Заклинатель машин

«Ошибочное представление о том, что человек есть прежде всего животное, производящее орудия и обязанное своим необычайно высоким умственным развитием главным образом длительной практике в изготовлении орудий и оружия, вытеснить будет нелегко. Как и другие правдоподобные теоретические построения, оно ускользает от рациональной критики, в особенности еще и потому, что льстит тщеславию современного „человека технического“ — этого призрака, закованного в железо»

Льюис Мамфорд, «Миф Машины»

Глава I

Человек не имеет непосредственного контакта с реальностью. Между глазом и молотком, на который он смотрит, стоит большое количество концепций, навыков, обобщений, метафор и допущений, которым человек должен научиться, чтобы выделить молоток из общего светового шума, который проходит через глазную линзу. Другими словами, человек живет не в реальном мире, а…

В МИРЕ МЕДИУМОВ

…и в этом несложно убедиться. Наверняка вы не найдете у себя в холодильнике «палегг», даже если будете долго и упорно его искать. И наоборот, если вы забыли слово, вы забыли и вещь, которую это слово обозначает. Пожилые люди часто открывают холодильник и не могут «вспомнить то, что хотели взять». На самом деле они просто не видят этого предмета, слово для которого забыли. И тут же находят его, когда вспоминают, «зачем полезли».

Точно так же для нас не существуют такие вещи, как «уликкесбилен». Или такие внутренние состояния, как «иктсуарпок» или «сендула». Мы вряд ли скажем, кто конкретно приходится нам «пробандом» или «лайогеником». Если нас попросят совершить «вибафноут» или «муррма», мы с вами едва ли сможем это изобразить. Между человеком и предметом, состоянием, социальной ролью или действием, как минимум, стоят фикции языка. Такой посредник называется медиумом или медиа.

Но медиум — это не только слово. Свет отделяет нас от вида вечерней улицы, приправа отделяет нас от истинного вкуса пищи, носок, обувь и асфальт отделяют нас от земли, одежда отделяет нас от ветра. Даже эта книга не столько соединяет вас с определенным пониманием процессов, о которых я пишу, сколько отделяет от них. Собственно, с этой целью я и пишу книгу: чтобы помочь читателю отделить себя от медиумов, которые нас окружают, и в дальнейшем научиться ими управлять. Ведь только когда вы узнаете, что «палегг» — это слово из норвежского языка, означающее бутерброд, который собран из всего, что было в холодильнике, вы сможете выделить этот бутерброд из массы других предметов, хранящихся на полке, и начать им управлять. Например, съестьУликкесбилен (датский) — автомобиль, который вечно попадает в аварии или ломается. Иктсуарпок (язык инуитов) — слово, означающее чувство ожидания и легкого волнения, когда ты все приготовил дома к приходу гостей и ждешь их, а те не идут. Сендула (лунда, один из языков Замбии) — «наткнуться в лесу на животное, умерщвленное хищником, и смекнуть, что лев или леопард, возможно, все еще где-то поблизости». Вибафноут (чешский) — неудачная попытка напугать другого человека, выскочив из-за угла. Муррма (вагиманский, один из языков австралийских аборигенов) — «нащупывать что-либо на дне ногами, стоя в воде»..

Человека с самого рождения и до самой смерти окружает медиа-кокон, практически не имеющий разрывов, трещин и брешей. Этот кокон может быть достаточно широким или очень тесным, он может состоять из разнообразнейших элементов, человек может сам его построить, соблюдая медиа-гигиену, или получить из вторых рук, — но это всегда его кокон. Кокон, отделяющий человека от реальности, искажающий реальность, злоупотребляющий изначальным доверием человека к медиумам, которых тот приучен воспринимать как объекты реального мира. У медиа-кокона есть своя логика, игнорирующая желания человека, по которой кокон развивается и достраивает себя сам. Достраивает вопреки людям, за счет людей и часто в ущерб им.

Наша задача будет заключаться в том, чтобы описать, как именно существуют медиумы, по каким законам развиваются, чтобы использовать эти законы с целью обуздать их, поставить медиумов нам на службу. Порядок вокруг нас — это порядок наших медиумов, и он держится на свободе выстраивать их таким образом, чтобы логика медиа-кокона не противоречила нашим целям. Если мы хотим навести порядок в жизни, то логика развития медиа, как минимум, не должна нейтрализовать наши собственные усилия по наведению порядка. А в идеале — должна помогать нам и делать за нас основную работу.

