Бесплатный фрагмент - Звездный король
Князья тьмы. Том I
Электронная книга - Бесплатно
Глава 1
«Какой парадокс, какой ужасный упрек! Разница в несколько верст — что я говорю? — в несколько шагов или пядей! — способна превратить гнуснейшее преступление в простое стечение обстоятельств, не подлежащее рассмотрению!»
— Его святейшество Бальдер Башин в «Экклезиархическом провозвестии 1000 года», в Форессе на планете Крокиноль
«Закон бесполезен там, где не обеспечивается его соблюдение».
— Прописная истина
Выдержки из передовицы «Смейд с планеты Смейда» в октябрьском выпуске журнала «Космополис» 1523 г.
Вопрос: «Вам никогда не одиноко, господин Смейд?»
Ответ: «С тремя женами и одиннадцатью детьми не соскучишься».
Вопрос: «Что побудило вас здесь поселиться? Ведь это, мягко говоря, отнюдь не привлекательная планета».
Ответ: «У каждого свои представления о красоте. Я не собираюсь устраивать туристический курорт».
Вопрос: «Какого рода посетители навещают вашу таверну?»
Ответ: «Желающие отдохнуть в тишине и покое. Изредка заглядывает путешественник из Ойкумены или проезжий исследователь».
Вопрос: «Говорят, среди ваших постояльцев попадаются сомнительные личности. По сути дела — если выражаться без обиняков — общераспространенное мнение заключается в том, что в таверне Смейда нередко останавливаются самые отъявленные разбойники и пираты Запределья».
Ответ: «Надо полагать, им тоже иногда хочется отдохнуть».
Вопрос: «Возникают ли у вас какие-нибудь трудности с такими постояльцами? В том, что касается, скажем, поддержания порядка?»
Ответ: «Нет. Им известны мои правила. Я говорю: «Господа, будьте добры, успокойтесь. Ваши разногласия преходящи; кроме того, это ваши разногласия, а не мои. Я предпочитаю, чтобы у меня в таверне преобладала атмосфера сдержанности и взаимного уважения, и не потерплю никаких нарушений такого положения вещей».
Вопрос: «И они сдерживаются?»
Ответ: «В большинстве случаев».
Вопрос: «А если нет?»
Ответ: «Я их сбрасываю в море».
Смейд не отличался разговорчивостью. Подробности его происхождения и молодости были известны только ему одному. В 1479 году он приобрел партию высококачественного лесоматериала, каковой, по целому ряду плохо поддающихся пониманию причин, отвез на небольшую каменистую планету в глубине Запределья. Там, с помощью десятка подрядчиков и дюжины рабов, он построил таверну.
Сооружение это ютилось на длинном узком уступе мшистого крутого склона между горами Смейда и океаном Смейда, точно на экваторе планеты. Смейд строил, руководствуясь планом, древним, как само строительное ремесло: стены сложили из камня, потолок поддерживали бревенчатые балки, а крышу покрыли сланцевым шифером. В конечном счете таверна стала неотъемлемой частью ландшафта, подобно скальному обнажению: продолговатое двухэтажное здание с остроконечной крышей, двойными рядами окон фасада и тыла и непрерывно дымящими печными трубами по бокам — Смейд топил торфом. На небольшом заднем дворе торчали несколько пирамидальных кипарисов; их темные силуэты полностью соответствовали характеру местности.
Смейд внедрил и прочие экологические новшества: в защищенной от ветра лощине за таверной он выращивал на грядках кормовую и огородную зелень; в другой долинке неподалеку укрывались птичник и немногочисленное стадо скота. Животные кое-как уживались с местным климатом, но не проявляли намерения плодиться по всей планете.
Владения Смейда простирались так далеко, как ему хотелось — в этом мире не было других обитателей; фактически, однако, Смейд заявлял права только на участок площадью чуть больше гектара, окруженный беленой каменной оградой. Смейд не интересовался тем, что происходило за оградой, если происходящее не угрожало его интересам — а до сих пор таких случаев не было.
Планета Смейда — единственная спутница звезды Смейда, непримечательного белого карлика в относительно пустынной области Галактики. Местную растительность никак нельзя назвать роскошной: она состоит в основном из лишайников и мха, невзрачных ползучих лоз и палодендронов; из-за чернильных водорослей океанские волны приобрели непроглядно-темный оттенок. Фауна планеты Смейда еще примитивнее: в морском иле на мелководье копошатся белесые черви; желеобразные существа нескольких видов питаются черными водорослями, не проявляя при этом ни ловкости, ни даже подвижности; процветают в этом мире главным образом простейшие одноклеточные. Таким образом, локальное вторжение животных и растений, импортированных Смейдом, вряд ли нанесло ощутимый ущерб экологии планеты.
Человек высокий, широкоплечий и грузный, Смейд отличался мертвенно-белой кожей и черными, как уголь, волосами. Как уже упоминалось, сведения о его происхождении носили самый расплывчатый характер, и никто никогда не слышал, чтобы Смейд предавался воспоминаниям. В таверне, однако, поддерживался безукоризненный порядок. Три жены жили в полном согласии, а дети производили хорошее впечатление пригожей внешностью и послушанием. Сам Смейд вел себя исключительно вежливо. Он брал высокую плату, но его гостеприимство было щедрым, и он никогда не отказывался повременить со взысканием задолженностей. Над стойкой бара висело объявление: «Ешьте и пейте вволю! Тот, кто может платить и платит — мой клиент. Тот, кто не может платить и не платит — мой гость».
Состав постояльцев Смейда был разнообразен: наводчики, исследователи неизученных пространств, наемные техники, ремонтировавшие двигатели Джарнелла, частные детективы, занятые поисками пропавших людей или похищенных сокровищ. Время от времени к Смейду наведывались даже агенты МСБР — «стукачи», как их называли в Запределье. Кроме того, таверну посещали личности гораздо более опасные, чьи биографии позволили бы составить каталог всех известных человечеству преступлений. По необходимости придерживаясь принципа полного нейтралитета, Смейд обслуживал каждого следующего клиента так же, как предыдущего.
В июле 1524 года в таверне Смейда появился Кёрт Герсен, представившийся наводчиком. Он приземлился в суденышке стандартной модели — из тех, что сдавали в аренду агентства по продаже недвижимости в пределах Ойкумены — то есть в десятиметровом цилиндре, оснащенном только самым необходимым. В носовой части были установлены сдвоенный узел монитора и автопилота, звездоискатель, хронометр, макроскоп и приборы ручного управления; в среднем отсеке находилось жилое помещение, оборудованное генератором воздуха, преобразователем органических веществ, блоком памяти и контейнерами для хранения запасов; на корме теснились силовой блок, гиперпространственный двигатель Джарнелла и дополнительные емкости, каковые при желании можно было назвать небольшим трюмом. Подобно многим другим, корабль этот был покрыт шрамами и вмятинами; сам Герсен прибыл в изрядно поношенной одежде и говорил очень мало. Смейда последнее обстоятельство вполне устраивало.
«Надолго ли вы у нас остановитесь, господин Герсен?»
«Скорее всего, на два-три дня. Мне нужно кое о чем подумать».
Смейд кивнул, демонстрируя полное понимание: «Сегодня у нас пустовато: кроме вас, столуется только звездный король. У вас будет возможность поразмышлять в тишине и покое».
«Рад слышать!» — ответил Герсен, и это была чистая правда; он все еще испытывал тревожные сомнения по поводу нескольких недавно законченных дел. Повернувшись, чтобы направиться к себе в номер, он остановился и обернулся — слова хозяина таверны успели проникнуть в сознание: «Как вы сказали? У вас столуется звездный король?»
«Он сам представился таковым».
«Никогда не видел звездного короля! То есть, может быть, видел, но не мог об этом знать».
Смейд вежливо кивнул, тем самым показывая, что не желает сплетничать, обсуждая дальнейшие подробности. Трактирщик указал на часы, висевшие на стене: «Имейте в виду: мы живем по местному времени. Ужин в семь вечера, через полчаса».
Герсен поднялся по каменным ступеням в отведенную ему аскетическую келью с кроватью, стулом и столом. Из окна можно было видеть уступ поросшего густым мхом склона, отделявшего горы от моря. На посадочной площадке стояли два космических корабля: его собственный и другой, побольше и потяжелее — на нем, по-видимому, прибыл звездный король.
Герсен сполоснул лицо и руки в общей ванной, находившейся в конце коридора, после чего спустился в трактирный зал и подкрепился плодами огороднических и скотоводческих усилий Смейда. Ужинать спустились еще два постояльца. Первым появился звездный король в развевающемся роскошном одеянии. Он тут же направился размашистыми шагами к столу в дальнем углу помещения; его угольно-черная кожа была явно выкрашена, а глаза, такие же черные, как кожа, напоминали вставки из эбенового дерева. Будучи выше среднего роста, звездный король держался с неприступным высокомерием. Благодаря матовому черному пигменту черты его лица сливались в неразборчивую маску, маячившую, как пятно на фоне стены. Прихотливый наряд его, напротив, бросался в глаза: шаровары из оранжевого шелка, свободная алая туника с широким белым кушаком, мягкая белая шапочка в серую полоску, залихватски сдвинутая набекрень. Герсен разглядывал его с нескрываемым любопытством. Впервые он видел звездного короля, не отрицавшего свою сущность — хотя, согласно общераспространенному мнению, среди людей скрывались сотни звездных королей, сохранявших инкогнито на многих планетах: эта космическая тайна оставалась неразгаданной с тех пор, как люди впервые посетили систему Лямбды Журавля.
Второй посетитель явно только что прибыл: худощавый человек средних лет, неопределенного расового происхождения. Герсен не раз встречался с такими персонажами — всевозможными не поддающимися классификации бродягами из Запределья. Человек этот, с коротко подстриженными белыми волосами и смуглой неокрашенной кожей, словно излучал опасливую неуверенность в себе. Незнакомец ел без аппетита, украдкой переводя оценивающий взгляд с Герсена на звездного короля и обратно; через некоторое время его пытливые взоры стали все чаще останавливаться на Герсене. Герсен пытался не встречаться с ним глазами: здесь, в таверне Смейда, ему меньше всего хотелось ввязываться не в свои дела.
Покончив с ужином, Герсен продолжал сидеть у окна, глядя на сполохи молний в тучах над черным океаном. Смуглый незнакомец подсел к нему, невольно морщась и гримасничая от нервного напряжения. Он пытался сдерживать волнение, но голос его все равно дрожал, когда он спросил: «Надо полагать, вы прибыли из Крайгорода?»
С детства Герсен учился тщательно скрывать эмоции под маской слегка язвительной невозмутимости; но вопрос незнакомца, словно воткнувшийся стрелой в самое средоточие обуревавших его опасений и затруднений, застал его врасплох. Герсен помолчал, прежде чем отвечать, после чего спокойно подтвердил: «Действительно, я прибыл оттуда».
«Я ожидал, что меня встретят по-другому. Неважно! Я решил, что не могу выполнить свое обязательство. Вы бесполезно проделали дальний путь. Вот и все!» — незнакомец встал и отступил на шаг, оскалившись в мрачной усмешке; очевидно, он приготовился к яростной реакции.
Герсен вежливо улыбнулся и покачал головой: «Вы принимаете меня за кого-то другого».
Незнакомец с изумлением уставился на продолжавшего спокойно сидеть Герсена: «Но вы же прилетели из Крайгорода?»
«Что с того?»
Незнакомец отозвался разочарованным жестом: «Неважно. Я думал… неважно». Помолчав пару секунд, он сказал: «Я заметил ваш корабль, модели 9B. Значит, вы — наводчик?»
«Наводчик».
Незнакомец отказывался понимать сухость ответов Герсена: «Вы летите дальше? Или возвращаетесь?»
«Дальше». Решив, что не помешало бы упомянуть подробности, придающие правдоподобность исполняемой роли, Герсен прибавил: «Пока что не могу сказать, что мне сопутствует удача».
Напряжение незнакомца внезапно разрядилось, его плечи опустились: «Я занимаюсь примерно тем же. А в том, что касается удачи…» Он безнадежно вздохнул, и Герсен почуял в воздухе перегар самогона, предлагавшегося Смейдом под наименованием «виски»: «Мне не везет, но мне в этом некого винить, кроме самого себя».
Подозрения Герсена не вполне рассеялись. Интонации голоса и акцент выдавали в собеседнике человека образованного — что само по себе ничего не значило. Он мог быть именно тем, за кого себя выдавал — наводчиком, то есть искателем пригодных для жизни планет, попавшим в какую-то передрягу в Крайгороде. Но он мог быть и кем-то другим: ситуация позволяла вообразить возможности, при мысли о которых волосы становились дыбом. Герсен несомненно предпочел бы, чтобы его оставили наедине с его собственными проблемами, но элементарная осторожность подсказывала, что полезнее было бы разобраться в происходящем. Глубоко вздохнув и ощущая некоторое отвращение к себе, Герсен сделал вежливый, хотя и слегка иронический приглашающий жест: «Присаживайтесь, если хотите».
«Спасибо». Незнакомец благодарно уселся и, в приступе напускной храбрости, казалось, отбросил тревоги и опасения: «Меня зовут Тихальт, Луго Тихальт. Выпьем?» Не ожидая согласия, он подозвал одну из юных дочерей Смейда, девочку лет девяти или десяти, в скромной белой блузе и длинной черной юбке: «Подай-ка мне виски, дорогуша, а этому господину принеси то, что ему нравится».
