18+
Встретить луну

Электронная книга - Бесплатно

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 86 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

ВСТРЕТИТЬ ЛУНУ

Глава 1

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА ДЛЯ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА

Каждое тридцать первое декабря в нашей редакции аврал. По причине вереницы предстоящих выходных в типографию сдаётся сразу два номера газеты. Вот и сегодняшний рабочий день был загруженным и суматошным, шампанского спешно выпили уже где-то в пятом часу, народ рвался домой. На улице сгущались сумерки, сверкающий неоновыми огнями город шумел в предвкушении праздничной феерии. Я шла по тротуару среди прохожих, раздумывая о том, что в этот вечер все взрослые люди, совсем как дети, торопятся в манящую новогоднюю сказку. С традиционной надеждой на чудо, исполнение каких-то самых заветных желаний. Я вздохнула: на моём горизонте никаких признаков экшн не наблюдалось. С досадой принялась рыться в сумке — где-то в её недрах зазвонил мой телефон. Это был психиатр А. «Я тебя люблю, с Новым годом!.. Слушай, у людей праздник, а я на работе. Приезжай ко мне!» — сказал он, и у меня в груди пронзительно заныло.

Он был похож на испанского актера Хавьера Бардема — ну просто вылитый! — и был самый красивый, самый умный, самый лучший, самый-самый-самый!.. И я лоб себе была готова о стену разбить, лишь бы только держать его за руку, смотреть ему в рот и слушать, что он говорит, лишь бы только он был мною доволен, лишь бы никуда не делся, не пропал, не ушел, не бросил меня, не забыл… Увы, в нашей чертовой мелодраме все шло раз за разом хронически аномально.

Зачем-то ему очень хотелось доказать, что мозгов в достаточном количестве у меня нет и не было никогда. В обиду я себя не давала, и мы только и делали, что состязались, состязались и состязались, кто из нас двоих умнее, кто кого переострит, переглумит и переунижает. В итоге ожесточенно ссорились, и в наших отношениях наступал ледниковый период. Потом проходило время, лед потихоньку таял, психиатр А. звонил, и я вновь была готова бежать за ним на край света, а вскоре привычно получала морально по морде, давала от души ему сдачи, и все повторялось до мелочей.

С не меньшей одержимостью назло мне он вечно бравировал какими-то клевыми бабами, которые будто бы гонялись за ним день и ночь. В моем воображении запускался черно-белый видеоролик, похожий на старое немое кино: в белом врачебном халате и сбившемся колпаке растрепанный психиатр А. удирает в страхе по нескончаемому больничному коридору, и его плотоядно настигает толпа немолодых хорошо упитанных, тоже одетых в белые халаты тетенек. Ролик был в руку. В упомянутом списке гоняющихся за ним «клевых баб» числились лишь его подчиненные медицинские сестры да санитарки. Все как на подбор — распухшие, как тесто, в основном одинокие и работавшие в том скорбном учреждении с прошлого века. С одной из них у психиатра А. действительно однажды приключился адюльтер, но как раз об этом он скромно помалкивал.

Как-то в очередной раз мы с ним помирились, и ему вздумалось похвастать поездкой в Китай, где он воплотил древнюю — еще со времен своего студенчества — мечту: купил настоящую ковбойскую шляпу. Мало ли о чем каждый из людей мечтал полвека назад, да и азиатские страны я вообще-то не люблю, поэтому вникать было лень. Но он уже уселся за компьютер, открыл файл с фотками, и на меня вдруг уставилась толстенькая смешная женщина в возрасте хорошо за пятьдесят. Женщина была без шеи, с объемным — модным во времена СССР — перманентом и нереально коротенькими ножками, по 50 см каждая, не больше. Я даже не успела ничего сказать. Спохватившийся психиатр А. начал плести что-то там про одну дуру из магаданской дурки, которая совершенно случайно тоже вдруг оказалась в Китае. В общем, я отстранила его от монитора и просмотрела всю кучу фотографий, снятых на фоне китайцев, без комментариев. Так я о ней и узнала.

На всех фотках он красовался в диссонирующей с окружающими китайцами новенькой made in China ковбойской шляпе, а рядом еле-еле доставала ему до локтя своей огромной перманентной головой крепенький бочонок — медсестра. Обратив в фотообъектив напряженные, без тени улыбки гордые китайским путешествием лица, они выглядели нескладной семейной парой советских колхозников, выбравшихся на шопинг в райцентр.

— Надо было вам две такие шляпы купить, ей бы очень пошло, — не удержалась и съязвила я.

— Она всего лишь работает в моем отделении, — не глядя на меня, поспешно открестился от боевой подруги психиатр А.