Идеальный порядок — не результат героических усилий по его наведению, но — порядок, что наводит себя сам. Попробуем приблизиться к идеалу. В этом нам помогут основные теоретики и философы техники, работы которых помогли человечеству не только ускорить развитие техносферы, но и предсказать цифровую эпоху, в которую мы вступили.

В основном мы будем опираться на исследования Маршалла Маклюэна, британо-канадского философа, филолога и эколога средств коммуникации. Его фундаментальный труд, изучающий влияние на человеческое восприятие артефактов коммуникации, называется «Понимание медиа: внешние расширения человека». Другие теоретики, чей вклад известен менее — Льюис Мамфорд, Бертран Рассел, Генрих Альтшуллер, Жан Бодрийяр, — помогут расширить его видение сферы медиумов и адаптировать под нашу основную задачу — наведение порядка в голове, в доме, на работе, в отношениях, в финансах, в своем дворе, в воспитании и взаимоотношениях с детьми, в собственном обмене веществ и других сферах нашей жизни.

Медиа-кокон, о котором пойдет речь, не появился в одночасье. Человек, пасущийся в Восточно-Африканской рифтовой долине в те времена, когда ни долина, ни Африка не были им «изобретены», имел с реальностью непосредственный контакт. Он находился в состоянии постоянного смятения, так как все, что его окружало, представляло собой бесконечный, неразделимый, не группируемый и не выключаемый поток разнородных сигналов, побуждающий человека к разнообразным реакциям. Никакие медиа не отделяли его от реальности, не защищали и не успокаивали. Поэтому, чтобы выжить, наш Люсьен (хотя это могла быть с тем же успехом и Люси) находился настороже двадцать четыре часа в сутки.

Окружение представляло для него сигналы двух типов, хотя Люсьен не различал их между собой. Одни сигналы говорили ему об опасности. Перемена ветра, новые запахи крупных животных, тихий рык или шелест листьев, мельтешение в траве, тень, случайно скользнувшая по камням, крики других обезьяноподобных людей, шлепки по воде, кисловатый привкус, треснутая ветка — все это сигналы, которые по умолчанию сигнализировали опасность.

«Презумпция виновности», которую подсознательно накладывал на эти сигналы Люсьен, не была его личной экзистенциальной позицией. Миллионы лет естественного отбора отсеяли всех, кто не относился к подобным сигналам достаточно серьезно. Лишь пристально вглядевшись, внюхавшись, всмотревшись, Люсьен мог делать вывод, что за тем или иным сигналом не кроется серьезная опасность.

Другой тип сигналов представлял для него бесконечный соблазн новых возможностей: прежде всего речь идет о новой еде, но также и о новой территории, новых самках, новом месте для ночлега. Все они побуждали его рискнуть и получить желаемое.

По сути, эти сигналы не выделялись из общего «информационного потока» Люсьена, он получал их одним большим «пакетом данных». Однако внутри у Люсьена работало то, что этологи после Конрада Лоренца называют «парламентом инстинктов». Получив сигнал, животное замирает и ждет. Это называется торможением. Готовится инстинктивная реакция на сигнал. Она может быть сверхбыстрой или немного отсроченной, но, в любом случае, реакция идет после того, как парламент инстинктов выскажет свое мнение.

Инстинкты любого живого существа накапливают специфическую энергию и требуют разрядки. Причем чем больше в течение часа, дня, суток инстинкт накопил энергии, тем незначительнее будет повод для его разрядки. Другими словами, если инстинкт агрессии не накопил достаточной энергии, то животное вяло огрызнется, если другая особь подойдет достаточно близко. Если же инстинкт энергией переполнен, животное нападет, даже если другая особь всего лишь повернет в его сторону голову. Ну а если объекта для разрядки поблизости нет, животное его придумывает, напав на ветку дерева или укусив траву. Так же, как мы от злости молотим кулаком по столу или пинаем консервную банку. Все эти инстинкты, которые выделяют этологи — агрессии, размножения, родительские, родственные, инстинкты территориальности и ландшафтных предпочтений, охотничьи, поисковые, миграционные, те, что связаны с самоограничениями популяции, — устраивают разноголосицу по каждому сигналу, получаемому извне, терзая мозг несчастного Люсьена. Если решающие инстинкты окажутся достаточно заряженными для того, чтобы действовать, природное торможение будет преодолено, и Люсьен поддастся соблазну.

