Золотая нить времен

В этой книге полностью сохранены авторский стиль, орфография и пунктуация. Автор несет полную ответственность за все иллюстрации и фото из личной коллекции, представленные в книге. Источники иллюстраций и фото — тщательно указаны.

Светлана Макаренко — Астрикова.

Маленькое предисловие автора

То, что автор предлагает на суд издателей и возможного широкого круга читателей — книга «Золотая нить времен» — состоит из трех тематических частей:

Первая имеет название — «Пушкинское время и лица».

В ней представлены четыре образа, так или иначе соприкасающиеся с пушкинской эпохой, временем, бытием и образом Поэта. Наибольший интерес из представленных новелл этого обширного цикла представляют, на взгляд автора, две новеллы: О Леонии — Шарлотте Геккерн Д. Антес, младшей дочери барона Жоржа Д* Антеса и новелла о дипломате, музыканте, лицейском друге А. С. Пушкина — Н. А. Корсакове. Новеллы представляют собою редкий подбор строго исторического материала в живом и ярком обрамлении творческого воображения автора.

Вторую часть книги — она называется «Царский альбом» — составляют очерки об особах царствующего Дома Романовых. Наибольший интерес среди них представляют, опять таки, по мнению автора, две новеллы: о Цесаревне Анне Петровне, герцогине Гольштейн — Готторпской, рано умершей дочери Петра Великого, и новелла — биография «Соловей гатчинских рощ» — о Великой Княгине и Герцогине Гессен — Кассельской Александре Николаевне, замечательной, одухотворенной натуре, кроме парфирородной фамилии, осененной еще великолепным талантом, артистически — виртуозным даром пения. Некоторые новеллы из названного цикла» Царский альбом» были ранее опубликованы в зарубежной периодической и веб — печати (США, Германия, Франция) и пользовались неизменно пристальным вниманием читателей.

Третья часть книги, — имеющая характерный поэтический заголовок

«О, Женщина, твой дивен лик и нрав!» представляет собою ряд историко — новеллистических портретов биографий нескольких замечательнейших Женщин разных эпох и столетий. Как в зеркале отражаются на страницах истории их лица, привычки, нравы, их любовь, страсть, их увлечения, странности, их восприятие Жизни, Красоты, всего окружающего Мира. Загадочны и одинаково притягательны портреты и судьбы английской писательницы, «одинокого эльфа Альбиона», Шарлотты Бронте, обретшей в конце короткой своей жизни всемирную славу, но так и не нашедшей утешения своему разбитому сердцу; и легендарной гадалки и прорицательницы Марии Ленорман, предсказавшей жизненный Путь не только Великим мира сего, но и даже самой себе; Каролины Лэм, возлюбленной лорда Байрона, покинутой им до срока и любимой другим человеком, которого она привыкла видеть рядом и не замечать; княжны — сироты Стефании Радзивилл, пленительной и остроумной современницы А. С. Пушкина, чья жизнь оборвалась так безвременно, что походила на угасшую свечу, и княгини Каролины Витгенштейн, возлюбленной Листа, чья судьба тесно переплелась с музыкальными аккордами рапсодий и сонат Великого Маэстро. Автор будет рад, если образы представленные в книге чем то тронут сердце читателя, создавая магией строк, ту легкость и пленительность загадки, которая извечно присуща Женщинам, во все века и времена…

В заключении хочется лишь добавить, что написанные живым, легким языком, в свободной форме новелл, с привлечением большого количества исторических документов, писем и свидетельств современников, произведения, представленные в сборнике лирических новелл — биографий вызывали и вызывают по сей день неизменный интерес у всех их читавших, в газетном ли, рукописном или — электронном варианте. Три части книги неразрывно связаны воедино как бы сквозною, непрерывающейся нитью Вечного, Прекрасного, Трагического, но неизменно светлого Бытия, того, что называется Жизнью Человеческой. Потому — то книга и имеет такое название «Золотая нить времен».

Надеюсь, что она встретит благосклонное внимание заинтересованного читателя..

Искренне Ваша — Светлана Макаренко — Астрикова.

