Шаг сквозь тень

Основано на реальных событиях. Из уважения к погибшим их имена не были изменены

Предисловие

Эта книга, в большей степени оформленная как повесть, впитывает в себя множество статей и мыслей, почерпнутых мною из разнообразных интернет-источников. Во время работы над ней я использовал такое огромное их количество, что сейчас составить подробный их список уже не представляется возможным, главным образом из-за моего нежелания обидеть кого-нибудь тем, что он в этом списке не будет упомянут. Да и вряд ли кто-то обрадуется такому списку, в котором один из двенадцати библейских пророков должен стоять в одном ряду с Шевченко и Ульяновым, пользователями 2.ch или редакторами wikipedia. И дело даже не в том, что кому-то из них я отдаю или не отдаю предпочтение, а в том, что сама форма такого списка кажется мне некорректной. Так что, можно сказать, я выступаю в роли не то что бы автора, а скорее составителя, собирателя пазлов этой загадочной истории, пытающегося придать ей общий, законченный вид. Хочу выразить огромную благодарность тем энтузиастам, которые находясь за тысячи километров от Лос-Анджелеса, принимали активное участие в расследовании этого инцидента. Ваш вклад бесценен.

Однако, не кривя душой, хочу сразу сказать, что самый весомый вклад в построении нарратива данной истории принадлежит пользователям voyager1970 и BoloYeung, активно развивающим эту тему в топике посвященном убийству на сайте 2.ch, и сайту (http://www.murders.ru/)

— Ô douleur! ô douleur! Le Temps mange la vie,

Et l’obscur Ennemi qui nous ronge le coeur

Du sang que nous perdons croît et se fortifie!Время точит наш дух, и мы стонем от боли, а невидимый Враг всем мольбам вопреки. Жрёт и жрёт нашу плоть, свирепея всё боле. — Шарль Бодлер

Charles Baudelaire

Глава первая. Отель Сесиль

Уже немало времени прошло с тех пор, как все, что случилось со мной в Лос-Анджелесе в середине 2013-го, перестало для меня существовать. Как вдруг в одном из номеров придорожного мотеля, недалеко от 110-го шоссе, куда я прибыл на вечерней заре, я нашел бутылку джина «Бомбей Сапфир», забытую здесь кем-то из прежних постояльцев. Я не мог заснуть. Был уставшим и удрученным очередным пустым вечером, не сулящим мне ничего, кроме одиночества, и мыслей о том, что завтра будет точно такой же пустой день. Я машинально поднес горлышко бутылки к губам, и в тот же самый миг, когда горькие капли джина коснулись моих губ, я вздрогнул и почувствовал, что со мной творится что-то необычное. На меня снизошла тоска такой глубокой и мощной силы, что ноги мои подкосились, и мне пришлось сесть на хлипкий раскладной стул с мягкими алюминиевыми ножками. Я почувствовал предательскую иллюзорность собственной жизни, столь схожую с ощущением утраты. Я знал, что чувства эти связаны со вкусом джина. Он оставил на моих губах далекий хвойный привкус. Интерес, разбавленный страхом, заставил меня сделать второй глоток, затем третий, и я с облегчением почувствовал что сила напитка убывает. Стало ясно, что ответы, которые я ищу, не в джине, а во мне. Он лишь напомнил мне о вопросах, и единственное, что он может, так это снова и снова об этом повторять, все с меньшей уверенностью, до того момента, пока дно бутылки не высохнет. А память моя все отбрасывает меня в те дни, когда я впервые ощутил на губах этот резкий вкус, словно вкус поцелуя, который ты и не ждал.

Вернувшись из темноты памяти, сила эта заставила меня метаться в поисках ответа или хотя бы того, что могло бы послужить анестезией этому чувству, чтобы потом забыть о нем и запереть глубже, в темницу собственной души. Вкус «Сапфира» был у меня на губах в те недолгие дни, когда я был счастлив, и именно поэтому теперь он терзает мой дух и мою плоть. Разум мой, впавший в дремоту, теперь был возвращен в сознание, и джин шептал ему, что после смерти людей, после разрушения ничего не останется из минувшего, — лишь только запах и вкус, более хрупкие, но и более долговечные сущности, которые еще долго живут на развалинах прошлого, напоминают о себе и несут в своих почти неощутимых каплях вулканическую силу воспоминаний.

***

Можно быть одиноким где угодно.

Можно быть одиноким в Дублине или в Лондоне, в Чикаго или Детройте, в Париже или в Вене. И уж, конечно, можно быть одиноким в Лос-Анджелесе. Для одиночества в этом городе есть расширенные опции, словно в дорогом отеле. И, если вдуматься, Лос-Анджелес и есть один огромный отель. Со своими постояльцами и гувернантками. Номерами и подвалами. Со своими историями, счастливыми и не очень.

А что касается одиночества — если в тебя проникла эта зараза, будь уверен, тебе не спастись. Можешь сколько угодно слоняться по Сансет-стрип, словно сомнамбула, зомби, жаждущие развлечений в ночь пятницы. Утром ты встанешь в комнате, теплой от перегара и дневного света, и снова почувствуешь, как у горла стоит тот самый, хорошо знакомый тебе привкус. Стоило ли так нажираться, приятель? Запах как от бродяги. Бежишь в душ, силясь как можно быстрее смыть с себя вчерашний день, трешь себя этим чертовым гелем для душа, но даже выходя чистым из душевой, ты все равно слышишь этот гадкий запах, морщишься, потому что понимаешь — так пахнет твоя жизнь.

