Весна прифронтовая. Frontline spring

ВЕСНА ПРИФРОНТОВАЯ

1. Дети полка

Туда, где в каждом, каждом доме

Нас ждут родные и друзья…

Вперед, ребята! Близко Гомель —

Мой город, родина моя.

П. Глебка

Подростки

Ослабевшие полки, растянутые на пятнадцати километровом фронте сражались самоотверженно и сумели остановить неприятеля. В штабе дивизии — в деревне Поляновичи — командир корпуса дал дополнительные распоряжения Коновалову по закреплению удержанного рубежа.

— Разрешите, обратиться, товарищ полковник.

— Так точно, товарищ комкор, обращайтесь.

— Рубеж взят. Разрешите идти.

— Приказываю всем полковым командирам: заставить врага сдаться.

— Так точно. Ваш приказ будет выполнен.

— Приказ генерала Долматова подтянуть Коробейникова и Семенюка.

— Так точно Коробейникова и Семенюка.

— Можете идти, на пра-на-ле-впе-е-еред ша-а-агом арш.

— Так точно, на пра-на-ле-впе-е-еред ша-а-агом арш.

К этому району срочно подтягивались части дивизии генерала Долматова. Умение воевать в сложной обстановке продемонстрировали тогда командир стрелкового полка, подполковник Коробейников, его заместитель по политической части майор Семенюк, все офицеры штаба.

Гитлеровцы обходили полк с флангов, и все же, во взаимодействии с подразделениями своего соседа по оружию, рядом атакующего стрелкового полка, он смог удержать рубеж Поляновичи-Погарки-Кошелевка.

Жаркие бои развернулись и в районе деревни Обидовичи — на левом фланге дивизии. Там воины другого стрелкового полка под командованием майора Небайкина в течение дня отразили пять вражеских контратак, уничтожив до двухсот гитлеровцев, четыре танка и штурмовое орудие.

Когда шторм бушевал всю ночь, вода в озерах закипала, перекатывая валуны.

Холодный ветер проникал под шинели. Седые полосы соединяли небо и сосновый бор, где трещал можжевельник. Эти шторма продолжались всю осень, вплоть до самого конца ноября. Противник привык к таким погодным условиям и продолжал наступать, теряя лучшие свои кадры, во взаимноизматывающих боях на болотах.

Так, с небольшого плацдарма в излучине Сожа, в Кормянском районе началось успешное наступление стрелкового корпуса, в результате которого войска третьей армии, выйдя к Днепру, выполнили свою оперативную задачу.

Это вынудило противника снять часть своих сил из района Гомеля и бросить их против третьей армии.

Именно на это и рассчитывало командование Белорусского фронта, выделяя дополнительное оружие, снаряды и провиант. Мощным ударом войска главной зенитно-артиллерийской группировки фронта освободили Гомель — первый областной центр Белоруссии.

Терпя поражение за поражением, гитлеровцы срывали зло на местных жителях. Участились расстрелы, угон на фашистскую каторгу в Германию.

В конце ноября сорок третьего озверевшие каратели ворвались в деревню Поляновичи. Они врывались в уцелевшие от бесчисленных пожаров дома, насиловали женщин, избивали стариков и подростков, согнали почти всех жителей на окраине деревни, выстроили в шеренгу и приготовились к расстрелу невинных жертв. Командир смотрел на часы и ждал точного сигнала времени.

Вовремя подоспели советские бойцы соединения дивизии и партизан, и тут же стали расстреливать самих карателей.

Крестьяне благодарили своих освободителей и приглашали в хаты.

В числе спасенных жителей оказались подростки-сироты Коля и Толя, которые устроили на болоте шалаш.

— Спасибо, сынки! — говорили счастливые люди, вглядываясь в лица солдат в надежде встретить знакомых.

— Отсюда через лес будут партизаны. Возьмите меня с собой. Я буду в разведку ходить, — попросился Коля.

— Так точно, взять парня в батальон. А мамка разрешила? Учти, на войне надо держать ухо востро. С нами переправлю к партизанам, — ответил комсорг Кругликов Василий.

— Возьмем с собой парнишку? — спросил Василий санчасть в лице Кати.

— Так точно, товарищ комсорг, — согласилась Катя, так как Нина в то время находилась в госпитале. — Пускай идет. На кухне помощники нужны.

Все прекрасно знали, что парнишка все равно убежал бы к партизанам, да еще дружка с собой прихватил.

— Так точно, парень смышленый. Из таких вот настоящие бойцы вырастают, — Таланов погладил ребенка по голове, а тот в одних штанах, телогрейке и сапогах хмыкнул и улыбнулся.

— Так точно, товарищ капитан.

— Только что в деревне были фашисты. И вдруг вы! Какая радость! Заходите, — особенно настойчиво приглашала одна хозяйка.

— Так точно. Спасибо, мамаша, надо двигаться вперед, прямой связи с командованием нет, а донесения передавать нужно, — ответил комбат.

Около деревни Хлевно гитлеровцы пытались контратаковать батальон, но безуспешно.

Отступая, фашисты бросили пушку. Двое солдат развернули ее и произвели несколько выстрелов по врагу. У деревни Тереховка потребовалось протянуть телефонную связь.