Новеллы из цикла: «Пушкинское время и Лица»

Леония — Шарлотта Геккерн Д` Антес. «Я награжу Вас горькою любовью..»

4 апреля 1840 года Сульц. Франция. -? 1888 года. Париж.

1.

…Ее жизнь так странна, и о ней сохранилось так мало свидетельств, что я долго думала стоит ли писать о ее Судьбе вообще, стоит ли дотрагиваться до пелены, которая столь надежна скрыла ее Бытие от суетного и горделивого мира, что не осталось даже ее изображения. Ни одного портрета, ни одной миниатюры, ни профиля, ни акварели, ни даже и карандашного наброска за все сорок восемь лет ее странного и страннического, горького и пленительного в своей неизбывной Тайне путешествия — жития по этой Земле!

Но кому, скажете Вы, кому есть дело до дочери того, чье имя в России почти что проклято — и видимым и невидимым проклятием, анафемою сознания и подсознания, корней и крови, души и памяти, сердца и чувства??!

Чье имя, произносится на русской земле уже почти двести лет с тщательно нескрываемым оттенком презрения. Дочерью барона Жоржа Геккерна Д`Антеса… Зачем же нам изучать тщательно ее биографию, читать старые письма, перелистывать альбомы и книги в поисках портрета? Зачем? Ведь не тоько лишь для того, чтобы убедиться, что кара Небес настигла — таки «котильонного принца», «смешливого цареубийцу», шуана Жоржа — Шарля Д`Антеса, сенатора Второй Империи, мэра города Сульц, что близ виноградной долины Амбуаза? Настигла, вдали от петербургских дворцовых зал и казарменной муштры, вдали роскошных покоев венских дипломатических резиденций, вдали от взглядов и насмешливых улыбок того самого светского бомонда, который он ненавидел до глубины души, и которым был пылко презираем взаимно.. Настигла и захватила полностью в свои удушающие объятия ни где — нибудь, а в его собственном доме, а точнее, в — древнем замке Д`Антесов, родовом, фамильном гнезде под розовато — фиолетовой черепицей, с островерхими башенками, витыми перилами лестниц, изразцовыми печами, каминами и гостиными, увешанными фамильными портретами и картинами в позолоченном багете.. Лишь в одной комнате дома не было ни родовых портретов, ни картин, ни хрупких девичьих безделушек.

Там стояли рядами на полках книги с непонятною, славянскою вязью букв и повсюду висели портреты мужчины с высоким лбом, темными завитками на висках и резко очерченными африканскими губами. Перед самым большим из них, как перед алтарною иконою, горела лампада. Леония — Шарлотта Д`Антес, третья и младшая дочь барона Жоржа Д Антеса де Геккерна, истинного католика и христианина, отказывалась молиться Кресту Господню. Но и русской веры матери, «баронессы Катрин» — тоже не приняла. Все свои чаяния, желания и надежды, она слагала к портрету далекого дядюшки с певуче — победным греческим именем «Александр» и совсем уж непроизносимым отчеством: «Сергеевич».

Дядюшки, которого далеким петербургским, «черным» январем 1837 года, убил на дуэли ее отец.. Русский язык она знала в совершенстве. Стихи и проза Александра Пушкина стали для мадемуазель Д` Антес «второй Библией», а сам он — почти что — Богом. Почти..

2.

Маленькая баронесса Шарлотта — Леония Д`Антес де Геккерн родилась 4 апреля 1840 года (новый стиль), в Сульце, близ Кольмара, в родовом имении Д`Антесов. По свидетельству историка — любителя, биографа семьи, внука «баронессы Катрин», Луи Метмана: «дом с высокой крышей, по местному обычаю, увенчанный гнездом аиста, просторные комнаты, меблированные без лишней роскоши, лестница из вогезского розового камня — все носило характер эльзаского дома состоятельного класса.. Скорее господский дом, нежели деревенский замок, он соединялся с просторным двором, превращенным впоследствии в сад, и с фермой.. Боковой флигель, построенный еще в восемнадцатом веке, был сразу же, по приезде, отведен молодой чете. Она могла жить в нем совершенно отдельно, в стороне от политических споров и местных ссор читается между строк другое: «в стороне от семьи, которая не слишком любезно приняла невестку — чужестранку, почти погубившую карьеру сына, да и от общества»! — автор.,которые временами занимали, не задевая, впрочем, глубоко, маленький, провинциальный мирок, ютившийся вокруг почтенного главы семейства..»

