что вы его все время тискаете?

— Беспокоюсь.

— Отчего?

— Почему сумма выросла вдвое?

— Аванс для будущего сотрудничества.

Сириец кивнул и продолжал сидеть, мрачно поглаживая конверт. Чувство благодарности не тронуло ни одну черточку на его смуглом лице. Казалось, он считал неожиданную благотворительность таким привычным делом, словно ему всегда предлагали больше, чем он стоит на самом деле.

— Вы хитрец, а я тут подумал… Заранее вносите коррективы, так как ситуация для вас сложная и вышла из-под контроля… Курьеры…

Он подался вперед над столом, скривил губы на одну сторону и процедил:

— Знаете, люди Гензера всегда вооружены. Даже, когда доставки нет.

— Мне перестал нравиться наш разговор. Мы обсуждаем второй раз одно и то же разными словами. Давайте займемся каждый своим делом. Оружие — это помеха?

Сидящий напротив мужчина говорил спокойно, но Латиф заметил, что тот начал нервничать. Он откинулся на спинку стула.

— Нет, конечно.

— Тогда, что вам не нравится?

— Жду.

Мужчина хлопнул ладонью по столу, стараясь незаметно бросить взгляд на часы.

— Чего же?

— Помощника.

— Вы говорили, что работаете один.

— Как вы себе это представляете? — сириец ткнул пальцем в мокрое стекло.

— Согласен, — пробурчал собеседник, пытаясь разглядеть в водяном тумане огни светофора на перекрестке. — В такую погоду… Даже не нахожу слов, чтобы в полной мере отразить те чувства, что переполняют меня, когда я вижу дождь в этом городе.

— Этот город давно сгнил, — неожиданно сказал Латиф и встал. — До скорой встречи и не волнуйтесь.

Он сгреб конверт со стола и, пятясь как рак, двинулся к дверям. Оказавшись на улице выключил запись на мобильнике. Неторопливо подошел к фургону с рекламой женской косметики через весь борт. Обойдя его вокруг, внимательно осмотрел машину и постучал ногой по колесам. Затем забрался на водительское сидение, закрепил в подставке телефон, завел двигатель, включил радио и принялся ждать.

Спустя двадцать минут дисплей перед ним ожил, моргнул и начал транслировать видео — один из его людей сопровождал цель на небольшом расстоянии сзади. Латиф сделал звук тише, глубоко вдохнул, шепнул себе под нос пару успокаивающих фраз, дернул переключатель скоростей и надавил на акселератор, разгоняясь на скользкой дороге. Через несколько секунд, не отрывая взгляда от дисплея телефона, он вдавил педаль газа до упора, вылетел к перекрестку на красный и выкрутил руль. Фургон подпрыгнул колесом на бордюре, снес светофор и сбил девушку, шагнувшую с тротуара перед ним. В боковом стекле мелькнул мужчина с футляром от тромбона. И этот музыкант, который остановился за метр до мостовой и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, неожиданно отбросил их в сторону, одним резким движением распахнул футляр и выхватил автомат. Неприметный человек сзади, державший мобильник наготове и направивший камеру на жертву, и который уже метров двести шел за ним следом, получил очередь в живот. Остальные две дюжины пуль изрешетили кабину фургона и тот на двух колесах влетел в переулок, заваливаясь набок.

Латиф, чудом выпрыгнувший из машины за долю секунды до автоматной очереди, тяжело поднялся и заковылял в темноту. Втягивая широко открытым ртом сырой воздух, он держался за стены и стонал от напряжения, стараясь ускорить шаг и раствориться среди хаотичной застройки старого квартала. Он не имел понятия, кем была заказанная девушка, да и знать о ней ничего не хотел. Единственным чувством, которое он сейчас испытывал был страх — он все время ожидал, что за спиной раздастся топот, распахнется футляр и прогремит сухая, как стук гороха, очередь. Но пробираясь мимо мрачных стен почти на четвереньках, сириец и представить себе не мог, что своими руками выковал первое звено из цепи грядущих жутких событий, и что с этой секунды его жизнь не просто превратится в кошмар — она станет адом.

1

Капитан Козлов открыл дверь через пару секунд после длинного звонка. Открыл, не задумываясь о том, кто же может находиться за ней на лестничной площадке. Просто щелкнул замком и толкнул ее от себя. Женщина. Молодая. Середина ночи, а она стоит прямо перед ним, протянув руку к пуговке звонка. Улыбается. Мягко. Нежно. Он даже поспешно посторонился, когда она шагнула через порог, внеся с собой в маленькую прихожую облако безумного аромата. От этого едва уловимого запаха у него дрогнули колени, а она неторопливо прошла дальше в комнату, оставляя глубокие вмятины каблучками-гвоздиками в ковровой дорожке. Он потрясенно посмотрел ей вслед, и совершенно неожиданно для себя вспомнил бывшую сокурсницу Марину, всегда смотревшую на него с презрением — красивая шлюха, но доступная только обладателям тугих кошельков.

— Ну, что же вы, капитан, — голос у нежданной гостьи был не менее чарующим, чем лицо. — Предложите мне сесть, или мебелью стоять оставите?

