Бесплатный фрагмент - Спасите Мону Палмер

«Недди Нельсон: Вы хотите быть глупеньким, но живым, или всезнайкой, но мёртвым?»

Чак Паланик. Рэнт: Биография Бастера Кейси.

ПРОЛОГ

В Эн-Сити, одном из городов на полуострове Код, одно за другим произошли три зверских убийства. Детективы сбились с ног, экспертиза улик с места преступления ничего не дала. Надо отметить, что в этом городе убийств не происходило уже лет двадцать точно. Остальные преступления обычно раскрывались по горячим следам, их часто и вовсе успевали предотвратить — у Полиции нравов всё под контролем, ага (сотрудники их отдела пыжились от сознания собственной важности и вскоре переехали в новое здание. Знаете, никто из нас не расстроился).

Убийства трёх молодых женщин связали между собой не сразу и объединили в одно дело только спустя месяц, когда их так и не удалось раскрыть.

Я никогда не забуду тот день, когда моя прекрасная начальница Моника Палмер хлопнула ладонью по столу и заявила — всё, так больше продолжаться не может! Она сломала ноготь и хочет в отпуск! А не сидеть в ожидании нового дерзкого убийства (не могу вдаваться в детали, давала подписку о неразглашении). И вот Моника в ярости точит когти, укрывшись завесой волос цвета воронова крыла, а я, видите ли, должна стать приманкой для маньяка! Ладно, пришлось согласиться, тем более, что я уже догадывалась, кто может быть причастен. Один из наших детективов — Найджел Льюис. Во-первых, в департаменте у него была репутация отмороженного подонка. Во-вторых, личный холодильник в кабинете, представляете?! Невообразимый гад. К сожалению, где-то в мозгах у меня хорошо закоротило, потому что жизни без него я не представляю. Льюис без меня — тоже, но в этом он вам признается только на электронном стуле (наш новый ответ детектору лжи, успешно тестируемый каждое полугодие).

Не для протокола: именно мы с Льюисом являемся авторами провокационной «Анкеты», прилагаемой ныне к «Аттестационному листу полисмена» (по форме 1/24—2602/71, прозванному в народе «капустный лист», по цвету бланков нежно-зелёного цвета). Я придумывала вопросы, сидя ночью на кухне, пока Найджел забывался неспокойным кошмарным сном, а потом и сама благополучно отключилась. Утром Найджел сидел напротив меня, уронив голову на стол, а в моих записях появились подозрительные правки и дополнительные вопросы к заключительному блоку: «I. 1). Важно ли полицейскому при исполнении уметь танцевать танец живота? III. б) Ваше отношение к автосалкам. IV. Назовите пять признаков а) аудиала; б) визуала); в) кинестетика; г) скрытого метросексуала». Разлепив тяжёлые веки, Найджел перечёл написанное и возмущённо заявил, что вопросы социально опасны и отвечать он на них не намерен. (До сих пор я утешаюсь только одной мыслью — следователям по наркотикам намного хуже… эта их последняя облава в кинотеатре под открытым небом — такой позор!).

В общем, я пошла прямиком в кабинет Найджела и сказала, что мне всё известно, а скоро будет известно и всем остальным. Конечно, он сделал вид, что разозлился!

— Если со мной что-нибудь случится, — заявила я громогласно, чтобы в коридоре точно услышали, — моё письмо спрятано у надёжного человека. Там написано, что ты меня убил.

— Видел я это письмо и этого человека, — мило улыбнулся он и подул мне в лицо.

Я похолодела.

— Как тебе не стыдно, Лесли, восемь опечаток на лист!.. Или это были грамматические ошибки?

— Это называется вторжением в частную переписку! Это подло!

Он покачал головой.

— Подло то, что делаешь ты. Между прочим, я ведь могу и обидеться.

И вот тут я по-настоящему испугалась. Что, если Найджел ни при чём и мы никогда не найдем настоящего убийцу?

— Знаешь, Моника, мне это совсем не нравится!

— Представь, что ты агент под прикрытием. — Мона старательно выводила «стрелку», пристроив пудреницу с крошечным зеркалом на клавиатуре. — Очень утешительно!

Я взвыла и заползла под стол. В минуты панической атаки мне очень помогает ограниченное пространство, но Моника, конечно, сразу ударила меня носком туфли в ухо.

— Ой, извини… Он же не профессиональный преступник и, собственно, наследил, где мог. Единственно, мы не знаем «на кого, когда и где» и как к нему подступиться. Но вряд ли он начнет с тебя, Лесли.

Я высунула нос только когда Мона выложила на стол весь наш запас сигарет «с сюрпризом». Но окончательно вылезла только после того, как Найджел заглянул в кабинет, спросил, на каком я сейчас задании и скрылся, получив в ответ мрачное молчание. Моника умеет молчать по-разному: порой очень мило и томно, с незнакомцами — застенчиво, а в случае с Найджелом — довольно агрессивно.

— Скорее всего, Льюис окончательно слетел с катушек после того ограбления в торговом центре… До сих пор считает, что мы присвоили себе его славу.

Я смотрела в окно на сгущающиеся тучи и думала, что нам не помешало бы ещё немного славы, но разрывалась между желанием вывести Найджела на чистую воду и оставить всё, как есть.

Во сне ко мне приходили убитые женщины и повторяли слова Моники: «Больше так продолжаться не может».

В тот вечер, когда я заступила на смену с твёрдым желанием вытрясти из Найджела правду (и пять баксов на блузку от Миу-Миу), здание департамента как будто вымерло начисто. По коридорам гулял ветер, столы в опен-спейсе на третьем этаже пустовали. Комната отдыха со следами внезапного бегства стояла нараспашку. За дверью допросной, которая оказалась заперта, ощущалась жизнь: шепотки, щёлканье клавиатуры, шипенье вскипающей в чайнике воды, шелест перелистываемых бумаг.

— Огонь и пепел! Поубивали их всех, что ли?!

— А такое ожидается? — произнёс оживлённо мерзкий голос за спиной.

— Давненько тебя не было видно, — пробурчала я и двинулась в сторону офиса Джулии.

Там тоже было пусто. Хотя головоломка начинала складываться: в те дни, когда здесь появляется наш «милый друг» репортёр Томас Купер, сообщество детективов, инспекторов и прочей нечисти растворяется в воздухе. Изредка кто-то на свой страх и риск решается пройти по коридору до лифта или туалета, мужественно выдавая себя за судмедэксперта.

— Учись делать правильные выводы, детка, — усмехается Купер и чешет острый нос, — если дверь Льюиса заперта и подружки твоей нет на месте, почему бы им не быть где-нибудь вместе?