Мог бы и промолчать, не действовать лишний раз мне на нервы. Тоже мне трагедия, оторвался с бочонком, ну и что. Жена бросила его несколько лет назад, не монахом же ему теперь становиться. Он и так жил, как после стерилизации. Большую часть суток проводил на работе, а за пределами дурки чувствовал себя настолько неуютно, что испытывал психологический дискомфорт в любой непривычной для себя житейской ситуации. О каких бабах тут можно было вести речь, если даже простейшая бытовая задача — сходить в магазин — становилась для него экстремальной.

Чего проще, казалось бы, узнать, что сколько стоит, молча заплатить и спокойно уйти домой с покупками. Но, как говорится, это только казалось. Не особо разговорчивого психиатра А. тут же начинал разбирать неудержимый словесный понос в виде пространных никому не нужных дурацких бесед с продавцами ни о чем. Путаясь в словах, растекаясь, заискивая, делая неуместные комплименты, он забывал, зачем пришел, мучительно вспоминал, потел от напряжения и с окаменелым лицом переживал оттого, что так много и бестолково говорит и сам себя этим дико раздражает. Не удивительно, что посещать торговые точки он избегал всячески, а если вдруг возникала такая суровая необходимость, покидал их с неизменным ощущением тошноты и головокружения, словно его прокрутили, а затем хорошенько отжали в огромной стиральной машине с центрифугой прямо в одежде и ботинках.

Не штормило психиатра А. лишь в маленьком магазинчике рядом с его домом. В тот магазинчик он научился ходить с тех пор, как лишился супруги. И почти всегда после работы покупал там привычный набор продуктов для ужина — пачку пельменей и бутылку водки. При столь специфическом образе жизни существовал один маленький положительный нюанс. Любил он только меня одну.

…Обтекаемая волной прохожих, я медленно шла по тротуару, держа телефон возле уха, и никак не могла сообразить, сколько же времени мы с ним не виделись. В этот раз что-то слишком много, где-то года три. Ого, ничего себе!

— А с чего ты вдруг обо мне вспомнил? У тебя же полно подруг, — мой рот растягивался до ушей.

— Не болтай ерунды, я тебя жду.

Ну вот, в природе, как всегда, соблюдалась цикличность. У меня вообще-то был один паршивенький вариант встречи Нового года — я ожидала в гости своего молодого друга. Наши отношения, давно исчерпав всю свою пикантность и драйв, стали ненужной моральной нагрузкой и дышали на ладан. Вполне закономерно, что, кроме как дебилоид, я его уже никак иначе не называла, а он даже не обижался, привык. Его мать отличалась толерантностью. Другая бы возражала против встреч сына с женщиной намного старше себя, а она передавала приветы, читала мои статьи и обсуждала с подругами, какая я умница. Ровесницы ее великовозрастного дитяти с ним не справлялись, может, в этом и крылся секрет ее расположения ко мне, кто знает.

У мальчика была потрясающе непорочная, к моей безысходно острой зависти, кожа. Ещё он не зажимал деньги, обладал чувством юмора и был творческой личностью, однако имел проблемы с головой. В его возрасте нормальные мужики уже растят детей, а он страдал непреодолимой хронической тягой к спонтанным автомобильным гонкам в обдолбанном или нетрезвом состоянии и постоянно попадал в неприятности разной степени тяжести. Последний раз просто чудом не погиб, даже ничего себе не сломал, но испугался так, что разговаривать начал только на следующие сутки. Еще бы. Не вписавшись в поворот, снесся с дороги так, что машина, перевернувшись, влетела носом в глубокий кювет.

Говорят, что таких товарищей можно вылечить шоком, но это неправда. Как только он забрал автомобиль из ремонта, в тот же вечер сотрудники ГИБДД скрутили его за рулем пьяным в дымину. Водворили в камеру временного содержания, но выпустили через полчаса. Похлопотать был вынужден его начальник — руководитель филармонии, уважаемый в нашем городе человек: на следующий день планировалось мероприятие, к которому творческий состав коллектива филармонии готовился долго и нудно, и от этого засранца требовалось срочно протрезветь и успеть прийти в надлежащую форму.

Предстоял суд о лишении водительских прав — не в первой, однажды его уже лишали. В тот период мы, к сожалению, и познакомились. Со свойственным ему упорством дебила мальчик отчаянно испытывал судьбу, а я вечно только и выясняла, где он и в каком состоянии, чтобы успеть отобрать ключи от машины. На месте его матери давно следовало бы облить злосчастный автомобиль бензином и сжечь ко всем чертям. Но всё, хватит об этом. Проблемы этого семейства меня больше не касаются.

