Варианты

Пролог

Странное место — полная тишина и густой клубящийся туман, словно я оказался внутри облака.

Туман настолько плотный, что я не видел пальцев вытянутой перед собой руки, не видел своих ног: всё пространство — снизу, сверху, вокруг меня — скрывала белёсая пелена.

Никогда я не оказывался в подобном месте: мир сузился до сферы радиусом около метра — именно такое пространство я мог видеть свободно.

Голова, туловище, руки, если не вытягивать их слишком далеко, попадали в сферу видимого пространства, а вот ноги уже нет — они были за видимой границей.

— Где я? — невольно вырвался крик. Он полетел гулким эхом в пустоту и остался без ответа, а я попробовал хоть что-то разглядеть.

Тщетно — в тумане глаза бесполезны, в нём даже чувствовать сложно, а основываясь на обрывках чувств, невозможно что-то себе объяснить — не за что зацепиться, не к чему достроить воображаемые образы.

Под босыми ногами чувствовалась твёрдая прохладная поверхность — видеть её я не мог.

Стальной лист — представилось мне.

Лист так лист, решил я, на ощупь похоже, а стоять на чём-то конкретном намного приятней.

Темно не было — воображение нарисовало мощные светильники, скрытые за клубящейся пеленой. Свет от них напрямую пробиться ко мне не мог — рассеивался, подсвечивая пространство вокруг меня. «Красиво», — подумал я.

Я не мог решиться сделать шаг, приходилось стоять неподвижно — размеры поверхности под ногами были мне неизвестны. Двигаясь в какую-либо сторону, я мог случайно сойти с неё и провалиться в неизвестность.

— Хотя куда уж тут проваливаться? — улыбнулся я. Я и так находился непонятно где.

Ни волнений, ни страха я не испытывал.

Учитывая моё положение, это выглядело странно, но как ни удивительно, эта странность казалась естественной. Я не понимал, где я и каким образом оказался в этом месте, но помнил, что предшествовало моему появлению здесь.

Я находился в больнице.

В больницу, меня доставила машина «скорой помощи».

В машину меня погрузили врачи.

Мне повезло, они приехали вовремя.

— Сердечный приступ, — сказал доктор, — подозрение на инфаркт, немедленная госпитализация.

Скорее всего, он был прав — невыносимая боль не давала мне связно мыслить, заполняла собой всё; кроме боли, я в тот момент ничего не чувствовал.

Доктор сделал укол, и мне стало легче.

Дальше запомнился недлинный путь на машине по улицам города и короткий маршрут на каталке по коридору больницы. Чувствовал я себя отвратительно — мне с трудом хватало сил удерживать ускользающее сознание.

Я боялся его потерять — вернуть назад могло и не получиться.

— Готовьте реанимацию — сказал чей-то голос кому-то из персонала клиники.

— Потерпите ещё немного, скоро мы окажем вам помощь, — сказал тот же голос, но уже мне.

Это было последнее, что я услышал. Я покинул границы своего привычного мира и оказался в густом тумане, странном месте, непонятно где.

Может быть, я умер?

Но нет, видимо, нет, решил я, ведь я по-прежнему мог ощущать себя — единственное, что я пока ещё мог в этом месте.

Я догадывался, что и эта возможность продлится недолго.

Стало тоскливо и скучно.

Я стоял и не знал, что мне делать дальше, не понимая, существует ли здесь это дальше в принципе — существует ли теперь вообще хоть что-нибудь.

Казалось, мир опустел, любое движение в нём отсутствовало, а туман, окружающий меня, искусно это скрывал.

Это было похоже на правду, но кое-что в этом месте всё же происходило: находясь здесь, я терял самого себя. Медленно и неуклонно терял свои позиции, и разрушение уже началось.

Мне же опять повезло. — Я смог уловить начало этого процесса.

Я мог бы и не заметить, как пустота рвётся ко мне, ломая последние барьеры, стараясь заполнить моё внутреннее пространство, усиливая с каждым мгновением своё давление, делая его нестерпимым, мучительным, блокируя, любые возможности к сопротивлению. Я мог бы исчезнуть бесследно и даже не заметить этого, если бы не стал сопротивляться.

Но я заметил и уловил.

Закрыл глаза, собрал всё, что от меня осталось, и, используя свой последний шанс, в едином порыве воли мысленно оттолкнул от себя пустоту.

Неожиданно она отступила.

В этот момент, я оказался сильней.

На короткое время мне удалось спастись — вырваться и скрыться туда, где достать меня было уже невозможно — в свои воспоминания.

Потенциальная энергия

1

1975 год. Сентябрь

Урок физкультуры в средней общеобразовательной школе.

Мы играли в баскетбол.

Мой лучший друг Сашка сделал свой проход по левому краю и отдал передачу мне. Я поймал мяч, бросил его в кольцо, он как по маслу прошёл сквозь сетку. Трёхочковый бросок — наша команда вырвалась вперёд. Одновременно с этим раздался свисток — учитель остановил игру.

— Василий Петрович, — обратился к нему Сергей, капитан наших соперников, — дайте доиграть, до конца урока ещё десять минут.

— Нет, Серёжа, на сегодня всё, — ответил учитель. — Есть одно очень важное мероприятие. — Ребята построение.

Он встал у кромки баскетбольной площадки и вытянул в сторону левую руку, показывая, где и как нужно построиться.