«Малютка Леони» была более чем прохладно встречена матерью, страстно желавшей угодить обожаемому супругу и ожидавшей только сына — наследника. Менее, чем через месяц после рождения младенца, баронесса уехала вместе с прислугою и детьми поправлять здоровье в «замок — дворец Шиммель» на вершине горы. Чем было вызвано такое заточение? Только ли необходимостью горного воздуха и деревенской тишины расшатанному частыми родами здоровью Екатерины Николаевны? Вряд ли.. Барон Жорж, женившийся от отчаяния на нелюбимой женщине, не красавице, не первой молодости, опутавшей его, как сетями, проявлениями своего пылко — слепого обожания, вероятно страстно желал освободиться от удушающего плена любви супруги хотя бы на время, хотя бы и — призрачно! Еще не оправившаяся от родов, Екатерина Николаевна была сослана его «мстительною заботливостью» в такое место, откуда не могла даже как следует писать родным. Госпожа Анастасия де Сиркур, урожденная Хлюстина, соотечественница Екатерины Николаевны, жена французского писателя и публициста, графа де Сиркура, живущая в Париже и изъявившая желание стать крестной матерью Леони, была вынуждена дать согласие крестить ее заочно: баронесса не могла принять единственную подругу в высокогорном родовом шатле: барону Жоржу это бы очень не понравилось..…

3.

Как он сам отнесся к появлению на свет третьей его дочери нам доподлинно неизвестно. На людях — предупредительный, сверх — галантный и любезный, наедине он мог постоянно, изо дня в день, мелочно третировать супругу и ядовито насмехаться над ее привычками, симпатиями, над ее тщетным ожиданием писем из России, и даже над ее, как ему казалось, «неловкою способностью производить на свет лишь барышень, плодя нищету». Обо всем этом между строк можно прочесть в тех немногочисленных письмах баронессы, отправленных родным, которые она писала при закрытых дверях, всячески скрываясь от мужа и с нервною деликатностью именуя его «навязчивым посетителем».

Те же письма, которые она не прятала, мужем — педантично прочитывались, и потому, — буквально светились показным счастьем избалованной всеобщим вниманием, довольной и замужеством и детьми, Женщины.

Нечаянная «коллекция барышень Д`Антес», от которой бывший петербургский кавалергард всячески отворачивал свое отеческое, капризное лицо и кривил губы, впрочем, была очень мила всякому глазу, ибо, уже в детстве, все три девочки знатной фамилии Эльзаса отличались «неподдельным очарованием женщин рода Гончаровых»Строка из подлинного письма Е Н. Д`Антес де Геккерн — брату — Д. Н. Гончарову в Полотняный завод — автор. Это все же как то смягчало вечное недовольство желчного и скупого барона и его родного отца, Жозефа — Луи Д`Антеса, ведь и нежеланных дочерей и внучек все — таки можно было выгодно выдать замуж…

4.

Как они росли, девочки Д`Антес: Матильда, Берта — Жозефина и Леония — Шарлотта? Об этом тоже — мало известно. Вот лишь несколько строк из письма «баронессы Катрин» родным, в Полотняный завод. Строк, скупо рисующих картину их раннего детства: «Мои дети так же красивы, как и милы, и особенно, что в них замечательно, это — здоровье: никогда никаких болезней, зубки у них прорезались без малейших страданий, и если бы ты увидел моих маленьких эльзасок, ты бы сказал, что трудно предположить, чтобы из них когда-нибудь вышли худенькие, хрупкие женщины… В любую погоду, зимой и летом, он гуляют; дома всегда ходят в открытых платьях с голыми ручками и ножками, никаких чулок, только очень короткие носочки и туфельки, вот их костюм в любое время года. Все при виде их удивляются и ими восхищаются. У них аппетит, как у маленьких волчат, они едят все, что им нравится, кроме сладостей и варенья.»