Остановившись у играющей огнями новогодней витрины, я вызвала такси. Дурка находилась за городом, почти в сорока километрах, но какая разница, меня бы и сотня километров не остановила. Через десять минут я уже сидела в комфортной иномарке, в салоне звучала музыка. Город остался позади, за окном бежала темная дорога, вокруг ни огонька, и странно, за полчаса ни одной встречной машины. Вот сейчас свернем с главной автострады Магадан — аэропорт в лес, и по закону жанра у нас заглохнет мотор… Стивен Кинг, да и только.

— Приехали! — голос водителя меня разбудил, я открыла глаза.

Сумерки сгустились окончательно, падал снег. Звук уезжающей обратно в город машины быстро стих. Фонарь уныло освещал кусок заснеженной территории с несколькими двухэтажными корпусами и двумя старыми постройками барачного типа, а вокруг глухая тишина. Скорбное место оставляло неприятный осадок — вечер в духе Стивена Кинга продолжался.

На окнах — решетки, внутри зданий горит свет, но ощущение такое, что ни одной двери я сейчас не найду. Все завалило снегом… А может, никаких дверей здесь нигде вообще нет, и никуда я не достучусь, никто мне не откроет… Чего доброго и правда сейчас в трех соснах заблужусь, и какие-нибудь ужасы начнут мерещиться, подумала я и вспомнила про телефон.

— Здравствуйте, девушка! Это вы хотите переночевать в сумасшедшем доме? — нарочито серьезным голосом поинтересовался психиатр А., возникнув из темноты. Он улыбался. — А я сначала не поверил, что ты здесь, подумал, что из города звонишь и смеешься надо мной…

Целовать мужчину, от которого несет алкоголем, всегда неприятно, если, конечно, это не психиатр А. Как же я, оказывается, соскучилась.

— Ты что, пьяный?

— Чуть-чуть… Нам коньяк подарили, пришлось вместе со всеми выпить…

— Да ладно, сегодня же праздник. Хотя врачам коньяк и в обычные дни часто дарят, только в других больницах это делают сами пациенты, а вам красивые бутылки их родственники таскают, да?.. Не всегда же здесь лежат никому не нужные одиночки, которых можно безнаказанно грабить… — болтала я, крепко схватившись за его руку.

Мы шли в темноту. С чего мне вдруг про «грабить» вспомнилось, сама не пойму. Когда-то эта позорная история чуть не разъела мне мозг, и, наверное, с тех пор она сидела в моем подсознании занозой. Имея доступ к пенсиям своих пациентов, группа предприимчивых медработников местной дурки додумалась организовать себе хороший приработок. Всучивали одиноким больным просроченные продукты питания, старые шмотки и обувь и брали с них деньги как за полноценный товар. Клепали фальшивые ведомости и заставляли этих несчастных там расписываться. Одинаково счастливы были и продавцы, и покупатели, пока ушлые медики непредусмотрительно не обделили в данном бизнесе своих же коллег и обиженные из мести не настучали в облздрав. Были большие разборки, аферистам крепко досталось, кого-то даже уволили. В СМИ просочилось кое-что, но откуда надо поступили ЦУ замять, и всё замяли в момент.

Если бы тогда он хоть словечком обмолвился, что в постыдных делишках не замешан, с моей души упал бы огромный булыжник, но он тогда молчал. Есть у него такая особенность — не слышать ненужных ему вопросов. Сидит рядом с отсутствующим лицом, ни да ни нет. Как глухонемой.

— Не верится, что ты приехала, — он сжал мою ладонь.

Мы направлялись к пищеблоку, расположенному в одном из бараков. В больничном городке предстоял ужин, будучи дежурным врачом, психиатр А. должен был снять с приготовленных блюд суточную пищевую пробу. Как это делается, когда-то на прессухе рассказывал журналистам, ссылаясь на СанПиНы и приказы минздрава, нерядовой сотрудник регионального Роспотребнадзора. Пищу отбирают от каждого лечебного стола, от каждой партии приготовленных блюд в чистую, прокипяченную в течение 15 минут промаркированную посуду, по 100–150 граммов, затем емкости помещают в холодильник…

— Наверное, это долго? Может, я тебя здесь подожду?

— Ничего не долго. Зайдем, поедим.

— Больничную еду? — удивилась я. — С ума сошел?

— Замерзнешь на улице! — он потянул меня за собой на деревянное крыльцо.

В пищеблоке полез в нос удушающий дух общепита пополам с хлорамином. Мы зашли в помещение с тусклым освещением и кафельными стенами, в центре стоял стол и пара стульев. СанПиНы остались при своих интересах, кухонные работницы принесли две тарелки, наполненные с верхом неаппетитной перловой кашей и чем-то еще более противным бледно-мясным. Одна порция предназначалась мне: хоть я и сказала, что ничего не хочу, женщины не поверили.