Сергей злобно посмотрел на меня, он очень не любил проигрывать. Я в ответ ему показал «фак», он провёл ладонью по своему горлу, и мы оба улыбнулись.

— Ребята, не отвлекаемся, — торопил нас учитель, — строимся, времени осталось мало, вы же хотите вовремя уйти на перемену.

В спортивный зал вошёл человек. Он был невысокого роста, коренастый, одет в спортивный костюм тёмно-синего цвета. На спине спортивной куртки крупными буквами было написано СДЮСШОР.

— Вот, ребята, познакомьтесь, это Иван Трофимович — тренер по велоспорту спортивной школы олимпийского резерва. Иван Трофимович делает набор в свою секцию, и если среди вас есть желающие заниматься этим видом спорта, пожалуйста, обращайтесь к нему.

Человек в спортивном костюме стоял рядом с нашим учителем и внимательно разглядывал нас. Чувствуя, что пауза затянулась, сказал:

— Вижу, что здесь нет тех, кто об этом мечтал. Поэтому немного расскажу вам о нашей секции. Спортивная база расположена в Петродворцовом районе, тренировки проводятся три раза в неделю. Всем желающим заниматься и прошедшим предварительное тестирование будет выдан персональный велосипед.

— Что касается непосредственно самих тренировок…. Велоспорт — это тяжёлый труд. Физические нагрузки очень существенные. Все тренировки в сезон — с середины апреля до середины октября — проводятся на свежем воздухе.

Что это означает? Дождь, ветер, иногда мокрый снег — с трассы не свернёшь; хочешь, не хочешь, а тренироваться надо. В зимнее время — уличные пробежки и тренировки в зале, дороги для велоспорта на зимний период закрыты.

Нужно учитывать, что это — технический вид спорта. Свой велосипед каждый спортсмен настраивает и ремонтирует сам, тем, кто боится испачкать руки, в велоспорте не место. Я наблюдал за вами во время урока, — продолжал тренер. — Среди вас есть несколько ребят, у которых очень хорошие данные, ещё нескольким стоило бы попробовать.

— Вот вы, — указал он на Сергея и моего друга Сашку, — не хотели бы заниматься?

— Мне нужно подумать, — ответил мой друг.

— Скорее всего, да, — ответил Сергей.

Тренер выбрал ещё нескольких ребят и предложил им то же самое — меня в их числе не было.

— Не надо торопиться, — сказал он. — Подумайте хорошенько и обязательно посоветуйтесь с родителями. Большинство тренировок проводятся на шоссе, а значит, есть риск получения травмы, связанный с дорожным движением.

Правила движения мы выучим, экзамен в ГАИ сдадим, но ещё раньше мне потребуется разрешение от ваших родителей. Когда определитесь, приходите, — добавил он. — Адрес спортшколы и телефон есть у Василия Петровича.

В следующий момент раздался звонок — урок физкультуры закончился, и все мои одноклассники отправились в раздевалку. Я же остался, и подошёл к тренеру. Мне было неловко, я не хотел напрашиваться, но я очень хотел попасть в его секцию.

— Тебе что, мальчик? — спросил меня Иван Трофимович.

— Я хотел бы заниматься велоспортом, — ответил я.

Он внимательно оглядел меня и грустно покачал головой.

— Не хочется тебя огорчать, — сказал он, — но у тебя вряд ли получится. Для этого спорта нужны определённые данные, а у тебя их нет. Ты не сможешь добиться высоких результатов. Только измучаешь себя. Согласись, не очень-то приятно плестись где-то в хвосте, не имея шансов на победу.

— Я очень хочу тренироваться у вас, — ответил я.

Он снова взглянул на меня и слегка улыбнулся.

— Упорный какой — для спорта это неплохо, — добавил он, — но, к сожалению, недостаточно.

— Иван Трофимович, — дрожащим голосом, со слезами на глазах продолжал я, — возьмите, для меня это очень важно…

Тренер ещё раз оглядел меня, затем заглянул в глаза.

Не знаю, что он в них увидел, но после короткого раздумья кивнул головой.

— Ну,… ну, малыш, успокойся, — ответил он, похлопывая меня по плечу. — Как тебя зовут?

— Володя, — чуть слышно ответил я.

— Ладно, Володя, — добавил он, — если это так важно для тебя — приходи. Договаривайся с родителями и приходи, после тестирования вернёмся к этому разговору, а там и посмотрим.

— Огромное вам спасибо, — улыбаясь, смахивая с глаз слёзы, ответил я, — Не сомневайтесь, у меня получится, я сильный.

И я выбежал из зала пока тренер не передумал.

*

Шла вторая неделя сентября нового учебного 1975 года, мне было 11 лет, и это был мой первый серьёзный поступок, первая развилка на моём пути, где я самостоятельно выбрал направление.

Сейчас, глядя на это спустя много лет, мне совершенно неясно, почему всё вышло именно так. Ведь до встречи с Иваном Трофимовичем я не мечтал быть спортсменом. Я, так же как и все, как любой мальчишка моего возраста, конечно же, катался на велосипеде — катался просто так, без фанатизма, в своё удовольствие и далеко не каждый день. Мне не хотелось этого каждый день. Часто я отказывался от желания прокатиться только потому, что мне было лень спускать по лестнице свой велосипед. Можно сказать, что в целом это занятие мне нравилось, но не больше и не меньше, чем что-то другое. Откуда же тогда такое внезапное и неконтролируемое желание? Желание настолько сильное, что я, достаточно скромный и сдержанный мальчик, чтобы добиться своего, упрашивал тренера со слезами на глазах?