В строках отчетливо видна материнская гордость детьми, украшенная строгой заботливостью о здоровье и нраве.. Екатерина Николаевна тщательно занималась своими малышками: постоянное ее уединение тому много способствовало. Матильда и Берта рано начали говорить и отличались, наряду со смышленностью, необычайно кротким характером: они слушались взрослых, по выражению Екатерины Николаевны, «с первого взгляда». Впрочем, послушанию такому немало способствовала и весьма напряженная атмосфера в семье: отец был вечно раздражен и недоволен, целыми неделями пропадал на охоте или на ферме, которую они вместе с приемным отцом (или — любовником?), бароном Луи де Геккерном, приобрели в 1839 году. Она располагалась в нескольких лье от замка. Что происходило на ферме, каковы были там порядки, какие велись разговоры и споры, баронесса не знала, ибо ни разу не была допущена на ее порог. Барон и его приемный «сын — отрада» Жорж Д`Антес часто охотились вдвоем.

5.

….И однажды, именно на такой «уединенной» охоте произошло некое загадочное событие, о котором Екатерина Николаевна с содроганием сердца рассказывала в письме к брату, Дмитрию Николаевичу:

«28 января 1841 года. Сульц.

В то время, как я писала тебе в письме о всяких пустяках, мой дорогой друг, я и не подозревала, какое ужасное несчастье могло со мною случиться: мой муж чуть не был убит на охоте лесником, ружье которого выстрелило в четырех шагах от него, пуля попала ему в левую руку и раздробила всю кость. Он ужасно страдал, и страдает еще и сейчас; слава Богу, рана его, хотя и очень болезненная, не внушает опасения в отношении последствий; врач говорит, что это — месяцев на шесть.. Это ужасно, когда подумаю, что я могла бы потерять моего бедного мужа, я не знаю, как благодарить небо, что оно только этим ограничило страшное испытание, что оно мне посылает!» Небольшой листок, написанный наспех, с неразборчивым бисером букв, таит в себе много недосказанного, много тайн и недомолвок.

Были ли обстоятельства столь загадочного ранения Д. Антеса в действительности такими, какими он описал их жене? Что он мог скрыть? Кто знает? Уже в следующем письме, Екатерина Николаевна, благодаря брата за обещание выслать ей 5000 рублей, проговаривается: «Длительная болезнь моего мужа, как ты хорошо понимаешь, стоила очень дорого… Оплатить три счета от врачей, которые были при нем днем и ночью, это не безделица, а теперь еще и курс лечения на водах, если бы ты не придешь нам на помощь мы были бы в очень затруднительном положении..*Фраза построена так, что предполагает несколько прочтений: либо Екатерина Николаевна начинала забывать родной ей язык, что не мудрено в чисто французском окружении глухой провинции, где она жила; либо перевод письма не совсем точен; либо Екатерина Николаевна хотела «отрезать» брату «все пути» возможного отказа выслать настойчиво просимую ею в предыдущих письмах сумму? — автор.. Видимо, рана Д` Антеса была все же намного серьезнее, чем Екатерина Николаевна ее описала в том своем первом, испуганном письме.

Все цитируемое нами послание баронессы Геккерн наполнено, кроме страха, еще и скрытою, завуалированной тоскою по родным, отчаянием глубокого внутреннего одиночества:

«Иногда я переношусь мысленно к Вам и мне совсем нетрудно представить, как Вы проводите время, я думаю, в Заводе изменились только его обитатели.. Напиши мне обо всем, об изменениях, что ты делаешь в своих владениях, потому что, уверяю тебя, дорогой друг, все это меня очень интересует, может быть, больше, чем ты думаешь, я по прежнему очень люблю Завод, ведь я к нему привыкла с раннего детства…»

6.