— Пожалуйста, — у меня уже нет сил закатывать глаза к потолку, — это так тупо, что даже не начинай.

Купер обожает намекать на неверность Найджела и оскорбляет его за глаза.

— Но это правда, Лесли, они с Джулией напару балуются дурью! Он же хронический наркоман, ты в курсе?

Я испуганно прижимаю ладонь к нагрудному карману и выдыхаю. Нет, всё в порядке — мой косяк на месте.

— И вообще, — в голосе Купера появляются истерические нотки, — ты когда-нибудь задумывалась о том, как паршиво он к тебе относится?

— Угу, — соглашаюсь я и хочу поинтересоваться, а что он тут вынюхивает в столь поздний час, как объявляется Найджел. Хватает меня за руку и тащит вниз по лестнице. В коридоре второго этажа вдруг замирает с рассеянным невидящим взглядом.

(Здесь зловеще пусто с тех пор, как отдел Полиции нравов обосновался в районе элитной застройки «Сады Персефоны» к северу от Звёздного порта.

@leslie_cool_flower: «Мы сделали это, мы выжили вас, высокомерные ублюдки!»

@marcusforest: «Это ты, Лэсс? Да по сравнению с вашими крысиными норами, мы — в небоскрёбе. Не пиши мне больше».

@leslie_cool_flower: «И тем не менее. Совсем скоро второй этаж будет целиком и полностью реконструирован под нужды Полиции моды. Юху!»

@marcusforest: «Зато оранжерея на крыше вам уж точно никогда не светит, лузеры!»

Но сколько бы мы ни храбрились, от этих пустующих пространств мурашки бегут по коже).

— Чёрная змея, — выдавливает наконец Найджел, не обращая ни малейшего внимания на Томаса, буквально дышащего ему в затылок, — вспоминай быстрее, у нас недавно появилась.

Я вспоминаю. Это означает: «Кольт. Чёрный. Хромированный. Из хранилища улик».

— Как давно ты был у своего психиатра, чувак? — ржёт Купер.

Я нервно хихикаю, а Найджел шумно нюхает воздух: «Точно, вот откуда несёт псиной».

В это время Мона и Синтия медленно крадутся за спиной у Найджела. Моника собрала свои чёрные, как ночь, волосы в высокую причёску, а Синтия свои пушистые рыжие пряди распустила по плечам. Действуют они изящно и бесшумно, несмотря на высокие каблуки.

Найджелу даже может показаться, что Мона и Синтия вынырнули из-под земли, когда Мона говорит: «Кончайте трепаться». И Мона жмёт на кнопку «Сигнал тревоги».

— Что здесь происходит? — вопит Томас. — Опять играете в Федеральное бюро расследований? На этот раз я не куплюсь!

Синтия задевает его плечом.

— Покинь здание, если хочешь выжить, Купер.

Найджел отскакивает в сторону и пятится к окну в конце коридора. В его руках остро заточенный нож и… Да, к сожалению, я.

— Ммм, — шепчет Найджел мне на ухо, — новый шампунь?

— Лавандовый. По скидочному купону из «Дейли Тайм».

— Моё ты экономное сокровище, — притворно вздыхает он.

Моника Палмер на несколько секунд зажимает глок между ног, чтобы поправить спадающую лямку лифчика под блузкой (у неё всегда спадает во время задержания) и сладко улыбается. Визг сирен… Острый, как нож в руках детектива Найджела, мать его, Льюиса. Синтия берёт на мушку Найджела, но глаза её следят не за ним, а за пушащимися локонами, закрывшими ей обзор.

— Ребята, — у Томаса хищно блестят глаза, — наконец-то я вовремя!

Он достает блокнот и начинает лихорадочно делать записи.

И Мона говорит: «Ещё одна жертва Льюиса. Придурок, когда он наиграется?».

«Я не жертва, — твержу я себе. — Ничего подобного! Просто пока не решила, что делать».

— Маньяк! — Синтия как-то не слишком уверенно в него целится.

— Спасибо, напарник, — хриплю я. — А с предохранителя сняла?

— Да пошла ты, Митчелл… И вообще, я хочу кофе, это надолго. Кому-нибудь принести?

— О, боги, да, я бы не отказался от ванильного латте, — шипит Найджел.

Всё это время он не стоит на месте, а продолжает медленно пятиться и, конечно, потихоньку тащит меня за собой.

— Наша цель — запасной лифт, — его шёпот щекочет мне ухо.

— Он же не работал никогда.

— У вас устаревшие сведения, офицер Митчелл.

Пятится так осторожно, что никого это не тревожит.

— Но здание наверняка окружено, — шепчу я в ответ. — Тебе не сбежать.

Чтобы отвлечь их внимание и получить фору хоть на секунду, он должен… Он должен перерезать мне горло.

— Мне правда жаль, Лесли.

— Томас прав, — произношу я в тишине, не чувствуя ничего, кроме прерывистого дыхания Найджела.

— Что?! В чём может быть прав этот кретин, выращенный в колонии сурикатов?…

Найджел уже собирается нажать на кнопку вызова запасного лифта, когда из него выходят двое патрульных. Найджел сдаётся сразу, оттолкнув меня и бросив нож на пол. Мона и Синтия обмениваются рукопожатиями и уходят пить кофе, а я рыдаю. Там, где над джинсами у Найджела задралась футболка, видна свежая татуировка с воющим волком. Пол с Майклом опасаются исполнять приказ чересчур уж рьяно, поэтому любовь всей моей жизни пока не в наручниках.

Я поднимаю нож, не понимая, что делать дальше. Взрезать запястье, чтобы отвлечь их? Святые сверхурочные, я же не Белла Свон! Внимание это, тем не менее, привлекает.

— Эй, ты там поосторожнее с этой штукой. Положи в пакет для вещдоков, — советует Пол.

Найджел разворачивается и нокаутирует его, затем бьёт по лицу Майкла и, выхватив у него из рук пистолет, скрывается в кабине запасного лифта. Томас строчит в блокноте, устроившись прямо на полу. Синтия выходит из лифта в противоположном конце коридора — у неё в руках уже нет оружия, только стаканчики с кофе из автомата.

— Что это за хрень, вы дали ему уйти?! Тогда не отпускайте Лесли, наверняка они в сговоре. А я побегу на перехват.

Логичнее было бы парням рвануть следом за Найджелом, а Синтии остаться со мной, но в этот момент я об этом не думаю.

— Синтия, — тихо зову я. — Маленький коммерческий уголок на пересечении Медоупарк-лейн и Сан-стрит хранит свои секреты от чужаков. Хочешь остаться посторонней или стать своей в мире изысканного вкуса, роскоши и стиля?

— Это то, о чём я думаю, или ты просто пускаешь в меня дым?

— Но сегодня, — бесстрастно продолжаю я, — разверзлась бездна, и лишь избранные знают об этом. Таинственные, в ней искрятся воспоминания о золотой эпохе Голливуда…

— Так, можешь не продолжать, я поняла!

Синтия вскрикивает и разворачивается на своих высоченных каблуках.

— Синтия! Мой кофе!

— Ты должна была сказать мне это сразу, мерзкая crazy girl! А теперь счёт пошёл на секунды!

Она исчезает почти молниеносно, а Майкл с Полом переглядываются в ужасе.

Я всего-навсего сообщила Синтии, что в подвальном магазинчике «Странная Фрида» появились дизайнерские сумочки с портретами Мэрилин Монро. На них сейчас настоящая охота, поэтому она не сможет устоять!

(Когда-то тайные распродажи были массовым явлением, но сегодня предпочтение отдается эксклюзивности. Если тайна доступна каждому, она перестаёт быть приключением, источником радости, заставляющим сердце биться в истерике.

Мало кто знает, как мы сверкаем звёздами в тайных убежищах красоты, между вешалками, стеллажами и примерочными. Но между нами и нашими драгоценностями существует нежная связь: мы шуршим роскошными тканями, обмениваемся тонкими улыбками понимания. И наша тайна остаётся неразгаданной для всех, кто не получает еженедельной рассылки от «Странной Фриды» по электронной почте.)

Копы ведут меня по коридору. И вдруг я осознаю чрезвычайно ясно, что так и было задумано. Это ловушка! Как выяснится много позже, на меня падут все подозрения, а Найджел станет следователем по моему «делу». Как говорит мой любимый автосалочник Недди Нельсон: «Вы часто слышите о надлежащей правовой процедуре? Думаете, ваше дело будут рассматривать с судьёй и участием присяжных? Вы что, шутите?». Так вот. И встречать Найджела после смены будет — Синтия.

Так я размышляю, попутно додумывая, как лучше преподнести эту типичную мелодраму в интервью Куперу на полный разворот. Вижу свои фото в тюремной робе на первой полосе… Ощущаю привкус мимолетной преступной славы, как у Рокси Харт из мюзикла «Чикаго». Я закрываю глаза… И глохну от выстрелов: позади меня Пол и Майкл падают замертво. Найджел хватает меня за руку и бежит, бежит, не останавливаясь. Так, что у меня свистит в ушах.

— Не бойся, — говорит он, — я знаю здесь все ходы и выходы. Даже под землёй.

И я кричу: «Вот дерьмо!». Я кричу: «Ты… Ты снова всё испортил!».

Глава 1

Так случилось, что наш город на полуострове Код — это сборище форменных психов, и я не преувеличиваю. Эксперимент начался в конце 1970-х и продолжается по сей день. Города на побережье взамен сумасшедших домов, неплохо, не правда ли? Оторванные от своих семей, друзей, мы строим здесь нашу новую жизнь. Тот, кого признают вменяемым, может вернуться обратно на Большую Землю, или Мир Других [«здоровых людей»], как мы его называем. Правда, возвращаться особо никто не торопится.

Это парадокс, но уровень преступности у нас настолько феноменально низкий, что даже противно, и мы вынуждены сами придумывать себе работу, которая зачастую заключается в том, чтобы внести смуту в работу другого отдела или испортить жизнь ближнему.

Сегодня моя начальница Мона Палмер вламывается ко мне за перегородку слегка навеселе, в одной руке у неё томик с пьесами Шекспира, в другой большая кружка с эмблемой местной бейсбольной команды «Бешеные горностаи» (белый зверек, стоящий на задних лапках). Мона швыряет книгу мне на стол и делает большой глоток кофе.

— Театр на Эллисвилл-авеню, поезжай и разнюхай обстановку.

— Ты ничего не хочешь объяснить?

Мона пожимает плечами.

— Чтобы меня депортировали как вменяемого шефа полиции? Нет уж, спасибо.

— Мона, я серьёзно!

Она утыкается носом в кружку, одновременно пытаясь давать пояснения.

— По слухам, Альберт Робсон распустил второй состав труппы, заявив, что люди с улицы и то сыграют лучше. Сегодня первый день прослушиваний. Возьми его за яйца, Лесли.

— Но я не видела его имени в картотеке подозрительных личностей!

— Внеси его имя в картотеку подозрительных личностей и поезжай, — отрезает Мона и распускает свои блестящие чёрные волосы. — По дороге вызубри что-нибудь из Шекспира.

— Думаешь, это легко?

— Проще, чем кажется. Только представь, как отправляешься за решётку вслед за своим любовником.

Мона цапает яблоко с моего стола и взбирается с ногами на подоконник, а я беру ключ-карту и иду к лифтам.

— Помни, я слежу за тобой, Митчелл!

И это правда, я вынуждена носить на лодыжке браслет, отслеживающий все мои перемещения по городу. После всего, что натворил Найджел, моральная вина и груз подозрений со стороны коллег легли на мои плечи.

Первым делом я спускаюсь на цокольный этаж, где оборудовано временное тюремное помещение для Найджела. Других преступников такого калибра в городе нет, потому и соответствующие условия содержания не предусмотрены. И взбрело же ему в голову становиться маньяком!

Барни и Сэм останавливают меня на середине коридора у сетчатых дверей и молча указывают на выход.

— Эй, в чём дело, парни? Мона разрешила мне повидаться с ним.

— Это противоречит новым тюремным правилам, — говорит Сэм.

— Кто придумал долбаные новые правила?!

— Мы, — Сэм расплывается в широченной улыбке.

— К тому же, Найджел Льюис не хочет встречи с тобой, — добавляет Барни.

Сетчатая дверь открывается и выпускает вездесущего репортёра.

— Льюис заявил, что заточит ложку о стену и вскроет себе вены, если увидит Томаса Купера на пороге своей камеры, — поясняет Барни. — Мы посовещались, и интервью было молниеносно согласовано.

Эти идиоты лыбятся дальше некуда, но и Том не лучше, он гадко хихикает при виде меня.

— Какая неприятная загвоздка, неужели ты не в курсе? Найджел Льюис признан полностью вменяемым, и его будут судить на «Большой Земле». В пятницу придёт полицейский катер и увезёт его навеки.

Я не спрашиваю у Томаса, врёт ли он. Не спрашиваю, откуда он вечно всё знает. Я испускаю дикий истошный вопль и рвусь к двери в маленький коридор.

— Пустите меня! Пустите меня к нему!