Обучение позволяло ему до некоторого предела фильтровать явно сорные сигналы. Например, короткое дуновение ветра или тепло солнца. На них он не реагировал. Но подавляющее большинство сигналов — от хрустнувшей ветки до мельтешения в траве — побуждало провести очередную «парламентскую сессию».

Лишь очень немногие сигналы однозначно сообщают об опасности, и все они, как правило, вживлены в генетическую память. Люди специфически воспринимают черно-желтые сочетания цветов еще с тех пор, когда осы и пчелы ассоциировались лишь с опасностью. Сами же осы и пчелы точно так же настороженно реагируют на большое и темное, ибо обыкновенно это — разрушитель улья. Но большинство сигналов означают одновременно и опасность и возможности. Например, шлепки по воде могут сигнализировать и о плещущейся рыбе, и о приближающемся вброд хищнике. Рванет ли наш Люсьен сразу в противоположную сторону или пойдет выглянуть из тростника, зависит от консенсуса в «парламенте» и настроя его «парламентариев».

Поток сигналов был неоднороден: днем представлял собой бурную стремнину, ежесекундно толкавшую Люсьена бежать или соблазняться, бесконечно подстрекая его инстинкты, ночью же пересыхал, оставляя бедолагу без стимулов, требующих срочных реакций. Переставая получать извне сигналы реальности, он засыпал. Надо полагать, отсюда известная сонливость домашних котов и собак, а также — офисных работников, дремлющих на рабочем месте.

Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, как в такой ситуации появилось первое медиа. Но именно с его появлением человек смог отгородиться от реальности, остановить непосредственное действие инстинктов, а, в конечном счете — обрести разум и осознанно завершить строительство вокруг себя медиа-сферы, защищавшей его от потока сигналов. Человек отрезал мир от себя и назначил медиумов, которые с тех пор указывают ему, какие сигналы получать, а какие отсеивать.

Возможно, первым медиумом стоит считать пещеру. Люсьен во время дождя зашел в небольшой грот и лег там на камнях. Снаружи молотили крупные капли, они создавали «белый шум», на фоне которого бесконечный поток сигналов, мучивший его весь день, заставляя бежать и прятаться, отступил, а парламент инстинктов самораспустился до следующего созыва. Теперь лишь пелена дождя монотонно убаюкивала его, и Люсьен уснул. Он спал крепко, так как генетическая память подсказывала ему, что в такую погоду нельзя охотиться самому, но и, опять же, никто не охотится на тебя. А еще потому, что дождь не донимал его хлесткими ударами. И Люсьену это понравилось.

Уже много позже его потомки сделают многочисленные модификации того грота. Например, одежду — мобильную пещеру, которую можно и нужно носить с собой, и которая защищает твое тело от случайных тычков, ударов, загрязнения или сырости. Как самый надежный и глубокий грот символизировал альфа-статус Люсьена в стае, так и самая брендовая одежда выделяет обладателей высокого статуса среди миллиардов его потомков в их собственных человеческих стаях. Или, скажем, город — развитие грота в обратном направлении — направлении экспансии и организации территории.

По другой версии первым медиумом был огонь. Возможно, когда первые люди сидели на голых ветвях невысокого дерева, ударила молния. Она зажгла сухие ветки, и оранжевый свет осветил все вокруг. Конечно же, они испугались, но, когда увидели, что огонь мирно горит в сушняке, наш Люсьен, самый смелый из стаи, подошел поближе и сделал выводы. Огонь отделяет мир ночной долины от тьмы, и становится светло. «С помощью этого медиума мы запретим солнцу садиться! Мы сами будем указывать, когда будет день, а когда ночь», — подумал бы он. А возможно, Люсьен сделал другой вывод: «Мы видели, как животные боятся огня, мы используем его, чтобы защитить свое логово. Пока я держу маленькое солнце, моя Люси может спать спокойно и не пребывать в смятении ночью… а может, даже и… днем?» Или, быть может, он тут же решил ударить огонь тем, что попалось под руку — скажем, куском тухлой зебрятины, — и когда нападение не удалось, сбежал? Когда же возвратился под утро, терзаемый голодом, и съел вчерашнее мясо, оно ему понравилось, так как нагрузка на желудок стала значительно меньше. В любом случае, тогда Люсьен еще не мог оценить все последствия такого медиума как огонь. Эту работу продолжили его потомки, создавшие костры, а затем очаги, печи, порох, двигатель внутреннего сгорания, реактивный двигатель…

А может быть, как в фильме Стенли Кубрика «Космическая одиссея 2001», роль первого медиума сыграла кость. Люсьен случайно открыл, что удар костью больнее, чем щипок или укус, но после сделал главный вывод, бывший невозможным прежде: кость — посредник между тобой и твоим собратом. И хотя ты бьешь костью, убиваешь собрата не ты, но кость! Чудовищное действие — убийство себе подобного, немыслимое в животном мире, — становится реальностью. Он изобрел убийство.