Теперь они стояли за дверью и с любопытством рассматривали меня в щелку. Психиатр А. сидел к ним спиной. Не сняв ни куртки, ни шапки, жадно расправлялся с едой. Конечно, с раннего утра на работе, к тому же выпил. Мне стало его жалко. Обычно с таким сосредоточенным удовольствием мужчины едят дома.

— А вот и кофе!

Кухрабочая принесла две большие кружки с растворимым кофе, налитым до самых краев. Навести его в таких бадьях, не обмакнув туда пальцы, было невозможно.

— Они здесь меня любят, хорошо относятся, поэтому кофе всегда наливают… — довольно сообщил психиатр А. и опустил лицо в кружку.

Я мучительно наблюдала, как он медленно со вкусом пьет. Бедный мой. Какая все-таки сука у него жена. Готовить мужчине кофе или чай, класть туда сахар, размешивать — это же целый магический ритуал, интимное дело. Заниматься этим должна только близкая женщина, а не заботливые тетки с пищеблока.

…Лет шестнадцать назад, или даже больше, в Магадане вдруг резко увеличилось количество классов для детей с задержкой психического развития — их открывали почти во всех школах, начали что-то мудрить и с детскими садами. Откуда ни возьмись в городе вдруг появился дефектологический консультативный психолого-медико-педагогический центр. После того как его три пожилых сотрудницы, практически бабушки, в рекордные сроки отработали около пятисот «проблемных» детей, в том числе и дошкольников, дав заключение об их переводе в спецгруппы, спецшколу и классы ЗПР, я не выдержала и решила разобраться, откуда у нас столько дефективных детей, что их выявляют пачками.

«Многие родители очень недовольны, — доверчиво поделились со мной усердные пенсионерки. — Доходило до того, что они нам в лицо школьные тетрадки своих чад бросали с прилежным почерком и неплохими оценками… Но приходилось объяснять им, что как бы хорошо ни складывались поначалу обстоятельства, такие ребятишки в силу психического нездоровья никогда не справятся со школьной программой в дальнейшем…» Выводы о психическом нездоровье детей они выстраивали по результату тестирования, возможно, ошибочного, и по показаниям энцефалограммы. То, что обнаружить неполадки с интеллектом данным методом невозможно и что он показан в основном для выявления эпилептических очагов при возникновении каких-либо судорожных состояний на фоне интоксикаций и черепно-мозговых травм, в моей статье объяснил народу авторитетный в городе невропатолог. Отметив, что формирование биоэлектрического развития головного мозга происходит у человека только к 16–18 годам, он призвал родителей бороться за своих детей до последнего, поскольку от клейма «спец» обратного хода нет. Но помимо невропатолога для комментариев в статье требовался ещё и детский психиатр. Только специалист мог разъяснить, чем отличаются страдающие даже легкой степенью олигофрении от психически здоровых людей и заявить, что существует масса причин, из-за которых ребенок может отставать, и это совсем не значит, что он умственно недоразвит. Ситуация же складывалась трагикомичная. Как таковых детских психиатров у нас раз-два и обчелся, буквально. И один из них находился в отпуске, а второй, то есть вторая, состояла в той самой дефектно-пенсионерской группе, что я и собиралась раздолбать.

Пришлось довериться судьбе — позвонить наобум в дурку и не мудрствуя лукаво признаться поднявшему трубку врачу, насколько он мне жизненно необходим. «Конечно, приезжайте», — недолго думая согласился заведующий отделением, в которое я попала. Это был психиатр А.

Он наговорил мне целую аудиокассету девяностоминутку с обеих сторон. Ночью я его вспоминала. Яркий, высокий, умный, грамотный, загадочный, импозантный, притягательный, сексапильный, потрясающий… Как ему шел белый халат!..

Его заметно мучил основательный сушняк. Облизывая пересохшие губы, он пару раз пытался выпить воды из стакана, но, продолжая говорить глядя мне в глаза, забывал об этом и ставил стакан обратно на стол. Он ни разу не улыбнулся, выглядел слегка рассеянным и серьезным. И это было не интервью, а мой личный Армагеддон. Никогда, ни к одному мужчине меня так не магнитило с первой же минуты. Казалось, что у меня даже температура подскочила. Я смотрела, смотрела, смотрела на него, смотрела… и представляла, что было бы, если б я сейчас встала и подошла к нему.

Он запнулся и забыл, о чем говорил. Не меняя интонации и выражения лица, все так же, не отводя от меня серьезного взгляда, без всякого перехода рассказал, как один из его пациентов попросил у санитарки иголку с ниткой и зашил бегающей во дворе дворняге порванный в драке с другими дворнягами бок. Но я ведь смотрела на него, а не слушала, поэтому про зашитую собаку узнала только потом, когда расшифровывала диктофонную запись.

Через несколько дней он принес в редакцию учебник по психиатрии — мне в помощь, чтобы статья получилась полновеснее. И опять даже не улыбнулся. Тогда я еще не знала, что излишне серьезным он становится всегда, когда его одолевает волнение.

…Крепко обнявшись, мы лежим на удобном мягком диване, и я дышу ему в шею. Когда-то в его кабинете было неуютно и статично, как в поликлинике: белые стены, стол, шкаф и куцая дерматиновая кушетка. Теперь здесь современная мягкая мебель, и из-за этого обстановка выглядит почти по-домашнему. Полумрак, горит только настольная лампа… Диван напоминает мне капсулу с межпланетного корабля. Здорово бы вот так вместе полететь куда-нибудь в самую дальнюю точку галактики. Пусть в анабиозе, но зато тысячу световых лет я бы провела рядом с ним, и мы ни разу бы не поссорились.

— Ты кальций, как я говорила, пьешь?

— Да. Каждый день.

— Наверное, обманываешь?

— Я устал быть один.

— Как будто это не ты говоришь, или как будто все это происходит не со мной.

— С нами. Вот представь, будешь шестидесятилетней старушкой, а я буду тебя любить так же, как сейчас…

— Старушкой? Ну спасибо!.. Слушай, ты на себя сначала посмотри. Забыл, что на десять лет старше меня?.. Где-то я слышала выражение: байки из склепа, это как раз и будет наш с тобой случай. Ха-ха!.. Не пугай меня так больше, пожалуйста, а то я от смеха погибну!

— Я просто хотел сказать, что буду тебя любить всегда, — он обиделся.

— Вот и сказал бы. Мы же договорились, что больше никаких подначек, значит, никаких. Эй, ну не спи!.. — я потормошила его. — Здесь темно, а у меня дома сейчас комната лунным светом залита, особенно кровать, она возле окна стоит. Я шторы нарочно никогда не задвигаю. Жалко, что тут окно на другую сторону выходит… А почему говорят, что в полнолуние психические болезни обостряются, это правда?

— Нет. Статистика поступлений сюда пациентов в эти периоды не увеличивается.

— Так и знала, что выдумки. Лунный свет врачует. Один раз я в тренажерке на кроссовере себе сустав травмировала, рука болела и болела, ничего не помогало. Еще и совпало с неприятностями на работе, из-за которых пришлось уйти в другую газету. Мне было тяжело, захотелось и дома все переделать, чтобы ничего не напоминало про «раньше». И я избавилась от своего дивана, купила широкую кровать и поставила к окну. А ночью вдруг проснулась и открыла глаза от того, что в лицо ярко светила луна и будто успокаивала. На душе стало легко-легко… Мне казалось, что она у меня из сустава боль вытягивает, веришь?.. И все изменилось. Я полюбила свою настоящую жизнь, а что осталось в прошлом, уже не беспокоило. Но самое поразительное, рука действительно перестала меня мучить… Ты слушаешь или спишь?

— Мне неловко предлагать, но у меня есть медицинский спирт. Не бойся, разбавленный. Будем праздновать или как?

…Утром в миллионный раз я убедилась, что ненавижу это мерзкое время суток безгранично. Как это обычно бывает, именно сейчас мне хотелось спать как последний раз в жизни, но ранний подъем в кабинете психиатра А. стимулировала предстоящая пятиминутка. Ровно через два часа сюда придут его подчиненные сотрудницы и своими задами безжалостно раздавят нашу с ним хрупкую «капсулу»… Боже мой. Я сделала над собой усилие и приняла сидячее положение.

— Просыпайся-просыпайся… — уже одетый, он взял со стола какие-то папки и вышел из кабинета, успев сказать: — Сейчас приду!

