Бесплатный фрагмент - Скелеты в шкафу

КОЕ-ЧТО О СТЕРЕОТИПАХ, или
«ПАМЯТНИК НЕИЗВЕСТНОМУ ПРОВОДНИКУ»

Однажды Иван Сергеевич Тургенев, читая перевод одного из своих произведений на французский язык, с изумлением прочел, что в русском дворянском имении где-то в глубинке по подворью и в барском доме толпами ходят… негры. Писатель прочитал этот пассаж еще раз, удивляясь все больше и больше. Негры? В Орловской губернии? Как это возможно? Он протер глаза, но негры не исчезали. Вскоре, однако, он сообразил, в чем было дело: у автора было упомянуто слово «арапник», что означает «кнут», а горе-переводчик решил, что речь идет об «арапах», как тогда по-русски называли негров. Тургенев-то отлично знал французский язык, в то время как переводчик о русском языке имел весьма смутное представление. Еще более смутное представление имел он о русской жизни, русском быте, даже русской природе. К сожалению, он был таким не один — понятие о России было тогда на Западе, мягко говоря, неадекватным. После истории с арапами Тургенев решил впредь переводить себя сам.

РАЗВЕСИСТАЯ КЛЮКВА И КАЗАКИ НА СНЕГУ

Однако это мало помогло — Россию по-прежнему рисовали себе как страну вечных снегов, по которым скачут орды казаков, а медведи бродят чуть ли не по улицам. Запад всегда знал о России меньше, чем Россия о Западе, но порой дело доходило до идиотизма. Так, например, один немецкий путешественник, оставивший записки о своем пребывании в России в 16 веке, рассказал, как однажды он присел отдохнуть в тени «развесистой» … клюквы. А французский посол, приехав в Москву 17 века, пришел в ужас, так как что ни день на улице раздавались крики: «Убийство! Убийство!», из-за чего он целую неделю никуда не выезжал. На самом же деле уличные торговцы кричали «Лососина! Лососина!» — нараспев, ударяя на последнем слоге. В результате это звучало почти как французское «l’assassinat», что значит «убийство». Но почему, собственно, француз считал, что в Москве торговцы должны кричать по-французски, Бог ведает.

С течением времени мало что изменилось по существу. Россию продолжали считать «паровым катком» с неограниченными людскими ресурсами, а русских солдат непременно именовали казаками, хотя последние составляли лишь небольшую часть русской армии, к тому же не относящуюся к регулярным, кадровым войскам. Но такова сила стереотипа.

«ПРИЗРАК БРОДИТ ПО ЕВРОПЕ», или СНЕГ В АВГУСТЕ

Все это нашло отражение в одном из малоизвестных, но исключительно любопытных эпизодов Первой мировой войны, в которой, как известно Франция, Англия и Россия были союзниками. Когда в августе 1914 г. германские войска прошли Бельгию, заняли Северную Францию и стояли у самых ворот Парижа, положение французов стало отчаянным. Каждый день из Парижа в Петербург летели просьбы о помощи. Англия развернула на континенте пока что только четыре дивизии, и вся надежда французов, против которых немцы бросили 7/8 своей армии, была на русский «паровой каток», который должен был развести, наконец, пары и покатиться через Восточную Пруссию на Берлин. Русскую помощь ждали как спасения. Забегая вперед, нужно отметить, что Россия действительно оказала своей союзнице неоценимую помощь, о которой французы никогда не забывали, но тогда- в момент тревоги, порой граничащей с отчаянием, неопределенности, неизвестности и нервного перенапряжения произошло нечто удивительное: на Западном фронте появились… «русские войска».

«Высадились» они якобы в Шотландии и направились эшелонами к Ла-Маншу, с целью переправы на континент. Их «видел» один железнодорожный проводник. Один рабочий вокзала в Эдинбурге тоже «видел» русских — стоя на платформе, они сбивали снег с сапог (это в августе-то!). Рабочий потом этот снег «убирал». Слухи расползались, расширялись, обрастали подробностями. Сообщали об этом «самые надежные люди», «лучшие друзья», «хорошо информированные источники». В Англии в то время, по причине военного положения, существовала цензура, поэтому английские газеты молчали, что еще больше способствовало распространению мифа о «русском экспедиционном корпусе», зато в США, которые были еще нейтральной страной, эти «сведения» попали в печать. Так, один владелец поместья в Англии писал своему другу за океан, что мимо его усадьбы «проскакали сто тридцать пять тысяч казаков». Другой сообщал, что тоже видел русских — на них были расшитые мундиры и высокие меховые шапки, а вместо винтовок — луки и стрелы (!!!)

ВОЕННЫЙ ФАКТОР

Кстати, численность «русских» постоянно менялась: сначала их было ни больше, ни меньше, как 500 000 человек! Постепенно понижаясь, эта цифра дошла до 80 000 — численности британских экспедиционных войск. Многие «видели» людей в незнакомой форме в проносящихся мимо поездах, а когда на линии Лондон — Ливерпуль произошла сильная задержка в движении, многие стали, многозначительно понизив голос, говорить, что «это связано с перевозками русских». В дальнейшем чуть ли не любой пассажир, поезд которого опаздывал, был совершенно убежден, что это из-за русских.

Молчание союзных правительств только подогревало эти слухи, которые вскоре превратились в самый настоящий военный фактор, сыгравший определенную роль в «войне нервов», тем более что вскоре призраки «высадились» во Франции. Французы тоже почти поголовно верили, что это правда. Толпы парижан осаждали вокзалы в надежде увидеть «казаков». Новость была подхвачена и в нейтральных странах. Например, из Голландии «авторитетно» сообщали о том, что на самом деле русские высадились не во Франции, а в Бельгии — в Антверпене.

Не удивительно, что вся эта информация дошла и до немцев. В германском Генеральном штабе забеспокоились: появление многотысячного русского экспедиционного корпуса в Бельгии создало бы серьезную угрозу флангу и растянутым коммуникациям германской армии. Не многим лучше было бы и их появление во Франции. У многих «заиграли» нервы, и это повлияло на психологическую устойчивость немецкого командования и его способность принимать адекватные решения. В конечном счете, это повлияло и на исход боев на Марне, где немцы потерпели поражение. И только потом, уже задним числом, английское правительство официально опровергло эти слухи -–после того как они уже сыграли свою роль. Так «фантомные» войска оказались вполне реальным военным фактором.

ЗАЛП ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ

Остается, однако, вопрос: что это было? Просто стихийно возникшие слухи, которые правительство решило не опровергать или сознательная «деза»? Думается, возможны оба варианта. Не исключено, что это действительно был один из первых залпов «психологической» или «информационной» войны, задуманный и осуществленный англичанами. В таком случае это было сделано блестяще. Но даже если правительство только воспользовалось стихийно возникшими слухами, и в Лондоне действительно следовало бы поставить, как говорил кто-то, «памятник неизвестному проводнику», то удар все равно попал в цель. Однако в любом случае это оказалось возможным благодаря стереотипу — как было замечено, описание «казаков» было точным повторением картинок в английских газетах столетней давности -–времен наполеоновских войн.