С тех пор потомки Люсьена прокляты на то, чтобы совершенствовать орудия убийства и убивать, потому что медиум в виде ножа, копья, лука, пистолета, пушки, баллистической ракеты, рельсотрона, пульта управления боевым дроном освобождает нас от древнейшего табу. Зачем нам волноваться, если мы не убиваем собрата собственными клыками и когтями? Пусть медиум переживает за нас. Но в медиуме нет инстинктов, он не терзается страданиями. Поэтому, если встроенный механизм психики строго следил за тем, чтобы мы не закусали и не забодали друг друга до смерти, то теперь он засыпает, лишь только медиум начинает петь ему колыбельную песню.

Хотя пещера, огонь и кость — это медиумы из разных областей жизни первобытного человека, у них было одно общее качество, свойственное медиа вообще. Хотя они не были живыми, само их появление начало обязывать Люсьена с ними считаться. Другими словами, у медиумов появилась собственная внечеловеческая воля, заставляющая действовать в определенном направлении там, где раньше была свобода. Если до появления пещеры Люсьен мог спасаться бегством в любом направлении, зная, что Люси поступит так же, то теперь он вынужден был бежать к пещере, так как Люси, укрывшаяся в ее стенах, может не услышать приближающегося хищника. А если и сбежит оттуда, после ухода хищника пещеру может занять другой член их стаи.

Огонь тоже непрост — он хитер и прожорлив. Если перестать следить за ним, огонь накинется на траву, на деревья и сожжет всю прерию, прогонит или спалит всю добычу в округе. Приходится сделать нечто совершенно инновационное: помимо иерархии в стаде надо изобрести еще и роли! Необходимо разделить обязанности так, чтобы кто-то следил за костром. Этот кто-то должен был отделять огонь от сухой травы, растущей вокруг и подбрасывать ветки, чтобы тот не потух. Этот «кто-то» должен быть не кем-то конкретным. То есть этим «кто-то» должен был становиться на время один из членов стаи, одновременно переставая быть самим собой!

Разумеется, необходимо было не только изобрести специализацию, но и придумать время. А еще — правила, по которым на «кого-то» временно не распространялись бы порядки стаи, так как те станут отвлекать его от обязанностей, и огонь потухнет.

Кость тоже оказалась весьма своенравна. Необходимо следить, чтобы ее не украли. Кражу изобрели сразу же, как только выяснилось, что вся масса людей может быть разделена на тех, кто что-либо имеет, и на тех, кто не имеет. И граница между двумя группами не была абсолютно непроницаема. Затем требовалось определить, кто имеет право носить с собой кость, а кто нет. Иерархия существовала и прежде, однако она не дублировалась при помощи медиа. Альфа-самец мог положиться на свою силу, чтобы забрать себе всех самок в стае, но собрат с костью мог его избить, покалечить или убить, нарушив порядок.

После стало очевидно, что кость — это последний аргумент. Причем нежелательный к применению, так как от частых употреблений стая начинала редеть, слабеть и рисковала сделаться жертвой нападения других стай и крупных хищников. Можно и не калечить другого, если тот, едва увидев у тебя в руках большую белую кость, сделает правильные заключения и отступит по-хорошему. Как следствие, необходимо было разработать систему сложных ритуалов с многочисленными уровнями интенсивности, какие демонстрировали бы твои намерения до того, как последний аргумент будет применен. От символического касания костью плеча другого человекаНе это ли ритуал посвящения в рыцаря касанием мечом плеч и головы посвященного? до еще более символического ношения маленькой косточки в прическе или в носу, напоминающего другим, кто имеет право бить других большой белой костью.

Медиумы начали создавать из аморфной живой массы первобытных людей ту форму, какая нужна была для их собственного, медиумов, выживания. Они заставили человека отказаться от реактивного существования и обслуживать их собственное бытие. Человек столкнулся с волей, отличной от той, которая принадлежала парламенту инстинктов, — волей внешней, ведущей в пугающий, непривычный и травмоопасный мир мысли. Возможно, именно тогда человек впервые столкнулся и с логикой — набором привычек мышления, продиктованных медиумом, отличных от состояния смятения и вечного ситуативного реагирования. И человек отдался этим медиумам в служение, получив в награду целый букет разнообразных побочных выгод.

