Усы
И вечерняя хмарь над овсами
Все густеет, дорогу темня,
И отец с молодыми усами
Из-за тына глядит на меня.
Виктор Кочетков
За овсами вниз катится солнце,
Из-за тына в дорогу светя,
По-ребячьи ушами в оконце
Шевелю я, отца веселя.
Хорошо у родного порога
Замечать, как ложатся теня,
И, похоже, стареет немного,
Засыпая в растениях тля.
Птичьи песни звучат надо мною,
Все сильнее, все тоньше звеня.
Я шагаю тропинкой степною,
Себя быстрой походкой гоня.
На дворе с губ попросится слово,
И, ни капли душой не кривя,
Будет слушать и плакать корова,
Своей юной душою ревя.
Посмотрю-ка на даль за дровами…
У поленницы сяду, грустя,
Выйдет дед с не своими губами —
Пожилою ногою хрустя.
И как старца, по сути, немого,
Повзрослевшие ноги несли,
Так у сына, до боли родного,
Молодые усы проросли.
За знаниями
Вот она та керосинка,
За которой в сорок лет
Дед пошел, как по тропинке,
Постигая знаний свет.
Дмитрий Алентьев
Стало к вечеру смеркаться…
В доме стихло. Как на грех,
Кошка села умываться,
Пробуждая бабкин смех.
Ветер знаний дул за полем —
Ни проехать, ни пройти.
Сорок лет дед не был в школе,
Все не мог ее найти.
Говорила вслух старуха,
Что виной всему вино,
И шепнула мне на ухо:
— Погляди-ка, внук, в окно.
За окном скулила вьюга,
Как сто тысяч разных бед,
Керосинка шла угрюмо,
Семенил за нею дед.
Веселый Пушкин
Он, веселый,
с тросточкой железной,
Маленький курчавый человек.
……..
Браво, Пушкин!
Браво, Пушкин!
Браво!
Мы с тобой не пропадем во век.
Владимир Костров
Я присел у глыбы из гранита,
С грустью что-то начал вспоминать:
Как мне Пушкин был запанибрата,
Как друг другу были мы под стать.
Выйдем в высший свет мы с ним бывало,
Я прочту какой-нибудь стишок,
Он воскликнет:
— Браво, Вова!
Браво!
— Без оваций, — я скажу. — Сашок.
Мы бродили часто с ним на пару,
Близкие, как с грядки огурцы,
И косился лишь Дантес коварный,
Если нам кричали:
— Молодцы!
Время то, конечно, не вернётся,
Но тебе скажу, курчавый человек,
Что куда оно ни повернётся,
Я с тобой не пропаду вовек.
Мужики и бабы
Он всю ночь меня не отпускал.
Обнимал до пупрышек на коже.
Ну никто меня так не ласкал
Ни до мужика, ни после тоже.
Лариса Рубальская
Мне приснилась баба — не мужик,
Полная веселая, как люстра.
За ночь к свету сильно я привык:
Не пойму, как мог потом проснуться.
Да, такой был ласковый бабец,
Мы с ней оттопырились безбожно.
Но, как звали бабу, под конец
Вспомнить было просто невозможно.
Вот сидит и думает мужик
Мумрышки от этого по коже:
«Ну, к кому же я тогда привык?
Позабыть ее совсем негоже».
Тут звучит над миром женский крик —
Громче поэтического стона,
Чтобы с бабой встретился мужик,
Мол, куда мы друг без друга оба?
Так нашлись они — мужик и баба…
Гибель младенца
Лодку взмах весла торопит.
Спичка гаснет вдалеке…
Словно кто младенца топит
Ночью темною в реке.
Виктор Смирнов
Еду в лодке ловкий, тонкий,
На корме горит свеча,
А в руках ребенок звонкий
Извивается, крича.
Я и сам, его жалея,
Испускаю жуткий крик.
Я, мне кажется, вспотею,
Мертвеца увидев лик.
И невольно страшно стало
Мне топить богатыря,
И душа ворчит устало,
Что связался с этим зря.
Не забуду дни лихие,
На себя вдруг разозлюсь:
Чем стихи писать такие,
Лучше сам я утоплюсь.
Движение
Движенья не унять,
Не обуздать ничем,
И близких не обнять
Надолго, насовсем.
Евгений Артомонов
Лет сорок пять пахать
Могу без остановки,
И ночью отдыхать,
Мне кажется, неловко.
Я в магазин втеку
И попрошу светло
Свой килограмм песку.
Проверю, — полкило!
Иду! Сижу! Стучу!
Из дня шагаю в год.
Я скоро поскачу
И перелезу вброд.
О, скорость не поднять,
Не завязать нечем,
Меня нельзя послать
Надолго, насовсем.
Назначение языка
И хрен бы, Господи, со мною,
плоть немощна, а смерть мила —
язык навроде помела
метёт молитвою иною.