***

Ребята из Лос-Анджелесского полицейского департамента, в частности «SWAT» — часть одного из самых известных и раскрученных органов правопорядка во всем мире. И нет никакого секрета в том, что такой популярностью они обязаны Голливуду.

Но, надо отдать им должное, в последние годы убийств в Лос-Анджелесе действительно стало меньше.

Еще недавно, в начале нулевых, в Лос-Анджелесе вспыхнула череда немотивированных убийств, жертвами которых становились люди, оказавшиеся на улице. Кто-то выходил из супермаркета и получал пулю в лоб, кто-то сидел с комиксом на стульчике перед домом, кто-то был застрелен прямо около своего авто. Все жертвы погибали от огнестрельных ранений. В основном жертвами были мужчины: тинейджеры, настоящие громилы или старики, — по-разному. Поскольку ничего из имущества погибших не пропадало, полицейские сразу же заподозрили, что имеют дело с инициациями молодёжных банд. Убийцы просто заезжали на машине в район, контролируемый враждебной бандитской группой, ездили по улицам, высматривая жертву, облаченную в одежду цвета неприятельской банды, и расстреливали её.

Как и любой мегаполис, Лос-Анджелес испытывает проблемы с организованной преступностью. Полиция предполагает, что в городе существует 250 банд общей численностью около 26 тысяч человек. Самые известные из них — это «Калеки», «Кровавые», «Мара», «18-я улица». Не случайно, что о Лос-Анджелесе говорят, как о «Столице Американских банд».

Но уже в конце нулевых властям города удалось свести убийства к минимуму: 314 убитых за год. Эта цифра была минимальной отметкой за предыдущие пятьдесят лет. Тем не менее, убийства все еще происходили. Порой банальные, порой трагические, порой шокирующие. Убивают своих жен и мужей, любовниц, врагов и даже детей. Выстрелом или голыми руками. Убийств так много, что случалось всякое.

Все дело в том, что пистолет — это соблазн. Из его дула то и дело доносятся зазывающие шепоты. И не важно, что причин для убийства нет, ствол все время попрошайничает и просит спустить курок. Кто из нас не смотрел на холодный блеск стали ножа для колки льда… Кто не был зачарован его прохладным спокойствием… Нож создан для того, чтобы резать плоть, а уже потом — все остальное. Потом уже тортики или текстиль. Если у тебя за поясом торчит ствол, где вероятность что он не выстрелит? Хотя бы в твои собственные яйца. Это лишь вопрос свободы, хотя о какой свободе вообще идет речь? Многие себе ни каких вопросов не ставят, а просто жмут на курок. Пиф-паф! Вот стрельба и стоит повсюду, от Южного Техаса до Северной Дакоты.

Мой начальник, а по совместительству мой дядя, — Майкл. Прожил в Лос-Анджелесе больше тридцати лет. Он перебрался сюда из Куинс, что в Нью-Йорке, еще до моего рождения, за несколько лет до того, как моя мамаша Нора (урожденная Беннетт), родом из городка Боулинг Грин — его сестра, сошлась с одним чудиком ирландцем, моим папашей Дойлом, и залетела. Так на свет появился я, Бадди Дэйруин. Уже двадцать семь лет я живу на белом свете, но я вам зуб даю, что если бы у меня под дулом пистолета выпытывали подробности всей моей жизни, едва бы набралась дюжина дней, о которых я мог вспомнить. Все дело в том, что я не помещаюсь в сутки; бывает встанешь, почистишь зубы и выпьешь чашку кофе, смотришь на часы — полдень. Настоящее проклятье. И если учесть, что я здоров как бык и у врача-то бывал всего дважды, и то по пустякам, можно сказать, что ускоренный ход времени — это единственная моя болезнь, приобретшая хроническую форму. Но жаловаться я не стану, ведь в жизни есть вещи и похуже.

Несколько лет назад моего дядю стали с ног до головы покрывать красные пятна, которые зудели и не давали ему покоя. Я не помню, как называется эта дрянь: какой-то дерматит или что-то вроде этого. Из-за нее Майкл становился похож на черта, все время красный, ужасно вспыльчивый; в ушах и за ними — белые сухие струпья, словно засохшая мыльная пена; он все сидит да скребет свои ноги, царапая брюки, а ногти издают довольно гадкий звук, будто древоточец жук подтачивает ножку стула. Лицо Майкла все пунцовое от выпивки и вообще… Я испытывал к нему одновременно и сострадание и брезгливое чувство.

Дела в последние годы идут ни шатко ни валко… Да что душой кривить, мы с Майклом едва сводим концы с концами. Я не лезу в денежные дела Майкла, знаю только, что они из рук вон плохи. Дядя открыл частное сыскное агенство еще в конце 80-х. На частных детективов всем было плевать уже лет двадцать как — всем кроме Майкла, ведь во всяком деле есть идеалисты. Когда дядя открывал его, он наверняка воображал себя кем-то вроде Сэма Спэйда или Марка МакФерсона, не представляя того, что он четверть века будет искать убежавших от жены к любовнице, кроликов или ворованных собак. Бедный старый Майкл. Когда я решил во что бы то ни стало уехать из Нью-Йорка, я первым делом позвонил дяде. Меня на это надоумила моя мамаша, глядя на то, как мы с отцом собачимся. Изо дня в день. Мамашу это стильно угнетало, потому что она любила нас обоих. Она дала мне телефон дяди. Долго старика уговаривать не пришлось. Характера он конечно был скверного, еще до своих проблем с кожей, но всё же было в нем что-то и хорошее. Он долго слушал мои бредни на том конце провода, а затем возьми да и скажи: «Валяй, Бадди. Можешь приезжать, найдется тебе местечко».