Иногда, запершись у себя в комнате и посадив на колени детей, Екатерина Николаевна со слезами на глазах показывала им миниатюру в овальной рамке: лицо молодого человека необычайной красоты, с тонкими, одухотворенными чертами и глубокими печальными глазами — это был портрет ее отца, Николая Афанасьевича, которому она не писала: из — за боязни возможных (и неизбежных!) нравственных укоров — он был очень религиозным человком.. Портрет батюшки сестре прислал все тот же обязательный глава гончаровского майората Дмитрий Николаевич Гончаров, вынужденный по долгу своего старшинства и семейных дел, расчетов и обстоятельств переписываться с баронессою — изгнанницей, хоть и скрепя сердце.. Рассказывала опечаленная баронесса малюткам — дочерям и об «аnmama Натали», некогда — удивительной красавице александровской эпохи, фрейлине императрицы Елизаветы Алексеевны; теперь — поблекшей, погрузневшей, ходившей с ореховою палкой, но сохранившей властность манер и гордую несгибаемость осанки. Показывала ее портрет — копию, в палево синем тоне, нарисованном самою Наталией Ивановной еще в далекой юности. Дети, восхищенные красотою старинных изящных миниатюр, нередко просили разрешения поцеловать их. Екатерина Николаевна охотно позволяла это. И писала со щемящей гордостью брату, что несказанно рада тому, что сумела внушить детям любовь к далеким родным. Вероятно, она очень много рассказывала любознательным Матильде и Берте о России, о далекой Калуге, роскошном некогда имении Гончаровых в Яропольце и о пришедшем теперь в упадок дворце «прадедушки Дорошенки» (А. Пушкин), в котором было более сорока комнат, огромные коллекции картин, фарфора и старинной мебели со старинною библиотекою. Часто она перелистывала свои рукописные альбомы со стихами Жуковского, Козлова, Грибоедова, Вяземского и Пушкина, и тогда ее голос становился еще тише и еще печальнее, а дети, зачарованные странно непонятными, певучими словами на незнакомом им языке, засыпали у нее на коленях. Она никогда не учила их русскому. Не смела.. Не могла.. Не хотела? Просто — не успела?

7.

..Ни грациозная «гримасница и умница» Матильда, ни красавица Берта — Жозефина, позже так и не могли понять, как же самой маленькой из их «неразлучной троицы» сестрицы, Леонии — Шарлоте, которой, в момент смерти матери, было лишь три неполных года, удалось впитать в себя жажду познания незнакомого языка, на котором их мать почти не говорила?! Причем, впитать так, что Леони смогла овладеть им в полном совершенстве, свободно писала и пыталась говорить! Екатерина Николаевна, при всем желании, не смогла бы внушить крошке нарочно такую пламенную страсть ко всему русскому и к поэзии убитого ее мужем зятя! И не только по причинам нравственным и психологическим. Еще и просто потому, что в последние годы жизни ей было, увы, не до малышки!

Родив в 1842 году (в конце января — начале февраля) четвертого, мертвого ребенка, мальчика, которого столь жаждал ее строгий и желчный красавец — муж, Екатерина Николаевна долго и отчаянно болела, страдая не столько от физических недомоганий, сколько от упреков супруга и безысходной тоски. Она совершенно отчаялась вызвать в его душе какое либо ответное к ней чувство, и горькая безнадежность жизни, не согревающей его сердце, окончательно подорвала ее хрупкие силы. Несколько утешило Екатерину Николаевну только нечаянное свидание с братом, Иваном Николаевичем, в Баден — Бадене. Барон Жорж привез туда больную супругу по ее настоянию, как только она узнала из писем родных, что Иван Николаевич и его жена, Мария Ивановна, держат на знаменитых аристократических водах курс лечения. Прихватил Д` Антес с собою и двух очаровательных дочек, он знал, что все Гончаровы обожают детей, и ему можно было бес проигрыша поставить на эту карту, чтобы создать у не принявшего его душою далекого русского семейства иллюзию полного процветания фамилии Геккерн — ДАнтес. Ему это удалось вполне. Иван Николаевич Гончаров писал из Бадена брату Дмитрию:

«Катя беспрестанно говорит о своем счастье.. Я это вполне понимаю после того, как увидел, как я тебе сказал, что она счастлива с мужем и своей маленькой семьей. Ее малютки очаровательны, особенно Берта, это просто — маленькое совершенство».. Внешне все идеально, баронесса счастлива, и она и дети обожаемы отцом и супругом, разделившим с женою по словам И. Н. Гончарова, «почти пять лет совершенной ссылки, ибо Сульц и Баден стоят друг друга в отношении скуки..» Но разве истинное счастье нуждается в том, чтобы о нем «говорили беспрестанно»? Счастья не было, его заменяла лишь неустанная о нем греза..