Неожиданно она подняла руки вверх, вытянулась, задвигала коленями, бедрами, локтями, и исполнила что-то сродни восточному танцу или спародировала березку на ветру.

— М-да, — вздохнула она, скосив на него темный глаз из-под пушистых ресниц. — Считайте, капитан, что у вас появилось живое дерево. Только, чур, нужду на него не справлять. Вы любите ролевые игры?

Он изумленно таращился на нее, не в силах сдвинуться с места. Мягко говоря, в подобных развлечениях Козлов был патологическим неудачником, как для самого себя, так и для любой компании, имевшей неосторожность пригласить его к себе, хотя это и случилось всего один раз. Еще со студенческих лет он смирился со своей ущербностью с точки зрения веселых вечеринок с красивыми девушками, напрочь отлученный всевозможными военными комиссиями от армии из-за серьезных проблем с сердцем. Вдобавок и мужественная привлекательность обошла его стороной по вине родителей, и по совокупности всех факторов вниманием противоположного пола он был катастрофически обделен, даже получив офицерские погоны в особо засекреченной государственной структуре. И если бы сейчас Козлов попытался вспомнить, сколько у него было женщин за три десятка лет взрослой жизни, и начал бы загибать пальцы, то они бы так и остались растопыренными. Капитан всегда был одинок, и наслаждение испытывал не телом — мозгом. Он был аналитиком, он был серьезен, у него было больное сердце и ему было не до шуток.

Кадык дернулся туда-сюда. Он просипел что-то невнятное и получил удар кулаком в спину. На пороге появились еще двое. Высокие, крепкие, с квадратными подбородками, мерзким прищуром и в одинаковых кожаных куртках. «Как шкафы-близнецы», — глупо отметил он.

— Проходи, — буркнул первый, — не стой в дверях.

— Будь, как дома, — скривился второй и толкнул его в плечо. — Давай, шевелись. Нельзя заставлять даму ждать.

Они подхватили его под локти, намертво сдавили между железными буграми мышц и буквально внесли в комнату, попутно захлопнув дверь. Один из мужчин подошел к окну, закрыв широченными плечами едва ли не весь проем. Второй тихо сказал девушке:

— Долго он не протянет.

Сухой, как шелест октябрьских листьев, вкрадчивый голос показался Козлову оглушительным раскатом грома.

— Отлично, — она поманила его пальцем. — Эй, капитан.

— Кто… — проблеял он, потеребил редкую бородку, откашлялся и рявкнул: — Пошли вон!

— Генерал Кужель, — сказала она. — Дело срочное.

Он бросил быстрый взгляд исподлобья мимо нее на спину этого мужчины и на его давно нестриженный затылок, поросший коротким рыжеватым волосом. Выдохнул.

— Что случилось?

— Документы, которые он передал. Немедленно.

— Ясно…

Он смотрел в пол, молчал, избегая даже на долю секунды встретиться с ее испытующим взглядом, и нервно сжимал мгновенно вспотевшие ладони. Неожиданные гости, кем бы они не были, явно пришли не от Кужеля. И женщина этого скрывать не собиралась.

— Ясно что? — спросила она. — Только не говори, что ты забыл, где их держишь. Мне это не понравится.

Мужчина у окна повернулся и дернул уголком губ. Затем медленно направился к нему, словно неся через комнату свой мощный каркас из мышц. Жесткое, как боксерский кулак, лицо искривилось, пошло морщинами, глаза зажглись недобрым огнем, а губы превратились в тонкую линию. Он сунул под нос капитану раскрытые корочки удостоверения, а женщина устроилась на диване, закинула ногу на ногу и заученным жестом поправила стрелки на юбке. Она ждала реакции Козлова.

— Здравия желаю, — кивнул тот. — Не видел вас раньше.

— Вот и познакомились, — она насмешливо сморщила нос и прикрикнула: — Давай, капитан, шевелись. У тебя две минуты.

— Не понял…

Он поперхнулся в ответ на окрик и вдруг осознал, что у гостьи изменилось лицо. Мягкие линии скул затвердели, закаменел подбородок, сузились глаза и все черты ее яркой внешности внезапно стали резкими тенями, будто и сам мир вокруг стал черно-белым. Вместо летних ароматов девичьей кожи на капитана дохнуло холодом промозглой осени. Он помимо воли вздрогнул и беспомощно оглянулся на дверь спальни. Этот короткий взгляд был тут же перехвачен и распознан. Однако все четверо в комнате молчали и не двигались с места.

— Не люблю тишину, — внезапно громко сказала она, — и не люблю ждать до бесконечности. Две минуты прошли. Пришпорьте его.

Козлова вновь подхватили под локти крепкие ладони. Открыли его головой дверь, поставили у шкафа, повернули из стороны в сторону, подождали некоторое время перед встроенным в стену крохотным сейфом и приволокли обратно.

— Зря ты упираешься, — она повозила подошвой сверкающего лаком сапога по давно не мытому полу.