Одно из свойств медиа заключается в том, что люди — с их остаточным смятением и инстинктами — недостаточно надежны для поддержания существования медиа. Сложно опереться на существо, которое может бросить тебя валяться на полу, если отвлечется, увидев неподалеку хорошенькую самку, или забудет тебя в пещере, когда пойдет утолять свой голод или справлять нужду. Медиумы могут положиться только на другие медиумы. Поэтому в жизнь человека начали проникать нелегальные иммигранты, приглашенные уже «натурализованным» медиумом.

Этот процесс активно осуществляется и сейчас. Невозможно купить, скажем, один лишь сотовый телефон. Следом за ним требуется купить тариф, интернет-пакет и чехольчик. Но и этого часто оказывается недостаточно. Как ты будешь выглядеть, если у тебя в руках смартфон последней модели, а на плечах свитер в катышах, купленный десять лет назад? К телефону необходимо купить новый гардероб, а быть может, даже сменить круг общения. Однако этот процесс начался еще тогда — во времена первобытности, когда Люсьену потребовалось перенести огонь в специальное место, где тот не мог никому навредить, но и огню, что важнее, не смог бы навредить никто из стаи. После того, как Люсьен изобрел очаг, ему пришлось разделить пещеру и запретить молодым членам стаи заходить на территорию очага, добавить загородки, а затем и устройства для поддержания над огнем кусков мяса.

Вещи тянут за собой в жизнь человека новые вещи и начинают группироваться между собой. Медиумы как бы ссылаются друг на друга. Польза предмета начинает определяться тем, со сколькими другими предметами он вступает в технологическое взаимодействие. Нож — с точилом и разделочной доской, щетка для обуви — с семью парами обуви, компьютер — с интернетом, текстами и потоковым видео. Вещи как бы организуются в прагматические поля, большей частью замкнутые внутри себя, но также и связанные с другими прагматическими полями посредством медиа. Мы называем эти поля «миром технологий» или «миром бизнеса», или какими угодно другими мирами, но по сути все это — замкнутые цепи медиа, поддерживающие свое существование, как и прежде — благодаря человеку, вопреки человеку и за его, человека, счет.

Если мы представим себе ведро, которое вставляем в другое ведро, а эти два — в третье, то мы получим понимание того, как функционирует медиум. Маклюэн называл это формулой «содержанием одного медиа является другое медиа». При должной кривизне мы сможем вставлять ведра друг в друга, пока первое не соединится с последним, и мы не получим замкнутое кольцо из вставленных друг в друга ведер. Вот простая иллюстрация того, как организовано прагматическое поле.

Мы можем размыкать эту цепочку и вставлять в нее новые ведра. Прагматические поля такой фокус позволяют. Например, между получателем сообщения и его отправителем поставить такое медиа, как «курьер». Что бы ни содержалось в сообщении, отправитель не рискует столкнуться с реальностью — быть убитым за его содержание. Вся ответственность перекладывается на медиума. Сегодня курьеры — обычное явление и вид бизнеса. И, тем не менее, сколько бы мы не вставляли ведер в уже существующие цепочки, мы не можем выйти из прагматических полей, в которых циркулируют медиа, не попадая в другие такие же прагматические поля, существующие по тем же законам.

Однако сами эти цепочки — лишь грубый каркас будущего медиа-кокона. Человек все равно вынужден быть пользовательским и передаточным звеном между различными медиумами. Без человека нож точилом сам себя не заточит, а пуля в ружье не зарядится.

Более того, потомки Люсьена так и норовят влезть во всю цепочку и расчистить там себе уютное место, желая сами стать медиумами и обрести их мифическую надежность. Они превращают себя в рабочие устройства, которые для политкорректности называются словом «специалист», и сужают свою экзистенциальную свободу до строгих функций, завидуя прочным позициям медиумов в нашей жизни.