— Разрешите обратиться, товарищ комбат, вызывали на связь? — спросил солдат-связист.

— Так точно. Приказываю установить связь, — скомандовал командир. — Задача есть. Приказываю выполнять.

Солдат-связист Парамонов пополз с катушкой кабеля. Где-то на полпути его тяжело ранило. Истекая кровью, напрягая последние силы, воин продолжал тянуть линию. Но рана оказалась смертельной. Бой продолжался… В перерыв между перестрелками в батальон прибыл помощник начальника политотдела дивизии по комсомольской работе, старший лейтенант Моик.

— Поздравляю комсомольцев с вступлением в ряды ВЛКСМ, — сказал он, вручая членские билеты.

Боевой порыв нарастал. У деревни Березки разведчики Степанов, Гнатченко и Спирин подбили, а затем сожгли вражескую автомашину с боеприпасами. Их наградили орденами «Отечественной войны 1 степени». Обнаружили у деревни Малая Зимница отходивший вражеский обоз, взвод лейтенанта Кулаженка из противотанковых орудий открыл огонь и разгромил его. Батальону досталось около шестидесяти повозок с оружием, продовольствием и вещевым имуществом. О погибших узнавали позднее.

Хирурги медсанбата Черномордик, Каркачев, Софер, Кныш и Серебрянникова делали операции, не чувствуя усталости. Нине вытащили осколок от разорвавшегося снаряда. Операция проходила в госпитале и отняла минут десять. Она выпила сто грамм разведенного спирта и уснула. Когда открыла глаза, то все было уже позади. Старший лейтенант Каркачев серьезно посмотрел на свою пациентку и коллегу.

— Ваше счастье, что осколок задел мягкие ткани, — он показал кусочек металла величиной с желудь и протянул его Нине. — Возьмешь?

Все кружилось у нее перед глазами. Она слабой рукой взяла осколок в руку и внимательно посмотрела.

— Нет. Лучше пусть останется у вас.

«Сколько времени буду еще здесь?» — подумала она.

— Недельку придется потерпеть, — сказал Каркачев, читая ее мысли.

Нина снова закрыла глаза, пытаясь уснуть и вспоминая Кузнецова, в которого она влюбилась, как и любая бы другая на ее месте. Она размышляла о превратностях судьбы — своей собственной, Шуры, Вани, мамы и папы. В голове гудело что-то, и жгла мысль о скорейшем возвращении в строй.

На пороге палаты, которая представляла собой отгороженный простыней бокс, появился Кузнецов в шинели и без фуражки. На боку у него висел планшет. Он стоял в проеме двери, как в рамке картины боевой командир или полководец.

— Нина, как самочувствие? Жалобы есть?

— Никак нет, товарищ подполковник, — Нина была бледная.

— Выздоравливай и сразу в санчасть. Ать-два шагом-арш.

— Слушаюсь, в санчасть, — Нина была поражена, что подполковник навестил ее, надеялась вывести его на откровенность. — Неужели так заметно, что ранена? Операция прошла успешно, — спокойно проговорила Нина.

— Товарищ старший лейтенант, мы с тобой служим в одном полку. О наших отношениях все знают. Ты очень легкомысленная. Приказываю, лечись, — Кузнецов подошел к ее единственной койке в этом помещении, наклонился и поцеловал женщину в щеку. — Люблю и ненавижу!

На мгновение в палате воцарилась нестерпимая тишина. Помимо нее там за простыней на расстеленных на полу шинелях лежало десятка два раненых. У всех были осколочные ранения.

— Так точно, товарищ подполковник.

— Мы еще потанцуем с тобой после победы, — Кузнецов очень переживал за самочувствие санинструктора. — Не сердись, дорогая.

— Так точно, товарищ подполковник, потанцуем, — она попыталась привстать, но не сумела и застонала. — Здоровая. Хоть завтра в строй!

— Приказываю лежать. Завтра выпишу тебя из госпиталя и переведу в санчасть, будешь перевязками заниматься, а сейчас постарайся уснуть, — он присел на край койки, наклонился ближе к ее голове и поцеловал крепко в губы.

Нина почувствовала прилив сил и ответила на его горячий поцелуй. Ей показалось, что их поцелуй продолжался целую вечность.

— Дома отосплюсь, а здесь вылечусь и опять в санчасть.

— Милая ты моя, боевая подруга, — глаза Виктора светились счастьем. — У нас пополнение: два подростка из местных. Они будут детьми полка.

— Передавай привет Кате и Таланову.

Кузнецов резко встал, вышел из палаты и направился в санчасть, чтобы распорядиться о завтрашнем приеме раненых и передать привет от Нины. Они как обычно ожидали машину для перевозки тяжелых больных.

Он шел в санчасть, а мысли роились у него в голове: «После вчерашнего боя потери небольшие, порядка трех раненых, включая Нину. Убитых нет. Значит, будем набираться сил к наступлению и освобождению Польши. Наши части успешно заняли Гомель. Вся Белоруссия к началу зимы будет освобождена. Победа над фашизмом обеспечит правильную расстановку сил».