Предательски затряслась нижняя губа. Капитану нестерпимо захотелось поверить, что не от страха, а от абсурдности происходящего. У него уже было такое ощущение однажды — лет тридцать назад, еще мальчишкой, он с друзьями забрался в строящийся дом. Удирать от проснувшегося сторожа пришлось по лестнице из окна второго этажа; и вроде высота была смешной, но он, почувствовал, как дрогнула, соскользнула нога с мокрой перекладины, и ощутил эту дрожь не страхом, а осознанием неизбежности падения… Тогда он отделался переломом ключицы…. Сегодня этаж был не в пример выше, а лестницу кто-то убрал…

Козлов сжал зубы. Он по-прежнему не мог поверить в происходящее. Этого с ним просто не могло случиться. С кем-нибудь другим. С кем угодно, но только не с ним.

Женщина вздохнула.

— Партизан?

Лицо Козлова пошло пятнами.

— В отличии от вас, я слышал о присяге.

Она улыбнулась, изящным движением смахнула со лба прядь волос, встала с дивана и щелкнула пальцами.

— Проучить, связать и ждать.

Полковник Хижук переступил порог. На долю секунды застыл, будто врезавшись лбом в невидимую стену. Потом брезгливо скривился от запаха, прошел прямо в центр комнаты и кинул оценивающий взгляд на опухшее лицо Козлова. Он никогда раньше не встречался с ним. Слышал о его феномене аналитика, но никак не предполагал, что поцелованный богом в темечко сотрудник секретной службы может выглядеть и благоухать столь мерзко. «Вот так офицер?! Как же он до капитана-то дотянул?», — его брови удивленно поползли вверх.

— Докладывай, Аста, — сказал он и подул в сжатые кулаки, будто вошел с мороза.

— Молчун попался, — женщина пожала плечами. — Решила подождать с настоящей обработкой.

— Простите…

Капитан запнулся языком, делая попытку вытянуться навстречу. Диван облегченно скрипнул пружинами, освобождаясь от тяжести, но узел на веревке был затянут на совесть и его дернуло назад.

— Окно откройте! — раздраженно приказал Хижук. — Мышь здесь что ли сдохла?

Один из мужчин вразвалку протопал к окну, повернул ручку на раме и холодный воздух хлынул в комнату. Второй положил тяжелую ладонь Козлову на плечо, вдавливая его задом пружины обратно до пола. Женщина накручивала на палец прядь волос и задумчиво рассматривала на стене зашевелившиеся от сквозняка глянцевые страницы из эротических журналов.

Капитан виновато уставился на очередного гостя. А тот осторожно присел на краешек стула, вновь поморщился и достал из кармана футляр с очками. Козлов, кряхтя и постанывая, не сводил с него полного надежды взгляда. Хижука он знал: как-то видел в управлении, пусть и издали, но для его цепкой памяти этого было достаточно, чтобы узнать того и без мундира. Он даже почувствовал стыд за свою подпорченную костоломами физиономию и грязную одежду. В сравнение с моложавым и подтянутым полковником он выглядел уродливым, расплывшимся от жары куском заплесневелого сыра.

— Показывай, — проворчал Хижук, поворачиваясь к нему. — Все, что приказал обработать Кужель. Все доставай и показывай. Все, что есть!

— Простите… — вновь пролепетал Козлов. — Что?

Тот провел жестким взглядом по жирному телу капитана сверху вниз и уставился на сальные пятна, сплошь покрывающие растянутый на свисающем брюхе свитер. Выражение его мрачного лица не предвещало ничего светлого для будущего Козлова: брезгливость уступила место недоумению, затем в глазах появилась отстраненность. Всем своим скучающим видом он демонстрировал, что не понимает, каким образом оказался в этой комнате, и что ничего важнее и интереснее, чем огромные складки живота под шерстью грубой вязки, для него здесь не существует. Потом он аккуратно заправил дужки от очков за уши и кивнул.

Резкий удар в затылок сбросил Козлова с дивана. Однако, упасть не позволила веревка. Тяжелый кулак первого мужчины, шагнувшего от окна, поймал его подбородок в воздухе, заставил выпрямиться, а следующий удар, последовавший мгновенно, заставил проглотить выбитый зуб и вновь усадил обратно. Он даже не успел понять, что произошло, как тот уселся на его бедра и сгреб в кулак ворот свитера. Следом капитана накрыла волна боли, кольнула в животе, растекаясь от печени до мошонки, и рванулась криком наружу. Однако завопить не удалось — рот оказался наполовину забит плотной шерстью. Второй нахлобучил ему на голову пластиковый мешок, и он еще успел увидеть перед собой пару абсолютно пустых глаз прежде, чем первый принялся вбивать ему в живот свой кулак так, точно хотел прощупать позвоночник. Одновременно с ним второй опускал свою кувалду на его темя. Били его жестоко и профессионально, с короткими паузами приоткрывая мешок, давая возможность вдохнуть после каждого удара. Козлов молчал — первый же удар в живот сбил дыхание, и он мог только тихо стонать, ловя широко раскрытым ртом воздух через свитер. Потом захрипел и обмяк.