Ничего страшного бы в этом не было, если бы человек мог тягаться с медиа по эффективности. Но так получается, что в прагматическом поле, состоящем из сообщения, его носителя, транспорта, терминала отправления, терминала получения и т.д., самым ненадежным является именно человек. Письмо не запьет на полпути и не передумает двигаться в сторону терминала получения, сообщение само себя не перепишет, а если вдруг подведет транспорт, есть альтернативы для того, чтобы как можно быстрее восстановить сообщение. Человек же владеет огромным багажом инструментов по отлыниванию и саботажу, особенно если в дело вмешиваются инстинкты. Это и называется «человеческим фактором», проклятьем любых технических систем.

Чтобы медиа-сфера обрела окончательную устойчивость, необходимо было исключить из нее того древнего человека. Этот сложный и продолжительный процесс не заканчивается до сих пор. Медиум, источник нечеловеческой воли, располагается рядом с людьми и образует такой же источник действия, что и человек. Многие люди — сами медиумы, устройства по производству функций, обязанностей, труда, энергии, информации. Это значит, что человеческая воля или реакция вполне может быть заменена фикцией, при которой основой для принятия решений будет не человек, а медиум. Например, когда человек убивает другого не потому, что лично испытывает к нему отвращение, страх или делает это из нужды, а потому, что ему как палачу предписывает это сделать такой медиум, как суд. Суд — не есть какой-либо конкретный человек, но в то же время он — самостоятельная воля. У него даже есть свое, юридическое лицо, а если вдуматься, то и другие части тела.

Для медиа необходимо исключить человека не только из мира людей, но и из мира идей, где медиумы не способны самостоятельно присутствовать. У медиа появляется дублирующая система — знаковая, которая отделяется от самого медиа и начинает независимый круговорот в мире идей, совершается символический обмен. Недостаточно быть женщиной, необходимо еще и воспроизводить дублирующую семиотическую систему женственностиОсобенно если сама женщина не вполне уверена в своей привлекательности, востребованности, гендерной принадлежности.. Недостаточно быть хорошим полицейским, требуется еще и носить признаки полицейского — форму, дубинку, пистолет, значок.

Знаки эти могут быть отделены от их носителей, людей-медиумов, и использованы как независимые знаки в изобразительном искусстве. Полицейский-аноним грозит детям, перебегающим улицу. Человек может обладать авторитетом, а может не обладать, но знак медиума, знак полицейского — это сила. Точно так же фривольная анонимная женщина с рекламного плаката стиральной машины предлагает покупателям бытовой техники секс. Не медиум, разделяющий человека и удовольствие, а только знак медиа.

Другими словами, сплетается знаковая ткань, код, на котором написано все поведение человека. Поведение в быту, в политике, в бизнесе, в общении. Одни знаки приглашают, другие прогоняют и разубеждают что-то делать. Осознает человек или нет, что все его поведение превращено в символический обмен — обмен символами, — не принципиально. Нас окружают люди с костями в носу, прическе, на одежде, с ожерельями из костей. И не только костей. Мы не разговариваем с другим человеком словами. Наш разговор начинается намного раньше слов — с помощью репутации, одежды, жестов. Разговаривают не только наши языки, но и наши глаза, тела, носы, руки. Средства массовой коммуникации довели этот разговор всех со всеми до невероятных высот бесконечного символического круговорота.

Согласно философии постмодерна, означающее может отделиться от означаемого и существовать по другим законам. Например, символически выраженная угроза агрессии — сжатые кулаки — это не то же самое, что сами кулаки. Мы можем изобразить сжатые кулаки на плакате или рекламе и реагировать на них не так, как на человека со сжатыми кулаками в подворотне. Более того, означаемого может не быть вовсе — только знак. И действовать он может совершенно независимо от того, есть ли за ним какое-либо медиа или какая-то реальность. Например, зомби, вампиры — знаки, понятные и без своего реального источника. Но также можно симулировать и реальные события, детально воспроизведя их свойства. Например, изобразить средствами массовой коммуникации несуществующий теракт или симулировать некую утраченную или не существовавшую ранее реликвию. На этом уровне, уровне ультраструктуры, человеку предписано действовать согласно установленному коду иногда даже в ущерб себе.

Однако недостаточно вытеснить человека из ультраструктуры, медиа вытесняют его и из инфраструктуры. С самого первого дня, когда человек обрел медиума, медиум руками человека начал изобретать автоматы — устройства, что обслуживают существование медиума без участия человека. Одним из современных медиа такого типа является фотоаппарат, который сам настраивает резкость, баланс, экспозицию, корректирует цветность. Согласно некоторым воззрениям скорее «обмануть фотоаппарат», заставить его сфотографировать не то и не так, как он настроен делать — и есть фотоискусство.