Иван

После возвращения из дома Иван вернулся в родную часть. Его приезд был отмечен в журнале вновь прибывших. Он отложил на потом свои личные дела и отправился на совещание радистов для продолжения изучения маршрута следования.

Головные боли постоянно вызывали состояние усталости и недомогания, а ранение в ногу он забыл навсегда. Когда вошел в блиндаж, который был очень далеко от линии фронта, то подумал: «Сколько секретных сведений еще надо успеть передать в центр, а времени оставалось минимум час». Он открыл свой радиопередатчик, включил, нажал на кнопку «Пуск» и начал телеграфировать.

Главное донесение было: «Доехал благополучно тчк готов получать зпт отправлять радиограммы тчк».

Он выключил устройство и стал ждать, пока начнется пиканье, чтобы записать донесение из центра. Возможно, ему потребуется час или два, а может быть и больше. Вдруг следом послышался сигнал приема сведений. Он включил ответ и стал записывать: «Разрешаю приступить к выполнению боевого задания тчк принять радиосигнал зпт открыть новый радиосигнал тчк».

Иван встал, походил по блиндажу, где лежали все полученные за его отсутствие радиограммы, голова нестерпимо болела. Он сел на пенек и стал их пересчитывать. Оказалось более двухсот радиограмм. Это за две недели отсутствия ему прислали столько важных сообщений с переднего края боев. Как интересно получается, что у него остались все эти радиограммы? А где сам радист, почему он не сидит и ждет здесь новых сигналов? У Ивана возникло ощущение отрешенности от всего живого вплоть до каждого рядового солдата. Они находились на передовой, а это тот самый старый радиопередатчик, рядом с которым и произошла эта схватка за жизнь. Но на полу не было ни трупов убитых, ни крови, ни других предметов напоминающих о его ранении.

Он стал вспоминать, что же было после. А это значит, у него отказала память и все, что случилось, он забыл, забыл свое место прежней дислокации, забыл, где находилась тогда часть, забыл даже свое новое направление в тыл противника. Он вытер пот с лица и стал раскручивать цепь дальнейших событий, измеряя расстояние через призму произошедших изменений на фронте: вот он увидел на карте, которая лежала на столе, свой почерк — очень мелкий и разборчивый, «буквы каллиграфически и аккуратно выведены, просматривается романтический и жесткий характер человека умного и любознательного». Так сказал его преподаватель юридического института, когда он сдавал экзамен по почерковедению для отправки в секретный отдел Абвера.

Но, увы и ах! Его миссия отправки в разведгруппу по линии Управления Юстиции прекратилась моментально, как только он попал на передовую второго Белорусского фронта. Он находился в непосредственной близости от Нины, когда она была отправлена из Ельни в этом направлении.

Сколько приятных воспоминаний нахлынуло на него о доме: «Зачем эта война нужна ему — молодому парню, у которого вся жизнь, может быть, еще впереди». Иван лег на лапчатый настил из веток сосны и ели и уснул, но внезапный звук радиопередатчика возвестил о том, что срочно надо принять радиограмму. Иван вскочил с лапника и случайно наступил на больную ногу.

Сильная боль пронизала его насквозь и показалась гораздо сильнее той боли, которую он испытал, когда получил ранение. У него появилось желание заглушить эти болевые ощущения рюмкой водки, как он делал дома. Иван не стал прислушиваться к этой минутной слабости, а постарался допрыгать на одной ноге до передатчика и взял прибор, который представлял собой телефонную трубку и аппарат без всяких видимых цифр или букв.

Этот аппарат носил название «радиотелеграф» и был использован для передачи сведений во всех направлениях от Камчатки и Владивостока до западной границы — Калининграда и Норильска. Чтобы быть в центре событий, ему достаточно было снять трубку и нажать на клавишу зуммера столько раз, сколько потребуется для определения своих координат. Иван стал нажимать эту клавишу и, наконец, у него появился ответ, который он так ждал в течение часа, пока спал в этом богом забытом блиндаже. Ужас! Сколько и каких интересных сообщений услышал он о продвижении своих и вражеских войск на западном направлении!

Он радостно стал записывать, что он находился в центральной части Инельских, то есть Брянских лесов, откуда рукой подать до расположения вражеской группировки. У Ивана кончилось терпение, и он стал докапываться до сути происходящего на передовой. Оказывается, войска Белорусского фронта освободили полностью Орел, Тверь, Калугу и подошли к Калининграду. Значит, у него был шанс найти свой стрелковый полк, к которому был приписан его отец.

Они были направлены в сорок первом в один полк, только в разные рода войск.

Афанасий непосредственно в стрелковый, а Иван оказался на переднем крае в группе разведчиков и парламентеров, заменяя своих убитых однополчан.

Он стал работать для определения места своей новой дислокации, чтобы с рассветом пешком или на попутных машинах попасть к своему комдиву Коновалову. Так как он был и непосредственным комдивом Нины, то они могли бы встречаться и помогать друг другу в несении этой счастливой миссии освобождении Европы от фашистских полчищ. Иван снова лег, но уснуть ему не удалось. Он встал, открыл банку тушенки, благо у него их было целых три, съел одну банку и, наконец, уснул, но ненадолго.