КСТАТИ О СЛУХАХ

Интересно посмотреть, как Черчилль использовал слухи в своих целях. Премьер-министр Англии был очень недоволен, что конференция «Большой тройки» 1945 года будет созвана в Ялте, хорошо понимая, что на этой конференции по сути произойдет «сдача» не только Британской империи, но и Европы. Поэтому он всячески старался ее не допустить и решил попугать американцев, пользуясь «устрашающим» имиджем России: «Мы не могли бы найти в мире худшего места, чем Ялта, даже если бы искали десять лет… Эти районы кишат вшами, там свирепствует тиф», — заявлял он близкому другу и советнику Президента Рузвельта Гарри Гопкинсу накануне конференции. Рузвельт решил, на всякий случай, проверить эти сведения и вскоре получил от своего посла в Москве Аверелла Гарримана заверение, что в Ялте все в порядке.

Все были наслышаны о «русском гостеприимстве», но русские превзошли все ожидания: вся дорога от аэродрома в Саках до Ялты охранялась советскими войсками. Несмотря на то, что немцы, покидая Большой Дворец в Ливадии, где должны были проходить заседания конференции, вывезли практически все, что возможно, за исключением только двух небольших картин (которые Сталин распорядился повесить в апартаментах Рузвельта), русские, по словам американцев, « привезли из Москвы обслуживающий персонал и самую лучшую обстановку». Президенту США, который, из-за тяжелой болезни не мог нормально передвигаться, были предоставлены помещения, непосредственно примыкающие к залу заседаний, что уже имело прецедент — в Тегеране. За обедом Рузвельт похвалил грузинское шампанское, что тут же было отмечено Сталиным, и в дорогу американцы и англичане были снабжены изрядным количеством этого искристого напитка, а также, в полном соответствии с русской традицией, большим количеством водки и икры.

В таком же полном соответствии со стереотипами находятся и подарки, которыми обменивались лидеры союзных держав. Например, в Тегеране Сталин подарил имениннику-Черчиллю казацкую каракулевую шапку.

ПРОГНОЗЫ ИЛИ «ПУГАЛКИ»?

ДАМЫ В ОБМОРОКЕ

Сейчас настало время мрачных прогнозов. Только и слышишь или читаешь, что все катится в тартарары, и если нам еще и не пришла крышка, то скоро это непременно произойдет. Это не ново. Еще в 18 веке, когда все опасались, что жуткая комета летит к Земле и вскоре столкнется с нею, произведя вселенское опустошение, и газеты пестрели сенсационными заголовками, за которыми следовали жуткие подробности, а чувствительные дамы высшего света падали в обмороки, Вольтер ядовито заметил: «Страшная комета грозит Земле. Она настигнет ее такого-то числа во столько-то часов. Если же этого не произойдет теперь, то можно не сомневаться, что это непременно произойдет в какой-то день какого-то года. А если этого не произойдет и тогда, то все же можно утешиться тем, что если что отложено, то оно еще не потеряно».

Именно эти слова невольно вспоминаются, когда читаешь современные «прогнозы», больше напоминающие пророчества. Например, недавно довелось прочесть, будто вся система социального обеспечения и здравоохранения в странах Европы рухнет через 40—50 лет. Причины общеизвестны до банальности — старение населения, возрастание доли людей пожилого возраста, и как следствие, вывод о том, что некому будет работать и платить отчисления в социальные фонды.

Но позвольте! Откуда же автор может знать, что будет через 40, а тем более, через 50 лет?! Разве можно себе представить сейчас, в нашу безмерно бурную и динамичную эпоху прогноз, рассчитанный на столь долгий срок? Любой прогноз может основываться только на неких тенденциях развития, которые наблюдаются в данный момент. Опираясь на эти тенденции, и в предположении, что они сохранятся и в дальнейшем, можно сделать определенный расчет на будущее. Но ведь тенденции совершенно не обязательно сохранятся! Более того, скорее наоборот — появятся какие-то совершенно новые тенденции, которые существенно, а возможно, даже радикально переменят всю картину. Тем более в наше время. Ведь общеизвестно, что темпы развития цивилизации постоянно возрастают. В результате такой прогнозист попадает пальцем в небо.

НИКОГДА НЕ ГОВОРИ «НИКОГДА»

Так, например, в конце 19 века одна лондонская газета «прогнозировала», что через сто лет из-за усиливающегося гужевого движения на улицах британской столицы конский навоз, который не смогут своевременно убирать, достигнет вторых этажей зданий. Ну, просто не в бровь, а в глаз! Именно это мы и можем сейчас наблюдать, не так ли?

Как известно, вскоре был изобретен автомобиль, и эта «проблема» отпала сама собой. Правда, конечно, тут же появились новые «прогнозисты», которые, как дважды два доказывали, что теперь мир задохнется уже не от навозной вони, а от выхлопных газов. Но этого тоже не произошло, так как появился каталитический фильтр. Таким образом, человечество опять как-то выкарабкалось. Но это не смущает «пророков». В самом деле, как писал тот же Вольтер, «если ум человеческий всегда имеет пределы, то глупость человеческая поистине беспредельна». Даже если она облечена в наукообразные одежды и освящена учеными степенями.

Впрочем, нередко при прогнозировании в лужу садятся и весьма неглупые, и даже выдающиеся люди. Так, например, еще в конце 19 столетия знаменитый английский физик лорд Кельвин со всей категоричностью заявлял, что «летательные аппараты тяжелее воздуха невозможны». Ну, невозможны, и баста! Но самолеты-то летают…

А вот не менее знаменитый французский философ Огюст Конт опять-таки в 19 веке утверждал, что люди никогда не узнают, из чего состоят звезды. И надо же было такому случиться, что буквально вскоре после этого заявления Конта немецкие ученые из Гейдельберга Кирхгоф и Бунзен открыли спектральный анализ, благодаря которому стал известен химический состав звезд.

Прогнозирование — очень тонкая и скользкая штука. Некоторые вещи вообще практически невозможно прогнозировать. Например, нельзя спрогнозировать фундаментальные открытия, в частности, в физике. Если же такое открытие сделано, то очень трудно сразу предсказать его возможное применение, даже в ближайшем будущем. Так, кстати, было с работами в области ядерной физики. Когда в начале 20 века Эрнест Резерфорд проводил свои исследования, никто не знал и не мог знать, что это — прямой путь к ядерному оружию. Так и сейчас. Кто знает, не будет ли в не столь отдаленном будущем достигнут, например, прорыв в термоядерной энергетике или в овладении геотермальной энергией, что решающим образом снизит потребность в нефти, а значит, изменит всю геополитическую картину мира?

ТАК ЧТО, УЖЕ КОНЕЦ СВЕТА?

Так же и в социально-политической сфере — ну, в самом деле, кто, какой смельчак мог, допустим, в семидесятые годы предсказать распад СССР? Это в какой-то степени удалось разве что Владимиру Войновичу, который в своей антиутопии « Москва, 2042» предсказал крах коммунизма и возвращение Солженицына в Россию «на белом коне».

Многие ли, скажем, в пятидесятые- шестидесятые годы, когда Хрущев предрекал наступление коммунизма буквально через 20 лет, понимали, что это — абсурд

и вещь невозможная? Точно так же, как и наступление всеобщего счастья к 2000 году.