Фотокамера — одно из следствий огромного по своим масштабам и времени процесса по отчуждению человека от управления медиумами. Сегодня огромную часть работы совершают машины, а человек, который должен за ними следить, сидит в кабинете и покидает его лишь в случае редких технических сбоев.

Сами люди стали автоматами, действующими, словно в состоянии сна. Одни социальные нормы указывают людям, что делать, в то время как другие нормы указывают, как бороться с одними социальными нормами, чтобы подчиняться другим. Люди-автоматы обслуживают цивилизацию в роли священников, чиновников, «говорящих голов», специалистов самого разного толка, чьи мозги забиты профессиональными стандартами, вытеснившими иную информацию. Медиумы воплощены ныне в многочисленных машинах, созданных для всего, что можно вообразить. Машинах, для которых люди являются лишь технологическими придатками и ценны лишь настолько, насколько отвечают признакам машины собственной эффективностью, точностью, стандартностью и формальными признаками.

Сегодня мы живем в огромной машине, что имеет множество имен. Мы строили ее тысячелетиями, доведя до совершенства настолько, что люди оказались в ней лишними. Она работает сама по себе, люди в ней меняются с поразительной быстротой, но сама машина никуда не исчезает, так как не зависит от конкретных людей.

Может развалиться государство или структура, отвечающая за экономическую политику, но затем государства и минэкономразвития соберутся снова — из тех «отходов», что останутся после распада. Может развалиться фирма, производящая компьютеры, но появится другая. Компьютеры как универсальные медиумы никуда не исчезают. Разваливается лишь машина, порожденная этими медиумами. Иногда машина ломается, но чинит сама себя и едет дальше. Даже такие архаичные медиумы, как лук, бумеранг и йо-йо, не могут исчезнуть с лица земли. Они воспроизводятся в виде игрушек или спортивных снарядов и будут делать это дальше.

Если мы спросим себя: «Куда на этой машине едем мы — как люди, как человечество?» — то ответом будет тишина. Мы так долго строили машину, что забыли, для чего. Она никуда не едет. Вернее, едет — в никуда. Не люди управляют машиной. Люди спят на заднем сиденье, убаюканные медиа-водителем. Скоро эта метафора будет воплощена в самом, что ни на есть, наглядном виде. Уже сейчас разрабатываются автомобили с автопилотом, которому все равно, куда везти человека. Скоро медиумы создадут и пассажиров для подобных такси — людей, которым плевать, куда ехать, лишь бы не останавливаться.

Теперь, когда медиумы исключили человека, заменив его знако-символьным кодом, отделив его от реальности и заменив все его функции механической, психологической или какой-либо иной автоматикой, можно говорить о том, что медиа-кокон приобретает законченный вид. Ярким примером тому может служить компьютер. Он использует знаки и символы, что перестали быть достоянием одного лишь человека, внутри компьютера построена виртуальная реальность, предсказуемая и тотально программируемая. Все его функции построены на автоматике и защите этой автоматики от сбоев. Компьютер — это человек будущего. То, что по планете Земля еще ходят некие недокопьютеры на биоуглеродных платформах, с точки зрения медиа является необъяснимым недоразумением.

Понимая это, потомки Люсьена выстраивают и собственные стратегии поведения. Одни всеми силами хотят превратиться в медиа, так как медиа кажутся вечными, бессмертными. Такие люди разрабатывают в себе автоматику и эффективность на всех уровнях: изучают тайм-менеджмент, мотивируются, специализируются, формуют себя, доводят до автоматизма свои компетенции. В конечном счете, человек в них засыпает и остается лишь производственный зомби, полностью и добровольно подчинивший себя программному коду культуры, «реальности» того прагматического поляНапример, даже в быту такой человек уже не может иметь своего человеческого мнения. И на вопросы окружающих вынужден — по своей воле или по желанию окружающих — отвечать с позиции своей роли в прагматическом поле. «Подскажите как политолог, за кого голосовать?», «Вы как юрист можете мне посоветовать…», «Ваше мнение очень ценно для нас как мнение эксперта», «Как вы можете такое говорить! Вы же судья!», в котором действует такой субъект, и автоматизмам своего поведения — неосознанным и, что интереснее, осознанным тоже.

Очень часто такой человек даже отдохнуть от работы не может. Отпуск становится для него очередным производственным проектом, который необходимо реализовать, произвести отдыхающее состояние. Причем на всех уровнях: иные не могут отдохнуть, не привезя домой туристический мусор, который политкорректно называется памятными вещами и сувенирами.