Часа в четыре стал пикать передатчик и передавать сведения, касающиеся его нового продвижения в тыл противника, в пограничную с Калининградом зону, примерно шестьдесят градусов северной широты, а долготу он должен был определить по своим часам и компасу, который он всегда носил с собой.

«Итак, решено, не стоит терять время понапрасну», — подумал разведчик.

Он встал, умылся из умывальника, который висел рядом с блиндажом. Вода показалась ему невыносимо холодной, и он налил себе во фляжку немного, чтобы размешать со спиртом, который у него оставался еще до ранения. Эту фляжку он перевязал и привязал к ремню кожаным жгутом, специально предназначенным для жарких стран, когда нельзя, чтобы металл касался тела человека, можно получить сильный ожог.

У Ивана было часов пять в запасе. За это время он мог доехать на любой попутной машине в штаб второго Белорусского фронта и отчитаться в проделанной работе, поэтому он взял компас и стал отсчитывать направление своего передвижения и выполнения своего главного задания, которое он получил: «Проникнуть на вражескую территорию, внедриться в стан врага и начать подрывную деятельность на всем протяжении военных операций на передовой».

Такая формулировка задания смутила его сразу и привела в замешательство. Каким образом он будет работать на вражеской территории без донесений из центра. Оказывается, ему присвоили специальный кодовый шифр, пароль класса двенадцать.

Новую разведгруппировку в запредельной территории он должен был найти по своему паролю. Представители его профессии узнавали своих коллег по четко обозначенным классификациям. Этот тип класса был записан у него в воинском билете, где значилась должность и место пребывания. Следовательно, у него был шанс узнать своих предыдущих товарищей по работе на основании этих сведений, которые хранились у каждого разведчика в секрете и были четко обозначены во всех ведомостях по линии Минобороны.

Иван просто нашел способ найти их месторасположение: он нажал на клавишу и получил ответ. У него теперь не было выбора, куда перемещаться, шел по направлению на северо-запад в тыловой гарнизон фашистской группировки Абвера, а затем с ними должен был переместиться на территорию Чехии и достичь Праги, где находились все лагеря Освенцима для освобождения военнопленных, где было порядка полутора миллиона или более человек за весь период войны.

Просматривая записи своего передвижения, Иван обнаружил, что все радиограммы и планы перемещения, которые он оставил в том самом блиндаже, сохранены.

Иван вышел на воздух из душной комнаты блиндажа и пошел пешком через лес. Идти на первых порах было легко. Нога не болела, только когда он сильно наступал, испытывал покалывание, поэтому он старался идти, спокойно переступая через каждую кочку или дерево, а их в этих лесах было множество.

Он знал, что помимо леса ему надо пройти две важные водные преграды. Плавать он мог на большие расстояния и переплывал в свое время Волгу.

Его рост и размах плеча позволял ему перекрывать расстояние в шесть километров в час, что было достаточно слабо для разведчика, тем не менее, он ускорил шаг, чтобы достичь границы затемно. Утром он пересядет на проходящий любой попутный транспорт.

Одежда гражданского сословия была в его вещмешке, которыми торговали во всех торговых точках планеты, без любых опознавательных знаков. Иван купил этот материал на рынке, где можно было купить официально абсолютно все: от орденов до золотых слитков. Интерьеры быта мало его интересовали, хотя он имел завидное представление о своих противниках по их изящным статуэткам, тканям с характерным клетчатым или полосатым рисунком. Другие типичные детали, присущие только интеллигенции врага, были у него в памяти.

В годы учебы он изучил два языка: английский и немецкий и пользовался ими легко на уровне разговорного быта. Словом, у Ивана была возможность перестать волноваться и воспользоваться услугами придорожного магазина, чтобы купить себе какой-то паек для дальнейшего нормального экономического существования в условиях военных действий в каждой точке этой части планеты.

Эльза Глюк

Иван вышел на приграничную территорию и остановился. Куда идти дальше он знал только понаслышке.

Вот быстро пронеслась машина с военнопленными, кого везли на работы на заводы Абверовской группировки на изготовление снарядов дальнего прицела и мин замедленного действия.

Совсем недавно эти простые граждане занимались мирным трудом в своих садах и огородах, возможно, они работали на заводах и фабриках Польши, Белоруссии, Украины или России. Кто знает, какие трудности они перенесли и сколько слез пролили, когда потеряли надежду на освобождение.

Значит, его миссия будет найти эту новую дислокацию Абвера и внедриться в нее в качестве военнопленного, а потом любым доступным или мало доступным способом обеспечить себе алиби, чтобы доказать, что он является простым гражданином Германии и желает вернуться к себе в фатерлянд для восстановления своего хозяйства.

Внешне он очень напоминал представителя славянской нации, но наличие документов и знание языка могли доказать обратное.

Такая постановка вопроса рекомендовалась всем представителям его специальности в вузе, чтобы выучить, чем дышат и как питаются враги, ему не надо было ходить в столовую запретного режима, куда пускали по специальным пропускам, и где принимались иностранные делегации. По соседству с ними в их старом доме жили семьи еврейских, немецких, польских, чешских граждан абсолютно одинаково приспособившихся к этой местности.