Юрий Дронов
Язык, как каждая метла,
всегда навроде помела.
Ведь чистота — она важна,
пускай вначале не видна.
С ним применялась все века
молитва, чтобы иногда,
особенно когда беда —
мести молитву с языка.
А если выросли рога,
тут хрена явная вина.
Страдала лучше бы спина,
а хрен болел бы у врага.
Опять же примени язык
и раны быстро залижи,
от боли сильно не визжи,
а издавай звериный рык.
Природа нам язык дала
для целей разных навсегда,
но больше все же для труда,
обычно вместо помела.
Руки, ноги, щеки
И щека от скорой вьюги стынет,
И рука забывчиво грустит, —
Видно, в чаще холодно рябине,
Видно, в поле первый снег летит.
Федор Черепанов
Вот рука опять на холод злится,
Все грустит, как зиму пережить.
Ей бы надо как-то порезвиться,
Нет, прилипла, под плечом висит.
Тут еще губа к губе пристыла, —
Видно, что замёрзла на ходу.
Вьюга жалобно во тьме завыла,
И нога смеётся на беду.
Да, заметно меньше стало лета,
Так и шли нога с рукой к пруду.
Смотрят, удочка лежит с полметра,
И щека валяется на льду.
Видно, всех в ночи накроет иней:
Руку, что забывчиво грустит,
Ногу, что пошла в овраг к рябине,
Щёку, что на льду в снегу лежит.
Органы мои совсем застыли,
Проходя по холоду гурьбой,
Лишь то место очень говорливо,
Что чуть сзади следует за мной.
Скука
С трудом уняв свой приступ скуки,
Гляжу в окно. «Молчи, молчи»… —
Мне шепчут травы и шиповник,
Бросая розами во тьме.
И сладкий дух на подоконник
Уже взбирается ко мне.
Владимир Винниченко
Бросаю яблоко от скуки,
Гляжу в окно. «Кричи, кричи…»
Я снова потираю руки,
Услышав возглас чей-то: «Ох!»
Какие радостные звуки —
Попал кому-то между ног.
А воздух прётся на колени,
Взбирается, как старый кот.
Пошли на приступ окон тени,
Одна попала с ходу в рот.
И дух, печалясь о забытом,
На подоконник быстро влез.
Я, взяв шиповника пол-литра,
Побрёл под вечер в темный лес.
Мне там привиделось былое:
Как роза бегала в ночи,
И я читал там вслух такое…
Что филин мне кричал: «Молчи!»
Издалека
Издалека. Из ниоткуда.
Мой голос шепчет ни о чём.
Марина Цветкова
Звоню я часто ниоткуда
И попадаю в никуда,
И мне кричат всегда оттуда,
Чтоб шла куда-нибудь туда…
Терпеть такое мне нетрудно,
Плюю на них через плечо,
Куда послали, там и буду,
Ни отвечая им ничё.
Издалека. Из ниоткуда.
Уйду я снова никуда.
Поэм насочиняю груду:
И ни о чём, и ни туда.
Все пройдет
Клены горбятся понуро,
Ветки бьются о стекло.
Что минуло, то минуло,
Устаканилось, прошло.
Александр Городницкий
Налетавшись возле стула,
Мухи ломятся в стекло.
То, что раньше в жизни было,
Убутылилось, ушло.
Ветер свищет. Льды бугрятся.
Чувство смелости давно
Не зовет стрелять, кусаться,
Уграфинилось оно.
Вспоминаю с болью прежней
И пишу во все края,
Как оставив все надежды,
Убидонился и я.
Убатонившись, казалось,
Разгадать легко — зачем?
Все минувшее ужалось,
Устаканилось совсем.
Губитель
В храме ночных благозвучий
Заплачу под липой густой.
Губитель. Молчальник. Разлучник.
Постылый. Любимый. Святой.
Полвека твои и сутулость
Исчезли за дальним углом,
А нежность вдогонку взметнулась,
По сердцу ударив крылом.
Людмила Дубчак.
Я плакала горько под липой
В своем благозвучном бреду.
Мои озаренные всхлипы
Слыхал лишь один какаду.
Пронзенная тайною птица,
Сидела за тенью густой,
И надо такому случиться —
Губитель нас встретил лесной.
Нежданно мелькнула сутулость,
Скрываясь за дальним бугром.
Моя встрепенулась фигурность,
Ударив вдогонку крылом.
Душитель. Рачитель. Проказник.
Смотрю, как лесною тропой,
Идёшь ты, похожий на чайник,
Горбатый, к тому же глухой…
Полвека ты бродишь бездумно,
Меня стережёшь за углом,
За это мне было нетрудно
В ответ разродиться стихом.
Строительные материалы
Глина, кирпич, известка,
Пыльный асфальт дорог,
Женщина у перекрестка,
Истаявшая как дымок.
Евгений Храмов.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.