Либо выпивка, либо перспектива завязать разговор существенно приободрили Тихальта. Голос его стал тверже, глаза — яснее и ярче: «Как давно вы в Запределье?»
«Почти пять месяцев, — Герсен старательно изображал наводчика. — Не видел ничего, кроме скал, грязи и вулканической серы… Даже не знаю, стоит ли игра свеч».
Тихальт улыбнулся и медленно кивнул: «И все же — что может заменить радостное волнение надежды? Мерцающая звезда становится все ярче в окружении планет. Ты спрашиваешь себя — случится ли это, наконец? И раз за разом — удушающий дым и аммиак, буря в атмосфере угарного газа, кислотные ливни! Но ты не сдаешься, летишь дальше и дальше. Быть может, где-то впереди стихийные силы соблаговолили создать более гостеприимный мир. И, конечно же, следующий мир — все то же слизистое болото, все та же пышущая жаром черная пустыня, все те же поля замерзшего метана. Но вдруг — вот она! Планета дивной красоты…»
Герсен прихлебывал виски, не высказывая замечаний. Судя по всему, Тихальт был воспитанным и образованным человеком, опустившимся под тяжестью забот и неудач.
Тихальт продолжал, словно беседуя с самим собой: «Где улыбнется удача? Не знаю. Я уже ни в чем не уверен. Удача притворяется неудачей, разочарование притягательнее успеха… Но опять же, неудачу я никогда не назову удачей, а беда всегда остается бедой. Кто может спутать разочарование с успехом? Только не я! Так что все это — одно и то же. Жизнь идет своим чередом, независимо от наших радостей и горестей».
Герсен начинал расслабляться. Нельзя было представить себе, чтобы кто-нибудь из его врагов демонстрировал подобную бессвязность мышления, располагающую к себе и намекающую на обширный жизненный опыт. Что, если они наняли безумца, однако? Герсен вставил осторожную фразу: «Неуверенность опаснее невежества».
Тихальт взглянул на него с внимательным почтением, будто Герсен сформулировал истину, доступную немногим: «Но вы же не считаете, что человеку лучше оставаться невеждой?»
«Смотря где, смотря когда, — ответил Герсен свойственным ему от природы непринужденно-рассеянным тоном. — Очевидно, что неуверенность в себе приводит к нерешительности, что совершенно недопустимо. А невежественный человек может действовать решительно. Прав он при этом или неправ, это уже зависит от его суждения. В этом отношении нет и не может быть никакого согласия».
Тихальт горько усмехнулся: «Вы придерживаетесь популярного принципа этического прагматизма, а он, в конечном счете — ничто иное, как эгоизм. Тем не менее, я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о неуверенности, так как я не уверен в себе». Он покачал головой — узким, туго обтянутым кожей черепом: «Я знаю, это не приведет ни к чему хорошему, но как может быть иначе? Мне пришлось пережить нечто необыкновенное». Тихальт допил виски и нагнулся над столом, всматриваясь в лицо Герсену: «Пожалуй, вы более восприимчивый человек, чем можно было бы подумать с первого взгляда. Пожалуй, более находчивый. И, скорее всего, моложе, чем кажетесь».
«Я родился в 1490 году».
Тихальт ответил жестом, который мог означать все, что угодно, и снова изучил лицо Герсена: «Могли бы вы меня понять, если бы я сказал, что познал слишком много красоты?»
«Вероятно, мог бы, если бы вы выражались несколько яснее».
Тихальт задумчиво прикрыл глаза: «Попытаюсь». Поразмышляв, он продолжил: «Как я уже упомянул, я — наводчик. Позвольте заранее принести вам извинения, но это неудачный выбор профессии, потому что в конечном счете деятельность наводчика приводит к уничтожению красоты. Иногда лишь в небольшой степени, на что и надеется такой человек, как я. Иногда количество красоты, подверженной разрушению, невелико, а иногда красота не поддается уничтожению». Он протянул руку в сторону черного океана: «Таверна Смейда не наносит никакого ущерба. Она не мешает красоте этой жуткой маленькой планеты раскрывать свою сущность». Тихальт снова наклонился над столом, нервно облизывая губы: «Вам известно имя „Малагейт“? Аттель Малагейт?»
Снова, второй раз за этот день, Герсен был потрясен — и снова потрясение никак не отразилось на его лице. Немного помолчав, он небрежно спросил: «Малагейт по прозвищу „Палач“?»
«Да, Палач Малагейт. Вы с ним знакомы?» И Луго Тихальт вперил взор прямо в глаза собеседника, внезапно остановившиеся и помутневшие — одно упоминание о возможности такого знакомства пробудило подозрения Герсена с новой силой.
«Лично — нет. Но его репутация общеизвестна», — с натянутой усмешкой ответил Герсен.
Тихальт пригнулся к нему с величайшей серьезностью: «То, что о нем рассказывают, уверяю вас, производит слишком лестное впечатление».
«Но вы же не знаете, чтó именно я о нем слышал».
«Сомневаюсь, что вам известно худшее. Тем не менее — и в этом заключается невероятный парадокс…» Тихальт закрыл глаза: «Я занимаюсь разведкой планет по поручению Аттеля Малагейта. Ему принадлежит мой корабль. Я взял у него деньги».
«Затруднительное положение».
«Когда я об этом узнал — что я мог сделать?» Тихальт возбужденно воздел руки к потолку — мелодраматический жест мог объясняться как эмоциональным смятением, так и воздействием самогона Смейда: «Я бесконечно задаю себе этот вопрос. Это от меня не зависело. У меня был корабль, были деньги — я получил их не от захолустного агентства по продаже недвижимости, а от учреждения, пользующегося высокой репутацией. Я не рассматривал себя, как обычного наводчика. Я был Луго Тихальт, человек выдающихся способностей, назначенный на должность главного исследователя-разведчика — они вечно придумывают напыщенно звучащую чушь! Таким я хотел себя видеть. Но меня отправили в космос на корабле модели 9B, и я больше не мог себя обманывать. Я стал Луго Тихальтом, заурядным наводчиком».
«Где ваш корабль? — праздно любопытствующим тоном спросил Герсен. — На посадочной площадке только два корабля — мой и звездного короля».
Тихальт поджал губы, ощутив новый приступ тревоги: «У меня есть все основания соблюдать осторожность». Он посмотрел по сторонам: «Вы удивились бы, если бы узнали, что я должен встретиться…» Тихальт осекся, еще раз подумал о том, что собирался сказать, и на некоторое время замолчал, глядя в пустой стакан. Герсен подал знак, и юная Араминта Смейд принесла «виски» на подносе из белого нефрита с цветочным бордюром, собственноручно нанесенным Араминтой красной и синей эмалью.
«Все это никому не интересно, — неожиданно сказал Тихальт. — Я наскучил вам своими проблемами».
«Напротив, все это очень любопытно, — искренне возразил Герсен. — Меня интересуют дела Аттеля Малагейта».
«Ваше любопытство можно понять, — еще раз помолчав, пробормотал Тихальт. — Малагейт — в высшей степени необычная, противоречивая личность».
«Кто именно предоставил вам корабль?» — простодушно спросил Герсен.
Тихальт покачал головой: «Не скажу. Откуда я знаю? Может быть, вас подослал Малагейт. Надеюсь, это не так — на него работать опасно».
«Почему бы меня подослал Малагейт?»
«Обстоятельства позволяют сделать такое предположение. Но только обстоятельства. По сути дела я понимаю, что вы на него не работаете. Он не прислал бы незнакомого мне человека».
«Значит, вам назначена встреча».
«Да, хотя я не хотел этой встречи — но что еще мне остается?»
«Возвращайтесь в Ойкумену».
«Какая разница? Малагейт везде меня найдет — для него не существуют границы и законы».
«Почему бы он стал интересоваться именно вами? Наводчиков — как собак нерезаных».
«Я — не такой, как другие! — заявил Тихальт. — Я нашел планету, слишком драгоценную, чтобы ее можно было продать».
Несмотря на скептицизм, Герсен был невольно впечатлен.
«Этот мир слишком прекрасен, его нельзя подвергнуть разрушению, — разволновался Тихальт. — Невинный мир, полный света, воздуха и красок. Отдать его Малагейту, чтобы он строил там дворцы, аттракционы и казино? Это все равно, что отдать невинную девочку взводу саркойской солдатни. Хуже! Боюсь, что хуже».
«И Малагейт знает об этой планете?»
«Я слишком много пью и слишком много болтаю».
«В том числе сейчас», — напомнил Герсен.
Тихальт оскалился мрачной улыбкой: «Малагейт знает все, что вы могли бы ему рассказать. Непоправимое уже случилось — в Крайгороде».
«Расскажите мне еще об этой планете. Она обитаема?»
Тихальт снова улыбнулся, но не ответил. Герсен не обиделся. Тихальт опять подозвал Араминту Смейд и заказал «Фрэйз» — густую и крепкую кисло-сладкую настойку, к числу ингредиентов которой, по слухам, относился ненавязчиво действующий галлюциноген. Герсен показал жестом, что больше не хочет пить.
На планету Смейда спустилась ночь. Молнии с треском метались в небе; на крышу с шумом обрушился внезапный ливень.
Убаюканный настойкой, Тихальт смотрел на языки пламени в камине — перед его внутренним взором явно проносились видения прошлого: «Вы никогда не найдете этот мир. Я твердо решил, что не допущу его осквернения».
«Но вы заключили договор?»
Тихальт презрительно махнул рукой: «Я не нарушил бы договор, будь это обычная планета».
«Информация зарегистрирована на волокне монитора, — возразил Герсен. — Она принадлежит вашему спонсору».
Тихальт молчал так долго, что Герсен начал было беспокоиться — не заснул ли собеседник? Наконец Тихальт произнес: «Я боюсь смерти. Иначе и я, и корабль, и монитор — все уже превратилось бы в плазму, погрузившись в корону звезды».
На это Герсену нечего было сказать.
«Не знаю, что делать, — теперь Тихальт говорил тихо; напиток успокаивающе действовал на мозг и стимулировал зрительные иллюзии. — Это достопримечательный мир. Прекрасный, да. Но возникает ощущение, что за его красотой скрывается другое, непонятное свойство… Так же, как красота женщины может скрывать ее более абстрактные достоинства — или пороки. Так или иначе, это неописуемо прекрасный и безмятежный мир. Там горы, омытые дождем. Над долинами плывут мягкие и яркие белоснежные облака. Небо сияет, как сапфир — бездонное темно-синее небо! Прохладный, сладостный воздух — настолько свежий и чистый, что кажется хрустальной линзой. Там есть цветы, но их не слишком много. Они растут небольшими россыпями — когда их замечаешь, радуешься, словно нашел сокровище. Но там много деревьев, и самые величественные, сероствольные, по-королевски возвышаются над лесом — глядя на них, начинаешь верить, что они там были всегда и всегда там будут.
Вы спросили, обитаема ли эта планета. Должен ответить положительно, хотя там обитают очень странные существа. Я называю их «дриадами». Я насчитал лишь несколько сот дриад — похоже на то, что они живут практически вечно. Они — древние, как деревья, древние, как горы». Тихальт снова закрыл глаза: «Сутки там в два раза дольше земных; утро не хочет кончаться, в полдень тихо и тепло, вечерами все пронизано золотистым светом, как медом. Дриады плещутся в реке или стоят в лесной тени…» Голос Тихальта замер — похоже было, что он засыпает.
Герсен подсказал: «Дриады?»
Тихальт вздрогнул, выпрямился на стуле: «Можно называть их и так — какая разница, как их называть? Во всяком случае они — наполовину растения. Я не изучал их внимательно, не посмел. Почему? Не знаю. Я там провел… что-то вроде двух или трех недель. И вот что я видел…»
Тихальт приземлился в потрепанном звездолете модели 9B на речном лугу. Он подождал, пока анализатор заканчивал проверку атмосферы, хотя настолько радующий глаз ландшафт не мог быть негостеприимным; по меньшей мере, так думал Тихальт — ученый, поэт, бродяга и прожигатель жизни. Он не ошибался: местные микроорганизмы, содержавшиеся в воздухе и в почве, быстро погибали под воздействием стандартного антибиотика — Тихальт, разумеется, не забыл сделать себе инъекцию. На первый взгляд не было никаких причин, не позволявших ему немедленно выйти из корабля в этот мир, что он и сделал.
Зачарованный Тихальт стоял на траве у трапа. Свежий, чистый, прозрачный воздух, будто напоенный ароматами весеннего рассвета, поражал глубокой тишиной — такой, какая наступает после пения птицы.
Тихальт прошелся вверх по долине реки. Остановившись, чтобы полюбоваться перелеском, он заметил собравшихся в тени дриад. Двуногие существа с торсами и головами, они удивительно напоминали формой человеческие фигуры, хотя сразу становилось ясно, что сходство с людьми носило поверхностный характер. У них была серебристая кожа с коричневыми и зелеными наплывами, отливавшая радужными бликами; лиц не было — на блестящей ровной голове можно было различить только нечто вроде лиловато-зеленых потеков, служивших, вероятно, органами зрения. Из плеч росли конечности, сначала напоминавшие руки, но затем разветвлявшиеся гибкими прутьями, оперенными листьями — темно-зелеными, бледно-зелеными, лощеными красными, бронзово-оранжевыми, золотисто-охряными. Дриады увидели Тихальта и стали приближаться к нему с почти человеческим любопытством, но остановились шагах в пятидесяти, покачиваясь на гибких нижних конечностях и поблескивая в солнечных лучах гребешками из разноцветных листьев. Они разглядывали Тихальта, а он разглядывал их, не испытывая никаких опасений — дриады казались Тихальту самыми очаровательными существами из всех, с какими ему когда-либо привелось познакомиться.
