Бесплатный фрагмент - Великая Зеленая Лиса. Сила волка

Глава 1

— Это неслыханно! Это не может быть законно! Я не согласен с принятым решением! — Князь Диверий, высокий, крепко сложенный молодой мужчина, сотрясал воздух, в кабинете правителя, громкими возгласами. Его вертикальные зрачки, окруженные лимонной радужкой, метали молнии. Он был чистокровным Драго, (как и правитель Товоконий и его юная дочь — прекрасная принцесса Измульдина) и искренне считал, что их Союз Нежности с принцессой — это дело решенное. Произошедшее днем на террасе дворца повергло Диверия в шок, затем вызвало неистовую ярость. Принцесса выбрала другого. И кого!

— И ты собираешься так запросто принять их Союз с каким-то портовым воришкой?! Отдать ему принцессу?? Передать стол правления его потомку?? Это неслыханно! Это не может быть законно! Я не согласен с принятым решением! — Князь мерил кабинет короля нервными шагами.

— Их объединило Большое Чувство, Диверий. Союз был публично заключен, ты видел ритуал. Все видели. Этот обряд — не просто формальность. Их Духи теперь связаны. — Товоконий спокойно поглаживал свою густую снежно-седую бороду. — Я понимаю причину твоего негодования, князь. Но счастье моей дочери для меня важнее всего. Она выбрала другого. Просто смирись с этим. Нельзя повернуть время вспять и насильно заставить Измульдину быть с тобой. Мы должны дать судьбе свершиться. Все происходит как должно.

— Мы должны немедленно созвать Совет Хранителей, позвать Кошкоклан и, если понадобиться, даже разыскать Воронителей. Следует отыскать способ расторгнуть ЭТОТ союз! Должен быть способ! Ты же понимаешь, чем это чревато? Стол Правления будет передан другому Роду. Драго правили Долиной со времен изгнания ликантропов. И не просто так. А теперь, ты согласен вот так запросто передать Долину Роду, который и вполовину не так силен, как наш. Будь это ворон, или кот… Да хотя бы кто-то из львостаи…

Товоконию наскучило выслушивать истерику своего честолюбивого племянника. Как бы дорог он не был, старому королю, недальновидность и глупость князя, его самодурство и эгоизм, порой выходили за любые границы. Этого правитель не мог отрицать и тем более, не смел навязывать дочери Диверия в женихи.

— Я приказываю оставить Измульдину и ее Супруга в покое. Я уже назначил день Коронации. Она состоится двадцать второго дня месяца Листьепада. Они взойдут к Столу Правления, как полноправные правители Долиной Аду, хочешь ты того или нет. А их потомки будут наследниками, независимо от того, будут они обладать Духом Драго или пойдут в отца.

— А я требую созвать Совет! — Сорвался на крик Диверий, разозленный спокойным и повелительным тоном Товокония. — Передавать Стол Правления в руки простолюдину! По капризу какой-то соплячки! Это возмутительно! Ни один вменяемый правитель не будет рисковать судьбой своего народа, в услужение личным капризам или прихотям своих родственников! Возможно, ты просто спятил на старости лет, Товоконий! — Диверий стукнул по массивному столу, за которым сидел правитель, и прошипел, не отрывая глаз от постепенно темнеющего лица старого Драго: — Возможно, пора заменить правителя решением Совета.

— Убирайся! — Резко, но тихо ответил Товоконий, не посчитавший нужным отвечать на подобную провокацию, и подавивший, поднимавшуюся в нем волну гнева. — Поди проветри голову, в ней творится невесть что! И не забывай: Стол Правления принадлежит мне последние семьдесят хит не просто так! Ты, может, и молод, но никогда и близко не сравнишься со мной или моей дочерью, ни в знаниях, ни в Магии. И ее потомки будут могущественнее тебя. Даже прижитые с кем-то из рода крысоборотней или воробушков. Единственные причины, по которым я не сотру тебя в порошок прямо сейчас — это уважение к памяти о твоих родителях и вера в то, что в глубине твоего Духа, за туманом оскорбленного честолюбия, жаждой власти и ущемленной мужской гордостью, там глубоко, ты все еще тот славный парень, которого я когда-то взрастил. А теперь пошел вон, пока я не передумал. — Тяжелое кресло издало жалобный скрип. Товоконий поднялся во весь рост над столом, и за спиной его, заполнив весь кабинет своим размахом, расправились мощные драконьи крылья.

Униженный и отвергнутый Диверий выбежал из кабинета, размашисто захлопнув дверь.

****

Покинув Цкенод, Диверий решил направиться во Фрикайленд. Солнце, едва выпустило свои лучи из-за горизонта, и постепенно освещало мир, согревая теплом. Но оно не могло пробиться ни к Духу, ни к мыслям озлобленного князя. Все участники Совета отвергли его предложение о насильном расторжении Союза принцессы и все, как один, приняли сторону Товокония. Тогда, Диверий решил сам найти способ предотвращения катастрофы, как он это видел: восхождение к Столу Правления простолюдина. Наверняка, в своде законов, об этом что-нибудь написано. А, может, и о том, как разделить соединенные Союзом Нежности Духи. Добыть такую информацию можно было только в легендарных древних Библиотеках Фрикайленда. Если он найдет там нужные сводки законов, совет будет вынужден им следовать. Авторитет старинных магических писаний, которые являли Библиотеки, в глазах Хранителей и правителей во все времена был нерушим. Диверий же, ни секунды не сомневался в своей правоте. Он считал, что Товоконий, с возвращением принцессы из университета, превратился в мягкотелого старика, окончательно выжил из ума, и бездумно потакал глупым капризам избалованной дочери.

Диверий отправился верхом. Он решил не использовать свои драконьи крылья, чтобы не привлекать лишнего внимания. Да и Дух его никогда не был особо силен, неизвестно, хватило бы ему времени, в обличии Дракона, для такого дальнего перелета. Даже его верный скакун, за резвость и вороную масть прозванный Штормом, порядком устал, когда они добрались до места.

По мере его приближения к университету, погода менялась. Фрикайленд встретил князя совсем пасмурным небом. Свинцовые тучи тяжело нависали над башнями громоздкого старинного строения, животами цепляясь за их острые шпили. Защитное заклятие пропускало на территорию университета только его преподавателей и студентов, а также, любого представителя рода Драго — одна из многочисленных привилегий правящего Клана.

Стоило князю спешиться, как узду мягко забрали из его рук, невидимые глазу услужники, и Шторм послушно двинулся в стойло, радостно предвкушая и заботливую чистку, и сытый крепкий сон. Пристегиваемый своей злобой и честолюбием, но поясняющий, все свои действия и мысли исключительно благородными мотивами, Диверий сразу направился из холла к спуску в библиотеки. В университете было пусто. Такой испокон веков была философия его существования — все: и обитатели, и гости, попадали здесь под заклятие уединения и оставались невидимыми друг для друга. По плохо освещенному и насквозь отсыревшему коридору, князь приблизился к видневшемуся в полу зеву бездонного круглого колодца, в который спускалась крутая спиральная лестница. Он помнил это место очень смутно: всего один раз он был тут, еще ребенком, с родителями, во время экскурсии для будущего студента. Тогда юная волшебница, указав на эту лестницу, торжественно сообщила, что это вход в те самые, священные легендарные подземные библиотеки Фрикайленда. Всеведающие и вездесущие. Место концентрации самой чистой и самой первозданной Магии Долины. Но в сами библиотеки они не спускались. Потому что он испугался и разревелся, и его поскорее увели. Сейчас, стоя перед крутым спуском в неведомое, уже взрослым сильным мужчиной, Диверий, все же, снова ощутил на мгновение нервный холодок, пробежавший по загривку. Князь откинул плащ на плечо, отдернул край кожаной куртки. Он больше не мальчишка. На кону судьба всей Долины. А главное — его судьба!

Осмотревшись, Диверий не увидел ни одного переносного факела, чтобы осветить спуск.

— Ну что ж, пойду на ощупь! — Он решительно двинулся ко входу.

Но, стоило ему ступить на первую ступень, факел, висящий чуть дальше на стене, неожиданно вспыхнул холодным голубым пламенем. И по мере спуска Диверия, они загорались один за одним, освещая путь вниз, неприветливым ледяным светом, и тут же затухали, оказавшись за спиной гостя. Постепенно запах сырости сменился тонким ароматом иланг-иланга и сирени.

Оставив позади последнюю ступень, князь оказался перед тяжелой завесой, из изумрудного бархата, за которой был вход в просторную круглую комнату. Ярко освещенную, хоть источник света было и не разглядеть, и сплошь, по всем стенам, заставленную книжными шкафами. Из комнаты, широко распахнутые высокие двери вели к бесконечным стеллажам миллиардов книжных полок, которые уходили ввысь и в глубину одинаково далеко, постепенно растворяясь в темноте. Если читатель, в своих поисках, углублялся в эти дебри, то за ним медленно плыл в воздухе голубоватый огонек. В центре комнаты стоял крепкий и приземистый дубовый стол, обтянутый травяного оттенка бархатом, таким же травяным был ковер, в котором буквально утопали стопы Диверия — таким он был толстым и пушистым. Настолько же и пыльным. Густой запах ароматического масла, с яркими нотами иланг-иланга и сирени, плотно переплетался с ароматом древней магической книжной пыли. Князю рассказывали, что библиотеки сами являли книги, которые считали необходимыми для читателей, переступавших их порог. Книга, с ответом на волнующие Диверия вопросы, должна была просто лежать на этом самом дубовом столе, когда он вошел в комнату. Но там было пусто.

Князь замер в недоумении. Он рассчитывал на помощь Древней Магии Долины, в устранении вопиющей, по его мнению, несправедливости. «Возможно, я что-то не точно помню и к библиотекам надо как-то обратиться…» — Подумал он, рассеянно оглядываясь.

— Я хочу узнать… — Голос прозвучал как-то робко, и князь поперхнулся на полуслове. Он взял себя в руки, прочистил горло и, решительно, почти повелительно, обратился в пространство перед собой. — Я князь Диверий, и я ищу информацию о законах Сочетания Союзом Нежности Монарших Особ, а также о способах расторжения этих союзов.

Стол все так же пустовал. Ничего не происходило. Князь кожей ощутил, как библиотеки насмешливо игнорируют сам факт его присутствия. Всеведающие и вездесущие! Еще какое-то время Диверий ждал, нервно барабаня пальцами по бархатной обивке стола, внутри бурлила злоба и обида. Теперь к этим чувствам начала примешиваться растерянность. Даже бесплотные духи библиотек унижали его и потешались над ним! И идти за помощью было больше некуда, негде найти единомышленников. Диверий, в сердцах, обрушил на травяно-изумрудную столешницу оба кулака, и бархат обивки, тут же, мягко проглотил звук удара, не нарушив священной тишины Библиотек. Никогда раньше отчаяние и злость не кипели в князе с такой силой. Он поднял голову и увидел в проеме высоких распахнутых дверей, как из глубокой тени удаляющихся стеллажей с книгами, к нему стремительно приближался одинокий голубой огонек. Он не знал, что все эти его сильные негативные чувства подействовали как самый настоящий магнит. Силуэт постепенно проступал, походя на черную непроглядную тень, которая поглощала падающий на нее свет. Но вот оптическая иллюзия отступила, и перед Диверием оказался мужчина, облаченный в исключительно черные одеяния. Глаза его сверкали, он радостно, но недобро, улыбался, потирая одной рукой с узловатыми крючковатыми пальцами другую. Нос был острым и длинным, с крючковатым кончиком, нависающим над верхней губой. И первым порывом князя была мысль убраться, как можно дальше, от этого странного и мрачного типа.

— Не торопитесь уходить, князь. — Бархатным и мягким, словно тот же ковер под ногами, голосом начал незнакомец. — Скорее всего, я могу быть вам полезен. — Он подобострастно склонил голову перед Диверием. Уязвленные гордость и честолюбие князя не давали покоя. Драго недоверчиво осматривал неизвестного, подыскивая другие варианты. Других не было. Потому князь внимательнее присмотрелся к мужчине. «Наверняка местный, видимо маг. Может он действительно окажется полезен? Расскажет, как пользоваться этими Библиотеками, или сам найдет нужные мне своды законов?» В конце концов, возможность получить помощь служащего университета даже принесла князю облегчение.

— Кто ты и как ты можешь быть мне полезен? — Выпрямив осанку и подняв подбородок, небрежно бросил Диверий.

«Максимально банальная и примитивная уловка, и всегда работает… Хочешь заполучить кого-то в должники — убеди его что собираешься служить ему.» — Подумал незнакомец в черном, и ответил:

— Меня зовут Юсый, Карилий Юсый, ваша светлость… Я местный волшебник, Маг и сторожила Библиотек с незапамятных времен… — Все это Юсый боголепно бормотал, не понимая головы, при этом тихо ухмыляясь легкости, с которой сегодня он заполучит лакомый кусок. — Библиотеки прислали меня из другого конца читального зала.

— Так значит персональный советник. О такой услуге мне не рассказывали. -Диверий довольно хмыкнул.

Он нашел подтверждение своего недовольства. Библиотеки поддержали его. И еще как! Не просто книгой или запиской — они прислали ему древнего и сильного волшебника. Не надейся, Совет Хранителей! Этому Союзу не бывать!

— Как бы персональный советник… Да. — Мягко вторил ему Юсый. — Что же, выходит, вы ищите способ разорвать Союз Нежности принцессы и этого… — Он мгновение помедлил, выуживая нужные слова из мыслей самого Диверия. — Портового воришки?

Диверий довольно оскалился. Ублажать тщеславие власть имущих — в этом искусстве Юсыю не было равных.

— Да, я считаю этот союз незаконным и хочу получить тому документальное подтверждение. Чтобы его аннулировать и бросить щенка гнить в темнице Кастельбельвера. — Князь подумал, что с удовольствием бы сейчас присел. Наконец, сказалась усталость от долгого путешествия верхом.

Следуя повелению легкого жеста Юсыя, возле стола появилось два кресла, и Диверий, искренне обрадовавшись, устроился в одном из них, жестом приглашая мага занять второе. Тот робко стоял, как бы ожидая разрешения присоединиться к монаршей особе, и радостно его принял. Можно было продолжить разговор.

— Увы, Союз Нежности между принцессой и этим щенком заключен абсолютно законно, на основе редкого Большого Чувства. Их Духи объединены Древними Магиями Долины навсегда. И расторгнуть его, без искреннего желания хотя бы одного из них — невозможно. — Тихо отчеканил маг, и тут же поднял глаза на князя.

От неожиданности Диверий, который счел что все уже решено и остались формальности, опешил. Юсый чувствовал на вкус его пульсирующую злобу, заполняющую пространство вокруг. Он смаковал.

— Что за шутки? Зачем ты мне морочишь голову? Тебя прислали Библиотеки, потому что мне нужна информация!

— Прислали, сообщить что это невозможно. Ни одним законным способом. — Юсый немного подался вперед, и заговорчески продолжил. — Но вполне исполнимо, более-менее незаконным… Я очень сильный Маг, я могу обходить даже некоторые законы Магии, уж тем более — законы териантропов.– Глаза его снова блеснули.

Диверий не был глупцом. Он прекрасно понимал, что за этим следует.

— И какова твоя цена? — Сразу перейти к делу было проще для всех. Князь не любил долго растягивать и расшаркиваться, тем более с такими лизоблюдами.

— Я могу наделить Вас сверхмощными способностями и знаниями, необходимыми для совершения желанного. Вам, всего-то, надо согласиться принять в себя Темную Сущность. — Юсый постарался звучать максимально буднично, но голос предательски дрогнул: заполучить носителем Драго — это было бы потрясающим успехом.

Но Диверий категорически замотал головой, даже выставив вперед руку.

— Ну уж нет, никого в меня подселять не надо. На подобное я никогда не соглашусь. Я не очень силен в магии и никогда не хотел быть. Мне, ни ваши умения, ни ваши знания не интересны. Я — государственный служащий, практичный политик. Мне нужно, чтобы у Стола Правления были великие умы, а не великие, но непонятные и неконтролируемые, силы.

Юсый от досады даже клацнул зубами, как акула, вслед ускользнувшей из-под самого носа, добыче. С минуту он сидел молча, сосредоточенно размышляя, сгорбившись и погрузившись в себя. Но потом, снова просиял лебезящей улыбкой.

— Я могу выполнить всю работу сам, конечно… И к Столу Правления придете Вы — великий ум, которого заслуживает Долина. Но закон Магов гласит, что каждый труд должен быть оплачен соразмерно. А это Много, Много труда… — Он снова помедлил.

— Называй свою цену! -Рявкнул, готовый уже почти на все, Диверий.

На столе, повинуясь следующему жесту Юсыя, появилась чернильница, ручка с серебряным пером и плотный пергамент, поеденный по краю временем и книжными червями.

— Извольте: максимально базовый договор… — Маг взял пергамент, испещренный сотнями строк, выполненных мелкими и витиеватыми буквами. Крупно значились имена и титулы князя и Юсыя, а также слова «успешное выполнение задания магом, максимально длительный срок, добровольное согласие обеих сторон»… Там и тут, тыкая желтым когтем в текст, Юсый старательно бегло и максимально невнятно пояснил: — Согласно оному контракту, я занимаюсь Вашим вопросом и, исключительно взамен на его успешное решение в кратчайшие допустимые сроки, Вы становитесь моим покровителем, вследствие чего, на свое усмотрение, способствуете мне в возникающих трудностях, или помогаете по мере поступления от меня незначительных просьб…

Диверий подписал бы сейчас что угодно. Мысль о безродном супруге принцессы, готовящемся ступить к Столу Правления, распирала его изнутри, накаляя внутренности и мозг только ненавистью и отупляющей злостью. Он взял серебряное перо, но чернильница оказалась пуста. Князь раздраженно глянул на Юсыя.

— Простите, формальности. Тут все по классике… Извольте. — Маг поместил указательный палец князя на маленький шип, выступающий из ручки, укол — и по тонкому желобу кровь Диверия заструилась в перо, неаккуратно капнув на пергамент. — Вот тут. — Все тем же желтым корявым когтем, Юсый указал, где ставить подпись. Диверий небрежно махнул пером росчерк. Тонкие линии занялись голубым пламенем, стоило ему закончить. Юсый улыбнулся, больше не лебезяще, но хищно и триумфально.

— Да будет так. — Он вдруг вырос, сделался страшным, крючковатым, угловатым. Воровато оглянувшись, Юсый, длинными пальцами свернул контракт в трубочку, и быстрым движением спрятал в складках своего темного балахона, больше похожего на огромные сложенные черные крылья.

— До встречи! — Выкрикнул Маг и исчез, сопровождаемый холодным раскатистым хохотом. Диверий вжался в кресло. К своему стыду, он испугался до колких мурашек, совершенно обычным, мальчишечьим, образом. Придя в себя, князь поторопился прочь из странного места. Никогда не нравились ему ни Магии, ни расположенные к ним териантропы! Но, в целом, он решил, что все сложилось хорошо.

****

На обратном пути, Диверий не ощущал себя настолько довольным, как накануне. И даже, не столько оттого, что заключил сомнительный контракт, подписав его кровью. Большей частью, его досада была вызвана тем, что весь этот Маг Карилий Юсый, и все его поведение, и сам вид его, не оставляли серьезного впечатления. Князь, так долго сам себя разубеждал в деловитости Юсыя, что вконец перестал верить, совершенно искренне решив, что это был какой-то глупый розыгрыш, проявление местного, специфического, чувства юмора обитателей Фрикайленда.

Неожиданно, резко прервав размышления наездника, Шторм шарахнулся и встал на дыбы, пронзительно заржав. Диверий чудом удержался в седле. Чем-то, до невозможного сильно напуганный жеребец, рванул с места ускоряющимся галопом. Все попытки князя успокоить лошадь терпели крах. Шторм, совершенно не слушал его, не слышал, не чувствовал его команд, подаваемых голосом и жестами. Казалось, он бежал от самой смерти. Но на деле, вышло, наоборот, — Шторм несся прямо в ее объятия. Ветки деревьев хлестали лицо князя, царапая и ослепляя, дороги было не разобрать, коня не направить и не усмирить. Вдалеке, на тропе, прямо на их пути, показался силуэт. Сумасшедшим галопом, невидящий ничего перед собой, совершенно ошалелый скакун, стремительно приближался к этой фигуре. Князь что есть сил закричал:

— Посторонись! В сторону!!

Но силуэт только четче проступал по мере приближения. Стояла женщина. Стояла совершенно неподвижно. Столкновения было не избежать. Диверий ничего не мог поделать. Он крепче стиснул в руках узду, пригнулся поближе к холке своего любимого скакуна, и зажмурился.

Издав дикий, почти териантроповский вопль, живное снова вскинулось на дыбы, резко затормозив прямо перед стоящей на тропе женщиной, и пало ниц. Без духа. Бедного Шторма ужалила черная гадюка. Змея, невероятно редкая в Долине, обладающая смертоносным ядом. Он сначала испугался боли от самого укуса, а потом, от его скорого бега, яд втрое быстрее распространился по крови, и умертвил его.

Но на этом неприятности только начинались. Падая, великолепный, вороной, и уже бездыханный, верный друг князя, придавил своего владельца. Массивная туша скакуна, верой и правдой служившего ему столь долгие хиты, раздробила правое бедро потомственного Драго. Боль была невыносимая. Остановившая Шторма женщина, в длинном плаще, песочном на вид и на ощупь, двинулась в его сторону. Вокруг, все еще, столбом стояла пыль, поднятая копытами жеребца. От боли в бедре кружилась голова. «Товоконий и придворные наверняка будут меня искать», — промелькнула мысль… Самому из-под мертвой лошади было никак не выбраться… «Кто это? «… Она откинула капюшон и обратила к князю пару сияющих фиалковых глаз, согретых закатным солнцем и улыбкой. Золотые кудри падали на лицо молодой женщины, и игравшие в них лучи садящегося солнца, придавали образу неземное сияние.

— Не волнуйся, я помогу тебе… — тихо произнесла она, стараясь столкнуть тушу мертвого жеребца. Сил ей явно не доставало. Она склонилась над пребывающим в шоке Диверием. Он пытался высвободится, нервно дергаясь из стороны в сторону, подвывая от боли и бессилия. В этом состоянии, он ни за что не смог бы обернуться. Ее горячая, немного влажная ладонь, погладила лоб. Она взяла его лицо в руки, ловя мечущийся взгляд.– Успокойся, князь. Смотри на меня, смотри на меня. Вот так. Слушай мой голос. Я помогу тебе. Только успокойся. — Диверий послушно прекратил метания, все еще подвывая и постанывая. Женщина достала пузырек, с ярко-алой жидкостью, из нагрудного кармана. — Выпей. — Откупорив, она поднесла пузырек к губам князя, перемазанным пылью и запекшейся кровью. Резкий незнакомый запах заставил его сначала отвернуться. Диверий был почти в бреду от боли. — Пей! — Повелительно скомандовала женщина, и он открыл рот. Влитая жидкость мгновенно одурманила князя, боль сразу начала отдаляться и затихать. Затягиваемый туманом зелья Диверий, видел, как женщина взвилась ввысь и, подняв за собой маленький песчаный вихрь, приземлилась перед ним на мягкие лапы, обернувшись большой Песчаной Львицей. Шерсть золотилась на свету закатной зари. Диверий искренне восхитился грацией Львицы, не в силах отвести завороженный взгляд. Она оттащила в сторону мертвого Шторма, бережно взяла князя за шиворот кожаной куртки, и осторожно забросила на свою широкую спину. От Львицы пахло теплым золотистым песком и совсем тонко — шалфеем. Диверию показалось, что боль в ноге прошла полностью — на самом деле она просто вышла за пределы доступных териантропу чувств. Еще мгновение он блаженно вдыхал тепло своей спасительницы, прежде чем сознание окончательно покинуло его.

Ее небольшая хижина примостилась у самого края деревеньки Львостаи. Диверий открыл глаза, словно в середине крепкого сна, до конца не просыпаясь. Внутри хижины было очень уютно и опрятно. Пахло фиалками.

— Я живу одна, — подтвердила догадки Диверия женщина, протягивая ему чашу, с настоем из целебных травеньев.– Меня зовут Неония. Я Пророчица и Целебница Львостаи, на востоке от Цкенода. Рада приветствовать великого князя Диверия, приемного сына правителя Товокония, в наших краях. — Согласно этикету, следовало склонить голову, но Львица ограничилась легким кивком.

— Откуда ты узнала кто я? — Удивился Диверий, нашаривая губами край чаши. Чистый вкус терпкого напитка, ни грязи, ни крови — она умыла его лицо, и обтерла тело. Сонный дурман постепенно рассеивался, а с ним и действие обезболивающего зелья. Поврежденное бедро остро напомнило о себе. Сколько же он проспал? Князь осмотрелся: Неония переодела его в свежую длинную рубаху, туго перевязала ногу, крепко зафиксировав между двумя ровными досками.

— Все просто, всезнание — мой хлеб. Я ждала тебя на той тропе, Диверий. Если бы Шторм и дальше нес тебя — в конце пути ты отпустил бы свой Дух, вместе с бедным твоим конем. Но я решила прервать его бег раньше. У Судьбы было два пути, и она дала мне выбрать наш. — Неония открыто улыбнулась. Что-то манило и опьяняло в этой молодой женщине. А может это травенья снова одурманили Диверия, но ему показалось, что птицы за окном запели в унисон с шумом деревьев, и воздух наполнился сладким малиновым запахом, смешавшись с шалфеем. Нежные пальцы коснулись его щеки: — Я вылечу твое бедро, князь. И подарю тебе сына… — Тихо сказала Неония. — Таков наш путь. — Сладкие уста ее примкнули к его жестким, обветренным и потрескавшимся, губам. И боль снова отступила.

****

Товоконий не искал Диверия. Он прогнал его, и решил, что князь послушался. Впервые за все время. Правителя огорчала размолвка с князем, ведь Диверий был ему как сын. Но своими угрозами он пересек последнюю границу, и Товоконий никак не мог этого простить. С другой стороны: радостные хлопоты вокруг коронации дочери и ее избранника, необъятное счастье влюбленных — все это наполнило дворец особой атмосферой счастья, и полностью вытеснило Диверия из мыслей Товокония. Никто о нем не вспоминал.

Если бы Диверий думал об этом, он наверняка очень бы расстроился. Злился бы снова. Бесился. Жаждал мести, ощущал себя преданным. Но он, в свою очередь, не думал ни о дворце, ни об Измульдине, ни о Товоконии… Для князя, жизнь стала легка и хороша. Звеняще золотистая, кружевная, как волосы Неонии. Теплая и ягодная, как ее кожа, и сверкающая самоцветом, как ее фиалковые глаза. Он понял, что никогда не было у него Большого Чувства к принцессе. Это было просто увлечение, желание заполучить и обладать. Собственничать. Неонию князь искренне Вознежил. С ней хотелось делить счастье, которым она же его и наполнила. Он больше не испытывал привычного страха: не соответствовать высокому чину или не оправдать ожиданий, не чувствовал зависти, признавая более умелых и успешных, искренне ими восхищаясь.

Неония не рассказывала никому о своем жильце, в деревне знали только о том, что она лечит кому-то очень тяжелый перелом. Князь долго не мог даже встать, но время шло, и нога срослась. Львица заставляла его делать упражнения. Постепенно, от первых движений полных боли и отчаяния, Диверий снова продвинулся к возможности ходить. Вначале с костылями, затем с тростью. Трости было суждено остаться с ним навсегда. Но даже встав на ноги, князь продолжал оставаться в стороне от других териантропов. Его вполне устраивало уединение с Неонией. Они прогуливались по Чащному Лесу, как ему думалось — только вдвоем. Но тем временем, новая жизнь уже теплилась под сердцем пророчицы львостаи. Другие жители деревни так и не узнали никогда, кого лечила Неония. Гордые львы с уважением относились к личным границам любого живного.

Диверий не только обрел взаимное Большое Чувство с Неонией, но пришел к гармонии с самим собой. Негласно, они с Неонией вступили в Союз Нежности и прижили детеныша, которому львица даровала свет в начале Зеленого Времени.

Втроем, они были совершенно счастливы.

И только иногда, князь вспоминал о заключенном контракте. Он знал, что в Цкеноде все готово к коронации, которую назначили на середину Листьепадного месяца. И новости о том, что Измульдина уже на крайних сроках беременности, тоже достигли его. Такая общая счастливая картина жизни во дворце, полностью уверяла его, что контракт и Юсый были всего лишь глупой шуткой. Розыгрышем. «Древние Магии Долины не откликнулись на мой зов, а Юсый, всего лишь, решил воспользоваться моим жалким положением, чтобы позабавиться, да потом рассказывать о глупости и наивности князя, и веселить компанию таких же странных магов, скучающих в стенах университета, над своими бесконечными учебниками и магическими упражнениями, никому не нужными в долине в наше время. Шутка чтобы развлекать никому не нужных магов…»

Жизнь была наполнена самыми яркими и сочными красками, самой трогательной нежностью и домашним уютом, которых раньше Диверий даже представить себе не мог. Пока в один день все не изменилось.

С утра Неония отправилась в Цкенод, посмотреть на Коронацию новых правителей, да заодно сдать в лавку травяные настои и сухие смеси трав, изготовленные ею. Князь наотрез отказался лететь и остался дома присматривать за сыном. Детеныш был невероятным счастьем: очень смышленый, сказочно красивый, розовощекий пухлый улыбчивый карапуз. Диверий поминутно целовал его в макушку, покрытую золотым курчавым пушком. Борода князя щекотала карапузу ухо. Малыш отзывался звонким смехом и тянул к отцу ручки, стараясь ухватить кончик черной щекотной бороды. Неонии не было до глубокой ночи. Когда малыш уже тихо сопел в кроватке, под мерный шум сильного ливня, Львица появилась в проеме двери, резко распахнутой настежь. Глаза ее были красные от слез, грудь в промокшем насквозь лифе, часто вздымалась, в запутанных волосах, с которых струйками стекала дождевая вода, застряли тонкие веточки и мокрые осенние листья. Неония бежала сквозь Лес, срезая дорогу самым коротким путем. Диверий бросился к Вознеженной с покрывалом, забыв про трость:

— Что произошло, Душа Моя? Моя нежная, ты же вся дрожишь! Сейчас, сейчас. — Он усадил ее за стол, укутав в покрывало, захлопнул дверь, поставил чайник. Неония только наблюдала за ним, совершенно не замечая своей дрожи. Ее глубокие фиалковые глаза были наполнены грустью до краев. Но она уже взяла себя в руки, и не дала бы больше никогда выхода этой грусти, в виде слез.