Заодно следовало бы спросить наших великих астрологов — специалистов по эсхатологии — где же обещанный уже во второй раз конец света? В первый раз он должен был наступить в 1000 году, во второй раз — в 2000.

Кто, за исключением, пожалуй, только британского фельдмаршала Китченера, мог предполагать, что Первая мировая война продлится не недели, не месяцы, а долгих четыре года? А кто в сороковые годы предвидел грядущее объединение Европы? Да мы прогнозы-то погоды на каких-нибудь пять дней и то делаем с кучей ошибок, а тут такой «разбег» — 50 лет! Так что этот прогноз насчет краха системы соцобеспечения в Европе просто несерьезен. В сороковые годы Германия лежала в руинах. Похожа она сейчас на ту страну? И не надо опасаться, что из-за низкой рождаемости немцы и другие западно-европейцы вымрут. Уверен, этого не произойдет. Точно так же, как не заселят китайцы всю Россию. Это просто «пугалки» для обывателя.

БЕЗУМИЕ, или ВОЖДИ ВЕЗДЕ ОДИНАКОВЫ

ГОЛОВА БИСМАРКА И ПАВШИЙ ОРЕЛ

12 января 1939 г. в Берлине состоялось торжественное открытие новой Имперской канцелярии, выстроенной для Гитлера его личным архитектором, (а впоследствии рейхсминистром вооружения) Альбертом Шпеером (1). В тот день фюрер принимал в Большом зале всех аккредитованных в Берлине иностранных дипломатов и вручал новогодние адреса. Европа доживала последние мирные месяцы перед Второй мировой войной, угроза которой уже витала в воздухе. А за несколько дней до церемонии открытия случилось мелкое на первый взгляд, но символичное происшествие.

Еще в прежней Рейхсканцелярии несколько десятилетий стоял мраморный бюст Бисмарка. И вот во время завершающих работ по оформлению интерьера рабочие уронили его. При этом у бюста откололась голова. Все сочли это недобрым предзнаменованием, и было решено скрыть это от Гитлера, который и без того был суеверен и часто повторял историю о том, как перед началом Первой мировой войны со здания берлинского почтамта сорвался имперский орел. Чтобы Гитлер ни о чем не догадался, Шпеер поручил скульптору Брекеру изготовить точную копию бюста. Фюрер так никогда об этом и не узнал…

А через шесть с половиной лет после торжественного открытия, 16 июля 1945 года Уинстон Черчилль пожелал посетить развалины Рейхсканцелярии, разрушенной советской артиллерией. За два с половиной месяца до этого, 30 апреля 1945 г. именно в бункере под Рейхсканцелярией Гитлер покончил жизнь самоубийством. Здание же вскоре было снесено, а камни и мрамор использованы для строительства советского военного мемориала в Трептов-парке.

КРАСНАЯ ИКРА, «ТРУПНЫЙ ЧАЙ» И ДОХЛАЯ КОШКА.

Гитлер был вегетарианцем и не пил спиртного. У него была специальная вегетарианская кухня, которая готовила блюда только для него. Руководила ею привезенная им из Вены его личная повариха с необычной для немки фамилией Манциали. По воспоминаниям Шелленберга, присутствовавшего на одном из обедов у фюрера, после того как всем гостям было уже подано, Гитлер еще ждал, пока ему принесут его вегетарианскую еду. В тот раз это был кукурузный початок, обильно политый маслом, и оладьи с изюмом по-венски со сладкой подливкой. Пил же Гитлер только минеральную воду «Фахингер». Остальных присутствующих он высмеивал, называя их «трупоедами» и «винопийцами», нередко, чтобы испортить им аппетит, рассказывая всевозможные гадости. Причем, он повторял их помногу раз, почти не обновляя «репертуара», так что они обросли длиннющей бородой. Например, он любил рассказывать о том, как в одной деревне умерла старуха, и родственники сбросили ее труп в ручей, чтобы таким образом наловить побольше раков. После такого рассказа у многих гостей кусок застревал в горле. Гитлера же это весьма забавляло. Когда подавался мясной бульон, фюрер неизменно начинал рассуждать о «трупном чае», как он его называл. Если же на стол выставлялись угри, то он не без ехидства напоминал о том, что лучше всего эта рыба ловится на дохлую кошку. Когда же однажды к обеду был подан огромный омар — подарок фюреру от рыбаков, то он выразил удивление, как можно поедать таких неаппетитных чудовищ, и распорядился впредь подобного не допускать.

На обедах в ставке Гитлера в Восточной Пруссии всегда присутствовала овчарка Гитлера, Блонди. Он дрессировал ее сам и очень ревниво относился к тому, чтобы она не обращала внимания ни на кого другого и слушалась только его команд. В противном случае он страшно злился. Для многих гостей это было настоящей проблемой. Блонди отнюдь не была вегетарианкой и, чувствуя запах мяса, которое ели гости, часто подходила к кому-нибудь из них и клала им голову на колени, молча заглядывая им в глаза печальным собачьим взглядом. Но дать ей мяса никто не рисковал, опасаясь, что Гитлер рассердится.

Однажды заведующий хозяйством решил как-то разнообразить меню и подал черную икру. Несколько недель Гитлер с большим аппетитом ложками уплетал ее, но когда он узнал, сколько она стоит, то возмутился и запретил дальнейшие закупки. Тогда ему предложили более дешевую красную икру, но и она была отвергнута как чересчур дорогая. Конечно, в общей сумме расходов это была мизерная величина, не игравшая никакой роли. Но образ фюрера, объедающегося икрой, был нестерпим для представления Гитлера о самом себе. Как же! Ведь он печется только о благе немецкого народа, отказывая себе во всех земных радостях — изысканной пище, алкоголе, табаке и сексуальной жизни. Таков был официальный пропагандистский образ. Но Гитлер и сам себе внушил, что именно так и есть, хотя он отказывал себе и не во всем из выше перечисленного. Тем не менее, он очень заботился о своем имидже. Так, он очень боялся прибавить в весе. « Ни в коем случае! Вы только представьте себе меня с брюшком. Это было бы концом моей политической карьеры!» По этой же причине он принципиально не носил очки, и его секретарша Гертруда Юнге печатала все документы, предназначенные для него, на специальной пишущей машинке с крупным шрифтом.

Гитлер был начисто лишен чувства юмора. Острить он предоставлял другим, при этом нередко буквально корчился от смеха. Обычно он любил рассказывать о своем детстве и молодости. Однажды он заявил: «Я часто получал от своего отца тяжелые подзатыльники. Думаю, однако, что это было вполне необходимо и пошло мне на пользу». И вдруг министр внутренних дел Фрик (2) произнес: «Да, как теперь видно, это пошло вам на пользу, мой фюрер». Все оцепенели от ужаса. Пытаясь спасти ситуацию, Фрик добавил: « Я имею в виду, что вы именно поэтому так многого достигли». Тогда Геббельс саркастически комментирует: «Подозреваю, дорогой Фрик, что вас в молодости никто не бил!»