Настоящее дело с тех пор как я здесь поселился у нас было всего однажды, и то все закончилось как анекдот. Это был частный заказ одного человека из мэрии. Под старость воображение его не на шутку разыгралось. Ему казалось, что жена, молоденькая пигалица лет тридцати, крутит за его спиной роман с его помощником. Ему даже мерещилось, будто они хотят его отравить. Стеклом… Или что-то вроде этого. Поехал старик, одним словом, свихнулся. Нам с Майклом удалось здорово поживиться за его счет. Конечно, на месте мы не сидели. Пришлось последить за заговорщиками недельку-другую. А закончилось все тем, что я застукал его помощника в койке со здоровенным бородатым барменом из «Ла-скала». Малыш оказался педиком, другом этой пигалицы. Оказалось, что они только и делали, что днями бегали по магазинам в Беверли-Хиллз, на «тропе стиля». «Эрмес», «Гуччи», «Том Форд». Кутили как следует на папашины деньги. Если бы они узнали, в чем их подозревают, наверняка долго смеялись, животы бы надорвали. Впрочем, Майкл сам здорово повеселился; такого финала никто не ожидал. Но мы получили свой гонорар, как и положено. И на этом история завершилась. Потом была долгая череда историй с ворованными собаками, потому что их крадут куда чаще, чем кого-либо. Маленькие кудрявые Мальтипу, вечно прыгающие Шиба-ину. У меня от этих собак чуть крыша не поехала. Стоны, слезы, истерики. «Верните мне мою Джессику! Найдите этих мерзавцев! Можете их даже убить! Сжечь их живьем! Бедная малышка Джесс»! Вообщем, прохладная история. Все вдруг стали чертовски чувствительными. О чем бы ни зашла речь. Сантименты мозг жрут, как черви. Лучше быть поосторожнее с этим дерьмом.

Потом и собак воровать перестали, уже полгода как мы сидим без дела в нашей конторе. Небольшой офис с отдельным входом, в самом сердце Сенчури Сити. Городок очень маленький, всего десять на пятнадцать кварталов, но тем не менее может позволить себе фешенебельный деловой центр. Дело в том, что здесь по-прежнему базируется «20 Век Фокс». Именно эта компания сняла «Аватар». Этот проект до сих пор является самым успешным и дорогим, хотя и прошло не так мало времени. Я сказал проект, потому что эту дрянь фильмом назвать у меня язык не поворачивается.

Но были и проблемы, связанные с этим роскошным местечком — это парковки. Порой приедешь в Сенчури утром и полчаса ищешь, куда бы воткнуть машину. И еще музыканты, с утра до ночи терзающие саксофон где-то в двух-трех стенках от нас. Какого черта для своих репетиций им понадобилась комната в самом центре Сенчури? Боюсь, даже сам Зигмунд Фрейд не нашел бы на это ответа. «Уныние под звуки джаза». Так все это можно было бы назвать. Да, пожалуй, именно так.

У Майкла очень много знакомых, гораздо больше, чем денег. Благодаря им ему и удалось выбить здесь место за небольшую плату. Приходим мы сюда каждое утро, как и положено. День за днем между нами нарастает напряжение, а по кабинету словно раскинуты оголенные электрические провода. Майкл все чаще поглядывает на меня искоса, словно хочет сказать что-то и не говорит. Каждый божий день мы приходим в нашу конуру и сидим в ней до вечера. Ни врагов, ни друзей, ни знакомых. Но сегодня с дядей словно что-то произошло, — он все утро на взводе, елозит задницей в своем стареньком кресле; иногда от приступов зуда его подбрасывает. Но тут дело обстояло иначе.

Вечером, во вторник 19 февраля, когда все офисные клерки Сенчури Сити уже разъехались по домам, и на проспекте, который при желании можно было увидеть из нашего окна, практически не было машин, а окутавшую наш офис тишину разряжали только редкие гудки, сирена или рокот полицейского вертолета, Майкл вдруг прервал обычное для себя молчание.

— Мне звонила одна моя знакомая из Силвер Лейк. Слышал что-нибудь про отель «Сесиль»? — Майкл посмотрел за окно на идущий дождь.

— Нет, не уверен, — ответил я.

— Отель «Сесиль» — это чертова кроличья нора, мальчик, черное лоно города, из которого на свет вылазят настоящие исчадия ада. Когда я был примерно твоего возраста, в городе орудовал Ричард Рамирес, серийный маньяк, которого копы прозвали Найтсталкер; лучше бы они этого не делали, не подстегивали его. Все маньяки, убийцы, насильники просто тащатся от известности. Им от этого крышу сносит. Найтсталкер! Подумать только. Он насиловал детей и забивал до смерти стариков, шестилетних девочек, старух, не жалел никого. Рамирес был прирожденным головорезом. Богатые, бедные, — этому парню было без разницы. В мозгах у него что-то заклинило, и он превратился в бешеную собаку. Рисовал пентаграммы на трупах женщин, губной помадой прямо на их бедрах, твою-то мать. Настоящий цербер. Клянусь сынок, в 85-м, в Лос-Анджелесе, по ночам никто не смыкал глаз. Так вот, Рамирес жил в этом отеле и в нем же укокошил двоих. Но это далеко не все, мальчик. Джек Унтервегер, по прозвищу «Венский душитель». Знаешь как его еще называли? «Джек-поэт»! Охренеть можно. До чего люди любят все опошлять. Черт их всех дери! «Джек-поэт»! Драный кусок дерьма! Убийца и маньяк! Поэт — это Блейк, или Йейтс. Никак не эта сволочь, Унтервегер. Одним словом, всех их, маньяков и педофилов, самоубийц, неудачников и лунатиков, притягивает это место, этот чертов отель.

