Век женщины

…Как скок воробьенка,

как возглас ребенка,

как дождь из-под солнца,

что каплей уронится,

как ночь, что с любимым,

как матери имя,

тайком шоколадка, —

век женщины краткий…

***

А дождь все же брызнул —

вполне по прогнозу…

Как многое в жизни,

что пишется прозой,

как многое рядом,

чего ты не хочешь,

и просишь: «не надо…»,

и так, между прочим,

наводишь порядок,

бежишь от сумбура,

меняешь наряды…

Надеешься… Дура…

Неправильное

«Гнать, держать, смотреть и видеть,

Дышать, слышать, ненавидеть,

И зависеть, и вертеть,

И обидеть, и терпеть…»

Накопилось раздраженье,

Напряженье — от спряженья.

От — униженно «стелить».

От — желания «отбрить».

От неправедных уколов.

От неправильных глаголов…

***

А что, если изъять из обращения

глаголы эти, что в прошедшем времени:

«любила», «верила», «надеялась», «могла»?

Что, если выбраться из этого угла,

очерченного рамками утраченных

возможностей? И то, что было «начерно»,

вдруг сделать стОящим и очень настоящим?

Захлопнуть, наконец, Пандоры черный ящик:

«завидовала», «мучила», «врала» —

их больше нет. Расправим-ка крыла,

помашем прошлому на дальнем берегу:

«люблю», «надеюсь», «верю» и «могу»…

***

Мы просто гуляли:

ходили, стояли…

Мы просто смотрели

на пляску капели…

И листья желтели,

и пели метели…

И в пух тополяжий

был город наряжен…

***

Прощайте. Вам — всего хорошего:

За наше прерванное прошлое,

нестоящее настоящее,

в осенней желтизне стоящее.

Как виновата перед вами я

во многих недо-расставаниях

и в недо-взглядах, недо-возгласах

и в том, что гладила вам волосы…

Такой вполне банальный случай…

Прощайте же; так, право, — лучше.

Пока душа не разворошена —

Прощайте. Вам — всего хорошего…

Романс

Тане

Синий вечер июня. Любви годовщина.

(«от любви до любви» наши женские даты…)

Помню Ваше плечо, мой любимый мужчина,

И шаги Ваши — там, в переулках Арбата.

«Не гони лошадей», — пел непризнанный гений.

Вы в гитарный футляр положили монеты.

Нам спешить — не за чем. И следить — ночь ли? день ли? —

Нам не надо. Такое безумное лето!..

Нас крылами обнимет вокзал Белорусский,

Нам Суворов кивнет с пьедестала надменно…

Только — Боже ты мой! — отчего же так грустно?

Годовщина любви?

Ностальгия, наверно!..

Диалог на три затяжки

Он: (затягивается сигаретой)

Она: А что случалось до меня?

Кого вам обнимать хотелось?

И чье тогда служило тело

Причиной вашего огня?

Он: (затягивается сигаретой)

Она: А что вы говорили той?

А розы — тоже ей дарили?

Три желтых? Или — Черных? Или —

те розы были — мне, потом?

Он: Ну, что случается, когда

отхлынет вешняя вода?

Коряги, мухи, грязь да ил…

А розы… Я их всем дарил….

(затягивается сигаретой)

Вчера она нашла его письмо…

1. …Вчера она нашла его письмо.

Написанное на бумаге. Ручкой.

Он ей кричал, что выдержать не смог

ее молчанья долгого. Всё — потому что

отныне смысл лишь в том, что есть — ОНА!

Пусть даже ничего пока не значит

он для нее. Пускай! Естественно,

он не торопит. Ждет. И нет задачи

важней…

2. …Она нашла его письмо.

Нет, даже не письмо — посланье в блоге,

— и городу, и миру… Так весом

он был и в теме, и в подходах, в слоге.

Отныне смысл лишь в том, что одинок

всяк сущий в мире. Параллельны слишком

орбиты судеб… Комментарий в блог:

«Давно ль у вас в галактике без вспышек?»

3. … Она сама расправила постель.

Поежилась под зябким одеялом…

И недолюбленные всех мастей

У изголовья в этот миг стояли…

***

Простите Золушку — за имя,

За неизысканность манер…

Вам, право, стоит быть терпимей-.

Ведь вы мудрее, кавалер!

Пускай кружит свой вальс, дуреха,

Глаза распахнуты — на вас…

Не говорите ей, что плохо

Она танцует этот вальс.

А утром, с первыми лучами,

Шепните ей под бой часов:

Ах, все, что снится нам ночами,

кончается в конце концов.

Благодарите сны, малышка!

Она не спросит ни о чем…

Ее сундук с тяжелой крышкой

Хранит хрустальный башмачок.

***

Я хочу задать смешной вопрос —

хотя знаю, что получу смешной ответ.

И я задаю его, несмотря на предчувствия:

«У тебя есть любимая женщина?»

Ты хитро прищуриваешься,

завариваешь крепкий чай,

затягиваешься сигаретой,

молчишь…

А потом спрашиваешь:

«А как ты думаешь?»

А я — я знаю, как я ХОЧУ думать.

И поэтому не отвечаю.

А если и думаю — так про то,

что ты задаешь

ОЧЕНЬ СМЕШНЫЕ ВОПРОСЫ.

На ТВОЕМ месте

Я БЫ МЕНЯ ПОЦЕЛОВАЛА!

***

Сначала устала — была одна.

Потом устала — работа трудна.

Потом устала — была не вольна…

Потом устала — была больна.

Потом устала — Ему не нужна.

Совсем устала.

И ее — НЕ СТАЛО…

***

Цепочка тайн твоих отныне-

во мне. И жизнь моя теперь —

кольцо сомнений, и потерь,

кольцо греховное уныний,

нанизанные друг на друга…

Жизнь — без начала и конца…

И — свет любимого лица

в средине замкнутого круга…

***

Уголек в костре кокетлив —

вспыхивает девушкой…

Постелю на землю ветви —

не до форсу, где уж там…

Привалюсь к сосне шершавой —

скрипнет ствол пружинистый.

Может, ты присядешь справа?

Или слева? Вынес ты

из костра в руках бездонных

искры-звезды-точечки…

Мы катаем на ладонях

клубеньки картошечьи…

***

Ну, что у нас сегодня? Водевиль?

Комедия нелепых положений?

Где глицерин — для слёз, где для сожженья —

афиш обрывки, мебельный утиль?

Ну, что у нас? Трагедия опять?

Где чашка с чаем (это чаша с ядом)?

Колье (стекляшки) где-то было рядом…

Так… брови удивленно приподнять…

Ну, что в репертуаре? Погасил

помощник режиссера свет в гримерной.

Где рампа — там любая роль бесспорна.

А вот себя опять сыграть нет сил…

Жестокий романс

Плеснуло красным — как ожгло…

Бокал твой дернулся на ножке

неубедительной и зло

задел лежащий рядом нож.. Кем

был ты так сильно раздражен,

чем раздасадован до нерва?

Я режу персик тем ножом:

вот отвалился ломтик первый,

вот рядом лег еще кольцом…

А винное пятно (цвет сердца)

вдруг глянуло твоим лицом

с промокшего враз полотенца…

Набросок

А был ли мальчик? Тот смешной задира,

с которым я песочницу делила?

И лишь любви моей шальная сила