Так заходил и выходил он уже несколько раз. За ним закрылась дверь, и я ничком упала на подушку. И спала, пока он опять не начал меня будить. Дома по утрам я встаю с не меньшим трудом, но хоть и подрываюсь с постели в самый последний момент, всегда успеваю сделать три остро необходимые вещи: сварить кофе, нанести макияж и прогулять собаку. А тут катастрофа…

Какой макияж, у меня с собой даже косметички не было. Вчера вечером я звонила дочери, и ей пришлось все бросать и срочно нестись ко мне домой с другого конца города, чтобы на пятнадцать минут вывести моего красавца собачусика на улицу. Ну не наглеть же вторично, да еще в такую рань! Мой Адольфушка — достаточно взрослый и умный пес, и будет терпеливо ждать. Перед глазами так и вставала выворачивающая мою душу картина, как мой немец лежит в нашей с ним квартире возле входной двери и чутко прислушивается в надежде вот-вот услышать в подъезде мои шаги…

Кофе хотелось по-зверски, также нестерпимо хотелось в горячий душ, вдобавок, скорее всего от медицинского спирта, у меня болела голова. Психиатр А. сделал все, что мог: сходил на сестринский пост за таблеткой аспирина и дал мне свою зубную щетку. Еще вчера он заверил, что утром сразу отвезет меня домой. Пока он бегал туда-сюда и занимался своими психиатрскими делами, я с нарастающим раздражением молчала.

— Меня собака дома ждет, — напомнила, когда он взял полотенце и пошел в служебный туалет бриться.

— А, собака… — он ушел, и его долго не было.

Вернулся тщательно выбритый.

— Пойдешь со мной пробу снимать? — он преспокойно собирался идти жрать свою больничную противную кашу!

Захотелось плюнуть на всё и вызвать такси, но вовремя прикинула, что придется ждать около часа, а потом почти столько же ехать в город. Рейсовые автобусы с утра ходят, но это тоже долго. У меня запросились злые слезы.

— Ты что, не слышал, что меня дома собака ждет?.. — выдавила я с ненавистью. — На фиг я сюда только приехала! Видеть тебя не могу! Отвези меня сейчас же домой! Сейчас же, я тебе сказала!.. — еще немного, и я бы в него точно чем-нибудь запустила.

В сердцах он с силой нахлобучил на себя шапку и полез в шкаф за курткой. Под любопытными взглядами двух медсестер он, не обращая на меня внимания, шел быстрым шагом по коридору, а я почти бежала за ним. Железные решетчатые двери нам отомкнул молодой санитар, он душевно улыбался и смотрел с пониманием.

— Я скоро вернусь, только вот отвезу… — сказал ему психиатр А., указав в мою сторону подбородком, на меня даже не взглянул. Парень душевно закивал.

В засыпанной снегом машине стоял дубак, как на улице. Психиатр А. включил печку и дворники, но тепла не чувствовалось, а дворники с кучей снега на стекле не справлялись.

— Пока нагреется, все-таки схожу… Я быстро, там расписаться надо, — сказал он вполне нормальным голосом.

Ну правильно. Ему моя истерика как здравствуй, его пациенты еще и не такое вытворяют.

— Холодно тут, пошли со мной, — выходя из машины, примиряюще сказал он, но, встретив мой взгляд, захлопнул дверцу и быстро ушел.

Конечно, ему хотелось позавтракать. Когда еще он теперь поест после своих пятиминуток, дома с обедом его никто не ждет. До чего же эти мужики бестолковые и беспомощные, когда не надо. Уж банку-то паршивого растворимого кофе, чтобы никто в нем руки не полоскал, мог бы и догадаться себе в кабинет купить, мрачно раздумывала я. Мне опять стало его жалко.

Глава 2

ДРАМА ЖЕНЫ МОЕГО ЛЮБОВНИКА

Я пришла в гости к психиатру А., и он велел мне обуть тапочки его жены. А любопытно они когда-то жили. Вот сколько помню, вечно она пропадала где-то на материке, а он сидел в Магадане и делал дома ремонт. Во что был горазд, то и городил, лепил на свой несуразный бестолковый мужицкий вкус и цвет, и, что удивительно, когда супруга приезжала, ничего ей не хотелось ни переделать, ни переставить, все было до лампочки. Работавшая когда-то мастером гигиенического маникюра, а потом засевшая мужу на шею, с таким же потрясающим пофигизмом относилась она и к собственной внешности, поэтому, к моему нескрываемому удовольствию, выглядела плохо и старела стремительно.

На Колыме трудовая пенсия настигает людей досрочно, и это обстоятельство заставляет нас, женщин, сильно страдать морально. Пребывать в официальном статусе пенсионерки в то время, когда твои ровесницы, проживающие в других регионах нашей страны, ни о какой пенсии еще и близко не помышляют, край как неприятно, но жена психиатра А. наоборот, ждала ее как манны небесной. А дождавшись, с воодушевлением объявила мужу, что они расстаются. Мол, ничего мне от тебя теперь не надо, у меня все есть. Быстренько-быстренько собралась и укатила на материк к своей старшей дочери на постоянное место жительства, по официальной версии — нянчить внуков.