Прошло несколько дней — Тихальт вспоминал их как идиллию, навевавшую безмятежный покой. Планета внушала ощущение величия, ясности, трансцендентальности, наполнявшее почти религиозным трепетом, и через некоторое время он понял, что должен вскоре покинуть этот мир — или полностью подчиниться ему не только психически, но и физически, раствориться в нем, слиться с ним. Это понимание погружало его в почти невыносимую печаль, потому что он знал, что никогда не вернется.
Тем временем, праздно любопытствуя по поводу характера и привычек дриад, он наблюдал за их перемещениями по долине. Можно ли было назвать их разумными? Тихальт никогда не мог ответить на этот вопрос к своему удовлетворению. Несомненно, им была свойственна своего рода смекалка, но Тихальт проводил четкую границу между такими способностями и тем, что люди обычно называют «разумом». Метаболизм дриад, а также способ их размножения, оставались загадкой для Тихальта, хотя постепенно ему удалось уловить какой-то намек на истину. Изначально он допускал, что они получали по меньшей мере некоторую часть энергии благодаря какому-то фотосинтетическому процессу.
Однажды утром, однако, когда Тихальт задумчиво разглядывал группу дриад, неподвижно стоявших на болотистом лугу, большая крылатая тварь, похожая на ястреба, спикировала из неба и ударилась в бок одной из дриад. Дриада свалилась, и Тихальт успел заметить остроконечные белые стержни-хоботки, выступавшие из гибких серых ног и погруженные в землю. Как только дриада упала, хоботки втянулись. Летучая тварь игнорировала лежавшую дриаду, но тут же принялась рвать и раскапывать торф мощными когтями и извлекла из него огромную белую личинку. Тихальт наблюдал с напряженным интересом. Судя по всему, дриада нашла личинку в ее подземном убежище и проткнула ее хоботками — скорее всего для того, чтобы переварить ее внутренности. Тихальт почувствовал укол смущения и разочарования. Очевидно, дриады не были столь невинными бесплотными созданиями, какими он их себе представлял.
Тяжело хлопая крыльями, похожее на ястреба животное поднялось над болотом с хриплыми кашляющими криками и улетело прочь. Любопытство заставило Тихальта подойти и взглянуть на разодранные останки гигантского червя. Он увидел только волокна бледной плоти, лужицы густой желтоватой жидкости и твердый черный шар диаметром с пару кулаков. Пока он разглядывал это месиво, дриады стали постепенно подступать, и Тихальт отошел в сторону. Издали он видел, как дриады сгрудились вокруг разорванного червя; ему показалось, что они скорбели по поводу гибели изуродованного существа. Через некоторое время они подхватили черный шар гибкими нижними конечностями, и одна из дриад унесла его, обняв ветвями. Тихальт последовал за ней, не подходя слишком близко, и с изумлением наблюдал за погребением: дриады закопали сферическое семя в роще грациозных деревьев с белыми ветвями.
Вспоминая о найденной планете, Тихальт не понимал, почему он не пытался вступить в общение с дриадами. Пока он там находился, он подумывал об этом пару раз, но мысль эта покидала его — наверное, потому, что он ощущал свое присутствие как вторжение вульгарного, неприятного незваного гостя, хотя отношение к нему дриад можно было назвать вежливым безразличием.
Через три дня после погребения черного семени Тихальт проходил мимо рощи хрупких белых деревьев и, к своему удивлению, заметил бледный побег, пробившийся из земли там, где был закопан шар. На его верхнем конце уже распускались, впитывая солнечный свет, бледно-зеленые листья. Не притрагиваясь к ростку, Тихальт взглянул на рощу с новым интересом — может ли быть, что здесь каждое из деревьев выросло из черного шара, извлеченного из тела личинки? Изучение листвы, ветвей и коры окружающих деревьев не позволило найти какие-либо признаки такого происхождения.
Глядя на сероствольных великанов с темно-зелеными кронами, возвышавшихся над лесом ниже по течению реки, Тихальт не мог избавиться от ощущения, что между ними и белыми деревьями рощи было какое-то сходство. Невозмутимо величественные стволы громадных деревьев начинали ветвиться на высоте от семидесяти до ста метров. Деревца, выросшие из черных шаров, были гораздо тоньше, их листва отличалась нежным светло-зеленым оттенком, а их нижние, легко гнущиеся ветви можно было достать рукой — тем не менее, лесные гиганты явно приходились им родственниками. Форма и структура листьев обеих разновидностей практически не отличались, а их податливая шершавая кора тоже выглядела почти одинаковой, хотя у больших деревьев она была темнее и грубее. В голове Тихальта соревновались всевозможные гипотезы.
Через несколько часов он взобрался по горному склону на окраине речной долины и стал спускаться с другой стороны хребта по прогалине между обрывистыми скальными стенами. Наполняя воздух брызгами, среди мшистых валунов и низкорослой зелени, напоминавшей папоротники, стремительно бурлил горный поток, ниспадавший уступами из одной небольшой заводи в другую. Подойдя к краю обрыва, Тихальт оказался на одном уровне с кронами гигантских деревьев, растущих прямо под утесом. Он заметил среди листьев матово-зеленые мешочки, висевшие на ветвях подобно фруктам. Рискуя свалиться, Тихальт дотянулся до одного мешочка и сорвал его. Спускаясь с гор и возвращаясь к кораблю по прибрежному лугу, Тихальт нес этот плод с собой.
Когда он миновал группу дриад, те замерли, сосредоточив лиловато-зеленые глаза-синяки на мешочке в руке человека. Тихальт с недоумением следил за их реакцией. Дриады стали приближаться, их роскошные лиственные хохолки возбужденно распустились трепещущими веерами, блестящими на солнце. Тихальт смутился и встревожился: судя по всему, он вызвал возмущение тем, что сорвал плод гигантского дерева. Он не понимал, почему такой незначительный проступок вызвал такую сильную реакцию, и поспешил скрыться в корабле. Там он разрéзал толстую суховатую мякоть оболочки матово-зеленого мешочка. Центральный стебель плода окружали соединенные с ним белые семена, каждое величиной с горошину, отличавшиеся чрезвычайно сложной структурой. Тихальт внимательно изучил семена под увеличительным стеклом. Они удивительно напоминали недоразвитых жучков или ос. Пользуясь пинцетом и острым ножом, Тихальт вскрыл и развернул одно из семян на чистом листе бумаги: теперь можно было без труда различить еще не распустившиеся крылья, головогрудь и жвалы. Несомненно, перед ним было насекомое.
Тихальт долго сидел, размышляя о насекомых, растущих на дереве — невозможно было не заметить любопытную аналогию между этим процессом и появлением побега, выросшего из стручка, извлеченного из тела червя.
Небо озарилось сполохами заката; очертания дальнего леса и гор становились расплывчатыми. Сумерки сгущались — зажглись большие, как фонари, звезды.
Кончилась долгая ночь. На рассвете, спускаясь по трапу, Тихальт знал, что для него наступило время покинуть планету. Каким образом? Почему? Он не мог объяснить. Побуждение, однако, было сильным и безошибочным: он обязан был удалиться и знал, что никогда не вернется. Глядя на перламутровое утреннее небо, на волнистые гряды холмов, на рощи и леса, на тихо струящуюся реку, он чуть не разрыдался. Мир этот был слишком прекрасен, чтобы его можно было покинуть, и слишком прекрасен, чтобы в нем можно было остаться. Этот мир что-то в нем изменил, произвел странный внутренний переворот, не поддающийся пониманию. Откуда-то действовала постоянная сила, вызывавшая стремление убежать от корабля, сбросить одежду и оружие, погрузиться, слиться, объять и быть объятым, принести себя в жертву экстазу и самоотождествлению с красотой и величием… Он должен был улететь сегодня же. «Если я останусь здесь еще один день, — говорил себе Тихальт, — у меня на голове начнут расти листья, и я встану в лесной тени, покачиваясь вместе с дриадами».
Он прошелся по долине, время от времени поглядывая на восходящее солнце. Взобравшись на гребень холма, он повернулся лицом на восток, где чередующиеся возвышенности и долины постепенно поднимались к одному снежному пику. На западе и на юге поблескивали обширные воды; на север простиралось зеленое пространство рощ, лугов и лесов, местами украшенное россыпями валунов, напоминавшими руины древних городов.
Возвращаясь в долину, Тихальт проходил мимо гигантских деревьев. Взглянув наверх, он заметил, что их мешковатые плоды раскрылись — на ветвях висели только увядшие безжизненные оболочки. Тут же, еще не успев опустить глаза, он услышал жужжание маленьких крыльев. Что-то твердое и увесистое ударилось ему в щеку, вцепилось и укусило.
Потрясенный внезапной болью, Тихальт прижал и раздавил насекомое, похожее на осу. Озираясь, он заметил в воздухе бесчисленное множество других ос, круживших и метавшихся во всех направлениях. Тихальт поспешно вернулся в корабль, чтобы надеть комбинезон с жесткой оболочкой и шлем из прозрачной мелкой сетки, защищавший голову и лицо. Тихальт был чрезвычайно раздражен — гораздо больше, чем он был бы раздражен укусом осы в любых других обстоятельствах. Нападение насекомого омрачило его последний день в долине — фактически, впервые после прибытия он ощутил здесь боль. С горьким разочарованием он говорил себе, что было бы неразумно ожидать отсутствия змея в райском саду. Тихальт положил в карман баллончик с репеллентом, хотя невозможно было предугадать, окажется ли этот химикат эффективным в отношении местных насекомых растительного происхождения.
Спустившись по трапу, он решительно направился вверх по долине — укус насекомого все еще причинял ему жгучую боль. Приближаясь к лесу, он застал странную сцену: группу дриад окружил рой звонко жужжащих ос. В Тихальте проснулось любопытство, он подошел ближе. Дриады явно подверглись нападению, но у них не было достаточных средств защиты. Насекомые садились на их серебристую кожу и вцеплялись в нее — дриады размахивали ветвями, терлись одна о другую и отскребали ос ногами, изо всех сил пытаясь избавиться от жалящих мучителей.
Исполненный ужасом и гневом, Тихальт хотел чем-нибудь помочь. Одна из ближайших к нему дриад явно слабела; десятки насекомых впились в ее кожу, она покрылась потеками сукровицы. Почуяв эту вязкую жидкость, весь рой мгновенно облепил ее сплошным шелестящим слоем. Несчастная дриада пошатнулась и упала, а остальные спокойно отошли в сторону.
Побуждаемый отвращением и ненавистью, Тихальт подбежал почти вплотную и направил струю репеллента из баллончика на копошащуюся массу растительных ос. Химикат оказывал поразительное действие: осы сразу белели, корчились, сохли и падали на землю. Через минуту весь рой превратился в россыпь белесой шелухи. Посреди этой россыпи лежали жалкие останки жертвы — насекомые успели мгновенно поглотить почти всю ее плоть. Уцелевшие дриады теперь возвращались — Тихальту показалось, что они пребывали в состоянии сильного раздражения, даже ярости. Их трепещущие листьями ветви со свистом рассекали воздух, они окружали Тихальта с явно враждебными намерениями. Тихальт убежал и вернулся в корабль.
Оттуда он продолжал наблюдать за дриадами в бинокль. Те стояли вокруг мертвой подруги в тревоге и нерешительности — совсем как люди, разводящие руками и переминающиеся с ноги на ногу. Тем не менее — по крайней мере, так показалось Тихальту — их огорчение и растерянность были вызваны скорее дохлыми насекомыми, нежели кончиной дриады.
Сгрудившись, они сплели ветви над останками. Тихальт не мог разглядеть, что, в точности, они делали, но через некоторое время в ветвях одной из них оказался блестящий черный шар. В сопровождении других дриад она понесла его вниз по долине — туда, где росли гигантские деревья.
Глава 2
«Я изучил автохтонные живые организмы более чем двух тысяч планет и отметил множество случаев эволюционной конвергенции форм, но дивергенция наблюдается значительно чаще».
— «Жизнь», том II, барон Бодиссей Невыразимый
«Прежде всего необходимо понимать, чтó именно мы имеем в виду, когда применяем общераспространенный термин «эволюционная конвергенция». Особенно важно не подменять статистическую вероятность неким трансцендентным и непреодолимым воздействием. Рассмотрим множество возможных объектов, число каковых, естественно, чрезвычайно велико — по существу, бесконечно, если мы не определим минимальные и максимальные пределы массы и некоторые другие физические характеристики. Наложив такие ограничения и поставив такие условия, мы находим, что лишь ничтожно малую долю этого множества объектов можно рассматривать как подмножество живых организмов. Таким образом, еще перед тем, как начать исследование, мы произвели отбор объектов согласно исключительно жестким требованиям — то есть живые организмы уже по определению должны отличаться некоторыми основными общими признаками.
