Бесплатный фрагмент - Я… и ондатра, грызущая тростник

Предисловие

«Я и ондатра, грызущая тростник». Уже само название произведения Бориса Подовалова погружает в изменённое состояние сознания. Вроде как негоже ставить царя природы человека на одну ступень с какой-то ондатрой. А если глянуть с другой стороны, то и возвышаться над миром не годится. Так до конца книги я пыталась прийти к консенсусу.

С первой же страницы удивительным образом мир расширяется. Тонкое наблюдение за поведением собак, присоединение к их миру, следование, потом ведение за собой, осознание аналогии между поведением человека и животного…

К сожалению, чем дольше живёшь, тем больше обрастаешь программами: сужаешь восприятие, подобно лошади, которой на глаза надели шоры. Не заметишь, как внутренний ребёнок спрятался в «безопасном домике», лишая нас непосредственного восприятия, беззаботности, умения радоваться и легко обучаться новому. Мы, взрослые, перестаём замечать жизнь в неповторимой полноте.

Автор делится с нами глубоким пониманием проблем и смысла семейных отношений, умением находить подсказки в сложных ситуациях в окружающем мире, в обычном увидеть многомерность… и это в непрерывном потоке стремления к духовности.

Каждый, кто прочтёт это произведение, возьмёт столько, сколько сможет. При кажущейся простоте сюжета на первый взгляд, в нём присутствует бездонная глубина мировосприятия, возможность остановить мир, чтобы заново творить его, не отвергая распахнутые глаза ребёнка в каждом из нас».

Ольга Швед, драматург.

Дрессировка

Всё началось с того, что я начал искать работу в горах Алтая. Там в посёлке база достраивалась. Я туда уехал 15 ноября, и приезд был очень интересный. Меня привезли туда в восемь вечера, а в половину девятого хозяева уже уехали. Я остался один. Мне никто ничего не объяснял, не показывал. Ключи отдали. Вот шесть домов. Вот две собаки породы хаски: Рич и Чара. Они изначально дружелюбной породы, которая даже кусаться не умеет. Ездовая порода, которая в день до двухсот километров в упряжке может бежать. Поначалу я на них посмотрел. Понял, что их выгуливать нужно не как городских собак: по три минуты вышел, там они оправились, и завёл обратно. У таких собак энергии много. Я выгуливал их каждый день, сколько положено: по часу, по два. Чтобы они могли свою энергию истратить. Мне стало интересно, как с ними вообще взаимодействовать. Потому что они были не управляемые, совершенно. А их было две, не одна. Они бежали в разные стороны, меня не слушались, миски вырывали, лаяли без причины. Я думаю, что нужно с этим что-то делать. Теперь у меня было новое направление — дрессировка собак.

Нашёл в интернете базовые принципы дрессировки. Начал экспериментировать. Процесс оказался таким увлекательным, что я понял: дрессируя их, я дрессирую себя, вырабатывая такие качества, как терпение, последовательность. Дрессируя собаку, ты понимаешь себя. Начинаешь себя видеть. Я начал проводить эксперименты над способом дрессировки доминирования, когда ты у них становишься вожаком. Как в волчьей стае. Они постепенно подчинялись. Чара легко шла, понимала, что от неё требуется, легко контактировала, изменялась. А кабель был настолько матёрый, что я видел, как изо дня в день я у него отвоёвываю по грамму свою значимость. Он до последнего не давался. Это такая порода. Они по своему сознанию ближе к человеческому. Вольные. Когда их запрягают, у них должен быть вожак. Я думаю, зачем буду делать из себя животное. Я решил совмещать практику дрессировки с практикой медитации при ходьбе. Брал еду, выходил из дома. До собак было метров триста. Они чувствовали запах миски. И я этих триста метров шёл полчаса. То есть, я брал миски и делал отрыв ноги, перенос, касание. Это сама практика. Вторая нога. Отрыв, перенос, касание. Обычно, когда я это делал, собаки стояли на задних лапах, лаяли. Они пытались вырвать миски. То есть ты принёс им еду и быстро им её дай. А тут, когда ты к ним идёшь полчаса, эти триста метров они успевали налаяться, настояться, успокоиться. И когда я к ним подходил, они уже тихо и смирно сидели. И параллельно я свою практику вёл. Мне же надо было на них не реагировать, на внешние обстоятельства. Тишины не было внешней. Я потом начал замечать, что собаки в глаза смотрят мне. Поначалу они вообще на меня внимания не обращали. Была только еда и они. А я был промежуточным звеном, который просто приносит им еду. А потом я начал замечать, что, когда я стал с ними работать, они стали смотреть на меня, а не на миску с едой. Довёл я их до того, что сначала подходил, давал им определённые команды сидеть. Они садились, я давал команду есть, тогда они начинали есть. А потом мне стало интересно, можно ли без слов. И я все это же самое начал без слов. Просто визуальный контакт с собакой. Подходя к собаке, начинаешь смотреть ей в глаза. Она видит, что ты её контролируешь. Она начинает понимать, что, если я замедляюсь, ей нужно весь этот алгоритм выполнить: успокоиться, сесть. Я ставлю миску, она сидит, смотрит на меня и ждёт моего разрешения. Я пытался довести её до кивка. Я подхожу и киваю, весь алгоритм выполняется. Я киваю, и она начинает есть. Но так и не дошло. Мне нужно было говорить «можно». Не хватило мне времени отработать до безмолвного общения с собакой. Я видел, что, когда собака спокойна, она меньше ест, адекватнее ведёт себя во время прогулки. Я видел, что все это есть и во мне.