Очнулся Козлов от струи холодной воды, вылитой сверху. Раздвинул слипшиеся ресницы на одном глазу, моргнул — второй глаз так и остался в темноте. Всхлипнул, втягивая изувеченным ртом воду с кровью, и закашлялся — на колени брызнула красная слюна. Нос не дышит — сломан и забит сгустками крови. Что с глазом? Или его — как нос?! Медленно повернул голову в одну сторону, во вторую. Перед ним колыхалась муть, словно мешок с головы и не снимали. Ощупал языком обломки передних зубов. Вокруг был хаос. Не такой бардак, как был здесь всегда, а настоящий, с разбросанными вещами, сорванными обоями, отодвинутой мебелью и распахнутой дверцей сейфа. Взгляд никак не мог сконцентрироваться на чем-то одном — все расплывалось, двоилось. Наконец, он сумел заставить себя увидеть Хижука. Тот стоял посреди комнаты, сдвинул очки на кончик носа и просматривал стопку отпечатанных листов и фотографий. Кривился, почесывая ногтем лоб. Костоломы неподвижно застыли в метре с обеих сторон. По полу растекалась розовая лужа. Женщина читала книгу, прислонившись плечом к стене. Его книгу. Он смутно видел зеленую линейку закладки между страниц — не любил загнутые уголки. Детектив. Других он не покупал.

— Зачем? — прохрипел он. — Зачем было так бить?

— После такой обработки вы еще неплохо шевелите языком, — Хижук вяло похлопал в ладоши, изобразив жидкие аплодисменты. — Но дело не в этом.

— А в чем? В тридцать седьмом? Будете продолжать выбивать из меня неизвестно что? Но в этом случае вы меня просто убьете. Думаю, именно этим и кончится.

Полковник шагнул к нему.

— Я задал вопрос. Помните?

— Нет.

Хижук отмахнулся: не надо, мол, ахинею нести. В найденных в сейфе документах и ворохе фотографий для него ничего не было. Он свел вместе брови. Затем отступил на шаг, сложил руки на груди и всем своим видом показал, как ему до смерти все тут надоело.

— Не заговаривайте мне зубы. Время идет.

— Многие думают, что время придет, но оно только уходит.

Полковник сдавил тонкую пачку листов в кулаке и выразительно хлопнул в ладонь второй руки. Затем рубанул ладонью воздух.

— В одном я согласен в принципе — всему приходит время. И сегодня для одного умного человека пришло время поделиться некой информацией с Ближнего Востока и благополучно о ней забыть. Вы же умный?

— Сирийский сувенир… — в уголках рта капитана запузырилась кровь.

Сухой и короткий ответ щелкнул кнутом.

— Так точно!

— В порошок… вас… Кужель…

— Вот как?

Хижук с ненавистью взглянул на вонючего без всяких метафор Козлова. Покраснел, наливаясь злобой.

— Поскольку вы оказались не слишком сговорчивым и абсолютно не желаете сотрудничать — придется повторить.

Сейчас он не испытывал к капитану презрения — затопившее его с головой чувство было сродни поражению. Он набычился, а капитан хоть и в мыслях, но попытался стать такой же точкой, в которую сейчас превратились зрачки полковника за стеклами очков.

— Скажите, почему вы так боитесь меня?

Козлов смотрел на него одноглазым волком. По подбородку текла кровь. Капала на грудь с редкой бородки. Он косился то на Хижука, то на плечистых мужчин, то на девушку, которая невозмутимо продолжала читать, и не делал никаких попыток ответить.

— Понимаю, с рваным языком много не наговоришь. Но можно просто кивнуть. А чтобы кивать было легче, мы простимулируем вас разогретым утюгом. Идет?

— Не надо…

Он не был физически крепким с младенчества, и пусть выделялся крупным телосложением, но выглядел рыхлым, хрупким и болезненным. Даже, когда он подхватывал простуду, то страдал от инфекции долго и мучительно, и процесс длительного физического воздействия кулаками вряд ли бы перенес. Никто и никогда не нападал на него в собственной квартире. Никто и никогда не вел с ним бесед «а-ля стоматолог». Никто и никогда не поливал ему проломленную голову водой из кастрюли. Плюс сердце, которое только тронь — свалится в штопор.

Полковнику ничего не было известно о клапанах его преждевременно изношенного органа, натужно балансирующего на грани возможностей — он об этом ничего не слышал и слышать не хотел. Беспечно бросив под ноги смятую бумагу, придвинулся ближе.

— Но для начала, — он поправил заколку галстука и прошипел, — так сказать, аперитив — вы мне обязательно скажете, где эти документы.

— Я постараюсь… напомните…

Полковник подозрительно покосился на него.

— Это обычная казенная папка. В ней должно быть фото. Скорее всего, на первой странице. Или, в крайнем случае, на второй. Это фото — гарантия подлинности. Оно в ней есть?

— Что на нем? — Козлов как мог оттягивал второй этап обработки.

— Молодая женщина.

— Она?

Капитан с трудом поднял веко выше и посмотрел на Асту. Та поймала этот взгляд, захлопнула книгу и уставилась в затылок полковника. Хижук растянул губы в злой гримасе, дернул плечом, ткнул пальцем в нее, потом в грудь Козлову.

— Хорошо, я напомню еще раз.

Он вытер палец от крови о его свитер и принялся раздраженно размахивать рукой.