Например, существует лишь ограниченное число способов передвижения. Если на планете A обитает четвероногое животное, а на планете B мы тоже обнаруживаем четвероногое животное, означает ли это, что имеет место эволюционная конвергенция? Нет. Это всего лишь значит, что имеет место эволюция, учитывая тот простой факт, что четвероногое существо может стоять, не падая, и ходить, не спотыкаясь на каждом шагу. Поэтому, с моей точки зрения, выражение «эволюционная конвергенция» тавтологично».
— Там же.
Выдержка из статьи Стриденко «Преступление и вознаграждение» в майском выпуске журнала «Космополис» 1404 г.:
«Крайгород: кто о нем не слышал? Когда-то — пограничный пункт, „последний трактир у заставы“, выход в неизвестность бесконечности — а теперь, якобы, всего лишь еще одно поселение в Северо-восточном Среднем Запределье. „Всего лишь еще одно“? Справедливо ли такое определение? Ни в коем случае! Чтобы поверить в Крайгород, его надо видеть — а увидев его, самые закоренелые скептики уезжают в ошеломлении. Особняки здесь стоят поодаль один от другого, на обширных огороженных участках вдоль тенистых бульваров, возвышаясь, подобно сторожевым башням, над рощами пальм, зеленостволов и скальметт — только дома нищих и скупцов скрываются за деревьями. Первый этаж — не более чем вестибюль, открытый павильон на ступенчатой террасе, где гости обязаны переодеваться, так как местный обычай требует, чтобы посетитель носил только бумажную накидку и картонные тапочки. А выше — лавина архитектурных излишеств и ухищрений, с башенками и шпилями, колокольнями и куполами! Изощренное великолепие, восхитительная резьба по кости и мрамору, утонченные, изобретательные, смехотворные и чудесные способы употребления известных и самых неожиданных материалов и расточительное злоупотребление ими! Где еще можно найти балюстрады из черепашьих панцирей, украшенные золочеными рыбьими головами? Где еще нимфы из слоновой кости раскачиваются на волосах под водосточными желобами карниза, сохраняя на лицах выражение снисходительной благожелательности? Где еще успех человека измеряется роскошью его погребального монумента, спроектированного им самим, установленного посреди переднего двора и снабженного панегирической эпитафией? И, если уж на то пошло — где, кроме Крайгорода, успех как таковой служит столь двусмысленной рекомендацией? Немногие из местных жителей смеют показываться в пределах Ойкумены. Мировыми судьями здесь становятся убийцы, блюстителями правопорядка — поджигатели, вымогатели и насильники, старейшинами городского совета — содержатели борделей. Но вопросы городского управления решаются здесь с пунктуальностью и серьезностью, которым позавидовали бы устроители парадных заседаний в Борухстоне или коронационных церемоний в лондонском Тауэре. Тюрьма в Крайгороде — одно из самых хитроумных исправительных учреждений, когда-либо изобретенных муниципальными властями. Не следует забывать, что Крайгород расположился на плоской вершине вулканического останца, окруженного непроходимыми джунглями и трясинами, поросшими хоботорогом, угревой лозой и резь-травой. Единственная дорога спускается серпентином в джунгли; заключенного просто-напросто отлучают от города, выгоняя за ворота и закрывая их у него за спиной. Разумеется, он может бежать — через джунгли и болота — куда угодно и сколько угодно, в его распоряжении весь континент. Но заключенные никогда не отходят далеко от городских ворот, и когда почему-либо требуется присутствие осужденного, достаточно открыть ворота и позвать его по имени».
Тихальт сидел, глядя в тлеющий камин. Герсен, глубоко тронутый его рассказом, молчал, ожидая продолжения.
Наконец Тихальт сказал: «Я расстался с этой планетой. Больше не мог там оставаться. Для того, чтобы там жить, человек должен либо полностью забыть себя, утонуть в красоте, раствориться в ней и перестать быть человеком — либо насильственно надеть маску на все окружающее, сломить и сокрушить красоту, превратить ее в бессмысленный фон для своих сооружений. Я не способен ни на то, ни на другое, и поэтому никогда не смогу туда вернуться… Но воспоминания об этом мире преследуют меня».
«Несмотря на растительных ос?»
Тихальт серьезно кивнул: «Даже несмотря на них. Я не должен был вмешиваться. У этой планеты свой ритм — отработанное за миллионы лет равновесие, а я его нарушил по невежеству. Я долго размышлял над этим, но еще не могу сказать, что полностью понимаю процесс. Осы развиваются в плодах гигантских деревьев; в подземных личинках содержатся семена деревьев другого типа. Это очевидно. Подозреваю, что дриады вынашивают семена лесных гигантов. Таким образом, жизненный цикл становится заколдованным кругом — или, если хотите, последовательностью переселений душ, конечным результатом которой становятся деревья-великаны.
Дриады питаются, по меньшей мере отчасти, выделениями или соками огромных подземных личинок, а осы пожирают дриад. Откуда появляются личинки? Может быть, осы — первичная стадия существования белых червей? Так сказать, летающие прото-личинки? Превращаются ли черви, в конечном счете, в дриад? По-видимому, так оно и есть — хотя, конечно, это невозможно утверждать с уверенностью. Если так, на этой планете образовался поистине чудесный экологический цикл, приводящий к неописуемо прекрасному результату. Это нечто упорядоченное, величественное, древнее — как приливы и отливы, как вращение Галактики! Если эта последовательность превращений будет нарушена, если выпадет хотя бы одно ее звено, весь процесс распадется, и вся планета погибнет. А это стало бы худшим преступлением из всех, доступных воображению».
«И поэтому вы не желаете сообщать о местонахождении этой планеты своему спонсору — каковым, по вашему мнению, является Аттель Малагейт?»
«Мне достоверно известно, что он — Малагейт», — напряженно отозвался Тихальт.
«Откуда вы знаете?»
Тихальт с подозрением покосился на Герсена: «Вас почему-то очень интересует Малагейт».
Герсен подумал, что ему так-таки не удалось успешно притворяться, но пожал плечами: «О нем рассказывают много странных вещей».
«Верно. Но я не собираюсь их пересказывать. И знаете, почему?»
«Почему?»
«Потому что я думаю, что вы — не тот, за кого себя выдаете. Теперь я подозреваю, что вы — стукач».
«Если бы я был стукачом, — с улыбкой сказал Герсен, — то вряд ли признался бы в этом. У агентов МСБР мало друзей в Запределье».
«Меня это не волнует, — буркнул Тихальт. — Но я надеюсь, что меня ожидают лучшие времена, когда я вернусь домой — если вернусь. А если я сообщу стукачу данные, позволяющие установить личность Малагейта, мне не будет пощады».
«Если я — стукач, — настаивал Герсен, — то вы давно уже себя скомпрометировали. Вам известно существование „вакцины правды“ и гипноизлучателей».
«Известно. Мне известно также, как им не поддаваться. Неважно, однако! Все это не имеет значения. Вы спросили — откуда я знаю, что моим спонсором был Малагейт? Ничто не мешает мне объяснить это обстоятельство. Это случилось из-за моего неумения держать язык за зубами после того, как я выпью лишнего. По пути домой я приземлился в Крайгороде. В таверне Син-Сана я разболтался — так же, как разболтался сегодня — в компании дюжины очень внимательных слушателей. О да, мне удалось полностью завладеть их вниманием!» Тихальт горько рассмеялся: «И вскоре после этого меня позвали к телефону. Говоривший со мной человек сообщил, что его зовут Хильдемар Дасс. Вы его знаете?»
«Нет».
«Странно! — отозвался Тихальт. — Если вы интересуетесь Аттелем Малагейтом… Так или иначе, Дасс приказал мне немедленно явиться в таверну Смейда. Он сказал, что здесь меня встретит Малагейт».
«Как?! — Герсен не успел приглушить резкость вопроса. — Здесь?»
«Здесь, у Смейда. Я спросил Дасса: почему бы я стал выполнять его указания? Я не заключал с Малагейтом никаких сделок и никогда даже не подумал бы вступать с ним в какие-либо отношения. Но Дасс убедил меня в том, что мои представления не соответствовали действительности. И вот — я здесь. Уверяю вас, я не храбрец». Тихальт приподнял опустевший стакан, заглянул в него: «Не знаю, что делать. Если я останусь в Запределье…» Он пожал плечами.
Поразмышляв, Герсен посоветовал: «Вам нужно уничтожить волокно монитора».
Тихальт с сожалением покачал головой: «Без этой информации моя жизнь не стóит ни гроша. Для меня было бы безопаснее…» Тихальт прервался: «Вы что-нибудь слышали?»
Герсен подскочил на стуле и оглянулся. Невозможно было скрывать, что он нервничал — по меньшей мере, от самого себя: «Ливень. Гром».
«Мне показалось, что я слышал рев посадочных дюз». Тихальт поднялся на ноги и пристально посмотрел в окно: «Кто-то прилетел».
Герсен тоже встал и выглянул в окно: «Ничего не вижу».
«На площадку опустился корабль», — настаивал Тихальт. Он снова сел и, помолчав, прибавил: «Там остаются — или оставались — только два корабля: ваш и звездного короля?»
«А ваш корабль — где он?»
«Я приземлился в долине к северу отсюда. Не хочу, чтобы кто-нибудь взломал мой монитор». Тихальт, казалось, прислушался, после чего внезапно посмотрел Герсену в глаза: «Вы не наводчик».
«Нет».
Тихальт кивнул: «Наводчики, как правило, пошлый и развязный народ. Но вы не работаете на МСБР?»
«Считайте, что я — исследователь».
«Вы мне поможете?»
Побуждения Герсена противоречили всем инстинктам, отработанным за годы суровой подготовки. Он неохотно выдавил: «В какой-то мере — в очень узких пределах».
Тихальт безрадостно усмехнулся: «В каких пределах?»
«Мои дела имеют первостепенное значение. Я не могу себе позволить уклониться от достижения моих собственных целей».
Тихальт не был разочарован или возмущен — от совершенно незнакомого человека невозможно было ожидать ничего другого. «Странно! — снова заметил он. — Странно, что вы не знаете Хильдемара Дасса, по прозвищу „Красавчик Дасс“. Он скоро придет. Вы спрóсите — откуда я знаю? Это неизбежно — такова примитивная логика страха».
«Вам ничто не угрожает, пока вы остаетесь в таверне, — напомнил Герсен. — У Смейда свои правила».
Тихальт кивнул, явно смущаясь тем, что поставил Герсена в неудобное положение. Прошла минута. Звездный король поднялся на ноги — его розовато-оранжевый и алый костюм ярко озарился дрожащим светом камина — и медленно поднялся по лестнице, не глядя по сторонам.
Тихальт провожал его глазами: «Впечатляющее существо! Насколько я знаю, только самым крупным и статным из них позволяют покидать их планету».
«Я тоже слышал нечто в этом роде».
Тихальт сидел, глядя в огонь. Герсен начал было говорить, но сдержался. Тихальт приводил его в отчаяние по одной простой причине: Тихальт вызывал у него симпатию, Тихальту удалось проникнуть сквозь его умственные заграждения, Тихальт обременил его новыми заботами. Кроме того, Герсен был недоволен собой — по причинам гораздо более сложным; по сути дела, для этого недовольства не было причин, поддававшихся рациональному объяснению. Бесспорно, его собственные дела имели первостепенное значение; бесспорно, он не мог позволить себе уклониться от достижения своих целей. Но если сочувствие могло смущать его и влиять на него так легко и с такой силой, как он сосредоточится на осуществлении своих планов?
Размышления не успокоили его — напротив, недовольство собой только возросло. Между ним и прекрасным миром, о котором вспоминал Тихальт, существовала некая связь, слишком тонкая, слишком смутная, чтобы ее можно было точно определить — ощущение потери, тоска по чему-то недостижимому, стремление к удовлетворению некой потребности, чуждой всем остальным… Одним внезапным гневным жестом Герсен отмел все раздражавшие его сомнения и вопросы. Они только препятствовали скорейшему достижению целей.
Прошло пять минут. Тихальт запустил руку в карман куртки и вынул конверт: «Здесь несколько фотографий — возможно, вам доставит удовольствие просмотреть их на досуге».
Герсен молча взял конверт.
Раскрылась входная дверь. В темном проеме, разглядывая трактирный зал, стояли три темные фигуры. Смейд, протиравший стаканы за стойкой бара, взревел: «Заходите или проваливайте! По-вашему, я должен отапливать всю проклятую планету?»
В помещение зашел самый странный человек из всех, с какими Герсен когда-либо встречался. «Полюбуйтесь! — с сумасшедшим смешком сказал Тихальт. — Перед вами пресловутый Красавчик Дасс».