Существуют даже субкультуры, в которых люди целенаправленно стремятся стать машиной. Например, трансгуманисты. Они рассчитывают заменить ненадежные человеческие части новыми кибернетическими руками, ногами, печенью, сердцем и мозгом и верят, что смогут этим кибертелом управлять. Хотя есть обратная опасность — стать заложником этих автоматов и стоящих за ними медиа, окончательно превратившись в псевдочеловеческое существо.

Другие люди пытаются сопротивляться, так как чувствуют, что не хотят быть машиной. Часть из них пытается жить между разными наборами медиа, расчищать себе пространство Человеческого. Хотя по сути это не выход из медиа-кокона, а лишь противопоставление одних медиа другим. «Да, я добропорядочный программист из среднего класса, который на работе носит костюм с галстуком, интересуется квантовой физикой и ходит в спортзал, но дома я — гей-веган с непростительной татуировкой на ягодице и пирсингом в интересном месте, который подвешивает себя на крючьях и шляется по разрушенным зданиям».

И только люди, способные увидеть разрывы в медиа в тех местах, где кокон не достроен, или создать такие разрывы самостоятельно, могут оказаться в ужасном и пугающем мире за декорациями. В том нет никакой мистики, хотя, пожалуй, только этот опыт и можно считать мистическим.

Те, кто говорили, что способны покидать мир медиа и получать мистический опыт, большей частью обманывали и себя, и других. Кто-то выпадал из больших и несущих медиа и попадал в довольно причудливые знако-символьные симулякры, называемые «астралом», «кармой», «прошлыми жизнями», «мировой душой», не имеющими ничего общего с подлинным мистицизмом мира без медиа. Но к этой теме мы еще вернемся в конце книги, а пока вернемся к свойствам медиа-мира.

Основные понятия:

Медиум или медиа — артефакт коммуникации, объяснительный принцип, связанный с явлением модификации восприятия реальности субъектом. Любой посредник между реальностью и человеком, искажающий, фильтрующий или подменяющий первоначальный чистый сигнал с целью более эффективных операций с этим сигналом.

Медиа-кокон — виртуальная картина, операциональная копия реальности, созданная медиумами, отражающая и упорядочивающая эту реальность для удобства ориентации и проживания в ней человека. Многими людьми именно медиа-кокон воспринимается как настоящая и заслуживающая серьезного отношения реальность.

Прагматическое поле — серия связанных и ссылающихся друг на друга медиумов, представляющая собой упорядоченное пространство, подобно тому, как серия связанных и ссылающихся друг на друга людей представляют собой общество.

Знаковое поле — единое пространство отображения соглашений (явных или неявных) о приписывании чему-либо (означающему) какого-либо определенного смысла (означаемого). А также пространство, где происходит обмен подобными соглашениями и основанными на них обязательствами.

Машина — инфраструктурное выражение медиума, подобно тому, как человеческое тело является инфраструктурным выражением человека. Не всякая технология является каким-то медиумом, и не каждый медиум выражается в одной единой машине. Радио, племенной барабан и сельский колокол — это разные технологии, но один и тот же медиум, упорядочивающий жизнь общины.

Глава II

Почему же наш Люсьен так безропотно вверил свою судьбу медиумам? Ведь не простое же природное любопытство заставило человека связать свою жизнь с медиумом! Обычное неподвижное наблюдение за костром быстро удовлетворит любое любопытство. Значит, причиной тому были…

ДАНАЙСКИЕ ДАРЫ МЕДИА

…которые получил наш герой. И хотя за дарами крылось проклятье, Люсьен преодолел свое природное торможение и поддался соблазну.

Первым даром медиа, который получил Люсьен, стало время.

Разумеется, наш первобытный друг не только не умел отмерять часы и минуты, но даже в обращении с сутками испытывал трудности. День и ночь для него случались — происходили внезапно. Он замечал, что солнце имеет дурную привычку закатываться за край земли, но не мог связать это ни с какими объективными факторами. Также он обращал внимание на то, что солнце садится нерегулярно, и чувствовал, что одни дни тянутся очень и очень долго, а другие коротки настолько, что кажется, будто в один длинный день могут уместиться три-четыре коротких. Потому что Люсьен жил не в хронологическом времени, которое к тому моменту еще не было изобретено. Он жил в процессорном времени.