Ему трудно было назвать их соседями. Это были просто тетя Роза, тетя Поля, дядя Валериан и другие симпатичные горожане с проблемами и нуждами.

Одна семья славянских и немецких народов издревле населяли эти территории, и отличие было лишь в их иноязычном понимании действительности.

Они даже не прикладывали усилий, чтобы доказать свою принадлежность к определенному сословию, а выполняли свои обязанности с точностью до наоборот.

Их дети становились ремесленниками: печатниками, ткачами, литейщиками; врачами; учителями вузов и школ; продавцами и коммерческими агентами. Теми чье желание было мирно работать на благо своего народа.

Одежда Ивана давно приобрела вид представителя городской прослойки — интеллигенции. На нем были форменные ботинки со склада с названием непонятной фирмы, скорее всего итальянского производства или Сан-Марино, что собственно одно и то же, так как эта страна географически вписывается в ландшафт Италии. Он надел синие брюки в полоску по моде того времени, чуть укороченные и широкие, а в брюки заправил бежевую, фланелевую рубашку в клеточку. Сверху нацепил темно-зеленый, с тонкой, желтой полоской жилет.

На плечо повесил серую куртку американского производства, где на внутреннем кармане красовалась эмблема американской фирмы «Эдельвейс» для сотрудников всемирно-известной компании Форд. Получился такой франт довоенного периода.

Свою прежнюю армейскую форму он зарыл в лесу, завернув в пакет от новых брюк, далеко от пограничной территории, а ботинки спрятал в коробку и положил в вещмешок, чтобы при случае продать за бесценок любому любителю армейской обуви.

Иван зашел в придорожный ресторан с обычным названием «Эссен». Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы перевести на русский язык это простое словосочетание как «еда» или «кушать» и знать о существовании названия такого города в Рейнской провинции. Возможно, хозяин жил где-то в тех местах или приехал, чтобы научиться готовить именно по рецептам той местности, где находился Иван в тот момент.

У него появилось желание зайти и войти в контакт с хозяйкой заведения, которая, впрочем, сама стояла рядом в грязновато-желтом, клетчатом платье на голое тело.

Непременным атрибутом «Эссен» были маленькие подсвечники с красными свечками на столах. Кроме того, были расставлены чашки на блюдцах, а между столиками сновали миловидные и пышнотелые официантки в фартуках, такие же, как выглядели его любимые соседи по кухне. У Ивана стало легко на душе.

Он понимал каждое их веселое изречение. Ему принесли чашку кофе и рогалик с маком. Такой завтрак характерен для всей европейской молодежи, к кому Иван относился по полному разряду.

Собрав все имеющееся мужество в кулак, он заплатил за еду немецкими марками, поблагодарил: «Данке фройляйн» и вышел на улицу. Эти деньги выдали ему в самом начале подготовки к операции, и он хранил их в потайном кармане брюк.

Солнце начало припекать, и куртка оказалась абсолютно не к месту. Совсем забыв, что его миссия была внедряться в ряды немецкой молодежи, он вернулся и решил поцеловать руку девушке, которая его обслуживала.

Такая форма общения очень характерна среди всех эмигрантов Европы, Азии и Латинской Америки, когда хотят найти способ, чтобы завести личные связи среди местного населения. Но девушка обслуживала другого клиента, а оставаться и ждать, пока она удостоит его взглядом, было слишком долго. Поэтому Иван вышел на улицу снова и спросил по-немецки хозяйку заведения, он надеялся, что обращался именно к ней, где находится ближайшая гостиница, чтобы переночевать.

Хозяйку он назвал «фрау», на что она очень доброжелательно прореагировала и указала на противоположную сторону, где находился этот «отель» с ярким названием «Гер Хаус».

Иван перешел на другую сторону и зашел внутрь. У входа его встретил хозяин гостиницы «Гер Хаус» с очень приятной внешностью и хорошими манерами, но абсолютно пьяный, как гостю показалось с первого взгляда, хотя по разговору Иван понял, что эта напускная манера. На шее у хозяина висела цепочка с протестантским крестом без перекрытия и узоров.

Сам он был одет с иголочки в подобный, как и у всех респектабельных граждан в период войны, костюм. На нем был синий жилет, темно-серая рубашка и синие брюки с отворотами. У пояса брюк висела цепочка от часов, которые были заправлены в потайной карман.

Иван окончательно осмелел и заказал комнату с завтраком. Хозяин обрадовался посетителю и предложил каморку на втором этаже с видом на лес.

Это курортное место было популярно в мирное время для проведения выходных и праздников. Наконец Иван заплатил и поднялся к себе в номер, который был настолько чисто убран, что захотелось вернуться назад и поговорить с хозяином по поводу его желания остаться здесь дня на три. Однако хозяин и сам постучался осведомиться о настроении Ивана.

Документы гость держал в руке и сказал по-английски хозяину, что забыл их отдать ему, употребив французское слово «пардон» для улучшения общения. Хозяин взял «поддельные» английские документы в полной уверенности, что держит подлинник на имя Айвана, с ударением на первый слог, Мельц.