Дасс был высок — почти двухметрового роста. Его торс, подобно трубе, не менялся в ширине от колен до плеч. У него были очень тонкие длинные руки, кончавшиеся непропорционально большими костлявыми кистями и такими же огромными ладонями. Голова, такая же цилиндрически удлиненная, как торс, увенчивалась ежиком ярко-красных волос, а подбородок почти покоился на ключицах. Дасс красил шею и лицо в тот же ярко-красный цвет, что и волосы, за исключением пары бледно-голубых кругов на щеках, напоминавших оттенком плесень на гнилом апельсине. На каком-то этапе его профессиональной карьеры нос Дасса был расщеплен и представлял собой пару заостренных хрящевых выступов, а веки были полностью вырезаны. Для того, чтобы не высыхала роговица глаз, Дасс носил на лбу два жиклера, соединенных трубками с резервуаром — каждые несколько секунд жиклеры выпускали ему в глаза два туманных облачка распыленной жидкости. Кроме того, на бровях он закрепил пару черных пластинок, изобразив на них белки глаз с ярко-голубыми зрачками — такими же, как у самого Дасса. Будучи сдвинуты вниз, пластинки защищали глаза от света — в данный момент они были сдвинуты вверх.
Телохранители Дасса по контрасту выглядели обыкновенными людьми: смугловатые «крутые» субъекты крепкого телосложения, они оценивали обстановку бегающими проницательными глазами.
Приветствия не последовало — ограничившись резким жестом, Дасс обратился к Смейду, наблюдавшему за происходящим из-за стойки: «Три комнаты, будьте добры. А сейчас нам нужно подкрепиться».
«Вас обслужат».
«Меня зовут Хильдемар Дасс».
«Добро пожаловать, господин Дасс».
Дасс прошествовал размашистыми шагами туда, где сидели Герсен и Тихальт. Переводя взгляд с одного на другого, он вежливо произнес: «Так как все мы — путешественники и гости господина Смейда, давайте познакомимся. Я — Хильдемар Дасс. Не соблаговолите ли представиться?»
«Кёрт Герсен».
«Килен Таннас».
Губы Дасса, бледные и лиловато-серые на фоне ярко-красной кожи, растянулись в улыбке: «Вы удивительно напоминаете некоего Луго Тихальта — я ожидал его встретить в этой таверне».
«Думайте, что хотите, — резким от напряжения голосом ответил Тихальт. — Я сказал, как меня зовут».
«Какая жалость! У меня дело к Тихальту».
«Значит, ко мне у вас нет никакого дела».
«Как вам угодно. Хотя я подозреваю, что дело, касающееся Луго Тихальта, может заинтересовать Килена Таннаса. Не согласитесь ли побеседовать со мной наедине?»
«Нет. Я не интересуюсь чужими делами. Мой знакомый знает как меня зовут; я — Килен Таннас».
«Ваш „знакомый“? — Дасс обратил внимание на Герсена. — Вы хорошо знаете этого человека?»
«Не хуже, чем любого другого».
«И его зовут Килен Таннас?»
«Если он сказал, что так его зовут, думаю, вам следует так его называть».
Дасс промолчал и отвернулся. Вместе с подручными он уселся за стол в конце помещения, где им подали закуски.
«Конечно, он меня узнал», — глухо произнес Тихальт.
Герсен снова почувствовал приступ раздражения. Почему Тихальт считал нужным вовлекать постороннего человека в круговорот своих проблем, если его личность уже установлена?
Тихальт не замедлил объясниться: «Я отказываюсь брать наживку, но он думает, что я у него на крючке — и поэтому забавляется».
«А где же Малагейт? Вы говорили, что прилетели сюда, чтобы встретиться именно с ним?»
«Да, и мне лучше вернуться на Альфанор, чтобы разобраться с ним лицом к лицу и окончательно решить этот вопрос. Я отдам деньги, но не позволю ему найти планету».
В конце трактирного зала Дассу и его приятелям подавали блюда из кухни Смейда. Понаблюдав за ними, Герсен заметил: «Они ведут себя так, словно ни о чем не беспокоятся».
Тихальт хмыкнул: «Они уверены в том, что я уступлю Малагейту, даже если не пожелаю иметь дело с ними. Я попробую сбежать. Дасс не знает, что я приземлился в соседней долине. Возможно, он считает, что ваш корабль на площадке — мой».
«Кого привез с собой Дасс? Кто эти двое?»
«Наемные убийцы. Они меня помнят — я видел их в Крайгороде у Син-Сана. Тристано — землянин. Он убивает голыми руками. Другой — саркойский токсикант. Он может приготовить смертельный яд из песка и воды. Все трое — маньяки, но Дасс хуже всех. Он испробовал все способы устрашения и пытки, изобретенные человеком».
В этот момент Дасс взглянул на часы. Вытирая рот тыльной стороной руки, он поднялся, пересек трактирный зал, наклонился над Тихальтом и хрипло прошептал: «Аттель Малагейт ожидает вас снаружи. Он готов вас выслушать».
У Тихальта отвисла челюсть. Дасс вернулся к своему столу походкой самодовольного клоуна.
Растирая лоб дрожащими пальцами, Тихальт повернулся к Герсену: «У меня все еще есть шанс скрыться в темноте. Когда я выбегу из таверны, вы задержите этих троих?»
«Как, по-вашему, я мог бы это сделать?» — язвительно спросил Герсен.
Помолчав, Тихальт сказал: «Не знаю».
«Я тоже не знаю — даже если бы я был готов пожертвовать собой ради вашего спасения».
Тихальт печально кивнул: «Что ж, так тому и быть. Придется спасаться в одиночку. Прощайте, господин Герсен».
Он поднялся на ноги и подошел к стойке бара. Дасс покосился в его сторону, но не подавал никаких других признаков заинтересованности. Тихальт потихоньку завернул за угол стойки, оказавшись там, где Дасс не мог его видеть, после чего бросился в кухню и скрылся. Смейд с удивлением посмотрел ему вслед, но тут же вернулся к своим занятиям.
Дасс и двое убийц невозмутимо продолжали есть.
Герсен украдкой наблюдал за ними. Почему они ведут себя так беззаботно? Жалкая уловка Тихальта была слишком предсказуема. У Герсена мурашки пробежали по коже, он стучал пальцами по столу. Вопреки принятому решению, он встал и подошел к входной двери. Распахнув бревенчатые панели, Герсен вышел на веранду.
В непроглядной ночи светились только редкие звезды. Ветер ненадолго затих, что на планете Смейда случалось исключительно редко, но океанский прибой, движимый вечными водоворотами прибрежных течений, продолжал ритмично вздыхать, приглушенно и уныло… С заднего двора послышался короткий резкий вопль, завершившийся блеющим бормотанием. Забыв об осторожности, Герсен сделал шаг к ступеням, спускавшимся с веранды. Его предплечье сдавила стальная хватка, вызвавшая резкую парализующую боль в нервах чуть выше локтя; другая рука сдавила, словно тисками, его шею. Герсен расслабился и позволил себе упасть, тем самым высвободившись. Внезапно все его раздражение, все сомнения исчезли: он стал самим собой. Перекатившись по веранде, Герсен вскочил на ноги и пригнулся, готовый к рукопашному бою, продвигаясь вперед мелкими шажками. Перед ним, насмешливо улыбаясь, стоял землянин Тристано.
«Остерегись, приятель! — произнес Тристано характерным для уроженцев Земли торопливым говорком, проглатывающим гласные. — Только тронь меня — Смейд швырнет тебя в море».
Из таверны вышел Дасс, за ним — саркойский токсикант. Тристано присоединился к ним, и все трое спустились к посадочной площадке. Тяжело дыша, Герсен продолжал стоять на веранде; внутри у него все сжималось от невозможности что-либо предпринять.
Через десять минут в ночное небо поднялись два корабля. Первым взлетело приземистое бронированное судно с лучевыми орудиями на носу и на корме. За ним последовал старый побитый разведочный корабль модели 9B.
Герсен в немом изумлении провожал взглядом удаляющееся пламя двигателей. Первое судно он не смог опознать. Второй корабль, однако, был его собственный — тот, на котором он прилетел!
Корабли исчезли — в ночном небе снова остались только звезды. Герсен вернулся в таверну и присел у камина. Через некоторое время он достал из-за пазухи конверт, полученный от Луго Тихальта, вскрыл его и вынул три фотографии. Фотографии он рассматривал больше получаса.
Торф в камине догорал. Смейд отправился спать, оставив в таверне сына, дремавшего за стойкой. Снаружи порывами налетал ночной ливень, трещали молнии, стонал и ревел океан.
Глубоко задумавшись, Герсен продолжал сидеть неподвижно, после чего достал из кармана небольшой листок с перечнем из пяти имен:
Аттель Малагейт («Палач Малагейт»)
Ховард Алан Трисонг
Виоль Фалюш
Кокор Хеккус («Машина смерти»)
Ленс Ларк
Из того же кармана Герсен вынул карандаш и принялся вертеть его в руке, продолжая размышлять. Постоянно добавляя новые имена к своему списку, он никогда не закончил бы то, что еще не начал. Конечно, на самом деле не было необходимости что-либо записывать — Герсен помнил пять перечисленных имен так же хорошо, как свое собственное. В конце концов он решил пойти на компромисс; под последним именем, отступив вправо, он добавил шестое: «Хильдемар Дасс». После этого он долго сидел, глядя на перечень. В его уме словно спорили два разных человека: один был страстно возбужден — настолько, что второй, отстраненный и рассудочный наблюдатель, относился к первому слегка насмешливо.
Погасли последние язычки пламени; в камине тлели алые угли, оставшиеся от комков мшистого торфа; ритм прибоя замедлился, вечный рев океана стал басистым и приглушенным. Герсен встал и поднялся по каменной лестнице к себе в комнату.
Всю жизнь Герсен, как правило, спал в незнакомых чужих постелях; тем не менее, сегодня он долго не мог заснуть и лежал, глядя в темноту. Видения прошлого проходили перед глазами — воспоминания, оставшиеся с раннего детства. Первым воспоминанием был пейзаж — радующий глаз, вызывающий приятное волнение: рыжевато-бурые горы и поселок на берегу широкой рыжеватой реки, словно нарисованный выцветшими пастельными красками.
Но за этой картиной, как всегда, следовала другая, ярче и подробнее: тот же пейзаж, усеянный искалеченными, истекающими кровью телами. Полсотни вооруженных людей в странных мрачных костюмах загоняли мужчин, женщин и детей в трюмы пяти продолговатых звездолетов. Кёрт Герсен в ужасе наблюдал за происходящим, спрятавшись со стариком — своим дедом — за ржавым корпусом старой баржи на противоположном берегу реки. Когда корабли улетели, Кёрт с дедом вернулись в поселок, наполненный молчанием смерти. И тогда дед сказал ему: «Твой отец хотел, чтобы ты многому научился, чтобы ты мог зарабатывать приличные деньги и жить в мире и достатке. Помнишь?»
«Помню».
«Ты многому научишься: терпению и находчивости, умению пользоваться всеми возможностями рук и ума. И ты займешься полезным делом: уничтожением негодяев. Что может быть полезнее? Мы в Запределье — значит, у тебя всегда будет работа, хотя мирного существования тебе не видать. Тем не менее, я гарантирую, что тебе понравится твоя профессия — кровь мерзавцев будет утешать и радовать тебя больше, чем женская плоть».
Старик сдержал слово. В конечном счете оба они прилетели на Землю, где можно было почерпнуть любые знания, накопленные человечеством за всю его историю.
В детстве и в молодости Кёрт непрерывно учился — у самых разных и странных учителей, перечень которых занял бы несколько страниц. Он впервые убил человека в возрасте четырнадцати лет — незадачливому грабителю не посчастливилось напасть на него и деда в темном закоулке Роттердама. Старик стоял в стороне, как старая лиса, обучающая щенка охоте, пока юный Кёрт, пыхтя и всхлипывая, сначала сломал изумленному бандиту лодыжку, а затем шею.
С Земли они переселились на Альфанор, столичную планету Кортежа Ригеля, где Кёрт Герсен приобрел дополнительные практические навыки. Когда ему исполнилось девятнадцать лет, дед умер, завещав ему существенную сумму и письмо следующего содержания:
«Дорогой Кёрт!
Я редко признавался тебе в привязанности или уважении; воспользуюсь этой возможностью наверстать упущенное. Со временем ты стал для меня дороже и важнее моего погибшего сына. Не могу сказать, что жалею о том, что отправил тебя в путь, который тебе отныне предстоит совершить, хотя тебе придется отказывать себе в роскоши и многих других радостях жизни. Не взял ли я на себя слишком много, воспитывая тебя таким образом? Думаю, что нет. Уже на протяжении нескольких лет ты руководствовался собственными побуждениями и не проявлял наклонности к какой-нибудь другой карьере. Как бы то ни было, не могу представить себе более полезную деятельность, чем та, к которой я тебя подготовил. Человеческие законы более или менее соблюдаются в пределах Ойкумены. Добро и зло, однако — концепции, распространяющиеся на всю Вселенную; к сожалению, в Запределье торжество добра над злом беспокоит очень немногих.
По сути дела, такое торжество — двухэтапный процесс; в первую очередь зло должно быть уничтожено, после чего образовавшаяся пустота должна заполниться добром. Один человек не может эффективно выполнять обе функции. Вопреки распространенному заблуждению, добро и зло — не противоположности и не зеркальные отображения; добро всего лишь заключается в отсутствии зла, а зло — в отсутствии добра. Для того, чтобы свести к минимуму замешательство, вызванное этим дуализмом бытия, тебе надлежит заниматься в основном истреблением злодеев.