Учитывая, что раньше я никогда и ничего не добивался таким способом — не делал я этого и впоследствии, я вообще никогда и никого ни о чём не просил, — невольно задумаешься: а для чего всё это? Куда я должен был приехать на своём велосипеде?

Но всё по порядку.

*

Приблизительно через неделю, договорившись о встрече через своего школьного учителя, все, кого выбрал тренер, и те, кто при этом пожелал попасть в секцию, а вместе с ними и я, вновь встретились с Иваном Трофимовичем.

Здесь были ребята из разных школ. Видимо, тренер объехал немало мест, собирая свою команду. Мы стояли в большом спортивном зале, сбившись в небольшие кучки по три-четыре человека. По этим кучкам можно было понять, сколько школ мы здесь представляем.

У стены стоял спортивный велосипед, а перед ним — пять необычных стальных рам. Мне было непонятно их назначение. Что можно делать на плоской горизонтальной металлической раме, стоящей на полу на четырёх коротких ножках, на которую нанизаны две пары полуметровых цилиндров, диаметром около ста миллиметров каждый?

Я указал на них Сашке, но высказать своё мнение об их назначении он не успел. В зал вошёл тренер.

— Здравствуйте, ребята! — сказал он. — Я очень рад, что вы пришли сюда, это был правильный выбор. Даже если впоследствии из вас не получится великих спортсменов, тренировки в нашей секции даром для вас не пройдут.

Вообще занятия спортом, а в нашей секции, возможно, особенно — это огромный задел для вашего здоровья, тот потенциал, которого хватит на всю вашу долгую жизнь. Когда-нибудь вы вспомните мои слова.

— Но хватит лирических отступлений, — продолжил он. — Ваши физические данные я уже оценил. Я сам отобрал вас по этим параметрам, и вы годитесь для занятий велоспортом. Осталось провести ещё один маленький тест. Для тех, кто его пройдёт, дорога в большой спорт будет открыта.

И он указал рукой на странные рамы, стоящие на полу вдоль стены.

— Это велотренажёры, — сказал он, — но не те велотренажёры, которые вы привыкли видеть, а специальные спортивные, которые здесь называются «станки». Принцип их работы простой. Обычный спортивный велосипед ставится колёсами на ролики, — он рукой похлопал по одному из цилиндров на раме, — и дальше…. — он на мгновенье задумался и, не найдя, что ещё можно добавить, сказал: — Дальше ничего, это и всё, дальше погнали. Конструкция — проще не придумаешь, но для тренировки на нём требуется хороший вестибулярный аппарат, вот его-то мы сейчас и проверим. Ну что ребята, кто первый?

Добровольцев не нашлось, мы в нерешительности переминались с ноги на ногу. Никто из нас раньше не видел таких станков. Каждый из нас боялся оказаться первым среди неудачников, не прошедших это испытание.

— Ну что ж, — сказал тренер, — раз никто не может решиться, будем проходить это испытание по порядку, а порядок мы сейчас определим. Ребята, строимся по росту.

И он вытянул в сторону руку, задавая направление.

— В шеренгу по одному становись! — громко крикнул он.

Мы засуетились, пытаясь определить, кто и за кем должен встать — трудно понять, кто выше, а кто ниже, находясь, рядом друг с другом. Наконец наши перемещения прекратились и мы кое-как построились. Тренер вышел на середину зала, оглядел нас, подровнял строй, переставил местами нескольких ребят.

— Ну вот, теперь есть некое подобие порядка, — сказал Иван Трофимович. — А первым будет проходить это испытание Володя, — и он указал на меня. — На его примере я покажу, что и как нужно делать. Володя, иди сюда, — позвал тренер.

Я этого не ожидал и испугался — всегда страшно делать что-то в первый раз, особенно на виду у всех, не имея уверенности в успехе. Я очень боялся не справиться, боялся, что не смогу пройти это испытание, что мне придётся покинуть секцию, забыть про спорт, которым я очень хотел заниматься. Уйти первым, пережив позор, под ехидный смех ребят, что стояли передо мной и смотрели на меня во все глаза, ожидая моего провала. Представить такое было страшнее собственного страха, и я попытался взять себя в руки.

— Не волнуйся, Володя, — сказал тренер, — я тебе помогу. Ты ведь умеешь кататься на велосипеде? А здесь то же самое, просто нужно не думать, что велосипед стоит на роликах, и всё становится очень легко.

Он пододвинул к крайнему станку маленькую тумбу.

Взял велосипед, стоящий у стены. Взглянул на меня и, определив мой рост, отрегулировал по высоте седло. Затем поставил велосипед на станок.

— Ну что, Володя, готов? Давай пробовать, — сказал он. — Садись на велосипед, не волнуйся, я тебя придержу.

Я встал на тумбу и уселся на велосипед. Тренер придерживал его за седло.

— Поехали, педали крути плавно, резко не гони, нужно сначала немного привыкнуть, — давал он указания.

Я слышал его словно издалека, очень волновался, пытаясь, делать так, как он говорит, но получалось плохо. Переднее колесо болталось из стороны в сторону и могло в любой момент слететь с передних роликов, я же из последних сил пытался его удержать — тренер всё ещё придерживал велосипед.

— Возьми себя в руки, расслабься, — командовал он, — и прибавь оборотов.