8.

Но и от грез тоже — устают. Устав ждать любви супруга, баронесса истово бросилась в иную крайность: во что бы то ни стало увидеть себя матерью маленького барона. Отчаянно предавшись мечте о сыне — наследнике, баронесса Катрин, едва поправившись, забеременела вновь, и, по свидетельству семейного историка Луи Метмана, «босая, с непокрытою головою в любую погоду ежедневно ходила молиться в часовню Сульца за несколькj лье от дома». Новая беременность протекала тяжело, но несмотря на это му поехал по настоянию отчима, барона Геккерна, вместе с Екатериной Николаевной в Вену: делать попытки возобновить карьеру. Попытки сии успеха не принесли: двери салонов и дипломатических миссий оказались прочно закрыты перед Д` Антесом, несмотря на его почетное депутатство в Генеральном совете парламента Верхнего Рейна. Никто не хотел протягивать руку дворянину, имевшему «три отечества и два имени» и запятнавшему свое смутное понятие о чести убийством мужа свояченицы! Барон Жорж, раздосадованный донельзя, неудачами, вернулся в Эльзас, оставив жену на попечении «свекра — дядюшки». Екатерина Николаевна очень тяжело переживала не только эту венскую разлуку с супругом, но и вообще, свою постоянную, собственную причастность к некоему «року» в его карьере. Внутренние душевные терзания, трагическая уверенность в «злосчастности» Судьбы, необходимость постоянно играть некую роль, вести «двойную», а то и «тройную» жизнь, в глазах светского общества, родных из России, и в собственной, эльзасской, чужой и чуждой, семье, истощала все запасы ее жизненной, душевной энергии, сводило на нет всякое желание жить. Грызла, точила ее и неосознанная до конца тоска по родным. В письмах брату Дмитрию той «свободной» порыД`Антес отсутствовал в течении нескольких недель- автор/ она с отчаянием сознается, что «писать ему каждый раз только о деньгах для нее сущая пытка», … и что где то «в самой глубине своего сердца она хранит к родным местам и к России самую большую и нежную любовь!»

Пожалуй, в последние годы страсть к мужу и жажда подарить ему желанного сына приобрела у баронессы какой то маниакальный характер, словно лишь в ней Екатерина Николаевна видела смысл собственного бытия, личного существования..Словно это была некая надежная ниша, в которой она могла укрыться, спрятаться от самой себя, от терзающего ее чувства внутреннего, всепоглощающего одиночества!

9.

Небеса, в конце концов, сжалились над нею, и 22 сентября 1843 года мадам Д`Антес — Геккерн родила долгожданного сына, но, почти месяц спустя, скончалась от родового сепсиса. Это произошло 15 октября 1843 года. Все это — неудивительно. Роды были столь тяжелыми, что домашний врач, видимо, предлагал баронессе жесткий выбор: жизнь ее самой или появление на свет наследника фамилии. По оброненной фразе Луи Метмана: «Баронесса принесла себя в жертву сознательно.» — можно понять, что Екатерина Николаевна именно выбрала свою смерть. А муж ее молчаливо одобрил сей выбор, тотчас после кончины «обожаемой, незабвенной, святой Катрин» принявшись охотно творить легенду о Женщине, пожертвовавшей собою ради продолжения столь славного эльзасского дворянского рода! Смерть несчастной баронессы как бы развязала Д`Антесу руки. Теперь уже ничто не напоминало ему каждодневно и ежечасно о петербургской, страшной зиме 1837 года. Первое время после кончины Екатерины Николаевны он прожил в Сульце, постепенно подготавливая почву к возобновлению карьеры. Он занимал депутатское кресло в течении ряда лет, несколько раз был переизбран, приобрел вес в родном Эльзасе, стал мэром Сульца, а потом и председателем Генерального Совета Верхнего Рейна. Затем он был избран депутатом Национального собрания и переехал в Париж. Он умел ориентироваться в любой обстановке, неплохо владел ораторским искусством и всю мощь своего личного обаяния направил на то, чтобы сделать большую политическую карьеру и занять подобающее место в обществе. Дочерей его с тщанием воспитывала незамужняя сестра, Адель Д` Антес Все три девушки выросли замечательными красавицами и, по свидетельству все того же Луи Метмана, унаследовав от матери ее физические и нравственные достоинства, в особенности, «грацию ума и стана», заняли при дворе Второй Империи достаточно прочное положение.