— Возьмем эту красотку, как гипотетическую модель для примера. Живет она себе на съемной квартире. Не пойми, где трудится, но плату за коммунальные услуги и налог на социальное иждивенчество в бюджет исправно вносит. Отсутствует частенько. Бывает, что и месяцами? Может, на заработки ездит? А почему бы и нет? Блондинка, а волосы красит в черный. Дура? Может, и нет. За границей часто бывает? Так и железный занавес давно снят, и в данном случае, какая-либо логика в моих рассуждениях отсутствует. С другой стороны, если задаться целью выяснить ее перемещения за рубежом, то стали бы они для меня актуальными тогда, когда бы она начала вести активную социальную деятельность, направленную не в то русло, или участвовать в политической жизни, скажем, самовыдвиженцем, или примкнула бы к какой-либо политической партии, или банально раскрутила бы свое собственное прибыльное дело. При этом, допустим, легально. Так что забудем о ней раз и навсегда, ибо в любой отрезок времени мне наплевать — есть у вас в управлении досье с ее фото или нет. А вот та барышня никому здесь не известна. Никому!

Аста пробормотала себе под нос «Придурок…» и отошла к окну. Полковника прямо-таки распирало красноречие, и он словно упивался своим пренебрежением к ней. Вообще-то, перед ней редко ставили задачи — решать головоломки. Она была идеальным исполнителем. Обычно ее подключали на тех этапах операции, когда было уже не до этого, когда наступал форс-мажор, когда такие сволочи, как полковник Хижук, находились в паре мгновений от провала. Но едва она подступала к своей части работы, как почти всегда сталкивалась с его очередным серьезным просчетом. Как с этим долгоиграющим делом Хромого. Просчет за просчетом. Тот мужчина был словно призрак и просто издевался над ними. Нет, только не над ней! У нее сжались кулаки.

— Как вы ее узнаете, если она никому неизвестна?

— Не переживай. Узнаю.

Хижук пожевал губу и твердо сказал Козлову:

— Я сохраню вам жизнь. Дам двое суток, чтобы покинуть страну, и даже предложу деньги. А для начала вас перестанут бить. Согласны?

— Жизнь…

— И вознаграждение. Щедрое, между прочим.

Она оттянула уголок шторы и осмотрела окна многоэтажки на другой стороне улицы. Город спал и ничего не вызывало ее опасений, но она почему-то не могла избавиться от внезапно возникших тревожных мыслей о Хромом. В последние пару ночей особенно. И чем меньше времени оставалось до встречи с его связным, тем чаще эти размышления всплывали в мозгу. Прямо-таки лезли в него с пугающей настойчивостью. Она давно и часто задумывалась, как это все случится. В смысле, как будет выглядеть этот человек. Мордатый такой, с залысинами. Живот, как у Козлова, выдающихся размеров. Потное лицо, которое он чересчур часто вытирает платком, скорее от волнения, нежели по какой другой причине. Злые, бегающие глаза, маленький перекошенный рот… Она ненавидела эту внешность, этот портрет, созданный разумом, уже целых три года, так ни разу и не встретив его героя вживую, но не сомневалась, что он именно такой. Хитрый, осторожный, расчетливый… Стрелки призрачных часов, огромных, как кремлевские куранты, что периодически просыпались в ее голове с самого детства, сдвинулись с оглушительным щелчком. И Аста стиснула зубы, скосив взгляд на связанного толстяка — если она сейчас же не прикончит этого урода, то рехнется.

— Фотография есть, — едва слышно прошептал капитан. — Есть. С надписью на арабском.

Хижук чуть не подпрыгнул на месте. Вновь потер ладони, будто никак не мог их отогреть.

— Ну?

— В спальне. За потолком.

Через пять секунд навесной потолок был искромсан на лоскуты, а искомое было накрепко сжато между вспотевших ладоней полковника. Он прижал локтем пухлую папку, на которой стоял длинный регистрационный код. Посередине была крупная и ровная, как под линейку, надпись: «Сирийский сувенир». В самом верху красовался синий оттиск штампа «Совершенно секретно. Оперативный Аналитический Центр».

— Видите, все оказалось проще простого, — он довольно хмыкнул. — А вы своим упорством вынудили моих сотрудников показать свое мастерство, а у них жены, дети. Ночь. Сны плохие, а то и бессонница. Тревога камнем на сердце. Представляете, как сложно после таких стрессов им в семейной жизни приходится?

— У них богатый опыт, — Козлов поднял окровавленное лицо.

— Опыт богатый — практики маловато. Ну, не беда. Сейчас мы это исправим.

Когда крепкие руки вздернули ему голову вверх и заставили смотреть на эту почитательницу детективов с ледяным лицом, он, похоже, не соображал, что происходит. А она заглянула ему в открытый глаз и принялась навинчивать на ствол глушитель.

— Знаешь, что это?

Он промолчал, чувствуя, как немеют кончики пальцев, как закололо в сердце за сломанными ребрами, а затем… оно начало сбиваться с ритма… Он с тоскливым удовлетворением понял, что результатов грядущего этапа обработки полковнику не видать, как своих ушей.

— Не знаешь? Или просто не хочешь отвечать?