Кого мы называем злодеем? Злодей — человек, принуждающий других к повиновению в личных целях, разрушающий красоту, причиняющий страдание, угнетающий жизнь. Не следует забывать, что истребление злодеев не равносильно уничтожению зла как такового, проистекающего из взаимодействия обстоятельств и отдельного человека. Ядовитое семя прорастает только в подходящей плодородной почве. В наши дни подходящей почвой стало Запределье; так как никто не может упразднить Запределье (оно будет существовать всегда по определению), тебе надлежит приложить все возможные усилия, уничтожая ядовитые семена, то есть злодеев. Это бесконечный труд — сорняки не растут только там, где их прилежно и регулярно уничтожают.
Наше первоочередное и сильнейшее побуждение в этом направлении, однако — не более, чем примитивная жажда мести. Пять капитанов-пиратов умертвили и поработили дорогих нашему сердцу людей. Возмездие — достаточно благородная цель, если оно приводит к положительным результатам. Имена пяти капитанов-разбойников мне неизвестны. Все мои попытки добыть эти сведения ни к чему не привели. Но я опознал одного из их подручных: его зовут Парсифаль Панкаров, и он не в меньшей степени злодей, чем пять капитанов, хотя у него меньше возможностей причинять ущерб. Тебе надлежит найти его в Запределье и выведать у него имена пятерых пиратов-главарей.
После этого тебе надлежит убить пятерых главарей, причем ничему не повредит, если в процессе их умерщвления ты причинишь им боль, так как они причинили неизмеримые страдания и скорбь неисчислимому множеству людей.
Тебе предстоит еще многому научиться. Советую тебе поступить в Институт; боюсь, однако, что догмы этого учреждения не придутся тебе по душе. Делай так, как считаешь нужным. В молодости я хотел стать катехуменом Института, но судьба рассудила иначе. Если бы я был знаком с высокопоставленным корреспондентом Института, я попросил бы его предоставить тебе рекомендации — к сожалению, у меня нет таких знакомых. Говорят, что к студентам первых четырнадцати уровней не предъявляют таких строгих требований, как к пострижникам.
В любом случае, советую тебе уделить время изучению саркойских ядов и приемов, предпочтительно непосредственно на Саркое. Тебе не мешало бы дополнительно поупражняться в искусстве стрельбы и в обращении с ножом, хотя в том, что касается рукопашной схватки, тебе вряд ли угрожает встреча с превосходящим противником. У тебя достаточно развитая интуиция; твои самоконтроль, экономия движений и умение приспосабливаться также заслуживают похвалы. Но — повторяю — тебе предстоит еще многому научиться. На протяжении следующих десяти лет отрабатывай навыки, готовься — и будь осторожен! В Галактике много других способных людей — не торопись растрачивать энергию и время, соревнуясь с ними, пока не поймешь, что подготовился более чем достаточно. Короче говоря, не придавай слишком большое значение храбрости или героизму. Исключительная осторожность — называй это страхом или даже трусостью — чрезвычайно желательное свойство для такого человека, как ты, единственным недостатком которого можно назвать мистическую, почти суеверную убежденность в том, что успех твоего начинания предначертан судьбой. Не обманывай себя — все мы смертны, в чем теперь я могу тебя заверить со знанием дела.
Итак, мой внук, я умер. Я научил тебя отличать добро от зла. Мне остается только гордиться своим достижением и надеяться на то, что ты тоже будешь вспоминать обо мне с привязанностью и уважением.
Твой любящий дед,
Рольф-Марр Герсен».
Одиннадцать лет Кёрт Герсен оправдывал ожидания деда и даже превзошел их, в то же время занимаясь поисками Парсифаля Панкарова по всей Ойкумене и в Запределье — но поиски остались тщетными.
Трудно было найти занятие более сложное, более опасное, более безжалостное к некомпетентности, нежели профессия «стукача» МСБР. Герсен взял на себя выполнение двух заданий МСБР, на Фароде и на Лазурной планете. Отправляясь на Лазурную планету, он представил предварительный запрос об информации, относящейся к Парсифалю Панкарову, и с удовлетворением узнал, что в настоящее время Панкаров проживал в Крайгороде под личиной Айры Баглосса, оператора процветающего импортного предприятия.
Герсен нашел Баглосса — то есть Панкарова: грузного, общительного любителя плотно закусить, лысого, как биллиардный шар, с выкрашенной в лимонно-желтый цвет кожей и пышными черными усами.
Крайгород раскинулся на высоком плато, затерянном подобно острову в море черных и оранжевых джунглей. Герсен изучал передвижения Панкарова в течение двух недель и определил его привычки — привычки человека, забывшего об осторожности. Однажды вечером Герсен нанял такси, привел водителя в бессознательное состояние, остановил машину напротив выхода так называемого «Клуба Джодизея для любителей соблазнительных бесед и аранжировки цветов жизни» и приготовился ждать. Наступила типичная душная и влажная крайгородская ночь. Когда Панкарову надоело наконец забавляться с узницами Джодизея, он вышел на улицу, исключительно довольный собой, напевая только что услышанную песенку, и завалился в такси, приказав отвезти его домой, в роскошную усадьбу. Герсен отвез его туда, где дорога, спускавшаяся с плато в джунгли, кончалась на небольшой прогалине. Там он задал Панкарову несколько вопросов, на которые тот отвечать не пожелал.
Попытки Панкарова держать язык за зубами не увенчались успехом. Через некоторое время Герсен вынудил его поделиться пятью именами. «А теперь что ты со мной сделаешь?» — прохрипел человек, уже много лет представлявшийся как Айра Баглосс.
«Теперь я тебя убью, — ответил Герсен, побледневший и дрожавший вследствие приложения усилий, не доставлявших ему никакого удовольствия. — Ты числишься в списке моих врагов. Кроме того, ты заслуживаешь тысячи смертей».
«Когда-то это было так! — кричал вспотевший Панкаров. — Но теперь меня не в чем упрекнуть, я никому не причиняю вреда!»
Герсен поморщился: неужели в каждой такой ситуации он будет испытывать приступы тошноты, отвращения, мучительного сожаления? Сделав над собой огромное усилие, он придал голосу сухость и ровность: «Вполне возможно, что ты говоришь правду. От твоих денег, однако, разит кровью и болью. Кроме того, ты, несомненно, сообщишь обо мне первому попавшемуся агенту любого из пятерых поименованных лиц».
«Нет, нет! Клянусь! А мои деньги — забирай все, что есть!»
«Где твои деньги?»
Панкаров пытался отсрочить неизбежное: «Я покажу, где».
Герсен скорбно покачал головой: «Приношу извинения. Скоро ты умрешь. Все люди умирают; с твоей стороны лучше сделать что-нибудь перед смертью, чтобы искупить причиненное зло…»
«Под моим погребальным монументом! — завопил Панкаров. — Под каменным памятником перед фасадом усадьбы!»
Герсен прикоснулся к шее Панкарова пипеткой, увлажнившей кожу каплей саркойского яда: «Я съезжу, проверю, так ли это. Тем временем ты заснешь и будешь спать, пока мы не увидимся снова». Это была чистая правда. Панкаров облегченно расслабился и умер через несколько секунд.
Герсен вернулся в Крайгород — обманчиво безмятежное скопление вычурно декорированных трех-, четырех- и пятиэтажных особняков, утопающих в зеленых, лиловых и черных древесных кронах. В предрассветных сумерках Герсен не спеша прогулялся к особняку Панкарова по тихому переулку вдоль тыльной ограды, перемахнул через ограду и вышел на передний двор. Каменный погребальный монумент возвышался посреди двора: массивное сооружение из мраморных сфер и кубов, увенчанное скульптурным изображением Парсифаля Панкарова в благородной позе — с лицом, обращенным к звездам, и раскинутыми, словно обнимающими небо руками. Пока Герсен любовался памятником, с парадного крыльца спустился паренек лет тринадцати или четырнадцати.
«Вас прислал отец? Он опять ночует с жирными бабами?»
Герсен подавил в себе неизбежный прилив жалости — и в то же время отбросил любые помыслы о конфискации состояния Панкарова: «Твой отец просил передать сообщение».
«Пожалуйста, заходите! — паренек дрожал от беспокойства. — Я позову маму».
«Нет. Никого не надо звать. У меня нет времени. Слушай внимательно! Твоему отцу пришлось срочно уехать. Он не знает, когда сможет вернуться. Может быть, никогда».
Подросток слушал, широко раскрыв глаза: «Он… он сбежал?»
Герсен кивнул: «Да. Его нашли старые враги, он больше не смеет здесь показываться. Он просил передать тебе или твоей матери, что его деньги спрятаны под погребальным монументом».
Паренек пристально смотрел на Герсена: «Кто вы такой?»
«Никто. Всего лишь посыльный. Передай матери слово в слово все, что я тебе сказал. Да, еще одно: когда будешь искать тайник под монументом, будь осторожен. Там могут быть взрывные ловушки или какие-нибудь другие опасные устройства, защищающие клад. Ты понимаешь, о чем я говорю?»
«Да. Там может быть бомба».
«Именно так. Будь осторожен. Попроси помочь кого-нибудь, кому ты доверяешь».
Герсен улетел из Крайгорода. Ему пришло в голову, что несколько дней в тишине и покое на дикой и суровой, редко посещаемой планете Смейда помогли бы ему справиться с беспокойной совестью. «Когда нарушается равновесие? — спрашивал он себя, пока разведочный корабль скользил по разрыву во времени-пространстве. — В какой момент справедливость становится чрезмерной?» Конечно, он еще далеко не перешагнул эту границу. Парсифаль Панкаров более чем заслужил беспощадную казнь. Но его жена, его сын? Им придется нести часть наказания — за что? Зачем? Для того, чтобы жен и детей гораздо более достойных людей не постигла гораздо худшая судьба… Так убеждал себя Герсен. Но растерянный, помутневший взгляд подростка не стирался из его памяти.
Судьба сама решила, кто из преступников должен был поплатиться в первую очередь. События в таверне Смейда столкнули Герсена с Палачом Малагейтом — первым, чье имя выболтал под пыткой Парсифаль Панкаров. Лежа в постели, Герсен тяжело вздохнул. Панкаров был мертв; несчастный, ничтожный Луго Тихальт, скорее всего, тоже был мертв. Все люди смертны — пора было покончить с колебаниями. Герсен усмехнулся в темноте, представив себе Малагейта и Красавчика Дасса, взламывающих монитор его корабля. Прежде всего, им не удалось бы открыть монитор ключом, что само по себе создавало нешуточное препятствие, особенно если они подозревали, что устройство защищено от взлома взрывным зарядом, ядовитым газом или кислотой. Когда, приложив немалые усилия, они извлекут наконец волокно, на нем не будет никаких записей. Монитор Герсена был не более чем бутафорией; он даже не позаботился его включить.
Малагейт вопросительно взглянет на Красавчика Дасса; тот пробурчит какое-нибудь проклятие. Только после этого бандиты догадаются проверить серийный номер и поймут, что ошиблись и угнали не тот корабль. Им придется срочно возвращаться на планету Смейда. Но Герсена и корабля Тихальта уже след простынет.
Глава 3
Вопрос (заданный Иэлу Мормату, главному квестору Трехпланетной полиции, в ходе телевизионной дискуссии «за круглым столом», передававшейся из Коновера на планете Катберт в системе Веги 16 мая 993 г.):
«Общеизвестно, что вам приходится решать невероятно сложные проблемы, квестор Мормат — по сути дела, совершенно непонятно, как вам удается с ними справляться. Например, каким образом вы умудряетесь найти одного единственного человека — или проследить его прошлое — среди миллиардов людей, населяющих девяносто с лишним обитаемых планет, несмотря на разделяющее их разнообразие политических убеждений, местных обычаев, учений и верований?»
Ответ: «Как правило, нам это не удается».
Из отчета лорда Яйко Яйковского, председателя Исполнительного совета, представленного в Генеральную законодательную ассамблею Валгаллы на планете Валгалла системы Тау Близнецов 9 августа 1028 г.:
«Призываю вас не принимать эту чреватую зловещими последствиями меру. Человечеству многократно приходилось подвергаться беспардонной тирании полицейских служб, облеченных чрезмерными полномочиями. Как только полиция ускользает за пределы жесткого контроля со стороны подозревающего всех и вся народного трибуна, наступает безжалостный произвол — полиция сама устанавливает законы. Их не интересует правосудие — они беспокоятся только о том, чтобы укорениться в качестве привилегированной, вызывающей зависть элиты. Эти „слуги народа“ заблуждаются, принимая естественную осторожность опасливого гражданского населения за проявление восхищения и уважения, и через некоторое время начинают выставлять себя напоказ, позвякивая оружием в эйфорическом состоянии мании величия. Люди перестают быть их хозяевами и становятся их холопами. Полиция превращается в свору преступников в униформах, особенно опасную и вредную потому, что их положение в обществе санкционировано законами, и ему ничто не угрожает. С точки зрения всесильного полицейского чиновника человеческое существо — не более чем предмет или объект, нуждающийся в скорейшей обработке документации. Удовлетворение потребностей населения и человеческое достоинство ничего для него не значат; прерогативам полиции придается статус богоданных заповедей. Безответное подчинение становится обязательной нормой. Убийство гражданина полицейским рассматривается как достойное сожаления стечение обстоятельств: увы, сотрудник слегка перестарался, выполняя обязанности. Если же гражданин убивает полицейского, скандалу и яростным угрозам нет конца. Начальство кричит с пеной у рта, обо всех остальных делах забывают, пока не будет найден мерзавец, отважившийся на столь неслыханное преступление. Когда провинившегося задерживают, его неизбежно избивают или пытают до суда, чтобы наказать за недопустимую самонадеянность. Полиция вечно жалуется на то, что ей не дают эффективно функционировать и что, в результате, преступники избегают наказания. Лучше сотня беглых преступников, чем тирания одной разнузданной полицейской службы. Снова предупреждаю вас: не поддерживайте этот законопроект! Если он будет утвержден, мне придется наложить вето».