10.

17 июня 1851 года, на заседании Национального собрания Франции, где рассматривалась конституция страны, с четырехчасовою речью выступил Виктор Гюго. Среди правых депутатов, парировавших ему, был и барон Жорж Д* Антес — Геккерн, привлекший своей пылкой и хорошо составленной речью внимание не только противников, но и сторонников Гюго. При всем желании, барона Д`Антеса нельзя было никак смешать с той «тупою грязью и толпой, «что превратится в прах», о которой с таким презрением говорил знаменитый поэт в своем стихотворении «Семнадцатое июня 1851 года».

Он чем — то выделялся из нее. Уверенностью, хваткою, энергией, наружным лоском..

Или это «век — торгаш» уже вовсю наступал на пятки «романтическим бредням» века Гюго и Бейрона? И наступала его время. Время Д`Антеса. Время ловкача, щеголя, истинного буржуа и резонера?..

Все вокруг увлеченно читали уже не «Собор Парижской Богоматери», а романы господина Бальзака, пространные «мариводажи», смешанные с неуклюжими описаниями финансовых операций и афер, ростовщических интриг и вексельных махинаций, человеческих пороков и страстей..

Впрочем, трехэтажный особняк барона Жоржа Д` Антеса, дельца и сенатора, банкира и держателя паев железнодорожных концессий, тоже кипел своими страстями: искренними, подлинными и словно бы просящимися на страницы очередного романа или повести «толстого писаки в засаленном жилете» — так зло и ядовито называли О. де Бальзака парижские бульварные газеты…

11.

На фоне упрочившийся карьеры, важного дипломатического поприща, которое обрел Д` Антес, благодаря покровительству принца — регента, связям в дипломатическом мире, его осведомленности об иностранных дворах, которою он был обязан барону Геккерну» (Луи Метман), семейная, родительская, отцовская жизнь Д`Антеса была полна ужасных противоречий, боли, холодности, немого отчаяния. Его прелестная красавица Леони, более всех похожая на покойную «русскую баронессу» внешне, отреклась от веселой и беспечной жизни светской девушки, отказалась бывать при дворе. По воспоминаниям ее родного брата Луи — Жозефа, она затворилась в своей комнате и целыми днями наизусть заучивала строфы из «Онегина» и «Кавказского пленника» или «Дубровского» и «Капитанской дочки»..

12.

Эта красивая девушка, умеющая необыкновенно тонко чувствовать, обладала «еще одною особенностью истинно русской женщины», писал Луи Дантес — Геккерн с любовью и грустным восхищением вспоминая о покойной сестре, — «она любила науку, любила учиться.

В то время дочь сенатора Второй Империи, где бушевало такое шумное веселье, знаете что она делала? Она проходила, конечно, — дома, весь курс Эколь Политекник*Высшей Политехнической школы, университета Франции — автор.,и, по словам своих профессоров, была первой»!

Барон Жорж любил дочь и потакал, на первых порах, всем ее прихотям, быть может, ему льстило, что красавица Леони считалось в парижском свете «девушкою необыкновенною» (А. Ф. Онегин — Отто)?

Или так он заглаживал вину свою перед ужасным прошлым, кто знает?