Сэм и Барни перестают улыбаться, а Купер строит фальшиво-сочувственную физиономию.

— «Офицер Митчелл устраивает истерику в полутьме тюремного коридора», — он делает фото на свой рабочий айпад.

Совсем страх потерял. Но я перестаю кричать и бить в стены носками тяжёлых ботинок.

— Проклятье!

Он знает, что после того, как Найджел уложил наших сослуживцев, всех разоружили на неопределенный срок.

— Я бы сейчас с радостью всадила пулю тебе в лоб.

Томас бледнеет.

— Лесли, да что на тебя нашло? Льюис — настоящий придурок. Знаешь, что он сказал мне сейчас на интервью? Что это стоило того! Что все эти убийства оправданны, потому что возвращают его домой. Что убить нескольких отбросов — это во благо общества! Он всех нас здесь считает отбросами. Всех до единого — и ты не исключение!

Он поправляет очки на длинном носу, в то время как прядь волос мышиного цвета спадает на высокий лоб.

— Пусть скажет мне это в лицо! — кричу я и делаю ещё одну бешеную попытку пробиться в закуток, где мы заточили Найджела. Пытаюсь столкнуть лбами Сэма и Барни. И мне это почти удается, когда за спиной раздается стук каблуков и на плечо ложится ладонь с длинными красными ногтями.

— Лесли, тебе платят не за разговоры с дежурными. Томас, подбрось, пожалуйста, офицера Митчелл до театра «Тёмной Луны» на Эллисвилл-авеню.

— О Лесли, — кривится Том, — отказываться садиться за руль — разве это не заявка на профнепригодность? Ну оседлай хотя бы мотоцикл, это же неслыханно!

— Чтобы меня депортировали как вменяемого офицера полиции? — я оборачиваюсь на Монику, повторяя её слова. — Нет уж, не в мою смену.

Глава 2

Оказаться в одной машине с репортёром — испытание. С репортёром Томасом Купером в жаркий июньский полдень — пытка. Потому что не нравится он мне, хоть убей. А сейчас даже непонятно, куда он всё время косится и следит ли за дорогой вообще. Не удивлюсь, если окажется, что у него и зрение, и слух фасетчатые, как у насекомого, вбирающего сплетни и мусор мерзким хоботком.

Он первым делом интересуется, как я собираюсь справляться без рации и куда делась моя напарница, которая так круто водила машину, а я молчу, потому что он и так прекрасно знает — Синтия отказалась возвращаться до тех пор, пока Найджела держат в здании Полицейского управления, пусть и на самом «дне».

— Как думаешь, почему Палмер отправила нас вместе? Может, видит меня в роли твоего нового напарника?

Мона, конечно, ничего просто так не делает, но представить Купера в роли полисмена?! Я не могу сдержать смех и тут замечаю, что он вообще-то едет в сторону, противоположную Эллисвилл-авеню.

— Прости, — пищит он. — Сначала нужно будет заскочить в мой офис, а потом в редакцию.

— Отвези меня в театр и отправляйся по делам, в чём проблема? Прослушивание не будет длиться вечно!

— Думаю, будет. Когда я ехал на интервью с твоим парнем, толпа у театра вилась внушительная. И это только в первый день!

Я злюсь, но ничего не могу поделать. В конце концов, это Мона виновата.

— На обратном пути куплю тебе «полицейский набор» в качестве компенсации.

«Полицейским набором» мы называем шоколадную шипучку в банках и пончики — много пончиков! Чем больше порций, тем лучше!

Сначала Томми останавливается рядом с лачугой на берегу, которую с гордостью именует «офисом». Я выхожу из машины и вдыхаю свежий воздух с завораживающим запахом океанского бриза. Сосредотачиваюсь на умиротворяющем движении волн, мерно разбивающихся о скалы. Трудно поверить, что мы всего в нескольких милях от городской духоты.

(Я не хвастаюсь, но объективно — количество осадков у нас самое низкое по сравнению с другими городами, расположенными на Восточном побережье. Вода в заливе после зимы прогревается быстрее. И только магией и благосклонностью богини можно объяснить, что свирепые ветра и дикие ливни тропических штормов обходят стороной Эн-сити, не потревожив очарования береговых линий.)

Пока я любуюсь прекрасным видом, Томми запрыгивает на водительское сиденье и начинает бубнить о каких-то срочных новостях, которые услышал по радио. Я мысленно напоминаю себе почаще приглушать его голос до уровня белого шума.

На очереди редакция. И здесь мы находим девушку-стажёра, которая обедает, не отрываясь от работы. В одной руке она держит половинку багглза, намазанного сливочным сыром, а другой стучит по клавиатуре.

— Трейси! — радостно вопит Том. — Я боялся, тут толпа жаждущих моей крови.

— Дженис раздала нам задания на сегодня. Я готовлю отзыв о новой закусочной «У Элинор», — она откусывает кусочек багглза, и я понимаю, что тоже голодна. Трейси отвлекается от экрана, и её рассеянный взгляд останавливается на мне.

— О боги преисподней, ты же Лесли Митчелл, девушка маньяка Льюиса! Можно задать тебе пару вопросов?

— Дыши глубже, Трейси, успокойся, — Томас что-то быстро пишет на мятом бланке, наверное, наскоро стряпает пресс-задание, чтобы проникнуть в театр на законном основании. — Сегодня я пообщался с Льюисом в тюрьме, и логично будет, если именно я возьму интервью у Митчелл.

Его самоуверенность меня бесит, поэтому я сажусь на грязный подоконник и улыбаюсь Трейси.

— Что ты хочешь знать, милая?

Девушка, проглотив последний кусочек, хватается за блокнот и карандаш.

— Как давно ты знаешь Найджела Льюиса? Каким он был до совершения преступлений?

Я смотрю в потолок.

— Найджела перевели к нам два года назад, и встречаться мы стали практически сразу. У него были трудности с контролем над гневом, но я не придавала этому значения — мы все здесь с проблемами… Он не был хорошим парнем, поэтому его отстранённость и приступы ярости не слишком меня волновали.

Трейси старательно строчит в своём блокноте.

— Ты подозревала, что Найджел может быть причастен к убийству девушек?

Я делаю глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем дать ответ.

— В глубине души, к сожалению, да, хотя не знаю, как это объяснить. Все жертвы были очень похожи внешне…

— О да, — Трэйси вскидывает голову. — Это даже на чёрно-белых газетных снимках было заметно.

— И я тоже очень на них похожа…

Перед глазами одно за другим проплывают их мёртвые лица: Мэрион Пью, задушенная электрическим проводом у бара «Светлячки», Симона Флай, лежащая с перерезанным горлом у заброшенного склада на окраине города, и Кортни Трэвис — последняя жертва — её тело с многочисленными ножевыми ранениями обнаружили на причале.