УЧЕНИК МЕЧНИКОВА — ЛЕЙБ-МЕДИК ФЮРЕРА

Гитлер твердо уверовал в то, что само Провидение предназначило его для того, чтобы привести Германию к величию и мировому господству, и он считал, что достижение этого является целью и оправданием его жизни. Но для этого он должен был прожить достаточно долго, чтобы все успеть. Кроме того, ему требовалось много сил и энергии. Но дело в том, что Гитлер был ипохондриком. Он неоднократно заявлял в узком кругу, что долго не проживет, что здоровье его подорвано и т. п. Он изнурял себя всевозможными диетами, иногда почти что голодал, что, конечно, действительно подрывало его здоровье.

В 1935 г. он познакомился с доктором Мореллем, которому удалось вылечить лейб-фотографа Гитлера Генриха Гофмана (3). Тот красочно рассказывал Гитлеру о том, как Морелль чудом спас ему жизнь, причем совершенно искренне. Дело в том, что одним из талантов Морелля было умение бесконечно преувеличить исцеленную им болезнь, чтобы должным образом подать свое искусство. Поддавшись на уговоры Гофмана, Гитлер обследовался у Морелля. Результат всех потряс, так как Гитлер впервые отнесся к врачу с полным доверием и решил пунктуально следовать его предписаниям. Морелль пичкал своего пациента витаминно-гормональными препаратами, полученными из самых необычных источников. Особенно живо в окружении Гитлера обсуждался препарат под названием «мультифлор». Это были капсулы с кишечными бактериями, выращенными, если верить Мореллю, «из лучших культур одного болгарского крестьянина». Что он еще давал Гитлеру, Бог ведает. Личный врач Гитлера доктор Брандт (4) и многие видные терапевты единодушно отвергали методы Морелля как чрезвычайно рискованные и мало проверенные, и, кроме того, предвидели опасность привыкания. И действительно, промежутки между инъекциями становились все короче и короче. Несомненно, биологические добавки, полученные из семенников и внутренностей скота, а также из различных растений, возбуждали энергию Гитлера и придавали ему бодрость, однако со временем все больше стал проявляться их негативный эффект: бодрость все чаще превращалась в лихорадочное возбуждение, сменявшееся вялостью и апатией. По сути, Гитлер, осуждавший Геринга (5) за морфинизм, не желая того, сам превратился в наркомана, «сидящего на игле».

Ближайшему окружению фюрера методы Морелля, мягко говоря, не внушали доверия. Так, Геринг однажды смертельно обидел его, назвав «рейхсшприцмейстером».

А Ева Браун, по настоянию Гитлера прошедшая обследование у Морелля, рассказывала впоследствии, что он грязен до отвращения и, содрогаясь, добавляла, что ни за что не станет у него больше лечиться. Когда Гитлер отсутствовал, Морелль, неизменно делался поводом для всеобщего веселья, так как не мог говорить ни о чем другом, кроме как о стрептококках, бычьих семенниках и новейших витаминах.

Однако Гитлеру вскоре после начала лечения у Морелля действительно стало лучше, например, зажила давно мучившая его экзема на ноге. Поэтому Гитлер окончательно уверовал в гениальность своего врачевателя и запретил всякую критику в его адрес. Обычно Гитлер умел подчинять окружающих своему влиянию, на этот же раз все вышло наоборот.

Табличка на двери частной приемной Морелля гласила: «Доктор Тео Морелль. Кожные и венерические заболевания». Так кем же в действительности был Морелль? Во всяком случае, он не был совсем уж шарлатаном, тем более что, по его словам, он в свое время учился у знаменитого бактериолога Ильи Мечникова (6). Но как бы там ни было, его рискованное лечение с использованием биологически активных добавок, по-видимому, подорвало организм Гитлера и сделало его медикаментозно зависимым. Недаром в последние месяцы, и особенно недели, в 1945 г., когда Гитлер уже не имел возможности пользоваться препаратами Морелля, он очень быстро превратился в трясущуюся развалину.

ДОПЛЮНУТЬ И ПЕРЕПЛЮНУТЬ!

Всю жизнь Гитлер, подобно до него кайзеру Вильгельму II, мечтал увидеть Париж. В отличие от Вильгельма, он его увидел, но поездка эта была весьма необычной. Она состоялась летом 1940 года, вскоре после разгрома Франции. Это не был официальный визит, напротив — Гитлер отправился в Париж инкогнито, захватив с собой лишь очень небольшую свиту. Первым делом он посетил парижскую Оперу. Это помпезное, перегруженное декоративными деталями, но вместе с тем роскошное здание, построенное архитектором Шарлем Гарнье во времена Второй империи, особенно привлекало его. Гитлер сам выступил в роли гида, хотя никогда прежде там не был. Во время осмотра он спросил у сопровождавшего их служителя, куда делся салон возле сцены. Выяснилось, что его замуровали. Оказалось, что Гитлер по чертежам тщательно изучил здание уже давно. Однако, несмотря на свое восхищение Оперой, он приказал снять бюст композитора Мендельсона, поскольку тот был евреем. При этом произошла «накладка». Рабочие, которые должны были снимать бюст, поинтересовались, который из них Мендельсон, поскольку никаких подписей не было. Им ответили: «Тот, что с самым длинным носом». В результате был снят бюст… Вагнера, любимого композитора фюрера.

Посетил Гитлер и Дом Инвалидов, где надолго застыл над саркофагом Наполеона. Уже покидая город, в аэропорту, Гитлер сказал Шпееру: «Увидеть Париж было мечтой моей жизни», а потом добавил: «Разве Париж не прекрасен? Берлин должен стать еще прекрасней. Раньше я часто задавался вопросом, не следует ли разрушить Париж, но когда мы доведем до конца строительство в Берлине, Париж станет не более чем тенью. Так ради чего разрушать его?» От таких рассуждений Шпеер поежился.

Реконструкция Берлина, Мюнхена и Нюрнберга и некоторых других немецких городов давно занимала Гитлера. «Берлин большой город. Большой, но не мировой. Вы только взгляните на Париж. Или даже на Вену! Это города с большим размахом. Нам надо переплюнуть Париж и Вену».

Пожалуй, именно в планах реконструкции Берлина, как ни в чем другом, наглядно проявилось все безумие, авантюризм и мания величия, свойственные нацистскому, и вообще тоталитарному режиму. Она приобрела форму гигантомании. «Переплюнуть» Париж предполагалось в основном размерами и объемами. Так, если Триумфальная арка в Париже имеет высоту 50 м, то арка, которую предполагалось воздвигнуть в центре Берлина, должна была иметь высоту в 120 м, длина же ее должна была составить 170 м. Центральный вокзал должен был иметь стальной каркас, обшитый медными листами и иметь четыре уровня. Задача аналогичная — переплюнуть нью-йоркский Гранд-Сентрал-Терминал. Привокзальная площадь должна была иметь в длину 1000 м и быть обрамлена трофейным оружием. Когда отец Шпеера, проектировавшего все это, посмотрел на макеты, он смог только ошалело пробормотать: «Безумие, да и только».