— Это как бы и моя дочь, но она мне не родная, а сводная, — постфактум изливал мне душу обескураженный внезапным предательством супруги психиатр А., ему было очень обидно, что его кинули, как использованную вещь, не будем говорить какую. — А у моих родных детей мать другая… А есть еще дочь…

Короче говоря, у него была куча родственников, но никому из них ни разу не пришло в голову позвонить в Магадан и хотя бы поинтересоваться, жив он или нет, вот что я тогда поняла. Так совпало, что на днях, перед самым Новым годом, ему все-таки позвонили. Заявили без обиняков, что внуки подросли и оставшаяся не у дел бабушка стала лишней. Дескать, нам и без нее тесно, имей совесть, дед, забери свою жену обратно. Если надо, мы ей даже билет до Магадана сами купим, с тебя ни копейки не возьмем, только забери. Вспомнив про свою острую обиду, психиатр А. заколебался и ответил, что ему нужно подумать.

— Словно о мешке картошки разговор идет, — удивилась я. — А мнение самой бабки вас совсем, что ли, не интересует? Она хоть в курсе, что любимые деточки ее тебе обратно сбагрить собираются?..

Психиатр А. поморщился и промолчал. Конечно, с кем ещё он мог поделиться этим, кроме меня. Однако обсуждать тему возращения супруги он не захотел. Да и ладно.

— …Зачем мне тапочки, полы теплые, — начала сопротивляться я.

— Обуйся, вдруг на гвоздь наступишь!

Ничего здесь не изменилось. Дома у него подходил к завершению очередной ремонт. Вот человек, и не надоедает же ему в краске с мелом бесконечно ковыряться!.. Набрав где-то залакированных, цвета жуткой темной охры досок, психиатр А. оббил ими весь коридор, от потолка до самого пола. Таким практичным немарким строительным материалом обычно отделывают панели в казенных учреждениях, и точно такие же стены я видела у него в дурке. Он считал это красивым, потому и превратил свой домашний коридор в мрачный и казенный по виду предбанник.

С гордостью он показал комнату. Оказывается, мужчина изрядного возраста и традиционной сексуальной ориентации способен додуматься выкрасить стены нежно розовым поросячьим цветом, а полы желтым!

— Ой как симпатичненько! — соврала я для приличия, глядя, с какой предельной сосредоточенностью психиатр А. закрывает за нами плотно-плотно межкомнатную дверь, а затем заворачивает самодельную ручку-замок до отказа. В квартире все дверные ручки были самодельными, вероятно, для пущей надежности. Коридор был три шага в длину и один в ширину, но двери в комнату, кухню и ванную, отделанные все той же «охрой», выглядели безупречно бронебойными, как в банке.

Мы вышли из комнаты, и он опять запечатал дверь по максимуму, только уже с обратной стороны. Мы прошли в кухню, и самым тщательнейшим образом психиатр А. закупорился и там. Наверное, у меня было глупое лицо — я наблюдала за манипуляциями, пока подспудно не сообразила, что причина кроется, скорее всего, в его профессиональной агорафобии. Видно же, что человек просто не в состоянии находиться в незамкнутом пространстве. Не зря же он несколько десятков лет подряд в дурке отбарабанил. Согласно внутреннему режиму содержания у них же там все двери закрываются непременно на ключ. Передвигаясь по учреждению, медперсонал их отмыкает и тут же снова замыкает за собой. К тому же дурка ведь, как и тюрьма: пациенты периодически выходят на волю, а те, кто там работают, остаются в ее стенах пожизненно. Вот, пожалуйста, результат налицо. И розовые стены явно из той же серии. Бедная измочаленная уставшая душа психиатра А. изо всех сил рвалась из дурки и хотела праздника, вот он его и устроил.

— Пойду сполосну руки, — сказала я, и психиатр А. подхватился вслед за мной, вспоминая на ходу, как недавно приходил к нему культурно попить водки один друг. Друг пошел в ванную, а обратно выйти не смог. «Замуровали демоны!» — вроде бы со смехом, но на самом деле на нервной почве заголосил пьяный мужик и не мог успокоиться, пока тоже пьяный, а оттого медлительный психиатр А. его оттуда не вызволил.

— Пить меньше надо! — сумничала я, и через несколько минут сама замуровалась в ванной не хуже того мужика. Справиться с самодельным психиатрским замком оказалось невозможно и в трезвом виде. Хорошо, что наученный опытом хозяин квартиры караулил в коридоре и спас меня, открыв дверь снаружи.

Из-за большого холодильника и объемной мебели в маленькой кухне было как в набитом пассажирами лифте — не повернуться. И так же душно. Но психиатр А. опять закупорил нас на совесть. Чтоб его!.. Случись что в этот бункер нереально даже скорую вызвать, подумала недовольно я, фигушки они его двери откроют. Тут пришлось бы сразу МЧС поднимать…

— Вот торт купил, — он достал из холодильника торт. — И ликер. Чаю хочешь? Или тебе кофе?