Глаза Трейси горят любопытством. Она взяла след, как ей кажется.

— Считаешь, что у Льюиса фиксация на определенном женском типаже?

Я молчу. Трейси понижает голос.

— У него есть шанс выкрутиться?

Я качаю головой.

— Ни в нашем городе, ни на «Большой Земле»… Ему грозит пожизненное заключение. Он также застрелил двух полицейских, Пола и Майкла, наших парней. Найджел, безусловно, страшное чудовище, но я также помню человека, в которого влюбилась… Ситуация, мягко говоря, непростая.

Трейси смотрит на меня с восхищением и сочувствием.

— Должно быть, это невероятно трудно. Как ты справляешься?

Я слабо улыбаюсь, стараясь держать себя в руках, и выдаю ожидаемые дежурные фразы, от которых меня саму тошнит.

— Это трудно, но я постепенно выздоравливаю. Поддержка моих коллег неоценима.

Трейси кивает и делает в блокноте набросок, видимо, моего лица. Прислонившись спиной к пыльному стеклу, я смотрю на ухмыляющегося Томми. Закатываю глаза, но в каком-то смысле рада, что смогла выговориться.

— Спасибо, что поделилась своей историей, Лесли! — Трейси захлопывает блокнот. — У меня сегодня по-настоящему насыщенный рабочий день!

Я киваю девушке в знак благодарности, а Томас, продолжая ухмыляться, ныряет в коридор.

Наконец, мы снова в машине и движемся к театру уже без остановок. Хотя сейчас Томасу не мешало бы вспомнить о данном обещании и купить мне поесть!

— Я размышлял, пока ты говорила, так тщательно взвешивая каждое слово… — он шевелит бесцветными бровями. — Что, если сама офицер Лесли Митчелл выследила своего неверного любовника и по очереди убила всех его девиц? Тебе хорошо известны места без обзора камер наблюдения.

— И зачем бы Найджелу меня покрывать?

— Этого я пока не знаю.

— Что ж, ты не первый, кто так подумал. Поэтому я и ношу это.

Я приподнимаю край брючины и показываю Томми электронный браслет для лиц, находящихся под домашним арестом.

Его рот приоткрывается от изумления.

— Но это значит… Это значит…

Я киваю с горькой ухмылкой.

— Это значит, что я — тоже подозреваемый. Моника считает, что я каким-то образом подставила Найджела.

Выражение лица репортёра меняется с любопытства на озабоченность.

— Лесли, не стоит воспринимать все мои догадки всерьёз, я вовсе не считаю тебя убийцей.

— Спасибо и на том. Я люблю Найджела, но отпустила бы его. Не думаю, что я вообще способна кого-то убить.

Томас опасливо, по-кроличьи, косится на меня.

— Я верю, Лесли. Кто угодно, только не ты.

Мы едем молча, оба погрузившись в раздумья. Тяжесть чужих подозрений ощутимым весом лежит на плечах. И я не могу отделаться от ощущения, что в театре меня ждет нечто большее, чем кусочек новой головоломки. Возможно, хитрая западня, придуманная Моной для разнообразия.

Глава 3

Театр «Тёмной Луны» встречает нас запахом крепкого кофе, суетой и гвалтом. Люди разных возрастов нервно репетируют в холле реплики или возбуждённо болтают, а кто-то горько рыдает, лёжа прямо на полу, отвергнутый безжалостным режиссёром. Атмосфера напряженная и не лишена предвкушения бурного скандала.

Весьма удачно, что Купер знает в лицо и по именам нескольких персон из театрального мира, о чём и сообщает мне. Мы находим в толпе помощника режиссёра Фаулера, который увлечённо беседует с двумя привлекательными молодыми актрисами, и, не раздумывая, проталкиваемся к ним.

— Добрый день, мистер Фаулер, извините, что отвлекаю…

Выражение его лица меняется с дружелюбного на раздражённое.

— Чем могу помочь? — он окидывает меня скептическим змеиным взглядом. — Если насчёт прослушивания, то сроки регистрации участников безнадёжно истекли.

— Я Лесли Митчелл, детектив из полицейского управления и…

— Вижу по вашей униформе, но это не даёт вам преимуществ перед остальными!

— Я пришла задать несколько вопросов мистеру Робсону. Видите ли, увольнение значительной части актёров — тревожный сигнал, — мой голос звучит уверенно, несмотря на нервных бабочек, порхающих в животе.

Фаулер явно не слишком доволен таким заявлением, а одна из актрис рядом с ним, миловидная молодая блондинка, мгновенно вспыхивает.

— Артисты имеют право уходить в свободное плавание! Главреж имеет право на эксперименты!

Или полиция теряет авторитет, или я ни на что не годна. Фаулера я, похоже, забавляю, а не пугаю, даже с сурово сдвинутыми бровями.

— Послушайте, второй состав просто не сработал, — поясняет он. — Им не хватало страсти и самоотдачи, чтобы воплотить новые задумки главного режиссёра. Он принял решение открыть двери для тех, кто хочет постигнуть новое искусство. В любом случае, сейчас не время для разговоров с ним!

Я киваю, а Томми, оттеснив меня в сторону, неудержимо взрывается.

— Томас Купер, издание «Городские известия»! Зачем было распускать второй состав целиком? Разве не логичнее было бы заменить лишь отдельных участников?

Фаулер картинно вздыхает, проводя рукой по длинным тёмным волосам.

— Дело было не только в отдельных личностях. Взаимодействие между всеми участниками было нарушено.

В его словах есть смысл, но я не могу избавиться от ощущения, что в этой ситуации есть нечто скрытое. Я решаю пойти дальше.

— Не могли бы вы предоставить мне списки уволенных сотрудников… Кларк?

Я надеюсь, что правильно расслышала имя, которое прошептал мне на ухо Купер.

Фаулер улыбается, но не слишком искренне.

— Хорошо, я дам я вам копии. Но уверяю вас, нет ничего подозрительного в действиях Робсона, он — истинный жрец современного искусства!

Я благодарю его и делаю мысленную пометку сверить список с нашим досье подозрительных лиц.

Фаулер и актрисы растворяются в одном из боковых коридоров холла, а неугомонный Купер тащит меня вверх по мраморной лестнице.