— Знаю, — безразлично ответил он.

— Что такое статус? — спросила она.

Капитан непонимающе наморщил лоб.

— Не знаю. Но слышал, что за него дают хорошие деньги.

— Деньги? — ее лицо осунулось. — Наверное, много?

Ресницы на левом глазу сомкнулись, натянулась кожа на скулах, а кончик языка скользнул по верхней губе. Козлов отвел глаз от ее застывшего лица и посмотрел на отверстие в глушителе. Затем встретился со взглядом Хижука.

Полковник выдержал паузу, точно хотел, чтобы капитан попросил его еще о чем-нибудь, а тот медленно поднял и опустил измазанный слюной и кровью подбородок. Из глаза выкатилась слеза. Кроме этого единственного признака, казалось, что он вообще не испытывает никаких эмоций.

— Много, — глухим голосом подтвердил он. — Больше, чем за этот мусор.

Он начал падать за миг до выстрела, а Хижук не успел остановить ее палец. Сорвал трясущимися руками застежку папки, лихорадочно пролистал первые страницы, взвыл и бросился обратно в спальню Козлова.

Спустя пару минут, когда Аста уже сидела в кресле, забросив ногу на ногу, и с хмурым выражением на лице вдыхала запах оружия, только что исторгнувшего смерть, полковник встал на пороге комнаты. Белое от ярости лицо и пустые руки свидетельствовали об очередной неудаче.

— У тебя горело? — с едва сдерживаемым бешенством поинтересовался он.

— Наверное, — она небрежно покачивала ступней. — Не люблю ждать.

— Здесь я решаю, сколько и кому ждать, тупая ты крашеная сука! — Хижук позеленел от гнева. — Ясно тебе?!

— В прошлый раз ваше желание блеснуть красноречием во время допроса оказалось безрезультатным, — она криво усмехнулась. — В этот раз, как я понимаю, оно снова закончилось громким пшиком?

— Что ты сказала? — он едва не отшатнулся от этой издевательской насмешки.

Она наклонилась, рассмотрела крохотные, похожие на бисер, влажные пятнышки на носке сапога и покачала головой.

— Вот, вляпалась же в какую-то мерзость. Не квартира, а свинарник.

— Психушка по тебе давно исстрадалась!

— Надо было всего лишь открыть папку сразу, — Аста мило улыбнулась. — Я права?

Он бросил на нее уничижительный взгляд. Беспомощно пытался понять, что же теперь делать. Ухватил подбородок в кулак и думал, думал, думал… Один раз ему даже показалось, что он что-то понял, открыл рот, попытался произнести мысль вслух, но тут же оборвал себя сам, потому что озарение ускользнуло в очередной раз. Ускользнуло, чтобы больше не возвращаться.

— Приберитесь тут! Вызовите, если еще кто нужен. Чтобы чисто мне все! — со злостью бросил он мужчинам и вызверился на Асту: — Опять на электрошок захотела?!

Она вскочила и вытянулась.

— Нет, мой генерал!

Хижук сплюнул ей под ноги.

— Господи, какая же ты дрянь.

— Я красотка.

Она изобразила реверанс. Он толкнул ее обратно в кресло и шагнул к дверям, задирая ноги как журавль, чтобы переступить через тело Козлова

2

За грудиной шевельнулась боль. Потом снова и почти нечувствительно. Отдалась в плечо, потянулась к локтю, к немеющим пальцам. Генерал Кужель невольно потер грудь под толстым свитером. Подумал, что конец начинается тогда, когда ты вдруг выходишь от неожиданно ставшего разговорчивым терапевта и начинаешь прислушиваться к своему телу… Рановато как-то в пятьдесят четыре года… Хотя, кто его знает — может, и в самый раз.

Фотография. В старом альбоме под тонкой папиросной бумагой. На ней он еще совсем мальчишка, новенькие погоны, форма советника. Рядом с его официальной фотографией любительский снимок. В уголке надпись на арабском строгой типографской вязью. Улыбающаяся девушка в армейском берете. Ладонь на цевье автомата. Тонкий ободок серебряного колечка. В самом низу черная строчка пожелания от руки. На этом блеклом прямоугольнике картона она еще жива… Никто не виноват. Корректировщик ошибся. Ночь. С кем не бывает… сегодня у нее был бы день рождения…

Он сжал кулаки от бессильной злобы. На левой руке хрустнули костяшки. На правой — едва-едва сомкнулись пальцы. У двери раздался скрип. Водитель, устав ждать, начал ерзать на стуле. Генерал вскинул брови, не отрывая взгляда от альбома. Шорох прекратился. Сержант почувствовал его ярость, притих, даже дышать стал намного реже.

Он дотянулся до мобильного телефона и набрал номер. Долго вслушивался в вереницу гудков. Потом прослушал и безликую запись двуязычного женского ответа. Затем раздраженно бросил телефон. Вставать из-за стола и отправляться на запланированную встречу Кужелю не хотелось. И не потому, что раздумал на рыбалку в такую погоду, хотя для щуки самый жор — просто навалилось какое-то гадкое предчувствие. С ним всегда происходило что-то неприятное в этот день, и начало происходить в тот самый момент, когда увидел на раме окна замерзшую бабочку… Зима в этом году пришла как никогда рано.

