Бесплатный фрагмент - Условие

Условие

«Правильного выбор в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия»

Эльчин Сафарли

Предисловие

В последнее время, если подумать — погрязло всё в мифах. О людях. Но не надо смеяться. Бесконечности тема, но не согласиться, пожалуй, и глупо. Не всё же здесь сгнило. Вы как хотите — а бесконечности вечность.

И вправду — рассуждения не всегда бесконечны. О любви и мире — вечные темы. О людях — всё равно, что быть обдурённым. Может, ты прав, а может — не ты. Или же оба ошиблись. Попробуй узнай — и сляжешь же сразу.

Главное, у обоих есть что — то. До чего же всё странно звучит. А что же есть человек не боящийся? Может, он умный… Может, инертный… Не найдётся места ни грамму страха. И ведь он не боится. Он — говорящий! Настоящий герой!

А что же? Звучит — то достойно! И даже вполне! Аж говорящий. Противится всем он. В этом и прелесть. Он думать, он делать не против. До чего же прелестно! Таковых захочешь — не сыщешь!

И всё хорошо, и не хватает слов восхититься. Настолько прекрасный. «Идеальнейший мир» будто создав. Но это только начало… Что тут и думать. Возможно, что всё ещё лучше.

Несомненно, ответить можно и «Да», но есть ли резон? Зачем же всем врать то? Ведь это неправда. Дальше — только хуже. Есть говорящие. Мир ведь не мал. Есть и не умные. Но кто это такие?

Не будешь ты умным — не будет и мнения. Лишь хочешь ты быть популярным. За счёт же чего? За неимением того же самого мнения. А лишь повторяя другое. Чужое. Чтобы не подвергнуться критике тех же неумных.

Чьё же чужое? Возможно, глупца, или же сборища. А что же есть сборище? Это же общество. Один лишь сказал, другой, как за монетой, погнался. И вот, уже двое. Но двое уже есть большинство.

Двое же больше. Один же в поле не воин. Другой есть другой. Но он не согласен. Он лишь сказал. И нет его больше. Его задавили. Хотя нет. Он сам себя растоптал. Он сам себя предал.

Вот что есть слабый. Ничего ты не стоишь. Не стыдно? Совести — да. Тебе — может и нет. И, поскольку не стыдно, то замкнутый круг получается. Сейчас ты не чувствуешь, но позже ты мучиться будешь.

Оно самое страшное. Оно ужасно. А что же? О нет… Почему оно право? Ну почему же?! Ведь это нечестно. Оно же злое. Оно же не думающее. Просто, что называется «Посмотрел — взял — передал другому».

Ничего же не помнится? Жаль. Оно же как вирус. А глупцы — паразиты. Лишь делают больше. Зачем же? Как было и сказано — чтоб обрести популярность. Или же трусы. Да и в том истина есть. Глупые трусы.

Боятся истины. Боятся себя. А ведь правда может быть в меньшем. А может, вся правда в тебе? Чего ты боишься? Не бойся. Ты можешь быть прав. Не будь ты глупцом. Не бойся себя

О чём же преамбула? Что так пугает людей? Что так симпатично глупцам? А проще ведь некуда! Шаблонное мнение. Первоначальное. И его глупцы — господа. Во всём ему потакают. Даже, бывая сами в бреду, потакают бреду.

«Года — рутина. Настоящие, живые мгновения — жизнь.» Да, это верно. Но суждения о людях шаблонных тоже верны не всегда. Быть может всё. Даже вплоть до того, что сам ты, рассуждая о шаблонных — шаблонный.

Жизни отдельные части — немного сложнее, чем кажутся. А другие части жизни — просто пугают. На деле же — намного проще, чем есть в самом деле. Баланс должен быть. Не только в жизни, но и в людях самих.

Если изобилие будет разных людей, то все, подобно снежинкам, запоминаться не будут. Все просто растают через долгое время. Если неодинаковые все, то все — одинаковые. Такой парадокс.

Но это не значит, что должно быть изобилие одинаковых, шаблонных людей. Они просто не будут представлять интереса. Не стоит просто всех совмещать. Иначе несложно будет запутаться.

Посмотришь поближе — всё станет ясно. Шаблонное мнение не уникально. Но сразу же влезешь — и будто другой. Попробуй хоть вылезь. Погибнет слепой. Но не слепыми одними богата Земля.

Вот, сам посмотри. Это о чём? Вспомни, один лишь сказал — другой. Ну что это такое?! И вот большинство. Казалось бы, доброе. Казалось бы, примет. Но не так — то всё просто.

С чем же сравнить? Большинство — это компания. Оно же и манит. И манит, и манит… Будто вездесуще. Точно как предприятие, манящее безработных к себе.

Обещает, что всё тебе будет. И будешь ты «в шоколаде.» И весь коллектив — как на ладони. И даже директор тебе подчинён. И в золоте даже с ног до головы.

Уже захотел. И этап первый пошёл. Пришёл — навязали — ушёл. И вновь. Вездесущий звонок. Другим не назвать. Только взял трубку — «Вы приняты!»

Шагаешь старательный. Готовый к хорошему. Амбиции спрячь. Не торопись, голубчик! Что ж, не послушал. Пропал. Буквально в двери. И вот, ты готовый. И что делать дальше?

Кому ты здесь нужен? Таких здесь миллионы. И всё чуть ли не лопается. Но ты же привык. Привыкшие не обрели радости. Просто работают. Не думая. И ты, не успеешь заметить — ты точно такой же. Шаблонный.

И в чём же проблема? Казалось, понятно. Но человек удивителен. Он редко поймёт. А кто не поймёт — глупец. А глупцы кто? Большинство. А если подумать? Один в поле всё — таки воин?

Неужели остались не думающие? Верить не очень — то хочется. Хоть грубость, а правда. Сначала один. Хоть чуть, но подумал. Присоединился. Теперь же обманывать проще. Второй чуть меньше помыслил.

Третий не думал. И так всё пошло. А что же в итоге? Полно не самых умных людей — вот как оно пожирает. Вселяется страх. Страх неповиновения. Страх без предела.

«А может, не плохо?» — спросят быть может. А может, и стоит бы следовать. Тому, кто всегда бы, казалось, но прав. Но такова ли истина? Можно проверить.

Предположим, судьба. Есть ли она? Посмотрим на общество. Возможно, и есть индивиды, что всё отрицают. Но большинство в большинстве как обычно. И это не глупо. Это лишь правда.

Оно верит в своё. Что судьба существует. Что есть предначертанность жизни. И она всего лишь одна. Одна и для каждого. Но стоит лишь вдуматься. «Для всех». Всех под гребёнку. В этом вся суть.

Не ювелирная точность. А что, разве не очевидно? Вот, всё об обществе. И число. Число его неумолимо растёт. Всё выше о глупости. Легко связь находится.

Связью с числом. Глупости без числа быть не может. Простое размышление. Общество — глупость. Общество — возрастает. Сделаны выводы. Всё очень просто. Это не хорошо и не плохо. Просто не все понимают.

А нужно просто подумать. Главное — не бойся. Ведь сделаны выводы. Что общества много. Что значит и глупости много. Чего же бояться? Глупости? Большинства бояться — себя не любить.

Глава I

Почём жить в унынии? Или в тебе оно живёт давно уж само? Вопрос такой же извечный. Можно день говорить, а можно — и год. Из уныния есть выход один. Выход есть из невежд — лишь надежда. Порою она лишь спасает. Но от уныния, грусти, избитости. Избитость всего — вот в чём есть сила. Для кого сила какая. Кому — то и так в ней комфортно. Они и есть сама сила. А сила их наполняет. Лишь единицы отдельные, и те сами съедаются. Жаль их. На то они и единицы. Отдельные сами. Будто и нет их почти. Даже делать что — то сами пытаются. Вот удивительно. В них верить — что на ставках играть. Не просто играть — а проигрывать! Знать, что всё безнадёжно, но всё продолжать. Точно бесстрашные. Или глупые. Гении. Они самые — бесстрашные глупые гении.

Но всегда есть надежда. Недолго уныние жи́ло. Прошло, точно в ту же секунду, когда девчуля прошла. Не низка, а немного высо́ка. И с тонкими ножками. Сзади посмотришь — со слегка широкими бёдрами. Недалеко взгляд отводя, в чёрных джинсах, таких же носках. Но лишь два айсберга были преградой сей строгости. Ботильоны из кожи. И красные, как сами льдины, и такие же кожаные, глыбы внизу — каблуки. Точно прямая игла. Прекрасная смесь всеобъемлющей строгости и острой будто насмешки над остальными зеваками. Отлично передавала косуха, почти как обувь. Такая же алая. Такая же кожаная. Длинные волосы прямо по те самые бёдра. Чуть развивались. Но не по ветру, а вследствие шага. А может, и тысячи. Точно ветки каштана, уходящие от кроны. Впрочем, и цвет не подвёл.

Если быть честным, присутствует чуть искушение даже. Ноги, походка, спина. И всё это лишь обратная сторона того солнца. Нелепо просто подумать о предстоящем.

Держа руки в карманах, шагая со скоростью пули так, что даже листья взлетали. Все пожелтевшие, и даже немного зелёные. Вялые. То ли дело. Когда пасмурно, по — другому — то быть и не может. Совершенно интересней становится, когда темнота кучевых облаков сменяется пустынною тьмой подворотни. Едва — ль завернуть успела девчуля, так сразу оказия. Чуть ступила немного тем айсбергом в лужу. Повезло лишь немного обрызгать ей ножки. Даже не обрызгав чёрные джинсы. Но недоумение уже наступило, побуждённое совсем скромным звуком. Будто рыбка в воду нырнула.

Через ту же секунду на едва различимом лице форма глаз поменялась. Превратилась из почти ровного круга в прикрытую веками чашу в тени, внутри которой плавали синие яблоки, устремлённые вверх от недовольства.

Очнувшись от лёгкого недовольства, отдёрнув ногу, она совершила три шага вперёд и тот час замерла. Перед нею стоял силуэт. Не просто стоял — рисовался! Наводящий страх, силуэт приближался. Он чуть ниже был девушки. Немного лохматый. И кепочка была странноватая. Чуть ни цилиндр. Бордовая куртка, брюки коричневые, да чёрные туфли. Затёртые. Почти как из печки. Силуэт рисовался всё больше. Нога, как тонкий рычаг. Дёргалась то одна, то вторая, тот самый силуэт приближая. Почти до конца не раскрыта загадка. Тайной тени лицо его было. Но, по мере темноты удаления, свет всё подкрадывался. Шаг за шагом, высокие ноги девчули отходят. Шаг один, шаг второй, за ним третий.

Стараясь уверенной быть, строя из себя чуть ли не рыцаря, она отступала тактично. Будто совсем невзначай. Шаг первый, второй, а на третий свет уже чаши пронзил. Солнце их не щадило.

Тут же открылось лицо. Лоб, вполне себе средний. Можно даже плавный — сказать. Волны — брови, уходящие вниз от виска. Большие чаши — глаза слегка были строгие, пока в них не ударило солнце. Нос, чуть меньше обычного. Губы с хитрыми, вечно поднятыми вверх уголками. Подбородок плоский. Совсем ровный почти. Отдалённо похожий на яблоко в профиль.

У страха глаза велики. Силуэт всё ближе казался. Он также являлся на солнце. В пословице правда. Мужичка глаза, аж больше, чем у девчушки. «Робкий десяток — это ни как не о ней» — можно подумать.

Солнышко срывало все маски. Едва наклонив голову вниз, то ли чтоб солнце в глаза не светило, то ли чтоб к сердцу никто не пробрался, приподняв глаза вверх, она смотрела на не такой уж и тёмный теперь силуэт. Она уж было хотела продолжить движение, но гражданин прошёл уже мимо и в ту же секунду успел удалиться. На девушке нет ни капли глупости или даже стыда.

Лишь голову вверх подняла, дёрнула ножкой разок, чтобы капли оставшиеся смыть. Ещё кашлянула негромко, чтоб даже тень смущения сдуть. Да и дальше пошла.

Несмотря ни на что даже, сердцу слегка полегчало. И вздох облегчения сам прозвучал. А шаг за шажком так и продолжился.

Ни на что несмотря, даже головой почти не крутила. Однако страх ещё воевал. Пока что до арки.

Небольшая, под домом. Прям как портал в другой мир.

— Быть честной, всегда казалось мне непонятным. Зачем человек так одевается. Он аж меня напугал. Ещё и шёл с лицом маньяка. Точно хотел напугать. — тихо сказала девушка.

Преодолев арку, она оказалась во внутреннем дворике дома. В одной из стен была дверь. Тяжёлая, ржавая. Но девушка смогла её отворить. Зашла в темноту и пропала. Как будто и не было здесь никого. Темнота в подъезде всё растворила.

Глава II

«Шаг вперёд и два назад» — этим лишь выражением можно было охарактеризовать происходящее. Это было то место, где сплошь всё зелёное. Что люди, что местность. Всё одинаковое. И даже те, кто возомнил себя главным — всё равно остаётся зелёным. Потому что такой здесь порядок. Как зелёный остаётся зелёным, так и опытный здесь давно уж зелёный. Ведь положение обязывает. Камуфляж здесь повсюду. Без него здесь никак. То ли для напряжения. То ли атмосферы лишь ради.

Армия — дело странное в принципе. Палка с тремя концами. С одной стороны, дело хорошее. С другой — современные реалии вынуждают подумать в другом направлении. В третьем: о том, есть ли смысл там находиться как таковой.

Всем преодолевать распутье приходится. И не всегда это бывает легко. Однако есть люди, не особо задумывающиеся. Просто берут и просто делают всё. Прям как в казарме парниша. Стоит, о чём — то беседует с кем — то. Ближе чуть подойдёшь — сразу всё прояснилось. С сослуживцами парниша смеётся. Вспоминает, видимо, что — то.

Ясное дело. Срок — то к концу уже близится. И нет причин им не радоваться. В конце весь срок вспоминается. Вспоминается весёлое, грустное. Страшное, и самое лучшее. И даже то, что вспоминать больше никогда не захочется. Всё равно вспоминается. Ведь это — конец. Даже у мужиков слёзы чуть ли не льются. От радости.

— Да, да, естественно помню. Как же такое забыть? — отвечал товарищу один рядовой.

— По голове ему тогда знатно попало. И все даже смеяться боялись. Но ужасно хотелось. — отвечал тот самый товарищ.

— А помнишь, как ломом плац убирали? Дичь тогда тебя наградила. А что? Примета хорошая. Птица иногда умней человека. Оставила след на плече. Палка, две точки. Тебя с тех пор тебя Лейтенант называют.

— Помню, как будто это было вчера. — усмехнулся другой сослуживец. Он, смущаясь немного, покашлял в кулак. Отвёл глаза в сторону. И, то ли от боли покашливая, то ли специально, сказал:

— Припоминаю. — и тут же постарался проскочить эту тему и ляпнул первое, что пришло в его странную голову:

— А помните, как в увольнение ходили на двадцать четвёртое? Столько интересного было…

Не успев сформулировать мысль, он понял, что загнал в могилу себя самого:

— Это ты когда флиртовал в кинотеатре? Да, ты потом носился как угорелый. Никому, правда, так и неясно, зачем после угроз её ухажёра надо было идти в туалет. Этакую встречу предугадать было нетрудно. Вот и бегай потом от него.

— Ага. Бежал чуть ни по улице. И даже чуть дальше. — намекнул противный солдат. Трусливый солдат промолчал, но глаза опускать вниз всё же не стал. Только злобно на солдат посмотрел. Но тут один из них начал:

— А помните…

Но трус успел речь прервать: 
— Естественно. — он ответил со злобой. И тут же предпочёл удалиться. Шагал он уверенно. Вдаль. Даже сам не зная куда. Лишь бы подальше ото всех остальных.

На следующий день он был не таким раздражённым. Высокий молодой человек продрал глаза раньше, чем дневальный скомандовал банальное «Рота подъём!». Он знал, что сегодня не будет занятий. Не будет рутинной работы. Не будет вообще ничего.

Его трясло прямо в кровати. Трясло так, что даже скрипы от кровати исходили сильнее обычного. Прошла пара минут, а он всё не мог себя контролировать. И так прошёл целый час.

Но дневальный всё ж объявил такой столь желанный «Подъём!». День шёл слегка даже аморфно. Солдату не верилось, что это конец. Думалось, что что — нибудь сейчас потеряется. Пропадут документы. Или забудут назвать. И служба продолжится.

Ощущение, что не было жизни до армии шагало с солдатом по роте. Не верилось, что наконец — то дала жизнь шанс его участи. Но все самые страшные мысли команда прерва́ла: «В строевую часть». Пошёл, документы всё же забрал. Штампы, деньги, свобода — всё с этой минуты было при нём. А самое главное — военный билет. В его глазах это была самая красивая и самая ценная вещица на свете. Двуглавый орёл смотрел в разные стороны. Не обычные запад, восток. Он указывал две тропы для дальнейшей всей жизни. Ему казалось, не так как у всех. Лишь у него все тропки прямые и ровные.

А он — сам орёл. Две головы — два различных характера. И спорить с этим, пожалуй, бессмысленно.

Он сам так хотел, он сам делал так. Странный солдат. Тем лучше для него самого.

Под защитой орла самого солдатик стоит. В прямом и переносном смыслах — буквально. Откроешь страничку — а там младенец, будто только что вымытый. А выше подпись — Онегин Александр Романович.

После получения красного билета спасения, у солдата невидимый дым в голове разразился пуще прежнего, как говорится. Дальше была уже какая — то казарма, комната, завистливые взгляды салаг.

И только лишь к вечеру ближе он уже у ворот пропускного пункта с товарищами стоял. Все в парадке нарядные были. Попрощались с майором, ротным, уже как родным, какими — то ещё офицерами, да и пошли. Онегин хоть был лейтенант, а всё ж рядовой. По правде, не особо хотел с парадкой всей мучиться. Но убедили товарищи.

Но только вышли за пункт пропускного контроля, так не о парадке размышления были:

— Поздравляю, ребята, теперь мы свободны. — надменным и не таким уж строгим тоном всех поздравил сержант.

— Знаете, что интересное самое? Непонятно что делать. Радоваться, смеяться или плакать. В голову снова всё возвращается. А раз всё приходит, и плохое и хорошее. Эти чувства разрушают друг друга. А значит не остаётся вообще ничего. А мы называем это просто непонятные смешанные чувства. — размышлял маленький задумчивый уже не солдат.

— Иван, не начинать! — скомандовал, изменившийся в тоне сержант.

— Не сержант уже ты мне, Евгений. Ты сам сказал, что теперь я свободен. — посмел возразить маленький бывший солдат.

— Не ты лишь один, а мы все. Это во — первых. А во — вторых, с тобой тут согласен. Тебе я уже не сержант. Но будешь ли ты помнить меня как сержанта? Теперь, сомневаюсь я сильно. — ответил сержант.

Маленький Иван приложил лишь руку к лицу. Над чем — то он думал. То ли над своими словами. То ли над недостойным, с его стороны, поведением сержанта.

— Ваня, ты что загрустил? Видать тоже тяжёлые мысли и к нему наконец — то нагрянули. — сказал один из солдат.

— Знаешь, тяжелее и некуда. Мыслить о важном — совсем уж непросто. Особенно если речь о выходе из этой деревни.

— Так вон же автобус! — сказал Лейтенант и указал пальцем на подъезжающий сельский дряхлый автобус.

Делать что было — особо неясно. Поэтому было без слов решено сесть прямо в автобус. Тем более, он как раз останавливался. Именно поэтому группа солдат и забежала в него. Повезло, что был вечер. Даже час — пик не застал их.

Там сидели старухи. Великий вопрос был как никогда актуален. Они были настолько типичные, что всех даже заставляли задуматься. «Куда они сейчас едут?» — можно точно сказать, пронеслось у всех в голове. Солдаты смотрели по — разному, в силу характера, но один лишь Онегин смотрел на старушек с презрением.

На то две было причины: ему казалось одним унижением слушать их разговоры. Были лишь сплетни одни. Солдаты — то ничего и плохого не сделали, а бабульки их уже осуждали. Онегин всё слышал. И оттого очень злился. И они ему казались сплошь неинтересными.

— Снова эти зелёные ряженые. Каждый раз, как их не встречу — всегда место лишь занимают. Сделали бы хоть что — то полезное, доброе… — слышалось от старухи одной.

Как всегда, Онегину совсем их не жаль. Он знал, что сами они виноваты в подобном бытии. А кого было не жалко, тех всегда его постигало презрение. Такие люди заставляли его всегда чувствовать гордо. Выше голову вверх поднимать. И ощущать себя совсем не последним человеком Земли. Ведь подобные поступки подобных личностей вызывали у него осуждение. И гордость от того, что сам не такой. Другие всё это видели. Но стояли, к счастью, дальше от бабушек, в отличие от своего сослуживца. Но они понимали Онегина взгляд. За год вполне можно человека узнать. И этот взгляд им уже давно надоел. По правде, не сказать вообще, что ребята дружили. Так, сослуживцы, не более. Друг другу за год давно надоели. Сержант на Лейтенанта смотрел. А Лейтенант всё подслушивал. Тешил своё самолюбие. Сержант это всё понимал. От поручни он отошёл, хотел, будто невзначай, к нему прикоснуться. Да тут шофёр внезапно скотовоз остановил. Уставшим голосом крикнул чуть позже: «Остановка «Вокзал».

Одумавшись, сержант скомандовал, чтоб все выходили. Когда пошагали все к выходу, на них пялились бабушки. Даже не особо приоткрывая глаза. Провожали глазами, на первый взгляд — безразличными. Но в душе было презрение.

Сержант вышел последним. Напоследок прокричал шофёру:

— Спасибо!

— Ну что, спасибо за службу, ребяты. Мне в направлении южном идти. — сказал один из солдат. Сержант тут же ответил:

— И тебе спасибо. Будь здоров. — они обнялись. Честь друг другу отдали. Позже с другими слегка неловко обнялся. Да и пошагал на вокзал направления южного.

— Пора и мне тоже домой. Соскучился я по родному северу… — сказал сержант и обнялся с оставшимися солдатами. Пожелал им добра, и пошёл, естественно, на вокзал северного направления.

— Остались с тобой вдвоём мы, Ванёк. Нам с тобой на запад. — сказал Онегин.

— Точно. Вот, только найти бы ещё нужный вокзал.

— Вон там, случайно, не наш? — спросил Онегин и указал пальцем на малюсенькое здание.

Малюсенькое здание, а за ним виднелась платформа, больше самого здания. А над входом небольшая потёртая табличка c еле — различимой надписью «Западное направление».

— Точно. Наш. — ответил Иван.

Ребята зашли. На весь вокзал лишь касса одна. Да и в той снова бабка какая — то сидит.

Они спросили билеты. Ей потребовалось целых десять секунд чтобы поудобней усесться перед посетителями и отложить свой кроссворд. И ещё десять секунд на выслушивание. Позже целую минуту она болтала что — то про дембелей и про билеты. Правда, не вслух. Через минуту билеты были у парней на руках.

Пройдя на платформу, они стали провожать взглядом всю местность. Только сейчас они увидели её в полном обзоре. И почувствовали, наконец — то, свободу.

Но недолго длилось столь приятное чувство. Поезд был уже на подходе. Не успели парни оглянуться в другую сторону платформы, как поезд уже тормозил.

При заходе они снова испытали радугу чувств. Ваня, заходя в поезд лёгко вздохнул, а Сашка произнёс про себя:

— Прощайте, поля… Надеюсь, не встречу вас больше. — и плюнул напоследок прям на платформу.

Поезд мчался достаточно долго. Дня целых четыре, а может и пять. Сколько всего солдатам удалось поведать. Пусть из окна, а за год в армии, всё же, столько всего не увидишь. Солдат преследовало чувство пустоты. Новое чувство свободы. Пред ними новое предстало совсем человечество. Ничего кардинально не поменялось. Но солдат удивлению предела не было. Почти всему они удивлялись. И даже на вопрос проводницы о чае каждый из них практически хором ответил:

— Так точно!

И также одновременно поняли, что сказали что — то не то. Но неловкую паузу проводница прерва́ла, прокричав им в ответ:

— Есть!

И тут же ушла. А солдаты переглянулись друг с другом, усмехнулись слегка, да и чуть подрасслабились. Наблюдали какое — то время в окошко. А тут чай уже принесли. Солдаты продолжали наслаждаться чудесными видами. На скорости виды все казались красивей. Речка красивей казалась. Ветки деревьев развивались в бесконечную даль. Простые каменные столбы пролетали быстро настолько, что глаз солдата не успевал их заметить. Плоские ущелья и ямы заставляли чувствовать добрую гордость. А на фоне возвышений, которые забирали лишь рельсы, пропадала вся гордость. Появлялся лишь страх небольшой. Но, в то же время, и всё любопытство из людей вылезало, ведь поезд всё поднимался. Скорость всё набирал, и почти что в небо взлетал… И снова плоский участок земли. А потом пронзающее жужжание. И сине — зелёная муть прямо под ними. Это был мост над водой. Речка и без того широка была, но солдатам всё равно казалось, что никакое море её превзойти никогда и не сможет. А ближе к городу дорога становилась спокойней, ровнее. Пейзажи переставали быть таковыми. Белые берёзки превращались в бело — серые стены каких — то построек. Поезд потихоньку уже скорость терял. А серо — белые оттенки стремительно принимали совершенно другие обличья. Сначала они становились коробками с дырочками — окошками. Потом и вовсе кончались.

Глава III

Квартира Ёлочкиной

Расписанный дом. Пейзажи дополняют прекрасно. И хоть уже стёрта чуть краска, глаза радуются, а сердце гордится. И даже зеваки не просто проходят. Даже само восхищение не даёт забыть о себе.
Рисунок размером с комнаты. Рисунок с мальчишкой. Да не с одним. Сзади качели с девочкой в розовом платье. Беззаботно, свободно и, не думая даже, какие совершения ей предстоят, наслаждается жизнью. А впереди всё тот же мальчишка. Ещё выше есть мячик. Футбольный. Отлетающий точно от ножки мальчишки. И всё это на фоне чистого неба. С ровным сияющим солнцем на седьмом этаже.

Как бы не хотелось быть первым на солнце, в солнце жила уже целая живая душа. Не уникальный момент. Белый подоконник занят уже. Сидит там девчуля. Лицо было странное. Хоть и было что завораживающее, однако красивым его не назвать. Она сидела в белых штанишках и жёлтенькой кофте, почти разрываемой широкими выразительными плечами. Как бы невзначай расположены длинные ноги. Одна уже свешена. Другая рядом с окном. Прижата к груди. Иначе расположены руки. Одна на ноге. Другая к чему — то прижата. К чему — то мягкому, с шерстью. Похожему на бочку, но мягкую. Со странными мурчащими звуками. Довольно большая. Даже так, что хвостик касался совсем не короткой ноги. Лишь поджала лапки слегка, и уже развалилась пузом кверху с довольной улыбкой.

— Ах, Мила, одна у меня ты осталась. Ты всё ж понимаешь. Просто не молвишь ни слова. В силу упрямости, вредности! Ты мне даже сочувствуешь, в постель приходя. Нет, какая же ценность — жить с такою как ты. — сказала девушка кошке. После этого на её телефон поступило уведомление. Уведомление о сообщении в социальной сети. Девочка Жанна в телефон посмотрела и увидела сообщение от одного человека:

— Мы ими и не были — очень жёстко отвечал человек. Человеком этим был парень. Его звали Владимир. Когда Жанна сообщение это увидела, её глаза стали наполняться слезами.

— Я, конечно, всё понимаю, но чтобы даже не друзья… — ответила Жанна сообщением.

Если почитать пару сообщений до этих, то этот странный диалог весьма нетрудно было понять. Кажется, он был совсем уж не тёплым. Молодые люди выясняли отношения. Это были взаимоотношения, которые уже не спасти. Жанна спрашивала у Владимира простой вопрос: «Мы же всё ещё друзья?». Теперь — то ответ Владимира вопросов не вызывает. Может вызвать лишь мнения. После ответа Жанны, диалог быстро закончился. Жанна хоть и плакать не стала, но грусть уже успела взять верх.

— Какая ж я бедная. Мне себя ужасно жалко. Вот, написал бы кто мне прямо сейчас, да сказал бы, что любит — была бы я счастлива. Вот бы был мальчик. Да! Вот прямо сейчас. Я самая счастливая. Но всё это только в мечтах… Не быть даже подругой — вот это явно горе. — унывала девчуля.

— Очень бедная я. Нету мужчин. Я сама то не девушка. И какая же жена я? Я сама себя — то не вижу. Что о других? Просто представить мне сложно. Сама я слепа. Да и остальные — слепые. Да что же я это? Может, назначение в другом. Да я же подруга! Прекрасная спутница. Прошлого, будущего, но не настоящего. Плясать прямо хочется. Хотя я, конечно, забыла. И снова, снова всё в пропасть. Мечты… — грустила девчуля.

И сразу пошло куда всё подальше. Но только с её стороны. Почему обрекать остальных на страдания — нормально? Девчуля сама не совсем понимала. Была одна вещь, которую понять не хотелось. И глаза лишь только прикрылись. И всё началось…

Девушка плакала. Плакала долго. Пытаясь звук почти не издавать. В один момент можно было подумать, что она почти что не дышит. Возможно, она упала в обморок. Но нет, она встала, и проползла на кровать. Раздеваться не стала. На одеяло прямо легла. Слёзы всё капали, но девушка их даже не чувствовала.

Восстав, точно как ото сна, протёрла девушка капли с лица. Немного с руки. И даже на кошку попало, которая тоже перебралась на кровать. Дождя подобие терпеть она не стала даже. Сбежать уж хотела. Да злостное чувство и сделать того не дало. Или не чувство, а просто рука, преградившая путь.

Но что ж взять со зверушки? Она, быть может, как раз ни при чём. Есть что взять с человека. Причём, ещё прежде того, что он скажет. Всего интересней лицо его. Его мысли покажет оно. Даже не надо заглядывать в душу. Всё предельно станет понятно при первом же взгляде. Даже рот открыть не успев, опять дежавю возникает. Будто тысячу лет его уже знаешь. Всё вспоминается…

— Так, будь ты, подруга, добра. Почему же удрать захотела?! Неужели даже подруга предать посмеет меня? Порою всего даже свобода дороже. Конечно. Да, и таким — то, особенно… — девушка вслух вдруг сказала, обращаясь к кошке.

Тут преграда собою сама убралась. Девчуля и чувствам волю тем самым теперь не дала. А кошка сбежала, лишь погромче мяукнув вослед, да хвостом пушистым ногу девушки немного задев. Ушла куда — то в направлении коридора, да и улеглась на какие — то тёмные вещи. Ну что же с братьев меньших там взять? И кто б не подумал. Да абсолютно. Абсолютно, вообще кто — угодно. Но только не люди с проблемами. На подобии девушки в солнце. Возможно, никто б не подумал, если б не девушка. Возможно, лишь в плен попадая, понимаешь себя самого. Вот и она. Сидит всё, рыдает. Она прям бесстрашная. Побоялась бы Бога. Вопросы все к совести. В чём сомневаться бы никогда не пришлось.

Добро не только может быть с пряником. Добро может и быть с кулаками. По работе — награда. Своё каждому случай даёт. Удачи роль никто отрицать и не станет. Хотя, правда удачи всё также одна. Даже не совсем понимая ситуации, просто сидела — жалела себя. Зрелище сочувствие, может быть, вызывало. Щепотка особенности в девушке интерес вызывала. Определённо.

— Будь горе любое, оно не может жить вечно. Вечность уныния — вот самая страшная участь. Но факты говорят за себя. Всё ж какая — то в горе есть правда. И с ней ничего не поделаешь. — промолвила девушка, обращаясь к себе.

— Даже горе большое утолить чем — то можно. Как же удачно. Почему бы просто себя не порадовать? Снять всю усталость, депрессию… Просто поспать. а позже в работу удариться. Там мне самое место сейчас. Прямо в кровати.

Прошло мгновений лишь несколько, а кровать уже обнимает её. Не сказать, что лентяйка она. Радикальным решениям место в душе давно существует. Не всегда это плохо. Хотя здесь есть куда разгуляться в душе.

Она спала, а ей снились сны. Мозг умнее чем кажется. Найдёт всегда что показать. Если не на событиях, то даже на мыслях. Остаётся лишь удивляться. Она спит, а мозг всё также работает.

Ей снится гроза. Всё та же вода. Страшная. Город весь гроза накрывает. Даже в окна домов чуть заливает. В какие — то больше, в какие — то ни капли попасть и не может. Снятся ей тучи невидимые. Всё на фоне тёмного неба. Ничего не увидишь. Лишь только сам дождик. Да, отражение в воде. Отражение молнии. Нарастающий шум, и сразу же взрыв. Он попал прямо в солнце.

Тут она и вправду проснулась. В холодном поту. Вся простыня перевёрнута. Одеяло такое, будто сбежать захотело. Для полной картины лишь подушек на полу не хватало. Хотя одна всё же была. В первые секунды казалось, что с ума уже давно она сходит. Все подозрения — правда. Но, придя тут же в себя, она лишь посмотрела в окно, и слегка успокоилась.

Всё было. И дождик, и тучи, и молнии, гром. Даже суток время, кажется, точно такое же. Ночь. Почти уже утро, но всё же темно. Впрочем, снова уснуть — в саму себя пустить молнию.

— Пораньше приду — хуже не будет. Чего же бездельничать? Пора бы вставать. Надо навести только хоть какой — то порядок. Меня всего лишь испуг немного настиг.

Всего полминуты, и уже в прихожей она. Надела очки. Простые, от солнца, но стильные. Голубая рубашка, пиджак. Штаны чёрные. Строгие. Не такие как девушка. Женские туфли. Чёрные тоже. С толстым и низким каблуком.

Лишь клатч с собой захватила. С цепочкой, но всё ещё чёрный. А в нём кошелёк. Белый, на удивление. Не сказать, что он толстый. Но кошелёк о человеке многое скажет.

До свидания, домик. Да здравствует улица! Здесь всё: кинотеатр, кафе, ресторан… И вывески. Свет ото всюду. Так бьёт в глаза, что не успев посмотреть — уже ты наполовину слепой. Почему вполовину? Потому что цвета потерялись. Всё серое, скучное. Всё настолько шаблонно, что и то потерять бы хотелось. Быть слепым навсегда. Не видеть лишь серости. И люди. Такие же серые. Один, другой, точно такой же прошёл. Ничего интересного. В чём таких будущее? Не прочь туда бы залезть, посмотреть. Только лишь посмотреть, без эмоций. Всё бывает на свете. Даже нечего диву даваться. Все настолько привыкли. Всё настолько обычно. Человек большинства не заметит. Для него всё обыкновенно. Хотя истина немного в другом. Лишь ценишь то, что имеется, и мир изменяется. И небо как не в себе. Даже воздух преобразился. И, как не банально, пение птиц в этот раз. В раз, когда научился ценить.

Продолжая старую тему, возможно сказать, что человек, да не простой — человек общества, вряд ли всё ценит. Напротив, он циник. Лишь свой интерес признаёт. А ты попытайся ему что — то сказать. Повезёт, если он будет согласен. А если напротив? Вспомни добро, и всё сразу поймёшь. Что с ним что — то не так.

Всё настолько обычно. Будь это развод, катаклизм или крушение. Обычное здание. Обычный кирпич. Положенный обычным рабочим. Ничего необычного, казалось. Но это мир. И он — безграничен.

Бываешь в толпе, глазеешь на всех, не просто на землю смотря. Потому что и ты не простой. Сто человек. А может, и больше в толпе. Все угрюмые, серые, грустные. Улыбнись кому — то, и сразу почувствуешь себя сумасшедшим. Будто что — то другое. И сам ты не свой. Что сам ты — ничтожество. Что сам ты — и есть то самое общество. Непризнанный гений, или ты вправду больной? Что ж, ты не думай. Надо ли это? Чем больше — о них. Бывает, пройдёшься, всем улыбнёшься — получишь ответ. Остаться довольным здесь трудно. Даже не надо смотреть.

Глазеешь на всех — и уже всё понятно. Порою бывает — являться приходится в царство. Царство таких, как и все. Царство, в котором живут все по факту. Но не все выживают в натуре. Вот — дядька какой — то. Простой мужичок. Шагает по улице, и, даже не думая, что он таковой. Казалось бы — да. Но в то же время не так! Загляни лишь в глаза — и будто в тюрьме побываешь. Ты же всё знаешь! Лет сорок пять, живущий на «Новой». Кривовато — злобный взгляд. Надежда глупышке. Но лишь с её стороны. Мужичку — то плевать. Так вот в чём вся соль. Виной безразличие.

И во всём же есть плюсы. И у мужичка не отсутствуют. Скажем, огонёк во всей душе его. Не угасал ни на секунду. Яркий, веселый, нет равновесия. Нет ни капельки трезвости. Нет тому и настоящей любви. Зато есть один день. Но это лишь на неделе. Зато какой! Именуемый пятницей. После работы. Квартира. Своя, мамина, съёмная — не имеет значения. А вот, только под вечер. За столом всё происходит.

Бутылка чего — то покрепче. Что для глупышки может быть лучше? Пьянка, гулянки — романтика во всей красе своей, ведь не правда ли? Ещё и буквально на голову выше. С прокуренным голосом — просто подарок. Не будет ни зависти, ни сострадания. Лишь загадочный взгляд. Может быть опыта, а может ума. Угрюмости, точно того мужичка, нету и места. Лишь может быть радости, что не твоё это счастье. Пошло всё поехало — радости глупышки предела не будет, но лишь один только день. День белого платья и чёрных костюмов. Он смотрит также всё злобно, думая лишь о себе.

Поцелуи, подарки, цветы — всё это только начало. Свадьба, поцелуи всё те же, вино — кончаться нету и мыслей. Дети, удар, поцелуи совсем уж не те — всё пошло по наклонной. Побои, обманы, развод — таким всё приехало.

Но дальше — как раньше плевал, так и дальше плюёт. Слёзы ребёнка не могут его душу затронуть. Лишь золотом воздуха, да ценностью слова придётся довольствоваться. Бутылка, дом и работа — вся его жизнь. Может, надежда есть хотя бы в работе? Отнюдь. Она для обычных престижная. А может, для слабых. Подумать нетрудно. Вот он — обычный заместитель директора. Себя он считает героем. Кто ж сейчас не герой? Все хотят быть героями. Всё под маской грусти скрывается. Да, лишь маска — не больше. Недооценённый герой — вот она истина.

Желание сострадания. Желание жалости. Не всегда такие герои оправданы. Порою, кроме желания нет ничего. Нет чувства желания — самого главного.

Подобных героев достаточно. Только вот, смысл всё ещё под вопросом. Что за герой? Возможно, лишь для себя. Он думает, что польза всем существует. Но один, казалось бы, «Подвиг», ничего и не значит.

Ничего и не значит. Для высших и нижних. Ниже лишь спутники, а выше — директор. Не всё и тут даже так просто, не правда ли? Важный, в костюме и с пузом. До боли знакомо, ведь так? Скромный, а может быть властный. Или он притворяется — всё это не важно, если ты так же не нужен. Он управленец — всё сделает, но для чего? Ради добра очень немного, впрочем, как и для таких же, как он. Возможно, и есть исключения, спорить здесь не приходится. Будем честнее, и, как сказано выше, таких совсем уж немного. Директор значит то же, что и сотрудник.

А что же до фирмы? С таким — то директором… Да что там, с таким то — сотрудником. Теперь — то всё ясно. Смысл от фирмы? Как видим, не в работе такого достоинство.

«Да что же такое? Ну только один! Ведь только лишь парочка!» — послышится вслед. Что ж, подними палец на уровень носа. Повертись вокруг. Просто обвести вокруг пальца и посмотреть. Что же мы видим? Идёт девчушка. Лет 30. Лишь небольшая угрюмость читается. Худая, с наивным взглядом. Насмешливым. Да невысокого роста. Высокомерна, глупа. Одно лицо сколько всего покажет. А ведь она держит путь куда — то незамысловато. Можно сказать много чего. Но то, что она марионеткой быть перестала — не скажет никто.

Рост невысокий. Почти что с сыночка под ручкой. Ни странно, что только вдвоём. По лицу, опять же, всё ясно. Развод в далеке, да камень за пазухой на всякий жизненный случай. Но он и не нужен. Она же глупа. Считает себя героиней. Что не повторит пущих ошибок. Что камень наточен как бритва. Каждый раз после очередного использования. Сама даже не понимая, не считая себя таковой. Проявляя иногда сострадание. Иногда, может, помощь. Но только лишь для себя. Лишь своё потешить тщеславие.

Обмануть себя самого — дело не доброе. Лёгкое. Даже вначале приятное. Однако в конце всё ждёт корыто разбитое. Как бы она не старалась, изменить ничего не получится.

Тот камень — оружие. Распорядиться, бывает, им трудно. Даже больше того — почти что всегда. Зато в награду получишь ты счастье — себя самого. Живого — спасённого. Но не как женщина.
«А камень полезен. Всегда поможет. Много раз уже помогал. Снова пора подточить.» — только самообман — дело недоброе. Посмотришь за пазуху — а камень точёный, никогда не спасал… Жалость. Лишь она поможет. А иначе, всё будто в пропасть пропало. Зло у таких вот обычно в достатке. В этом есть общее. Подойти и задать один лишь вопрос и тому и другой.

Не приходится ожидать оригинальности. По — другому немного будет всё в реальности. Нет никаких сложностéй. Абсолютно. Подойди, спроси, и не жди хороших вестей.

Будь то в точности также, или чуть по — другому — не важно. Итог всегда будет один. Лучше не надо себя обнадёживать. Сразу расстаться со всей толерантностью и просто послушать ответ:

— А каждый ли человек уникален? Правда ли, что даже в обществе, существует что уникальное. Насколько есть истина особенностей. Абсолютно ли в каждом? Есть чего ли бояться?!

— Быть по — другому не может. Каждый человек уникален. Другой точки не существует. Индивид уникален! И даже факты твердят. — сказал бы такой индивид, тихо, вопросов боясь, себя уводя.

К сожалению, таких неуверенных много. Мир не изменится. Даже достаточно уже будет много. Чересчур даже. Порой даже в крайности удариться мало. Настолько их много. Сразу прям хочется найти своего. Чтобы не видеть шока сего. Или, хотя бы, уединиться. Чтобы посплетничать. Потешить немного нервишки или успокоиться.

Девочка Жанна любила всё что угодно, только не сплетни.
Каких людей ты любишь — таким и должен быть сам. Не надо их осуждать ни за что. Тем более приукрашать для других. Неправильно это — думала девушка, во время походки по улице.

Глава IV

На работе

Иногда работа — единственный выход из подобной депрессии.

Работа простая — сидишь у компьютера, всем управляешь. Звучит ведь красиво — сам менеджер. И больше того — скоро сам себе ты хозяином будешь, отпуск ведь скоро. Кто бы о такой не мечтал? Совершенству предела не существует — лишь Бог. Но для смертных ведь место и вправду прекрасное. Как говорится — кто на что учился. Редкое знание — грамотно уметь расставлять приоритеты. Но очень полезное. Путь к нему долгий, но результат — обилие силы. И даже во внимании не так сильно нуждаешься. Во времена приоритетов восстаёт справедливость. «Кому память, Кому слава, Кому тёмная вода, — Ни приметы, ни следа.» Кто — то с ружьём стоит под воротами, кто — то сидит в тепле в кабинете.

Кабинетик комфортный — белые стены, чёрные эстетичные доски в качестве пола. Потолок, такой же весь белый. И лампа. Обычная, офисная. Но симпатичная. Также есть столик с белым компьютером. Со стулом. Минимализм — и ни единой лишней детали.

А самое главное — ты сам всё устраиваешь. Кабинет ведь твой личный. Одиночеству — время, компании — час. Есть место для размышлений, и даже для разговоров с самим же собой. Прямо как любила девочка Жанна.

Она не умела не думать совсем ни о чём. Не умела думать о глупом. О безумном всегда рассуждать приходилось. Даже если предположить, что у мыслей есть вес, наверняка голова бы уже давно сорвалась. Порою, прям как сейчас, она не выдерживала. Приходилось выливать всё наружу. Чаще — самою себе. Но была не прочь порассуждать и с кем — то на пару. Но только самые искренние мысли. Чуть что тяжелее — так за семью замками эта тайна есть скрытая. Никому её доверить нельзя. Во всяком случае, до этого времени — точно. Сомневаться в этом точно уж не приходится. Даже обычные вещи будоражат сознание. Она просто печатала файл, быстро руками туда — сюда двигая, и именно сегодня мысль сполна заползла в голову:

— Это так интересно, что даже в голове не укладывается. Человек не всесилен, но всё же может он многое. И даже, себя переоценивая, стараясь добиться желаемого, через время сгорает. Опять же, все всегда что — то пишут. Будь то судьба или простой реферат. А непонятно зачем. Банальный вопрос. Не побоюсь я этого слова — избитый! Настолько избитый, что размышления об этом даже в моду вошли. «Зачем писать?», «А чтобы… зачем?», «Все хотят просто жить, а зачем жить — не знает никто» Что ж, глупые люди, на блюде под названием «Мир» не знают ответа даже на это. Просто псевдофилософией они занимаются. Хотя с чем — то иногда можно и согласиться. Ведь объективной цели жизни для всех хоть и нет, жить есть для чего. Пиши реферат, чтобы в конце жизнь подписать. Подписью будет мечта. Исполненная. Разве не прелесть?! Иметь цель благую — вот вся вершина. Всё — таки, порою, вершин не достичь. Даже при ощущении сего превосходства, бывает, найдётся кто — то выше тебя. Главное, не впасть при этом в депрессию. Ведь обычный человек быть идеальным не может. Не бывает плохих или хороших. Лишь бывают поступки. Плохие или хорошие. Повезло, если ты жизнерадостный. А если сразу в чём провинился? Или что — то сделал не так? Впал сразу в депрессию. Прямо как я. Найти б себе друга. Нет, не ищу я любви. Помню я всё. То в четырнадцать дальше подарков ничего не идёт, то в те же четырнадцать со мной лишь играли. В семнадцать казалось, будто я в небе. Всё было настолько воздушно. Всё почти дошло до поцелуя. Я думала, у меня вырастут крылья, и я улечу с ним прямо на небо. А теперь, даже имя вспоминать его мне не хочется. Разве что, в девятнадцать было некое прояснение. Но дальше пошла уж карьера, дела. Далеко не до этого было. Только каким — то неведомым чудом появился Владимир. Сначала всё шло довольно неплохо, а потом… Я лишь подруга, а теперь вообще я никто для него. Не знаю я, что будет дальше.. — говорила Жанна, смотря всё к компьютер.

— Я сама в себе жены — то не вижу. А что ж до других? Можно ли делиться тортом, если у меня его нет? Да, я всё понимаю. Но искушение тянет… Не в сей любви сила. Любовь — лишь игра. Вы играете друг с другом в семью, соблюдая всякие правила. Самому себе лишь ставя запреты, якобы создавая семью. Вся сила в дружбе. В дружбе не так всё серьёзно. В дружбе не надо ставить запреты. Надо ставить задачи. Решать их, тем самым радовать себя и другого. Всё очень просто. — говорила Жанна.

Ненадолго девчуля всё же смогла замолчать. В кабинете один гул от нажатий по клавишам бегал. А офисный бред продолжал возникать на экране. Даже не замечая того, она продолжала печатать. Зевнув лишь разок, она будто открыла глаза. По телу даже прошёл холодок. Бред она весь заметила. Но на этот раз, хоть испугалась, но удивиться не получилось.

— Ну вот, снова. О чём говорить? Да обо всём. Угодно о чём. Лишь бы не делать ошибок. А слова… А слова — то никто и не слышит, а ошибок же меньше. Нет ничего и плохого. Кто если зайдёт — так никто ничего не услышит, а если услышит — так на меня никто не подумает. Порою, в силу порядочности, честности, сами на себя же думают. — чуть успокоив себя, она продолжила заниматься делом любимым — разговором с собой. Но, почему — то, хочется задать ей сразу вопрос: «Что ж за работа такая, на которой всегда можешь ты разговаривать?»

Она, будто предвкушая вопрос, решила ответить всё про себя:

— Работа может быть скучной, но если быть прагматичной, то при первых же мыслях становится всё сразу понятно. Вот как важно бывает расставить приоритеты. Деньги не пахнут. А большие деньги ещё и не осязаемы. Когда денег достаточно, никто о них и не помнит. Они просто как должное. Как еда или одежда. Которая покупается на те же самые деньги. Всё должное становится скучным. Но это совсем другой разговор. Получается, всё скучное достаётся с помощью денег. Также, нескучное достаётся за те же самые деньги. Нескучное достаётся за должное. Быть честной, справедливость есть всё же. Выполняя скучное — получаешь не должное. Вроде, даже всё честно. Странно, что обычные люди всё жалуются. На жизнь они жалуются. Что за должное получается должное. Или напротив.

Только открыть рот успела она, чтобы вновь порассуждать о чём — то насущном, как тут же дверь начала отворяться. И она тут же обратила на это внимание.

Сперва часть локтя из — за двери появилась. Потом стопка бумаг, вторая рука. Оттолкнув дверь той самой рукою, что — то всё же дало себя показать. Там стояла важная женщина в чёрном с пачкой бумаг.

— Доброе утро, Жанна. — сказала женщина и тут же направилась к той самой Жанне. Та, вся слегка ошарашенная, продолжала сидеть. Но, всё же, в ответ произнесла:

— Доброе утро, Леночка. — немного испугано прозвучал тот самый ответ.

Событие было хоть предсказуемым, но весьма неожиданным. Жанне особенно пришлось не по вкусу. Даже с таким уверенным видом люди, и даже говорящие сами с собой, имеют свойство бояться. Это была странная знакомая женщина, считавшая себя чьей — то подругой. Говорила низким голосом со всеми как со своими. Жанна считала её нагловатой и даже строгой, бывало. Впрочем, взглянешь на человека как Жанна, и любой странным сразу начнёт казаться. С Жанной не всегда было комфортно, но если втереться в доверие, или даже стать другом, то мнение может совсем измениться.

— Ты не представляешь, выше крыши работы снова. Даже мне своего надавали. Раньше семи не уйти. Но тебе повезло. У тебя всего лишь бумаги. Поверь мне, могло быть и хуже. — сказала Елена, положив бумаги на стол.

— А привыкать мне давно не приходится. Ты это знаешь. Я человек давно тренированный. Я привыкла к работе. И даже больше можно сказать — я не только себе, я кому — то ещё помогаю. Добро творить — дело только для сильных. А пакости делают слабые. Они просто не знают добра. И даже такой стопкой бумаг меня напугать ты не сможешь. Хотя я сегодня плохо спала. Возможно, уйду чуть пораньше.

— Я понимаю, точки зрения разные. Точно также как люди. Я выполняю работу, а мне платят деньги. Собралась бы ты работать бесплатно? Стимул исчезнет, не будет и цели. — утверждала Елена.

— А если от этого будет зависеть жизнь человека? Даже если человек незнакомый. Зачем думать лишь о деньгах? Есть люди разные, есть одинаковые, но даже таким, как они, порою, надо помочь. Даже если вы незнакомы. Человека надо спасать, если он себя убивает. Пусть он незнакомец, но он человек. нельзя желать никому смерти. Пусть даже преступник — убийца. Изолировать — надо, чтобы другим вреда более не было. — поражала мыслями Жанна.

— Нельзя действовать методом мести или переводом стрелок. Даже себя оправдать — не всегда дело хорошее. Можно не нарочно возвысить себя до небес, если не суметь совладать. Месть — дело недоброе. Человек тебе сделал зло — не надо делать в ответ. Жизнь всё расставит сама по местам, лишь поверь. Лучше честь сохрани. Честь всегда выше мести и зла. Тебе никогда не хотелось наказать своего обидчика? Доставить мучения. Я знаю, всем нам хотелось, но надо уметь себя сдерживать. Сдержать своё эго — тоже лишь сильных удел. Место лишь смерти добьёшься — себя, человека, души своей или другого — не важно. Результат — то всегда будет один. Но честь — вот это сила. Своя — не чужая. Вот в чём всё знание и даже добро.

— Ты рассуждаешь прям как ребёнок. Точно подросток. Весь такой добрый, а в душе, про себя, неизвестно, о ком как размышляет. Прислушайся к старшим, да прими ты совет. Не спасай утопающих — это их лишь дело самих. — ругалась Елена в ответ.

— Подростки — одни из самых умных людей на свете. Они только вошли почти во взрослую жизнь. Всё для них новое. Мышление не испорчено обществом. Оно не такое шаблонное, как у глупых людей. Вспомни себя — то хотя бы. — размышляла Жанна.

— Лучше подумай над моими словами. И не забудь заполнить бумаги — раз времени мало. Разглагольствовать можно до бесконечности, а бумаги себя не подпишут. — возразила Елена и тут же была добра удалиться.

— Ну, что ж, работа помогает мне успокоиться. Для этого я сюда и пришла. Хотя даже с такими как Лена возможно найти общий язык. Но вот только вопрос остаётся — надо ли это?

Прошёл час, за ним второй, и даже третий. А так прошло то все восемь. Непонятно всё было даже для Жанны. То ли хорошо это было, что работа закончилась, ведь долгожданный отдых настал. С другой стороны, было совсем непонятно что делать потом. Чем себя бы занять? Одними размышлениями голову можно забить основательно. А на них одних далеко не уедешь.

Придётся подумать над хобби, или ещё чем — то, лишь бы в этом бы роде. Только бы не скучать. Безделье всегда приводит лишь к мыслям, а мысли к унынию.

И даже Жанну это задело. Пришла только к вечеру. Отдохнуть захотела. Легла на кровать — чуть — чуть полежать, и тут же снова задумалась.

Глава V

Вокзал

Поезд ехал последнюю ночь. И вот — уже центр.

Прибывший поезд никто и не ждал. В обратный путь он отправится позже. А пока, он готовился к отдыху. Вышли все. И проводники, и солдаты.

Наконец — то город родной. А значит, близко и родной, один тот самый дом. И Онегин, и Ванька прекрасно всё понимали, но до конца всё же не верили. Им сном всё казалось. Будто переступишь за двери вокзала — и всё мгновенно исчезнет, а в ушах прозвучит такой надоевший голос дневального, а уже через сорок пять секунд стоять ты будешь в строю. Но нет. Нога солдата несколько шагов уже сделала, а он всё живой. Значит это не сон, и даже не обморок. Солдаты стояли довольные, гордые. Чувствовали себя героями дешёвого фильма, которые только вернулись с войны, стоявшими на фоне вокзала, думая, что совершили что — то великое для человечества.

Однако ими всё равно кто — то смел восхищаться: дети смотрели — кто с восхищением, кто с удивлением. Парни их возраста с лёгкой насмешкой. Постарше мужчины — кто с безразличием, кто с уважением, но никто из них с абсолютным презрением на них не глядел.

Большинство девушек в нынешних реалиях тоже, бывало, смотрели с насмешкой. Большинство проходили мимо, лишь на мгновение на бывших солдат взгляд бросая.

Но иногда находились интересные, редкие люди. Они, если по — простому сказать, стереотипы ломали. Может, это наглый подтянутый дядька, проходивший совсем неподалёку от ребят и, смеявшийся при взгляде на них, чуть ли не в голос. Или подросток, понимавший, что скоро и он так же здесь будет стоять.

Ещё, может быть, девушка, проходящая не ближе мужчины, но тоже достаточно близко к ребятам. Девушка с каштановыми волосами по бёдра. Шагала официальной походкой… Стремительной. Направлялась в сторону касс.

Но взгляд её на солдат вскоре упал. Не просто упал, примагнитился! Видно, давно не видела настоящих солдат. Пусть даже и бывших. Но она, к чьему — то сожалению, а может быть, к счастью, об этом не знала. Даже несмотря на все внешние признаки, она думала, что они самые, что ни на есть настоящие воины. Их одеяние несомненно вызывало у неё не просто доверие, а чувство защищённости. Лейтенант её взгляд незаметно приметить успел. Но дальше в ответ смотреть не хотел. Было ему интересно, сколько ещё времени её взгляд будет прикован к ребятам, и к нему самому, в частности. Он сам развернулся к девушке всем своим фронтом, а Ивана поставил спиною, при этом спросив:

— Не там ли автобусы? — показав при этом пальцем в абсолютно случайное место. Иван оказался повёрнутым спиною к девушке. Он ответил:

— Это вряд — ли. Возможно, поблизости к кассам есть расписание или что — то подобное.

— Пожалуй, стоит туда и направиться. Однако сами кассы найти ещё будет задачкой. — ответил Онегин.

Отвечая, Онегин не раз то головой, то руками, и, даже немного ногами размахивал, пытаясь показаться перед девушкой важным и деловым. Ванька и в армии Онегина не всегда понимал, и моменты недопонимания частенько его настигали и после армии, как оказалось. Он даже не стал ему ничего говорить, а просто, на кассы показав, предложил:

— Пойдём — ка туда.

Иван указывал пальцем на будки, похожие на кассы.

— Почему бы и нет? — ответил Онегин.

Та самая девушка пошла ровно туда же.
Лейтенант и Иван к кассам пошли. Иван обычной походкой, Онегин старался помедленней, да ещё и как можно заметней. Будки кассами оказались всё же.

— Пойди, да спроси, во сколько здесь водятся автобусы. — приказным тоном промолвил Ваня Онегину.

Видя ту самую девушку, уже подходящую к кассам, Онегин продолжал вести себя вызывающе.

Крикнул он громко в ответ:

— А что не сам — то? Стесняться здесь в общем — то нечего, но, так уж и быть! — и подошёл сразу к будочке.

Девушка, тем временем, была уже там же. Стоял в кассе Онегин, за ним встала девушка, а рядом Ванька обескураженный со стороны за этим всем наблюдал. Иван видел как она на Александра смотрела. Оттого она Иванов взгляд заметить и не смогла. Взгляд полностью и целиком направлен был на Онегина. Иван навёл взгляд на неё именно в мгновение то, когда на лице появилась улыбка, а зрачки, успел заметить Иван, стали чуть шире.

Онегин знал, что девушка стояла прямо за ним. Он не прочь был и сам с кем — нибудь познакомиться. Именно поэтому старушку, сидящую в будочке, он не особо и слушал. Он очнулся, когда она всучила ему какую — то бумажку с цифрами.

Старуха сказала:

— До свидания.

— Ага, и вам, спасибо, того же. — ответил Онегин.
Чуть в курс дела войдя, он снова взялся за старое. Он отставил ногу подальше нарочно и тут же стал отдаляться задом от кассы. Поднявшись совсем, он сделал резкое движение назад.

Результатом сего действия было недовольное шипение сзади, сдерживающие крик. Это Лейтенант наступил на ногу девушке. Он тут же повернулся назад. И этим самым движением слегка её даже толкнул. Как будто нечаянно.

Глаза девчушки стали вдруг недовольными. Зрачок не такой уж широкий, да и улыбка пропала. Онегин лицо скорчил напряжённое, пошатнулся слегка, будто бы тоже отправлялся в крутое падение. Даже бумажку старушки уронил специально, чтобы смотрелось правдоподобней.

Успел поймать всё же он девушку. В этот момент у девушки пропала вся злость. На лице появилась улыбка невинная. И взгляд с бровками домиком. Онегин в это же время на секунду еле — заметно улыбнулся и сделал злой озадаченный взгляд, что в сумме казалось девушке эстетичным.

Онегин немного пощупал её, но позже её всё же поднял и сказал, будто себя принижая:

— Очень извиняюсь, дамочка. — и сам, слегка преклоняясь, ноги поджал.

— Да ничего такого и не было. Я сама стояла чуть ближе, чем нужно. Прошу прощения у вас я тоже. — ответила девушка.

— Да что ж такое вы говорите, это я сделал…

— Но вы же поймали меня. Я вам обязана не разбитой своей головой…

Предположить возможно, что Ваня, уже давно изучивший бумажку, домой хотел больше Онегина, оттого и смел перебить их.

— Саш, это же карта с расписанием транспорта. Что ж, тебе на другой автобус. А я, пожалуй, пошёл. Удачи тебе, Лейтенант. — торопливо прощался Ванька с Сашей.

Саша ничего особо сказать не успел. Только что — то промямлил, да руку пожал.

— Действительно ли вы лейтенант? — поинтересовалась девчуля.

— А вы то как думали? Не зря ж сослуживец так ко мне относился. Меня всегда слегка он боялся. Он же лишь рядовой. — отвечал Александр. Сразу после этой же фразы он обнял её взглядом. Аж с головы до всех ног. Взгляд задержал ненадолго на бёдрах, но позже вверх всё же пополз.

— Как замечательно. Кажется, это что — то вроде сержанта. Мой папа с армии сержантом вернулся. Он мне рассказывал. Он боевой, он всеми командовал. — рассказывала девушка.

Онегин смекнул, что простенькая девочка не сильно разбирается в армейских порядках. Видно, поверила. Да и про погоны вопросов от неё не поступило. Онегин не стал её исправлять. И так уж неплохо. А там уж, вдруг, догадается, мало ли.

— Я успел покомандовать тоже немало. Устал — то я страшно. Нет, не от плохой работы салаг, от трудных приказов от высших чинов, если так можно сказать. Приказы по учению тех самых младших. Однако теперь ж всё по — другому. Теперь я дома. Наконец — то забуду об этих всех лицах. — придумывал Саша.

— Моему восхищению вами нет никакого предела. — не стесняясь говорила девушка.

— Моему, поверьте, тоже! — ответил Онегин двусмысленно, говоря то ли про себя, то ли про девушку.

— Как вас зовут?

— Можно на «Ты». Александр Онегин. Саша, если вам будет угодно.

— Ты прямо как литературный герой. Даже фамилия та же. — ответила девушка, при том зная о Евгении Пушкина достаточно мало, чему способствовала её нелюбовь к чтению. На вокзале столько людей, а я встретила именно вас. Извините, тебя! — видно, Жанна немного задумалась.

— Ведь здесь столько серости. Сырости… Все друг на друга похожи, ты знаешь.