— Новый правитель Долины, супруг принцессы… Он исчез… Его не видели уже много дней, но скрывали ото всех… И все еще скрывают. Ведь должна была быть коронация, а его нет… Принцесса болела и не вставала с момента его пропажи. — Неония наконец выдохнула, собралась. Князь обернулся и молча ожидал продолжения. Под ложечкой засосало. Было ощущение, что его все-таки догнали и поймали. Как ни старался он убежать. Ощущение затравленности. Грусть из глаз Вознеженной перетекла в его собственные лимонные глаза. Он смотрел на Неонию, и вертикальные зрачки медленно расширялись: «Как же она прекрасна…» — С грустным восхищением, подумал Диверий. Она встала, сбросила покрывало, и быстро начала снимать липнущую к телу, совершенно мокрую, одежду: расшнуровала корсет, юбки, стянула рубашку, подштанники — и осталась стоять совсем обнаженная посреди светлой, такая бледная, почти прозрачная. Князь заключил ее в своих объятиях и долго, мучительно нежно целовал, не отпуская…

— Я была в лавке травницы Лирии, когда туда вбежала придворная знахарка. Я знаю ее много хит, и обрадовалась нашей встрече. Она тоже, но совсем по другой причине. Она позвала меня с собой, во дворец, и оказалась права — лишняя пара умеющих рук там не помешала… Но изменить ничего было нельзя… — Неония лежала, тесно прижавшись к Вознеженному. Даже воспоминание о пережитом, все еще заставляло ее вздрагивать. Смотреть в глаза Диверию, рассказывая это, было бы вообще невыносимо. Потому, она старательно прятала лицо у него на груди и плече, и испуганным шепотом продолжала свою историю. — Вознеженный принцессы пропал, и Товоконий решил, что он струсил, испугался ответственности правления, и бросил его дочь. Как есть, почти готовую даровать свет их детенышу. Накануне коронации. Унизил, бросил, предал… Бедняжка Измульдина… Она до последнего вздоха верила, что это не так… Она знала.

— До последнего вздоха?? — В ужасе переспросил Диверий, удивляясь чужому сиплому голосу, который услышал. Сердце бешено билось. Он сделал ужасную вещь! Он натворил что-то по-настоящему ужасное и совершенно необратимое!

— Сегодня утром, Товоконий пришел в покои принцессы, желая убедить ее позабыть прохвоста, и принять Коронацию самой. А со временем избрать другого Супруга. Они повздорили, очень крепко повздорили, и детеныш не выдержал такого напряжения. Столько злости, боли и отчаяния вокруг… Схватки начались на десять недель раньше срока! Но детеныш родился без Духа… Измульдина была безутешна… Когда знахарка привела меня — принцесса еще была жива… — Неония снова прервалась, переводя дух и прячась от ужасных событий на груди Вознеженного. Она понимала, что это последняя ее возможность вдыхать его аромат. Стараясь максимально детально его запомнить — миндаль, мед и лимон… Свежий и сладковатый запах ее Вознеженного… Она вдохнула глубоко-глубоко, ее следующие слова навсегда поставили точку в их чудесной идеальной совместной жизни. — Измульдина умерла в полночь, рыдая, взывая к Вознеженному, которого так и не было рядом… Умоляя принести ей ее детеныша… А следом за ней, сразу, как только сообщили о смерти дочери и внука, отпустил дух Товоконий. Сердце не выдержало. Дух просто вырвался из него, диким последним воплем. До сих пор слышу его… Весь дворец дрогнул, свечи потухли в каждой зале… Пробрало таким холодом, что мне показалось, в этой полуночной тишине кто-то громко расхохотался… Чего только нервы не сделают…

Последнее мгновение их общего тепла неумолимо утекло. Вернуть ничего было уже нельзя. Остались только воспоминания. И детеныш, тихо всхлипнувший во сне, словно захлебнувший густой грусти, наполнившей комнату. Пламя в очаге весело и беззаботно потрескивало и плясало, облизывая толстые поленья. Диверий сел, нежно погладив макушку Неонии напоследок. Его лицо застыло в жесткой, ничего не выражающей, маске. Внутри разгоралась ненависть. Ненависть к себе. Что он натворил! Пора была обсудить план, будущее. Исходя из того, как сложилась Судьба теперь. Он рассказал Неонии о том, как заключил сделку с Юсыем. Но львица не зря была пророчицей львостаи:

— Не многое из этого является новостью для меня. Но я ценю твою откровенность. — Ответила она на его признание.

— Наш сын — прямой наследник Стола Правления, Неония! Идем со мной в замок — и мы заступим на престол и будем править Долиной — Он начал, но заранее знал ее ответ.

— Диверий, я вознежила тебя, и отдала тебе свой Дух. Я подарила свет нашему детенышу … — Тепло пропало из голоса Неонии, теперь уже навсегда, в нем звучала холодная сталь. — Но за Свои ошибки ты будешь расплачиваться Сам. Наше дитя взойдет к Столу Правления, когда придет момент. Когда он будет достаточно силен, чтоб отстоять свои права и свое Королевство. Он придет к тебе в день своего восемнадцатихития, закончив положенное после Донития обучение. Он окрепнет, получит свои дары от Натуры и все необходимые навыки от Учителя, а также, защиту самого сильного мага в Мире териантропов… И только потом придет. Возможно, с ним приду и я. Если ты раскаешься в своем проступке и искупишь его. Сейчас же, стоит нам открыться — и те силы, с которыми связала тебя твоя глупость, испепелят наше дитя одним только взглядом… Прошу, — холодно говорила Неония, — забудь о нас. Держи то, что было, в тайне. Сам расплатись за Свои ошибки, Диверий… Твой сын сможет все изменить для Долины. Но никто уже не сможет ничего изменить для Тебя… — Две золотые слезинки скатились по щекам Неонии с этими словами. — Прощай, Вознеженный мой. Судьба даровала нам так мало времени. Но я была счастлива делить с тобою каждый миг…

— Но как ты собираешься скрывать его? Вертикальные зрачки, если не сразу выдадут в нем Драго, то как минимум, будут бесконечно вызывать вопросы у всех, кто с ним столкнется.

— Отчего им выдавать в нем Драго?? Ты, верно, позабыл, что из всех кланов, такие глаза присущи еще одному, не только Драго. Да и териантропы в львостае, никогда не станут лезть с расспросами. Тем более ко мне. Я найду способ растить нашего детеныша в безопасности и радости, Вознеженный. Но ты должен обещать, что позабудешь о нас… Иначе, даже из твоих мыслей недруги смогут выудить наши образы, и тогда жизнь твоего сына будет так же коротка, как жизнь дитя Измульдины… Его постигнет та же участь, что и бедняжку принцессу. Не рискуй им. Забудь нас.

Поклявшись Неонии хранить их Союз и дитя в тайне, нежно поцеловав напоследок свою семью, Диверий обернулся драконом и полетел в сторону Цкенода, в замок. Неония стояла в дверях, долго наблюдая за тем, как блеск молнии освещал его лимонно-желтую чешую и мерное движение мощных крыльев. Потом только его силуэт. Потом далекая точка потерялась в миллиарде таких же точек — дождевых капель, и Неония затворила дверь.

****

Возвращение Диверия обрадовало и успокоило паникующих чиновников и Хранителей. Грусть, отчаяние и ужас от произошедшей трагедии, долго витали по всей Долине. Жители пребывали в глубоком трауре на протяжении целого хита. Совет принял единогласное решение — Диверий был единственным Драго и единственным наследником Стола Правления. После необходимого траура, был назначен день Коронации Диверия.

Тронная зала была скромно убрана для коронации, Диверий сам так распорядился. Он не хотел делать большого празднества, хоть Совет единогласно решил, что для поднятия общего Духа долины, чтобы помочь народу забыть горе и начать новую жизнь, териантропов следует взбодрить пиром и балом. Пир Диверий разрешил. Бал тоже. Но организовал все максимально скромно.

С момента последней ночи рядом с Неонией и сыном, линии для Диверия стали нечеткими, и картина мира оказалась навсегда поддета алым, подточена гнилью. Даже пахло гнилью. Каждый шаг к трону, во главе Стола Правления, каждое слово пафосной речи, встречавшего его Совета, каждое «гип-гип ура» на площади, из толпы, которую новому правителю следовало приветствовать… Каждое мгновение этого дня, острым осколком с неровными краями, врезалось в Диверия, причиняя настоящую физическую боль.

— Да здравствует Король Диверий! Призванный служить своему народу верой и правдой! Да здравствует Драго! — скандировала толпа териантропов. Они повторяли эти слова в трактирах и на улицах, передавали от детей к старикам, и верили, что беда позади.

Бесконечное чувство вины, неизбежная ответственность за случившееся… За смерть его близких, их смерть в муках, с переполненным болью сердцем и Духом — Вот чем была для Диверия эта корона. Он совсем не хотел ее. Не такой ценой.

Он не мог уйти в покои раньше, чем бал завершится, и только когда звуки затихли и дворец показался пустым, Диверий оказался в спальне. Сам. Похудевший, осунувшийся, словно привидение, тихо брел он к кровати, на которой раньше спал его названный отец… Одежда висела на нем так, что казалось внутри рубашки никого нет. Руки дрожали. Он знал, но все еще надеялся… Стоило взяться за покрывало на постели, как сзади раздался знакомый холодный хриплый хохот.

Правитель Диверий обернулся. У камина стоял черный большой угловатый Маг.

— Юсый… — одними губами прошептал Диверий. Самое страшное сбылось. Это все было по-настоящему. И это была его вина. Только его вина.

— Рад, что ты меня помнишь. — Развязно кивнул Юсый. Он подошел к полке с графинами, и налил себе янтарный еловый сок в тонкий хрустальный бокал. Слегка поясничная, Маг приподнял бокал, провозглашая тост: — Да здравствует король Диверий, обязанный служить Мне верой и правдой.

Глава 2

Лакония лежала совершенно обессилевшая. Сознание то и дело покидало ее, и женщина погружалась в короткий беспокойный сон, в котором заново переживала обрывки предыдущих нескольких часов мучений. Вдруг приходя в себя, она лихорадочно обшаривала взглядом, освещаемую вспышками молний, комнату, ощупывая руками покрывало, в поисках чего-то, или кого-то. Снова убеждаясь, что она совершенно одна, Лакония отчаянно вздыхала — сил не было даже на стон. Она так хотела крикнуть, позвать, спросить. Детеныш? Нигде нет детеныша… Острота страшного предчувствия выбивала почву из-под ног сознания Лаконии, и от страха, она опять впадала в беспокойный сон…

Ей виделось, как над ней склоняется знакомое лицо, и Вознеженный ласково приговаривает: «Ты молодец, ты умница… Еще немножко… Я рядом». Его теплая родная ладонь вытирает испарину со лба стонущей жены. У изножья постели возится деревенская повивальная Жапка, низкорослая, с выпученным глазами и зеленоватой кожей, она ворчит себе под нос что-то о слабом Духе Лаконии, о глупости Мудрого Лиса, который позволил жене снова пытаться даровать свет детенышу… Но во всех этих обрывках воспоминаний нет самого важного: Лакония не слышит крика. Такого желанного крика нового живого существа… И тот же страх, что погружал ее в беспамятство, вырывал ее оттуда, стоило мелькнуть этим мыслям.

Минуты ожидания казались часами, часы длились как дни. Самое невыносимое было просто вот так лежать, одной, в полутемной комнате, зловеще вспыхивающей светом молнии.

Шум листьепадного ливня за окном становился невыносимым. Раскатистый гром пропитывал Лаконию ужасом. Комната наполнилась странными запахами и тенями, в глазах рябило. Потолок начал вращаться, сначала медленно, постепенно ускоряясь. Она почувствовала, что близится конец… Она только и успела позволить себе подумать: «Мне так и не показали мою малютку… Даже если детеныш отпустил Дух, они должны, должны были дать мне его подержать!..»

Из груди женщины вырвался вопль отчаяния. Слезы, так долго сдерживаемые слезы, хлынули горьким потоком, стоило ей все же подпустить к себе эту ужасную мысль… Горечь вселенской утраты навалилась на нее и начала душить. На полминуты дыхание сперло… и выдох вырвался громкими грудными рыданиями…. Сквозь свои всхлипы и вой, Лакония услышала торопливые шаги за дверью… Распахнув ее настежь, в спальню вбежал Мудрый Лис. Ее Вознеженный, ее спасение! Мгновенно, он осветил всю комнату, все почерневшее от горя нутро рыдающей женщины, разогнал тени и страхи: в одной руке Мудрый Лис держал ночник, ярко пылающий огоньком, другой же рукой трепетно прижимал к груди крохотный кряхтящий сверток!

Готовый уже было отлететь, Дух Лаконии возликовал, и крепко вцепился в тело, насыщая ее смыслом и желанием жить.

— Лакония, смотри какая радость! Ты смогла, Ты справилась!.. Малышке немного нездоровилось, даже Жапка не смогла ей помочь, но потом в моих руках произошло чудо, детеныш отогрелся и обрел свой Дух! Лакония, смотри сюда, милая… Это наша Дочь! Малакиния. — Он осторожно вложил сверток в руки Вознеженной жены, и сами Магии Натуры в тот же миг, произвели поразительную перемену в ней. Еще мгновение назад она была на грани. Но взяв в руки теплый комочек, с копошащейся малышкой внутри, Лакония обрела краски в лице, и силу в мышцах. Хранитель видел — Дух ее постепенно становился крепче.

— Малакиния, — эхом повторила Лакония, — Наша умница. — Радостно прошептала она, старательно концентрируя взгляд на личике детеныша.

«Уже завтра маленькая Малакиния будет пахнуть только мамой и молоком. Главное — это счастье и покой, который мы сможем подарить этому лисенышу… Я навсегда благодарен тебе за спасение моей Вознеженной… Тебе и этому маленькому живному комочку.» — Думал мудрый Хранитель.

Так, в эту ночь, три Духа были отпущены, но два были спасены…

****

Жизнь маленькой Малакинии ничем не отличалась от жизни других лисят в деревне Лисоборотней. Надо заметить, что в целом, териантропы долины радостно поддерживали межродовое общение, и в столице, большом городе с гордым названием Цкенод — жили совершенно смешанным образом. Но все же, деревни и поселения, в большей степени, размежались по видовому родству.

Итак, когда нашей лисе исполнился третий хит, как и все детеныши териантропов, она отправилась в школу. Крепко держа узелок с обедом и письменным принадлежностями одной рукой, другой, так же крепко держа за руку любимую старшую сестру Миланию, Малакиния гордо шла по улице. Успевая по пути показывать язык задиристым грызливым белкам, скачущим следом за ними по верхушкам заборов. Несмотря на завершение сезона сбора урожая, день выдался очень жарким. С раннего утра солнце светило в полную силу, и мухи устроили соревнование по громкожужжательству, проносясь над головами девочек и стараясь выдать максимально громкий жжжжуууужжжж.

— Первый день в школе всегда непростой, — поучала лисенку сестра. — Не вертись за партой, не задирай одноклассников, и не пререкайся с учителями, Малакиния. Не вставай из-за парты и не уходи из класса без спроса, внимательно слушай урок… Ты слышишь меня? — Милания посмотрела на младшую — та увлечено следила за полетом стрекозы, тем не менее, четко следуя за сестрой. — Понятно, — вздохнула Милания.

— Что? — Малакиния, отвлекаясь от стрекозы, посмотрела на сестру. Глаза ее были широко распахнуты, внутри больших зеленых радужек танцевали золотые крапинки. — Я слушаю, правда. «Не уходи без спроса и слушай урок» — повторила она с интонацией сестры, нахмурив брови и потрясая узелком с обедом в воздухе. — Видишь? Стрекоза приглашала меня поиграть, но я сказала, что не могу, что иду в школу, учить уроки.

— Все правильно, нельзя отвлекаться на игры, когда надо учиться. — Похвалила младшую сестру Милания.

Она, все еще, привыкала к способности младшей говорить с живными силой мысли, хотя что же тут удивительного: Малакиния — младшая из рода Хранителя, значит ее способности к Магиям с годами будут расти все больше. Например, их отец, Мудрый Лис — видел Духов, которые не смогли отлететь, после отделения от тела, и предчувствовал смену погоды. Милания не завидовала, она искренне гордились своей семьей и особенно своей маленькой сестричкой. И с нескрываемой гордостью, она вела ее в школу. Будучи старше всего на три хита, Милания радостно и ответственно исполняла обязанности наставницы. Она и выглядела, как настоящая старшая сестра: всегда аккуратно причесанные светло-русые волосы, убранные в длинную косу, внимательные голубые глаза, неустанно следующие за всеми движениями Малакинии, всегда чистая аккуратная одежда и тщательно вымытые шея и уши.

Малакиния же, являла собой идеальное воплощение маленького хаоса, ее копну непослушно-рыжих волос, с серебристо-белыми концами, маме едва удавалось иногда расчесать, и уж совсем никогда — заплести. Всегда умудряющаяся измазаться, запачкаться и что-нибудь из одежды надорвать, хотя бы самую малость. Совсем не намеренно, но стопроцентно гарантированно.

Вот и сегодня за завтраком, на свой новый наряд лиска опрокинула блюдце с малиновым вареньем и залила травным чаем, и теперь Малакиния, довольная, вышагивала в старом платьице сестры. Это было то самое платье, в котором Милания сама когда-то шла в школу впервые. Новый день, новое место, новые открытия. Школа состояла из четырех больших деревянных домов, со скрипучими полами, пыльными углами, шныряющими мимо мышами и большим внутренним двориком для игр, обеденного отдыха и спорта.

Малакиния показалась себе такой маленькой, проходя через большие, грубо отесанные ворота, что невольно съежилась, но теплая ладонь сестры успокаивала. «Нечего тут бояться. “– сказала она себе, и тут сзади раздалось громкое «Ббух!». Ворота захлопнулись с таким громким звуком, что обе девочки подпрыгнули и побежали в дом.

— Пойдем, я покажут тебе класс начинашек. — Старшая деловито шла по знакомому коридору. Малакиния не отставала, но активно вертела головой по сторонам. Хоть смотреть было особо не на что: школа изнутри была еще унылее, чем снаружи: в коридоре царил полумрак, пахло пылью и залежалым хлебом. Из открытых дверей других классов, мимо которых они проходили, врывались яркие полосы солнечного света, в котором кружили пылинки и мошки, и снова наваливался полумрак.

— Зато тут прохладно! — громко сказала сестре Малакиния, радуясь, что смогла найти в этом коридоре что-то хорошее.

Милания улыбнулась:

— Тут да, но ты подожди, когда окажешься в классе. Летом в них жара, а зимой мороз настоящий. Профессора называют это «Закаливанием», а вот ученики считают это издевательством. Но что поделаешь, такие правила. Вот мы и пришли. — Они приблизились к самой дальней комнате в конце коридора, Малакиния на секунду задержалась в тени, и робко ступила на свет, лившийся из дверного проема.

Сначала глаза видели только пятна света, и от них в носу защекотало.

Лисенка поморщилась, крепко зажмурилась и чихнула.

— Доброе утро, Милания. Здравствуй, Малакиния, добро пожаловать в твой новый коллектив. — Мелодично прозвучал новый, незнакомый, но приятный, голос. Глаза привыкли к свету и лисенка увидела тонколицую высокую красавицу в сером длинном платье. — Меня зовут профессорка Трысь, я воспитательница вашего класса.

Малакиния представляла свою профессорку низенькой, старенькой и кругленькой, такой, какой ее описывала Милания. И только сейчас поняла, что описывала-то сестра свою воспитательницу. А классы у них разные.

— Очень приятно познакомиться, — малышка вспомнила чему её учила мама. — Я Малакиния, младшая из рода Хранителей. Хорошего вам дня.

Профессорка расплылась в тонкой искренней улыбке.

— Какая ты воспитания девочка. Это хорошо. Проходи же, и найди себе место по душе. А ты, Милания, можешь идти в свой класс, спасибо за помощь.

Малакиния резко обернулась и крепко обняла сестру, не сдержав нахлынувших чувств. Но тут же отпустила ее, и как ни в чем не бывало прошла по рядам парт, в поисках свободного места. Оказалось, свободно только одно, в самом конце левого ряда, зато у окошка.

— Задавака, — буркнул какой-то мальчишка ей вслед.

«Наверное, не следовало представляться Младшей из рода Хранителей, все и так это знают… Просто я растерялась…» — Малакиния сделала вид, что не услышала обидного слова, и села за парту. Все же, она смутилась и постеснялась осмотреть остальных детей и классную комнату, вместо этого она начала торопливо доставать и раскладывать письменные принадлежности.

Впопыхах, лиска дернула зацепившуюся за ткань тетрадь, и следом за ней, из узелка вылетел выскользнувший из бумаги бутерброд. Сделав живописную дугу в воздухе, он с громким шлепком шмякнулся на парту, только что обозвавшего ее мальчугана, прямо в его открытую новенькую тетрадь, создав огромную кляксу из малинового варенья и масла. Лицо мальчишки исказили попеременно шок, испуг, удивление, и, наконец, злость. Он повернулся к Малакинии, красный до корней волос. Весь класс залился громким хохотом. Прыснула даже профессорка Трысь. Малакиния же, так и застыла с тетрадью в руке и узелком на коленях.

— Прости, я случайно. Я очень неуклюжая. Я честно-причестно, я не нарочно. — Она искренне извинялась, но мальчишку это не волновало.

— Вы видели?! — Завопил он. — Вы все видели! Она злюка! Такое случайно не может случиться, он три парты пролетел! Она специально запустила в меня бутербродом! И это младшая из рода Хранителя!!!! Пффпфпфпфрр! — От негодования, мальчик даже зафыркал. Класс все еще смеялся, и имитировал звук шмякающегося бутерброда.

Видя негативную природу Духа этого мальчугана, Малакиния больше не извинялась, ей и жалко не было ни его, ни его тетрадку. А вот бутерброд, бутерброд было очень жалко. Подумав, что теперь она осталась без обеда, лисенка едва сдержала слезы, мгновенно наполнившие глаза. Подбородок задрожал, и она вздернула его повыше — может так никто не увидит. Но с голосом совладать не вышло, и он предательски дрогнул, выдавая плаксивые нотки:

— Хочешь, просто возьми мою тетрадь взамен, и забудем об этом. — Лиске показалось это правильным и мудрым решением в сложившейся ситуации.

— Что ж, это будет справедливо. Итак, обменяйтесь тетрадями и начнем урок. — Мягко подытожила, молчавшая ранее профессорка Трысь.

Малакиния гордо протянула свою тетрадь подошедшему мальчишке, и грустно уставилась на лежащие теперь на ее парте бутерброд и чужую тетрадь. Она подняла хлеб: большая часть вкусной намазки из сливочного масла и маминого варенья осталась на бумаге. Кое-как вымазав ее хлебом, она отправила его обратно в сверток, в узелок, ко второму кусочку, который так загадочно дал ускользнуть своему братцу. Потом слизала остатки варенья с листа, ибо сочла ужасным кощунством выбросить хоть капельку маминого варенья. Сладкий вкус малины, которую мама так умело консервировала, немного отдавал древесными стружками, но, в целом, был неплох, и настроение у лисенки улучшилось. Она вырвала испорченный листок, и перед ней оказалась чистая тетрадь. Мальчишка повернулся торжествующе ухмыляясь. Малакиния показала ему язык. Урок начался.

****

— Скорее, Милания, мы еще успеем застать папу и пойти с ним!

Ускоряя шаг, и подпрыгивая от нетерпения, маленькая Малакиния торопила сестру на пути домой. Ей очень хотелось успеть погулять с Мудрым Лисом в Чащном Лесу, во время его вечернего обхода, прежде чем отправиться спать.

Вечерний обход Хранителем, примыкающей к территории поселения, части Чащного Леса, был давней традицией. Она взяла начало, как необходимый дозор, в те времена, когда по Долине бродили страшные Вовколаки — жестокие ликантропы, чей Дух Волка был вне контроля, и находился целиком во власти Ярости. Когда-то давно, Темный Маг привел ликантропов в Долину из Другого Мира. В те жуткие времена, вокруг поселений устраивали круглосуточный дозор, чтобы уберечь жителей от опасности внезапного нападения ликантропа. С тех пор прошло много времен, и уже давным-давно никто не видел вовкулаков: то ли они ушли восвояси, то ли их истребили жители Долины, но традиция вечернего обхода осталась. В деревне Лисоборотней его совершал Хранитель. Мудрый Лис любил прогуляться по Лесу в часы закатного солнца, и часто брал с собой дочерей.

— А знаете, мои маленькие лисятки, ведь дерева растут всю свою долгую жизнь, — рассказывал девочкам Мудрый Лис. — В отличие от живных, которые выросли до своего размера, а потом к старости могут еще и уменьшиться. Дерева сколько живут, столько и растут, потому мы зовем их Растущим, а нас и зверей — Живными…

— Получается, чем больше дерево, тем старше оно? — уточнила внимательно слушающая Милания.

— Все верно. — Отец ласково погладил ее по голове, и они втроем шли дальше. Он так же ласково гладил по шершавой коре дерева, мимо которых они шли, или аккуратно касался зеленой листвы. — А у гнезд грызливых белок всегда есть два выхода, они те еще хитрушки. — Вдруг сообщил Хранитель, возвращаясь из своих размышлений.

— Это чтобы убегать от опасности! — Добавила Малакиния, довольная тем, что сразу поняла в чем хитрость белок.

Она очень любила эти прогулки, очень любила Чащный Лес, в нем пахло хвоей и всегда было прохладно в тени раскидистых дерев.

— И все же, в нашей части леса дерева не такие большие, ведь мы берем их, чтобы строить дома. Наверняка в глубине, там дальше, дерева должны быть старше и боооольше… — Рассуждала Милания.

— И мудрее, — Лис улыбнулся и заговорчески наклонился поближе к дочерям, доверяя им секрет. — Говорят, стохитные тубы вырастают просто огромными, и даже обретают голоса, чтобы пересказывать то, что они успели навидаться и наслушаться за свои хиты. — Он многозначительно поднял брови, и лисицы ахнули от восторга.

— Так значит дерева могут говорить, как живные? — Малакиния искренне воодушевилась этой идеей, — Я хочу расспросить их обо всем — всем! Дерево, расскажи мне, что ты видело? — Тут же обратилась она к тоненькой березке, потянув за веточку, трепещущую на ветру листвой и налитыми сережками. В ответ дерево только осыпало ее маленькими золотистыми семенами.

— Думаю, эта березка еще не обрела своего голоса, малышка. — Мягко рассмеялся Хранитель, — тебе следует обратиться к дереву потолще и пораскидистей.

— Насколько потолще?

— Ну, например, настолько, чтобы вы с Миланией вдвоем не могли его обхватить руками. Такое должно быть достаточно старым… — Хранитель резко обернулся, за его спиной зашелестела трава и хрустнула ветка. Он инстинктивно закрыл девочек собой, из кустов показалась голова оленя, совсем молоденького, с большими черными глазами и худенькими рожками. Он медленно жевал, не отрывая взгляда от Лиса, но смотрел совсем не на него, а сквозь.

— Оу, Малакиния, извинись пожалуйста за нас перед этим чудесным живным, кажется, мы помешали ему ужинать. — Отступая в сторону, попросил Хранитель.

Малакиния послала оленю долгий взгляд в ответ, улыбнулась и кивнула. Олень еще раз осмотрел всех, мотнул головой и скрылся в кустах.

— Ну все, пора домой, ужинать и спать. — Лис взял дочерей за руки.

Малакиния всегда одной рукой держалась за папину ладонь, а второй теребила край широкого рукава его серебристого с голубым парчового халата, и пальчиками обводила выпуклый узор замысловатой вышивки. Она делала так, будучи еще младенцем, засыпая под баюканье Мудрого Лиса в его больших руках. Маленькая Малакиния очень любила этот халат. Мудрый Лис тоже очень любил это халат, и носил его поверх любой одежды все время, если только речь шла не о работе, которая могла его испортить или испачкать.

Ведь этот халат сшила и украсила узорами его Вознеженная Лакония, в то самое время, когда под ее сердцем рос и креп детеныш, рожденный ночью, при свете молний листопадьевого ливня… И этот халат был единственным свидетелем тайны Мудрого Лиса, и хранил ее вместе с ним. Хранитель тайны Хранителя.

За ужином, Малакиния любовалась своими родителями: отец заботливо отрезал лучшие кусочки и складывал в тарелку Вознеженной, внимательно подливал ей чай, умело предупреждая ее просьбы, подавал соус или картошеньку. Он ласково улыбался, глядя на Лаконию, и его бирюзовые глаза светились от переполняющего их обоих Большого Чувства. Лакония всегда старалась коснуться Мудрого Лиса, трепетно брала за руку во время разговора, или, проходя мимо с полотенцем, чтобы вытереть лужу супа возле Малакинии, вдруг целовала Вознеженного в макушку, едва касаясь губами серебряных волос. Звонкий счастливый мамин смех наполнял кухню и сердца домочадцев. Столько хит прошло со дня их знакомства, но Большое Чувство только росло с каждым днем, и все окружающие видели это. А их дочки-лисички, буквально чувствовали действие Магий Большого Чувства своих родителей на себе: весь дом, каждая комната, мебель и посуда, еда и вода впитывали в себя волшебство нежности и заботы, которую проявляли друг к другу Мудрый Лис и Лакония. Свечи горели ярче, пирог был ароматнее, каша была маслянистее и сытнее, песни были мелодичнее, а сны крепче и слаще. Малакиния не могла знать, что такое горе, печаль или потеря. Семья окружала ее такой заботой и теплом, что в своем абсолютном счастье, она и не представляла, что бывает иначе. Любознательная и пытливая лиска, тихонько играя в уголке комнаты деревянными фигурками живных, или делая уроки за письменным столом в светлой, то и дело, украдкой наблюдала за родителями.