Я стал крутить педали быстрей, переднее колесо успокоилось — я почувствовал равновесие, а вместе с тем и уверенность. У меня стало получаться.

Тренер отошёл в сторону, но мне было уже всё равно.

Я крутил педали велосипеда, увеличивая обороты. Это оказалось и правда легко и вместе с тем удивительно. Я крутил и крутил эти педали и не хотел останавливаться.

— Достаточно, Володя, — сказал тренер, — тормози, тренироваться будем в следующий раз, другим ребятам тоже нужно попробовать.

Я нехотя остановился и слез с велосипеда.

— Молодец, — сказал он, — нормально прошёл испытание, добро пожаловать в секцию.

Дальше всё закрутилось, как на этом станке, в калейдоскопе дней.

Время перестало быть длинным, течение жизни ускорилось, и я, подхваченный этим течением, на своём велосипеде устремился вперёд.

Тренировки, учёба, соревнования, снова тренировки.

Мне пришлось привыкать к новому ритму.

Тренер оказался прав: физически я не был готов и отставал от ребят, часто мне приходилось плестись в хвосте.

Но я, как верно заметил Иван Трофимович, был упорен и не собирался сдаваться. Примерно за шесть месяцев каторжного труда я стал значительно сильней и смог в этом плане догнать многих ребят из нашей команды. Я не стал лучшим и предполагал, что, скорее всего, никогда лучшим не стану, но это и не было для меня сверхзадачей. Я достиг состояния, при котором мог уверенно двигаться вперёд и получать от этого удовольствие.

Спорт стал для меня образом жизни. Тогда я этого не понимал — просто жил, тренировался, учился и стремительно продвигался, к неявной, на тот момент, для меня цели.

Всё так и шло целых пять лет, до тех самых пор, когда…

*

— Смена! — крикнул я своему другу Сашке и сместился левее, пропуская его вперёд.

Мы участвовали в групповой командной гонке на 50 километров. Гонка подходила к концу. Мы были последними из своей команды, у кого оставался небольшой шанс добраться до финиша в первой десятке, — все остальные отстали.

Сил почти не осталось, мы пытались удержаться за группой лидеров из шести человек, маячившей перед нами метрах в тридцати, но разрыв постепенно увеличивался.

За нами, метрах в ста, догоняя нас, двигалась группа из десяти человек. Впереди начинался крутой подъём на холм, а за ним несколько километров дистанции до финиша. Догнать кого-либо было для нас уже нереально. Мы старались как можно меньше отстать от лидеров и не позволить группе, наступающей нам на пятки, нас догнать, но и это было для нас почти непосильной задачей.

— Смена! — крикнул мой друг, и на этот раз я выдвинулся вперёд, закрывая Сашку от ветра.

Вот и подъём; я переключился на пониженную передачу и прибавил оборотов, то же самое сделал и мой друг.

Солнце, лёгкий ветер, шуршание шин и невероятная бесконечная усталость — вот и всё, что мы ощущали в тот момент. Вся вселенная сузилась для нас до нескольких десятков метров разогретого солнцем асфальта.

Я понял, что не могу удерживать прежний ритм, собрался крикнуть об этом своему другу и попросить смену.

Крикнуть я не успел.

Внезапно всё для меня изменилось.

Мир, окружающий меня, застыл, словно уснул. Ветер, сопротивляясь которому я двигался вперёд, исчез. Звуки, заполняющие всё вокруг, стихли. Даже солнце стало менее ярким. Это казалось странным, словно я преодолел невидимую черту, за которой всё, что окружало меня, стало другим. Вместе с тем я ощутил каждой клеткой своего тела пространство, окружающее меня, слился с ним, стал его частью, видел все его составляющие одновременно — склон холма с его серпантином дороги, группу лидеров, постепенно удаляющуюся от нас, своего друга, едущего за мной, крутящего педали в каком-то замедленном ритме, ребят догоняющих нас. На мгновение мне показалось невозможное — я увидел за склоном холма, в нескольких километрах впереди, линию финиша с группой людей, ожидающих окончания гонки.

И ещё…

Усталости больше не было — я перестал её чувствовать.

— Держись, Сашка, — крикнул я и, привстав с седла, резко прибавил оборотов.

Дорога устремилась мне навстречу. Несколько минут — и я догнал лидирующую группу, а ещё через минуту оказался первым. Въехал на вершину холма и оглянулся назад.

Мой друг безнадёжно отстал. «Ничего не поделаешь — гонка есть гонка», — подумал я и прибавил ещё.

На противоположном склоне холма дорога пошла под уклон, и моя скорость значительно возросла. Деревья, стоящие на обочине, стали неразличимы, слились в один зелёный поток. Это был фон, и он не имел для меня значения, всё моё внимание забирала гонка. Оставалось несколько километров; я лидировал, и у меня были все шансы на победу — первую свою победу за пять лет занятий этим спортом.

Вот и последний поворот.

Я стремительно преодолел и его.

Впереди показался портал, сквозь который мне предстояло проехать — пересечь линию финиша, находящуюся под ним.

Там, за линией, меня ждала пёстрая толпа возбуждённых людей, среди которых, я знал, был и мой тренер — человек, который пять лет назад поверил в меня, который надеялся на мою победу.

Игнорировать это я не мог.

Я должен был победить.

И я прибавил ещё.

Оставалось проехать не более трёхсот метров, когда снова всё изменилось.