— К чёрту списки, разве ты не должна вести наблюдение на местности? Я хочу посмотреть, что представляет собой их знаменитое прослушивание! Оно же подобно камню, брошенному в воду нашего идиллического городка! Ну, конечно, после убийств, совершенных Льюисом, их-то не затмишь…

Мы проходим по длинному коридору второго этажа с красными стенами и заходим в репетиционный зал, погружённый в полутьму. Ряды кресел с мягкой алой обивкой заполнены участниками интригующего кастинга, а на сцене режиссёр Альберт Робсон собственной персоной и несколько девушек.

— Я что, многого прошу? — вопит он и щёлкает пальцами. — Ещё раз, пожалуйста. Старая чайка в болотных камышах.

Одна из девушек робко поднимает руки и свистит, видимо, изображая ветер в камышах. Ещё три начинают ей подражать, а пятая медленно тащится мимо в роли полудохлой чайки.

— Достаточно, — от ледяного тона Робсона пробегает мороз по коже.

Мы с Томасом в ужасе переглядываемся.

— Нет, эту пиранью точно никогда не депортируют!

Робсон поворачивает голову и смотрит в зал. Он не мог нас слышать или видеть на таком расстоянии, это просто невозможно! Но он видит. Мне кажется, что на его лице появляется зловещая улыбка, хотя она, скорее, адресована девушкам на сцене.

— Отвратительно, никакой пластики, какие-то деревяшки на ветру!

— Ты это слышал? Вот же садист, — шепчу я Куперу на ухо. — Зовёт на сцену людей без подготовки, чтобы просто поиздеваться!

— Очень странный подход, — соглашается Томас.

— Послушайте, вы двое, у меня отличный слух. Пройдите на сцену, опозорьтесь без очереди и убирайтесь вон. У меня сотни претендентов и слишком мало времени!

Голос у Робсона с приятной хрипотцой, вызывающей трепет внизу живота. Одновременно предупреждение Моны звучит в моей голове, напоминая, что её ожидания нужно оправдать.

Мы с Томми идём по проходу к сцене, на ходу распределяя роли, и все головы поворачиваются в нашу сторону. Ума не приложу, как изобразить чайку, к тому же старую, и уж точно не знаю, каким образом собирается Купер показывать камыш… или осоку (она вообще растёт на болотах?), но я решила, что буду просто дурачиться и надеяться на лучшее.

Когда мы поднимаемся на сцену, меня слегка потряхивает. В зале не разглядеть лиц, но я ощущаю на себе колючие взгляды. Делаю глубокий вдох и начинаю медленно поднимать и опускать руки, пытаясь показать размах чаячих крыльев. Изредка оргазмически вскрикиваю. Купер присоединяется ко мне, грациозно имитируя лёгкое колыхание чего-то, относящегося к семейству осоковых.

Реакция зала неоднозначна. Кто-то давится истерическим смехом, кто-то свистит. Но лицо режиссёра остаётся бесстрастным, его взгляд прикован к нам. Я чувствую, как по позвоночнику пробегает холодок. В его взгляде есть что-то нервирующее, как будто он видит нас насквозь.

Спустя, кажется, целую вечность Робсон наконец прекращает наши мучения, в его голосе звучит презрение.

— Это всё, на что вы способны? Я так и думал. Жалко, абсолютно жалко.

Мы с Купером обмениваемся усталыми взглядами — списанные со счетов старые болотные чайки.

И тут высокий мужской голос из зала прорезает тишину.

— Твою мать, это же Лесли — девушка маньяка Льюиса! Эй, леди, вас ещё не уволили из департамента полиции?

— Спасибо, — моё шипение обращено к Томасу. — Спасибо, что писал о нас долбаные газетные статьи!

— Ты не возражала! — огрызается он. — Даже фото согласовала для первых полос!

Мы забываем, что находимся на сцене перед незримой толпой и, похоже, это производит определённое впечатление на Робсона. Его глаза сужаются, когда он делает шаг вперёд.

— Так-так-так, печально известный детектив и жалкий репортёр… Всё интереснее и интереснее.

Да он просто измывается над нами!

— Интересно? — Мой голос тверже скалы, на которой я стояла час назад. — «Интересно» — это не то слово, которым бы я описала этот извращённый цирк. Что вы тут устроили? И, кстати, если кто-нибудь из присутствующих готов написать заявление об умышленном причинении морального вреда, я смогу задержать вас на 24 часа.

Купер выглядывает из-за моего плеча.

— И не слишком ли вы адекватны, мистер Великий Режиссёр? Может пора на освидетельствование по состоянию психического здоровья?

Но этого мужчину не проймёшь — тёмные глаза сверкают непонятным возбуждением и жестоким восторгом. Кажется, скандал пришёлся ему по вкусу.

Прежде чем мы успеваем отреагировать, он щёлкает пальцами, и занавес опускается со скрипом и шелестом. В зале слышатся встревоженные голоса, шорохи, вздохи. Робсон стоит перед нами с неприятной ухмылкой на лице.

— Добро пожаловать в мой кошмар, Лесли и Томас. Приготовьтесь стать актёрами в спектакле, который вы никогда не забудете… Я совершенно серьёзно — вам двоим не придётся показывать отрывки на следующих этапах, вы меня впечатлили.

— О чём вы говорите?

— Мы не актёры!

— У меня, например, даже голоса нет!

— А про долгосрочную память лучше вообще молчать!

Мы вопим наперебой и толкаем друг друга.

Режиссёр невозмутимо поправляет ворот своей чёрной водолазки, подходит ближе, и нас с Купером овевает аромат его тяжёлого парфюма: смесь крепких восточных благовоний с дымом дорогих папирос. Куперу, конечно, надо тут же больно пихнуть меня локтем в бок и сморщить нос по этому поводу.

— О, но вы будете. Вы двое, с вашей смелостью, свежестью…

Том даже в состоянии шока не отступает от того, чтобы урвать кусок.

— Хорошо, мистер Робсон, а вы согласитесь дать мне полноценное интервью на воскресный разворот? Разумеется, после окончания всех этапов прослушиваний!

— Возможно, — он сдувает с рукава невидимую пылинку. — Вы думаете, интервью прольёт свет на то, что здесь происходит? Этот театр будет процветать за счёт темноты и непредсказуемости, и вы двое невольно стали его частью.

Робсон делает глубокий вдох, наслаждаясь властью, которую он имеет над нами.

— Я предлагаю вам погрузиться в мир, недоступный пониманию. Увидеть истинную глубину человеческих чувств, всю неприкрытость бытия. Моя новая пьеса бросит вам вызов, сломает вас и, в конце концов, преобразит!

У меня точно нет желания становиться актрисой в иллюзиях Робсона, но это моё задание — наблюдать за ним.

Он как будто читает мои мысли.