Однако, он лгал самому себе — все перевернулось три года назад, когда в одном из музеев Кракова ему протянули тщательно заклеенный пакет. Он тогда удивленно посмотрел на хорошо одетого мужчину с таким пустым и безразличным взглядом, что отчетливо увидел в его зрачках целую шеренгу подобных взглядов, воткнувшихся ему в лоб, грудь, живот… Взглядов, ответственных за расстрельный залп… Тот мужчина назвал странное имя или кличку… Еще он назвал имя женщины, от которой этот пакет не мог прийти никогда… Из загробного мира не пишут… Но тогда, подозрительный до мозга костей, он безоговорочно поверил этому человеку…

Генерал нащупал в кармане патрон от пистолета и ласково погладил теплую гильзу своего афганского талисмана. За столько лет патрон вытерся о ткань и пальцы до зеркального блеска, и он вдруг подумал, что в последнее время стал слишком часто просить поддержки у бездушного кусочка металла. Это тогда, в Афганистане, забившись в незаметную узкую щель в скале и приставив к виску пистолет погибшего комроты, он твердо знал, что кроме единственного патрона у него больше нет боевых товарищей. Всю ночь он держал дрожащий палец на спусковом крючке и тоскливо слушал, как перекликались моджахеды, разыскивая его. В тот раз не нашли, а сейчас, словно подобрались почти вплотную. Он еще раз потер патрон, вспомнив, как тогда прилетела поисковая группа, и он с трудом разогнул скрюченные пальцы, передернул затвор и поцеловал тусклую латунь последнего патрона, выпавшего на ладонь.

Кужель провел пальцем по пожелтевшей бумаге над фотографией. Сдвинуть тонкую преграду и прикоснуться к ее лицу он так и не смог, как будто боялся осквернить память о ней что ли. Взглянул за окно. Снаружи было так же мерзко, как у него внутри. Стылый ветер лениво ворошил листву, сгребаемую дворником, на зелень травы лег иней, с неба сеялась снежная крупа. И бабочка была на месте. И ноющая боль за грудиной никуда не исчезла. Он снова потер свитер над сердцем. Та война никуда не делась. Каждое утро напоминала о себе. Скрытая, беспощадная, и она так долго продолжалась, что даже ветераны, подобные ему, давно от нее устали…

— Едем, товарищ генерал? — тихо спросил сержант и осторожно встал, опасаясь его гнева. — Все уже там, наверное. Машина прогрета. Снасти я проверил.

Кужель помрачнел и свел вместе брови. Кинул на него из-под насупленного лба тяжелый взгляд. С того самого момента, как месяц назад вышел из кабинета начальника военного госпиталя, его никто не торопил. Даже намеком. Не принято было подгонять того, кто готовился к смерти.

— Фляжку подай, — буркнул он. — Быстро.

— Так я же… — испуганно засуетился водитель. — Нельзя вам… врачи… они же запретили.

— Да! — рявкнул он. — Фляжка где?

Сержант как-то сокрушенно вздохнул и не стал настаивать. Откуда-то из-под полы камуфляжной куртки на свет была извлечена серебристая сверкающая посудина с вычурной резьбой, не издавшая при этом ни единого всплеска, будучи наполненной коньяком под завязку. Генерал протянул к ней руку, привычным движением отвернул ребристую крышку, и опрокинул воронку горлышка себе в рот. Внутренности тотчас же согрело ароматные тепло, сердце подпрыгнуло, забилось ровно и гулко. Он потянулся к куртке.

— Иди. Я сейчас, — бросил сержанту.

Из ящика стола Кужель достал два конверта из плотной бумаги. Один тонкий и измятый — тот из Кракова, с которого все и началось. Второй — новенький и похрустывающий набитым нутром. С трудом затолкал их в карман. И только потом захлопнул альбом. Запер его в этот же ящик стола — до следующего ее дня рождения, которое он больше никогда не встретит.

Он вышел из подъезда следом за водителем. Открыл дверцу машины, оглянулся, подняв глаза к тому окну, из которого он пару минут назад смотрел на холодный камень города. Стекла сверкали примороженными каплями воды. На раме виднелось темное пятно. «Крылья, как цветная клякса», — неожиданно подумал он. Затем у него дернулась щека. Он видел, что и сержант-водитель, и офицеры из охраны, вцепившиеся мертвой хваткой в огромный зонт, не сводят с него глаз, стерегут каждое движение, чувствуют каждый вдох. Так получилось, что они не знали, какое «развлечение» предстоит Кужелю сегодня, но понимали, что неспроста у генерала уже который день ходят желваки на скулах и время от времени пальцы сжимаются в кулаки.

Кинув последний взгляд на окно рядом со своим, где за плотной тканью темной шторы — он это точно знал — стояла жена, которая после врачебного приговора больше не выходила его провожать, генерал поставил ногу на подножку. Офицеры со щелчком сложили зонт. Оба молчаливые, настороженные. Один запрыгнул на первое сидение, второй юркнул в автомобиль сопровождения. Хлопнули дверцы. Он положил ладонь на поручень перед собой и кивнул в зеркало в салоне. Сержант ответил ему тем же и включил передачу. «Дворники» со скрипом смахнули очередную порцию ледяной мороси с лобового стекла. Машина личной охраны тронулась первой. Наверху колыхнулась тяжелая штора.