Мир, окружающий меня, проснулся. Взорвался какофонией звуков — шуршание шин, скрип шестерёнок велосипеда, голоса, несущиеся ко мне от линии финиша, что-то орущие, пытающиеся подбодрить — громкие, разрывающие барабанные перепонки звуки, сводящие с ума.

На небе вспыхнуло солнце — ослепило, мешая глядеть вперёд, заставляя зажмуриться, спасая глаза, оставив только тоненькие щели между век, чтобы хоть что-то видеть.

Ветер, вырвавшись из заточения, взбесившись, бил в лицо, тормозя, не пуская, стараясь остановить.

Подло и неожиданно навалилась усталость — безумная, невероятная, намного сильней, чем до моего рывка, такую я не испытывал ещё никогда. Мышцы пронзала боль, кружилась голова. Тело почти не слушалось, и я держался из последних сил, опустив голову, контролируя только равновесие. Крутить педали я перестал, даже мысль о движении стала мне неприятна. Я знал: стоит мне приложить малейшее усилие, стоит только пошевелиться — это будет последнее, что я смогу сделать.

Я оказался беспомощен — сидел на велосипеде неподвижно, ехал по инерции, постепенно замедляясь, а мир вокруг меня и не думал тормозить — наоборот, с каждым мгновением он всё больше ускорялся.

Я слышал за своей спиной ребят, догоняющих меня, — с этим я ничего не мог сделать. Сил не хватало даже на то, чтобы оглянуться.

Я катился и катился вперёд, не замечая ничего вокруг, не зная, догонят ли меня, толком не понимая, куда я вообще еду.

В какой-то момент чьи-то руки поймали меня, помогли слезть с велосипеда, сесть в раскладное матерчатое кресло, оказавшееся здесь невесть откуда, накрыли пледом.

Я сидел, а мир вокруг меня постепенно возвращался к обычному состоянию. Ветер стих. Солнце перестало быть слишком ярким. Затихли звуки. После недавней какофонии они едва доносились до меня. Где-то на заднем плане слышались приветственные крики, гомон толпы, звуки гонки.

Я закрыл глаза и попытался расслабиться. Отдышался, пробуя восстановить свои силы, чувствуя, что постепенно прихожу в себя.

Первым восстановился слух.

За ним зрение.

Я открыл глаза и увидел тренера, склонившегося надо мной.

— Ты как, Володя? — спросил он.

Я не мог говорить и просто пожал плечами.

— Ну, ничего, посиди, отдохни, скоро станет легче, — и добавил: — Дал ты сегодня…, такой рывок — просто невероятно, на пределе возможностей, не каждый профессионал на такое способен. Ты пока не умеешь рассчитывать свои силы, ещё чуть — и тебя бы догнали. Всего на пол корпуса обошёл. А вообще молодец, не ожидал, и теперь ты знаешь, какова она, цена победы. Отдыхай, после такого нужно прийти в себя и побыть одному. Я знаю, о чём говорю. Было время — сам испытывал нечто подобное.

Я так ничего ему и не ответил, и он ушёл.

Снова, оставшись один, я попытался понять, что же всё-таки случилось со мной во время гонки.

— На пределе возможностей, — чуть слышно прошептал я себе. — Нет, тут что-то другое, свои возможности я знаю, а то, что случилось, было очень далеко за их пределами. Такое ощущение, что там, у склона холма, время почти остановилось, а когда я перевалил через вершину и проехал немного вперёд, снова вернулось к своему обычному ритму. Но тогда почему оно замедлилось для всех, кроме меня? Что это? Такая выборочная аномалия? Но ведь так не бывает? Скорее всего, вокруг меня ничего не менялось — менялся я, перешёл в иное состояние — в какой-то форсированный режим. Но что это? И как такое возможно?

Ответить себе я не успел, подошёл Сашка.

— Поздравляю, Володя! — приветствовал он, протягивая руку.

— Спасибо, — сказал я, отвечая на рукопожатие.

— Круто ты рванул, — добавил он. — Если бы сам не видел, не поверил бы, что такое бывает. В гору, километров пятьдесят в час, с бешеным ускорением. За считанные минуты обогнал всех и скрылся за поворотом, и это после пятидесяти километров дистанции. Невероятно.

— Сам с трудом в это верю, — ответил я. — Не знаю, что со мной случилось, как второе дыхание открылось, только в несколько раз сильнее, правда, перед самым финишем, когда оно снова закрылось, чуть не помер и еле закончил гонку — линию пересекал чуть живой, уже по инерции.

— Ещё бы, — ответил мой друг. — Если бы я так рванул, сдох бы, наверное, ещё на склоне. А ты молодец, дотянул.

Мы помолчали.

— Ладно, пойду, — прервал молчание Сашка. — Был разговор, но тебе, я вижу, не до разговоров, да и я сейчас не совсем готов — потом поговорим.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Не бери в голову, ничего серьёзного. Завтра расскажу.

И он тоже ушёл.

Позже, когда до финиша добрался последний участник, было награждение.

За своё первое место я получил новенькое переднее колесо и медаль золотистого цвета из непонятного сплава.

Всё было просто и довольно обыденно, как и должно было быть.

В этой гонке не было ничего исключительного — обычное соревнование среди ребят одного возраста из разных спортшкол. Такие соревнования проводились несколько раз в месяц, пока продолжался сезон. Они были нужны нам, чтобы оценить свои силы, они были нужны тренерам, чтобы понять, насколько правильно продвигается тренировочный процесс.