Но самым невообразимым сооружением должен был стать Купольный дворец. Он вмещал бы до 180 000 человек и в нем спокойно уместился бы собор святого Петра в Риме. Купол же вздымался бы на высоту 220 м, и даже круглое отверстие для света наверху превосходило бы по диаметру весь купол собора св. Петра. Наверху предполагался сорокаметровый стеклянный фонарь, а над ним восседал орел, парящий над земным шаром. Когда слухи об этих планах дошли до Управления противовоздушной обороны, там пришли в ужас. Купол должен был подниматься над уровнем низких облаков и служил бы отличным ориентиром для вражеской авиации, как будто нарочно указывая на расположенный к югу от него правительственный центр. Когда Гитлеру сообщили об этом, он отмахнулся. «Геринг заверил меня, — сказал он, — что ни один вражеский самолет не появится над Германией».

Однако тут возникла конкуренция с совершенно неожиданной стороны: Гитлер узнал, что в Москве собираются построить Дворец Советов высотой более 300 м и увенчать его статуей Ленина. Фюрер был страшно раздосадован, тем более что он никак не мог отменить замысел Сталина, издав какой-нибудь указ. Правда, в конце концов, он утешился тем, что его дворец будет все же уникальным: «Ну, чего стоит какой-то небоскреб — чуть больше, чуть меньше. Купол — вот что отличает наше здание от всех остальных!» Как оказалось, конкуренция Москвы угнетала его намного больше, чем он в том признавался окружающим. Когда началась война с Советским Союзом, он как-то заявил: «Вот теперь с их небоскребом будет покончено раз и навсегда!»

ПОДУШЕЧКИ СО СВАСТИКАМИ, ЭДЕЛЬВЕЙС И ГРОБНИЦА В БАШНЕ

Гитлер любил проводить время в Альпах, в своей резиденции в Берхтесгадене. Там у него имелся дом, меблированный в сентиментальном старонемецком духе: с громоздкими буфетами и тому подобной мебелью, что придавало этому жилищу уютно-мещанский вид. Позолоченная клетка с канарейкой, кактус и фикус еще более усиливали это впечатление. Повсюду были расставлены безделушки и разбросаны подушечки, на которых рядом с вышитыми поклонницами клятвами «Верность навек» пестрели свастики.

Через несколько часов после приезда основной массы гостей к дому подкатывал маленький закрытый «Мерседес» с обеими секретаршами фюрера — фрейлейн Вольф и фрейлейн Шредер. В их обществе появлялась и скромная на вид девушка из Мюнхена. Кто бы мог догадаться, что это возлюбленная самого повелителя — Ева Браун. Этот закрытый автомобиль никогда не ездил со всей колонной. То, что Ева Браун путешествовала в компании секретарш, должно было как бы замаскировать ее приезд. Вообще и Гитлер, и она всячески избегали всего того, что могло указать на интимную близость — для того, чтобы поздно вечером все же проследовать вместе в апартаменты наверху. Зачем требовалось держать эту совершенно ненужную дистанцию в узком кругу, от которого их отношения все равно не могли укрыться, трудно понять. Сама же Ева Браун вела себя подчеркнуто сдержанно, сознавая двусмысленность своего положения «при дворе».

Казалось бы, желание Гитлера обосноваться в Альпах свидетельствовало о его любви к природе, но в действительности ничего подобного за ним не замечалось. Как-то раз, в 1934 г. берлинская женская организация пожелала встретить Гитлера на вокзале и вручить ему цветы. Глава организации позвонила высокопоставленному партийному функционеру, чтобы узнать, какие цветы любит Гитлер. Тот расспросил всех, кого только мог, но не добился толку. Наконец, он позвонил Шпееру и пожаловался: «Я всех обзвонил, я спрашивал у адъютанта — и никакого успеха. Никаких он не любит. Как по-вашему? Давайте скажем, что эдельвейс. По-моему, эдельвейс лучше всего. Во-первых, это нечто редкое, да и растет он в Баварских горах. Давайте скажем — эдельвейс?» С тех пор эдельвейс официально стал «цветком фюрера».

Как известно, Гитлер был уроженцем Австрии — его юношеские годы прошли в городе Линце. Придя к власти, он решил превратить Линц в «международный центр». Предусматривалось сооружение ряда монументальных зданий вдоль Дуная, а также висячего моста. Венцом же всего ансамбля должен был стать величественный Дом окружного управления НСДАП с гигантским залом для заседаний и колокольней. В этой башне он предусматривал гробницу для себя. Резиденция Гитлера в старости тоже должна была расположиться неподалеку.

Еще до войны Гитлер от случая к случаю говаривал, что после достижения своих политических целей отойдет от дел и окончит свои дни в Линце. Не без жалости к себе он обыгрывал эту мысль: «Может, и забредет тогда ко мне на огонек кто-нибудь из прежних сотрудников. Только я на это не очень рассчитываю. И кроме фрейлейн Браун я никого туда с собой не возьму; фрейлейн Браун и свою собаку».

Это, пожалуй, единственное сбывшееся пророчество Гитлера.

Примечания :

— Альберт Шпеер — первоначально личный архитектор Гитлера, затем разрабатывал планы реконструкции Берлина и Нюрнберга (построил «Parteigelende”в Нюрнберге). С февраля 1942 г., после гибели доктора Тодта в авиакатастрофе — рейхсминистр вооружений. Сыграл исключительную роль в развертывании и военно-промышленного потенциала Германии. Под конец отошел от Гитлера. В Нюрнберге приговорен к 20 годам заключения. Оставил ценные мемуары.

— Вильгельм Фрик — один из старейших нацистов, был главой фракции НСДАП в Рейхстаге еще до захвата власти, с 1933 г. рейхсминистр внутренних дел. В 1943 Гитлер заменил его Гиммлером, но Фрика это не спасло — по приговору Нюрнбергского трибунала он был повешен.

— Вильгельм Фрик — один из старейших нацистов, был главой фракции НСДАП в Рейхстаге еще до захвата власти, с 1933 г. рейхсминистр внутренних дел. В 1943 Гитлер заменил его Гиммлером, но Фрика это не спасло — по приговору Нюрнбергского трибунала он был повешен.

— Брандт впоследствии подвергся опале.

— Герман Вильгельм Геринг — бывший ас Первой мировой войны, сыграл исключительную роль в приходе нацистов к власти и стал «человеком №2» в Рейхе, рейхсмаршалом, рейхсминисторм авиации и главкомом ВВС, уполномоченным по «четырехлетнему плану» (т.е. фюрером германской экономики). Впоследствии его влияние упало — он устранился от дел. В значительной мере это было связано с его наркоманией, от которой он избавился только на Нюрнбергском процессе, где был приговорен к повешению, но успел накануне казни отравиться.

— Илья Ильич Мечников — русский ученый, долгое время работавший в Париже. Лауреат Нобелевской премии.

«ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА»

Так называлось начало ХХ века в Европе. Сама Европа казалась единой и неделимой. Многие монаршие дома были связаны родственными узами, во главе их стояло немало ярких личностей. По-своему рыцарский «Старый мир».

Никогда, ни до этого, ни после, Европа не видела таких непередаваемо роскошных похорон, как похороны Короля Великобритании Эдуарда VII в мае 1910 г. Он до шестидесятилетнего возраста сидел в Принцах Уэльских и очень долго ждал британского престола. Его младший брат Леопольд умер, не дожив до сорока. Их мать, знаменитая королева Виктория, правила почти 64 года, и время её правления вошло в историю как Викторианская эпоха.

