Бесплатный фрагмент - Семья обетованная

Оглавление

Конец

Никто не хочет умирать. Особенно умирать в одиночестве. Разбросанные по разным местам как незнакомцы, мы волею хладнокровной судьбы оказались вместе и стали настоящей семьей, доживающей конец света.

Еще неделю назад мы проживали свои рутинные будни и выходные, проживали свои проблемы, бытовые, житейские, реальные или надуманные, но обычные. И все в мгновение ока изменилось. Природа взбунтовалась. Зря человечество считало, что может ее контролировать. Свободная воля природы неподвластна простому человеку.

Считается, что все началось с мощного землетрясения, прошедшего по планете смертоносной волной. Но мне кажется, что почва подготавливалась за несколько месяцев до этого: была страшная жара, из-за которой изнывали люди, животные, растения. Все иссыхало и приходило к медленному упадку. Адское лето не пролило и дождинки к середине сентября, а листья пожелтели и опадали уже в июне. Вода испарялась на глазах, говорили, что и источники начали пересыхать. Конечно, про конец говорили многие, но никто не мог знать, что он когда-нибудь наступит. Особенно внезапно. Поэтому подготовиться не успел никто.

До Санкт-Петербурга дошли не самые большие толчки, но достаточные, чтобы обрушить здания, в особенности новостройки, перебить многие линии электропередач, инфраструктуру, разрушить маленькие мосты через высохшие речушки и вызвать полный коллапс социальных и общественно важных организаций. Скорая помощь и спасатели не успевали приехать во многие места, где были пострадавшие, потому что раненные или умирающие были везде, в том числе и среди сотрудников этих служб. Хаос настиг всех нас молниеносно — не спасло и первичное оцепенение, ведь ему на смену пришла паника, которая погубила даже больше людей, чем стихия.

Новости, доходящие до нас, только запугивали: ужасное цунами набросилось сначала на Канаду, затем на США и Южную Америку. Повсюду разрушения, человеческих жертв не счесть, а стихия продолжает свое кровавое шествие. Оставалось только ждать своей очереди. Телевизор и Интернет полностью выключились к вечеру 3 дня, но все еще работало радио, хоть и с перебоями. Теперь уже шипящий голос, подверженный тревоге, из темноты уцелевших квартир вещал о том, что нас накроет гневом богов.

Два первых дня работали магазины. Было много покупателей, никто долго не раздумывал, что покупать: собирали необходимое, гречу, макароны, консервы, в особенности воду, потому что с водоснабжением домов начались проблемы. Полки пустели за считанные часы, но еще восполнялись со складов. Когда все закончилось там, начались драки и потасовки за каждый кусок хлеба. С каждым днем все вокруг становилось свирепым: из боязливых сусликов, оглядывающихся на любой шорох, люди превращались в стаи агрессивных хищников, нападающих на беззащитных газелей; потрескавшиеся фундаменты лопались и рушили многоэтажки, обломки разлетались вокруг, давя прохожих; радио только подливало масло в огонь беснующейся толпы, придумывая небылицы про то, кто виноват. К этому времени затопило Африку, на Индию и восток напали тайфуны и ураганы.

Погода не хотела давать нам продохнуть — жара только усиливалась, солнце светило неистово. Спасения не стоило искать: ни в тени, ни в комнате без электричества, ни в подвалах. Только на 6 день на небе показались облака. Поначалу они были обманчиво приятные, белые и пушистые, как вата. Однако за ними, потянулись фиолетовые, набухающие тучи, подгоняемые суровым ветром. С неба сыпались смертоносные стрелы: вместо очищающего дождя нас поразило кремниевыми осадками — когтями стихии. Только ночью они растворялись, словно по волшебству или чьему-то умыслу, открывая звездам вид на тех, кто терял свой дом. Во время такого затишья становилось. Но я чувствовала, что скоро придется распрощаться с самоконтролем, как пришлось сказать «прощай» надежде. На ее месте как лишай выросло скупое принятие неизбежного. А ночное небо по старой привычке пролетало безмятежно над нами, будто мир не был объят последним пламенем.