— И что сказала эта женщина? — Признаюсь, от рассказа старика мне стало немного не по себе.

— Не важно. У нас, кажется, есть работенка, пацан. Несколько дней назад, во вторник, в этом отеле нашли труп девчонки, Элизы Лам. Ее тело находилось в стоящем на крыше резервуаре с водой. Девочке недавно исполнился двадцать один год, практически подросток. Одному богу известно, как ее угораздило поселиться в этом жутком отеле.

— Так что, — спросил я откинувшись на своем стуле, — выходит, мы снова востребованы?

Майкл взглянул на меня так, словно я казался ему непроходимым идиотом.

— В стенах гостиницы произошло множество других ужасных смертей, в том числе изнасилование и убийство телефонистки в 1964, по меньшей мере три суицида. Все самоубийцы прыгали с высоты, а один из них приземлился на прохожего, тем самым убив и его.

— Ничего себе, отельчик.

— Я позвонил своему приятелю из полиции; ты наверняка видел этого парня, он носит такие дурацкие тонкие усы, как у Билли Бланко. Сержант Симон Гутьеррес. Дело в том, сказал он мне, резервуар с водой, как будто, был закрыт изнутри. И дело скорее всего спишут на суицид.

Я смотрел на фотографию погибшей девушки, высветившуюся на экране моего ноутбука. Миловидная черноволосая китаянка, с тонкими, едва заметными бровями, высоким любом, широкой улыбкой и очками в черной оправе. Внешность очень приятная и располагающая. Приглядевшись, я заметил какую-то странность в ее улыбке, словно в ней чего-то не хватало, чего-то очень важного.

Все, что мне удалось узнать, — это то, что Лам была канадкой. Предыдущие три года она училась в Университете Британской Колумбии в Ванкувере, но из-за депрессии пропустила большую часть занятий. Поездка в Калифорнию должна была отвлечь её, она давно запланировала её и называла «своим ураганным приключением». Родителям Элизы, иммигрантам из Гонконга, эта затея была не по душе, но дочь настаивала на том, чтобы поехать в одиночку. Она передвигалась на поездах и автобусах и каждый день выкладывала фотографии своего путешествия на странице в Фейсбук. В Сан-Диего она посетила зоопарк и джаз-бар, где потеряла «Блекберри», который одолжила у подруги. В Лос-Анджелесе она пошла на съёмки телешоу Конана О’Брайена, а после отправилась на прогулку по городу.

Майкл стоял у окна и курил сигарету, дым от которой клубился, зависая в воздухе. Погода была пасмурной, тусклый дневной свет тонкими бритвами разрезал жалюзи на окнах и ложился на дощатый пол длинными бледными полосками. Пахло табаком. Я смотрел в глаза Майкла и видел, как из их уголков, прямо к зрачкам наползает желтая пелена. Отвратительная, словно скользкая гусеница. Это были глаза пьяницы. Глаза моего дяди. Единственного близкого мне человека. Во всем многообразном великолепии города, от залитого солнцем океана до гор Сан Фернандо, я был нужен только здесь, в этом пропахшем старостью, табаком и потом кабинете. С пепельницами, набитыми окурками, лязгающими настенными часами и дурацкими изображениями ружей над его столом. Выходит, это и есть мое место, в этом пестром мире, где я хоть к чему-то близок.

— Ты все в облаках летаешь, Бадди? Ты понял то, что я тебе сказал? — Майкл докурил свою сигарету и без лишних церемоний вышвырнул непогашенный окурок из окна прямиком на тротуар, громко лязгнул окном.

— Да нет же, Майкл. Я все понял. Просто это все немного странно, и я…

— Поедешь в этот отель, «Сесиль», скажешь, что от Симона Гутьерреса, воспользуешься неразберихой. Проникнешь внутрь и сам все осмотришь. Ты должен попасть на крышу; баки уже наверняка осушили, посмотри крепления и все там изучи. Могла ли и вправду девчонка сама себя закрыть изнутри. Посмотри крепления снаружи. Одним словом, работай, мальчик. Зайди в соседние лавки, мелкие магазинчики. Поговори с продавцами, они всегда все запоминают. Может, ее кто-то видел, может, она покупала что-то. Ты все понял?

Я кивнул.

— Да, Майкл, все ясно. Я все разузнаю, можешь не переживать. — Препираться с дядей было бессмысленно, когда он говорил таким тоном, как сейчас — спокойным, размеренным, чеканя каждое слово.

— А то как же. Я уж весь издергался. Дуй давай, мне тоже бежать надо, не буду же я здесь штаны просиживать.

Я встал и снял со стула свою штормовку, еще раз взглянул на дядю. На его лице застыло нетерпение. Когда я положил ладонь на дверную ручку, в миге до того как на нее надавил, я услышал знакомый звук, — так свинчивается алюминиевая пробка со стеклянной бутылки.