Поблагодарил и ушел с документами в руках, внутренне негодуя, что принял гражданина Великобритании за немецкого бурша.

Довольный хозяин возможностью пообщаться с иностранцем о своих военных делах напевал какую-то знакомую всему миру мелодию французского происхождения.

Иван расположился на небольшом диване, приспособленном к среднему посетителю или для женщины. Запас энергии и денег у него истощился, и он стал думать, как пополнить свои запасы, чтобы легче перемещаться дальше в стан врага.

Он вышел в коридор и увидел, как навстречу ему шел тот же благодушный хозяин с корзиной белья для посетителей. Он клал перед каждой дверью пакет с постельным бельем, чтобы получить надбавку к плате за жилье.

На этот раз Иван выяснил, что фамилия хозяина Глюк и у него две дочери Эльза и Эмма. Эмма была уже замужем за военным, которого забрали в армию, а Эльза была на выданье. Геру Глюк нетерпелось поскорее выдать младшую дочь замуж за приличного человека, и он всем рассказывал об этом. Но никто не реагировал.

Правда, один посетитель, по его словам, часто приезжал к ним и ухаживал за дочерью, то есть приносил хороший доход. Этого посетителя взяли в армию, как и всех мужчин. Эмма жила в семье мужа где-то недалеко от Мюнхена, она часто писала, а Эльза ей отвечала.

На эту переписку уходило мало денег, хотя и накладно для семьи из трех человек. Жена хозяина работала на противоположной стороне в качестве управляющей ресторана «Эссен». Это была очень зажиточная семья в мирное время, но на период войны налоги так выросли, что съедали всю прибыль.

Дочь работала в качестве официантки, а ее подруга, тоже официантка, была их крестницей. Они вчетвером выполняли всю работу по этим двум домам, где царил мир, а условия существования были вполне приемлемы для посетителей. За сезон они зарабатывали около шести тысяч марок. Этого хватало, чтобы помочь обеим дочерям и крестнице.

Для Эммы они высылали подарки, а Эльза и крестница Хельга получали гонорар за обед от посетителей ресторана в качестве чаевых, который как раз и был той частью прибыли, которую им давали в качестве гонорара.

Гер Глюк им практически ничего совсем не платил, а только требовал от посетителей расписаться к завтраку, обеду и ужину в своем чеке за еду. Девушки ушли жить отдельно и приходили на работу к себе домой как вольнонаемные.

У Эльзы появился собственный магазин верхней одежды, которую она сама шила, так как была ко всему прочему прекрасной швеей, а Хельга зарабатывала тем, что продавала вещи, разнося их по домам как призы к Новому году, там же вкладывалась открытка и новогодняя игрушка, что очень радовало покупателей. Иногда они прикладывали шар, статуэтку в виде ангела, карандаш, пепельницу, трубку, свечку красного цвета, а то и просто полотенце или салфетку.

Такая новогодняя распродажа приносила хороший доход двум родственным душам. В этом заключалось их терпение ждать своего суженого, чтобы тот наслал на них хороший плодовитый год с ребенком в вертепе, который символизировал бы счастье и мир. Но время шло, девушки уставали на работе, дома бывали редко.

Каждый смотрел на них и не замечал, что они украшали к рождеству дом, стирали, мыли пол, гладили белье, готовили ради той последней, счастливой минуты, когда они покинут родное гнездо.

Ивану позарез нужно было жениться на одной из них, чтобы внедриться в стан противника. Здоровье его улучшилось за поездку, нога и голова были в порядке. Он отдохнул за эти три дня в герхаусе. Эльза нравилась ему особенно сильно. Она была на шесть лет старше него, опытная, крепкая и сильная (его менталитет приобрел нужный ракурс). Такой должна была быть настоящая женщина!

Временное его проживание затянулось на неделю. Он переехал жить через три дня к Эльзе, с разрешения отца. За это он заплатил своими ботинками, которые тот взял с удовольствием в качестве свадебного подарка родителям. А фрау Глюк, то есть мама Эльзы и Эммы, была довольна тем, что дочь устроила свою жизнь.

Хорошая жена должна нести свой крест до конца, рассуждала она и устроила молодым свадебный ужин с блинами, медом и грибами, собранными в лесу до войны. На свадьбу никто не пришел, кроме непосредственных членов их семей. Со стороны Айвана, по настоянию Гера Глюк, пришла крестница Хельга. Теперь Эльза стала фрау Мельц. Так произошла адаптация русского разведчика

Их расписали в местном муниципалитете или депутации, как кому нравилось называть. Иван остался жить у Эльзы еще на неделю. За это время его призвали в фашистскую бригаду Абвера, куда он должен был внедриться.

Афанасий

Афанасий приехал на фронт на третий день войны. Получил повестку и на второй день отдал жене, чтобы она ознакомилась. Он пошел в военкомат сразу с вещами и встал в очередь на регистрацию. Ему предложили сидячие места в жестком вагоне, на что он сказал, что готов на любые сложности в поездке, потому что предпочитал путешествовать с семьей, где каждый волен был поступать, как тому вздумалось.