Мы не искали спасения. Мы хотели только дожить оставшееся нам время. Мы — это Софья, Боря, Диана, Лейла, Коля, Вадим, Эля. Последовательность исполнения последних желаний смотреть в обратном порядке. Маленькая группка на краю света. Мне нравится звать нас семьей, но чтобы полностью соответствовать этому званию, нужно добавить еще одно важное имя, обладатель которого свалился на нас из космоса.

Нежданная встреча

7 день. Утро началось очень громко и резко: поднялся шквальный ветер, он задувал в пробитые окна, свистел в осколках, оставшихся в деревянных рамах, и сильно морозил нас, отвыкших от температур хоть немного ниже 30. Небо еще не затянуло тучами, значит можно насладиться невинными красками пробуждающегося солнца, пока доброго и ласкового. Однако я понимала, что ветер не сулит хорошей погоды. Не хотелось повторения вчерашнего дня, а поэтому нужно было торопиться.

Я и мой брат Боря вышли из укрытия, оставив детей на Диану, которая с неприязнью поморщилась, сказав, что не любит следить за детьми, а только за собой. И я знала, что нянька она никудышная, да и за ней приглядывать нужно было не меньше, чем за детсадовцами, но только мы с Борей могли постоять за себя, если вдруг банды мародеров захотят что-то у нас отнять: военная подготовка брата и мои уроки самообороны делали нас не самыми приятными противниками.

Любая дорога становилась полосой препятствий: тот тут, то там на асфальте лежали рухнувшие балконы, рассыпавшиеся на мелкие камни, где-то были целые каменные глыбы, выпавшие стены домов, по сторонам проспекта брошенные машины горели, вокруг них ровным слоем лежали осколки стекла. Вдобавок по району рыскали агрессивно настроенные любители беспорядков, во-первых, в поисках еды, во-вторых желая утолить жажду разрушений, проснувшуюся под самый конец человечества. Что за удовольствие влекло их к этому — неизвестно, но на фоне общей странно молчаливой агонии слышался их безумный смех, маты и подначивания друг друга.

В такой обстановке по Витебскому проспекту короткими перебежками мы направлялись в маленький киоск рядом с магазином «Магнит». Там продавали игрушки и Эля, самая младшая из нас, попросила особенную куклу. Ее мама много раз показывала малышке эту вроде обычную, но столь важную вещь, приговаривая, что скоро ее купит, но этого так и не случилось. Теперь наша задача была во чтобы то ни стало добыть ее, ведь Эля хотела заполучить куклу больше всего на свете. Как в фильме «Спасти рядового Района», наш дуэт выдвинулся вперед, вооружившись чем придется для самозащиты.

— Эх, сейчас бы пистолетом разжиться, — посетовал Боря, выглядывая из укрытия, чтобы проверить обстановку.

— Ага, и что бы ты сделал тогда? — ответила я громким шепотом. Меня злило, когда он так беспечно вспоминал про армейские времена и всерьез думал об оружии.

— Стрелял по ногам, — без колебаний ответил брат. На мой немой упрек он лишь пожал плечами и лукаво улыбнулся. Конечно, он не стал бы никого убивать. Не такой он человек. И смертей хватало.

Некоторые участки пути приходилось ползти по асфальту или закатываться под стоящие машины, чтобы не попасться на глаза сумасшедшей толпе. Колени на брюках постепенно стирались. Пыль забивала ноздри, хотелось чихать. Выбивающиеся из хвоста волосы норовили залезть то в глаза, то в рот, поэтому приходилось постоянно их поправлять, отчего черные локоны становились сальными и грязными.

Я спряталась за внушительным куском бетонной стены. Прислонилась к его холоду. Внезапно послышался рев мотора подъезжающей машины. Ее колеса отчаянно скрипели. Я мне показалось, что неуправляемое авто движется прямо на мое укрытие. От испуга я перекувырнулась вбок, чтобы скрыться за другим углом городской скалы. Майка со стороны левого бока неприятно прилипла к телу — я неосторожно прокатилась по луже крови. Должно быть, при падении мое временное укрытие забрало кого-то на тот свет.