Я сложил своё богатство в люльку мотоцикла Ивана Трофимовича, он завёл двигатель и тихонько тронулся вперёд. Мы с ребятами из команды, в колонне по двое, последовали за ним.

Через тридцать минут мы прибыли на базу.

Не теряя времени, я прошёл в мастерскую — хотелось примерить новое колесо и просто побыть одному, спокойно обдумать всё, что со мной приключилось.

Сделать это требовалось не откладывая — завтра могло и не получиться. Новый день скроет своими событиями всё, что произошло сегодня. Воспоминания перестанут быть чёткими — то, что сегодня кажется необычным, завтра таким не покажется, детали сотрутся, и я найду всему рациональное объяснение. Но кому нужны объяснения? Необходимо другое: попытаться переосмыслить всё, пока воспоминания остаются свежими, прокрутить ещё раз недавние события — понять, что случилось со мной.

Я не спеша снял с велосипеда переднее колесо и поставил на его место новое. Накачал его и крутанул. То, что я увидел, мне понравилось — идеальный круг, чётко отцентровано, нет даже намёка на восьмёрку. Заодно крутанул и заднее колесо. Тут не всё было идеально, но тоже ничего критичного, и я, подтянув отдельные спицы, легко всё поправил.

Заглянул мой друг.

— Вот ты где, — сказал Сашка. — А я тебя по всей базе ищу. В раздевалке нет, в душевой нет, думаю, наверняка в мастерской колесо примеряет. Все ребята уже ушли, ты домой собираешься?

— Чуть позже, Саша, надо проверить велосипед. Обратно ехали, скорость переключал — чуть цепь не слетела.

— А ты нежнее с ним обращайся — на гонке ты так рванул, что он мог бы и рассыпаться, это же всё-таки велосипед, а не ракета.

— Да уж, — ухмыльнувшись, ответил я, — досталось нам с ним. Не сердись, сейчас всё поправим, — добавил я, обращаясь уже к своему велосипеду, и нежно погладил его по раме.

— Ладно, вы тут можете и дальше со своим стальным другом обниматься, а мне некогда, — ответил Саша, — Я со Светкой договорился в кино сходить и уже опаздываю.

Света училась с нами в одном классе, была девушкой моего друга, и он, к моему облегчению, торопился к ней.

Я же никуда не спешил, на тот момент у меня девушки не было, и я мечтал как можно скорее остаться один.

Саша ушёл, но не прошло и пяти минут, как ко мне в мастерскую заглянул тренер.

— Ну что, Володя, оправился от гонки? — спросил он.

— Да что мне сделается, Иван Трофимович? Всё в норме, вот только велосипед, нужно в порядок привести.

— Молодец, профессиональный подход. Устал, не устал, а своего боевого коня бросать нельзя. Сам всегда так делал. Вроде бы просто велосипед, неодушевлённый предмет, но относишься к нему с любовью — и он отвечает тебе тем же. Даже едет потом по-другому. Иногда, кажется, что сам катит, помогает. Не замечал?

— Так и есть, Иван Трофимович. Это не просто велосипед, это друг, — ответил я. — Намучился со мной на этой гонке. Ну да ничего, сейчас подремонтируем, смажем, и будет опять как новенький.

— Правильно Володя, — сказал тренер, улыбаясь. — Но долго не засиживайся, отдыхать тоже нужно.

— Да тут недолго, — ответил я, — минут на двадцать работы.

— Хорошо, занимайся. Хотел с тобой серьёзно поговорить, но сегодня, наверное, для серьёзных разговоров уже поздновато, поговорим в следующий раз.

Тренер ушёл, а я остался в мастерской один. Поправил и подтянул цепь, проверил передачи, смазал шестерёнки, подтянул и отрегулировал тросики тормозов. Мой велосипед стал полностью готов к новым испытаниям.

Я присел на кожаный диванчик, стоящий у стены, тут же в мастерской.

— О чём он хотел поговорить со мной? — мысленно спрашивал я себя. — Точно трудно угадать, но почти наверняка это было связано с гонкой. Сегодня вообще очень странный день, — думал я. — Все говорят загадками, какие-то намёки на важный разговор — тренер, а ещё раньше, сразу после гонки, мой друг Сашка. Что-то их беспокоит, но вряд ли они могут себе представить, что чувствовал во время гонки я. Хотя тренер и говорил, что испытывал нечто подобное, но всё-таки он, имел в виду, видимо, что-то другое.

Скорее всего, он хотел рассказать мне о том, через что я впервые прошёл пять лет назад и очень много раз в последующие годы.

Тогда я, чтобы не отставать от ребят из команды, тренировался, превозмогая себя, почти на пределе и, именно тогда, на одной из тренировок, впервые открыл своё второе дыхание. Понял, как это бывает, когда, перешагиваешь через собственную невыносимую усталость и начинают работать два лёгких одновременно, подпитывая кислородом открывшиеся дополнительные резервы организма. Я очень хорошо знал, как это тяжело, мучительно и вместе с тем невероятно приятно. Там, за гранью невозможного, настоящий спортсмен испытывает почти наслаждение, которое человек, не переживший подобное, назвал бы извращением.

Поддавшись этому чувству, можно, израсходовать все свои силы, надорваться и даже умереть, причём сделать это с удовольствием.

Видимо, тренер хотел предостеречь меня от этого.

Но он опоздал, опоздал на пять лет.