Глава вторая. Погребенная под водой

В середине февраля начались дожди. Обильные и избыточные, как и все в Калифорнии.

Я взял машину Майкла, припаркованную возле офиса. Он давненько на ней не ездит, по понятным причинам. Хорошо хоть не жмется и дает мне ключи. Не представляю, как бы я шел под таким ливнем.

«Альфа Ромео 166», серебристый металлик, не самый незаметный автомобиль, даже для Лос-Анджелеса. Все же у старика есть чувство стиля. Автомобиль не дорогой, но сделан со вкусом, перфорированная бежевая кожа, удобные спортивные сиденья и деревянный руль. Ума не приложу, как Майкла угораздило купить эту машину, но я к ней прикипел сразу же, — она похожа на женщину.

Отель «Сесиль» находится в сердце города. Это Даунтаун. На всех путеводных картах слово «Лос-Анджелес» написано поверх именно этого района. Офисных зданий здесь настолько много и они натыканы так близко друг к другу, что некоторые подземные паркинги находятся прямиком под кладбищами. Задержался на работе, садишься в свое авто и понимаешь, что там, над тобой, лежат покойники. А если даже покойники лежат выше тебя, то где же тогда ты? Зная это, не трудно поверить, что в центре города находится такое зловещее место, как этот отель. Я с трудом припарковал машину напротив входа, на большой парковке, сплошь заставленной автомобилями; втиснул ее между новенькой черной «Акурой» и «Доджем», не мытым уже очень давно. В «Додже» кто-то сидел; за залитым дождем тонированным стеклом я заметил уголек сигареты. Я открыл дверцу и вышел под дождь, затем прошелся вокруг отеля.

Сам он состоял из трех узких зданий, соединенных перемычками; у каждого из зданий была своя пожарная лестница. Скорее всего, девочка попала наверх именно по ней. Здания отеля расположены так близко друг к другу, что если окна твоего номера выходят на внутреннюю сторону и ты не задернешь штору, маньяк, живущий напротив, сможет рассмотреть даже цвет твоих глаз. Может, когда-то «Сесиль» и был хорошим отелем, но сейчас все вокруг свидетельствовало о безусловном упадке. Обветшалая гостиница, окруженная лавчонками торговцев. На самом верху выгоревшая на солнце надпись: «Отель Сесиль. Дешево. Ежедневно. Еженедельно. 700 комнат». Я шел, задрав голову вверх и вдруг споткнулся. Лучше бы я под ноги глядел! В спешке я со всего маху врезал в бордюр большим пальцем ноги. Нога отозвалась болью до самого колена. Какого черта меня вообще занесло на задворки?

Я здорово промок, пока шатался вокруг отеля, и когда вошел внутрь, с меня буквально ручьем лилась вода. На первый взгляд вестибюль отеля выглядел роскошно. С трёхметрового потолка над полированным мраморным полом свисают люстры в стиле арт-деко, а медные декоративные элементы и фальшивые античные скульптуры украшают стены. Я прошел вглубь к стойке ресепшена.

Я думал, что мне там станет жутко, учитывая все извращённые истории, связанные с гостиницей. Но даже несмотря на проливной дождь за стенами отеля, атмосфера в фойе больше напоминала о бельгийских туристах, чем о серийных убийцах. Он просто немного обветшал. В нём полно людей, похожих на Элизу, молодых, активных, недавно прибывших из разных мест.

— Чем могу помочь, мистер?

Администраторша была недурна собой, на вид филиппинка или что-то вроде того. Признаться, я совсем позабыл про полицейского, я даже не помнил его имени, Гутьеррес… Я начал импровизировать. Это я всегда умел. Филиппинка стояла прямо за стойкой ресепшена и премило мне улыбалась. Хорошенькая молодая девушка, хотя мне показалось что в ее вымученной улыбке застыл испуг; видимо, здесь всех здорово лихорадило.

— Департамент общественного здравоохранения. Я приехал чуть раньше своих ребят, мисс. Необходимо провести экспертизу воды. Мы хотим узнать, не представляла ли она угрозы для тех, кто ее принимал. Скажите, как мне попасть на крышу?

Она оторвала от меня свой вежливый и внимательный взгляд и позвонила по телефону. Спустя несколько минут к нам подошел парнишка, возраста чуть старше моего. На нем был идеально подогнанный костюм темно-синего цвета с отстегнутой нижней пуговицей, белая без галстука рубашка и блестящие коричневые туфли. У него были черные густые волосы, постриженные на современный манер, с коротким затылком и удлиненные в челке и на макушке. Высокий и довольно стройный, по телосложению он скорее напоминал легкоатлета.

Модник, решил я, глядя на то, как аккуратно, вылезая из рукава пиджака ровно на полдюйма, белеет манжета его рубашки.

— Этот человек…, — девушка слегка замялась.

— Тейлор! — резко вставил я.

Филиппинка бегло глянула на меня и улыбнулась.

— Он хочет, чтобы ты проводил его на крышу; он из департамента здравоохранения.

Мы потрепались еще несколько минут и пошли к лифту. Спортсмен молчал. А я смотрел, как дно лифта становится мокрым от стекающей с меня влаги. Внутри лифт был серебряным, хотя по какой-то причине я представлял его себе золотым, а цифры на кнопках почти стёрлись.

— Как вы думаете, девочка попала на крышу на лифте?