Выдержка из выступления Ричарда Парнелла, заведующего общественным благосостоянием в пределах Северной территории планеты Сцион в Кортеже Ригеля, перед депутатами Ассоциации полицейских управлений, национальных гвардий и детективных агентств в Парилии на планете Пильгем в Кортеже Ригеля, 1 декабря 1075 г.:
«Недостаточно называть наши проблемы уникальными; они стали катастрофическими: на нас возложили ответственность за эффективное выполнение порученных нам обязанностей — и в то же время нам отказывают в средствах и полномочиях, необходимых для их выполнения. Человек может убить или ограбить кого-нибудь на любой планете Ойкумены, залезть в ожидающий поблизости космический корабль и оказаться в тысяче световых лет от места преступления прежде, чем оно будет обнаружено. Если преступник ускользает в Запределье, на него больше не распространяется наша юрисдикция — по меньшей мере официально, хотя известны отважные блюстители закона, ценившие правосудие выше предусмотрительности и осторожности; многим из них удалось произвести аресты в Запределье. Само собой, они вправе поступать таким образом, так как в Запределье не действуют законы Ойкумены, и они преследуют обвиняемых исключительно на свой страх и риск.
Чаще всего, однако, преступник, бежавший в Запределье, остается безнаказанным. К тому времени, когда он решает вернуться в пределы Ойкумены, он, как правило, успевает изменить внешность и отпечатки пальцев, а также ввести поддельные координаты в СИЛОР — он в полной безопасности, если не сделает отчаянную глупость и не будет арестован за новое нарушение там же, где он совершил первоначальное преступление и был генифицирован.
По существу, ввиду повсеместного распространения гиперпространственных двигателей Джарнелла, сегодня любой преступник, принимающий элементарные меры предосторожности, может не опасаться правосудия.
Наша ассоциация неоднократно пыталась заложить более удовлетворительную основу для выслеживания преступников и предотвращения преступлений. Основное препятствие заключается в разнообразии структур и протоколов местных полицейских организаций, руководствующихся несовместимыми стандартами, стремящихся к различным целям и сталкивающихся со специфическими локальными проблемами; в результате возникает информационный хаос, отсутствует надежная связь между системами считывания и передачи данных. Налицо очевидное решение этой проблемы: ассоциация продолжает настойчиво рекомендовать создание единой официальной системы охраны правопорядка в пределах всей Ойкумены.
Преимущества такой системы бесспорны: стандартизация правил, возможность доступа к новейшему оборудованию и обмена полезными инициативами, объединенная система контроля, учреждение центрального управления, выполняющего функции регистрации данных, сортировки информации и снабжения записей перекрестными ссылками, а также — что, пожалуй, важнее всего — зарождение и развитие общего духа профессиональной гордости и чести, привлекающего в наши ряды самых способных людей.
Все мы знаем, что нам отказывают в возможности создания такой централизованной организации, несмотря на то, что мы настойчиво демонстрируем ее полезность и целесообразность. Все мы знаем, в чем заключается причина, которой якобы обосновывается такой отказ, и я должен заметить, что нравственный уровень полиции с каждым годом становится все ниже; вскоре, если не будут приняты срочные меры, вообще нельзя будет говорить о каких-либо нравственных устоях.
Сегодня я хотел бы предложить вниманию конвенции предложение о внедрении таких мер. Наша ассоциация — негосударственная организация, группа частных лиц. У нее нет официального статуса, она не связана с какими-либо правительственными учреждениями. Короче говоря, ассоциация может принимать любые решения и осуществлять любую деятельность по своему усмотрению постольку, поскольку эти решения и эта деятельность не противоречат законам.
Предлагаю сформировать в рамках нашей ассоциации коммерческое предприятие, а именно частное детективное агентство. Новая компания будет функционировать исключительно на деловой основе и финансироваться членами ассоциации и прочими акционерами. Главное управление агентства будет находиться в стратегически выгодном и технологически оснащенном пункте, а отделения агентства будут открыты на каждой обитаемой планете. Работать в агентстве будут члены нашей ассоциации и другие квалифицированные лица. Их работа будет хорошо оплачиваться из фонда, сформированного с использованием взносов членов ассоциации и прибылей компании. Кто именно будет платить взносы и откуда, конкретно, будут поступать прибыли? Главным образом, взносы будут взиматься с местных полицейских организаций, взамен получающих доступ к определенным ресурсам и системам нового межпланетного агентства — вместо того, чтобы затрачивать огромные средства на содержание излишних, дублирующих друг друга информационных и тренировочных центров. Так как предлагаемое агентство будет частной коммерческой организацией, обязанной соблюдать все местные и межпланетные законы, критикам наших предыдущих предложений больше нечего будет сказать.
В конечном счете Межпланетная служба безопасности и расследований — сокращенно «МСБР» — сможет выполнять полезную роль. Через некоторое время к нам будут автоматически обращаться все стороны, заинтересованные в преодолении трудностей, связанных с обнаружением и предотвращением преступлений, за исключением проблем исключительно локального характера; в конечном счете любые существующие и будущие полицейские учреждения станут незначительными придатками крупномасштабной, охватывающей всю Ойкумену сети отделений МСБР. У нас будут свои лаборатории, свои исследовательские программы и самый профессиональный, самый талантливый персонал — завербованный, как я уже упомянул, из числа членов ассоциации и прочих специалистов. А теперь я готов ответить на ваши вопросы».
Вопрос из аудитории: «Почему бы работники муниципальной или государственной полиции не могли одновременно входить в состав персонала МСБР?»
Ответ: «Вы затронули очень важное обстоятельство. Нет никаких причин, по которым это было бы невозможно. Не вижу никакого противоречия между функциями официальных учреждений и ролью, выполняемой частным межпланетным агентством. Наоборот, есть все основания надеяться, что работники местных полицейских управлений будут стремиться к их автоматической регистрации в качестве сотрудников МСБР. Это будет выгодно как МСБР, так и самим локальным полицейским службам — а также, разумеется, индивидуальным сотрудникам. Другими словами, работник местной полицейской организации ничего не потеряет и очень многое выиграет, направляя дела на рассмотрение МСБР и утверждая оплату услуг нашего агентства, будучи, по совместительству, его сотрудником».
Выдержка из главы III работы «МСБР: люди и методы» Рауля Пяста:
«Будучи номинально органом, функционирующим в пределах Ойкумены, МСБР вынуждена, стремясь к достижению ее основных заявленных целей, осуществлять операции в Запределье. Там, где единственными законами являются постановления местных властей и табу, практически никто не желает сотрудничать с МСБР; более того, там МСБР сталкивается с упорным сопротивлением. Агентов МСБР называют «стукачами»; их жизнь постоянно висит на волоске. Центральное управление не публикует точное число «стукачей», а также уровень смертности среди этих сыщиков. Предполагается, что число «стукачей» невелико, учитывая трудности, связанные с вербовкой тайных агентов, и что уровень смертности среди них высок, что неизбежно в тех условиях, в которых они работают, не в последнюю очередь по вине самой невероятной из человеческих ассоциаций, товарищества «Смерть стукачам».
Вселенная бесконечна; существует бесконечное число миров. Но во всех ее неизмеримых пространствах вряд ли можно найти другой подобный парадоксальный, причудливый и мрачный феномен: единственная дисциплинированная межпланетная организация Запределья существует только для того, чтобы искоренять официальную службу охраны правопорядка».
Герсен проснулся в незнакомой постели; небо в небольшом квадрате окна приобрело неопределенно-сероватый оттенок. Одевшись, он спустился по каменным ступеням в трактирный зал, где уже находился один из сыновей Смейда, угрюмый темноволосый подросток лет двенадцати, раздувавший в камине не желающие воспламеняться торфяные угли. Паренек ворчливо пожелал Герсену доброго утра, но явно не проявлял наклонности к дальнейшей беседе. Герсен вышел на веранду. Океан заволокло предрассветным туманом, наползавшим на берег сплошной, клубящейся подобно гигантскому прибою пеленой — унылая картина, исполненная в светло-серых и темно-серых тонах. Ощущение оторванности и одиночества вдруг стало почти невыносимым. Герсен вернулся в трактир и присел погреться у разгоревшегося наконец огня.
Отпрыск Смейда прочищал кухонную топку. «Вчера вечером одного укокошили, — с мрачным удовлетворением сообщил он Герсену. — Тощий наводчик попал под раздачу. За навесом, где сушится торф».
«Тело осталось там?» — спросил Герсен.
«Нет, ничего не осталось, только лужа крови. Труп они забрали с собой. Судя по следам, три бандита, а может быть и четверо. Папаша позеленел от злости: они не позаботились делать свои грязные делишки за оградой».
Герсен хмыкнул, недовольный всеми аспектами сложившейся ситуации. Он попросил подать завтрак, и через некоторое время это было сделано. Пока он ел, карликовое солнце взошло над горами — нервно подрагивающая белая облатка, едва просвечивающая сквозь мглу. Поднялся береговой ветер, мгла рассеялась; когда Герсен снова вышел наружу, небо прояснилось, хотя с моря все еще налетали обрывки тумана.
Герсен прошелся на север вдоль уступа между горами и утесами, обрывающимися в океан. Шаги приглушались губчатым серым мхом, испускавшим характерный запах, напоминавший о канифоли с привкусом мускуса. Солнечные лучи струились над головой в морские просторы, но черные волны не подавали никаких признаков блеска или отражения. Герсен подошел к краю обрыва и посмотрел вниз: метрах в семидесяти под ним вздымался и опускался прибой. Он сбросил в море камень — падение вызвало всплеск, но расходящиеся круги быстро поглотились общим беспорядочным волнением. «Странно было бы отправиться под парусом в плавание по этому океану, — думал Герсен. — Плыть и плыть по черным волнам от одного горизонта к другому в неизведанный мир впереди: к бесплодным берегам, мимо крутых, открытых всем ветрам мысов, между суровыми обрывистыми островами — туда, где не было и нет никаких людей, никаких жилищ, пока не вернешься к таверне Смейда». Герсен отступил от обрыва и направился дальше на север. Он прошел мимо выхода из долины, перегороженного Смейдом — здесь хозяин таверны держал свой скот. Тихальт, разумеется, не решился бы оставить здесь корабль. Впереди, метрах в четырехстах, горный отрог спускался почти к самому морю. В тени за этим кряжем Герсен нашел звездолет Тихальта.
Он произвел быстрый осмотр. Действительно, это был корабль модели 9B — такой же, как у него. Судя по показаниям приборов, двигатели и механизмы должны были работать безотказно. В выпуклом защитном кожухе под носовой частью висел монитор, стоивший жизни Луго Тихальту.
Герсен направился обратно к таверне. Приходилось отказаться от первоначального плана — он не мог провести здесь еще несколько дней. Обнаружив ошибку, Малагейт мог вернуться с Хильдемаром Дассом и двумя убийцами. Им нужен был монитор Тихальта, а Герсен твердо решил не отдавать им это устройство — хотя, разумеется, не стал бы рисковать жизнью ради того, чтобы сохранить его.
Посадочная площадка у таверны Смейда продолжала пустовать. Звездный король улетел — ночью или рано утром? В любом случае он это сделал перед тем, как Герсен проснулся. Герсен уплатил по счету и, движимый не совсем понятным побуждением, заплатил также за ужин и выпивку Луго Тихальта. Смейд не сделал по этому поводу никаких замечаний. Трактирщик явно находился в состоянии холодного бешенства. Глаза его выпучились так, что белки показались над слегка косящими зрачками, ноздри расширились, подбородок выдвинулся вперед. Герсен понял, что ярость хозяина вызвана не бегством Тихальта, а убийством. Кто бы он ни был — а если верить Дассу, на заднем дворе таверны Тихальта подстерегал сам Аттель Малагейт — убийца наплевал на закон Смейда, нарушил мир на его территории, нанес ущерб репутации Смейда! Герсен постарался скрыть невеселую усмешку. Он вежливо поинтересовался: «Когда улетел звездный король?» Смейд лишь молча взглянул на него исподлобья, как бык, готовый броситься на красную тряпку.
Герсен собрал в сумку немногочисленные пожитки и покинул таверну, отказавшись от помощи, предложенной двенадцатилетним подростком. Он снова прошел на север по уступу, поросшему серым пружинистым мхом. Взобравшись на горный кряж, Герсен оглянулся. Далекая таверна упрямо стояла, самоуверенно обратившись фасадом к мятежному черному океану — в гордом и беспомощном одиночестве. Герсен с сомнением покачал головой и отвернулся. «Все его постояльцы одинаковы, — сказал он себе. — Спешат сюда приехать, а когда уезжают, не знают, зачем провели здесь время».