ВИКТОРИЯ

Получилось так, что Король Англии из Ганноверской династии Георг III (кстати, именно при нем отделились от Великобритании и провозгласили независимость Соединенные Штаты) имел трех сыновей. Казалось бы, судьбы династии обеспечены. Но это оказалось не так: сам Георг III под старость потерял здравый рассудок, и в 1811 г. его старший сын стал Принцем-Регентом, а после смерти старого короля в 1820 г. — королем Георгом IV. Он, однако, умер бездетным в 1830 г., а вслед за ним, в 1837 г., также бездетным, умер средний брат — король Вильгельм IV. Третий, самый младший брат — герцог Кент, к тому времени уже умер. У него был один ребенок, но это была дочь, ее звали Виктория. Она-то и стала королевой и, взойдя на престол в 1837 г. в возрасте 18 лет, оставалась ею до своей кончины в 1901 г.

Королевой она стала совершенно случайно, и это во многом определило ее дальнейшие действия. Осознавая свою ответственность за поддержание престолонаследия Британии, и вместе с тем видя, что династия идет к концу (двое ее дядей так и не имели детей), она возгорелась желанием не только сохранить Британии царствующий дом, но и влить в него «новую кровь». Во многом, поэтому она в 1840 г. вышла замуж за немецкого принца Альберта Саксен-Кобургского, который стал принцем-консортом (так в Англии называют супруга царствующей королевы). Это была настоящая любовь. Привязанность супругов друг к другу всегда очень была велика, но в 1861 г. смерть от тифа унесла его в возрасте 42 лет. После этого Виктория всегда подчеркнуто соблюдала траур до самой своей кончины, что, несомненно, сильно сказалось на всей британской жизни и культуре этого весьма продолжительного периода — «Викторианской эпохе», которая характеризовалась пуританизмом во всем, и в частности, в человеческих отношениях. Жертвой этих настроений пал Оскар Уайльд, а знаменитый Льюис Кэрролл в своей книге «Алиса в Стране Чудес» высмеял их по-британски почтительно, но вместе с тем беспощадно. Но Виктория была не только пуританкой — она также была немкой и поддерживала хорошие отношения с Германией против Франции. Ее же сын взял другую политическую ориентацию, которая изменила устоявшуюся веками расстановку сил в Европе. Однако его концепция появилась в результате внутрисемейного конфликта.

ПРОТИВОБОРСТВО

Эдуард. Годы идут, а он все еще Принц Уэльс кий. Он по-прежнему не король. Но он самостоятельная личность, и у него свои взгляды. Мать — властная, сильная личность, к тому же пользующаяся не просто уважением, а фактически культом в стране. Он хочет самоутвердиться. Это так естественно (и так напоминает отношения между Павлом Петровичем и его матерью Екатериной II). Чем он может выразить свой протест? Если мать стоит за все немецкое, то он будет стоять за все французское! Ведь каждому тогда было ясно (а Эдуард всегда отличался ясным пониманием вещей), что Франция и Германия — антиподы, они в непреодолимом разладе. Отсюда — в пику матери — частые поездки во Францию: в Париж, Ниццу, всевозможные амурные приключения там. Однажды, будучи во Франции с родителями, он заявил императору Наполеону III, — с детской непосредственностью: «У Вас прекрасная страна, и я хотел бы быть Вашим сыном». История умалчивает о том, как реагировали на это проявление своеволия Виктория и Альберт, но, несомненно, это имело далеко идущие последствия.

Виктория пыталась строить свою династическую (и, как ей казалось, не только династическую, но и государственную) политику заключая браки и устраивая судьбу своих многочисленных ближних и дальних родственниц по всей Европе, всерьез полагая при этом, что эти брачные союзы смогут противостоять тем разрушительным тенденциям, которые уже проявились в европейской политике. А между тем, уже сформировались нации и национальные государства, естественно стремившиеся к экспансии. Причем, новые нации (Германия) стремились занять достойное, по их понятиям, место под солнцем, а старые (Англия и Франция) — сохранить то, что у них уже было. Конфликт был неизбежен. Вопрос был только в том, кто с чем придет к этому моменту. Британия должна была быть готова к борьбе против нового, гораздо более опасного врага — Германии, ради чего необходимо было пойти на примирение со старым (еще со времен Столетней войны 1337—1453) врагом — Францией. Старая королева не была готова к такому повороту. Но зато необходимость его отчетливо понимал ее сын, и когда в 1901 г. Виктория скончалась, Эдуард VII круто повернул руль британской политики.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ ПОВОРОТ

По сравнению с 64-летним Викторианским периодом, Эдвардианский век был краток — всего 9 лет, но в это время произошли существенные изменения. Это был период технических новшеств, активно внедрявшихся в жизнь, и общей либерализации общественной жизни в Англии. Известно, что монарх в Соединенном Королевстве лишь «царствует, но не правит», и возможности его вмешательства в политику весьма ограниченны. Но, как всюду и всегда, очень многое решает не столько сам пост, сколько личность человека, занимающего этот пост. Эдуард был, как тогда говорили, «бонвиваном» — любителем пожить, человеком в высшей степени светским, заядлым автомобилистом, и к тому же законодателем мод. При всех европейских дворах он пользовался особым расположением, что существенно облегчало ему выполнение дипломатических задач. Именно поэтому он сумел сыграть видную роль в британской и европейской дипломатии 10-х годов 20 века. Кроме того, король ясно осознавал новую расстановку сил в Европе. Германия, начинавшая строить большой военно-морской флот и претендующая на мировое лидерство, стала угрожать существованию Британской Империи. Перед лицом этой угрозы нужно было идти на сближение с Францией, а это значило — и с Россией. Король взялся за это решительно. Начать он решил с Франции.

Согласно существующим порядкам, британский монарх может совершить официальный государственный визит в какую-либо страну только один раз. Поэтому визит во Францию в 1903 г. обязательно должен был решить сразу очень много задач. Главной и основной из них было установить франко-британское сотрудничество. Но это было нелегко: отношения между двумя старыми соседками, разделенными узкой, но труднопреодолимой полосой Ла-Манша, были отнюдь не безоблачными. Главным узлом противоречий было их колониальное соперничество в Африке. Пиком его явился инцидент в Фашоде — в 1898 г. Франция и Британия схлестнулись в борьбе за долину Нила. А с 1899 по 1902 гг. Англии пришлось вести тяжелую войну с бурами в Южной Африке. Франция пыталась было воспользоваться этими британскими затруднениями, попытавшись пойти на сближение с Германией, но из этого ничего не вышло. И вот Эдуард VII прибывает в Париж. Что он видит и слышит?