Он вдруг взглянул на меня так, будто понял, о чем я думаю, а я похолодел и в ледяном блеске его водянистых глаз вдруг почувствовал себя подростком.

— Не знаю, ключи есть только у сотрудников отеля, а двери выхода на крышу всегда заперты.

При ближайшем рассмотрении он оказался не таким уж и молодым. Ему было лет сорок, может чуть больше, хотя на ресепшене, из-за слегка испытующего взгляда и этой мальчишеской ухмылки, я принял его за своего ровесника.

Несмотря на свои 700 номеров, гостиница казалась необыкновенно пустой. На верхних этажах в «Сесиль» было особенно тихо. На четырнадцатом этаже в коридоре с бордовыми стенами и белым потолком через небольшие динамики раздавался громкий голос проповедника с религиозной радиостанции. Я замер, прислушиваясь к звукам, доносящемся из номеров постояльцев, пытаясь услышать хоть что-нибудь, шум пылесоса или телевизора, но слышен было только голос проповедника.

Мы поднялись по лестнице между 14 и 15 этажами. В южной части этажа короткая лестница вела к двери на крышу, на которой теперь написано, что она заперта и находится под сигнализацией. Знак предупреждал, что ведётся видеонаблюдение, что «нарушителей арестуют», что здесь есть «риск получить серьёзную травму или умереть».

Выйдя на крышу, мы прошли к резервуарам. Четыре огромных цистерны. Их осушили сразу после того, как нашли труп. Я залез на одну из них, едва не поскользнувшись. На каждой из цистерн была квадратная крышка с металическим засовом. Открывалась она нелегко, но при желании мы могли бы ее открыть. И хоть убей, я не мог поверить, что кто-то в здравом уме может запрыгнуть в такую цистерну и заживо себя в ней похоронить. У меня от этого мурашки по коже. Необходимо было во всем разобраться. На одной из цистерн, — той, в которой нашли труп, был вырезан квадрат. Через него извлекли тело. Я спустился и подошел к парапету, посмотрел на проезжую часть. В здании четырнадцать этажей, лететь вниз чуть больше секунды. Вздумай девочка свести с собой счеты, почему не прыгнуть с крыши? Зачем залазить в эту жуткую бочку?

В фойе отеля я заметил дверь с загадочной металической табличкой. «Агенство Невидимый свет». Что-то меня привлекло в этой надписи и я решил подойти к двери и попытаться ее открыть, но она была заперта. Что думают о смерти девочки в агенстве невидимого света?…

Вокруг отеля была целая сотня лавок. Парикмахерские и мелкие закусочные, продавцы бижутерии. Но в основном, конечно, одежда. Район со скидками. Лавки с выставленными на улицу манекенами. «Фабрика — Золотой город», десятки одетых в легинсы ног. «Итальянский текстиль», безголовые манекены в дешевых костюм. Искать здесь того, кто мог видеть Элизу, было все равно, что искать иголку в стоге сена. Но я все же решил попробовать. И, как оказалось, не зря.

Я недоумевал, как молодая девчонка могла остановится в таком месте; она не могла не заметить старые ларьки, привязанные к фонарным столбам навесы из брезента и бездомных, завалившихся спать на картонные подстилки. Этот участок города, славящийся своей злачностью, стал домом для опустившихся наркоманов и обездоленных горожан. В полиции этот район называют «зоной локализации» бездомных, а на картах он помечен как городские трущобы, сердцем которых является Мэйн-стрит.

Район то и дело прочесывали полицейские, которые записывали номера припаркованных автомобилей. Медленно, словно улитки, они кочевали по соседним улицам. К тому же местные жители уже были в курсе событий, оповещены через радио и интернет.

— Бог обитает в крови, — говорит мне местная черная сплетница. Она указывает мне на пластиковое распятие и спрашивает: «Поможет ли оно защититься от дьявола»?

Мы стоим у автобусной остановки, и она громко отхаркивает на асфальт, держа в руке пивную банку. Фонари выстроились вдоль тротуаров, образуя авансцену, и креза бродит по нему словно актриса на репетиции.

— Ты мою собачью латынь не понимаешь, да, Чарли? — спрашивает она меня. — И я понимаю, что нет надобности поправлять ее. — Да, да… не понимаешь, но все ровно слушаешь, слушаешь, потому что тебе интересно, у тебя в голове что-то торкает и ты знаешь, что это может оказаться правдой, что ее забрал дьявол.

Болтунья пьет из банки, оттопырив мизинец, а выпив, облизывает свои толстые губы и смотрит на меня глазами, в которых блестит безумие.

— Как же, дьявол; шла бы ты от сюда, хабалка, — начинаю дразнить ее я.

— Я тут подумала. Мы с вами не подходим друг другу. По гороскопу, — говорит она и начинает пятиться. Уходя, она шепчет что-то себе под нос и размахивает руками.

Дальше больше. На углу 7-й и Юг-Мейн мне попался старичок в кожаных штанах и красной бандане. У него на плече красовалась громадная магнитола. Он утверждал, что убитая девушка была жертвой Господа из-за того, что в Лос-Анджелесе на президентских выборах 2008 года жители голосовали за черного президента. А у закусочной на 8-й улице,

один из бродяг стрельнул у меня четвертак и разразился долгой тирадой о том, что сейчас здесь слишком много китайцев и о том, что не стоит тревожить девчонку, которая давно уже в стране чудес.