Бывало, Лакония стояла у окна, задумчиво глядя в даль, наблюдая за вспышками молний или закатным солнцем. Черты ее круглого лица становились острее, ореховые глаза темнели, брови хмурились, словно она силилась вспомнить что-то, губы из полных, ягодного оттенка, становились тонкой поджатой бледной нитью, и какие-то смутные мысли, вдруг омрачали ее целиком. Мудрый Лис, высокий и сильный, подходил к ней почти бесшумно и крепко обнимал за плечи. Он долго стоял так рядом со своей Вознеженной, стараясь укрыть ее от грусти и сомнений, отгоняя от нее страхи. И Лакония возвращалась: ее лицо светлело, и благодарная улыбка красноречиво показывала, что Мудрый Лис ей помог. Малакиния знала, что точно так же, забравшись на колени к своему большому и теплому папе, укрывшись полой его роскошного халата, можно спастись и от ночных кошмаров, и от пугающих волосатых паучьих лап. Не было ни одной проблемы, которую не смог бы решить ее отец, ни одного чудища, которого он не смог бы прогнать. Хоть лисенка была очень близка со своей старшей сестрой, и сильно любила свою чудесную маму, иногда она все же признавалась себе в том, что больше всех на свете обожает своего отца.

Лисята в деревне собирались небольшими стайками по возрасту, и играли вместе. Совсем маленькие, под присмотром мам или нянек, играли на двух детских площадках, возле рыночной площади, а ребятня постарше, носилась по деревне и забегала в лес. Они лазали по деревам, запугивали ворон и воробьев, собирали дикие ягоды, во время созревания урожая, или катались с пригорков зимой. Когда Милании исполнилось десять хит, родители стали отпускать ее с Малакиний гулять вместе с другими лисятами по Чащному Лесу. День был жаркий, середина лета выдалась засушливой, и все жители деревни Лисоборотней были обеспокоены возможной потерей большой части урожая. С раннего утра, Мудрый Лис уехал в Цкенод, на совет Хранителей. Лакония же, собиралась весь день посвятить подсчетам прибыли и убытков. Она, как раз достала все необходимые записи, и подвинула стол ближе к окну, предварительно протерев его от возможных крошек и пятен, которые повсюду за собой оставляла Малакиния. В дверях появилась Милания. Высокая и тонкая, она была настоящей копией своего отца. Загорелые коленки, едва выглядывали из-под свободных льняных шорт, такая же рубашка с коротким рукавом, была аккуратно подпоясанная шнурком, сплетенным из голубой тесьмы. Это была идеальная для такой погоды, и удобная для игр одежда, пошитая умелыми руками Лаконии. Только шнурок был подарен сестре Малакинией. Волосы Милания собрала в пучок на макушке — не жарко и не мешают. Она держала в руке тряпичную сумку, и собиралась наполнить ее чем-то вкусным для них с сестрой.

— Мами, мы с Малакинией побежим на косую опушку, там сегодня играют в «Нашествие Вовкулаков»! Я буду генералом вовкулачей армии, а Зирон — прекрасным принцем в беде! — Радостно сообщила Милания, проносясь по светлой в кухню. Зироном звали соседского мальчишку, с которым Милания флиртовала этим летом. Лакония многозначительно улыбнулась и пошире открыла глаза.

— Звучит захватывающе! Надеюсь, обойдется без больших потерь, ведь спасать принцев это рискованная задача. Главное, что б оно того стоило. — И придав себе более серьезный вид Лакония добавила, — Я полностью полагаюсь на твои ответственность и инстинкт самосохранения.

— Конечно, мамочка. Мы будем очень осторожны и бдительны, и вернемся домой раньше захода солнца. А что можно взять на перекусик? — Милания озадаченно заглядывала в открытую дверь кладовой.

— Там есть засахаренный ревень, лепешки и компот. Постой, я соберу. — Лакония подошла к дочери. Надо же, та была уже почти одного роста с ней! Но это не помешало маме нежно погладить дочь по щеке, крепко обнять и чмокнуть в нос. Дочка пахла лавандой, солнцем, загаром и играми в спасение принцев.

— Давай сумку, я сейчас сама сложу, чтоб не потек компот. — Забрав пошитую Миланией сумочку, мама скрылась в недрах кладовки.

В это время, громко топоча, по лестнице сбежала семихитная Малакиния. В таких же шортах и рубашке, но без пояска. Один край рубахи был заправлен за пояс шорт, другой вольно болтался, гордо являя миру пятно от варенья в форме четырехлистного клевера.

«На удачу!» — говорила про него Малакиния и хохотала. Волосы, все так же хаотично, обрамляли ее круглощекое румяное личико, усыпанное золотыми веснушками. На солнце эта копна волос полыхала настоящим рыжим пламенем, с неизменно белыми концами. Дети как-то своими дразнилками довели Малакинию до того, что она отрезала добрую половину длинны своих чудесных волос, лишь бы избавиться от странных белых кончиков, но на утро они снова побелели. Лакония и Хранитель считали эту особенность волос Малакинии невероятно красивой и необычной. А Милания, так много и часто мутузила всех, кто дразнил ее сестру, что в итоге дети перестали это делать, и Малакиния наконец приняла себя в этой расцветке.

— Я рассчитываю на твою ответственность и инстинкт самосохранения. — Снова повторила Лакония, протягивая Милании полную вкусностей сумку. Малакиния подбежала и обняла маму за талию, путаясь ногами в ее юбке.

— Мы будем очень осторожны и внимательны, мамочка. — Пообещала рыжехвостка. Распевая песенку, дети вышли из дома, и Лакония осталась в тишине, в просторной пустой светлой. Три больших окна, доходящие от потолка до самого пола, выходили в сад и были распахнуты настежь. Из сада доносилось редкое пение птиц, и приглушенное жужжание пчел и шмелей, трудящихся над цветущими кустами чайной розы и жасмина. В углу светлой лежали игрушки: тряпичные куклы и деревянные фигурки живных. Там же, из подушек, девочки соорудили дом, и очень просили его не разбирать. Вечерами они забирались в него, и читали друг другу книжки, или сочиняли истории. Под стенкой стоял большой мягкий диван, прямо напротив камина. В холодные зимние вечера Лакония любила лежать, поджав ноги, на этом диване и, любуясь пламенем в камине, тихо разговаривать с Мудрым Лисом, положив голову ему на колени. Ее Вознеженный пил крепкий чай, и тихо отвечал, рукою перебирая пряди ее волос, очерчивая линию скул, нежно касаясь мочки уха и скользя пальцами по шее… «Дааа, всякое видывал этот диван…» — Лукаво улыбнувшись, подумала Лакония.

Она все еще продолжала улыбаться, усаживаясь у окна с блокнотом и чернилами. Но стоило ей надеть очки и погрузиться в подсчеты — уже ничто другое не отвлекало ее внимания.

Тем временем, Милания и Малакиния мчались по знакомой тропке на перегонки. На косой опушке дети назначили встречу в десять утра. Планировалось нападение Вовкулаков, спасение принца, заключение перемирия и совместный пир. Зирон предлагал играть в пир, в честь заключения их Союза Нежности, но Милания сразу отвергла эту идею.

— Я не хочу давать ему никаких таких лишних надежд. — Пояснила она свою позицию сестре. Малакиния кивнула, хоть ничего и не поняла.

Сестры шли на косую опушку, бодро напевая свою любимую считалочку:

***

Раз-два-три-четыре —

Сосчитаем дыры в сыре.

Если в сыре много дыр,

Значит, вкусным будет сыр.

Если в нем одна дыра,

Значит, вкусным был вчера.

***

По мере погружения в лес, тропинка становилась все уже, и в некоторых местах, приходилось продираться через сплетающиеся ветви разросшихся кустов. Все же, каким-то чудом, несмотря на активные игры и частые драки, Милании удавалось содержать свои одежду и прическу в идеальном порядке. А вот у Малакинии, уже были пыльные сандалии и ноги, и даже ладони.

После завершения игры и жарких споров об условиях перемирия, подкрепившись, дети подхватили идею Зирона пойти окунуться в прохладные воды реки Ноэвы. От косой опушки до речки было рукой подать. Шум ее потока, не прекращаясь, доносился до слуха ребят. И к полудню солнце палило с такой силой, что устоять от соблазна освежиться прохладной речной водой было невозможно. Милания и Малакиния настороженно следовали за веселой толпой других детей. Все они были постарше. А девочкам родители еще не разрешали приближаться к реке.

— Ну чего вы? — Уговаривал медленно и неуверенно шагающих девочек Зирон, — ну посидите поодаль, а я наберу вам воды в кувшин от компота.

— Ну ладно, только к воде мы не пойдем, а то мама будет ругать. — Авторитетно заявила Малакиния, видя, что Милания смутилась и покраснела.

Девочкам тоже было жарко, потому альтернатива облиться водой из кувшина выглядела заманчивой, и в то же время, не нарушающей запрета родителей.

По мере приближения к реке, дети ускоряли ход, и вот все уже бежали, радостно вопя. Кто-то сбрасывал рубашки, другие прыгали в воду как есть — в одежде. Милания и Малакиния остановились на безопасном на их взгляд расстоянии, и уселись на траву в тени клена. Зирон уже успел трижды прыгнуть в воду и выбраться, он был отличный пловец. Он подбежал к лискам, встряхивая над ними своей мокрой рубахой, и девочки радостно приветствовали этот маленький самодельный дождь.

— Побежали, хоть ножки намочите! — уговаривал он Миланию.

Она украдкой взглянула на сестру.

— Я быстро? Только на мелкоте? — как бы одновременно и извиняясь, и спрашивая разрешения, Милания встала и приняла протянутую руку Зирона. Малакиния провела ее утрированно осуждающим взглядом.

— Ох уж эти подростки. — Насуплено повторила она папину любимую фразочку, скрестив руки на груди.

Милания ступила в воду на мелкоте, держа Зирона за руку, и запрыгала с камушка на камушек, как молодая козочка. Ей было и весело, и приятно. Внимание Зирона льстило, хотелось показать, что она не только хулиганка-драчунья, но и чуткая интересная «уже-почти-девушка». Малакинии стало скучно, во рту совсем пересохло, а в кувшине все еще не было обещанной воды. Она взяла сосуд и направилась к реке, к мелкой части, где начали свою прогулку Милания и Зирон. Они же, постепенно отходили дальше по течению, и вода доходила им уже до колен. Края шорт Милании намокли, но она не замечала, увлеченная флиртом. Зирон то держал ее за руку, то выпрыгивал на берег и делал колесо, все это обильно сдабривая комплиментами ее глазам, волосам, и крепкому удару левой. Малакиния, от скуки и любопытства, набрав в кувшин немного воды, постепенно приближалась к ним.

Все произошло быстро.

Красивый голубой шнурок, сложного плетения из шести тесемок, ослаб в узле и, неожиданно, соскользнул с рубашки Милании, она этого сразу даже не заметила. А вот Малакиния заметила. Она увидела, как поток воды подхватил шнурок и резко побежала, с намерением протянуть руку и схватить его. Милания увидела бегущую Малакинию.

— Шнурочек! — кричала девочка, — лови лови, он уплывет!

Зирон увидел, как хвостик голубой тряпичной змейкой мелькнул между камнями и уплыл в глубокую часть потока. Милания только успела вскрикнуть, мимо нее пронеслась Малакиния и с разбегу прыгнула в воду, следом за шнурком. В ушах шумела вода. Ноэва в этих местах как раз проходила сквозь каменные пороги. Поток воды, с неистовым ускорением, пенясь и бурля, огибал огромные тысячахитные булыжники, гладкие от неустанной шлифовки рекой. Малакиния выныривала, била руками по воде, лихорадочно заглатывая воздух, кричала, и снова уходила под воду. Ее било о камни, свободная рука хаотично моталась, инстинктивно пытаясь за что-либо схватиться. Ее охватил ужас. Обрывки мыслей проносились в голове. Спасите! Что же она сделала? Она не умеет плавать, да и если бы умела — в таком бурном потоке невозможно плыть. Снова воздух. Крик. В рот залилась вода. Малакиния захлебывалась. Она безвольно кружилась, в пенящейся воде бурной реки, уносимая течением все дальше.

Милания и Зирон бежали вдоль берега по-над рекой, которая теперь была бурной и глубокой, но Малакинию этот стремительный поток давно унес далеко вперед. Зирон сдался и в отчаянии упал на колени, хватая руками траву и вырывая с корнем:

— Мы не сможем… Ее уже не найти… Посмотри какое тут течение… И… Камни…

Не обращая на него внимания, Милания продолжила бежать. Он что-то еще кричал ей вслед, но она не слышала. Быстрее, быстрее.

Малакиния быстро выбилась из сил, еще пара таких ударов об камень, и ее Дух готов будет отлететь… и тут чьи-то руки словили девочку, и осторожно подняли наверх, из безостановочно бегущего потока воды. Малакиния схватилась за вытащившего ее руками и ногами, от ужаса, паники и холода, громко колотя зубами. Ребенка била крупная дрожь, она не могла совладать с конечностями. Она крепко вцепилась в одежду спасителя. Спасительницы. Женщина парила над рекой, медленно передвигаясь в сторону берега. Но Малакиния этого не заметила. Вот они оказались на траве, спасительница села, крепко прижимая Малакинию к себе и медленно мерно раскачиваясь. Девочка откашливалась водой и понемногу успокаивалась, приходя в себя от шока. Тело все еще трясло. Спасшая ее была теплой, в сухой одежде. Вот теперь это заинтересовало и отвлекло от собственных переживаний. Невероятно длинные, белые как снег, волосы спасительницы рассыпались вокруг, а исходящий от нее тонкий запах фиалок и сладких пряников, показался Малакинии до боли знакомым, и действовал на лиску умиротворяюще. Дрожь постепенно прошла. Малакиния подняла голову, уже почти погрузившись в сон, и пролепетала:

— Спасибо, прекрасная фея.

Женщина осторожно убрала мокрые пряди волос с лица Малакинии, и устремила на нее взгляд прозрачно-льдистых глаз, с вертикальными зрачками, полный необъятной теплоты. Чувствуя себя в безопасности, Малакиния заснула. В кулачке она сжимала голубой шнурок.

— Какая же ты упертая, — глядя на этот шнурок, улыбаясь, покачала головой женщина с белыми волосами. Она нежно коснулась крепко сжатых вокруг шнурка пальчиков. — Прямо как твой отец.

Милания издалека увидела тело Малакинии, лежащее на берегу реки. Ярким белым пятном оно выделялось на равномерно-зеленой полянке, кое-где скромно украшенной бледно-лиловыми цветками вьюнка. Безвольно лежащая девочка больно резала глаз, еще больнее Миланию пронзила страшная мысль. Она рывком оказалась возле сестры, предполагая худшее… Малакиния же, просто мирно спала, свернувшись клубочком, согревшись и обсохнув на солнышке. В кулаке у нее был зажат злосчастный голубой шнурок. Шнурок, который Малакиния в тайне плела долгие месяцы, и торжественно подарила сестре на десятихитие. Миланиного любимого цвета. Пропади он пропадом!

Шнурок, который чуть не лишил ее сестры.

«Кого ты обманываешь? Ты сама чуть не лишила себя сестры! — Сердито сказала себе Милания. — Завертелась хвостом перед мальчишкой! Ты должна была присматривать за ней! Вам вообще к реке идти было нельзя! Это просто чудо, что она вот так лежит тут! Что она не отпустила Дух от страха, что ее не тряхнуло о камни так, чтоб он отлетел! Это просто Чудо… “ Милания не могла перестать себя корить, будь виноват кто-то другой, его можно было бы отделать как следует и, может быть, стало бы легче. А сама себе тумаков не навешаешь. Тут все сложнее. Злость на себя и неизмеримое чувство вины прожигали в Милании дыру изнутри… Она неотрывно смотрела на сестричку, боясь моргнуть. Та громко сопела. Пережив такой сильный стресс, девочка заснула очень крепко. Наконец, Милания тихо улеглась рядом с ней, обняла ее, и беззвучно заплакала, стараясь не нарушить сон сестры. Она плакала и тихо шептала:

— Прости, прости, прости меня пожалуйста… — До тех пор, пока вымотанная бегом, слезами и переживаниями, сама не забылась глубоким беспокойным сном.

Зирон совладал с паникой и к моменту, когда подоспели другие ребята, утер слезы и взял себя в руки.

— Почему она вообще в воду сиганула? — скрипучим голосом, снова и снова, спрашивал долговязый нескладный мальчуган, в красной длинной майке, доходящей ему до колен.

Никто не знал ответа.

— Да понятно же, просто малявка приревновала старшую сестру к Зирону. — Девочка откинула каштановые волосы и, с видом эксперта по любым вопросам, продолжила. — Просто Малакиния решила на себя обратить внимание сестры и всех присутствующих. Я сколько раз говорила — нечего этой карапузихе с нами таскаться. Вот я оказалась права, от малышни одни проблемы! — Каштанововолосой лисенке оставалось всего два месяца до пятнадцатихития и дня ее Донития, и она уже считала себя очень взрослой.

— Вы представляете, что будет, если младшая из рода Хранителя погибнет? Знаете, что начнется?! Представляете, как нам всем попадет?? — небольшого роста мальчишка хватался за голову, приставая попеременно к каждому с этими вопросами. Маленький паникер переживал за свою шкурку. Зирон тоже очень сильно переживал. И тоже о себе. Он переживал что оказался таким слабохарактерным, что сдал, что упал и начал плакать от страха, а бесстрашная Милания побежала дальше… «Она теперь не то, что заговорить, она смотреть на меня не захочет!» — В отчаянии думал он.

Дети организовались в поисковую группу. Настроенные серьезно, и все же искренне тревожащиеся судьбой Малакинии (просто не так сильно, как о своих судьбах), но уже уверенные в ее трагическом конце. Они шли вдоль реки, напряженно вглядываясь в воду и осматривая прибрежные части суши и валуны, одновременно испытывая и любопытство, и страх перед тем, что могут увидеть.

— Вон они!! — Мальчуган-паникер заметил девочек первым. — Вон на траве!

Сначала все замерли в нерешительности. Зирон первым зашагал в сторону Малакинии и Милании. Крик мальчишки разбудил сестер, они встали и принялись радостно обниматься, не обращая внимания ни на подошедшего Зирона, ни на остальных лисят в стороне. Увидев движение девочек, заробевшие дети осмелели и поторопились следом за Зироном.

Обрадованные тем, что все оказались живы и здоровы, лисята направились по домам. Не сговариваясь, каждый счел очевидным, что будет лучше не рассказывать о происшествии взрослым. В свою очередь Малакиния решила не говорить другим лисятам о спасшей ее таинственной беловолосой фее.

— Мне удалось схватиться за торчащий куст, и я выбралась… — Так она пояснила свое спасение.

Над рекой, в том месте и правда нависал большой ракитовый куст. Упругие побеги молодого растения, под тяжестью зелени и гроздей желтых цветков, склонялись к самой воде, разливая вокруг себя медовый запах и зазывая насекомых. Где-то в глубине куста, у его корней, громко пищали птенцы оляпки, пока оба их родителя, пролетая тут же рядом, ныряли в бурную реку, вылавливая личинок и мальков рыб, на ужин своему потомству. Объяснение удовлетворило всех, кроме Милании. Но она решила не расспрашивать сестру. Она даже не считала, что имеет право. Солнце начало заходить за горизонт, девочки опаздывали домой. Рубаха Малакинии была порвана в тех местах, где зацепилась за камни, но это бы вряд ли вызвало подозрения у мамы. Как и ссадины на коленке, локте и виске. Милания крепко держала Малакинию за руку всю дорогу, и старательно отводила глаза. Ей так много хотелось сказать сестренке. Извиняться, обнимать, обещать никогда больше не оставлять ее одну. Но слова застряли в груди и не могли никак начать свой путь наружу. Чем дольше затягивалось молчание, тем сложнее было начать говорить. Милании казалось, младшая сестра смотрит на нее с обидой и укором. Злосчастный шнурок, она бережно сложила в карман, чтобы с ним ничего больше не приключилось. Малакиния, в свою очередь, думала, что Милания сердится на ее глупый порыв, на то, что она чуть не создала страшную проблему и заставила всех поволноваться, что помешала ее флирту с Зироном. То, что сестра больше не подпоясывалась ее подарком, лиска тоже истолковала по-своему. Она ужасно сильно хотела рассказать сестре про неизвестную загадочную спасительницу. Но боялась заговорить, чувствуя себя страшно виноватой. В итоге домой шли молча.

После происшествия на реке, старшие дети не звали Малакинию присоединяться к их играм. Милания тоже, погруженная в свое чувство вины, предпочитала ее избегать. Поначалу она искала предлоги оставить Малакинию играть в саду возле дома, но со временем привыкла просто уходить к друзьям в Чащный Лес без нее, ничего не объясняя.

Малакиния пробовала извиняться, обещала никогда больше даже с места не двигаться, без разрешения старшей сестры, но это только усугубляло состояние Милании. Проводить как можно меньше времени рядом с младшей — казалось ей единственным решением. Видя, что ее компания сильно тяготит сестру, Малакиния больше не навязывалась.

Лакония и Мудрый Лис заметили резкий разлад в общении дочерей. Но на их вопросы девочки внятно не отвечали.

— Думаешь они так сильно поссорились? — спросила Лакония Вознеженного, протягивая ему кружку ароматного черного чая. От переживания, ее роскошный длинный хвост раскинулся на всю светлую, и размеренно бил из стороны в сторону. Редкая Особо Длиннохвостая Лиса — такой была Натура ее Духа.

— Не знаю, вроде бы дома они все так же общаются, без агрессии, просто меньше… Каждая больше уделяет внимания своим делам… — Он задумался, глядя на поднимающийся из кружки пар. — А может это сказывается разница в возрасте? Разные интересы… Милания готовится к Донитию и поступлению в Университет… С Зироном там этим своим гуляет. — На этих словах Хранитель покривился и неодобрительно отхлебнул чай. — А Малакиния еще ни о будущем, ни о мальчишках не думает… — Он не скрывал своей радости по этому поводу. Как и большинство отцов, мысль о появлении у дочерей ухажеров пугала и расстраивала Мудрого Лиса. Но он все же старался сильно этого не показывать.

Это забавляло Лаконию. Она больше была готова принять факт постепенного взросления своих детей. Она видела, что дело не только в разных интересах, и всячески старалась узнать причину перемены в отношениях своих дочерей, но при этом, сделать это ненавязчиво. Успехом ее попытки не увенчались. Постепенно проблемы с урожаем вытесняли из внимания Хранителя и Лаконии домашние недомолвки со стороны девочек.

А ближе к началу сезона сбора урожая, когда стало понятно, что дела совсем плохи, Лаконии и Мудрому Лису стало совсем не до того. Надо было договариваться с Цкенодом о дополнительных поставках продовольствия, и о кредитовании, иначе в Деревне Лисоборотней наступит голодная зима.

— И главное, большая часть Долины оказалась на грани голода, а этот новый Придворный Маг, представь, затеял стройку! Громадину такую заложили, какую-то а-ре-ну. Вот на собрании читали его постановление. Возрождение древних традиционных игрищ териантропов. Цестус, вроде бы, называются… В упор ничего такого в традициях наших предков не припомню. Ну да, у них-то во дворце и Фрикайленде библиотеки пообширнее будут, кто знает… — Мудрый Лис негодующе крутил кончик бороды, жалуясь Лаконии. — Говорят, он вертит Королем Диверием, как ему вздумается… Я раньше и не верил, ну Маг и Маг. Ну завел себе король магического советника, прям уже никогда такого не было, что ли? Но этот Цестус устраивать, когда надо думать о пропитании народа…

— И в чем суть этих игрищ? — Недоумевала Лакония.

— Да я сам не понял… Вроде просто териантропы будут силами меряться. Ну, за награду. На арене этой, на публику… Не просто, конечно, драться, а возъеденившись с Духом. Ну и странно это, сама подумай: так ли много обычных териантропов сможет себя в обличии живного долго держать? А Хранители в такую аферу ввязываться не станут. Не хватало еще, заняться что ли нечем? Толпу веселить мордобоем… Варварство какое-то.

— Так чего ты ворчишь, пусть себе король и его Маг забавляются как вздумается.

— Вот, я бы и не ворчал, так нас на собрании обязали от каждой деревни на пробы послать по два бойца! В обязательном порядке. А мне и в деревне сильный молодые лисы пригодятся. Ведь оглашу — так сразу двинет за легкой наживой больше двух! Десяток, дюжина… А тут каждая пара рук на счету. Тьху! — Хранитель махнул рукой и потянулся к чашке.

Поглощенные своими взрослыми проблемами родители, оставили детей без внимания, и случившийся между сестрами раскол только увеличивался.

Жизнерадостная и веселая Малакиния постепенно выглядела все грустнее. Целыми днями играть дома или в саду в одиночестве — не самое веселое времяпрепровождение. На помощь приходила ее способность говорить с живными. Со временем, Малакиния завела друзей из Чащного Леса: тот самый олень, которого они с отцом и сестрой как-то повстречали, прогуливаясь в лесу, однажды забрел в их сад. Тогда, в лесу, он был совсем молоденьким, с худенькими рожками. Сейчас же он вырос в крупного и сильного самца, его рога стали роскошными, мощными и крепкими. Оленихи в округе были от него без ума, но он никак не мог выбрать себе спутницу. Он мечтал о Большом Чувстве. Еще он любил грецкие орехи, которые ему лущила лисенка.

Малкиния назвала его Себас, потому что не могла повторить его оленьего имени, как ни старалась. Часто в гости захаживали две грызливые белки, Зизи и Аливия. Они тоже любили орешки. И малиновое варенье. И печенье. И пряники. И засахаренный ревень. И суп. Они просто любили поесть. Завершала их компанию сизокрылохвостая трещока. Белое оперение ее тушки прямо-таки светилось, и на солнце, и в ночи. Крепким длинным клювом птичка ловко ловила проползающих мимо червячков и пролетающих мух, но, в качестве дополнительного лакомства, для нее Малакиния собирала ягоды. Трещоку звари Тьють.

Малакиния установила раскладной столик, который ей сделал отец, в дальней части сада, примыкающей к Чащному Лесу. Отсюда приходил Себас. В тени дерев было уютно. Зизи и Аливия всегда прибегали из разных мест, как и Тьють. Но олень всегда приходил и уходил по одной тропинке, значительно вытоптав растительность в этом месте. Он никогда не выходил из леса полностью, потому и столик лиска поставила поближе к деревам. Она уважала инстинкты и привычки своих друзей.

— С этим засушливым летом, и ужасно жарящим солнцем, мы вообще не собрали запасов на зиму! — Жаловалась Зизи, затачивая палочку ревня.

— Ну как же, кое-что мы собрали и отложили… — Плавно возразила ей Аливия. Она наелась гренок с чесноком и маслом, и лежал пузиком кверху на солнышке, по очереди вытягивая лапки, и прикрыв глаза от удовольствия.

— Но этого будет недостаточно. Мало, мало! Нам не хватит! — Зизи прыгала по столу, то забираясь на дерево, то слезая, то забираясь Малакинии на плечо, а с него ей на голову, и осматриваясь по сторонам. Она говорила быстро, отрывисто, и была склонна излишне драматизировать.

— Да о чем ты говоришь! У нас три пенька и дупло забиты под завязку. — Снова постаралась ее успокоить Аливия, медленно переворачиваясь на бок. Но это только подлило масла в огонь. Зизи в один прыжок оказалась рядом с ней, зажав ее рот лапкой и шустро оглядываясь по сторонам.

— Ты в своем уме? — зашипела она на Аливию. — Нам грозят голодные времена, а ты тут разоряешься о наших запасах, которых и нам самим не хватит, даже до наступления тепла. Уфффффф. — Она снова подпрыгнула ближе к Малакинии и начала лакать чай, заботливо налитый лисенкой в блюдце. — Вот всегда с ней так… Ничего она не понимает.

Малакиния тихонько, по-доброму, посмеивалась, глядя на эту парочку.

Себаса они тоже забавляли. Но он не раз признавался Малакинии, что завидует их Большому Чувству.

— Вот подумать только. Такие маленькие они, эти белки, а такое большое у них Большое Чувство. А я вот большой, а у меня даже маленького Большого Чувства нет… — Он хлопал длинными ресницами, которые обрамляли его большие грустные глаза, и так же грустно жевал грецкие орехи. Себас был романтик.

— А я слышала, что на западном краю Чащного Леса есть молодая Золотистоворсая Олениха. Невероятно красивая. И вот ее ухажер взял и пободался с другим оленем за ее подругу. А она об этом узнала, и такая ему говорит: «Видеть тебя больше не хочу! Лицемер! Задира! Потаскун!» И нет теперь у нее ухажера. И подруги нет. Так если она такая грустная там и одинокая, может ты бы сбегал и посмотрел на нее? А то мне синица еще рассказала, что в районе трех сосен, там, где логово Лесного Кота, о котором никто не знает, кроме меня, и вот там рядом с соснами есть еще один молодой олень, который давно об этой Золотистоворсой оленихе день и ночь мечтает. Так что, он же сразу пойдет. А у него шансов меньше, чем у тебя, у него рог отколотый. Да ладно бы в драке, а там такая глупая история, мне рассказывали! В общем он ночью шел по лесу и принял дерево за другого оленя, и ему показалось что тот как-то не так на него смотрит. И вот он ему «Эй!», да «Ты чего?!» Ну и разозлился, дерево-то молчит. И этот, значит, разбежался да бабах!