Я давно научился контролировать в себе это состояние и никогда не позволял себе погружаться за ту невидимую грань слишком глубоко.

То, что случилось со мной на гонке, было другим.

Я лично о таком никогда не слышал. Никто не рассказывал мне ни о чём подобном. Возможно, такого вообще никогда не было. Случилось невероятное — преодолев свою собственную усталость, я не просто открыл второе дыхание, я перешагнул куда-то дальше, на следующую ступень.

Я даже помыслить не мог, что там есть что-то ещё.

Перепрыгнув сразу через ступень, я вообще перестал чувствовать своё тело — а там, где нет тела, нет и усталости. Выйдя за границы своего собственного медленного мира, я перешёл в состояние, при котором ощущения тела уже не успевали за мной. Я оказался быстрее и выше любых физических ощущений. Видимо, поэтому я и смог заставить себя двигаться намного быстрей — быстрей, чем это вообще возможно. Хорошо, что длилось это недолго, к большему я не был готов — сработал защитный механизм, и меня выбросило обратно. Это было неожиданно, болезненно и очень тяжело — я вернулся назад опустошённый, чуть живой, отдавший, сам того не заметив, все свои силы, ошарашенный, потерявший на время способность ориентироваться в пространстве и связно мыслить.

Что это было? Как такое возможно? — Приходилось признать, что ответов на эти вопросы у меня нет и, скорее всего, не будет — я не знал людей, которые испытывали подобное, а значит, помочь эти ответы найти не сможет никто.

Пережитое мной было более чем необычно, и я опасался, что оно никуда не ушло и рано или поздно может повториться снова.

Мне это крайне не нравилось.

Несмотря на то, что я никогда не хотел быть таким, как все, для меня это было чересчур. Я ценил собственную индивидуальность, но хотел при этом оставаться обычным человеком. Я понимал, что любые сверх способности хороши только на первый взгляд. Если разобраться, от них больше неприятностей, чем пользы, и это пугало меня.

Я представил, что все, кого я знаю, отвернутся от меня.

Мне казалось тогда, что это будет неизбежно.

Сначала всем будет любопытно — ещё бы, человек может то, чего не может никто, но постепенно люди начнут шарахаться от меня, я стану уродом в их глазах. Никто не любит людей, отличающихся от себя, — к ним испытывают неприязнь, их боятся, они обречены на одиночество.

Так думал я, и эти странные мысли выбили меня из привычной колеи, я почти потерялся в своей безысходности.

— Я не хочу быть таким, — прошептал я.

О том, что случилось со мной, нельзя рассказывать никому, — решил я. — Во время гонки толком никто ничего не заметил. Те, кто находился от меня недалеко, были заняты в основном собой. Гонка подходила к концу, все очень устали, и им было не до меня. Ближе всех в тот момент находился Сашка. Он хоть и удивился, но не придал этому слишком большого значения. В его глазах я оказался сильнее, чем он предполагал, но всё же, с его точки зрения, я не сделал ничего невозможного. Так же, скорее всего, думал и мой тренер. Наверное, так думали и все остальные, по крайней мере, я очень на это надеялся.

— Пусть всё так и остаётся, — чуть слышно прошептал себе я, — Я не хочу меняться.

Именно в тот момент моё желание быть особенным, не таким, как все, развеялось, как дым; мне больше всего на свете захотелось стать незаметным, одним из многих. В собственной индивидуальности я уже не видел ничего хорошего.

*

Тот же туман, всё та же неопределённость.

Я всё ещё стоял неподвижно на холодной гладкой поверхности, не решаясь сделать шаг.

Стоял и вспоминал своё детство.

Отсюда многое виделось иначе; смешанное чувство: с одной стороны, я многое забыл, и освежить воспоминания было и полезно, и приятно, с другой — переживая прошлые события заново, я словно смотрел на себя со стороны. И тот, прошлый я мне нравился далеко не всегда.

Например, я видел, что индивидуальность, за которую я цеплялся, была просто юношеской заносчивостью и ложной уверенностью в себе. Именно поэтому мои претензии на исключительность и перестали существовать. Попав в нестандартную ситуацию, я испугался — по-другому и быть не могло — я не был готов к серьёзным переменам.

Меня пугала перспектива стать белой вороной среди своих друзей. Мне захотелось стать обычным парнем, ничем не отличающимся от других. Это было непросто после той злополучной гонки, но здесь, в этом странном месте, не было тайн. Я видел, что в глубине моего сознания уже родилось решение, и я уже знал, как этого добиться. Именно тогда я и сделал свой первый шаг в направлении новой развилки, где мне было суждено сменить направление.

В прошлом я этого не понимал и потому не смог бы сформулировать это чётко. Там я действовал неосознанно — в определённый момент успокоился, остановил поток безрадостных мыслей и взглянул на часы. Увидев, что просидел на кожаном диване в мастерской, рядом со своим велосипедом, почти два часа, удивился. Это время странным образом прошло совершенно незаметно.

На улице наступил вечер, и я уже давно должен был быть дома.

Не тратя больше ни минуты, я скинул свою спортивную форму и прошёл в душ, а спустя полчаса вышел из ворот спортивной базы.

2

— Володя, телефон… возьми трубку, — услышал я сквозь сон.

Вставать не хотелось, начиналось воскресенье, а я собирался поваляться в постели подольше.

— Ну же, соня, вставай, уже одиннадцать часов, — снова услышал я голос своей мамы. — И подойди, наконец, к телефону. Нехорошо заставлять людей так долго ждать.