— Вы недооцениваете силу театра, Лесли, и свою силу. — Его тон становится слегка ядовитым. — Влияние театра выходит далеко за рамки того, что вы можете постичь. Вы либо будете играть свои роли, либо столкнётесь с последствиями. Вы оказались в его власти, как только переступили порог. Но если пришли поиграть в Шерлока Холмса, то милости прошу, однако знайте, — в искусстве грань между реальностью и вымыслом размыта. Приготовьтесь к путешествию, подобного которому не бывает.

С этими словами Робсон поворачивается, и занавес вновь идёт вверх, открывая тёмную пелену зала.

Глава 4

Когда вечером я возвращаюсь в Полицейское управление, в кабинете Моники мне открывается восхитительная картина конца рабочего дня. Моя начальница сидит, закинув ноги на стол и курит, а шпильки её золотистых туфель упираются в монитор.

(Она в начале службы ещё утруждала себя ношением форменной одежды. Дня три… четыре?).

— Мона, ты что тут делала всё это время?

Глубокомысленный взгляд её устремлён в потолок, вслед за уходящей ввысь ленточкой дыма.

— Расслаблялась.

Иногда она берёт травку из хранилища вещественных доказательств в отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (как будто он может быть законным!). По сути, травка, галлюциногенные грибы, антидепрессанты — стандартный джентльменский набор курсирующих по нашему городу «успокоительных средств». (Когда мой дед говорил, что копы «вкусно живут», он, вероятно, что-то другое имел в виду.)

— Как всё прошло?

— Отлично! Просто замечательно! Сорвала шквал аплодисментов.

— Не надо язвить, — Мона затягивается. — Звонил Робсон, грозился дойти до Главного управления и потребовать у Папаши, чтобы тебя уволили.

(Папашей мы за глаза называем шерифа из «Мира здоровых людей». Он прямо глава русской мафии, — никто в глаза не видел, но по слухам, кто-то разговаривал с ним по секретной связи десять лет назад.)

— Сказал, что ты вела себя грубо и напугала уважаемых актёров!

Я сажусь напротив Моны и с наслаждением вытягиваю ноги.

— Да он сам кого хочешь напугает! Купер чуть не поседел, что уж обо мне говорить.

— Да вы, миз Митчелл, непредсказуемы, как стрела в сердце.

Я достаю из заднего кармана брюк список из двенадцати фамилий и кладу на стол поверх клавиатуры.

— По сведениям, которые собрал Томас в театральной курилке, эти артисты сами высказали желание уволиться, а Робсон не стал их удерживать и произнёс знаменитую фразу о том, что их с успехом заменят люди с улицы. При попытках выяснить причины случившегося служащие театра замыкаются в себе.

Моника складывает ладони лодочкой и смотрит в потолок.

— И какие у тебя соображения?

— Я знаю лишь то, что известно всем. Альберт Робсон до того, как попасть в наш город полгода назад, считался уважаемой персоной, преподавал на курсах по актёрскому мастерству. Его постановка «Сна в летнюю ночь» получила престижную премию, он привлёк к работе русского хореографа Софью Орлову, и балетные номера очень освежили спектакль. Потом случились «Пираньи», студенческая постановка. Там имели место жуткие декорации с изображениями зубастых и шипастых монстров, ими украсили даже зрительный зал… В первом же акте сцена была залита кровью, как оказалось впоследствии, вполне настоящей, бычьей. А в конце спектакля Девы-пираньи, прикончив всех героев по сюжету, начали медленно спускаться в зрительный зал во главе со своим Королём, которого, естественно, играл сам Робсон. Многим зрителям стало плохо, никто не предупредил их, что это спектакль с элементами иммерсивного действа.

— Интересная постановка, я бы на такую сходила, — Мона медленно выдыхает облачко дыма в потолок.

— Ты думаешь, он не сумасшедший, просто эксцентричный?

— Не знаю… Может, он шокирует людей, чтобы сделать себе имя. Может быть, он извращенец. Или собственное эго волнует его больше, чем искусство… Но последнее убийство в этом городишке произошло лет двадцать назад, а стоило ему появиться — их стало целых три. Не считая Майкла и Пола, конечно.

Что-то в её голосе заставляет меня податься вперёд.

— Разве Найджел так и не признался в убийстве девушек?

Мона тушит остатки «сигары», спускает ноги на пол и начинает подкрашивать губы помадой цвета «Коралловый Адский».

— Ты, наверное, ещё не ужинала, сходим в нашу забегаловку?

— Мона, — сердце у меня колотится как бешеное. — Не уходи от ответа, пожалуйста! Ты подозреваешь в убийстве режиссёра?

Но Мона Палмер не произносит ни слова.

Закусочная «Бруклин» располагается в паре шагов от нас (чем и хороша), и мы с Моной преодолеваем их в молчании. Бруклином зовут молодого хозяина заведения-тире-бармена. Собственно говоря, эта яркая личность перекочевала в наш город вовсе не из-за потери душевного равновесия, а по причине суеверных предрассудков, которые порой ещё вспыхивают в обществе, — внушительные заострённые отростки костной ткани на голове делают его похожим на мифического нечистого духа с рогами.

Мы садимся за угловой столик и оказываемся в окружении привычной дружеской болтовни и табачного дыма, сквозь которые в минуты затишья пробиваются голоса из телевизора (без музыкального сопровождения пока непривычно, но автомат обещают починить на следующей неделе). Бруклин, стоя за длинной барной стойкой и широко улыбаясь, машет нам рукой. На его лысине и ро́жках играют блики цветных ламп.

— Вечерним леди как обычно?

— Да, пожалуйста! — кричим мы в ответ.

«Как обычно» — это макароны с сыром для меня, тэйтер тотс — для Моны, лаймовый пирог нам обеим. И ничего крепче травяного чая!

Пока мы ждём заказ, Моника наклоняется ближе и кивает мне за спину.

— Отвечая на твой вопрос, Лесли, — да, я подозреваю Робсона. Но это лишь на уровне интуиции. Поэтому я его и пригласила сюда сегодня.

Ошеломлённая, я оборачиваюсь и вижу, как злополучный режиссёр идёт в нашу сторону. А потом спокойно садится рядом со мной, обволакивая своим загадочным запахом. Они с Моной оба одеты в чёрное, я по-прежнему в форме копа и начинаю чувствовать себя лишней.

(Монику редко можно увидеть в форменной одежде, её форма — это облака из шёлка и шифона, скрывающие соблазнительные изгибы. Она довольно застенчивая и мягкая, но об этом почти никто не догадывается. Иногда Моника включает режим Джессики Рэббит и тогда напоминает девушку гангстера времён Сухого Закона — ослепительную и опасную для любого мужчины. Альберт Робсон попал в её лапы именно в такой момент, когда она расточала свою сексуальность — якобы в интересах дела, ха-ха.)