Парижане или глухо молчат, или выкрикивают насмешливые возгласы: « Да здравствуют буры!», «Да здравствует Фашода!» Король едет по Парижу; его адъютант с изумлением и ужасом говорит: «Они нас не любят!..» Король, продолжая улыбаться и помахивать цилиндром: « А почему они должны нас любить?» На следующий день он посетил Оперу. Он говорил уйму комплиментов актрисам, не забывая, к тому же, французских исторических деятелей, и даже Жанну д» Арк, которую, как известно, именно англичане сожгли в Руане в 1431 г. Эдуарду удалось очаровать французов. Когда он уже уезжал из Парижа, парижане кричали: «Да здравствует наш король!» Не больше и не меньше… Сторонний наблюдатель, посланник Нидерландов в Париже, доносил своему правительству, что происходит нечто совершенно невообразимое: мнение французов (а в основном парижан) за считанные дни радикально переменилось.

ДРУЖНОЕ СЕМЕЙСТВО

Такие перемены в английской политике не нравились Германскому императору Вильгельму II, которому Король Англии Эдуард VII приходился… дядюшкой. Дело в том, что мать Вильгельма II приходилась родной сестрой Эдуарду VII. Однако система родственных связей европейских монарших домов отнюдь не исчерпывалась этим. Так, в частности, император Российский Николай II был двоюродным братом Принца Уэльского, а с 1910 Короля Англии Георга V — их матери были родными сестрами. Но и этим дело не ограничивалось: почти все тогдашние царствующие дома Европы были связаны родственными узами, подчас довольно тесными. Король Дании Христиан IX Глюксбург, монарх второразрядной европейской державы, сумел устроить своих детей просто фантастически; в это действительно трудно поверить. Одну свою дочь, Александру, он выдал за Принца Уэльского, будущего короля Англии Эдуарда VII, другую дочь, Дагмар, (в православии Мария Федоровна) он выдал за Российского императора Александра III, его старший сын, как и положено, стал королем Дании Фредериком VIII, другой сын — королем Греции Георгом I, а сверх того сын Фредерика VIII, то есть его внук, стал королем Норвегии Гаконом VII. Разумеется, все эти монаршие дома никак не могли проигнорировать похороны Эдуарда VII. Среди прибывших в Лондон коронованных персон были и весьма экзотические личности, особенно царь Болгарский Фердинанд, страдавший манией величия. Он явился в расшитом тюрбане, но более всего он раздражал своих венценосных коллег тем, что величал себя «кесарем» и возил с собой в специальном сундуке полный костюм Византийского императора, приобретенный по случаю у театрального костюмера.

часть 2
ЭДУАРД VII И ВИЛЬГЕЛЬМ II

Германский император и Прусский король Вильгельм II ненавидел своего дядю. Однажды на банкете в Берлине, где присутствовало 300 гостей, Вильгельм во всеуслышание заявил, имея в виду Эдуарда VII: «Это — сам Сатана. Трудно представить, какой он Сатана!» Эти слова вызвали скрытую дрожь у всех присутствующих. Впрочем, дипломаты уже и попривыкли: за 20 лет своего пребывания на престоле Вильгельм II своей несдержанностью на язык неоднократно доводил их до полуобморочного состояния.

Вильгельма II прозвали «путешествующим кайзером», настолько он любил всевозможные поездки, особенно морские путешествия. Но более всего ему нравились церемониальные въезды в иностранные столицы. Где только он не побывал: даже в Иерусалиме, где специально для него открыли Яффские ворота, так что он совершил въезд в город на белом коне. Однако более всего на свете кайзеру хотелось посетить Париж; это было пределом его мечтаний. Дважды он извещал Французское правительство о своем монаршем желании прибыть в столицу Франции, но оба раза ответом было глухое молчание. Судьбе было угодно распорядиться так, что кайзер, в 1918 г. свергнутый с престола, но доживший до 82 лет, так никогда и не увидел Парижа…

Российский император Александр III не жаловал Вильгельма II; он называл его «un garçon mal élevé» (дурно воспитанным мальчишкой). После убийства Александра II в 1881 г., а затем ухода в отставку Бисмарка в 1890 г. русско-германские отношения испортились. Новые руководители германской внешней политики взяли курс на разрыв с Россией. Ответом на это стал франко-русский союз, одним из вдохновителей которого стал Александр III. На позицию императора, помимо всего прочего, во многом влияла и его жена, императрица Мария Федоровна, урожденная датская принцесса Дагмар. Придворные круги в Копенгагене были настроены исключительно германофобски: на это были причины. В 1864 г. Пруссия отняла у Дании Шлезвиг. Простить это пруссакам датское общественное мнение, а особенно королевский двор, не могли. Родной сестрой Марии Федоровны, тоже дочерью датского короля Христиана IX, была и королева Англии Александра, супруга Эдуарда VII, и, разумеется, она тоже влияла соответствующим образом на своего, и без того антигермански настроенного мужа. Отсюда же и отвращение, которое Александра питала к Вильгельму II, хотя во время датско-прусской войны 1864 г. тому было всего лишь 5 лет. На этом фоне и следует рассматривать пребывание Вильгельма II в Лондоне в 1910 г. в связи с похоронами его дядюшки Эдуарда VII.

Английская пресса отмечала, что кайзеру «принадлежит первое место среди прибывших из-за границы плакальщиков». Поведение его во время траурных мероприятий в Лондоне единодушно расценивалось как образцовое. В частности, Артур Конан Дойль, выступая в данном случае в качестве репортера, написал: «Вильгельм выглядел столь благородно, что Англия не будет той старой доброй Англией, если сегодня снова не раскроет ему свои объятия». Но эту благостную картину резко нарушил один, в сущности незначительный, но характерный эпизод. Когда траурная процессия достигла Вестминстерского аббатства, где должно было состояться захоронение, Вильгельм первым спешился и бросился к карете вдовы покойного — королевы Александры, которая ехала вместе с сестрой — Российской императрицей Марией Федоровной. Ловко обежав карету, Вильгельм поспел к ней даже раньше королевских слуг, но Александра специально вышла с другой стороны. Это не смутило кайзера; перебежав на другую сторону, он вновь оказался первым и даже попытался поцеловать руку королеве «с видом убитого горем племянника». Ситуацию, уже натянутую до предела, спасло только то, что сын Александры и покойного Эдуарда VII, новый король Георг V поспешил на выручку матери и подал ей руку.

«ДОРОГОЙ НИКИ» И ЕГО ДРУГ ВИЛЛИ

Кстати, Георга V Вильгельм называл «хорошим мальчиком». Он покровительственно относился и к Николаю II. После того, как в 1894 г. Александр III, на дух не переносивший Вильгельма, скончался, кайзер, пытаясь подправить уже сильно подпорченные отношения с Россией, взял себе за привычку строчить длинные, с претензией на «интимность» послания новому императору Николаю II. В этих пространных, многостраничных письмах на английском языке он обращался к Николаю «Дорогой Ники» и подписывался «твой друг Вилли». Он пытался отвратить Николая от франко-русского союза, исправить фатальную дипломатическую ошибку, допущенную им же самим. Он писал: «Безбожная республика, запятнанная кровью королей, не может быть подходящей компанией для тебя». Он даже позволял себе поучать Николая, держась порою на грани издевки: «Я советую тебе, Ники: побольше парадов и речей… Парадов и речей». Сам же кайзер в частной беседе со своим рейхсканцлером Бюловом как-то сказал, что Николай «годится только на то, чтобы жить в деревне и выращивать турнепс». В 1905 г., во время революционных событий в России, он даже предлагал Николаю направить германские войска для подавления его мятежных подданных, чем вызвал яростное возмущение у императрицы Александры Федоровны, чье отношение к Вильгельму II и без того ухудшалось с каждым его визитом в Петербург. Александра Федоровна, имевшая колоссальное влияние на мужа, была, правда, немкой, но не пруссачкой — она была сестрой Великого Герцога Гессен-Дармштадтского. Ее резко негативное отношение к Вильгельму II, вкупе с той неприязнью, которую испытывали к нему мать Николая — вдовствующая императрица Мария Федоровна и ее сестра королева Англии Александра, а также отрицательный взгляд на него покойных Эдуарда VII и Александра III не могли не повлиять соответствующим образом на Николая II. Это во многом объясняет то, почему « безбожная республика», т. е. Франция казалась для него, как и для его отца, более приемлемым партнером, чем Германская Империя. Все эти обстоятельства существенно помогли французской дипломатии создать дипломатическую и духовную изоляцию Германии.

А вот Эдуард VII попал в «десятку», в полной мере задействовав свой талант очарователя. Надо заметить, что, несмотря на заключение в 1907 г. англо-русского соглашения, в отношениях между двумя странами еще сохранялась некоторая натянутость, главным образом потому, что общественное мнение и в России, и в Англии не было готово к такому резкому повороту — сказывалась давняя вражда. Уж слишком часто за предшествующие полвека две страны отравляли друг другу жизнь, порой оказываясь на волосок от войны. Считалось, что личная встреча монархов поможет рассеять оставшееся недоверие, и в 1908 г. король нанес визит Николаю II на его императорской яхте в Ревеле. Пока министры вели деловые переговоры, король всячески ухаживал за хозяевами. Ему удалась совершенно невозможная вещь — он сумел развеселить императрицу Александру Федоровну! Хорошо известно, что она настороженно относилась к окружению и не доверяла никому, кроме своих близких и Григория Распутина. И вот, когда Эдуард VII танцевал с ней под музыку из «Веселой вдовы», она рассмеялась! Это было выдающееся достижение, особенно учитывая то, какое огромное влияние она имела на мужа. Так органично переплелись государственная политика Британии и личная дипломатия короля.

***

То была лебединая песня того времени, которое называли «la belle époque» («прекрасная эпоха»). «Прекрасная эпоха» ненадолго пережила Эдуарда — одну из самых ярких своих фигур. Пройдет всего лишь четыре года, и Европа погрузится в кошмар Мировой войны. Запах пороха и отравляющих газов на полях Фландрии перекроет аромат лаванды и гаванских сигар…

«БАНЗАЙ!» ИЛИ МЕСТЬ ПО-ЯПОНСКИ

Японскую внешнюю политику, и в особенности японскую дипломатию всегда отличали три характерные особенности: во-первых, чрезвычайная наглость, сочетающаяся, однако, с большой осторожностью, — в случае серьезного риска японцы проявляли сдержанность и даже шли на попятную. Но если они чувствовали, что руки у соперников связаны, они действовали без всяких «тормозов», не пытаясь даже прикрыться, как это было характерно для европейского дипломатического обихода, туманной демагогией. Во-вторых, — поистине азиатская хитрость. Японская дипломатия отличалась, пожалуй, особенной искусностью в деле маскировки своих истинных намерений — было очень нелегко распознать их за маской сдержанности и неизменной улыбкой. Японцы, как никто, умели заставить партнера принять желаемое за действительное. Наконец, третьей особенностью была исключительная злопамятность — черта восточного менталитета. Японцы никогда не забывали нанесенные обиды и с поразительным упорством поджидали подходящего момента, когда они, наконец, могли отыграться за унижение.

Однажды три державы нажали на Японию и заставили выпустить из зубов уже ухваченный кусок. Япония этого не простила, расплатившись в свое время со всеми тремя…

«МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО БЕСПОЛЕЗНО!»

В 1894 г. Япония решила напасть на Китай, чтобы распространить на него свое влияние, закрепиться там, а заодно и ограбить его. При этом Японии принадлежит сомнительная «честь» впервые в истории нового времени (и не в последний раз) совершить нападение без объявления войны. Японская дипломатия никогда не смущалась подобными «мелочами», которых требовало международное право. Главное, что Японский Генштаб требовал внезапности. Этой методы Япония придерживалась и в дальнейшем. Тогдашний японский политический менталитет превосходно характеризует следующее заявление видного японского дипломата Мори Аринори, высказанное им в разговоре с китайским представителем Ли Хун-чжаном: «Трактаты (т.е. договоры) подходят для обычных торговых отношений. Но великие национальные решения определяются соотношением сил народов, а не трактатами». Когда же его собеседник сослался на международное право, Аринори невозмутимо парировал: «Международное право также бесполезно».

Как и следовало ожидать, Япония выбрала легкую жертву. Китай, уже в значительной степени закабаленный европейскими державами и раздираемый внутренними проблемами, не мог оказать серьезного сопротивления и скоро потерпел поражение. В 1895 г. в японском городе Симоносеки был подписан мирный договор. Условия его были исключительно тяжелыми: Китай обязывался не только выплатить огромную контрибуцию в 300 миллионов таэлей (тогдашняя китайская серебряная валюта), но и уступить Японии остров Тайвань с прилегающими островами и даже Ляодунский полуостров. Не имея сил для сопротивления, Китайское правительство вынуждено было согласиться с этими грабительскими условиями. Единственной его надеждой было вмешательство европейских держав. И надежды эти были не напрасны.

Захват Японией Тайваня мало волновал Россию. Но утверждение Японии на континенте, да еще в Манчжурии, которая рассматривалась как российская сфера влияния и непосредственно примыкала к границам империи, вызвало большое беспокойство в Петербурге. Надо сказать, что Россия еще была не готова схлестнуться с Японией. Великая Транссибирская железнодорожная магистраль, строительство которой началось в 1891 г. благодаря приливу денег от нового союзника — Франции и успешно продолжалось благодаря энергии и инициативе министра финансов Сергея Юльевича Витте, еще не была закончена. Япония, как всегда, хорошо выбрала момент. Похоже было, что России придется проглотить пилюлю.

«ЕСЛИ ЭТО НЕ СТЕСНИТ ТЕБЯ»

Николай II уже склонялся к тому, чтобы в порядке компенсации захватить порт в Корее с полоской земли, соединяющей его с российской территорией. Но тут на арену выступил министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский.

Лобанов, бывший посол в Вене, был назначен министром совсем незадолго до этого, но он обладал огромным дипломатическим опытом. Чтобы оказать на Японию давление и заставить ее уйти с континента, он решил совершить смелый и неожиданный дипломатический ход — произвести совместный демарш нескольких держав. Первым делом он, конечно, связался с Парижем — это было естественно. Союзница согласилась, хотя и нехотя — отвлечение сил России на Дальний Восток предоставляло немцам отличную возможность напасть на Францию, тем более что маньчжурские дела мало интересовали французов. Однако они интересовали Россию; и ради главного — сохранения франко-русского союза и своего влияния на союзника, французы согласились поддержать русское выступление.