13

Влюбленная в творения, эпоху и жизнь Пушкина до крайности разума, Леони Д`Антес в один из вечеров осмелилась резко и прямо высказать отцу свое истинное мнение о его безобразном поступке, а в ответ на его «жалкий лепет оправданья» о том, что он «тоже человек и защищал свою честь», заявила, что отказывается говорить с ним понимать его и назвала отца убийцею Пушкина! В доме барона на два года воцарилось тяжелое молчание.. После этого скандала здоровье Леонии — Шарлотты Д`Антес стало резко сдавать.. По свидетельствам современников, брата и сестер вскоре она была помещена в одну из парижских лечебниц для душевнобольных и провела там все годы жизни, вплоть до кончины в 1888 году. В минуты просветления она была оживленна и доброжелательна и все просила родных принести ей только книги «дядюшки Пушкина»! Они были с нею до смерти. В момент кончины ей было сорок восемь лет. Могила Леонии — Шарлотты на фамильном участке кладбища ухожена и на беломраморной надгробной плите без католического креста (!) в любое время года лежат цветы. Значит, недуг ее все — таки не прятали и не стеснялись его? Луи Метман говорит о том, что посещая могилу младшей дочери, «почтенный и одинокий старец барон Д`Антес Геккерн становился необыкновенно грустным и задумчивым и все протирал рукою надгробие, пытаясь поудобнее уложить цветы: маргаритки или фиалки»… О чем он думал в те моменты, не ведал, конечно, никто..

14.

Барон — сенатор нигде не писал и не говорил о том, что кара Божия настигла его и накрыла смертельной тенью, но можно ли подумать иначе, зная короткую историю жизни и судьбы его младшей дочери, Леонии — Шарлотты Д`Антес, русской лишь на пол — четверти по крови, и совсем — совсем не француженки по Духу?!

Кто — то из французских современных писателей сказал: «Мы не можем до конца почувствовать всю боль сердец русских, потерявших Пушкина, но неизвестно, что мы сказали бы и какою грязью забросали пресловутого Д *Антеса, убей он на дуэли, к примеру, нашего гения — Виктора Гюго! Все, увы, познается в сравнении!» *Цитата дословная — автор.)Неужели же Леонии — Шарлотте Д` Антес дано было почувствовать сердечную боль всех русских и она искупила страшную вину отца горьким проклятием посмертной своей любви?!! Что ж! Для Небес нет ничего невозможного. Было ли все это совпадением, насмешкою Судьбы, ее карою: жизнь Леонии Д`Антес, покрытая мраком тайны и безумия? Или все это и есть — таки — истинное возмездие? Я не могу никак и ни о чем судить.. По праву автора. Он обязан сохранять беспристрастное молчание. Пусть думает и судит обо всем мой читатель.

Р.S. Остальные дети барона Жоржа Д` Антеса де Геккерна и баронеcсы Екатерины Николаевны, урожденной Гончаровой? прожили обычно безмятежную жизнь. Умница Матильда вышла замуж за бригадного генерала Луи Метмана и дала начало новой ветви Д`Антесов Метманов, упрочивших древний род и его богатство, положение и репутацию. Берта — Жозефина, красавица и хохотушка, была блистательною светскою дамой, супругою генерального директора почт Франции, государственного советника, графа Вандаля. Сын Д`Антеса, наследник титула и баронских гербов и земель, и вовсе не сделал никакой карьеры.

Вышел в отставку в чине капитана гвардии и поселился в Сульце, родовом поместье, где умерла его мать.. Он холил виноградники и сады, фермы и поля и опекал отца — сенатора, умершего в возрасте девяноста трех лет и похороненного рядом с женою.. В судьбе барона Луи Жозефа Д`Антеса де Геккерна не было ничего запоминающегося, увы! Яркая искра памяти на брегах непостоянной, легкомысленно — шаловливой Леты, часто впадающей в океан Истории, досталась только его сестре, озарила только ее Бытие.. Так иногда бывает, увы!

13 — 18 июля 2005 года.

* Новелла публикуется в авторской редакции с привлечением материалов личной библиотеки автора и не является полной биографией героини.