У Афанасия взяли партбилет и паспорт, выдали приписное свидетельство, и он пошел на вокзал, чтобы успеть на проходящий в Белоруссию поезд. Когда он сел в вагон, то его проверили и разрешили занять верхнее лежачее место, он сначала отказался, но потом согласился ввиду отсутствия каких-либо других мест сидячих или лежачих.

Проводница — молодая казашка — принесла ему белье, чай и села рядом, чтобы расспросить о семейном положении. Афанасий был настолько хорошо осведомлен о женских слабостях на предмет мужской красоты, то разговорился с проводницей о погоде, ценах на рынке, узнал о продвижении военных действий в стан противника, а только она отошла от него, залез на вторую полку и уснул, чтобы больше не возвращаться к вопросу о семейном положении.

Жена его никогда не ревновала, так как знала, что он человек совершенно другого плана. Поженились они, когда им было по восемнадцать лет, ему было чуть меньше, а ей чуть больше. Разница составляла буквально в полгода, поэтому они считались ровесниками.

На станции Узловой Афанасий вышел и пошел в здание вокзала, что находилось на противоположной стороне. Он чуть не опоздал, когда догонял поезд. Наконец догнал, сел и еще долго тяжело дышал, боялся, что «выскочит сердце».

У него было отличное здоровье, крепкие нервы и он всегда предусматривал все заранее в силу своей профессиональной привычки готовиться к работе по всем правилам «бухгалтерского учета». Он работал бухгалтером и в Сибири, в Барнауле и в Саратове, в радиокомитете, откуда и был демобилизован.

Однако вся его прежняя жизнь была полностью посвящена семье и детям. Он играл хорошо на гитаре, пел, умел загадывать загадки, различал всех своих детей по способностям.

Они тоже переняли у него хорошие привычки участвовать в домашних концертах и викторинах. Его радовали их шутки и веселье во время Нового года и Рождества. Это вносило некое разнообразие в их совместную жизнь с Анной.

Любовь у них случилась на сеновале, когда они отдыхали со школой в лесу. Они забрались случайно на крышу ее дома, а оттуда перешли в окошко на чердак, где было наложено сена для просушки. Афанасий лег на сено и стал звать Анну, чтобы она помогла ему выбраться оттуда.

Но Анна совсем не собиралась его вытаскивать, а стала кричать, чтобы он ушел из их дома. Тут появился ее строгий отец, еврей по национальности, и выпорол Афанасия до крови. С этого дня они стали лучшими друзьями с Анной и постоянно лазили на тот чердак, где и занимались любовью от души и тела.

Когда Анна забеременела, то Афанасий сразу пришел в их дом и сказал, что готов жениться на Анне, чтобы отец не ругал девушку за плохое поведение. Это значит, они стали настоящими мужем и женой. Их обвенчали в церкви, она взяла фамилию мужа, Мельченко, и они поехали в свадебное путешествие по деревне на велосипеде. Афанасий любил вспоминать этот период их совместной жизни и нередко ставил в пример родителей своей жены.

Семья Анны была очень зажиточной, у них был большой дом, участок земли, и они торговали недвижимостью, которую привезли из Белоруссии, откуда переехали еще до революции семнадцатого года прошлого столетия.

У Афанасия семья тоже была обеспечена всем необходимым для жизни, но они мало уделяли внимания самостоятельному ведению хозяйства, и вскоре семья разорилась. Этот факт наложил тяжелый отпечаток на жизнь Гриши, Нины, Ивана и Шуры, которые родились у них вскоре с небольшими промежутками в два-три года. Семья пополнилась детьми, но и дом пополнился хорошими делами.

Дети стали работать по дому и помогали Анне выжить в период цинги, эпидемии брюшного тифа, которая охватила всю Дальневосточную область. Когда Гриша умер в четырнадцать лет от тифа, все полетело прахом.

Жизнь в Сибири стала настолько тяжелой, что вся семья переехала в Саратов, чтобы дальше существовать и работать в сфере «бухгалтерии и экономики», так Афанасий называл свой карьерный рост. Он окончил высшие экономические курсы и стал образованным человеком.

Анна окончила курсы бухгалтеров и медсестер. У нее было два образования, так как в еврейских семьях принято учиться, пока ты не станешь зарабатывать хорошие деньги, чтобы прожить безбедно дальнейшую жизнь. Ее краткого образования хватило, чтобы содержать семью и мужа, пока он учился в институте экономики.

Следом за Гришей умерли родители и Анны, и Афанасия.

Они были похоронены недалеко от их старого дома в Барнауле, где прошло их счастливое детство, и где они научились работать, ходили в школу, которая находилась в самом центре города. Им приходилось добираться туда на телеге, чтобы не увязнуть в грязи.

Таким образом, их желания полностью совпадали с желанием родителей уехать из этого старого, в свое время нового и красивого крова, где время летело так «быстротечно и искрометно», что вся семья никогда не вернулась туда. Итак, за это тяжелое время они заплатили жизнью родителей и старшего сына, чья могила стала для них символом страха и ужаса.