— И что, сколол рог? — Не выдержала Малакиния.

— Ессслибы! Застрял! — Тьють растрещалась со смеху. — И так до утра простоял, с рогами в дереве. Ну! Его потом два медведя еле вытянули, и вот тогда-то рог и откололся. Такой, в общем, герой… сомнительный. — Трещока тоже прильнула к блюдцу с чаем. Она была сплетница.

Благодаря своим новым друзьям, Малакиния знала обо всех происшествиях в Лесу. А благодаря только Тьють — новости из соседних поселений и, даже, из столицы. Трещока летала повсюду и все слышала и со всеми все обсуждала. Хотя многое из того, что она рассказывала, было пересказано со слов других живных, да и сама она любила приукрасить, для эффектности. Потому, дословно верить ей было нецелесообразно. Тем не менее, некоторую информацию все же можно было почерпнуть. И уж точно, всегда было над чем от души посмеяться.

В один, из очень редких в этом сезоне, наполненных свежестью вечеров, Малакиния сидела в домике из подушек в углу светлой, и читала при свете свечи книжку, с описаниями разных живных.

Мудрый Лис, склонившись над учетными книгами и счетами, сидел за столом, рассчитывая необходимое количество дополнительных продуктов на зиму. Рядом стояла его неизменная любимая кружка: большая, фарфоровая, с толстыми стенками, расписанными изображениями реки и разводных мостов далекой родины Мудрого Лиса. Технологии и прогресс в том Мире, где когда-то родился и вырос Хранитель, были ошеломляюще развиты. Но в тех местах совершенно не было Магий. Не было соприкасания с Натурой. Обитавшие там люди, не умели возъединяться с Духом своего живного. Мало кто умел ценить Дар Жизни. Мало кого посещало Большое Чувство. А главное — там не было Лаконии. Поэтому, однажды узнав о Других Мирах, о своих предках, и повстречав Вознеженную, Мудрый Лис навсегда выбрал для себя домом Долину Териантропов. И ни разу не засомневался и не пожалел о своем выборе. Хоть когда-то, его далекие предки-териантропы решили совершенно иначе и, покоренные прогрессом, переселились в Мир технологий. Все же, Лис вернулся к корням, и тут он обрел свой Дух Мудрого Серебрянного Лиса, пост Хранителя, Вознеженную, дочерей и Гармонию с Магиями и Натурой. Это был его Путь. И вот, на память о том Мире, в котором он родился и вырос, у него была только эта кружка.

Сейчас вопрос пропитания целой деревни лисоборотней, доверенной Столом Правления ему в попечительство, безусловно, очень беспокоил Хранителя. Но не настолько сильно, чтобы он не заметил, как Малакиния, из своего угла с подушками, отвлекаясь от книги, то и дело обращала на него свой полный грусти и нерешительности взгляд. Мудрый Лис был нужен своей маленькой лисенке, и это было для него самым важным делом во всех мирах. Она была готова поговорить, и он не собирался заставлять дочку ждать. Хранитель отхлебнул чай и поморщился — напиток давно остыл. Потом он встал из-за стола, от долгого сидения над книгами поясница затекла — он сделал несколько наклонов, поворотов, потянулся, и направился к дивану, жестом подзывая дочку к себе.

— Поди сюда, постреленышка, расскажи папе, что беспокоит твой Дух? — Он уселся. Малакиния, резво отложила книжку и уже через секунду сидела у отца на коленях. Ее очень тяготила ситуация, сложившаяся между ними с сестрой. Но она не знала, как начать ее описывать. Потому лиска просто прильнула к отцу, вдыхая ароматы черного чая, перечной мяты и кексов с изюмом, пропитавшие его бороду.

Мудрый Лис гладил дочь по голове и ждал пока она найдет слова.

— Понимаешь, папа, это между мной и Миланией… — Лисенка начала, играя с краем серебристого халата отца. — Мы вроде и не поссорились… Но она на меня сердита… кажется…

— Что же произошло? — Лис задал вопрос, и тут его рука замерла. Казалось, он прислушивался к звукам ночи, очень внимательно. Малакиния услышала, как его сердце забилось чаще. — Да ты что! — Вдруг удивился Хранитель, обращаясь к кому-то другому. Неотрывно смотря в сторону камина, отец крепко взял Малакинию за плечи, и посмотрел в ее испуганное личико. Мудрый Лис и сам выглядел испуганным. — Это правда, Малакиния? Ты прыгнула в реку? За шнурком?

Он очень постарался не сердиться, ведь это было уже в прошлом и все обошлось, и ему не хотелось спугнуть мгновение откровения дочери. Но он не мог скрыть страха перед мыслью, что Дух Малакинии мог отлететь и она оставила бы их навсегда.

Малакиния недоумевала, откуда отец узнал о реке. Хранитель же снова посмотрел на камин. Рядом с ним, он видел знакомый до боли силуэт женщины, со стелющимися по полу белоснежными волосами.

— Не ругай ее, не жури. Помоги помириться с сестрой, а то Малакиния уже вся извелась. И поучи ее плавать. Я могу спасти ее еще только раз. Пусть это больше не будет река, надо же учиться на своих ошибках. — Белокурый Дух улыбнулся и постепенно растаял.

Малакиния все еще смотрела на отца глазами, полными удивления, страха и слез.

— Папочка, только не ругайся, пожалуйста. Это все вышло случайно, я не нарочно, я не хотела, Милания не хотела. Все же обошлось. — Она положила маленькие ладошки на щеки Мудрому Лису, примяв его роскошную серебряную бороду, и смотрела прямо в глаза. — Я обещаю никогда больше к реке не ходить. Я больше не ходила. Меня вон Милания и в Лес с собой больше не берет. Не любит она меня больше, даже не разговаривает со мной… Один вред от меня, одни несчастия… — Девочка разрыдалась, уткнувшись отцу в плечо.

— Ну-ну… Тише, тише… Ну что за глупости, Малакиния. От тебя в нашем доме только радость и свет, лисеночка. Я не сержусь. — Отец ласково похлопывал лисенку по спине, стараясь успокоить. — Думаю, Милания тоже на тебя не сердится, думаю вам надо просто поговорить. Обсудить это и забыть уже, как страшный сон. Всякое бывает… Я бы не вынес горя, если бы потерял тебя, мама бы не пережила… Вот и Милания, наверняка, просто винит себя в невнимательности… Нам повезло, что тебя охраняет не только наша любовь, постреленышка… Но надо быть осторожнее… — Мудрый Лис все так же крепко обнимал уже притихшую на его плече Малакинию. — И надо бы поучить вас с сестрой плавать.

Малакиния, еще изредка всхлипывала. Но ей и правда стало легче. Теперь это больше не страшная тайна, которая тяготила ее в одиночестве. И отец понял, что это была случайность, и совсем не сердится. Значит и Милания тоже не сердится, или сможет перестать сердиться. «Папа самый Мудрый и самый Добрый во всех мирах!» -подумала лиска.

— Ты ее видел? Это она рассказала тебе? Фея, которая меня спасла? — Тихо спросила Малакиния, глядя поверх папиного плеча в раскрытое окно, на звездное небо.

Из окна нежно просачивался тонкий запах жасмина и доносилась далекая соловьиная трель.

— Да, постреленышка, видел. Я видел ее много раз и раньше…

— А кто она? Почему она меня оберегает? — Сон постепенно смаривал Малакинию, но ей было любопытно, и она изо всех сил с ним боролась. Все же, от размеренного движения руки отца по ее волосам, веки настойчиво тяжелели.

— Однажды ты узнаешь, Малакиния. Но сейчас еще не время. Сейчас время спать. Спи, детенышка, спи малышка… отдыхай… — Как и раньше, когда она была совсем малюткой, Мудрый Лис в эту ночь укачивал Малакинию в своих руках.

Он долго еще сидел с ней, отгоняя от себя страхи о возможном вреде его семье, или ее потере. Убеждая себя, что нет причин волноваться. Сейчас все было хорошо и Малакиния была жива. Мирно сопя и пуская слюни на плечо его роскошного халата, она спала в его руках, целая и невредимая. Грустная и озадаченная разладом с сестрой — да, но это все решаемо, если Дух твой на месте и крепок.

— Надо поучить вас с Миланией плавать, — снова повторил Мудрый Лис, бросая взгляд на Малакинию, которую он, наконец, перенес в ее спальню и уложил в кроватку. Рыжие волосы разметались по подушке, белыми концами сливаясь с такой же белоснежной хлопковой наволочкой. Ярко светила полная Луна. Где-то под окном, звонко пел свою песню сверчок. Мудрый Лис тихо прикрыл дверь, и отправился на кухню, заварить себе еще кружечку крепкого горячего чаю.

С наступлением времени сбора урожая возобновились школьные уроки. Каждое утро, как и раньше, Милания с Малакинией шли в школу вместе. Тут уже избежать компании сестры было невозможно, и Милании, привыкшей убегать от чувства вины, снова пришлось столкнуться с ним лицом к лицу. Для Малакинии мысль, что сестра все еще сердится на нее, и что весь предыдущий месяц они почти не разговаривали, все это вместе было невыносимо тягостно. Она помнила совет отца: «Просто поговори с сестрой.» Наконец, заполучив ее присутствие рядом, на время дороги до школы, Малакиния вовсе не была намерена продолжать игру в молчанку.

— Прости меня, Милания. Что еще я могу сделать, чтобы загладить свою вину? Я честно, совершенно не специально прыгнула в воду! Это было сильнее меня, просто такой неожиданный порыв изнутри! Я не хотела, чтобы ты потеряла мой подарок… гляжу: шнурок поплыл… А я просто за ним… ну прости же меня уже! Ну сколько можно злиться! Мне так плохо без тебя… — Малакиния крепко вцепившись в руку сестры почти плакала, наконец рассказывая ей о том, что чувствует.

И Милания поняла, что, убегая от своих чувств, только ранила свою младшую сестренку еще сильнее. Только сейчас она осознала всю свою глупость и свой эгоизм. Она остановилась и посмотрела в полные слез глаза сестры:

— Малакиния… это же я, я виновата в том, что произошло… Я сержусь, очень, очень сильно сержусь, но не на тебя, а на себя… я потому и убегала от тебя… потому что мне очень стыдно перед тобой за то, что я оставила тебя сидеть одну и не уберегла от реки… и чуть не потеряла тебя…

Наконец, все бурлящие внутри девочек, и не дающие им покоя чувства, были озвучены. Недопонимание развеяно. Какое же это было облегчение! Сестры обнимались и смеялись сквозь слезы.

— А я-то думала ты злишься на меня, потому что прыгнуть в воду было так глупо! Так рисковать из-за какой-то безделушки! Я думала ты от злости выбросила шнурок! И поделом мне…

— А я? Я думала ты за сотни хит меня не простишь, что я пошла себе виться вокруг Зирона, а тебя оставила сидеть одну… и что не прыгнула за тобой плыть… и не поймала… и так медленно бежала… А Зирон вообще упал на колени и давай плакать… а ведь он хорошо плавает… я до сих пор с ним не разговариваю! Сестричка, прости меня! Я не выбросила, я дома спрятала, чтоб никогда-никогда больше не потерять! — Милания так крепко сжала Малакинию в своих объятиях, что та пискнула.

— Ну все, отпусти, ты сейчас раздавишь меня. — Малакиния не скрывала удовольствия. Она наконец-то улыбалась радостно, как раньше. — Ну фуууух, я уже думала мы никогда не поговорим об этом, и никогда не будем прежними!

Слезы быстро высохли, и всю оставшуюся дорогу до школы, девочки хохотали и баловались, обмениваясь новостями, накопившимися за то время, пока они не общались как следует.

— Себас мне говорил, что косая опушка так выгорела на солнце, что теперь вся желтая. А Тьють сказала, что на рынке в Цкеноде в три раза больше воруют, чем раньше. — Рассказывала Малакиния.

— А Долговяз поранил Зирона ядовитой палкой во время игры, и у него началось заражение. Он уже неделю дома с температурой лежит. А я и не знала, что у сухих веток ядовитых растений сохраняется яд. — У Милании накопилось больше новостей, и они были поинтереснее. — А Каштана уже готова к Донитию, платье сшили ей такое красивое. Она сразу после обряда отправится в Цкенод, решила обучаться в высшей школе парикмахерского искусства.

— Не люблю я ее, она меня недолюбливает. — Проворчала Малакиния, насупившись.

Они подошли к школе.

— Вот подожди, я тебе после уроков такое расскажу!!! — Малакиния снова крепко и радостно обняла сестру, и побежала вприпрыжку в свой класс. Ворота захлопнулись, со своим обычным «Ббух!». Прозвенел звонок.

Из классов девочки убегали с особым нетерпением, но встретившись у ворот и взявшись за руки, домой они пошли, на удивление обгоняющих их лисят, довольно медленно.

— Вот слушай, я из реки выбралась, совсем не схватившись за куст! — Торжественно прошептала сестре Малакиния.

— Я так и знала! — Милания прямо пританцовывала, предвкушая рассказ младшей. — Ну а как? Рассказывай, не томи!

Малакиния выдержала драматическую паузу. И, убедившись, что все давно их обогнали и вокруг никого нет, продолжила.

— Я значит такая в реке, меня несет, об камни хрясь! хрясь! Я думаю «святая Натура, какая же я дура, дура какая!» и шнурок не отпускаю, и другой рукой вводе хвать! Хвать! А несет меня быстро — ничего не словишь, не зацепишься! И тут вдруг, меня оп! Схватили чьи-то руки и тянут из воды!

— Ого!! — Милания так широко раскрыла глаза, что казалось, у нее на лице больше не было ни носика, ни рта. Одни сплошные глаза, полные изумления.

— Дааа! А меня знобит всю, колотит. Я проверяю — шнурок держу. И вот смотрю: мы на берегу, какая-то женщина меня держит. Пахнет так сладко, вкусно… так знакомо… — Постепенно, от эффектного рассказа, Малакиния перешла к своим воспоминаниям. — И вокруг лежат ее волосы… такие длинные, и белые-белые… Как снег. Она теплая была, и сухая. Я пригрелась. Подняла голову, чтобы ей спасибо сказать, а у нее глаза как льдинки, и зрачки вертикальные! — Лисенка закончила свой рассказ, и посмотрела на реакцию Милании. Уууууух, как долго она ждала этого, как давно хотела с ней поделится!

Милания шла шокированная и очень заинтригованная рассказом сестры.

— Кто же это был? Удивительно просто! — Не переставала удивляться старшая. Малкиния решила не рассказывать о разговоре с Хранителем, о том, что отец знает кто эта таинственная женщина, и о том, что знает про случай на реке. Неизвестно почему, но ей показалось, что так будет лучше.

Дома, девочки не прекращали шутить, смеяться и веселить родителей. После ужина, они уселись в подушечном домике, устроив вечер страшных историй, пока Лакония и Мудрый Лис чаевали на диване, наблюдая за ними и прислушиваясь к их историям.

Лакония видела перемену в девочках, и очень радовалась.

— Это твоих рук дело, Вознеженный? — Тихо проворковала она Хранителю на ухо, указывая на играющих лисяток.

— Иногда нужно всего лишь поговорить… Кажется, что это так просто, но порой начать разговор очень нелегко. — Он прижал к себе Лаконию. — У нас же тоже такое бывает, Лиска моя.

— Бывает… — Кивнула Лакония. — Но хорошо, что проходит.

Когда все отправились спать, Мудрый Лис, как всегда, задержался в светлой, доделывая разные мелкие дела Хранителя, и завершая подготовку накладных на поставки продуктов из Цкенода.

— Так… Овощи, злаки, консервы… — Сосредоточенно перечислял он, сверяя списки.

И тут Мудрый Лис услышал тихие шаги. Он обернулся: по лестнице, крадучись на цыпочках, спускалась Малакиния.

— А ты почему еще не спишь, постреленышка? Пить хочешь? — ласково спросил Лис.

— Нет. — Малакиния подошла к отцу и крепко обняла его, так крепко, как только могла. Она даже зажмурилась, думая, что так объятия получатся еще крепче. — Спасибо тебе, папочка. Мы поговорили. Все решилось. Я тебя очень люблю.

— Я очень рад, что проблемы больше нет. Берегите друг друга. — Мудрый Лис гордился своими дочками.

Он чмокнул лисенку в макушку, и Малакиния, снова абсолютно счастливая, отправилась спать.

Глава 3

Перебрасывая горячую булочку из одной руки в другую, лиска быстро переместила ее из корзинки на свою тарелочку, и принялась дуть на пальцы.

— Обожаю твою выпечку, Вознеженный. — Лакония тоже взяла булочку, но совершенно спокойно. Горячее не доставляло ее коже никакого дискомфорта. Она разломила булку пополам, и из серединки струйками поднялся пляшущий пар. Хранитель занял свое место за столом, налил себе чаю, и тоже потянулся к корзинке.

— Я вот о чем подумал: пора вам поучится плавать… — Он отхлебнул чай, и намазал булочку маслом. — Я договорился уже с кузнецом. Пойдете в следующий поход с его группой. — Хранитель принялся жевать восхитительную сдобу, с довольным видом наблюдая за реакцией дочерей.

— Что, правда? — В один голос лиски выразили сначала недоверие, потом восторг. — Наконец-то мы сможем пойти в поход! На Пойменные Озера! А палатку будем ставить? А костер жечь? Совсем как взрослые! А надолго? — Они наперебой засыпали отца вопросами не дожидаясь ответов, и напрочь забыв о булочках и чае.

Лакония немного нахмурилась.

— Ты не говорил мне об этом решении. Ведь это минимум на три дня, а то и дольше. Дети же там без присмотра, считай… непонятно что едят, непонятно? где спят… — Лаконии иногда сложно давались новые этапы самостоятельности девочек. Но она быстро с ними смирялась. К тому же, она и сама подумывала о том, что плавание это отличный навык. Просто хотела, может, еще один хитик подождать. Но, раз решение уже было принято, настоящих причин противится ему, поразмыслив, она не нашла. — Тогда я приготовлю им вдоволь еды с собой. И найду на чердаке старые одеяла и карематы для ночевки…

— Вот и отлично. Расписание у Кирия строгое, с утра до обеда, и вечером до заката — беспрерывные упражнения в плавании. Сначала теория на суше, потом практика в воде. Интенсивно и действенно. Уже к концу лета будете как две рыбки. — Хранитель радостно потер руки.

Но, когда первая радость, от перспективы похода на несколько дней, с ночевками на озере в компании детей, прошла — Малакиния заметно помрачнела. Она подумала про занятия плаванием, представила себя в воде… и почувствовала… тревогу.

— Но ведь кузнец обычно набирает в группу детенышей не младше 12-ти хит… — Тихо заметила Малакиния, задумчиво обмакивая кусочек булочки в малиновое варенье.

— Не переживай, — Хранитель снова наполнил кружку Лаконии чаем из пузатого фарфорового чайника, и накрыл его войлочной грелкой, собранной из пестрых лоскутков. — Я договорился, никаких проблем не будет, за тобой присмотрят. Да и в принципе, ты же смышленая и послушная лиса, взрослая не по годам.

Малакиния долго смотрела отцу в глаза и, решив сконцентрироваться на радостных мыслях о походе, улыбнулась.

По весне, тающий снег прибавлял воды в Ноэву, и этот паводок, да подземные источники, питали три круглых пойменных озерца, расположенные выше по течению. Два из них, совсем маленьких, но очень глубоких, — были излюбленной обителью рыбоведов. Более крупное было помельче, и его облюбовали дети, во главе с кузнецом и двумя его помощниками, которые каждый год собирали группу детенышей для обучения плаванию. Вокруг этого озера росли пышные ивы, томно склонившие свои гибкие ветви к воде, настолько прозрачной, что было видно кружащие под водой стайки зеркальных карпов, крупных окуней и маленьких ряпушек.

До озер был день пути через Чащный Лес, и кузнец с помощниками и учениками, уходили минимум на четыре дня, а иногда и больше. Возле озера разбивали лагерь. Время с утра до вечера посвящали занятиям, когда же солнце садилось, дети и Кирий разжигали костер, готовили ужин, пели песни и водили хороводы. Рассказывали истории.

*******

И вот уже, посреди комнаты величаво лежали два набитых рюкзака. Вокруг них царил настоящий хаос.

— Ты уверена, что никак несколько дней не проживешь без него? — Милания сунула в рюкзак расческу, наблюдая за сестрой. Та отчаянно силилась запихнуть в свой рюкзак большого плюшевого ослика, которого обычно обнимала во сне.

— Дело вовсе не во мне! — Пыхтя, словно закипающий чайник, возмутилась лиска.– То-То не проживет без меня! К тому же — он мягче любой подушки на свете. — Малакния с нежностью посмотрела на торчащий из рюкзака глаз-пуговку, и принялась с новой силой запихивать игрушку.

— Ну, если он действительно так важен, то тебе, видимо, придется нести его в руках. — Милания плюхнулась на ворох одежды и одеял, лежавших на полу, из которых девочки все утро выбирали действительно необходимое, и мечтательно закрыла глаза. — Подумать только! Это наша первая ночевка вне дома! Настоящее приключение! Подготовка к самостоятельной жизни! Я вся в мурашках! Еще пару хит и мне будет 15… Знаешь, я решила, что после Донития, хочу уехать учиться в Университет Фрикайленда.

Малакиния оставила ослика и обратила на сестру внимательный взгляд. Раньше они не говорили о ее Донитии и планах.

— Я еще никому не говорила. Но уже решила. С осени начну подготовку, буду больше заниматься, и в следующем семестре отправлю заявку в Университет. Если у меня, как у дочери Хранителя, есть право там учиться, я хочу его использовать. Конечно, я не младшая из рода, у меня не проявятся какие-либо Магии и чудесные способности сами по себе. Но я очень умная и прилежная, я могу их изучить. Думаю, я могла бы стать врачевательницей.

— Что бы овладеть Магиями и Науками совсем не обязательно иметь врожденный Дар. Также, как и врожденный Дар можно легко разбазарить попусту… — Малакиния подползла к сестре, и устроилась рядом с ней, устремив свои глаза в потолок. — Я вот не знаю, чем мне заниматься после Донития. Школа мне не нравится, когда я закончу просиживание в классах, то это будет такой праздник, что никому не позволю запереть меня в аудиториях еще на три хита. Хоть я и младшая из рода Хранителей, вряд ли из меня выйдет что-то стоящее. Зато ты такая умная и смелая! Повезло нашим родителям что хоть одна дочь у них получилась как следует.

Милания принялась тискать и щипать приунывшую сестренку.

— Да ладно тебе, ты же еще малышка. У тебя полно времени чтобы решить, что тебе по душе. И вообще, папа сказал, что никогда не поздно найти свое предназначение. И их может быть несколько. И они могут меняться. И это хорошо — это и значит жить. Просто некоторые териантропы сразу знают, чего хотят, и некоторые хотят одного и того же все время, а некоторые совсем наоборот. Мы все разные.

Малкиния крепко обняла старшую сестру.

— Ты будешь самой лучшей студенткой за всю историю Фрикайленда! И я буду очень скучать по тебе.

Милания улыбнулась и зарылась носом в рыже-белое облако волос сестры.

******

Отряд юных плавателей выдвигался раньше восхода солнца, чтобы в самое жаркое время пополудни устроить привал в тени деревьев Чащного Леса, и продолжить путь позже, когда жара спадет.

В этот раз, половина отряда состояла из детенышей, которые отправились на пойменные озера впервые. Зря Малакиния с Миланией переживали, что их рюкзаки будут самыми большими и самыми набитыми — все новички тащили с собой не меньший объем вещей, конечно же — самой первой необходимости. Кроме Малакинии еще две девочки шли, прижимая к груди свои совершенно незаменимые плюшевые подушки: одна котика, другая крокодила. Лиска сразу поняла, что им есть о чем поговорить.

— Его зовут То-То. — указала она на своего розового ослика с глазами-пуговками. — Мама сшила мне его из детского пальто, которое я очень разорвала.

— Это Леопольд. — Приветливо представила своего друга владелица крокодила. Крокодил был ворсистым, зеленый в горошек, и обладал двумя рядами острых зубов из белого картона. — Подарок от дедули.

— А это Куц. — Девочка продемонстрировала наполовину отсутствующий хвост своего тряпичного полосатого кота. Все было ясно без пояснений. Но она пояснила: — Он подрался с собакой.

Милания шла, весело болтая с друзьями немного впереди, она заметила, что Малакиния раззнакомилась с двумя девочками, и очень этому обрадовалась. Ведь когда она уедет в Университет, не особо общительная сестренка рискует остаться совсем одна.

Когда пришло время обеда, и отряд остановился на привал в лесу, дети активно играли и помогали друг другу в организации костра. Милания складывала каменный бортик для места, где будут его разжигать. Кирий сам сложил из веток башенку, внутри разместив бумагу, опилки и маленькие щепки, затем ветки потоньше, а снаружи более толстые палки. Все это он сопровождал пояснениями. Вышел настоящий урок по разведению огня. Перекусив, все принялись бегать и развлекаться, Кирий задремал. Милания, погруженная в свои мысли, сидела у догорающего костра, задумчиво рисуя в пыли веточкой. Неожиданно, за ее спиной раздался плачь, над головой пролетел полосатый тряпичный кот.

— Лови! Хоп! Еще подача! — Двое старших мальчиков перебрасывали кота друг другу через Миланию и огонь. Его хозяйка металась за котом, и плакала:

— Отдайте! Ему так не нравится! Верните мне его! — Она старалась не показывать, как много кот значит для нее, и получалось это не очень.

Милания нахмурилась. Малакиния с хозяйкой крокодила, угрожая кричали издалека. Они отвлеклись, рассматривая толстую гусеницу, мирно плетущую свой кокон на дальней осинке, и теперь торопились на помощь подруге.

Немного не рассчитав траекторию полета игрушки при очередной подаче, мальчишка позади Милании запульнул Кота Куца прямо в центр костра. Девочка тут же завопила. Милания молнией рванулась вперед, протянула руку в самую середину пламени и достала игрушку. У кота только успел начать тлеть его куцый обрубок хвоста. Зато рукав льняной рубашки Милании сразу вспыхнул ярким оранжевым огнем. Она несколько секунд просто удивленно держала руку в горящем рукаве перед глазами, не понимая, что происходит. Потом быстро отдернула себя, хлопками сбила огонь и потушила рубашку.

Хозяйка Куца бросилась обнимать одновременно и спасенную игрушку, и спасительницу.

Малакиния подбежала:

— Покажи! Покажи! Ты обожглась, тебе больно?

— Пустяки, — весело ответила Милания, пряча руку за спину. — Мне не больно, я очень быстро достала его. — Она потрепала девочку по голове, улыбнулась сестре, и злобно зыркнула на хулиганов. Те поторопились заняться сбором своих вещей для продолжения пути. Подружка Малакинии баюкала на руках своего Кота Куца, что-то нашептывая ему в самое ухо.

Милания набросила на плечи кофту, и отошла в кусты, под предлогом маленькой нужды. Там внимательно осмотрела свою руку. Из дыры с обгоревшими краями выглядывала ее белая кожа. Ни покраснения, ни жжения — никаких признаков ожога на было. Даже тончайшие серебристые волоски, покрывающие легким пушком ее предплечье, были не тронуты огнем.

— Это невозможно… наверное… — Одними губами произнесла лиса. — Что-то тут не так…

— Миланиия, ты где? — Малакиния разыскивала сестру шурша кустами неподалеку.

Милания быстро вдела руки в рукава. Потом поняла, что для этого слишком жарко. Она сняла кофту, стянула рубашку, и застегнулась на голое тело, наскоро скомкав рубаху и сунув подмышку. «Потом можно будет оторвать и выбросить рукав, скажу за ветку зацепилась…» по неизвестной причине она решила, что пока рассказывать никому о своем открытии не стоит.

— Я иду! — Отозвалась она на зов сестры.

*******

Луна уже поднималась над долиной, когда дети с кузнецом вышли из Чащного Леса к трем озерам. Самое большое озеро ровным круглым зеркалом лежало в окружении деревьев, за ним простиралась степь. Два маленькие виднелись поодаль. Они были очень глубокими, и детям строго настрого запрещалось к ним ходить.

— Сейчас устроимся на ночлег, перекусим и спать. С утра разобьем лагерь и сразу за занятия! — Скомандовал Кирий. Он был добродушный здоровяк. Ответственный и добросовестный. Своих детей у него не было, но он с радостью обучал малышей всей деревни. И получалось у него мастерски. К каждому умел он найти свой подход.

Малакиния долго не могла уснуть. Новые звуки вокруг отвлекали: сопение детей, громкий храп Кирия. А доносившиеся из леса шорохи, вскрикивания ночных птиц и зверей — пугали. Крепко прижимаясь к сестре, с которой они устроили одну постель на двоих, под старым шерстяным одеялом, лисенка боялась. Одеяло пахло опилками и полынью, — ее веточками мама перекладывала все вещи на чердаке, чтобы моль не вздумала в них поселиться. Долго Малакиния лежала без сна, и старалась уснуть, то крепко зажмуривая глаза, то считая овец от 1 до 100, и от 100 до 1. Когда же усталость взяла верх над взбудораженным Духом лисички, и она провалилась в глубокий сон, ей привиделось, что ее снова несет бурная вода Ноэвы, больно швыряя о камни. Сестра протягивает ей руку и кричит «Хватай, хватай!» Но Малакиния никак не может дотянуться. Она начала захлебываться, задыхаться во сне — и проснулась, уткнувшись лицом в розового ослика, который мешал свободно дышать. На горизонте дребезжал рассвет, Кирий уже сидел у костра, тот только-только начинал пускать тонкие струйки дыма, едва разгоревшись. Кузнец собирался готовить утренний чай и легкий перекус детям. После сна, у Малакинии остался неприятный осадок, она решила больше не спать, и направилась помогать кузнецу. Постепенно просыпались остальные.

За заботами и завтраком, под звонкое пение жаворонков, лисенка забыла о наполнившем ее ночью страхе. Но она тут же вспомнила о нем, когда вода, в которую она сначала медленно погружалась, неожиданно сомкнулась над головой, а под ногами не получилось нащупать дно. Малакинию, еще несколько мгновений назад радостно предвкушавшую свой первый урок плавания, полностью поглотила паника. Вода попала в нос, заливалась в рот. Лисенка барахталась, в попытке вернуться к поверхности, но все было зря. Ногу больно свело судорогой, лиса попыталась вскрикнуть, и снова хлебнула воды. Как во сне. Как в реке.

Кузнец опустил руку, нашарил ее, и поднял над водой. Прошло всего-то несколько секунд. Малакинии казалось прошла вечность. Она отплевывалась и хватала воздух ртом.

— Нога, нога болит. Я чуть не захлебнулась. Я хочу на берег.

Один из помощников Кирия взял лиску из рук кузнеца, и отнес на сушу. Остальные продолжили занятие. Милания поторопилась к сестре. Малакния дрожала, укутавшись в полотенце, помощник кузнеца растирал ей ногу.

— Ничего страшного, сейчас успокоишься и снова попробуешь. Многие первый раз в воде пугаются. Еще и судорога некстати, это нервное. — Приговаривал нескладный угловатый парень. — Я помню, в первый раз, когда в озеро вошел, мимо карась плыл и меня за ногу зацепил, так я с таким криком из воды деру дал… Меня потом в группе все лето Карасем звали. Но ничего, справился. Теперь вот, сам кого хочешь научу.

— Спасибо. — коротко поблагодарила Малакиния, пряча ногу под полотенце. — Уже намного лучше.

— Ты как? Вернешься в воду? — Милания положила руку на плечо сестре, но ее глаза жадно следили за упражнениями, которые выполняли детеныши в воде, привыкая спокойно лежать на ней. Всплески и радостные бодрые оклики притягивали Миланию.

— Иди, я пока еще посижу. — Малакиния хотела остаться наедине с собой.

— Точно?

— Точно.

Сестра чмокнула ее в макушку, и побежала к остальным.

Малакиния сидела и, наблюдая с берега за группой, размышляла. Это совсем новое чувство, которое появилось в ней со словами Мудрого Лиса про обучение. Оно сначала было крохотной тревогой, где-то на задворках ее Духа. Но оно быстро окрепло, и полностью парализовало ее волю сегодня. Ее топила не вода. Ее топил собственный страх. Такой сильный, какого она раньше никогда не испытывала.

Милания сразу поладила с водой. Она строго решила научиться плавать лучше всех в деревне, и настойчиво шла к этому результату. К тому же, процесс ее радовал и доставлял удовольствие. Малакиния же, никак не могла расслабиться. Раз за разом ходили они в походы с Кирием, и постепенно Малакиния победила страх ровно до той степени, чтобы войти в воду. Но стоило воде всплеском попасть лисенке на лицо, или вдруг она не сразу могла нащупать ногой дно — и все, начиналась паника. Она больше отсиживалась на берегу, и шла в воду очень неохотно, придумывая поводы чтобы скорее выйти: то на острый камень наступила, то живот разболелся… Как кузнец ни старался, чего не придумывал, тут его техники оказались бессильны.

В итоге, за два лета Милания и правда чувствовала себя в воде как рыба, она теперь плавала не только в озере, но и в реке, в местах с сильным течением. Малакиния не продвинулась в этом вопросе совершенно. Максимум чему она научилась, это лежать на спине в спокойной воде озера, и недолго любоваться небом. Попадание воды в уши было неприятно, но это она еще могла перетерпеть и стараться расслабиться. Если же вода попадала в лицо, лиса резко встряхивалась, вставая на ноги, долго вытирая глаза, переводя дыхание, и тут же торопилась на берег.

— Ну, если с учителем ничего не выходит, надо попробовать мне самому тебя поучить. Я неплохо плаваю. — Снова и снова говорил Хранитель. Но в эти два лета прибыло больше работы на полях и в теплицах, надо было максимально увеличить урожай, чтобы выплатить долги Цкеноду с позапрошлой зимы. Даровали свет многим новым детенышам, и их следовало зарегистрировать. Мудрый Лис с Лаконией все время посвящали вопросам развития хозяйства деревни и приумножения урожая. За два лета они почти выплатили долг в столицу, без потерь в продовольствии на зиму для самих жителей деревни. Это очень радовало всех, но времени пойти с Малакинией и поучить ее плавать у Мудрого Лиса совсем не оставалось. И они снова откладывали.

Глава 4

Этой весной старшей дочери Хранителя должно было исполниться пятнадцать хит. Она очень вытянулась, ростом была уже выше мамы… Малакиния быстро догоняла ее и, для своих двенадцати, тоже была очень высокой, самой высокой в своем классе. Пожалуй, только этим лиски и были схожи. В остальном, все только удивлялись тому, насколько они разные. И внешне и по характеру: Милания была тоненькая как березка, с бледной, почти прозрачной, кожей. У нее всегда были аккуратно причесанные волосы и тщательно прибранная одежда. Прилежное поведение на уроках, и неописуемая тяга к учебе. Она казалась хрупкой и застенчивой паинькой, а на деле была самой настоящей забиякой и хулиганкой. О ее физической силе мальчишки слагали легенды, а по нраву веселее и общительнее, было не найти никого похожего. Малакиния же, наоборот, сложения была полного. Ее круглые румяные щечки и вздернутый носик были обильно усыпаны веснушками. У нее была белая с розовинкой кожа и все такая же, буйная копна волос обрамляла лицо. Будучи в младенчестве и в детстве пухленьким лисенком, с годами вытягиваясь в рост, тело Малакини не теряло своей красивой пышной формы. От нее исходили ощущения здоровья и силы. А в зеленых с золотыми крапинками глазах, широко распахнутых и с жадностью поглощающих все мелочи окружающего мира, плясали искорки задорности и веселья. При этом, Малакиния на уроках физкультуры показывая очень низкие результаты, воды боялась почти совсем, активным играм предпочитала чтение, а бурным компаниям сверстников, все больше — уединение. Силовым упражнениям она предпочитала упражнения на выносливость — и вот тут выигрывала всегда. Слабую физическую силу компенсировали выносливость и усидчивость лисенки. По сути, близко общалась она только со своей сестрой, и родителями. Некоторая замкнутость и угрюмость девочки озадачивали окружающих, ведь они так резко резонировали с первым впечатлением. Но со временем, сверстники и преподаватели привыкли к особенностям характера Малакинии.

*******

Возвращаясь из школы, Малакиния и Милания играли в снежки. Морозный день приятно щипал за нос и щеки, в то время как солнышко уже начинало предвкушать весну и стараться прогреть морозный воздух. Милания слепила круглый ком и метко запустила в сестру. Та в ответ, приложив все силы, отправила в сторону старшей снежок, но попала в шедшего им навстречу почтальона.

— Ай-яй-яй, — нарочито причитая, пожилой ежник отряхнул снег с черного пальто. Девочки звонко засмеялись.

— Простите меня, мистер почтальон. Стрелок из меня никудышный — то брошу косо, то брошу слабо. — Улыбаясь извинилась Малакиния.

— Дело практики, — с этими словами ежник нагнулся, загребая снег, ловко слепил круглый ком, и запульнул им в сосульку на углу крыши соседнего с ними дома. Да так метко, что одну ее сбил, не задев соседние.

— Чистая работа! — Восторженно заключила Милания, проникаясь новым уважением к старичку-почтальону.

— Хех, — ухмыльнулся тот в усы. — Есть еще порох. Да ладно, я же по делу. Пришел к вам в дом — а там никого, а дело важное. Вот и пошел в сторону школы. Ты, стало быть, старшая? — Уточнил он у Милании. Та кивнула в ответ. Ежник откинул лацкан большой холщовой сумки, висевшей у него через плечо, и принялся в ней рыться. Сестры стояли, удивленно приглядываясь. Прошло какое-то время. Наконец Малакиния спросила:

— Что это может быть такое важное, чего нельзя просто оставить в почтовом ящике?

Ежник торжественно поднял руку вверх, в руке у него был конверт.

— Такое важное письмо? — уточнила Милания, в голосе отчетливо слышалось разочарование.

— Такой важный момент! — Почтальон так же торжественно, как и раньше протянул письмо Милании. — Хотел присутствовать.

Милания взяла конверт и глаза ее блеснули радостью и азартом. На конверте красовалась печать Университета Фрикайленда. Она немного замешкалась.

— Скорее, открывай! — Поторопила Малакиния сестру.

— А вдруг там отказ… — Не особо веря в свои слова, все же предположила Милания. Папа учил что нельзя быть слишком самонадеянной.

— Вот и узнаем! Скорее, а то мне еще пол деревни обойти надо! — Поторопил уже заждавшийся почтальон.

Милания сломала печать, и достала сложенный вчетверо пурпурный лист. На нем, черными с золотым отливом буквами сообщалось, что Дочь Хранителя деревни лисоборотней, Милания, набрала высший проходной балл на вступительных тестах и зачислена на факультет врачевания Высшего Университета Фрикайленда Магии и Наук, с присвоением стипендии.

Лиски запрыгали от радости, и даже старый почтальон хлопнул себя по ноге:

— Ишь какая! Дочь своих родителей! Ну сомнений не было! Теперь настроение на весь день, понесу эту новость с почтой от дома к дому. Молодец! — широко улыбаясь, ежник поправил шапку и отправился выполнять оставшуюся работу.

Милания бережно сложила лист обратно в конверт, и лисенки побежали домой.

******

В доме полным ходом шли приготовления к Новохиту. Светлую, кухню, лестницу, спальни, кладовую и даже чердак, Лакония обильно украсила еловыми ветками, шишками, орешками, сушеными травеньями и ароматическими свечами. Запах хвои, сандала и кардамона насытил воздух, смешиваясь с вкусным ароматом праздничной выпечки.

За окном была глубокая ночь, но Хранитель не спал. Каждый Новохитный День, Мудрый Лис радовал своих домочадцев роскошным праздничным ужином, особой частью которого была его фирменная выпечка: булочки с корицей, тыквенный пирог, духовые пирожки с капустой (любимое лакомство Малакинии), и гвоздь программы: праздничный торт из воздушного слоеного теста с заварным кремом. Новохит отмечал окончание зимы, наступление весеннего времени. Териантропы по всей долине устраивали празднование этого важного события, момента пробуждения Натуры от зимнего сна. Отмечался он в первый весенний рассвет. В этот момент, каждый териантроп выходил из своего дома и приветствовал восходящее солнце, потом весь день, вся долина, от столицы Цкенода до самого дальнего уголка и самой маленькой деревушки, все устраивали празднования, пиршества, танцы, пели песни и радовались жизни.

Ночью на кухне, освещенной теплым свечением приплясывающих огоньков свечей, Хранитель самозабвенно замешивал сдобу для любимых Малакининых пирожков. Свой драгоценный халат он сложил и аккуратно уложил на диван в светлой. Закатанные рукава черной рубахи обнажили крепкие предплечья, покрытые густой порослью серебристых волос. Когда дело касалось выпечки, Мудрый Лис творил искренне и вдохновенно, как художник или скульптор, и мука обычно разлеталась в разные стороны, щедро сдабривая его одежду и все поверхности вокруг. Красивый полосатый фартук, тоже сшитый ему Лаконией, был сплошь в муке, как и добрая половина стола и пола. Мукой обильно была осыпана борода Мудрого Лиса. Временами, убирая мешающую прядь серебристых волос, падающую на глаза, он оставлял забавные белые мучные полосы у себя на лбу. Хранитель тихо напевал себе под нос веселую песенку, и ухмылялся своим мыслям. Он очень любил готовить, и особенно — выпекать, это занятие всегда поднимало ему настроение.

— Так-так, — Хранитель осмотрел тесто в деревянной круглой миске, — ну что ж, не плохо, не плохо.

Довольный результатом, он бережно накрыл миску цветным полотенцем, и поставил на полку над печью. Обтерев руки о фартук, Мудрый Лис поставил на печку сверкающий медным боком чайник, и потянулся за любимой кружкой.

— Как говориться: сделал дело — можно и по чайку!

Пока он возился, засыпая в кружку заварку и сахар, в кухню тихонько прокралась Малакиния.

— А можно и мне? — Тихий голос лисенки прозвучал неожиданно громко в тишине, нарушаемой только треском огня в печи. Хранитель почти подпрыгнул от неожиданности, но обернувшись через плечо расхохотался.

— Малакиния, ты меня прям напугала. Старого Мудрого Лиса. Хе-хе. Ты чего не спишь, постреленышка?

Малакиния, которая было посмеялась вместе с отцом, снова сделала серьезное и грустное выражение лица.

— Чайку захотелось. — Она произнесла это с глазами, в которых читались слова: «Напои меня чаем и поговори со мной о моем глубоком страдании, отец». Хранитель знал этот взгляд. И всегда был готов поддержать и помочь. Потому, скоро достал вторую кружку и заварник — заваривать чай сразу в кружке в семье нравилось только ему.

— Как тесто? — поинтересовалась Малакиния, втягивая воздух, наполненный ароматом выпечки, и поглядывая то на миску под полотенцем, то на дверцу духового шкафа.

— Отменное. Пироги с капустой будут лучшие за все хиты. Я превзошел себя. Видишь ли, я решил попробовать добавить в пшеничную муку немного овсяной, и от этого сдоба пушистится в два раза сильнее, и просто тает во рту! Вот, попробуй! — Мудрый Лис, понимая, что именно ищет Малакиния, открыл кухонный шкафчик, и достал корзинку, наполненную булочками с корицей. Булочки и правда получились в два раза объемнее, чем раньше.

— Пшшш-иии-ууууууууууууииить… — Тихо, как сдувающийся воздушный шарик, засвистел медный чайник.

Усевшись с чаем и булочками поближе к Малакинии, Хранитель мягко начал:

— Ну, рассказывай, что за мысли тебе не дают покоя?

Малакиния взяла булочку, и долго молча выковыривала кусочки корицы с сахаром, отправляя себе в рот. Лис неторопливо попивал чай. Когда лиса наконец подняла глаза, по лицу ее катились огромные беззвучные слезы.

— Я, наверное, плохая сестра, и страшная эгоистка. — Выпалила Малакиния.

— Это еще почему? — Мудрый Лис удивленно поднял брови.

Первые слова стоили ей немалых усилий. Но так всегда — самое сложное это начать. Дальше говорить стало легче.

— Ну вот у Милании скоро столько радостных и интересных событий, и она к ним так готовится и так ждет… А я… Нет бы разделять радость сестры… Ее восторг… Помогать ей… Я только чувствую, как с каждым днем, чем ближе к ее Донитию, тем больше я то злюсь, то грущу… И все, что меня заботит, это как она уедет, далеко в университет, а я тут буду… Одна, без нее, без любви, без друзей, без совместных игр и дурачества, и уроков вместе… В школу сама ходить… Дома сама сидеть… И мне стыдно, что я думаю только о себе, и грустно, потому что я так люблю Миланию, и не могу просто порадоваться за нее, потому что я хочу, чтобы мы всегда были вместе и все. — На этих словах Малакиния бросилась обнимать отца, не в силах сдерживать рыдания. Она уткнула лицо в его измазанный мукой фартук, продолжая плакать. Мука тут же оказалась на лице и волосах лисенки. Мудрый Лис обнял дочку, ласково похлопывая по спине. Иногда слезам надо просто дать выход, потому, какое-то время они так и просидели. Наконец, отметив постепенное затихание всхлипов, Хранитель одной рукой потянулся за кружкой.

— Малакиния, ты никогда не будешь одинокой. Вокруг тебя много тех, кто тебя любит. И даже, если какое-то время Милания будет далеко, это не изменит того факта, что вы сестры, и очень близкие подруги. — Мудрый Лис краем фартука заботливо вытер с лица дочери мокрые полосы от слез, оставив вместо них мучные разводы. — Конечно ты радуешься достижениям сестры, и совершенно нормально испытывать страх и злость из-за расставания с тем, кого любишь. Нам всем будет очень не хватать Милании дома, мы будем скучать и грустить. Но, знаешь, лучшее лекарство от грусти и скуки — это занятие. Важное или интересное, а лучше, и важное и интересное одновременно. — Прочистив горло, Мудрый Лис поднес к губам кружку с чаем и как бы между делом добавил, искоса наблюдая за дочерью. — Например размышления и подготовка к собственной жизни после Донития. — Он допил остатки чая. Малакиния, которая было просветлела в лице, снова стала похожа на мрачную тучку. — Ты уже думала о том, что хотела бы делать после Донития? Университет Фрикайленда был бы отличной базой для будущей Хранительницы Лисоборотней…

— Я не думала… Мне казалось, еще столько времени… Я не знаю… Я не знаю чего хочу, не знаю, что мне интересно.– Малакиния опустила глаза, ощущая, что своими словами сейчас очень разочарует отца. — Я не особо прилежно учусь в школе, не уверена, что меня примут в Университет… И, если честно… В классных комнатах мне душно. От алгебры и геометрии веет скукой. На экономике я засыпаю. Ботаника и живнология меня занимают больше, но нельзя сказать, что прямо захватывают. Я хорошо рисую и шью, мне нравится сочинять и записывать истории. Но ни одно из этих занятий не поглощает меня настолько, чтобы мне хотелось посвятить ему хиты скрупулезного изучения. — К заключению своего признания, Малакиния даже разозлилась на себя, и резко откусила булку, агрессивно пережевывая ее, не желая больше ничего добавлять. Но Хранитель не мог не начать важную для него тему:

— Это занимает время, не все могут сразу определиться со своими интересами… Тебе повезло, одно уже известно наверняка: как Младшая из рода, ты, наверное, станешь Хранительницей Лисоборотней, когда мое время закончится. И на пути подготовки к осуществлению своего предназначения, ты можешь пробовать все, что тебе интересно, вместе с обучением и тренировкой необходимых Хранительнице навыков и умений.

— Но твои обязанности сплошная рутина и бюрократические проволочки. Ты ведешь учет продуктам и детенышам, умножаешь и вычитаешь, и бесконечно заполняешь стопки разных формуляров, которые отвозишь в Цкенод, а взамен привозишь новые пустые бланки, и так по кругу… У тебя нет даже времени поучить родную дочь плавать! — Злость на саму себя за беспечность и неопределенность вдруг трансформировалась в Малакинии, превратившись в не особо обоснованный и совсем не контролируемый праведный гнев на всех и вся вокруг. — А меня никто даже не спросил, хочу ли я быть Хранительницей! А я, может, и не хочу!

— Административные навыки, умение управлять деревней — как своим маленьким королевством… Они очень важны. И хочешь ты, или нет, твоя судьба такова, и ты должна это знать и уметь…

Мудрый Лис понимал, что происходит внутри у лиски, но ровным счетом не знал, как ей помочь. «Она и так напугана переменами. Грустит об отъезде сестры. А ты придумал средство — давай заставим ее сейчас думать о своем будущем, о предстоящей учебе и глобальной ответственности за благополучие целого Клана в роли Хранительницы. Вот дурень!» Он растерянно долил чаю из заварника в пустую кружку дочери:

— А чего же ты хочешь?

— Да не знаю я! — В сердцах крикнула девочка. И добавила потише: — Я не знаю!! Я еще слишком мала, чтобы принимать такие решения и определяться с целой жизнью… Нельзя же заранее решить на всю жизнь вперед. И за другого решать на счет его жизни нельзя… Я не должна быть Хранительницей, только потому что я как-то и где-то родилась… Я должна быть тем, кем хочу… А я не знаю, кем хочу быть… — Слезы снова капали из глаз девочки, редкие и горькие. Отец обнял ее так крепко, как только мог.

— В таком случае, пока Милания будет учиться вдалеке, ты можешь постараться узнать, кем хочешь быть. По крайней мере, кем хочешь попробовать быть. Понимаешь, быть Хранителем — это гораздо больше, чем бухгалтерский учет, навыки кладовщика и заполнение бланков, лисеныш. Я с радостью начну обучать тебя, показывать, что я делаю для нашей деревни и нашего клана. И, обещаю, этим летом я научу тебя плавать.

Малакиния усмехнулась, она очень хотела больше времени проводить с отцом. Тем более теперь, когда Милания уедет, это точно будет огромной помощью в переживании разлуки с сестрой. Но мысль, которая посетила ее мельком, слова, выпаленные ею резко и неожиданно в приливе эмоций, остались в ее голове, и, казалось, теперь будут только разворачиваться и прорастать в ее сознании. «Кто решил, что я должна быть Хранительницей… А вдруг я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочу быть Хранительницей?..»

*********

Настал день Донития Милании. Для обряда посвящения териантропа из детеныша в особу взрослую, сложили высокий костер из веток вишнаевых дерев. Рядом выстроили помост для разбега и Прыжка. По традиции, на помосте стояла семья Милании, даря ей свою поддержку в момент Прыжка и самого первого единения детеныша с его Живным Духом. В Прыжке, под влиянием Магий Натуры, пламя и момента взросления, лисоборотень становился Лисом присущей ему масти. Все всегда с нетерпением ждали новых единений с Духом чтобы узнать, какая стихия, металл или камень соответствуют Духу Лисоборотня, подпитывают его Силу, а иногда даже определяют род его занятий. Например Хранитель, Мудрый Лис, был редким Серебряным Лисом, и он был расположен к Магиям благодаря своей масти, подверженной влиянию одного из сильнейших магических металлов долины. Лакония, его жена, была особо-длиннохвостой Рыжей Лисой, Магии у нее проявлялись гораздо меньше, по сути, она только имела сверхнормальную устойчивость к жару и огню. Но ее практические навыки длиннохвостой лисы особо пригождались по части наведения порядка, ака заметанию следов, и ведения хозяйства.

Ранним утром, в час своего рождения, пятнадцатихитная Милания стояла на высоком помосте, торжественно выстроенном в центре деревни, на торговой площади. Ветер трепал ее распущенные серебристые волосы, украшенные веточками лаванды. На помосте с ней стояли Мудрый Лис, Лакония и Малакиния. Жители деревни собрались внизу. Уже приготовили все для большого праздника с танцами. Столы, устроенные тут же на площади, ломились от угощений, музыканты настраивали инструменты. Милания же, сразу после Прыжка должна будет отправиться в Университет. Девочка была совершенно спокойна и весела. Она подошла по очереди к отцу, матери и сестре. Хранитель и Лакония улыбались. Мудрый Лис положил руку на плечо дочери:

— Вот ты и выросла, наша маленькая лиска, и настал момент твоего взросления. Впереди тебя ждет непростая, но интересная жизнь. Твое первое приключение — обучение в Университарии, вдалеке от дома и родных. Пусть же оно будет радостным и принесет тебе много новых знаний и новых друзей.

— Спасибо, папа. — Милания обняла родителей, и подошла к сестре.

— Тебе не страшно? — Тихо спросила Малакиния.

— Нет. Это же так захватывающе. Я совсем не боюсь. И ты никогда ничего не бойся, я всегда с тобой! — Милания поцеловала сестру в щеку и изо всех сил и прижала к себе.

Собравшиеся лисоборотни затянули Песнь Донития:

Острый нос, пушистый хвост,

Вот детеныш и дорос —

Чудо единения свершится.

Прыгай в пламя, прыгай в жар.

Лисий Дух — волшебный дар,

Вам настал момент соединиться.

Хеп-Хей прыгай веселей,

Лиса всех хитрей!

Лиса всех шустрей!

Хеп-хей прыгай смелей,

На встречу судьбе и силе своей.

Обретай свой новый вид,

Наш обычай так велит,

Принимай свой Дух, яви нам зверя.

Покажи нам свою масть,

Обретя лисью власть,

Дух тебе откроет в зрелость двери.

Хеп-Хей прыгай веселей,

Лиса всех хитрей!

Лиса всех шустрей!

Хеп-хей прыгай смелей,

На встречу судьбе и силе своей.

Девочка обернулась. Костер пылал, обдавая лицо волнами теплого воздуха. Пламя вешнаваех дерев горело ярким оранжево-красным цветом, и сладко пахло. Родня расступилась, и Милания начала отступать назад, чтобы взять разбег. Момент приближался, пламя манило ее, притягивало. Она испытывала острую необходимость разогнаться и прыгнуть в самое его сердце. Пульс девочки замедлился, зрачки расширились, полностью заполнив прозрачно-льдистую радужку своей темнотой, она пятилась, не отрывая взгляда от танцующих языков огня, поднимающихся высоко-высоко и облизывающих само небо. Резко сорвавшись с места, Милания побежала. Длинная, до самых пяток, свободная рубашка развевалась в стороны и, казалось, стоит огню коснуться тонкой ткани — она тут же вспыхнет и сгорит дотла. Но, Прыгнув в пламя, Милания не ощутила жара. Ни одежда, ни волосы ее, не были тронуты огнем. Время остановилось в моменте, когда лисенка очутилась в центре костра. Ласковыми лепестками огонь сомкнулся вокруг, скрывая ее от глаз родных и жителей деревни. Она чувствовала кожей золотистое сияние, во рту появился вкус майского меда, вязкого и прозрачного. Милания ощутила, как вся начала расти и расширяться. Казалось, волосы стали длиннее, одежда исчезла, мышцы наполнила небывалая сила, а сознание вдруг озарила небывалая ясность. Огромным бутоном раскрылся огненный цветок, и из него выпрыгнула большая Длиннохвостая Янтарная Лиса. Лапы, уши и кончик хвоста у нее были серебристо-белыми. Она гордо и твердо стояла на земле, осматривая лисоборотней. Те изумленно смотрели на нее. Кто-то начал аплодировать, и остальные подхватили. Вот уже шум аплодисментов и одобрительных восклицаний разносился по всей площади. Смущенная Янтарная Лиса склонила голову в знак благодарности своим сородичам. Только в этот момент Милания удивленно осмотрела свои передние лапы и сделала круг вокруг своей оси, изучая хвост. Все тело было новым, оно просило движения. Согласно традиции, Янтарная Лиса кивнула стоящим на помосте, схватила в зубы поджидающий ее узел с вещами, и медленно двинулась к воротам.

— Удачи, Милания! — крикнула ей вслед сестра, сдерживая слезы радости и гордости.

Янтарная Лиса устремила взгляд за ворота, немного присела и с места рванула в сторону Университария.

*******

Сердце Мудрого Лиса разрывалось, наблюдая как тоскует по сестре его младшая дочь.

Малакиния же, день ото дня становилась все мрачнее. И не только из-за разлуки с сестрой. Она подолгу просиживала дома за книгами, стараясь убежать из реальности в описанные в них истории. Все реже и реже гуляла она в Чащном Лесу. Однажды, Себас догнал ее на тропинке:

— Тебя не часто увидишь в последнее время, Малакиния. Как закончился учебный хит?

— Привет, Себас. — Привычным жестом Малакиния почесала мягкую оленью шею. — Что-то я совсем рассеянная в последнее время, отметки вышли такими плохими, что родителям было стыдно показать… А тут еще отец снова и снова твердит про Университет… Начал меня с собой в Цкенод возить на отчетные собрания… Склады проверять с ним зовет, показывает, как бланки рождения заполнять. Вчера вечером позвал меня в светлую, и до глубокой ночи показывал бухгалтерские книги за последние семнадцать хит! У него глаза так блестели, хвастался как у него все отлажено и хорошо, какой он Добросовестный Хранитель! Готовит меня… — Лиска поморщилась.

— Ты так об этом говоришь, словно что-то плохое происходит. — недоумевал Себас. Он был очень простой олень, не понимал и не использовал ни иронии, ни сарказма.

— Происходит. Мне не хочется ничего, только читать и спать, спать и читать. А мир вокруг, он хочет, чтобы я делала кучу других вещей: училась, определялась с тем, кем мне быть, радовала родителей, становилась Хранительницей лисоборотней. — Малакиния чеканила шаг в такт своим словам, все резче ставя ножку и повышая голос. Внутри у нее кипела злоба. — Что бы я умирала от скуки за стопками бумажной рутины, и несла ответственность за кров и пищу целой деревни… А я даже в Университет поступить не могу! А может я и не хочу становиться Хранительницей вообще! У меня никто не спрашивает! А если и спрашивают, и я отвечаю, что не хочу быть Хранительницей — все снисходительно так улыбаются, думают что я шучу, или что это временный каприз. Конечно, все хотят быть Хранителями, но не всем это дано. А я отказываюсь от такой чести. А что дано? Среди териантропов уже давно никто Магии толком не изучает и пользуется ими, в лучшем случае, в пол силы! Быть Хранителем — значит только вести бухгалтерские книги!

— Ну это же хорошо — нет опасностей для жизни териантропов, нет необходимости в Магиях…

— А у меня, может, есть необходимость… Но кто же меня обучит? В Университет меня с таким средним баллом никогда не примут. А отец знает только бухучет…

*******

Мудрый Лис задумчиво измерял светлую широкими шагами, и его серебристый халат мягко шелестел при каждом движении. В светлую вошла Лакония с букетом ароматной сирени. Она поставила вазу на стол, и запах свежесрезанных цветов наполнил комнату, смешиваясь с льющимся из распахнутых окон, сладким ароматом акации. В доме было тихо, с улицы доносилось веселое щебетание птиц. Малакиния минуту назад убежала в свою комнату снова поспорив с отцом, хлопнула дверью, и засела за книги.

— Кажется, она совсем не заинтересована в том, чтобы обучаться дальше, Лакония. Я знакомлю ее с деятельностью Хранителя, а у нее только скучающая мина на лице, да вопрос, когда можно будет уже домой. Я переживаю… И ее отметки из школы… Так еще, чего доброго, лисоборотни останутся без Хранительницы…

— Но ведь твоей преемницей может стать и Милания…

— Конечно может! — Резко оборвал Вознеженную Мудрый Лис. — Может… Хоть у нее и нет врожденного таланта к Магиям. Но Малакиния не может избежать своей судьбы, и она должна быть к ней готова! — Хранитель оборвал свою пылкую речь, словно хотел еще что-то добавить, но передумал. Немного помолчав, он добавил, тщательно выбирая слова. — Ведь быть Хранителем — это не только бумажная и административная работа. Это гораздо больше и важнее. Хранитель обладает Силами Магии, он способен защитить свой клан в случае опасности, помогать и спасать. Он обязан оберегать… Как бы я ни старался, и какими бы талантами не обладал, я все-равно остаюсь чужеземцем, и не могу научить необходимому своих дочерей. Не могу подготовить Малакинию к роли… Хранительницы… Думаю, ей надо искать наставника за пределами деревни. Раз в Университет она не стремится, напишу письма Хранителям других кланов, может Львостая или Жапки возьмут ее на обучение. Я не могу. Я сам не знаю и половины необходимого… Я могу только навеять на нее смертельную тоску

Лакония обняла супруга:

— Ну еще ты можешь, все-таки, научить ее плавать. — Улыбка окрасила ее голос теплым ореховым цветом.

— Этим я и займусь. — Лис вздохнул, положив руку, на обнимающие его руки Лаконии. Нежно погладил ее пальцы. — У меня нехорошее предчувствие, Вознеженная… Надо как можно лучше подготовить наших лисят к жизни, вот и все, о чем я могу думать…

******

В этот раз, с наступлением летнего времени, Мудрый Лис заранее позаботился о том, чтобы выделить свободное время для занятий плаванием с Малакинией. Долги Цкеноду были выплачены, и Хранитель мог позволить себе расслабиться. Они собирались отправиться на озера вдвоем с дочерью, на пять дней. На пути через Чащный Лес, к ним присоединились Себас и Зизи с Аливией. Дорога заняла больше времени, чем с кузнецом и его группой, потому что Малакиния и Мудрый Лис шли не торопясь. Они резвились, играя то в прятки, то в салки с ее лесными друзьями. Лес дышал зеленью и свежестью. Под покровом густых крон высоких дерев сохранялась прохлада, скрывшаяся от лучей палящего солнца. Мудрый Лис оставил дома свой расшитый серебром халат. Носясь между дерев за дочкой, в рубахе и простых льняных штанах, разводя костер, рассматривая с ней чернильно-синее небо, украшенное россыпью миллиардов звезд, он снова чувствовал себя мальчишкой, счастливым и беспечным. Малакиния была рада отдохнуть от нравоучений отца, слишком участившихся в последнее время. У нее было еще полно времени чтобы думать о будущем. А на озерах она хотела только жить в настоящем.

В первый же день занятий с Хранителем, в Малкинии что-то переменилось. Зайдя в воду за руку с отцом, лисенка не чувствовала прежнего страха. Безграничное доверие, которое девочка испытывала к отцу, помогло преодолеть барьер паники, так долго мучивший ее. И уже к вечеру, Малакиния спокойно ныряла под воду, и радостно хохотала, снова появляясь на поверхности.

— Ну! В честь такого великого события и большого твоего достижения, постреленка, вот тебе подарок. — Сказал Мудрый Лис за ужином, протягивая дочери небольшой сверток. — Я был уверен, что все у тебя получится, и потому заранее подготовил его.

В руке у Малакинии оказался чудесный карманный складной ножичек. Тонкий и изящный. Изогнутая рукоять его была выполнена из кедра, и украшена металлической мухой.

— Мой первый нож! — глаза лисы блестели от радости. Она несколько раз сложила и разложила нож, наслаждаясь тем, как ладно он щелкает, и бросилась обнимать отца. — Спасибо, папа!!

— Твой первый нож. Будь осторожна, он хоть и невелик, но острый. И завтра я научу тебя эту его остроту поддерживать.

Время летело с невероятной скоростью, никогда еще отцу и дочери не было так легко и хорошо. Днем они плавали и загорали, рассматривали живных и насекомых, Малакиния пересказывала отцу их истории. Вечерами, попивая чай у костра, слушая пение сверчков, и рассматривая звезды, они разговаривали обо всем на свете. Мудрый Лис рассказывал лиске о Мире Технологий, в котором он родился, рассказывал о том, как очутился в Долине Териантропов и понял, что это его дом, как встретил Лаконию… Он рассказывал Малакинии о временах опасных для териатропов, о Темном Маге и ликантропах… О том, что Хранители призваны оберегать свои кланы так же, как правители долины должны оберегать всю свою землю и всех ее жителей. Рассказывал о государственном устройстве Долины, о Столе Правления и трех главных кланах… И только одну, очень важную тему, Мудрый Лис все никак не мог начать. Не получалось найти момент… А когда момент казался подходящим, вдруг все слова куда-то срочно убегали из его головы. Стоило же словам найтись — нарушать чудесную идиллию молчания становилось уже не актуально… Так в тайне, Мудрый Лис промучился пять дней, и решил оставить этот разговор на обратный путь. Зато Малакиния возвращалась домой довольно хорошей пловчихой. Уроки кузнеца не прошли даром и сейчас, поборов страх перед водной стихией, лиса активно использовала полученные ранее знания, поражая и радуя отца скоростью своего прогресса.

*******

Хранитель шел немного позади, раздумывая как подступиться к важной беседе. Он опирался на длинную кривую и толстую палку, почти посох, которую он нашел у пруда. Малакиния, по своему обыкновению, в хорошем расположении духа шла припрыгивая, и напевала на ходу сочиняемую ею считалку:

— Белка шла, нашла орешек,

Он печаль ее утешит.

Шел олень нашел дупло,

Оно желудей полно…

Вдруг, с дерева на Малакинию прыгнула Зизи, от неожиданности лиса взвизгнула и вскинула руку вверх. И Зизи повисла в воздухе. Мудрый Лис остановился, наблюдая за ситуацией. Малакиния не сразу поняла, что это ее рука, направленная на белку, является причиной зависания зверька.

— Ого! — Она удивленно перевела взгляд с руки на белку и обратно…

— Опусти меня, пожалуйста, Малакиния. И, по возможности, осторожнее. — Недовольно проворчала Зизи. — Вовсе не обязательно применять Магии по самому незначительному поводу.

Малакниния медленно опускала руку, вместе с ней на землю опускалась левитирующая белка.

— Прости, Зизи. — Лиса растерянно уставилась на свою пятерню. — Я даже и не знала, что так можно уметь…

Она обернулась, ища поддержки и пояснений в глазах отца, но встретила такую же растерянность и изумление.

— Папа? А ты так умеешь? — тихо спросила Малакиния.

— Нет, лисенка. Из всех, кого я знаю, так умеешь только ты… — Мудрый Лис подошел к дочери и погладил ее по макушке, — Давай перекусим?

Лиска кивнула. Она продолжала растирать руку, словно та болела. Девочку немного напугало новое умение. Зизи то ли обиженно, то ли испуганно, а может — виновато, взглянула на Малакинию:

— Я, пожалуй, пойду… Там надо это… Ну. Шишки. — Она только вильнула хвостиком, напоследок еще разок обернувшись. И скрылась в зеленой листве, так же неожиданно, как появилась.

Мудрый Лис постелил покрывало на уютной маленькой полянке, окруженной густыми кустами шиповника и жасмина. Он достал бутерброды и откупорил щербатый кувшин, наполненный родниковой водой.

Пробивающееся сквозь густую листву, солнечные лучи, пятнами падали на щеки и нос Малакинии. Мирно жужжа, мимо проносились пчелы.

— Понимаешь, дочка… Возможно есть причины, по которым твои таланты к Магии гораздо сильнее выражены, чем мои или кого-либо, из предшествующих тебе Хранителей. — Начал Мудрый Лис. На пальце проступила капля крови — видимо он порезался о сколотый край кувшина.

Хранитель раздраженно облизал палец. Сейчас неподходящий момент. Он и так слишком долго откладывал этот разговор. Он набрал в грудь больше воздуха, словно собираясь нырнуть:

— Есть кое-что, о чем я давно хочу тебе рассказать, но все не придумаю как… — Лиса жевала бутерброд, внимательно глядя на Мудрого Лиса. Пляшущие пятна солнечного света покрывали его лицо. Взгляд был напряжен, но полон любви и нежности к своему лисенышу. Вдруг, глаза Малакинии округлились от ужаса.

— Папа! Сзади!!! — Громадная лапа с острыми, как лезвия, когтями появилась за спиной Мудрого Лиса, и хватила его по спине. Хранитель прогнулся от боли и взвыл, чуть было не упав. Но другой инстинкт был сильнее. Молниеносно, Мудрый Лис оказался на ногах, спиной к дочери, став преградой между ней и кустами, из которых на него напали. Он пятился, отводя лису от опасного места, вертя головой по сторонам, в поисках нападавшего. Тишина. Даже пчелы затихли. Малакиния видела три глубокие багровые борозды, пересекающие спину отца. Из них лилась кровь, промочив насквозь рубаху, она капала на землю. Мудрый Лис схватил палку, на которую недавно опирался.

— Мне страшно… — По щекам Малакинии текли слезы.

— Ничего не бойся, я с тобой! — Хранитель, не оборачиваясь протянул руку за спину и сжал ладошку дочери.

В воздухе витал соленый запах крови. Слева, из кустов шиповника послышался тихий отрывистый рык.

Хранитель повернулся лицом к звуку, выставив вперед посох, и продолжая пятиться в сторону деревни, тихо заговорил:

— Я отвлеку его, что бы это ни было. Я отвлеку, а ты беги, слышишь меня, Малакиния? Отсюда уже не далеко до деревни, но не беги до нашего двора. Выбежишь из леса раньше, сразу к площади. Тебе надо как можно быстрее выбежать из леса! Поняла?

— А ты?

— Я побегу за тобой. Я обещаю!

В шиповнике горели желтым огнем два огромных глаза, рычание усилилось. На мгновение затихло. Разом разметав ветки, колючки и цветы шиповника, превратив куст в клочья, на них выскочил громадный косматый вовкулак. Брызжа слюной и бешено вращая зрачками. Хранитель оттолкнул Малакинию назад, она упала на спину. Мудрый Лис призвал все доступные ему Силы, и в прыжке обернулся Серебряным Лисом. Свирепо рыча, он пригнулся на передних лапах перед вовкулаком, готовясь отражать нападение. На спине, среди переливающейся на солнце серебристой шерсти Лиса, все так же зияли три длинных пореза от когтей ликантропа.

— Беги, Малакиния! Беги! — закричал Хранитель.

Вовкулак бросился вперед.

Малакиния застыла и смотрела, как его ужасающая челюсть сомкнулась вокруг массивной шеи Серебряного Лиса. В шоке, она, наконец, смогла подняться и бросилась бежать. Оглянувшись в последний раз, лиска видела, как ликантроп треплет безвольно повисшего Лиса, и отбрасывает в сторону. Глаза застилали слезы. Надо бежать. Слышен хруст веток под мощными лапами ликантропа. Он гонится за ней. До деревни слишком далеко. Отца больше нет. Малакиния поняла, что у нее нет шансов. Она ощутила горячее дыхание вовкулака рядом с ухом, из пасти доносился запах ее отца, его крови. Челюсти клацнули над ее головой.

И тут, сильный поток воздуха сбил Малакинию с ног. Ликантроп оказался на расстоянии нескольких шагов. Малакиния зажмурилась, не в силах пошевелиться. Но тут, громадный яростный зверь заскулил как щенок, которого хлопнули по носу. Открыв глаза, лиса увидела перед собой высокую женщину, с длинными белыми волосами, кружащимися в воздухе вокруг. Женщина тоже парила. Ее вертикальные зрачки сузились до толщины волосинки. В льдистых глазах буйствовал гнев. Пальцы ее рук были непропорционально длинны и увенчаны длинными когтями, уши заострены. Вовкулак бросился на женщину, но она замысловатым жестом рук заставила тяжелого зверя подняться над землей, и с силой ударила его о твердь. Ликантроп протяжно взвыл. Поднявшись, он поджал уши и хвост, и быстро исчез среди деревьев.

Малакиния не верила, что это происходит по-настоящему. Она узнала эту женщину. Она уже видела ее. Она уже спасала ее.

— Кто ты?

Беловолосое видение вдруг стало прозрачным.

— У меня больше нет Сил, Малакиния… Прощай… Береги себя, малышка… Я больше не смогу… — Тихим шелестом ветра и листвы прозвучали эти слова, словно в самой голове или сердце Малакинии. И женщина окончательно растворилась в воздухе.

*******

Малакиния, еще какое-то время, закрыв глаза, лежала на земле. Она не хотела думать о случившемся. Встать и идти — означало принять реальность. В глубине души девочка надеялась, что ликантроп вернется за ней, и тогда эту боль не надо будет принимать. Ничего не надо будет делать. Но он не возвращался. И Малакинии пришлось встать.

Глава 5

Прямо на следующий день после коронации, король Диверий пришел в Зал Стола Правления в сопровождении незнакомца, облаченного в черные одежды. Этот жест сам по себе был вопиющим нарушением любых норм и приличий. Затем, король приказал принести неизвестному кресло, и установить его со стороны своей правой руки. Постепенно ропот возмущения среди Совета Хранителей перешел в стадию выкриков, с требованиями объясниться. В ответ на это, Диверий резко хлопнул ладонью о черный гранит Стола Правления с такой силой, что в ушах зазвенело. Все смолкли.

— Представляю Совету Хранителей Карилия Юсыя — нового Придворного Мага и моего личного… Гхммм — Король Диверий прочистил горло, — консультанта.

Свои не очень уверенные слова он подчеркнул таким взглядом, переводя глаза с одного Хранителя на другого, что спорить никто не решился. И все-таки, вопросы возникли:

— Придворного Мага? Но в услугах волшебников Стол Правления не нуждался со времен истребления ликантропов. Не хочет ли таким образом Ваша Светлость сказать совету о том, что Долине угрожает какая-то неведомая опасность?

— Что вы, никакой опасности. — Перебил, собирающегося что-то ответить короля, мягкий, немного поскрипывающий, голос нового Придворного Мага. Он сверкнул глазами. — Просто настал момент возвращения на свое законное место одного из древнейших и сильнейших Кланов териантропов.

Этому заявлению удивился даже Диверий. Он вопросительно поднял брови. Хранитель Львостаи насмешливо бросил:

— Наш король Драго уже на своем месте! Не припомню Клана сильнее и древнее.

Юсый смерил молодого льва надменным взглядом, и назидательно-пренебрежительным тоном начал отвечать, массируя пальцами переносицу:

— Даже самый базовый курс истории териантропов рассказывает о существовании ТРЕХ самых могущественных Кланов, которые и образовали когда-то Стол Правления. И Драго из этих основных Кланов были только третьими, по силе своих магических способностей. Вторым Правящим Кланом был Кошкоклан. Уууу, они были сильны… Но, после заварушки с ликантропами, трусливые и эгоистичные кошаки сами отреклись от участия в любой политической жизни Долины, и покинули Стол Правления, фактически, предав народ и передав Стол Правления Драго… А ты, — Маг обратился к Хранителю Львостаи, — просто ты сопливый юнец и неуч, поэтому ничего этого и не знаешь.

Ответ Юсыя прозвучал безупречно вежливым тоном и сопровождался учтивой улыбкой. Не каждому дано умение сочетать такие противоречивые слова и действия. Хранитель Львостаи оказался в замешательстве, обдумывая: оскорбили его, или все-таки нет. Этой секундой и решил воспользоваться новый Придворный Маг. Он откинул полы черной накидки, расширился, вырос, воспрял над столом обернувшись в черную пыльную тучу, и из нее выпорхнул Большой Черный Ворон. Он сделал круг над головами Хранителей, которые наблюдали, раскрыв рты от изумления. И приземлился в центре круглого черного, отполированного до зеркальной гладкости, гранита.

— Этого не может быть… — Тихо протянула древняя старушка, в толстых очках на совином крючковатом носу. Она поправила их и внимательно посмотрела на Ворона еще раз.– Воронитель! Первый Клан Правителей! Он исчез сотни хит назад. Был истреблен ликантропами! Этого не может быть.

— И тем не менее, это есть. — Юсый расправил крылья, от размаха которых, сидящим за столом Хранителям пришлось увернуться. — Я — Карилий Юсый, последний, и, очевидно, Младший из рода Воронителей. И я ваш новый Придворный Маг. Ну, и личный консультант короля. В общем, — он громко клацнул массивным желтым клювом, и, склонив голову набок, посмотрел левым глазом прямо в глаза шокированного Хранителя Львостаи. — Вы должны меня слушаться. — В голосе Черного Ворона торжественно звучала неприкрытая насмешка.

*****

Король Диверий распустил Совет и остался с Юсыем наедине.

— Что это было, тритон подери!?

Он вроде собирался кричать на Мага, но тут же осекся -Диверий и раньше боялся его, теперь же, только больше удостоверился в том, что совершенно не знает, чего можно ожидать от этого странного, скрытного и могущественного териантропа.

— Прости, что не предупредил. Просто я слишком сильно люблю эффектные появления. — Расхохотался Юсый, откинувшись на спинку своего нового кресла. Он находил его невероятно удобным. — А лица Хранителей? Ты их видел? Вот умора! Думали ты заморыша привел безродного! Хахаха! Да ты же и сам так думал! — Маг впервые за долгие хиты ощущал себя на своем месте.

— И какой будет итоговая цена твоей… услуги? — Диверий запнулся, чувство вины кольнуло, но он быстро прогнал его прочь. Сейчас его должна была беспокоить только забота о королевстве и благе народа, и умение мудро распорядиться полученной властью… и еще разобраться, чего от него хочет этот странный тип, вызывающий у Диверия настоящие опасения.

— Ну, как и говорилось в момент подписания контракта: ваше покровительство, Ваше Высочество. Услуги, исполнение просьб, по мере поступления и на ваше усмотрение, конечно же. — Как бы кланяясь, Юсый наклонил голову, но даже не подумал встать с кресла. — Я максимально заинтересован в улучшении жизни нашего народа, и процветании долины, и со своей стороны готов вносить свой посильный вклад… если, конечно, ваше высочество сочтет нужным обращаться ко мне за советами или прислушиваться к оным…

— Ну что ж, — Диверий встал и, нервно отдернув куртку, взял прислоненную к его трону трость. Ему совершенно определенно не нравилось долго оставаться с новым Придворным Магом наедине. — Тогда обращайся, по мере возникновения просьб или необходимости услуг… Я распоряжусь о предоставлении тебе всего необходимого…. Кстати, а что тебе будет необходимо?

— Я предпочел бы остаться жить при дворе, и иметь полное обеспечение для своих исследований по улучшению жизни в Долине.

— Понятно. Что ж, я распоряжусь, тебе выделят комнаты во дворце и доступ к пользованию финансовыми активами.

— Неограниченный доступ. — Небрежно поправил короля новый Придворный Маг.

— Почти неограниченный доступ. — Драго проглотил возмущение.

Юсый довольно улыбнулся, и снова кивнул вместо поклона, принимая все как должное. Иначе и быть не могло. Король Долины Аду плотно сидел у него на крючке.

— На этом все. — Диверий постарался так же небрежно кивнуть. Развернулся, и вышел из залы настолько быстро, насколько позволяло его травмированное бедро. Словно это он покинул аудиенцию у короля, а монарх остался спокойно восседать на троне. Откупиться от странного и неприятного типа деньгами показалось Диверию очень хорошей идеей, но он понимал, что так просто Юсый от него теперь не отвяжется. Он чувствовал это. Оставалось только напряженно ждать, чего же появившемуся вдруг из ниоткуда Воронителю будет надо… или, точнее, ждать, когда Воронитель начнет пытаться завладеть Столом Правления…

*******

Но на самом деле, никаких амбиций или планов у Юсыя не было. Дорвавшись до жизни во дворце, устрашив Хранителей и введя в состояние напряженного опасения короля, он никак не использовал своего влияния на политическую или финансовую жизнь королевства, ничего не предпринимал и не менял. Он просто пользовался благами роскоши по максимуму.

Поначалу, Совет Хранителей тихо перешептывался, ожидая от Юсыя подвоха. Перемен. Увеличения налогов, введения казней… Никто не знал, что было на уме у древнего Воронителя. Но в скором времени стало понятно, что одни только роскошь, мотовство и праздность. И потому, Совет Хранителей по-прежнему встречал его недовольными шепотками, но теперь все понимали, что он просто прихлебатель и пустышка. Появление Юсыя в Зале Стола Правления всегда сопровождалось одинаковым приглушенным возмущенным гомоном. Придворный Маг прекрасно знал, что Хранители, входящие в Совет, презирали его и опасались, но его это нисколько не беспокоило, и даже забавляло. Больше всего всех раздражало полное непонимание природы их с Диверием отношений.

В течении двух месяцев, Юсый бурно обустраивал свой новый быт. Он требовал от слуг безупречного обслуживания. Был крайне брезглив, прихотлив и переборчив в пище, и придирчив к мелочам. Маг обладал идеально отточенными манерами и знанием всех правил и норм этикета. Для ведения своего личного хозяйства, Юсый выбрал шестерых самых щепетильных и исполнительных горничных и двух лакеев. Велел отшить им специальную форму: платья, чепцы, чулки, бриджи и сюртуки, даже нижние рейтузы, панталоны и нательные рубашки — все облачение личной прислуги Юсыя было черного цвета, как и вся одежда Мага. Никаких нашивок, эмблем или украшений добавлено не было, но не было в этом и необходимости, ведь на фоне традиционных зелено-желто-оранжевых одеяний дворцовой прислуги, работники Юсыя резко и безошибочно выделялись.

На королевские средства Юсый и сам отправился к личному портному Его Величества, заказать себе отшивание роскошного гардероба из лучших тканей.

Портной, по имени Тарсиус, принадлежал к крайне редко встречающемуся клану Долгопятов. Он всегда пребывал в полуобращенном состоянии, был очень высоким, и из-за этого сутулился. На его лице красовались огромные глаза пугливого, но любопытного, зверька. Руки украшали длинные узловатые пальцы, которыми старик очень быстро и ловко орудовал, снимая мерки, подкалывая свободные края ткани булавками, и делая пометки в блокнотике, висевшем на пурпурном шнурке у него на шее.

Тарсиус встретил Юсыя с надлежащим почтением и нескрываемым любопытством. Долгопят был королевским портным уже очень много хит. Этими самыми пальцами он обшивал еще родителей покойного короля Товокония. Жены и своих детей у старика не было, но время от времени он брал в подмастерья сирот после Донития, в которых чуял талант к портновскому делу, обучал их и растил как родных. И таких приемышей, по всей долине, у Тарсиуса было больше десятка. Большей частью, все уже совсем взрослые, жили и работали в разных деревнях, не забывая навещать старика на праздники и звать в гости. А сейчас, с ним вместе, в мастерской работали двое.

— Итак, — разминая пальцы после церемониальных приветствий и расшаркиваний, Тарсиус жестом пригласил Юсыя на небольшой пьедестал, окруженный зеркалами. — Чего изволит пожелать Ваша Светлость?

Юсый, смакуя момент, медленно поднялся, приосанившись и довольно осматривая себя в зеркалах. Их чистота и освещение были тщательно продуманны и настроены портным, для наилучшего отображения действительности.

— Ну, я подумывал о полном обновлении гардероба, в связи с изменением статуса и новой должностью. Что бы вы посоветовали? — Столько раз Юсый мечтал о таких моментах, фантазировал. Но на деле, конечно, растерялся. Его, довольно изношенное платье, было приобретено десятки хит назад, на рынке, без примерки, и потом окрашено и посажено по фигуре с помощью Магии… Юсый всегда стремился к богемному образу жизни, но никогда раньше не мог себе его позволить…

— Ооооооо! Я думаю, с нарядами для придворного Мага у нас огромное поле для деятельности, и у меня тут целый ряд новинок, вчера только отгрузили. — Он радостно и нежно провел рукой по плотно прижатым друг к другу рулонам ткани, лежавшим на стеллажах, и потянулся к раскрытым веерами отрезам. Долгопят приложил к плечу Мага нежно-голубой габардин, добавив к нему самый краешек золотистой парчи. — Вот, к примеру, на ежедневную куртку. Голубой идеально оттенит ваши черные глаза и вороные волосы, подчеркнет аристократическую бледность. Рукава сделаем реглан, широкие, со сборкой по манжету — по последней моде. Приталим, добавим серо-голубую накидку со стальным отливом. А золотистая парчовая тесьма по лацканам и краю манжетов — добавит роскоши, но не сделает вульгарным облик в целом. На брюки серый хлопковый стретч. У меня есть потрясающего качества, с добавлением каучука: никакого стеснения в движениях, не растягивается, не садится после стирки и обладает невероятной износостойкостью волокон!

На сотую долю секунды глаза Юсыя даже потеплели. Но это произошло очень мимолетно. Тут же, Маг сдержанно отодвинул предложенные ткани, и указал на стеллаж с темными оттенками.

— Я ношу только черное. Это принципиально. — Воронитель почти рассердился на себя, но потом чуть не прыснул со смеху, с трудом подавив смешок.

«Голубой камзол! Умора! Роскошь роскошью, но надо же знать меру безрассудствам.» — Не унимаясь, веселился он про себя.

— Как вашему сиятельству будет угодно. — Портной убрал веер цветных отрезов, и сделал пометку в своем блокноте, не скрывая некоторого разочарования. — И нательные рубашки тоже? — Портной не оставлял надежды.

— И нательные рубашки тоже.

— Но позвольте, шелковые рубашки не красят в черный… А я, как порядочный портной, не могу позволить собирать парадное платье для придворного такого уровня с хлопковыми или льняными рубашками, — это уже перебор! — Долгопят так распереживался, что его, из без того огромные глаза, раскрылись еще шире, и теперь казалось, что на лице ничего, кроме этих глаз, больше нет.

— А что там такого в этих шелковых рубашках? — Спросил Маг как можно небрежнее. Юсый хотел знать о роскоши все.

— Оооооо!!! Ведь шелковые нити — они самые дорогие и редкие, их производство очень сложный процесс, которому шелкопряды обучают только своих детей. Секреты мастерства не выходят за пределы деревни шелкопрядов. Никогда. Известно только, что нити эти они прядут из волокон, которые добывают из молодых листьев шелковицы. Их собирают в определенные даты, вываривают, пропускают через много разных этапов химической и механической обработки… Наверняка не обходится и без магии — ведь шелковичная нить получается такой же тонкой, как нити, сплетенные паучком. И при этом потрясающе прочной.

— Звучит как раз как то, что мне необходимо. Отшейте мне десяток.

Глазам Долгопята расти было уже некуда, потому от просто в изумлении приоткрыл рот.

— Десяток? Разумно ли, десять шелковых рубашек… Ваша светлость?

Юсый задумался. Его самолюбие и тщеславие плескались внутри, бурлили и обдавали теплом и еще каким-то ощущением, очень непривычным. Ощущением самодовольства и радости.

— Да, пожалуй, вы правы. Что это я? — Юсый наконец до конца пришел в себя, и был готов брать максимум от нынешней своей действительности. Как и мечтал. Он небрежно повел рукой по воздуху, набирая воздуха в легкие. — Отшейте тридцать. По рубашке на каждый день. Хочу широкие рукава и широкие манжеты под запонки. Пятнадцать штук с отложным воротничком на стойке и застежками на планке на всю длину. Другие пятнадцать сделать без воротника и с короткой застежкой на планке… Черных, само собой.

Тарсиус, пораженный знаниями Юсыя и масштабами его уверенного распоряжения такими несметными богатствами, мелко кивал и быстро и детально записывал распоряжения в свой блокнот. Было очевидно, что новый придворный Маг более сложная и образованная личность, чем казалось поначалу.

— Тридцать шелковых рубашек! Такой заказ могут позволить себе только члены королевской семьи. — Не унимался старик, добавляя последнюю пометку, и ошеломленно хлопая глазами.

— Что ж, можно считать, таким образом я негласно к этим членам причислен. Теперь перейдем к парадному и повседневному верхнему платью… — Довольный собой, Юсый решительно указал на стопку журналов и эскизов.

*****

На королевские же средства, новый придворный Маг долго и старательно обставлял выделенные ему комнаты во дворце. В его распоряжении оказались спальня с камином, расписанная и меблированная в стиле анималистическом, просторный кабинет, в спокойных бежевых тонах, ванная комната с большой деревянной кадью, и салон для приемов гостей, вычурно украшенный золотыми колоннами и лепниной.

Диверий хотел было выделить Юсыю целое западное крыло, но Маг скромно ограничился этими комнатами. Впрочем, выдвинув обязательным условием направление окон на восток:

— Чтобы любоваться восходом солнца. — Скромно пояснил он.

Личные горничные Юсыя тихо между собой перешептывались о странных повадках начальника:

— Очень это настораживает, когда эдакий холеный гусь, да спать не умеет. Встает затемно, кофий на рассвете пить изволит… Не иначе- — беду принесет в Долину, попомни мои слова! Териантроп, которому на пашню, в кузню или в лавку на ранний час на работу идти не надо, нежится в постели уж точно, аж до появления лучей солнышка на небе, а то и после. — Доносилось из спальни Мага. — Да еще и в таких перинах мягких. А энтот худосочный словно и не приминает перины своей. Дело тебе говорю, не может добрый териантроп так себя поводить. Странно это, и пахнет дурно. — Приговаривала пухленькая, со вздернутым носиком, горничная, по имени Тамила. Она взбивала перину Юсыя и поправляла подушки, наполненные первоклассным хлопковым пухом. Ее юная напарница, с мечтательными глазами, думала о своем, и только рассеянно кивала, подавая углы красивого стеганного пушистого покрывала.

— Так коли пахнет дурно, надо лавандой подушки перемежевать, и в подперинник положить веточек… — Невпопад спохватилась она, всплеснув руками. — А мы уже все застелили!

— Где твои мысли-то витают, Савва? Как с тобой разговаривать? Тьху! Молодые — один ветер в голове! — Разочарованно сплюнула старшая. Сплетничать про господ с растерянной Саввой никогда не удавалось, и, очень сильно сосредоточенная на работе, будущем государства и личной жизни господ одновременно Тамила, всегда считала смену с Саввой скучной и неудачной. — Положила я лаванду-то ужо, положила! Иди лучше ванну мыть!

Савва послушно взяла щетки и средства для оттирания налета, и пошла в ванную. Сплетничать она не умела, но работу выполняла качественно.

— Тамила, Тамила! — почти завопила девушка, и напарница, перепугано бросив рубашку, которую складывала в шкаф, бросилась на выручку подруге.

— Что случилось-то? Кислотой на кожу плеснула? Или что? — Она вошла и остановилась как вкопанная, не веря своим глазам. Посреди просторной ванной комнаты, вместо деревянной кадушки, возвышалась блестящая медная чаша в кованной подставке, оплетающей ее листьями плюща, тонко и тщательно отлитыми и вырезанными из бронзы с позолотой. Стены были из черного мрамора. В углу появился черный мраморный туалетный столик с зеркалом, по краю украшенный такими же листьями плюща. Этот плющ обвивал и ножки столика, и украшал черный бархатный пуф, скромно стоящий в противоположном углу. — Ох ты ж дохлые улитки! Как же эдакое чудо мыть-то? Красотища, конечно, в жисти такого не видала. — Тамила подошла и потрогала гладкую внутреннюю поверхность чаши, провела пальцем по листикам — Гляди-ка! Каждая прожилка вырезана, как живые листики, токма золотистые. Ох, ну что-что, а размах у нашего-то Мага прям таки феерический! В жисти такого б и представить не могла, а уж я-то у разных господ поработала на своем веку!

— Только глянь! — Савва подошла к туалетному столику. На нем, ослепительно сверкая боками, в лучах утреннего солнца, гордо стояли глубокая золотая миска и пузатый кувшин.

Тамила взяла в руки кувшин и присвистнула:

— Чистое золото! Просто шоб моську с утра обмыть! Не иначе этот древний каких-то очень важных териантропов потомок. Такая роскошь!

— А это что? — Савва указала на стоявшую за дверью пузатенькую кастрюльку с крышкой, судя по всему, тоже золотую.

— Тьхуть! А это еще что он задумал такое?! Ночная ваза?

— Что-что? — Недоумевала Савва.

— Ну, горшок видать. Золотой. Ну знаете, это уже сверх меры, это уже перебор! Роскошь роскошью, конечно, ежли теперь обычное отхожее место начальству недостаточно хорошо, и охота тебе так уж пофорсить, чтобы на золото какать, дело твое. Но нам то что?! — Савва расхохоталась, эта причуда Мага ей показалась забавной. Тамила же, только сердилась и ворчала. — Смейся, смейся. А я тебе так скажу, я на такое не согласна! Выносить теперь за взрослым здоровым дядькой горшок, аки за дитятей малым?! Ну знаете! Я на такое не подписывалась. Ежели хоть раз он в туда напудит, и мне нести это прикажуть — я увольняться поду. Я на такие унижения не подписывалась.

*****

К счастью для горничных, Юсый был крайне озабоченный пафосным ореолом вокруг своей личности, тщательно сохранял самообладание и следил за своими манерами. Само-собой, он никогда горшком этим пользоваться не собирался. Ему просто надо было им обладать, потому как, чем дальше, тем больше ему нравилось обладать предметами абсолютной, и максимально бесполезной, роскоши.

****

Вот уже несколько месяцев Юсый проживал при дворе и находился в самом лучшем расположении духа.

Он вышел из роскошной ванной в длинной ночной рубашке из чистого шелка, черной как агат, невесомой как паутина. В спальне горели свечи. Он медленно обошел свою чудесную опочивальню, наконец-то переделанную им по своему вкусу. Спальню Юсый переделывал последней. От примитивной и слишком пестрой, на его взгляд, не осталось и следа. Теперь стены были обтянуты блестящим в свете свечей черным жаккардом, карнизы оттеняли черные стены тонкой серебристой полоской. Камин был облицован черным агатом и мрамором, а над каминной полкой установили большое серебряное зеркало в массивной оправе, тоже из чистого серебра. В зеркале целиком отражалось величественное ложе, возвышающееся посреди комнаты. Кровать была огромна и прекрасна: с плюшевым стеганным изголовьем, множеством подушек, и высоким резным пологом из черного дерева, украшенным толстыми бархатными шторами. Обходя комнату, Маг последовательно потушил одну за другой, все свечи в массивных серебряных подсвечниках. От угасающих фитильков, в воздух поднимались тонкие струйки серого дыма. Извиваясь серпантином и быстро растворяясь, они оставляли в воздухе легкий запах гари.

Юсый забрался под пушистое, очень теплое, и почти невесомое покрывало, утопая в перинах, пронизанных легким ароматом лаванды. Сладко поеживаясь в предвкушении сна, Юсый осторожно дунул на последнюю, стоявшую на прикроватном столике, свечку. Метнувшись, пламя спрыгнуло с тонкого фитилька, и исчезло. Мгновенно комнату заполнил мрак. Придворный Маг положил голову на подушку и блаженно закрыл глаза. Если бы он немного подождал, пока его глаза привыкли к тусклому свету луны, и снова посмотрел бы на только что погашенную свечу, он бы увидел, как устремившись вверх, струйка дыма вдруг резко замедлилась, рисуя свои завитки все медленнее, пока вовсе не остановила движение, и так и осталась висеть в воздухе.

Едва Юсый начал погружаться в сладкую дрему, как до его слуха донесся легкий шорох. Юсый насторожился. Шорох повторился. Сначала это было легкое шуршание, словно кто-то осторожно разворачивал конфеты. Постепенно оно усилилось, и стало больше похоже на поскребывание шаловливого пса в дверь. Звук притих, потом вдруг подобрался ближе. Словно кошка начала активно точить когти о край роскошной постели Личного Консультанта Короля.

— А вот это уже совсем лишнее. — Юсый раздраженно выдохнул, резко сел и зажег в воздухе голубой огонек.

— Я, может, тоже люблю эффектные появления. — Передразнил старую шутку Юсыя тихий и очень знакомый ему голос.

У полога постели, из воздуха постепенно проступало черное облачко, принимая очертания чьей-то фигуры. Но четких линий или телесности облачко так и не обрело, оставаясь висеть в воздухе, похожее на чью-то забытую тень.

— Я уж было думал, ты меня позабыл и бросил. — Съехидничал Юсый.

— Не ври, ты вообще не вспоминал ни обо мне, ни о порученной тебе миссии, ни о нашей великой цели. — Бесцветно ответил голос. — Ты только проматывал королевскую казну, принаряжался и ленился. Смотри, за эти месяцы без практики твоя Магия так ослабла, что ты не даже почуял моего прихода. Бездарь всегда будет бездарью, если не будет как следует трудиться. — Монотонно и назидательно звучала речь ночного гостя, в его словах не было и капли намека на желание унизить или задеть Придворного Мага. Тень констатировала факты. Но это жутко взбесило Юсыя.

— Да как ты смеешь! Ты мне обязан фактом существования в этом мире! Я впустил тебя, я тебя ношу — ты обязан мне подчиняться и преклоняться.

— Преклоняться? — Тень искренне недоумевал. — Перед чем? Перед твоей способностью вызвать голубой огонек? Преклоняются только перед могуществом. Ты же, на данном этапе, со всеми своими золотыми безделушками, по моим мерками и меркам Магии — только жалок.

Злость взыграла в Придворном Маге с новой силой, потому что он знал, что тень права. Его эмоции проступили вокруг его тела багровым ореолом, и ночной гость с жадностью втянул в себя это зыбкое свечение. Немного насытившись, тень обрела плотность, но оставалась равномерно-черной.

— Так ты просто зашел перекусить? — недовольно буркнул Юсый.

— Нет, я пришел, потому что ты отклоняешься от курса. Ты не можешь действовать без контроля. Подведем итоги: мы дали тебе время вкусить жизни, о которой ты грезил, и провели исследовательскую работу. Мы выполнили нашу часть уговора. Ты при дворе. Драго на грани исчезновения. Кошкоклан никогда больше не встанет у тебя на пути. Теперь твой черед. Теперь настало время действовать дальше. Не следует забывать о наших основных целях нахождения в замке. Ты должен найти способ питать нашу Сущность. Массово. Глобально. Наши силы — залог твоих сил. Или ты забыл?

— Нет необходимости повторять по сто раз одно и то же. — Раздосадованный перебитым сном, Юсый выбрался из постели и пошел к столику с напитками. Он плеснул в хрустальный бокал немного елового сока, бросил в него щепотку корицы. И небрежно спросил через плечо — Будешь?

— Очень остроумно. — Ответила тень.

— Я радушный хозяин. — Придворный Маг повернулся, медленно попивая еловый сок. — Итак, в чем суть вопроса? Что за исследовательскую работу Вы проделали?

— Для начала обозначим цели твоего пребывания во дворце. Снова. Во-первых, ты должен найти возможность нас питать. Придумать способ, спровоцировать массовые всплески негатива. Война, — почти мечтательно произнесла тень, если ее голос мог бы звучать мечтательно, — это был бы один из лучших вариантов.

Юсый поморщился. Войны ему совсем не хотелось.

— Как-то это вульгарно… Война. К тому же териантропы — народ крайне миролюбивый.

— Но они живые существа, и как любое живное, подвержены всем вытекающим из этого негативным эмоциональным страстям. Если ты придумаешь аналогичный войне по масштабности, но какой-либо другой способ — дело твое, нам важен результат. Во-вторых, напоминаем, что нам необходимо отыскать три Печати составляющие Серебряное Напястье. Ты должен заняться детальным изучением королевской библиотеки, и поиском следов Печатей. Библиотеки во Фрикайленде утаили от тебя информацию. Они обладают ею в полной мере, но никогда не откроют ее тебе. Тут же библиотека полна обычных бумажных томов древней истории териантропов. Наверняка есть упоминания интересующих нас артефактов, их местонахождения, их описание и способов их применения. Когда мы найдем их и объединим в Серебряное Напястье…

— …никто не сможет противиться подселению Темной Сущности, и неизмерима будет сила нашей Магии, и Миры всецело станут принадлежать нам. — Перебил и завершил фразу Юсый, с крайне скучающим лицом.

Что-то в последние месяцы в нем переменилось. И вся эта идея, с завоеванием абсолютной власти и безграничной магической силы, перестала быть такой уж манящей. У него уже было все, чего он хотел: изысканные блюда и напитки, лучшие места в театре, роскошные одеяния. Золотой горшок даже был.

Тень легко читал его мысли.

— Мы думали ты более амбициозен. — Если бы в этом голосе могла быть интонация, наверняка там звучало бы разочарование. — Нам не следовало так надолго оставлять тебя одного. Но мы воспользовались свободой вне стен Фрикайленда.

— Кстати, где же в итоге Вы пропадали все это время? — Юсый был рад сменить тему, и сам не понимая до конца обуревающих его чувств.

— Здесь, за стенами Фрикайленда, без магических барьеров и фильтров, мы отчетливо ощутили древнюю, давно знакомую нам, нетипичную териантропам магию, необузданную страсть и праведную ярость, и устремились исследовать ее.

— Учуял старого друга? — Юсый удивленно поднял бровь и сделал большой глоток елового сока. — Ездил проведать? Но если ты был притянут яростью, почему вернулся голодный? — Недоумевал он.

Тень кивнула.

— Логичные вопросы. Такое я люблю. Иронию и сарказм не люблю.

— Ты просто не умеешь ими пользоваться. — Съязвил Маг.

— Неважно. Так вот, древняя ярость, которую мы ощутили — ярость ликантропа. Удивительно было снова почуять эту энергию. Она потрясающа в своей чистоте и концентрированности. Даже в самых малых дозах. Но, увы. Мы не можем ее абсорбировать. Никогда не могли. Иначе наша старая армия сделала бы нас всесильными, еще во времена, когда ликантропы атаковали долину. Но мы можем контролировать ликантропов, когда они дают ей свободу. Невероятно и потрясающе. Их ярость, как поток стремительно несущей свои воды широчайшей и полноводной реки, который мы легко можем направлять, но из которого не в состоянии сделать и глотка воды. Если тебе будет понятнее такое сравнение.

— Как поэтично. — Причмокнул Юсый. Он слишком много времени провел в уединении в Библиотеках, и очень ценил хороший слог. — Выходит, ты нашел ликантропа? Живого? В Долине? Или прямо тут, в городе? Это интересно! — Маг налил себе новую порцию, и снова обернулся к гостю. — Желаешь?

— По-прежнему нет.

Юсый пожал плечами. Его манера паясничать могла бы раздражать Темную Сущность, если б ее что-либо вообще могло раздражать.

— Ликантропов. Не одного, целое логово. Я учуял одного в городе. Он торговался за белокочанную капусту на базаре. Торговец пытался его обвесить, ликантроп злился. Он не выдал своей Природы. Никто бы не понял и не почуял. Но я ощутил. И последовал за ним. Я притаился у него в кармане и попал с ним в их Тайное Логово. Я тихо подслушивал в их домах, и знаю историю их стаи. Тебе будет интересно.

— Я само внимание. — Юсый сразу наполнил бокал до краев, чтоб не вставать, и уселся в кресло у камина. Голубой огонек сопровождал его. После «перекуса» Темной Сущности он стал светить сильнее — их Силы были связаны напрямую.

— После нашего заточения в Темный Мир с помощью Серебряного Напястья, териантропы, ослепленные горем от потери близких на войне, требовали массовой травли, отлова и казней ликантропов. Но один из главных Хранителей, твой предок Воронитель, сильнейший из трех правящих кланов, тайно помиловал ликантропов. Он проявил к ним жалость, проявил слабость. Он нашел способ обуздать их ярость, и открыл им Тайное Логово. Далеко на востоке, за границами Чащного Леса. Там, где из земли ввысь стремятся огромные каменные глыбы. Там Воронитель поселил ликантропов, обучив их многому из своей Магии, говорят даже — предав свой род и передав свои Силы ликантропам. И потом исчез. Твой предок, возможно даже прямой родственник, возможно один из твоих родителей. Бросив тебя сиротой, оставив самый знатный и могучий род без средств и истории, все что имел — передал стайке драных волков, которых мы когда-то притащили в этот мир в качестве своих солдат.

— Отличная история. — Юсый скрипнул челюстями. Тень знала точно все его болевые точки. Недавно такое, почти настоящее ощущение радости и покоя, постепенно покидало Придворного Мага. — И что же, получается… Ликантропы, которых ты обнаружил. Целая стая. Они в целом — мои пожизненные должники? — На его лице снова заиграла самодовольная и злобная улыбка. Тени это почти понравилось.

— Все верно. — Коротко ответила она.

*******

С тех пор, как Темная Сущность снова напомнила Придворному Магу о себе, он больше не ощущал необычных радости и покоя. Жизнь вернулась в привычный ему ритм, неспешное изучение толстых и пыльных томов в королевской библиотеке. Постоянное недовольство. Раздражительность. Беспокойные сны, которые посылала ему Темная Сущность из глубин его подсознания, только усугубляли мрачное состояние Юсыя. Периодически он еще устраивал себе пирушки, но так беззаботно веселиться, как раньше, уже не получалось. Он всюду видел подвох. Ему казалось, что окружающие были с ним высокомерны, что слуги недостаточно внимательно его обхаживают… Он спал все меньше и становился нервнее.

В первую очередь, следовало решить вопрос с питанием Темной Сущности и, соответственно, увеличением Силы придворного Мага. В библиотеке во дворце, Юсый не находил ничего хоть немного полезного, и решил пойти просто прогуляться по городу, проветрить мысли.

Душное лето иссушило воздух до ломкости. В своих неизменных черных одеждах, Придворный Маг изнывал от жары. И это только подстегивало его нервозность, но стимулировало мыслительный процесс. Он шел по пыльной улице Цкенода, мощенной желтым камнем, и внимательно поглядывал по сторонам.

«Следует изучить жителей. Их повадки, их нравы. Что им по душе, а что нет. Что их злит? Беспокоит? Пугает? Как это использовать?»

У порога кондитерской лавки толпились ребятишки. Чумазые носы были плотно прижаты к прозрачной витрине, за которой красовались, переливаясь глазированными верхушками, разноцветные пирожные. Дети жадно поедали вкусности глазами, грустно сглатывая слюну. Из лавки вышла матрона в цветном платке, за ней, гордо задрав голову, семенил карапуз немногим старше детей у витрины. Он был в голубеньких шортиках и розовой рубашке, рот его был обильно перепачкан воздушным сливочным кремом, а в руке блестел отлитый из золотистой сахарной карамели петушок, заботливо помещенный кондитером на палочку. Чумазая ребятня провожала мальчишку недовольными завистливыми взглядами.

— Ишь ты, хвастунишка. Специально же рта не обтер, чтоб нам показать, какую гору пирожных там слопал! — Недовольно буркнул один из них, с досадой запустив в удаляющегося ребенка камушком.

Небольшой камень попал мальчишке по ботинку, но он только самодовольно улыбнулся, не удостоив толпу оборванцев даже взглядом.

«Вот вам! Полно у них необходимых качеств, даже у детенышей. Зависть, злоба, хвастовство, досада, обида, ненависть… Кушай — не хочу. Только как же это все собрать и подать?»

Юсый вошел в лавчонку травницы, спасаясь от жары. Не то, чтобы духота этого крошечного помещения с низким потолком, пропитанная запахами валерианы, душицы, жимолости и коноплянника, сильно помогла. Но палящие лучи полуденного солнца успели сильно надоесть Магу, пока он бродил по улочкам Цкенода. Он бегло просмотрел на пучки травеньев и склянки на полках, и тут его посетила дельная мысль.

— Есть кто? — Громко позвал Юсый. Из-за выцветшей занавески, прикрывающей дверной проем, вышла женщина, с мальчишкой сидящим на боку. Детенышу было на вид немногим больше пары хит. Он крепко спал, положив голову на плечо женщины.

— Тише, Ваша Светлость. Не будите дитяти. Чего изволите? — Полушепотом ответила женщина, обратив к Юсыю свои фиалковые глаза.

— Сушеные коренья аира болотного есть тут у вас? В порошке.

— В порошке нету, — женщина проворно свободной рукой достала с верхней полки небольшой стеклянный пузырек, и протянула Придворному Магу. — Есть кусочками. Но его можно измельчить в ступке… — Юсый нетерпеливо поднял руку, бесцеремонно прервав объяснения лавочницы.

— Пожалуй я умею управляться с травами. — Язвительно улыбнулся он.

— Тогда два су и пузырек ваш. — Вторя его интонации ответила женщина.

Маг полез в кошелек и, подняв глаза, на миг застыл от изумления. Малыш проснулся, и встретил взгляд Придворного Мага ярко освещенными солнечным лучом золотисто-карими глазами. Широко распахнутые сонные глаза ребенка украшали вертикальные зрачки. Только два Клана териантропов обладали такими зрачками независимо от того, были они обернуты в живное или нет — Кошкоклан и Драго. Изумление тут же уступило место злорадной догадке.

— А что же, это твой детеныш? — Начал Юсый, протягивая травнице две медные монеты.

— Мой. — Женщина плотнее вбила в пузырек пробку, и отдала его Магу.

— Так значит, Лесной Кот уже излечил все сердечные раны, и изо всех сил плодится и размножается? — Ответа это саркастическое утверждение Юсыя не требовало. Он торжествовал.

— Его отец не Лесной Кот! — С вызовом ответила женщина, пригладив растрепавшиеся золотистые волосы мальчугана. Малыш снова положил голову на плечо матери.

— Ну да, как же. — Ехидно захихикал Юсый, — Конечно не Кот. У него же Большое Чувство к одной единственной, и он ее никогда не предаст. Ха ха ха ха. Вот это шутка!

Женщина посмотрела на Придворного Мага с недоумением, и хотела что-то еще сказать, но тут он снова прервал ее, властно подняв руку. Юсый прислушался, с улицы до него донесся странный шум. Бросив на прилавок монеты, которые он по-прежнему держал в руке, Маг стремительно вышел из лавки.

Шумела толпа, териантропы налезали друг на друга, кричали и улюлюкали. Кого-то хвалили и подбадривали, но не было в этих словах ни радости, ни искреннего пожелания добра. С кем-то препирались и спорили. Юсый пошел на звук, и вышел на торговую площадь. Посреди нее, териантропы собрались в толпу, из которой отчетливо доносился звон монет. Над толпой Маг видел плотное алое облако.

«Деньги! Они всегда действуют именно так, как надо Нам.» — Довольно отметил про себя Маг.

Он приблизился и понял, что это не простой спор из-за денег, не торги за картошку, или, притянутые азартом к наперсточнику, люди. Гудящая толпа стояла, образовав круг, в центре которого огромный разъяренный Кабан загребал копытами дорожную пыль, фыркая и мотая головой. В плотную к людям, по кругу, пригибаясь к земле и припадая на одну лапу, Кабана медленно обходила небольшая пятнистая Генета. Черная полоска шерсти на загривке у зверька стояла дыбом. Бок был измазан кровью. Длинный полосатый хвост распушился ершиком, и плавно двигался, повторяя траекторию движения тела. Териантропы выкрикивали имя сражающегося, и раззадоривали его. Ставки записывали на доске, установленной в стороне от импровизированного ринга. И, судя по записям, Кабан был местным знаменитым бойцом, в силе которого публика не сомневалась.

— Ну же, Велиз, покажи этому сопляку кто тут главный! Дай ему попробовать своих крепких клыков!

— Да этот щенок уже в угол забился! Давай дожимай его!

Крики из толпы действовали. Кабан резко рванул копытами землю, и бросился в сторону молодого зверя, наклонив голову и выставив клыки. Ощутив опасность, Генета замерла, но только на миг. Подпустив противника поближе, пятнистый зверек ловко увернулся от удара, юркнул в сторону, и через мгновение оказался верхом на вопящем и брыкающемся Кабане, вонзив острые коготки в толстую шкуру. Все попытки сбросить с себя Генету оказались безуспешными, зверь только сильнее впивался в бока Кабана. Наконец, обессилев, мечущийся Кабан обернулся териантропом и остановился. Он выдохся и не мог поддерживать вид своего живного. Его бок и спина были довольно сильно поранены острыми когтями Генеты.

— Твоя взяла. — Тяжело дыша выпалил Велиз, и Генета, убрав когти, легко спрыгнула с него, обратившись совсем молодым юношей, на вид восемнадцати или девятнадцати хит. Разодранный бок паренька кровоточил, но раны не были серьезными. Он протянул руку побежденному противнику. Велиз, довольно хмыкнув, пожал протянутую руку. Парень заскулил.

— Полегче, — он потер ушибленное запястье. — Мне на самом деле не слабо от тебя досталось.

— Досталось бы и еще. — Снова хмыкнул Велез. — Но жалко стало отбивать пыл сходу у такого молодого талантливого бойца.

Бой был завершен. Толпа гудела и улюлюкала. Никто не ожидал победы от неизвестного молодого парня. И теперь, териантропы неохотно расставались со своими деньгами, громко ругая старого Велиза, но все же ухмыляясь качеству развлечения.

Юсый молча наблюдал за происходящим держась в стороне, и на лице его проступила едва заметная улыбка. Наконец-то у него появилась идея.

********

Весь вечер и ночь Придворный Маг провел в библиотеке. Дневное приключение с рыночным боем подкрепило Темную Сущность, и Юсый применил пару магических трюков к написанному им самим документу. Затем взялся за разработку чертежей и плана. Уже рассвело, когда он наконец остался доволен своей работой. Тут он вспомнил про корень аира, и пошел на кухню с намерением перетереть его в порошок и при случае, использовать на Диверии. Несмотря на бессонную ночь, Юсый пребывал в чудесном расположении Духа. Особую радость ему доставляла торжествующая злобой мысль о предательстве Лесного Кота. «Вот отыщу ее и расскажу ей лично, а то и в лавку отведу — предъявлю результат его хваленой „верности“. Тьху, сколько там того времени прошло, меньше сотни хит. А он уже наприживал выводка. Не даром что Кот, по сути своей просто кобель кобелем».

С этими мыслями, полностью уничижающими Кота в глазах Юсыя, и сладким предвкушением того, как однажды это дискредитирует его в глазах его бывшей Вознеженной, он выпил свой кофе и отправился к Диверию.

Сонный король не очень понял, что произошло, когда Юсый ворвался в его спальню со свертком в руке.

— Ваше Высочество, не сочтите за грубость! Я сегодня ночью в библиотеке обнаружил совершенно чудесный документ, который решит все наши проблемы! Смотрите!

— Какие такие проблемы? — Диверий потирал глаза стараясь проснуться.

Старинный свиток был украшен вензелями и изображениями разных живных. Красивыми буквами, на пожелтевшей бумаге (которую так старательно ночью состаривал Юсый) были выведены несколько пунктов. Главная же надпись гласила:

«Сие есть свод основных правил проведения традиционной схватки между Духами териантропов, именуемой Цестус.

Должно принимать участие в схватке только возъеденившись с Духом своего живного, и да победит сильнейший.

Возбраняется использование оружия оного кроме Натурой или Магиями дарованного териантропу и его Духу.

Цестус да продлиться до момента ослабления противника и его просьбы о прекращении боя.

Да увеселит Цестус народ Долины, да сплотит его ряды, и усилит общий боевой дух териантропов.

Восславим же наших предков и прославим силу нашего народа. Да начнется бой!»

— Что-то как-то маловато пунктов — Рассеянно заметил Диверий, зевая и осматривая комнату в поисках халата.

Юсый скривил кислую мину. Он никак не смог придумать больше пунктов ночью, и надеялся, что хватит и этого.

— Ну там есть еще кипа сопроводительных документов с поправками. Я предоставлю их позже.

— А сейчас-то тебе чего надо? — Недовольно поторопил его Диверий.

Король уже натянул халат, и ему не терпелось остаться одному, чтобы заняться утренним туалетом и, в конце концов, облегчиться.

— Я думаю, нам следует возродить древнюю традицию. Мы должны построить новую арену и устраивать игрища ежегодно, или ежесезонно! Народу необходимо поднятие Духа, нужно развлечение, радость. Долина в упадке…

— Разве? — Удивленно поднял брови король. — Что-то я не припомню донесений…

— Конечно! Общее настроение народа после потери правителя Товокония и трагической гибели его дочери Измульдины все еще зияет глубокой раной на сердце у каждого териантропа, и жители Долины страдают. — Юсый пристально посмотрел на Диверия.

— Ну что ж, — робко промямлил правитель, — что ж, если народу необходимо развлечься… Это вполне себе хорошая мысль.

Юсый тут же выудил из обширных внутренних карманов своего балахона другой документ, и протянул Диверию вместе с пером:

— Тогда извольте подписать указ, и я приступлю к строительству немедленно. Не волнуйтесь, я готов взять строительство арены и организацию Цестуса полностью на себя. Вам совершенно не придется об этом заботиться, только пожинать плоды в виде радости, восхищения и благодарности ваших подданных.

— В целом, это даже отличная идея, — продолжал мямлить Диверий, отводя глаза и нервным росчерком ставя подпись под распоряжением, составленным Юсыем. Он понял, что час расплаты настал, и заробел. Он не был готов к этому моменту, не понимал, что у Мага на уме, и решил просто предоставить все на волю судьбы. — Цестус… я где-то слышал это слово… — Юсый придумывал все впопыхах, и ему не нравилось, что король так придирчив. Но название он более-менее продумал. — Постой, так же называют перчатки охранников, такие металлические с шипами.

— Да, да, да, — нервно закивал Придворный Маг, буквально выдергивая подписанные бумаги из рук Диверия, не скрывая своего ликования. — Все верно, в честь этой древней традиционной схватки эти перчатки и были названы, ваше величество. А теперь, позвольте мне откланяться, я приступлю к реализации Вашего проекта немедленно! — И Юсый покинул спальню короля столь же быстро, как в нее вошел.

Скрывать нет смысла — Диверий от этого испытал только облегчение. Но все же, на душе у него стало неспокойно. Отвлекая себя от этих мыслей, король направился в ванную.

Глава 6

Арену для Цестуса строили немногим больше одного хита. Юсый ревностно следил за процессом. Строителям и рабочим было велено держать проект в секрете. На разные участки специально нанимали разных людей, и все свои действия и решения Придворный Маг озвучивал как волю Диверия. Король же, пребывал в состоянии подавленном, так как ожидал от Игрищ того самого подвоха, которого все ждали от Придворного Мага изначально.

Но, на удивление Диверия, Юсый оказался прав, и новости, о предстоящем введении в жизнь Долины регулярных сборов по проведению игрищ и мерянию силами, были восприняты народом с жарким энтузиазмом. С наступлением осеннего времени, спустя три хита после смерти правителя Товокония, арена была готова, и дата первых игрищ назначена. Были представлены призы, которые очень усилили интерес териантропов к необычному мероприятию. К тому же, во многих деревнях эта осень выдалась не урожайной, так что окрестные поселения радостно снарядили для участия своих самых выдающихся и сильных борцов, покоривших себе Дух, и натренировавших мускулы в обличии живных, рассчитывая, что их победа принесет деревне дополнительный доход.

Когда наступил день открытия игрищ, в столицу для участия в Цестусе съехалось более полутора сотен териантропов с разных уголков Долины. Цкенод был украшен тысячами цветных флажков. На улицах торговали засахаренными фруктами, еловым соком и малиновым киселем. От одного большого яркого лотка на много метров распространялся вкусный запах тыквы, запеченной в сахаре с пряностями. Уличные торговцы разносили лотки с бусами, браслетами, украшенными бисером кошельками, вышитыми платочками и другой мелочевкой. Звуки музыки доносились со всех сторон, и по улицам медленной вереницей народ тянулся к окраине города, где была возведена невиданная ранее териантропами арена. Круглое строение, колонны и лавки окружали ринг, устланный сеном. В центре установили одну единственную ложу, в которой пока пустовали два высоких кресла. Народ постепенно заполнял лавки, десятками рядов уходящие вверх. У входов расположили киоски, в которых можно было узнать имена участников, взять списки и сделать ставки.

Когда все места были заполнены, и многие териантропы набились между рядами, прозвучал громкий торжественный горн, и в центральную Ложу с отдельного входа вошел король Диверий. Его опасения на счет злобных козней Юсыя почти развеялись общей атмосферой праздника. Толпа громко приветствовала своего правителя.

Посреди арены возникло густое черное облако и из него появился Придворный маг, чем вызвал бурю восторга и оваций.

— Ну хватит, хватит. — Скромно кивая и улыбаясь, Юсый поднял руку призывая присутствующих к тишине. — Да здравствует король Диверий и его правление в Долине териантропов! Да продлится его род, не оскудеет его щедрость и не иссякнет его забота о своем народе вовеки! — Громко провозгласил Придворный Маг, и толпа шумом поддержала его. Диверий одобрительно кивал. Юсый знал, как правильно начинать свои речи. — Мы собрались сегодня, в столь примечательном месте, чтобы развлечься и отдать дань памяти древним традициям нашего народа, возродив Цестус! Многие хиты после нападения ликантропов эти игрища пребывали в забвении. И вот настал момент нам, териантропам, померяться силами своего Духа, напомнить себе, какие удалые есть среди нас борцы, и тем самым соединить наши Силы и восславить наши кланы! — Юсый посмотрел на короля и склонил голову, оставляя за Диверием последнее слово.

— Восславим же наших предков и прославим Силу нашего народа. Да начнется бой! — Громогласно провозгласил правитель. Шквал топота и аплодисментов прорвал с трудом соблюдаемую зрителями тишину.

Затрубили два золотившихся на солнце горна, и на арену вышла первая пара бойцов. Чернявая, высокая и крепко сложенная женщина, медленно, с ленцой подняла руки и поприветствовала собравшуюся публику. Трибуны шумели, многие зрители узнавали ее и махали в воздухе белыми карточками, давая понять, что они поставили на нее. В другой стороне арены из темной арки вышел низкорослый худощавый старичок, с совершенно белыми бородой и усами, и лысой головой. Горны протрубили второй раз и, следуя этой команде, бойцы обратились. Вместо женщины на ринге появилась большая бурая медведица, не меньше двухсот килограмм. Она так же лениво прохаживалась взад-вперед по арене, разрезая сено острыми когтями на косящих лапах, и кивала головой в такт своих шагов. Старичок запыхтел и закружился на месте, не сразу обернувшись. Видимо, возраст давал о себе знать. Но все же и на его месте появилось живное, вызвавшее волну громкого хохота. На сене в уголке стоял еж. Очень крупный и совершенно белый, но в целом, очень обыкновенный еж. Даже Диверий, и так довольно напряженный и поджидающий от Юсыя того самого пресловутого подвоха, не смог скрыть своего изумления, и кинул недовольный взгляд на Придворного Мага. Тот в ответ самодовольно улыбнулся.

— Людям нужны зрелищные схватки. — Как бы извиняясь пояснил он.

— Да, но не избиение стариков и младенцев! — Вспыхнул Диверий.

— Ну, ну. Дайте этому время. Может им именно того и надо… — Задумчиво ответил Юсый, и больше не отвлекался от арены.

Узрев Дух противника, медведица презрительно фыркнула, и продолжила медленно прогуливаться по рингу. Горны затрубили в третий раз. И тут она развернулась в сторону ежа и немного ускорив темп, приблизилась, замахиваясь лапой. Сильная и страшная, она не рассчитывала, что ей понадобится больше одного удара. Но ежик-альбинос неожиданно резво шмыгнул прямо между лап бурой медведицы, и удар мощной лапы пришелся по воздуху. Обернувшись, она увидела ежа позади себя и снова презрительно фыркнула. Развернуть все тело для такой громадины, еще и движущейся вразвалочку, было целым делом. Она повернулась и резко бросилась в сторону противника, рассчитывая на этот раз уж точно, как следует приложить его своей увесистой лапой. Но еж стремительно юркнул в сторону, и раздосадованная медведица опять промахнулась. Таким маневром старый еж основательно вывел ее из себя, снова и снова подпуская ее поближе и легко уворачиваясь от удара в последний момент. Зрители успели проникнуться симпатией к ловкому ежу, но его проигрыш казался им неизбежным, и при каждом приближении медведицы толпа замирала, а потом победно ликовала, стоило ему снова улизнуть.

Ощущая достаточную измотанность противницы, старый еж решил изменить маневр, и в очередной раз отбежал подальше. Разозленная не на шутку медведица смерила взглядом дистанцию, встала на задние лапы, издала утробный рев, и помчалась на ежа взяв серьезный разгон. Она не замахнулась на него в этот раз, но пыталась определить, в какую из сторон будет шарахаться мелкий зверек. Каково же было ее изумление, когда он не сдвинулся с места. Еж-альбинос свернулся клубком и громко запыхтел, с каждым вдохом раздуваясь как воздушный шар. Его торчащие иглы неожиданно удлинились и блеснули в свете солнечных лучей, ровно за секунду до того, как на полном ходу в них влетела мордой бурая медведица. Она выставила лапы впереди себя понимая неизбежность столкновения, ведь раздувшийся еж стал намного ближе, но это мало ей помогло. Разве только защитить глаза. И лапы, и морда медведицы оказалась серьезно исколоты иглами, и на ринге Цестуса пролилась первая кровь. Териантропы на трибунах возликовали. Действо казалось Диверию наполненным адреналином и радостью, и он испытывал настоящий восторг от идеи своего Придворного Мага в этот момент. Для Юсыя же, происходящее на арене и реакция зрителей были видны в более истинном свете. От борцов исходил яркий алый жар, и то была не только кровь. Но злоба и азарт борьбы. С трибун этот жар интенсивным потоком лился к ногам борцов, то были и адреналин от наблюдения за жестокостью, и алчность от предвкушения выигрыша, за счет причиненного борцами друг другу вреда, и злоба, и ненависть от предвкушения потери поставленных денег… Настоящие деликатесы, меню гурмана. Вся эта алая негативная энергия, витая между териантропами, стелилась по трибунами и стекала к ногам борцов на арену, исчезая под сеном, густо застилавшем ринг. Тем временем еж, не теряя полученного преимущества, бросился медведице под лапы сбивая ее с ног. Ослепленная льющейся по морде кровью, она упала и мелкий зверек, свернувшись шаром с длинными и острыми иглами, покатился прямо на нее. Толпа ревела. Медведица ослабла Духом, и не могла больше поддерживать вид живного, обернувшись обратно женщиной. Еж едва успел остановиться под звук горна, обозначающего завершение боя. Победа была за ним.

*****

Уже давно Юсый занимался только транжирством и строительством, и даже не появлялся у Стола Правления. Все, включая Диверия, были этому только рады, и никто никуда его никогда не приглашал. В этот же день, после проведения первых игрищ, на банкете, король Диверий оказался настолько потрясен положительным эффектом, произведенным на жителей Долины, что пригласил Юсыя, и приказал усадить Придворного Мага по свою правую руку. Народ от души развлекся, по улицам до поздней ночи горланили песни и выкрикивали речевки, прославляя мудрость и заботу о своем народе их чудесного короля. И это целиком растопило лед настороженности, который сковывал Диверия каждый раз, стоило ему оказаться в одной комнате с Юсыем. Сейчас же, его тщеславие было так добротно умащено результатами действий Придворного Мага, что он ни секунды не задумываясь, принял похвалы и воспевания народа на свой счет, и хотел выразить признательность Юсыю.

Маг, в свою очередь, просчитал и это. Он с опозданием присоединился к банкету. Диверий даже встал, и протянул Юсыю руку, когда тот подошел к столу.

— Что же это Придворный Маг не сразу явился разделить с нами трапезу? — Добродушно начал Диверий, перекрикивая звуки гуслей и волынки, смешанные со смехом пляшущих девиц и юношей в центре зала.

— Следовало выдать распоряжения по приведению в порядок арены.

Наскоро извиняясь, Юсый занял оставленное ему место. Стол валился от яств невиданной даже для Мага роскоши. Авокадо, ананасы, бананы и апельсины… На столе с десертами даже стоял фонтанчик с шоколадом, в который обмакивали нарезанные кусочками местные и тропически, привезенные из далеких земель, фрукты. Это задело его самолюбие, но он отметил для себя, каких в будущем требовать деликатесов. Голод быстро взял верх, и на его тарелке тут же оказались два жирных ломтя тутового древесного гриба, обжаренные с луком и перцем, щедрая горка салата из морских водорослей с кунжутом и ореховым соусом. Взгляд приковывали золотистые кукурузные початки: их молодые зернышки, обильно политые топленым сливочным маслом и присыпанные крупной горной солью, источали сладкий молочный аромат. Так же, на столе красовались семь видов блюд из одних только баклажан: баклажаны вяленные с розмарином и чили, баклажаны жаренные на гриле с сыром и чесноком, баклажаны маринованные в кисло-сладком яблочном уксусе с луком и шампиньонами, капоната, соте, баклажаново-сырные котлеты, маринованные баклажаны фаршированные морковью и чесноком. И, само собой, картофель в разных вариациях: от воздушного сливочного пюре, до сладких картофельных палочек во фритюре. Одним из любимых блюд Юсыя, хоть и довольно простых, была свекла по-царски: с солеными огурчиками, тертым хреном, грецкими орехами и заправленная кунжутным маслом. Тут же стоял целый ряд слоек: с сыром, с яблоками, со сладким перцем, томатами и базиликом, а дальше — булочки с корицей и яблочное желе с медом.

— Воистину, прекрасные сегодня были схватки. — Король даже хлопнул Придворного Мага по спине, другой рукой подливая ему в хрустальный бокал его любимого елового сока. — Ловко ты тогда подал мне идею с этим Цестусом. Ведь и заработка в городе за день больше, чем за прошлые два сезона! Приехавшие сразу снабдили и торговцев, и трактиры, и постоялые дворы. А ставки! Это же золотая жила! И народ совершенно доволен.

Юсый кивал и ел, прикидывая, что момента удобнее еще не бывало. Он ловко откупорил под столом склянку, и как бы невзначай, потянувшись за стоявшим на стороне Диверия блюдом, с вяленными баклажанами, сыпанул порошка в яблочный кисель с корицей — любимый десерт короля.

«Корень аира восстанавливает и укрепляет память, а в сочетании с корицей отлично развязывает язык. Какой я молодец! ”– Подумал Придворный Маг, наблюдая как Диверий уминает кисель.

Подождать стоило совсем немного. Король с каждой минутой обращался к Магу все более и более душевно. Он хохотал и прихлопывал в такт музыке.

— А ведь я по началу решил, что задумка вообще из рук вон. Териантропы — народ миролюбивый. Ну кому будет интересно смотреть на мордобой? Еще и без причинный. — Диверий ел кисель и рассуждал, размахивая ложкой. — А ты-то вовсе не дурак. Но ведь и зла вовсе не несешь королевству. Ты ведь из правящего Клана тоже. И значит, как и я, заинтересован в процветании Долины. Так ведь?

— Конечно, Ваше Высочество. — Кивал Юсый, на глаз определив, что сейчас, пожалуй, уже можно. — Ведь мы ведем Долину к процветанию. Наш ориентир — счастье нашего народа. Вытеснение из памяти старых ран. Ведь териантропы познали смутные времена.

— Смутные времена? — Диверий отвлекся на пританцовывающую невдалеке Косулю, высокую и стройную женщину, в ярких юбках, и рассеяно попытался вернуться к разговору.

— Ну да, период нападений ликантропов. Что это была за смута. — Потянул Юсый, внимательно наблюдая за королем.

— Не помню… не знаю даже. Меня в те времена еще в помине не было. Ликантропы ныне — это так, страшилки, детенышей пугать.

— Но ведь они были реальностью, и несли запустение и смерть в нашу Долину… И только Силы Магии. Те самые, которые король Диверий ныне изволит презирать и считать ненужными королевству, только эти Силы выдающихся кланов смогли сдержать натиск ликантропов и победить Темного Мага.

— Да, да, я помню, пересказы в школе, учебники истории Товокония… Объединение Магий Кошкоклана, Драго и Воронителей, три печати… Но это было так давно, что уже и не кажется правдой. — Диверий все больше отвлекался на яркие юбки, все чаще мелькающие рядом с их частью стола.

— Три печати? — Как бы удивляясь переспросил Юсый. — Не припомню ничего подобного из своих книг по истории.

Король даже оживился. Не каждый день ему выпадала возможность перещеголять Воронителя в знании истории Долины териантропов.

— Да как же, это знают и малые дети поди. — Снисходительно начал он. Кисель убывал, а словоохотливость прибывала. — Суть в том, что Хранители правящих кланов обладали Тремя Печатями: Печатью Всего Растущего, Печатью Всего Живного и Печатью Дающего Свет. Эти древние артефакты, с незапамятных времен множили и концентрировали магическую Силу своих обладателей. И вот Драго, Кошкоклан и Воронители объединили их неким специальным заклятием в Серебряное Напястье, и смогли прогнать ликантропов и заточить Темного Мага в Темном Мире навсегда.

Юсый изобразил удивление как мог.

— Потрясающе! И что же стало с печатями потом?

— Ну, это стоит уже спрашивать у вас, уважаемый Придворный Маг. Ведь вы последний из Клана Воронителей. Победив угрозу Долине, вернув в нее мир, правящие кланы снова разделили Напястье на печати, и обладали ими. И по сей день могли бы обладать, не сгинь сами кланы… Воронители исчезли совершенно, следом за ликантропами. Кошкоклан удалился жить в уединении, и по слухам, последний из их рода — спятивший чудак, живущий в глубине Чащного Леса. Может Печать у него есть какая, а может и нет. Что до Драго… — Тут Диверий отвлекся на знакомую уже юбку. Юсый, только добравшийся до интересующего его момента, резко зыркнул на плясунью. Поймав его недовольный взгляд, она тут же снова исчезла в хороводе протанцовывающих мимо гостей.

— А кстати, есть у тебя какая-такая печать? — Спросил вернувшийся к диалогу Диверий.

— Увы, я не знал никого из своего клана, я рос сиротой при университете Фрикайленда, и из наследства, от подкинувших меня ребенком в университет, мне перепало только два мотка тряпья. Ни ювелирных изделий, ни книг, ни даже вшивой записки. Так что, если печатью не может оказаться пара метров изъеденного молью хлопкового сукна — печати у меня никакой-такой нет. — Резко ответил раздосадованный Юсый. Но тут же взял себя в руки. Диверий секунду смотрел в его глаза, почти с жалостью. Но тут аир корень и корица делали свое дело, и король безудержно расхохотался.

— Ну что ж. Зато у тебя в приданном были еще Дух Ворона и магические Силы. И теперь ты живешь при дворе с золотым горшком. Неплохое приданое-то!

Придворный Маг искривил губы в подобие улыбки.

— А как насчет печати, которой обладали Драго? Товоконий держал ее в секрете от тебя? — Тонкая манипуляция. Диверий посерьезнел и выровнялся. Он досадливо принялся за новую порцию киселя.

— У Товокония от меня секретов не было. Печать которой владели Драго, это была Печать Всего Растущего. Странно, мне всегда казалось логичнее для драконов обладать Печатью Дающего Свет. Понимаешь? Огонь, ну пламя же. Ну да ладно. Так вот, это был перстень. Я видел его несколько раз, обычный, даже простоватый такой, серебряный перстенек с малахитом. Ничего выдающегося. Товоконий все твердил, что в нем скрыты Силы, способные менять мир.

— И теперь этими Силами владеешь ты? — Нетерпеливо уточнил Юсый.

— Нет. Его носила принцесса Измульдина. Он даже нарисован на ней, на портрете, который висит в общем холле. Прекрасная работа. Стоила целое состояние, но клянусь брюхом черепахи — она на этом портрете как живая! И глаза такие пронзительные. Я его даже боюсь…

— А перстень где? — Снова отдернул отклоняющегося от темы короля Юсый. Сейчас зелье уже так захватило Дух короля, что Придворный Маг легко пренебрегал любыми церемониями. От того, чтобы схватить Диверия за грудки и буквально вытрясти из него всю возможную информацию, Воронителя удерживали только люди, пирующие вокруг.

— Перстень пропал. Я не знаю, я никогда не верил в эту чушь, Магия мне не подвластна. Я и Драконом смог обернуться считанные разы в своей жизни… Крайний раз — когда улетал от нее… — Диверий помрачнел. — Я не думал даже про этот перстень. Может с ним Измульдину и погребли. Тогда он расплавился и навеки сгинул. Но кому он нужен? В сокровищнице Драго есть такие потрясающие украшения! Бриллианты, рубины, изумруды, жемчуга, платина… Я приведу ее хозяйкой в этот замок, однажды. Я приведу ее, и брошу к ее ногам все самые лучшие и самые роскошные украшения. Шелка. Я избалую свою Вознеженную в роскоши, окутаю комфортом и заботой… Жалкий серебряный перстенек, какая в том ценность?.. Дешевка. Я никогда не вспоминал о нем даже… Но я всегда вспоминаю о ней… — Действие зелья чересчур усилилось, ибо киселя король съел непомерно много. Взгляд его затуманили воспоминания, которые он уже не мог связно озвучить. Юсыю показалось, что Диверий всхлипнул и, загрустив, скорбно замолчал. Оказалось, он просто заснул, опустив голову на грудь. Но Придворный Маг узнал достаточно.

Измотанный долгим днем, отчего-то разозленный разговором с Диверием, Юсый отправился в свои комнаты. Он пошел длинной дорогой, через общий холл. Стены были обильно украшены картинами и портретами семей правящих Кланов. Юсый избегал этого места, он не хотел видеть своих предков. Но необходимость все-таки вынудила его прийти к этим стенам, и внимательно рассматривать изображенные на холстах лица, в поисках перстня. Он старался не задерживать внимания на очевидно не подходящих под описание принцессы териантропах. Портрет Измульдины и вправду был прекрасен. Написан незадолго до трагической кончины, на нем принцесса сидела, а рядом стоял ее Вознеженный. Кончиками пальцев правой руки, очень нежно, Измульдина касалась его руки, которую супруг положил ей на плечо. Юная принцесса светилась спокойствием и радостью, позируя на этом полотне. Ее длинные волосы живописно обрамляли лицо. И глаза пугающе пронизывали до самых глубин. Юсый почти испытал угрызения совести. Погубить такую красоту и чистоту было настоящим преступлением… “ Ну что ж, не первое и не последнее на твоем счету,» — Услышал он знакомый голос у себя в голове. Придворный Маг застыдился своих мыслей, и еще больше того, что Темной Сущности они стали известны. Он перевел взгляд на руки принцессы. На среднем пальце левой руки, которую принцесса бережно опустила на заметно округленный живот, рядом с широким простым обручальным кольцом, он увидел искомый перстень с малахитом. Живот принцессы кольнул совесть Юсыя не меньше, чем ее взгляд, но это ощущение Придворный Маг подавил столь быстро, что Темная Сущность не успела заметить его. А может и не пыталась, так как вместе с Юсыем была полностью поглощена изучением вида Печати:

«Печать Всего Растущего. Что ж, теперь мы знаем, что начинать искать… — Звучало в голове. — И правда, очень неприметное украшение. Кто бы мог подумать. Мы полагали, склонность Драго к роскошным и вычурным безделушкам облечет Печать в нечто более пафосное. Что ж. Образ у нас есть, можно пробраться в спальню покойной принцессы и взять что-то из вещей — тогда у нас будет след, по которому мы сможем пустить наших псов…»

Под эти рассуждения Темной Сущности прямо в его голове, Юсый отправился в свою спальню. Ноги почти не держали его, но и желания погружаться в бесконечные кошмарные сны, тоже особого не было, потому он шел медленно. Когда же все-таки добрался до своего ложа, и едва коснулся головой подушки, Воронитель четко ощутил, как воздух стал вязким.

— Ну что еще? — Недовольно повернулся Юсый к явившейся Тени.

— Мы решили просто пожелать спокойной ночи. Ты славно потрудился, и заслужил немного настоящего отдыха.

Махнув рукой, Юсый отвернулся. Он убеждал себя, что это он управляет и повелевает Сущностью, но чем дальше, тем сложнее было в это верить. В эту ночь, впервые за долгое время, его сны были глубокими и совершенно спокойными.

******

Цестус — схватка сильнейших Духом териантропов, обрела ошеломительную популярность. С подачи Юсыя, как он сказал «по требованию жителей Долины» игрища постановили проводить раз в сезон. В этот раз, объявив открытие уже пятьдесят девятых традиционных игрищ, Придворный Маг не остался сидеть рядом с королем, а тихо удалился. Избегая глаз зевак, хоть вокруг и не было ни души, ибо все находились наверху на трибунах, Юсый все же немного петлял между сваями большой арены. Наконец, убедившись, что никто не видит его, Придворный Маг свернул в коридор, ведущий к комнатам с участниками. Оттуда свернул в техническую часть, и подошел к нише с питьевым фонтанчиком. Он достал из рукава длинный крючкообразный ключ, и осторожно вставил его в щель между камнями в стенной кладке. Щелкнув, ниша с фонтанчиком открыла потайную дверь. Юсый юркнул в проем, и он быстро бесшумно захлопнулся. По винтовой лестнице Маг спустился на небольшой помост, открывающий обзор на разверзшуюся прямо под ареной, на которой сражались териантропы, бездну. В которой, пульсируя и колыхаясь, словно сдобное тесто, неспешно росла и множилась Темная Сущность, жадно всасывающая в себя просачивающиеся сверху алые соки негативной энергии териантропов. Он ощущал всю мощь этой субстанции, всю ее Темную Силу, как свою собственную. Юсый чувствовал себя как никогда хорошо.

Глава 7

Малакиния вошла в деревню лисоборотней медленно, еле волоча ноги. Она очень хотела, чтобы страшный вовкулак погнался за ней, догнал и разорвал на части. Потому что внутри у нее все и так разрывалось от боли. Она пыталась отогнать от себя ужасный образ, но стоило даже моргнуть, и перед ней снова и снова разворачивалась одна и та же картина: Серебряный Лис в зубах огромного свирепого зверя. Алые раны на его спине…

Лиса не понимала, где она и куда идет.

— Ох ты ж кислая капуста! Что случилось, Малакиния? — Всплеснула руками пожилая соседка, встретившая бредущую по улочке лисенку. Она с жалостью рассматривала, перепачканную и взлохмаченную, дочь Хранителя в изорванной рубахе. Широко раскрытые глаза девочки неподвижно смотрели в пространство перед собой, руки были сжатые в кулаки так сильно, что под ноготками проступила кровь. Девочка дрожала. Соседка попробовала приобнять лисенку за плечи. Малакиния нервно дернулась, словно очнувшись ото сна, и с тревогой посмотрела в знакомое лицо старой лисы.

— Папа… он остался в лесу… за ним надо послать. — Тихо прошептала Малакиния.

Слова сделали все окончательно свершившимся и реальным. Дух девочки не мог выдержать такого напряжения, больше не мог, и она медленно осела в руках, едва успевшей подхватить ее соседки, потеряв сознание.

Малакиния не помнила, как соседка на себе принесла ее домой, как, придя в себя, она рассказала о случившемся матери… Она не знала и не видела, как из Чащного Леса в деревню принесли тело ее отца. Дальше время замерло: дни затянуло плотной молочной пеленой бессознательности, с обрывками возвращения в реальность. Ночи состояли из бесконечных кошмаров, которые продолжали мерещиться бедной лисенке. Малакиния пребывала в полубреду, проводя день за днем в постели. Иногда она все же приходила в себя, и пыталась внятно пересказать случившееся: описать ликантропа, объяснить, как ее спасла женщина с длинными белыми волосами… Но ее слова принимали за продолжение беспрерывного бреда, вызванного шоком.

— Нашего Мудрого Лиса убила разъяренная медведица, Малакиния. Ее и раньше видели издали, бродящую с медвежонком у реки. Видели много раз, да не решались прогнать, — думали сама уйдет обратно в Чащу…

Лакония ласково гладила дочку по пухлым щечкам, по лбу, приглаживала волосы. Глаза ее обрамляли темные круги от горя и недосыпа, они впали и, самое жуткое, выглядели совершенно потухшими. Малакиния протестовала:

— Нет! Нет! Нет! Почему вы мне не верите? Почему никто не верит? Мама! Мамочка… Почему ты не слушаешь меня? Это был вовкулак! Большие желтые глаза. Ярость, столько ярости! Я чувствовала ее кожей! Так страшно… Папе было так больно! А она, она спасла только меня. Она не помогла отцу. А зачем она помогла мне? Кто она вообще такая? — Постепенно, от нервного напряжения, Малакиния переходила с шепота на крик. Она мотала головой, бесилась, ревела, и, в конце концов, снова обессилевшая, падала на подушку без чувств. Ее Дух надрывался и прятался в забытьи, как в спасительном панцире.

*****

На Церемонию Прощания с Хранителем Лисоборотней съехались Хранители окрестных кланов. Король Диверий прислал Лаконии письмо, написанное лично, выразив соболезнования. В своем письме он официально освободил их деревню от части налогов, и участия в Игрищах на следующие шесть хит, до вступления младшей из рода в свои полномочия.

Из университета примчалась Милания. Она проводила дни и ночи у постели сестры, кормила ее, омывала. Успокаивала и убаюкивала, когда Малакиния с криками просыпалась от кошмаров. Поила успокоительными настоями, которые сама смешивала из пустырника, валерьянового корня и солодки.

В день Прощания, все лисоборотни собрались на берегу Ноэвы. Облаченные в белое, они украсили свои головы венками, сплетенными из белых цветков душистого лунника и широких листьев папоротника. Мужчины тихо затянули Прощальную песню, и ее подхватили жены и старшие дети:

Как река свои воды несет,

Так и Дух отлетает свободный.

Пожелаем ему мы покоя и освятим путь.

Боль потери, нахлынув, пройдет,

И смиренье Натуре угодно:

Отлетающий Дух проводи, отпусти отдохнуть.

—

Каждый прожитый день, помяни, запомни.

И прощаясь оставь Дух в памяти храним.

Мы живем в потомках, предки наши корни,

И бессмертен каждый, кто Вознежен и любим.

—

Каждый светлый миг сохрани у сердца,

Тем светлее рассвет, чем темнее ночь.

Новый день родиться в лепете младенца,

Отгоняя собой все печали прочь.

Высокий погребальный кострище, согласно традиции, уложили кругом из собранных опавших веток, листьев и погибших от болезни деревьев. Поочередно, териантропы подходили к сооружению и подкладывали лучинку или веточку. Каждый, по одной от себя, в знак уважения и памяти о Мудром Лисе, в знак благодарности за его добрые дела, и прощения его ошибок. Милания подвела Малакинию, крепко держа за руку. Не поднимая глаз, не глядя в центр, туда, где лежало тело отца, Малакиния положила тонкую сухую ветку, и, вырвав руку из ладони сестры, поторопилась отойти. Далее, следуя правилам Прощального Ритуала, Лакония приняла факел из рук помощника. Она медленно приблизилась к погребальному кострищу, и, заведя левую руку за спину, нагнулась, поджигая древесину. Слезы застилали глаза Длиннохвостой Лисы. Проститься с Вознеженным она была не готова, но выбора не было. Взявшись за руки, лисоборотни и гости долго смотрели как шипит и трещит прожорливое пламя, выводя мелодию грустной Прощальной песни. Шум реки подхватывал ее звучание, и уносил, вместе с Духом Хранителя. При каждом дуновении ветра кострище выбрасывало в воздух столб искр. Прощальное пение постепенно затихало, териантропы разбредались по домам, чтобы тихо, в кругу семьи, провести поминальную вечерю и пожелать Духу Мудрого Лиса легкого пути…

Милания, Лакония и Малакиния долго стояли, наблюдая за пляской огня на останках их родного и близкого Лиса. Стояли молча. Плакали молча. От того слезы были и болезненнее, и горче. И изменить никто ничего не мог. Не хотелось говорить. Не хотелось верить. Молча же, когда пламя начало понемногу гаснуть, втроем они развернулись и побрели домой. Приезжие не тревожили и без того натерпевшихся вдову и дочерей, и расположились на постоялом дворе, поминая добрыми словами Мудрого Лиса в местном трактире. Поминальную вечерю в доме Хранителя накрыли только на троих, и провели в таком же абсолютном молчании.

****

Вместо того, чтобы объединить и разделить свое общее горе, мать и дочери разошлись по разным комнатам, переживать свою боль в одиночку. Лаконии было тяжелее всех, но вынести тяжесть потери Вознеженного она решила стойко. Только слезы, стоны и боль, которые она давила и задвигала поглубже в своем Духе будучи на людях, накрыли ее с головой и исполосовали ей сердце — стоило запереть за собой дверь в спальню. Их спальню. Опустевшую навсегда, навсегда теперь только ее. Совершенно ей одной не нужную.

Милания и Малакиния слышали, как мать бьется в истерике и воет в подушку каждую ночь, на рассвете забываясь коротким беспокойным сном. Но каждой из них было настолько горестно, что они никак не могли стать опорой и поддержкой друг для друга. Когда ты сломан сам, ты никого не можешь поддержать… Потому девочки только слушали, не решаясь вмешиваться и нарушать мамино оплакивание, и немые слезы, оставляя мокрые дорожки, стекали по их щекам.

Малакиния постепенно осмыслила и поборола свои истеричные припадки. Она поняла, что, в первую очередь, не удастся донести до окружающих истинное описание произошедшего. Все приняли версию о нападении дикой медведицы, оберегающей свое дитя. Это не редкий случай. И териантропам было гораздо проще и комфортнее согласиться с более понятным и реалистичным, на их взгляд, объяснением. Малакиния их не винила.