— Зачем ты нас трогаешь? Люди не хотят нас видеть. Будешь шляться здесь, сам не заметишь, как окажешься таким же нищим. Не веришь? Тогда послушай. Мы сгорим в аду! Ясно тебе? Слышишь? Пожарная машина приближается!

— Волосы — это трава, — слышу я его голос. Он говорит так, словно произносит заклинание, практически шепотом. — Трава, которая растёт из людей. И Земля курит наши волосы. Ты не знал? Особые сорта, конечно. В основном, блондинов.

Сумасшедшим нужно говорить, и они говорят не задумываясь, так же непринужденно, как дышат воздухом, а я лишь пытаюсь уловить хоть что-то в океане случайных слов. Запах безумия растекается во все стороны, прямо из сердца города и, накрепко впитываясь в атмосферу, в людей, в мысли, кажется естественным и изначальным запахом свободы.

— Как, ты говоришь, она выглядела? Девчонка. Очкастая китаянка? — спрашивает меня пьяница с пунцовым лицом. — Ну, тогда, может, спросишь о ней в газетном киоске?

Разумные отрицательные ответы были настолько же скучны, насколько неразумные — изобретательны, и я начинал чувствовать себя чужаком, забредшим на вечеринку с участием двинутых клоунов. Закончив к половине второго, я поплелся к машине, подумывая о том, что не мешало бы перекусить. Но неподалеку от парковки я увидел книжную лавку «Последняя книга», находящуюся прямо напротив отеля, и вспомнил резонные слова пьяницы.

Внутри — стенд с книжками, остатки старых тиражей. Такие книжки невозможно продать по отпускной цене. Поэтому цена — доллар. В городе, дышащем миллионами, цена в один доллар — это особый статус. Черная метка. Что можно найти в книге за доллар, кроме разочарования и уныния? Я не знаю… Элиза купила три.

Я заметил свой профиль в отражении витрин. Черно-белое изображение дрожало в слабых солнечных бликах. Надеюсь, на самом деле я не так бледен. На прилавках свалены дешевые сувениры, колоды карт, путеводители, брелоки.

Я подошел к продавщице, женщине средних лет, с уставшими глазами и сухими, потерявшими цвет, волосами, больше напоминавшими мне солому. Лицо почти детское, невыразительное, маленький рот и редкие зубы. Женщиной она оказалась любезной и общительной.

— Да сюда уже приходили двое полицейских, расспрашивали о ней. Я помню эту девочку. Она была здесь 31-го января и… знаете… кажется, вела себя слегка странно. Говоря это, она сортировала открытки и раскладывала их в небольшие картонные коробки.

— Странно? Что именно показалось вам странным?

Продавщица задумалась и начала скрести ногтем указательного пальца тарелку для мелочи, соскребая с нее сухие остатки налипшей жвачки.

— Она была как будто на взводе. Кричала: «Книги за доллар, надо брать». Что-то в этом духе. Махала руками, смеялась.

— Она была одна?

— Да, думаю что одна. По крайней мере, если с ней и был кто-то, то он к ней не приближался.

Я взял одну открытку. Это оказалась поминальная открытка с изображением скорбящей Марии Магдалены. Снизу была надпись: «Небеса примут усопших рабов божьих».

— А вы не можете вспомнить, много у нее было наличных при себе?

Я вернул ей открытку.

— Не знаю, думаю в районе сотни, — ответила она.

— И что же, купила что-нибудь?

— Да, три книги за доллар.

Выйдя из книжной лавки, я купил кофе и газету «Ла Таймс», затем вернулся в машину. Огляделся по сторонам. Ни одной, ни второй машины, стоявших рядом, уже не было. Я забыл взять сахар и вспомнил, что Майкл всегда оставляет лишние сахарные стики в бардачке. Я залез туда, разгребая хлам рукой; тут можно было найти все что угодно, начиная от потрепанного путеводителя Братьев Томсон, кучи музыкальных дисков, лежащих без коробок, которые положил сюда я, до жвачек и сигарет, сломанных карандашей; нашлась в нем и пара пакетиков с сахаром. Я не спеша выпил кофе и когда его оставалось примерно с треть, завел мотор.

Дождь лил не переставая. «Ну что же, для начала неплохо», — подумал я и решил вернуться в офис, немного покопаться в интернете. Через квартал я притормозил у светофора с загоревшимся перед моим носом красным и прочитал заголовок «Таймс» с фотографией резервуаров на крыше отеля.

«ТАИНСТВЕННАЯ ГИБЕЛЬ ТУРИСТКИ НА КРЫШЕ ОТЕЛЯ «СЕСИЛЬ».

Пока я ехал в Сенчури по залитым дождем улицам, в голове моей в такт щеткам стеклоочистителей стучали слова: «Самоубийство красивой молодой женщины», «маньяк-убийца», «отель Сесиль», «Элиза Лам». Когда я вернулся, контора была закрыта. Видимо, Майкл уехал. Я сел за стол и включил компьютер.

Из интернета я узнал, что следствие начали вести через несколько дней после того, как девчонка пропала. Четвертого февраля. Следствие инициировали родители Элизы. Оказывается, она ежедневно с ними созванивалась. Последний раз она позвонила родителям 31-го января. На следующий день отец пытался связаться с ней, позвонил в отель, в отеле ему сказали, что его дочка сняла комнату до 1-го февраля. После того, как продления оплаты за номер не поступило, они решили очистить комнату. А вещи Элизы находятся на сохранении у сотрудников отеля.