Конечно же, я выбрала бы кофе, но только не в гостях у психиатра А. Он довольствовался продуктом каких-то сомнительных ООО, но разве будешь пить такую бяку. Где продаётся хороший кофе, я ему раньше постоянно твердила. Но он так и не взял в толк, зачем ему покупать кофе, если у него уже есть кофе.

В костюме с галстуком, тщательно выбритый, свежеподстриженный, с легким запахом парикмахерской и серьезным лицом психиатр А. сидел напротив и, учащенно дыша выпирающим из пиджака животом, сосредоточенно наблюдал, как я пытаюсь запихнуть в себя кусок торта. Оделся, как на парад, недовольно думала я, ведь знает, что официальные пиджаки с галстуками терпеть не могу, забыл что ли?.. Очень долго не мог остыть налитый в большую кружку чай, и я обожгла язык. Не лучше обстояло и с ликером: тягучий и приторный, он не лез в меня категорически. Психиатр А. продолжал сидеть и молчать, как не родной, и тут меня вдруг осенило, что он очень сильно напоминает никакого не Хавьера Бардема, как я все время думала, а дядю Жору, молдаванина из моего детства.

Бульдозерист дядя Жора Присекару жил с русской женой тетей Галей через стенку с нами, и иногда они заходили к моим родителям посидеть чисто по-соседски. Когда их визиты совпадали с праздниками, дядя Жора приходил гладко выбритым, в костюме и галстуке и восседал за столом с выпирающим из тесного пиджака животом, потея и отдуваясь. Пиджак не по размеру не давал ему расслабиться, но дядя Жора мужественно терпел, очень уж ему нравилось выглядеть солидно. Мы жили в колымском поселке, и надевать костюм с галстуком, кроме как в гости, ему было больше некуда.

А ведь точно, психиатр А. был похож на дядю Жору прямо как брат. Такие же выпукловатые глаза, такой же загнутый книзу хищный нос… Вот откуда, оказывается, взялась так восхищавшая меня его «демоническая» брюнетистость, явно от их общих с дядей Жорой молдаван-предков! Ну и дела!

— Фу! Не наливай мне больше эту гадость! — скривилась я, когда он снова потянулся к бутылке с ликером. — Тебе что, трудно было мартини купить?

— Ну вот, не угодил.

— Лучше б ты в хирурги пошел, — сменила я тему.

— Чем лучше?

— А тем, что давно бы уже мог в пластические хирурги переквалифицироваться. Мне бы круговую подтяжку лица сделал, а я бы тебя за это на руках носила.

— Подтяжку? Зачем это? — удивился он.

Я не ответила, если ничего не понимает, какой смысл мне распинаться.

Что-то в нем было не так. Не так, не так… Слишком коротко его подстригли, что ли?.. Да нет. Просто он почти весь седой, вот что в нем, оказывается, не так! Ничего себе. А я даже и не заметила, когда у него на Новый год в больнице была. У меня заныло под ложечкой. Ого, и лысина у него есть, но и ее тоже я в прошлый раз почему-то не видела. Во дела, прямо мистика… В прошедшую новогоднюю ночь мой психиатр А. был, как всегда, самым красивым мужчиной в мире, а этого состарившегося у меня на глазах человека я не знала и совершенно точно, что не к нему спешила сегодня на свидание.

«…Меня влекла моя судьбина… Ах, витязь, то была Наина!» — как многие советские дети, я когда-то очень любила сказку Пушкина «Руслан и Людмила». И однажды чуть не подралась с подружкой, доказывая, что имя Руслан никакое не чучмекское, а русское. Кто хочет поспорить, пусть подумает о том, что с таким же успехом поэт мог назвать русского богатыря, скажем, Абдуллой или Рашидом, но ведь не назвал же! Хотя сейчас речь не о том. Вот бы я удивилась, если бы тогда узнала, что спустя много лет у меня самой получится почти точно так же, как у одного из персонажей этой сказки. Как у пастуха, что поспешил в уединенный мрак лесов и провел там, в ученье колдунов, много лет ради того, чтобы добиться любви красавицы Наины. И добился. И чуть не умер от отчаяния, когда увидел, в какую рухлядь она за это время превратилась.

«…Толпою годы пролетели. Прошла моя, твоя весна — мы оба постареть успели…» — прошамкала старушка Наина, уже влюбленная в пастуха, тоже, разумеется, ставшего к тому времени старцем. А зря он заартачился, из них получилась бы вполне приличная пара старичков.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее