18+
Васюган
Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 66 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

В топь и хлябь Васюганских болот

вывожу я свой парусный флот.

Если с нас не слетит этот хмель,

мы не сядем с тобою на мель.



Автопилот

Вино не меняя на чай,

скорей отправляйся в полёт.

Давай уже отключай

угрюмый свой автопилот.


Штурвал потяни на себя

и полной грудью вдохни,

исчезнут пускай для тебя

чужих городов огни.


Потом заходи на вираж

и до пяти тысяч спустись,

поймав наконец-то кураж,

встречая рассвет, отбомбись.


Martell

Мне снилось, что ты не умер, а уехал куда-то на юг.

Я даже во сне не понял, как возможен был этот трюк.

Но ты мне звонил, я помню, по-моему, из Катманду,

сказал, что застрял надолго в непальском аэропорту.


С утра сидишь в ресторане, лакаешь со льдом Martell

и, если не стихнет ветер, отправишься спать в отель.

Залезешь под одеяло, порвёшь реальности нить,

ведь завтра тебе придётся ещё один день прожить.


И снова будет таможня, ручная кладь и багаж,

красавицы стюардессы вновь проведут инструктаж.

Потом будет ланч и кофе и час беспокойного сна,

останется время подумать, как быстро прошли времена.


Летели стремительно годы, дни были неспешны порой…

Потом вдруг объявят посадку, и мыслей нарушится строй.

И снова сойдёшь ты по трапу и будешь проглочен толпой,

шагнёшь к указателю «Выход», смешавшись с безликой рекой.


Летний счастливый день

В моё прошлое едет автобус,

для проезда двух хватит монет.

Раскручу я свой выцветший глобус…

«Эй, кондуктор, продайте билет!»


Только зайцем проехать привычней.

Затесавшись в толпу горожан,

с другом старым своим закадычным

мы к соседу залезем в карман.


Три засаленных, мятых купюры,

семь монет с табаком пополам,

пробежали мурашки по шкуре,

погулять хватит двум пацанам.


На площадке смеются девчонки:

косы, бантики, запах духов.

Голоса их пронзительны, звонки,

нам с тобой всё понятно без слов.


Через две или три остановки

выйдем в заднюю дверь вчетвером,

и начав этот день с газировки,

мы попробуем вечером ром.


И шагнув в это знойное лето,

у нас будет захватывать дух

от избытка пролитого света,

пока он здесь ещё не потух…


Жизнь в деревне

Чего там только не бывало!

В их дом и бомба попадала

(в соседних прятались кустах),

но всё осталось на местах.

Остался стул, диван, камин,

а в баре семь французских вин.

Три на стене висят картины,

в углах немного паутины,

компьютер, лампа и турник,

на полке шесть десятков книг.

На кухне газ и холодильник,

в подвале счётчик и рубильник.

Сарай завален барахлом,

с собакой будка за углом.

На огороде — конопля

растёт, не зная патруля,

густой и пышною стеной,

он посадил её весной.

И он не ходит на работу

ни в понедельник, ни в субботу.

Ни до чего ему нет дела,

только её младое тело

и вызывает интерес.

Ах да, ещё прогулки в лес,

где они режут мухоморы,

чтоб их сменить на луидоры,

ну, или просто на рубли,

чтоб позже съездить на Бали.

Ну а зимой диван, огонь,

его горячая ладонь

ласкает трепетную грудь.

Вторая твёрдо держит путь

и вниз скользит по животу

к её мохнатому кусту.


Так и проходит день за днём,

они всегда везде вдвоём:

на кухне, в зале и в сортире,

а также в виртуальном мире.

Но иногда он пропадает,

она тогда всю ночь рыдает,

не спит, не ест, глядит в окно,

сменив лекарства на вино,

а недоступный абонент

пьёт неразбавленный абсент,

мороз вдыхает с табаком,

порою двигаясь ползком.

Домой является под утро,

ложится спать. Под вечер смутно

припоминает, где и с кем

и как и что он пил. Затем

он лезет к ней под тёплый плед,

на утро заказав омлет.

И спят они, и спит всё в доме

и на дворе, пожалуй, кроме

больших прабабкиных часов.

Им двух на всё хватает слов.


* * *

Стоит на Иртыше четыре века

мой тихий неказистый городок.

Горит фонарь, работает аптека

и винный магазин наискосок.


Приличных ресторанов нет и клубов,

но пиццу уже возят по домам.

Известный рай для чёрных лесорубов,

их руки так привыкли к топорам.


Я сам живу в упоротой столице,

кручусь-верчусь среди семи холмов.

Но отпуск провожу я свой не в Ницце,

а в Таре у любимых стариков.


Они пока и живы, и здоровы,

ведут хозяйство, держат двух гусей,

готовят сено для своей коровы

и обсуждают действия властей.


Они категоричны в силлогизмах,

не будут выбирать корректных фраз,

и в череде различных катаклизмов

известен им наш главный дикобраз.


— Уходят деньги от продажи леса

и углеводородов за кордон.

Не обошлось в правительстве без беса,

какой-то окопался там… пардон.


— Как крепко присосались мироеды, —

досадует встревоженная мать. —

Воруют и министры, и полпреды,

не успеваем их запоминать.


— А кто завёз к нам новый модный вирус? —

ворчит отец, копая огород. —

Достанется кому-то самый цимус,

когда к зиме здесь вымрет весь народ.


Стоит на Иртыше четыре века

мой тихий неказистый городок.

Горит фонарь, работает аптека

и винный магазин наискосок…


Апельсины

Мужчина шагал после смены домой,

хоть завтра и был у него выходной,

он шёл не спеша. Куда торопиться?

Ждала его дома отнюдь не тигрица,

в тончайшем роскошном ночном пеньюаре,

с десятками поз в своём репертуаре, —

ждала его там ледяная постель,

и так было много десятков недель.


А город ночной погружён был во мрак,

на улицах свадьбы бродячих собак

пугали прохожих задиристым лаем,

но шёл он пешком, а не ехал трамваем.

Он в мысли свои глубоко погрузился,

а в воздухе снег новогодний кружился,

и полная в небе светила луна,

лишая людей полноценного сна.


Он дальше не помнил, как ветер подул,

как к многоэтажному дому свернул,

как бархатный голос услышал с балкона,

красивая женщина, как Дездемона,

сказала: «Мужчина! Смотрите, картина!

На ней вы увидите три апельсина.

Её вам хочу я сейчас подарить,

могу ли вас этим я как-то смутить?»


Мужчина опешил, но понял вопрос.

«До живописи я-то пока не дорос…» —

серьёзно ответил. «И что здесь такого? —

сказала вдруг дама из мрака ночного. —

Пускай она ваше жилище украсит,

меня от неё уже дико колбасит.

Её рисовала сама я, бери,

пока не погасли вокруг фонари».


Мужчина вернулся с картиной домой,

напился из крана сырою водой,

рассматривать начал потом «Апельсины»

и вспомнил, что завтра его именины.

И вспомнил, что в детстве он был музыкантом

и обладал прирождённым талантом,

но время безжалостно было к нему…

«Но почему, — плакал он, — почему?»


Костры надежд

Мы все отчаянно желали

наполнить смыслом наши дни.

Костры надежд во тьме пылали,

и были жаркими они!


Высоким было это пламя,

порою жгло края небес.

То ангел нёс над нами знамя,

то вездесущий мелкий бес.


В атаку шли, подняв забрало,

мы штурмовали города.

Мозгов, конечно, не хватало,

но сила-то была всегда.


Костры стремительно сгорели,

в шампуры превратив штыки,

у пепелища мы присели

на углях жарить шашлыки.


Империя

Здесь скачет гунн по выжженной земле.

Здесь наши трупы на осинах.

Здесь мыши греются в золе:

моя империя в руинах.


Остатки войск и полководцы

сидят в болотах и трясинах.

Кругом отравлены колодцы:

моя империя в руинах.


Густою кровью крепкий кнут

расставит подписи на спинах.

Вам летописцы не соврут:

моя империя в руинах.


Я сам в подполье. Голова

уже в паучьих паутинах.

К чему здесь лишние слова:

моя империя в руинах.


Кулацким элементам

Приехали под утро на чёрных воронках,

сжимая автоматы в ухоженных руках.

Конкретный был получен чекистами приказ:

кулацким элементам не место среди нас.


Дом лихо оцепили — и мышь не проскользнёт,

и вот вагон столыпинский в Сибирь уже идёт.

Легко тогда входила в любую жизнь тюрьма,

ждала их вонь барачная на станции Зима.


Затянута была страна болотной тиной,

трещали черепа под сталинской дубиной,

в краю лесоповалов, морозов и тайги

бесследно исчезали народные враги.


Кромешный лай овчарок, усиленный конвой,

тебя колючим взглядом царапнул часовой,

но в чём твоя вина, ты не найдёшь ответ,

понятно лишь одно: назад дороги нет.


Разбросаны могилы теперь по всей стране,

погибли в лагерях, кто выжил на войне.

Вот так же был разрушен свирепо и легко

в году сорок девятом дом деда моего.


Киносеанс

Последний ряд в кинотеатре,

достань портвейн из рукава.

Мы органичны в этом кадре,

нам там с тобой по двадцать два.


Ножом с бутылок пробки срезав,

мы сделаем по пять глотков,

куём горячее железо,

летим средь рваных облаков.


Соседний ряд, две милых дамы

с испугом смотрят на экран,

сюжет отечественной драмы:

ко дну идёт Левиафан.


Одних с собою увлекает

в таинственную глубину,

других же он благословляет

начать бандитскую войну.


Дождались мы конца сеанса,

из зала вышли в темноту,

и вкус упущенного шанса

в нас сразу вызвал тошноту.


Но отхаркнув кровавой кашей

и утеревшись рукавом,

мы растворяемся в пейзажах,

сменяющихся за окном.


По старым адресам

Град старинный и кондовый,

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее