Бесплатный фрагмент - Тягости жизни

«Каждый третий житель планеты страдает от той или иной формы психического заболевания. Подумайте о ваших двух лучших друзьях. Если они в порядке, то это должно быть вы». Д. П. Карлин.

Предисловие

От автора.

Не все люди, смогут понять смысла большей части рассказов.

Да, как вы могли заметить все рассказы очень маленькие, но в них очень много смысла. Любой рассказ можно сравнить с замочной скважиной, а их смысл с миром за дверью. Но если вы поняли все потаённые «пасы руками», не думайте, что вы «избранный». У каждого свои тайны и я не исключение. Вы до сих пор не нашли ответа на один главный вопрос — что делать со знанием, которое уже перед глазами? Обычно говорят, нужно просто забыть, то, что не понимаешь. Именно этим я и не собираюсь заниматься. Я покажу вам путь, просто чтобы вы знали, где искать истину. Если вы сможете войти в «грот» и там потеряетесь, не думайте, что кто-то вас спасет. Все в ваших руках.

Если у вас получится понять, что вы смогли разобраться со всеми замками на «своих» дверях, все остальное в жизни будет просто. Здесь не нужно ничего придумывать. Я только должен помочь вам попасть в другой мир, новый и неизведанный.

Всё становится на свои места, когда мы начинаем понимать, как надо управлять всеми этими фактами и событиями. Все они связаны друг с другом. Это закон. Это основа всего, что мы видим. И закон неверен, если вы не понимаете, что это.

Вы стоите у конца тоннеля, и смотрите на результат всего того, что происходило до сих пор с миром, который отражает действительность. И вдруг вы начинаете понимать, что успех зависит только от вас. Вы можете контролировать практически любую ситуацию обладая здравым умом. На самом деле, чтобы придумать что-то новое, нам надо попасть внутрь чужого мышления и не совершать его ошибки.

А теперь вы уже не можете ничего остановить. Вы добились всего, чего хотели, и теперь можете «отпускать тормоза». Эти тормоза вам нужны, но когда они слабеют, можно всё. То же касается и мышления. Всё, что вы теперь делаете, просто ведёт к новым результатам. Расширь мышление и выверни эти рассказы наизнанку.

Так что, дорогие друзья, будь что будет. Идите дальше. Главное — двигаться и двигать мышление.

У нас просто нет возможности контролировать или проверять то, что мы не знаем. Поэтому обдумывайте и знайте как можно больше.

Приятного чтения…

Перламутровый револьвер

— Вот смотри, отпущу я тебя и что? Что изменится? Ты меня сдашь, как только выйдешь от сюда! Лучше бы ты тогда первый этот грех взял на душу. Понравилось быть непричастным? Так я тебе, козел, такой же грех устрою. Вот и будет на всех поровну. Я такой хреновый командир, почему сразу после провала тебя в ад не отправил. Пожалел. Пока не пойму, что у тебя на уме не отпущу. Сейчас ты по шаблону себя ведёшь, как марионетка в руках правительства. А что будет, когда ты по-настоящему думать про себя начнешь? Здесь тебе не Рай. Здесь ничего не изменится. Если не считать ада, разумеется. Увижу, что ты к двери направляешься, выпотрошу. Понял?

Он отпустил мое горло и толкнул меня к стене. Я больно ударился затылком, оттолкнулся от стены и опять встал на ноги. У меня страшно болела голова. Я чувствовал, как по шее стекает капля крови.

— Ты, я смотрю, умный совсем стал, — сказал Гремори. — Вот зачем ты из комнаты вышел? Слушай.

Он подошел ко мне, вытащил из кармана крохотный пистолет, размером с магазин от Макарова, вынул из него патрон подкинул несколько раз и сунул в карман. Чтобы так вот быстро оружие вынуть, надо его носить постоянно с собой. Возможно, специально для само обороны. Но это, конечно, на крайний случай. Я только теперь заметил, что у него в руках было это оружие все время монолога. У него вообще много вещей было с собой: большая черная сумка, лампа, несколько небольших футляров и пояс гранат. Не думаю, что ему нужно было много оружия для того, чтобы кого-то убить, но он его зачем-то таскал с собой. С другой стороны, по лицу и не скажешь, что он киллер. Так зачем такая осторожность.

— Ладно, — сказал он. — Твоя жизнь остается тебе. Я убивать тебя не собираюсь. Но если хоть раз не выполнишь то, что я скажу, я тебя так изуродую, что ты себя в зеркале не узнаешь. Я уже говорил, что работаю один, но мне это уже осточертело.

Он подошёл к сумке, открыл её. Эта сумка тоже была забита какими-то футлярами. Он открыл первый — и в нем я увидел огромное количество пистолетов самых разных размеров и калибров.

— На, — сказал он. — Пользоваться умеешь? А то там сбоку такая кнопочка есть, не нажмешь, и можно случайно себе колено прострелить. По три патрона в каждый ствол. Тебе хватит на первое время. Теперь перейдем ко второму вопросу. Убивать ты умеешь?

Я помотал головой.

— Так вот, — сказал он, — я хочу, чтобы ты кое-что увидел.

Он положил один футляр на стол, открыл его и вынул из него перламутровый револьвер. У него на конце были инициалы. Он положил его на стол перед собой. Револьвер, казался увесистым.

— Вот как это нужно держать. — сказал он.

Он наклонился над столом, стал как будто маленьким — стал похож на ребенка, который смотрит в телескоп, — и осторожно нажал на курок. Ничего не произошло. Он прокрутил барабан. Я понял, что он делает. Он хотел, чтобы я увидел еще раз то же самое. Я почувствовал легкое головокружение из-за того, что увидел эту же сцену, как и четыре года назад. На этот раз все было красочнее. Осколки черепа и кусочки кожи в пересмешку с кровью и мозгом, забрызгали стену за его спиной. Некоторые кусочки прилетели и мне в лицо. Он свалился со стула. На больше кровавое пятно, как будто омываясь собственной кровью.

Разговор с подопечными

Сколько бы он не думал о вчерашнем вечере, сколько бы не напрягал свою память, никакой определенной мысли о чем-то он в результате не выдавил. Может быть, все дело было в том, что у него в этот раз было плохое настроение. Дело было даже не в этом, а в том, что вечером к Айме опять должен был прийти один молодой человек, который должен был стать четвертым за эту неделю. Он был именно жертвой — это медицинский термин наверное, Айма их всех так называет. Они часто забирают первые роли у ее знакомых, как бы становясь забавой для нее. «Вдыхая в них жизнь» Айма могла часами с ними болтать. Наверно, уже давно стоит у кровати и болтает с новенькой.

— Зачем же ты это делаешь?! — крикнул он, увидев, как Айма целует подопечную. — Не уже ли тебя не мучает это? С кем еще ты можешь поделиться своими сокровенными мыслями? Не только же с Женькой, ей-богу. Ты уже сума сходишь. А какая, к черту, разница. Женьке уже все равно.

Теперь перед ней то, что Айма называет: нет человека — нет проблемы. У Женьки, впрочем, и сейчас никаких проблем нет. Если бы проблема была, она б их не смогла в таком состоянии решить.

Он опять огляделся, как в первый раз, — увидел забытый под креслом длинный черный плащ, затянулся в него. Потом достал из-под шкафа черный пакет, уронил его на пол и стал зашнуровывать ботинки. Лег на соседний стол патологоанатома, закинул руки за голову и уставился в потолок. Спать не хотелось из-за жуткого холода и запаха мертвечины. Просто лежать и думать было хорошо. Только не о том, что сейчас происходит рядом. Айма умело жонглировала инструментами, потроша Женьку.

— Айма, вот скажи, тебе не противно этим заниматься изо дня в день.

— Нет. Мне нравиться, когда слушают и не перебивают. Они все такие спокойные и милые. Меня это в какой-то степени радует. Все равно все мы когда-нибудь станем ими. — Айма улыбнулась.

Впрочем, и не удивительно, она сама была похожа на своих подопечных.

Он закрыл глаза и почувствовал, что по его открытой шее скользит указательный палец Аймы.

— Смерть от обильного кровотечения, в следствии глубокого пореза на шее. Жалко доктора, но таким он мне больше нравится.

Тогда он быстро встал. И смотря прямо ей в глаза сказал:

— Я, наверное, пойду.

Выходя из помещения морга, доктор краем глаза увидел тело, которое напоминало скорее мясную лавку, чем человека. Он спустился вниз по лестнице и подошел к входной двери. Дернул ее раз, другой. Дверь была заперта. Не страшно. У него был с собой ключ.

Кто ты?

— Чей это лик во тьме? Это ты сказал: «желания черная кайма судьбы»? Кому эти слова? Мне? Люциферу? Богу? Я даже не знаю, кто из этих двух загадочных существ когда-нибудь об этом думал. Может быть, им вообще некогда об этом задумываться. Мы ведь тоже не задумываемся о нашей греховности — подумаешь, плюем в «чистый колодец» по утрам. Ведь мы не думаем о себе в тех случаях, когда мы помогаем другим. Мы делаем то, что Он велит, и все, а о себе, в сущности, просто забываем в угоду желанию других. Во всяком случае, про эти «два пустых ящика». Да и кто мы такие, чтобы отвлекаться от обычных повседневных обязанностей? И когда вдруг возникает такое, что нам становится страшно, Он не имеет права на нас рассердится. И решил так в свое время Он. “ Как я наполню стакан, — сказал Бог, — если колодец пуст?» Так что человеку свойственно не думать о себе. О нем думают другие и за него тоже. А он только покорно повторяет их приказания, потому что иначе не может, не знает. И никакого выбора у него нет.

«Кто же, в сущности, Он такой?» Вот о чем я думаю, когда вхожу в лес.

— На самом деле я знаю, кто я такой. Но если бы я рассказал тебе об этом, это показалось бы тебе хвастовством. И я не сказал бы тебе ни слова о своем прошлом. Тебе меня не понять. А вот то, что я об этом думаю, имеет для меня значение, хоть и не угодно другим.

— Да. — произнесла тьма.

— Пока это возможно, есть вещи, о которых я бы хотел с тобой поговорить. Начнем с того, что если ты живешь на краю леса, то сам должен знать, кто ты есть. Когда ты впадаешь в черную меланхолию, когда мир представляется тебе тусклым, а он такой только в минуты, когда ты сам в нем гасишь свет в своей душе, невозможно думать о том, как Он к тебе относиться. Если все это время ты живешь среди волков и облаков, ты просто не можешь знать, кто ты есть, но все же должен, даже с петлей на шее. Так стоит ли жить среди людей? А с другой стороны, разве ты не должен знать, кто ты есть в глазах окружающих? Тебе известно, кто ты такой?

— Нет.

— Тебе известно, что ты здесь делаешь?

— Нет.

— Ты знаешь, кто твой отец?

— Нет.

— Тебе известно, кто твой брат?

— Нет.

— Мне жаль тебя. А ведь если бы ты был среди людей, они тебе подсказали бы. Прости, я вынужден оставить тебя.

Долг грешника

Он с силой ударил Велиала головой об стену и ухмыльнулся.

— Так вот какова эта жизнь — стоять на трупах и бить кого-то головой в стену, да еще с такой силой, что трещит череп! Ты это заслужил подонок!

Но, Велиал ведь пока еще жив. Ведь удар-то не смертельный, но сотрясение обеспечено.

— Что-то ты стал слишком самоуверен, для обычного выбивалы долгов. — прислонил он лезвие охотничьего ножа к горлу Велиала. — Быть самодовольным — это совсем не то же самое, что быть счастливым. Потому что на чужом горе счастье не построишь.

Ну что ж, человек всегда на что-нибудь надеется. Свет погас и Велиал увидел, как в лунном свете его мученика разорвало на две части и забрызгало все стены кровью. Велиал поднял взгляд на Чудовище и прочел в его глазах жажду крови. Велиал понял, что у него нет другого выхода. Он бросил окровавленный нож и сложил руки над головой, громко начал молиться. Чудовище удивленно хрюкнуло. Но потом он почувствовал облегчение, потому что понял, что Чудовище отступает. Оно сделало еще несколько шагов назад. Но Велиал продолжал кричать молитву. Так продолжалось несколько минут. Вопли постепенно стихли. Велиал почувствовал, что все его тело бьет мелкая дрожь. Чудовище сделало несколько шагов к нему. Велиал понял, что еще несколько секунд, и он потеряет сознание. Поэтому он тихо вскрикнул и медленно опустился на землю. Чудовище сделало еще несколько шагов в его направлении. Велиал уже почти потерял сознание, когда как будто что-то тяжелое и твердое ударило его по голове, как молот по наковальне. Но он даже не почувствовал удава головой об кафель. Его мысли заполнил жуткий крик чудовища. И тут Чудовище сорвалось с места к беспомощному Велиалу. Когда Чудовище уже замахнулось для удара, словно по волшебству, появился свет и оно пропало.

Весь мир — особняк

На улице шел дождь. Для этого времени года такое не удивительно. Ливень длился более недели. Ни одной свободной минуты, без него.

Владимир Аркадьевич любил проводить лето в особняке на краю дачного посёлка. Здесь он даже создал свой мир, куда не мог попасть никто, кроме него, даже его дети. Он жил в своем мире уже много лет и привык к одиночеству, находя в нем своеобразное успокоение. «Все обитатели других миров он знал или помнил», как говорил сам Владимир Аркадьевич. Но уже скоро, через несколько недель, надо было на неделю уезжать в командировку, и поэтому приходилось сдерживаться от колких комментариев в сторону начальства.

Его окружали люди, но это были совсем другие люди. В их словах и взглядах не было ничего, что оправдывало бы его присутствие в этом мире. Просто его присутствие было обязательно на этом празднике. Он знал, что без труда может уйти из этого мира, но не желал этого в угоду расположения.

Владимир Аркадьевич не был религиозным человеком. Наоборот, он считал, что вера — это нечто унизительное. Но, когда он учился в школе, в углу его спальни висели иконы, которые он накрывал полотенцем. Поэтому его вера вызывала у него сомнения. Вера и вправду делала людей счастливыми. Но это были такие маленькие радости, что от них становилось грустно из-за своей незначительности. Иногда Владимир Аркадьевич замечал, что не боится смерти — в конце концов, когда его детские мечты начали осуществляться, все его существование оказалось наполнено удивительным смыслом и значительностью, но все же было невыносимо. И смерть, которую он предчувствовал, пугала его только в первые секунды осознания. А потом было понимание, того, что нечего по большому счету и не измениться. Его воспитывали строго. Он всегда знал, что это когда-нибудь случится, поэтому и не слишком задумывался о том, как к этому подготовиться.

Сегодняшняя встреча со Светланой не поколебала его спокойствия. Напротив, она добавила ему уверенности, и, когда они вошли в гостиную, он почувствовал себя лучше на каком-то ином, духовном уровне. Сцену, которую он наблюдал, можно было бы назвать «Они любят друг друга» — если бы они не казались такими несчастными. Супруги сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу и совсем не обращали на Владимира Аркадиевича внимания. Оба выглядели измученными и жалкими от постоянной службы в церкви. Супруги жалобно улыбались и даже почти не смотрели друг на друга. Владимир Аркадьевич мог думать лишь о том, как сделать Светлане приятное, и как бы ее обрадовать. Все гости разошлись, остались только супруги.

Войдя на кухню, Владимир Аркадьевич сразу же забыл обо всем на свете, он наслаждался каждой секундой одиночества. Супруги как раз целовались, когда он появился в гостиной. Теперь на их лицах была полная сосредоточенность. Они были настолько поглощены друг другом, что не сразу обратили на Владимира Аркадьевича внимание. Но когда они заметили его, их губы разомкнулись. Две пары глаз были опущены, чтобы не встречаться с его взглядом. Он догадывался, в чем дело, и это тоже было как бальзам на сердце. Стараясь говорить громко, чтобы его услышали, он спросил:

— Иван Петрович, а что это у вас глазки такие тревожные? Случилось что-то? — Иван Петрович опустил взгляд и несколько раз моргнул. — Светлана что между вами произошло?

Супруги молча оделись и выйдя из особняка направились к машине.