Родители, как и сама Элиза, — граждане Канады, проживающие в Ванкувере. Не получив внятного ответа от сотрудников отеля, они обратились в ближайшее отделение Королевской Канадской конной полиции. Так и закрутилась полицейская центрифуга. Всадники передали дело в руки парней из отдела розыска пропавших без вести полиции Лос-Анджелеса.

Копы прочесывали отель с собаками, но девчонку так и не нашли. Несмотря на оперативную работу, розыски не увенчались успехом, и копы решили слить журналистам видеозапись с лифта отеля, в котором Лам ехала 31-го числа. Конечно, журналисты раздули из этого целую сенсацию. Шум стоял повсюду. В итоге запись подняла большой шум в сети. Она мгновенно разошлось по Интернету. В США и Китае видео просмотрели более трёх миллионов раз, и за первые 10 дней оно собрало 40 000 комментариев. А девчонку, по иронии судьбы, нашли случайно. В некоторых номерах отеля, в кранах слабо текла вода. Водопроводчики, работающие на крыше, начали проверять цистерны с водой и нашли труп девочки в одном из резервуаров.

Все дело в том, что как и в большинстве других высотных зданий, в «Сесиль» используется система с подачей воды самотёком; на крыше здания установлены четыре резервуара. Туда первым делом и отправился подсобный рабочий, которому поручили разобраться с причиной жалоб утром 19 февраля.

Элиза Лам планировала провести в «Сесиль» четыре ночи и освободить номер тридцать первого января, чтобы отправиться дальше к следующему пункту назначения в её путешествии по западному побережью. Ни размер, ни захудалость гостиницы «Сесиль», казалось, не беспокоили её.

Вот что она написала в своём «Тумблере»:

«Отель построили в 1928 году, отсюда и стиль ар-деко. Так что он был первоклассным, но, как и многие здания в Лос-Анджелесе, обветшал. Базу Лурману стоило снимать „Великого Гэтсби“ здесь».

В Лос-Анджелесе полно ловушек. Когда низкое зимнее солнце смягчает весь городской ландшафт, можно не придать значения тому, что пятьдесят четвёртый квартал Лос-Анджелеса является одним из самых неблагополучных мест во всём городе.

К концу дня вернулся Майкл, насквозь промокший и пьяный. Он снял свою куртку и швырнул ее на кресло. Достал из кармана платок, начал вытирать им лицо и сморкаться, почти одновременно.

— Ты ездил в отель, сынок?

— Да. Мне удалось попасть на крышу. Все там действительно очень странно, Майкл. Девчонка никак не могла попасть на крышу сама, только если она вздумала забраться туда по пожарной лестнице. Для того, чтобы открыть дверь, ей нужен был чип. Но попасть на крышу по пожарной лестнице можно было беспрепятственно. Никаких люков ни у одной из трех лестниц не было. Еще я порылся немного в интернете; кажется дело предано в отдел розыска пропавших без вести.

— Отдел расследования убийств. Я разговаривал с копами. Сейчас этим занимаются парни из убойного отдела. Они сработали на опережение. Все сейчас предполагают, что девчонку убили. И знаешь, кто ведет дело? Детектив Нейл и детектив Стейн. Это они раскрыли «дело Рэйчел», эти ребята — ветераны сыска.

— Зачем же тогда здесь мы?

Майкл нахмурился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Знаешь, Бадди. Маленькие собаки не должны стеснятся лаять только потому, что существуют большие собаки. Каждая собака должна лаять тем голосом, которым ее наградил Господь. И нам за это платят деньги. Так что…

— В этом отеле есть некое странное агенство «Невидимый свет». Я пытался зайти на их сайт в интернете, но там ничего нет, кроме названия и их логотипа.

— Попробую узнать через своих ребят. Вокруг этого дела сейчас слишком много шумихи, Бадди. Гражданка Канады, родом из Китая, убита в Лос-Анджелесе. Для журналюг это настоящий лакомый кусочек. Но нам нужно оставаться в тени, быть незаметными.

— Как думаешь, Майкл, ее действительно убили?

Майкл задумался, засунул ладонь в ворот рубашки и расслабил стягивающий горло галстук.

— Надо, конечно, ждать результатов вскрытия… Но люди из убойного отдела рассказали мне о найденных вещах Элизы. Шорты, майка, трусики, жакет, сандалии, ключи и карточка отеля. На всех фотографиях она в очках с довольно большой диоптрией. Но в баке их не нашли.

— Она могла их выкинуть.

— Зачем?

— Мне кажется, так проще покончить с собой, проще сигануть в этот чертов бак с водой, если ты ничего не видишь. Она просто могла их скинуть с крыши.

— Может и так, Бадди, может и так. Но мне не верится, что девчонка сама туда залезла. Что-то здесь не сходится. Я думаю что они могли послужить чем-то вроде трофея, который убийца прихватил с собой.

— Я тоже не верю в самоубийство, Майкл. Стоя на крыше, я понял, что спрыгнуть с нее было бы гораздо легче, чем очутиться в резервуаре.

Рука Майкла непроизвольно поползла к внутреннему карману пиджака, но он опомнился и тут же себя одернул. Кинул косой взгляд, чтобы увидеть, заметил ли это я, и понял, что заметил. Где-то за стенкой играл саксофон, тянул длинную минорную ноту. Я встал и потянулся, вдруг ощутив сильный голод.

— Иди домой, Бадди. Отдохни. Завтра продолжим. Я хочу побыть один, слишком много всего произошло за день, мне нужно подумать.