Через несколько минут он включил стартовые двигатели корабля Тихальта и вышел на орбиту, после чего направил корабль обратно в сторону Ойкумены и вклинился в гиперпространство. Планета Смейда съежилась за кормой; ее светило, белый карлик, стало стремительно удаляться и скоро потерялось, превратившись в одну из миллионов таких же искр, мерцающих в бездне. Звезды смутно проносились мимо подобно светлячкам, унесенным порывом ночного ветра; их свет проникал сквозь иллюминаторы корабля благодаря противоточному отражению — в гиперпространстве допплеровский эффект не играл никакой роли. Перспектива исчезла, зрение обманывало мозг. Звезды перемещались от носа к корме, как дрожащие блестки на черной бумаге. Ближние двигались быстрее дальних — но как далеко они были? На расстоянии протянутой руки? Ста метров? Двадцати километров? Человеческий глаз не мог оценить такие расстояния.
Герсен ввел в звездоискатель код Ригеля, включил автопилот и устроился настолько удобно, насколько позволяла спартанская кабина корабля модели 9B.
Посещение таверны Смейда оказалось для него исключительно полезным, хотя преимущество это было приобретено ценой смерти Луго Тихальта. Малагейт стремился завладеть монитором Тихальта; такова была предпосылка, определявшая события будущего. Малагейт не откажется вступить в переговоры и, несомненно, будет действовать с помощью посредника. «Не обязательно, — поправил себя Герсен. — Он предпочел расправиться с Тихальтом собственноручно». Во всей этой истории было что-то непонятное. Зачем было убивать Тихальта? Просто потому, что такова была злобная прихоть Палача Малагейта? Вероятно. Но Малагейт убивал и калечил так часто и так много, что быстрая смерть одного беззащитного человека вряд ли могла принести ему глубокое удовлетворение.
Скорее всего, он сделал это просто по привычке, не задумываясь — так, как другие люди машинально отгоняют муху. Для того, чтобы прекратить отношения с человеком, который мог оказаться неудобным, проще всего было его убить. Существовала и третья вероятность: что, если Тихальт проник за завесу анонимности? Для Малагейта — так же, как для других «князей тьмы», самых влиятельных авторитетов на вершине иерархии организованной преступности — возможность оставаться неузнанным имела первостепенное значение, причем Малагейт был буквально одержим скрытностью. Герсен проанализировал свой разговор с Тихальтом. Несмотря на испитую внешность опустившегося завсегдатая кабаков, Тихальт употреблял выражения, свойственные образованным людям. В его жизни были лучшие времена. Почему он выбрал презренную профессию наемного наводчика? На этот вопрос, конечно, нельзя было дать осмысленный ответ. Почему человек занимается тем или иным ремеслом? Каким образом ребенок более или менее заурядных родителей становится, например, Палачом Малагейтом?
Тихальт намекал или подразумевал, что Малагейт играл какую-то роль в процессе предоставления в аренду корабля, теперь экспроприированного Герсеном. Учитывая это обстоятельство, Герсен произвел тщательную инспекцию всего, что находилось на борту. Он нашел традиционную бронзовую табличку с указанием места изготовления корабля, каковым оказался город Ливингстон на планете Фьямме в Кортеже Ригеля. На мониторе также была укреплена тонкая бронзовая табличка с выдавленными на ней серийным номером и наименованием изготовителя — компании «Прецизионные приборы Феритце» из Сансонтианы на планете Оллифейн, опять же в Кортеже. Герсен не нашел, однако, никаких сведений о владельце звездолета или о месте его регистрации.
Следовательно, необходимо было определить владельца корабля на основании косвенных улик. Герсен занялся решением этой проблемы. На долю агентств по продаже недвижимости приходились примерно две трети всех кораблей наводчиков, занимавшихся поиском миров с конкретными характеристиками: планет, богатых полезными ископаемыми, миров, подходящих для колонизации группами диссидентов и переселенцев, планет, флора и фауна которых были достаточно любопытны с точки зрения торговцев редкостями или биологов, а также, в самых редких случаях, миров, населенных разумными или полуразумными существами, интересовавшими социологов, культурологов-систематиков, лингвистов и т. п.
Такие агентства были сосредоточены в космополитических центрах Ойкумены — в трех или четырех мирах Кортежа (главным образом на Альфаноре), на планетах Катберт, Балагур и Алоизий в системе Веги, на Новале, на Копусе и Орпо в системе Пи Кассиопеи, на Квантике и на Древней Земле. Если Луго Тихальт работал на агентство по продаже недвижимости, логично было бы начать поиски с Кортежа Ригеля. Но ни в коем случае нельзя было полностью доверять всему, что говорил Тихальт. По сути дела, насколько помнил Герсен, Тихальт сослался на то, что его спонсором не было обычное агентство. В таком случае сфера поисков становилась гораздо меньше: помимо агентств, наводчиков чаще всего нанимали исследовательские институты и университеты. И тут Герсену пришло в голову новое соображение. Если Тихальт был когда-то студентом или преподавателем в каком-то лицее, колледже или университете, он вполне мог обратиться в то же образовательное учреждение, когда искал работу.
Герсен поправил себя: такая ситуация не обязательно была самой вероятной. Понимая, что давние знакомые, скорее всего, хорошо помнили о его амбициях, гордец обратился бы за помощью в учебное заведение своей молодости только в последнюю очередь. Можно ли было назвать Луго Тихальта гордецом? Нет, не в этом смысле — по меньшей мере, так считал Герсен. Тихальт производил впечатление человека, вполне способного броситься под защиту старого знакомого института, окажись он в бедственном положении.
Существовал другой очевидный источник информации — компания «Прецизионные приборы Феритце» в Сансонтиане, где несомненно зарегистрировали покупателя монитора. Посетить эту компанию следовало еще по одной причине: Герсен хотел извлечь записывающее волокно. Для этого необходимо было вскрыть монитор. А для этого требовался ключ. Мониторы нередко защищали от взлома взрывными капсюлями или устройствами, выделявшими сильнодействующую кислоту или щелочь, уничтожавшую запись. Насильственное извлечение волокна редко позволяло получить полезные данные.
Должностные лица компании «Феритце» могли согласиться или отказаться удовлетворить его запрос. Город Сансонтиана находился в Брайхисе, одном из девятнадцати суверенных государств Оллифейна. Брайхиши славились строптивостью, необъяснимой с точки зрения чужеземца, не говоря уже о многих других странностях. Законами Кортежа, однако, не признавались частные правопритязания, поступающие из Запределья, и не рекомендовалось использование потайных взрывчатых устройств с целью защиты информации. Соответственно, постановление, определявшее обязательное оснащение космического корабля, гласило: «Посему изготовители таких приборов (т. е. мониторов) обязаны беспрекословно предоставлять ключи, коммутационные реле, кодирующие микросхемы, цифровые шифры и любые другие средства, устройства или данные, необходимые для безопасного вскрытия вышеупомянутых приборов, без каких-либо задержек, обжалований, ошибок, чрезмерных сборов или каких бы то ни было иных действий или бездействия, намеренно препятствующих получению запрашивающей стороной требуемых ключей, кодирующих устройств или данных в тех случаях, когда запрашивающие стороны способны продемонстрировать свое право собственности на вышеупомянутые приборы. Предъявление таблички с серийным номером, первоначально или впоследствии закрепленной изготовителем на приборе, считается необходимым и достаточным свидетельством существования такого права собственности».
Превосходно! Герсен мог получить ключ, но компания не обязана была предоставлять информацию о предыдущем зарегистрированном владельце монитора. Ситуация становилась особенно сомнительной в связи с тем, что Аттель Малагейт мог ожидать прибытия Герсена в Сансонтиану именно с такой целью, принимая соответствующие упреждающие меры.
Открывались новые, весьма непривлекательные перспективы. Герсен нахмурился. Не будь он человеком осторожным и предусмотрительным, такие варианты и возможности могли бы ускользнуть от его внимания. Да, обратившись непосредственно к изготовителю, он сэкономил бы большое количество времени и усилий — и, скорее всего, поплатился бы жизнью за опрометчивость… Смирившись с неизбежностью, Герсен покачал головой и вызвал на экран звездную карту.
Почти прямо по курсу, не слишком далеко, в секторе Лебедя находилась звезда T342; ее планета, Ювилль, приютила пренеприятнейшую расу психопатов, населявшую пять городов: Онни, Ме, Че, Дун и Ве. Согласно безоговорочным правилам, улицы каждого из пяти городов окружали центральную пятиугольную цитадель, образуя правильные концентрические пятиугольники. Единственный космический порт планеты, на одиноком острове посреди океана, местные жители вульгарно называли «Дырой». Герсен мог найти все необходимое в космопорте — у него не было ни малейшего желания посещать города Ювилля, тем более что в качестве пропуска в каждый из них требовалось сделать на лбу татуировку того или иного цвета в виде пятиконечной звезды. Таким образом, на лбу туриста, желавшего посетить все пять городов, должны были красоваться пять пятиконечных звезд: оранжевая, черная, лиловая, желтая и зеленая.
Глава 4
Из сборника «Новые открытия в космосе» Ральфа Куорри:
«Судя по всему, предпочтения сэра Джулиана Хоува объяснялись его стремлением подражать исследователям эпохи позднего Возрождения. По возвращении на Землю команды его кораблей соблюдали (добровольно или вынужденно) нечто вроде обета молчания, обязывавшего их хранить в глубокой тайне известные им сведения. Тем не менее, не все его спутники умели держать язык за зубами, и кое-какие подробности стали достоянием гласности. При всех его достоинствах, сэр Джулиан Хоув был буквально одержим идеей поддержания дисциплины. Кроме того, у него полностью отсутствовало чувство юмора. Он обращал на собеседника невозмутимый холодный взор; он говорил, почти не шевеля губами; его шевелюра была ежедневно причесана одинаково, с фотографически идентичным пробором. Хотя, вопреки сплетням, сэр Джулиан не требовал, чтобы персонал являлся к обеду в смокингах, некоторые из его правил отличались исключительной придирчивостью. Фамильярно обращаться друг к другу по имени запрещалось; в конце каждой смены покидавшие и занимавшие посты астронавты должны были отдавать друг другу честь — несмотря на то, что на кораблях Хоува никаких военных, по сути дела, не было. Техникам, чьи обязанности не имели отношения к научным исследованиям, не разрешалось покидать корабль и спускаться на поверхность невиданных новых миров. Этот запрет вызывал такое негодование, что почти послужил причиной мятежа, в связи с чем первый помощник сэра Джулиана, Ховард Коук, убедил капитана ввести некоторые послабления.
Кортеж Ригеля стал самым знаменитым открытием сэра Джулиана: двадцать шесть великолепных планет! Многие из них не только могли быть колонизированы, но и отличались благотворным климатом, причем лишь два мира уже населяли квазиразумные автохтоны. Пользуясь прерогативами первооткрывателя, сэр Джулиан присвоил планетам системы Ригеля имена героев своей юности: «Лорд Китченер», «Уильям Гладстон», «Архиепископ Ролло Гор», «Эдит Макдевотт», «Редьярд Киплинг», «Томас Карлайл», «Уильям Керкудбрайт», «Сэмьюэл Б. Горшэм», «Сэр Роберт Пиль» и т. п.
Увы, история лишила сэра Джулиана его прерогатив. Он передал на космическую станцию Модли сообщение о своем предстоящем возвращении, сопроводив его описанием планет Кортежа Ригеля и перечнем наименований, каковыми он удостоил эти изумительные миры. Перечень попал в руки никому не известного молодого связиста по имени Роджер Пильгем, с отвращением отвергнувшего культурно-исторические приоритеты титулованного первопроходца. Связист обозначил двадцать шесть планет Ригеля различными буквами в алфавитной последовательности и поспешно придумал для них новые, случайно приходившие в голову имена, навеянные легендами далекого прошлого, романтическими мечтами и просто сумасбродной фантазией — Альфанор, Бандерлог, Вальпургия, Гошен, Диоген, Единорог, Жизель, Закаранда, Исс, Крокиноль, Лионесс, Мадагаскар, Нирвана, Оллифейн, Пильгем, Раротонга, Сцион, Турмалин, Улугбек, Фьямма, Хризанте, Цитрус, Чертовщина, Шангри-Ла, Эльфланд и Юдоль. Один из многочисленных спутников этих миров, охарактеризованный в послании как «кувыркающийся по эксцентрической орбите уродливый обломок хондритовой пемзы», связист Роджер Пильгем великодушно окрестил «Джулианом».
Пресса получила и опубликовала этот список, после чего планетам системы Ригеля были официально присвоены перечисленные в нем наименования, хотя знакомые сэра Джулиана немало удивлялись неожиданно экстравагантной номенклатуре, предложенной почтенным исследователем космических просторов. Кроме того, высказывались всевозможные догадки по поводу того, кто такой был Пильгем, и чем он заслужил такую честь. С окончательным разъяснением этой головоломки приходилось повременить до прибытия сэра Джулиана.
Тем временем самонадеянный связист, Роджер Пильгем, продолжал трудиться в полной безвестности — не осталось никаких свидетельств того, как он себя вел и о чем он думал, когда возвращение сэра Джулиана на Землю стало неминуемым. Опасался ли он последствий своей выходки? Испытывал ли какие-нибудь сожаления? Относился ли он к своей дальнейшей судьбе с безразличием закоренелого циника? Несомненно, ему пришлось смириться с мыслью о том, что его по меньшей мере уволят.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.