— Рада, что вы пришли, — Моника улыбается, как радушная хозяйка большого дома. — Разрешите угостить вас ужином, не отказывайтесь!

— О, я не голоден, и у меня мало времени, — Робсон не сводит глаз с Моники, зачарованный её классическим томным взглядом из-под полуопущенных ресниц.

— Как жаль, — в её голосе звучит искреннее сожаление. — Я, собственно, хотела попросить вас не подавать жалобу шерифу и не разбивать наше святое сестринство. Я, Лесли, Джулия и Синтия — мы как одна семья, понимаете?

Уголок рта Робсона нервно дёргается, он подыскивает слова и, наконец, произносит их так, будто меня здесь нет (хотя я откровенно любуюсь безупречным профилем режиссёра «Тёмной Луны» и он явно ощущает моё дыхание на своей щеке).

— Я готов принять Лесли во второй состав труппы, разве она не сказала? Она не сможет держать ногу в обоих лагерях, так что чем скорее уйдет от вас — тем лучше.

Мона смеётся, обращая его слова в шутку. Стена за её спиной искрится зеркальной мозаикой, и наша троица сверкает и дробится в осколках с ровными краями; каждое зеркальце отражает и множит то, какими голодными глазами Альберт Робсон смотрит на Монику, и мне это не нравится. Совсем не нравится.

На сцене я его рассмотрела не слишком хорошо, но теперь вижу, что он моложе, чем я думала. Холодные внимательные чёрные глаза, нос с горбинкой, как у Данте Алигьери, и тёмные волосы, гладко зачёсанные назад, — вроде бы ничего особенного, но само его присутствие замораживает, вызывает желание бежать без оглядки и в то же время рождает мотыльков внизу живота. У Моны хотя бы табельное оружие при себе, а я ощущаю себя совершенно беззащитной.

Сьюзен приносит нашу еду, и Моника с аппетитом принимается поглощать картофель с золотистой корочкой.

— Ммм, божественно! Неужели не хотите попробовать? Альберт?..

Его имя она произносит так возбуждающе нежно, что я вздрагиваю.

— Нет, спасибо, — он откровенно пялится на неё, как хищник на желанную добычу. — Вообще-то, Моника, я пришёл сюда не для того, чтобы говорить о работе.

Моника продолжает с аппетитом жевать под перекрёстным огнём наших взглядов, а в моём нагрудном кармане оживает телефон.

— Извините, нужно ответить.

В коридоре между залом и туалетами темно и холодно, я прислоняюсь спиной к шершавой стене и только тогда отвечаю Томасу.

— Первый раз в истории нашего города кто-то рад звонку репортёра!

В ответ он странно то ли хихикает, то ли взвизгивает.

— Томми, ты что, наклюкался?

— Даже не представляешь, насколько я трезв. Мы с Эдит пропустили пару стаканчиков, но это не в счёт… Она его боится!

— Подожди, — я отступаю вглубь коридора, подальше от шума. — Какая Эдит? Кого боится?

— Соберись, Лесли, не тупи! Эдит — актриса, которую мы видели с помощником режиссёра! Любовница Робсона! Она взломала кодовый замок на его домашнем мини-баре, а там все бутылки оказались наполнены кровью! И в ресторане он всегда заказывает сырые стейки с кровью!

— Томми, пожалуйста, у меня начинает болеть голова от твоего визга, какую информацию ты хочешь до меня донести? Что Робсон — долбаный вампир?

— Нет, — в его пьяном голосе появляется ехидство, — обычный мужчина, ослабленный хронической анемией. Ну конечно, вампир, дурочка!

— Я бы на твоём месте не стала верить всему, что говорит эта девушка. Робсон — артистическая натура, ему в принципе свойственно необычное поведение и… Томас?

Но он уже отключился.

Когда я возвращаюсь в зал, Моники и Робсона там нет.

— Лесли! — Бруклин подзывает меня с выражением лица в стиле «ты не представляешь, что тут было», и я подхожу к барной стойке, продолжая оглядываться по сторонам. — Они только что ушли. Начали целоваться, оторваться друг от друга не могли! Моника расплатилась за вас обеих и заказала тебе это, — он пододвигает ко мне высокий стакан с моим любимым клюквенным коктейлем.

С этим стаканом в руке и звоном в ушах я сажусь за столик и чуть не пла́чу. Поверить не могу, что Мона вот так меня бросила и ушла. Ушла с вампиром!

Глава 5

Каждое новое утро без Найджела я чувствую себя потерянной. Тоскую по его обманчиво спокойному взгляду, лукавой усмешке, по его объятиям — таким тёплым и утешительным, особенно когда всё вокруг кажется безрадостным. Я готова даже испытать на себе его коварство и весь набор дурацких шуток…

Этим утром я просыпаюсь в ужасе, вспомнив про трёхдневную «Великую Депрессию»: полнолуние, день до него и день после, когда безумие любого из жителей города может выстрелить без предупреждения. Найджел умел превращать страх в приятное предвкушение, а тревожный хаос — в легкомысленное приключение. Когда все вокруг теряли контроль, мы преодолевали «трёхлуние» вместе. Если выдавалось свободное время, ходили по городу, взявшись за руки, расклеивали повсюду цветные наклейки с ободряющими рисунками и надписями: «Верь в себя», «Сегодня будет чудесная ночь», «Улыбнись луне» и прочей чушью. Обнимали особенно грустных прохожих. Не зная, что это не поможет. Без него я чувствую себя слабой и жалкой. Смогу ли я найти хоть каплю радости среди предстоящего хаоса?

Через два дня Найджела увезут из города и будут судить за убийство по законам штата: ему грозит пожизненное, как я и говорила. И мне нужно увидеть его во что бы то ни стало. Даже если он этого не хочет.

Во время единственного пятиминутного свидания он обвинил во всём меня: мы могли сбежать или он один мог сбежать по подземному ходу, если бы я не надела на него наручники и не вызвала по рации подкрепление. Он сам не стал убегать. Сполз вниз по стене и пристально смотрел на меня до тех пор, пока Мона, Джулия и два парня из отдела внутренних расследований не прибыли на место и не арестовали его официально.

Мне казалось, что я поступаю правильно, защищая общество от опасного маньяка. Но по отношению к Найджелу это всё равно было предательством. Я знаю, что не нашла бы покоя в любом случае и всего лишь пытаюсь защититься от правды, но также не могу игнорировать чувство, что в этом деле что-то не так. Как будто существуют посторонние тёмные силы, манипулирующие нами.