— В госпиталь, — приказал он и принялся вновь набирать номер аналитика Козлова.

Покачиваясь на широком сидении, генерал пытался просчитать капитана и его упорное молчание. Тот никогда не блистал скоростной работоспособностью, но свои обязанности выполнял с лихвой, вдумчиво и скрупулезно анализируя предоставленные данные, тихим и гнусавым голосом запрашивая очередное подтверждения у оперативников, казалось бы, малозначительным фактам. И если другие аналитики периодически получали должности, звания, квартиры и уходили на повышение, то капитан, страдающий одышкой от непомерной полноты, застарелого порока сердца и ужасно потеющий уже при десяти градусах тепла, так и продолжал сидеть в крохотном кабинете, в который пришел лейтенантом. За лишний вес, стойкий запах пота, вечно измятые брюки и бородку клинышком в управлении за глаза его звали в лучшем случае жирным вонючим козлом, а те, кому не посчастливилось миновать его сотрудничества, проклинали все на свете и не стеснялись ни в виртуозных эпитетах, ни в обсценной лексике.

Так случилось, что, страдая неисправимой медлительностью, Козлов мог похвастаться и тонкой интуицией, и каким-то фантастическим чутьем, педантично подводя любое порученное дело к логическому концу. Правда, со сроками у него никогда не складывалось. Частенько Кужель, доведенный до белого каления этими задержками, грозился выгнать неторопливого сотрудника ко всем чертям, но когда рапорт все-таки добирался до его стола, то даже к пунктуации в документе при всем желании невозможно было придраться. Он в очередной раз удивлялся и вместо выговора, выписывал нерасторопному аналитику скромную премию. На большее и сам капитан не думал претендовать: так и ковырялся в малозначительных сведениях и фотографиях, выдавая через пару месяцев такое, что на некоторое время становился для всех не простым вонючим козлом, а козлом уважаемым.

Вот неделю назад неторопливый феномен и выдал по краковскому пакету… сирийский сувенир… Анхар… жаль, что он не увидит, как главного комитетчика смешают с навозом, который он должен был с детства разгребать на скотном дворе вместе с лидером нации, а не калечить людские судьбы. С этого момента председатель и его свора не просто полетят под откос — рухнут, как взорванный бородатыми душманами мост.

Себе Кужель не льстил и не отделял свое существование от остальных — сам увяз по уши в этом дерьме. Пройдя все круги малолетнего и юношеского ада в окружении озлобленных собратьев по судьбе, генерал ни к кому не испытывал никакого сострадания. С самого начала понимал ведь, что чудеса на этой службе только в сказках бывают, а карабкался вверх, по-звериному чувствуя, когда, как и кому наступить на горло, а кому и плечо подставить. Карабкался так же, как лезут наверх мрази, подобные полковнику Хижуку. Но, наверное, помимо звериной составляющей, в его чутье осталось еще что-то, что позволило ему окончательно не зачерстветь и придавало сил: сначала в детдоме, а потом в Сирии, Анголе, Афгане, здесь… И еще появился тот курьер из прошлого, а вместе с ним появилась и та фотография в альбоме… Ему словно давали шанс сдохнуть по-человечески, а не по-собачьи. За кордоном давали, а здесь — нет. Даже сейчас свои же пытались подложить ему девочек; нанимали мастеров фотомонтажа, чтобы скинуть прессе его провокационное фото рядом с махровыми националистами или геями; любыми методами стремились дискредитировать, вывалять в грязи и максимально испортить жизнь.

Козлов молчал. Генерал раздраженно постукивал мобильником, включенным на автодозвон, по подлокотнику. Ему бы еще напоследок уточнить кое-что, услышать настоящее имя человека со странной кличкой «Хромой», и узнать, кем для него была его дочь…

— Анхар…

— Что? — не понял сержант, скосив глаз в зеркало.

— Прибавь!

— Есть прибавить!

Тяжелая машина рванулась вперед. Джип сопровождения тут же нагнал, уверенно пошел по краю полосы, включив сирену и стробоскопы. Сержант начал послушно сбавлять скорость, но только до следующего свободного участка трассы, когда Кужель, рассматривая дисплей молчавшего мобильного телефона, оторвал от него глаза и недовольно скривился. Он пока не опаздывал, но и не успевал так, чтобы прибыть первым и осмотреться.

Это был самый обыкновенный армейский госпиталь. Над главным корпусом хлопал на ветру промерзший флаг. Сосны, пожухлая трава под ними, скамейки, крашеные заборчики, ровный ряд припаркованных машин у сверкающих белизной бордюров. У крайней в длинном ряду скамеек переминался с ноги на ногу молодой мужчина. Он отвернул рукав на запястье, бросил короткий, но внимательный взгляд на приближающегося Кужеля, прикоснулся к уху под спортивной шапочкой, шевельнул губами и неторопливо двинулся в сторону лесного массива.