Дети были нормально воспитаны, вежливые, спокойные, симпатичные, особенно…

«Не было никаких особенностей у этих курчавых смазливых чертенят», — так постоянно говорила Анна, когда укладывала их спать, опасаясь, что кто-то из них станет или военным, или инженером, или врачом, что и получилось на самом деле в конечном итоге.

Отличие составляло лишь то, что они были разными в возрасте, но все отлично разбирались в еврейских традициях, отлично владели, кроме русского, тремя языками: украинским, английским и немецким и всегда отмечали и еврейские, и русские праздники всей семьей. Прятались, бегали по дому, искали «афикоман», то есть последний припрятанный кусок хлеба. Никогда не обращали внимания на соседей, а просто отдавали должное их еврейскому богу Варавве. В церковь ходили очень редко, а потом и совсем прекратили.

Наконец поезд подъехал к станции назначения через сутки. Все время Афанасий или спал, или играл в карты с соседями, что он часто делал дома, когда они жили в Сибири. Он научился так отменно играть, что мог проиграть все состояние, но играл не на деньги, а на интерес. Скоро его талант картежника заметила Анна и запретила им вообще брать в руки это бандитское ремесло, и они поняли ее с одного взгляда на предмет игры.

От скуки они стали учиться играть на гитаре, скрипке, барабане и пианино. У каждого был свой любимый инструмент, но этого было мало.

Дети научились танцевать и петь хором. Братское отношение между ними принесло свои плоды, дети любили семью безотчетно и легко. Прошлое пронеслось и осталось только настоящее и будущее. «Так, кое-что», — как обычно мудро говорила Анна. Ее слова врезались в память детей особенно ясно. Мысли Афанасия блуждали по всем направлениям фронта, и это было тяжело понять, где же надо выходить.

Он вышел на первой ближайшей станции к Белоруссии и отправился в санчасть, чтобы выяснить свое самочувствие в надежде, что его положат в больницу из-за коликов в животе, но ему отказали в последнем героическом желании воевать. Отправили с проходящей машиной в тыл противника, но по дороге ссадили и дали приписное свидетельство об отъезде домой и возврате в часть.

Наконец, он получил, что хотел — свободу выбора. На это он отреагировал положительно и опять пошел в военкомат, но уже с новым приписным свидетельством. Такие управленцы были бестолковые, что дали ему опять приписное свидетельство.

Он спрятал документ и отправился своим ходом на перекладных в часть, где располагался его старший сын — Иван. На этом приключения Афанасия не кончились, он принимал радиограммы вместе с сыном, воевал в окопах и получил много орденов и медалей за всю службу, но не разу не предавал себя!

Искал золотую середину. Как-то странно выходило, что его планшет, который ему вручили в самом начале войны, был настолько истерт, что вряд ли мог служить образцом для современных планшетов, ай-падов и другой компьютерной техники. Теперь он стал бы скорее экспонатом краеведческого музея. При всем своем желании работать и воевать, у Афанасия была еще одна заветная мечта — начать жить по совести, так как Анна постоянно ругала его за бессовестное поведение «с каждым днем все хуже и хуже».

Он ответил, что война расставит все точки над «и». Следовательно, у народа будут и деньги, и силы жить, как они хотят без всякой указки на другие государства. Вот теперь у нас появилась возможность рассказать об их третьем ребенке — Шуре, но у нас нет таких шансов описать его отдельно от его отца, который служил в той же пехотно-танковой роте вместе со своими детьми. Они работали постоянно втроем и научились так понимать друг друга, как никто другой, и никто не знал, что они на самом деле не однофамильцы, а родные дети Афанасия.

Нина прекрасно знала путь, но специально отделилась и постоянно переживала за их жизни, как и за всех чужих мужчин вместе взятых. Ее интерес сосредоточился на Кузнецове, встречи были настоящим праздником самопожертвования.

2. Выздоровление

И о полках победоносных,

Что в прах повергли вражью рать

Шуметь родные будут сосны

И гимны славы им слагать.

Я. Смеляков

Выписка из госпиталя

«В боях междуречье Сож и Днепр геройски отличились сержант Чемодуров Вячеслав и старший лейтенант Винниченко Петр. Им были присвоены звания Героев Советского Союза. Они доползли до вражеского тыла и обезвредили огневые точки. Приказом Верховного Главнокомандующего двести восемьдесят третья Краснознаменная стрелковая ордена Суворова дивизия в числе других соединений и частей была удостоена почетного наименования „Гомельская“», — прочитала Нина в военном листке, который им принесли в госпиталь Катя.

Она рассказала, что всех выстроили на территории части, и Коновалов разъяснил ситуацию на фронте.

Таким образом, Гомель был освобожден в ноябре сорок третьего года войсками Белорусского фронта, где служили Афанасий, Иван, Шура и Нина под командованием генерала армии Рокоссовского.

В госпитале все проснулись рано. За простыней в палате некоторые солдаты уже встали и ели хлеб со сгущенкой. Их настроение было боевое. Нина услышала диалог:

— Слушай, земляк. Мы с тобой еще в Берлин на танке приедем…

— А я и пешком. Наша пехота первой попадет.

— Давай за победу.

— Давай, — Нина услышала, как они чокнулись фляжками.