Я нехотя поднялся и, стараясь не открывать глаз, поплёлся в коридор. Там на тумбе у входной двери стоял наш стационарный телефон.

— Алё… — сонным голосом сказал я в трубку.

— Здорово, — прокричала мне в ухо трубка голосом Сашки.

— Ну что ты кричишь, — ответил я, — всех перебудил, а тут, между прочим, люди ещё спали.

— Всю жизнь проспишь, — ответил мой друг. — Просыпайся, я через десять минут зайду.

И он отключил телефон, не оставив мне выбора.

Я прошёл в ванную — чтобы прийти в себя, мне нужно было, как минимум, умыться. Чувствовал я себя ниже среднего. Мышцы болели, какая-то непонятная слабость мешала мне нормально двигаться, даже мысли в голове ворочались с трудом.

Я посмотрел на себя в зеркало. Отражение тоже было не очень: покрасневшие, тусклые глаза, не выспавшееся, мятое лицо. Похоже было на то, что я заболел. Прислушавшись к себе, я почувствовал лёгкий озноб.

— А ещё друг называется, — негромко сказал я своему отражению. — Поднял с постели больного человека и очень скоро придёт, чтобы издеваться дальше.

Мне захотелось согреться. Я пустил воду погорячей и встал под душ.

После душа я проснулся окончательно, но общее состояние улучшилось ненамного.

Это всё вчерашняя гонка, понял я, тот форсированный режим, в который я невольно вошёл. Победить я все-таки сумел, но чуть не прикончил себя. После такого сразу не восстановишься, требуется время.

Я вышел из ванной и услышал голос Сашки, пошёл на этот голос и обнаружил своего друга на кухне. Он с моей мамой сидел за столом, пил чай и что-то оживлённо рассказывал, поджидая меня.

— Так вот, Тамара Петровна, — продолжал он свой рассказ обо мне, ничуть не смущаясь того, что я стою рядом, — когда я посмотрел вперёд, его уже и след простыл. Перевалил через холм, обогнал всех и выиграл эту гонку.

Моя мама слушала его и улыбалась.

— Трепло, — сказал я. — Все секреты уже растрезвонил. Нашёл что рассказывать, подумаешь, гонка. Да таких гонок за сезон — сотня.

— Не скажи, Володя, — возразил мой друг. — Гонок, может быть, и много, но такое было впервые.

Я насторожился: неужели Сашка заподозрил что-то невероятное в том, что произошло.

— Чтобы так резко, профессионально, на подъёме, в самом конце гонки уйти в отрыв, — продолжал он, — такого ещё не было. По крайней мере, среди ребят нашего возраста. Об этом даже Иван Трофимович рассказывал.

— Что рассказывал? — рассеянно спросил я.

— А то! Неужели не помнишь? В позапрошлом году, перед первой групповой гонкой, он говорил, чтобы мы просто держались вместе. В длительных заездах очень сложно уходить в отрыв, и для ребят нашего возраста это практически невозможно. У нас нет пока ни навыка, ни достаточной выносливости на длительные нагрузки, да и физические данные у нас у всех примерно одинаковые. Вот у профессионалов — другое дело…

— Да помню я тот разговор, — перебил его я. — Это же так, напутствие к первой гонке. Тогда мы ничего не знали о таких соревнованиях, не испытали ещё на своей шкуре, как это тяжело, но амбиций у многих из нас всегда было хоть отбавляй. А Иван Трофимович не хотел, чтобы кто-то, не рассчитав свои силы, сошёл с дистанции.

— Ладно, мальчики, не надо спорить, — вмешалась моя мама, видя, что наш разговор переходит в другую тональность, — попробуйте лучше пирожки, пока не остыли. Володя, угощай друга и налей себе чай.

— Спасибо, Тамара Петровна, — улыбнувшись, ответил Сашка, — ваши пирожки всегда просто объеденье, особенно с капустой.

— Вот и кушай, Саша, на здоровье, — ответила моя мама и вышла из кухни, оставив нас с Сашкой вдвоём.

Я налил себе чай, поставил блюдо с пирогами на стол и сел напротив своего друга.

— Ну, давай, рассказывай, — сказал я ему.

Он ничуть не удивился, услышав от меня эту фразу. Мы знали друг друга с детских лет и были очень близки. Я прекрасно видел, что ему просто не терпится мне что-то рассказать, а он видел, что я жду от него именно это.

— Такое дело, Володя, — неуверенно начал он, — только не обижайся. Я ухожу из секции.

Этого я не ожидал. Не сказать, что я не мог предположить такое в принципе, но всё же…. Много лет тренировались вместе, спорт стал нашим образом жизни, недавно мы планировали не бросать его и после окончания школы.

Иван Трофимович предлагал нам вариант — Лесотехническая академия, на базе которой была мощная секция велоспорта. Там этот спорт был профилирующим, а тренер предварительно уже обо всём договорился. Перспективные спортсмены в этом вузе были нужны, а мы с Сашкой именно такими и были.

— Так и въедете туда на своих велосипедах, и для вас там всё будет просто, — сказал он нам тогда. — Ваш образ жизни почти не изменится, будете так же тренироваться, участвовать в соревнованиях, и получите при этом нормальную профессию. Когда придёт время расстаться со спортом, если оно для вас придёт, сможете получить работу по специальности. Другими словами, на кусок хлеба себе всегда заработаете.