Тося

Я познакомился там, в деревне, с местной художницей. У неё оказалась приёмная дочка — Тося. Пока у них в гостях был, она узнала, что у меня есть собаки, что я каждый день их выгуливаю. Попросилась прийти со мной выгулять собаку. На следующий день она была у меня. И мы стали каждый день ходить выгуливать собаку. На тот момент осталась одна собака, вторую увезли подлечить в Барнаул.

Когда мы с ней начали выгуливать собаку, она может день, два держалась, пока я был для неё новым человеком. Потом, когда обвыклась, она начала проявляться такой, какая есть. Это её бранные слова. Это её естественное состояние. Она такая… Она такая, как маленький мальчик. Такое ощущение, что в этом возрасте у неё самоутверждение, значимость какая-то. Особенно, если рядом с тобой дети на год или на два старше. Хочется соответствовать на «высоком» уровне. У любого ребёнка так. На самом деле другие дети, которые рядом с ней были, сразу это подмечали.

С ней были такие дети, которые тоже из неблагополучных семей. Под опекой бабушки была Полина. Вот она на это обращала внимание. Я не стал реагировать на эти слова Тоси. Я вообще не стал реагировать на это с первой секунды. Я обратил внимание на то, что приезжала дочка хозяев, а ей было пять лет, она тоже рассказывала матерные стихи. А я понимал, что она не понимает смысла этих слов. Она пела какую-то молодёжную песню, в которой были матерки. На них она делала акцент. А я молчал. Я понимал в тот момент, что она ждёт моей реакции, а я не проявлял этой реакции. Я потом, спустя какой-то промежуток времени спрашивал: «Откуда ты этот стих взяла?». Не говорил те слова, а в целом про стих. Она ответила: «Это мой брат слушает». Она просто выучила. Ребёнок же быстро все заучивает. И рассказывала дома, а родители останавливали её на этом месте. То есть, образ этого слова для них был значимым, а для неё он был обычным словом. И когда они из раза в раз стали на нём останавливать, а она до сих пор не знает значения этого слова. Она начала на нём делать акцент. Громче его пропевать, мелодичней. Потом я провёл этот эксперимент на более старших детях, которым уже по десять лет. Я не обращал внимания, хотя они уже понимали смысл этого слова. И просто спустя некоторое время я начинал говорить: «Тося, ты такая молодец, ты такая все придумываешь, тебе ещё немножко нужно добавить девичьей красоты: у тебя должна быть красивая речь, слова, голос». Ну и потихоньку за три раза она перестала материться.

Она придумывала игры… Вот одна из игр была: мы прятались от собаки, чтобы она в лесу нас нашла. Собака активная, подвижная, постоянно где-то находится в удалении от нас. Поначалу я пугался. Он мог до трёх километров уйти в лес по тропе. У меня был страх, что потеряю, а собака чужая, это ответственность. Я потом эту команду надрессировал, чтобы он далеко от меня не уходил. И даже если я понимал, что он ушёл, то он ушёл метров на сто и не больше. А потом сразу бежит назад, чтобы проверить где я. И, используя это свойство, пока он скрывался из поля зрения, мы уходили в сторону тропы на двадцать-тридцать метров. Мы прятались в лесу, где обязательно тропа видна, по которой гуляли. И наблюдали, как он, возвращаясь, нас не находит. Он возвращается назад настолько, насколько может. Хаски настолько скоростная собака, я её называл «Ламборджини» в мире собак. Она выносливая и скоростная. Для неё «обшерстить» один квадратный километр леса — это как нам пройти сто метров. Она носится. И поначалу он не включал обоняние и искал нас визуально. Убежит вперёд, вернётся обратно. Там не может найти, тут не может найти. Останавливается, начинает прислушиваться. А мы замрём. И так было дня три. Потом она начинала тропу зигзагами шерстить. Влево-вправо, влево-вправо, пока нас не найдёт. Занимало не больше пяти минут, потому что для неё это быстро всё. А дети притихнут. Шепчут друг другу. Что-нибудь верещат. Я им: «Тише, тише». А ещё мы особенно затаимся, когда он возвращается. Кто первый его заметит, всем команду даёт: «Тихо». Было очень интересно. Даже мне. Тут сама суть — детские прятки. Только играть с собакой — это вдвойне интересней.