Мы добрались до нужного места почти без происшествий. Только один раз женщина, выбегая из магазина, чуть не сбила моего коренастого брата с ног. Она нечаянно выронила добытый кровью и потом скудный провиант. Мгновенно собрав продукты трясущимися руками, она побежала домой, оглядываясь всю дорогу — оставалась опасность того, что банда, захватившая склад, увидела ее отчаянный шаг.

Дверь была закрыта, но стекло выбито, поэтому мы беспрепятственно вошли внутрь.

— Пронеслась как пуля, — восхитился Боря. — Еще бы чуть-чуть и попала прямо в бочину.

— Она тебя, кажется, не заметила.

— Пуля — дура, получается, — засмеялся брат.

— Получается, хорошо, что ты молодец.

Мы оба рассмеялись. На юге послушались раскаты грома. В еще живых машинах сработала сигнализация, но ее тут же вырубали жесткими ударами по капоту, дверям и стеклам.

— Безумие входит в какую-то новую фазу, — сказала я, просматривая полки с игрушками. Брат смотрел на полу, потому что там было их разбросано не меньше.

— Просто концентрация больше, — пожал плечами Боря. — Это не она?

Он поднял с пола среднего размера куклу со светлыми волосами и голубыми глазами, смотревшими строго в разные стороны.

— Похожа на Элю, — заметил брат.

— Похожа, но мы не ее ищем.

Боря тут же выкинул ее через плечо. По тому, как описала куклу малютка, сложно понять, а возможно ли отыскать нужную: она просила мягкую сестренку, чтобы с ней обниматься, у нее такие же волосы, но не такие же, а короче, и глаза-пуговки. Она даже нарисовала рисунок — треугольник, палочки вместо ног, большая голова, два огромных глаза и червяки вместо волос. Я еще раз оглядела беглым взглядом маленькую комнату магазина. И вдруг, с одного прилавка позади стойки продавца я увидела ее, тряпичную куклу с глазами из пуговиц, платьем в крупный горошек. Она была довольно крупная и мягкая.

— Чего ей захотелось именно эту? — спросил Боря, вглядываясь в куклу через мое плечо.

— Сказала, что мама ей хотела такую купить, мол это будет лучшим подарком для тебя, — ответила я.

— Лучше бы выбрала что-нибудь другое, — сказал брат, наступая на осколки армейскими ботинками. В сочетании с холодным ветром казалось, что это хрустит свежевыпавший снег.

— Она же ребенок, — заметила я. На полках рядом обнаружились стенды с носками, а это никогда не бывает лишним. Я сняла пустой рюкзак со спины, поставила его рядом на пол. — И потом, мы не решаем, что для нее лучше, а что нет.

— Сказала наша общая мамки, — шепотом произнес Женя.

— Что ты сказал? — спросила я. Он отрицательно покачал головой.

С улицы послышались воинственные крики. Неужели банда все же выследила ту несчастную? Я выбежала наружу, ощущая вскипающее чувство несправедливости. Мои предположения не оправдались — банда ринулась развлекаться с черной иномаркой, которая врезалась в столб. Они пытались разбить тонированные стекла арматурой и выломать дверь. От одного сильного удара по капоту, в машине сработала подушка безопасности и только после этого дверь открылась и из нее на землю выпал водитель. Хулиганы воодушевились:

— Воу, ты то нам и нужен, засланец.

Улюлюкая в предвкушении веселья, они обступили парня, после чего принялись его пинать ногами. По округе разнеслись крики «Это ты виноват, понаехавший». Все происходило в сотне метров от нас. Не помня себя, я до боли сжала кулаки и кинулась разнимать экзальтированную толпу.

Я пихнула всем телом одного хулигана, ударила рукой второго, кричала:

— Отстаньте от него!

Толпа кричала в ответ. Один ударил меня по щеке. Перед глазами на секунду все расплылось, чуть не потерялось равновесие. Я прикрыла бедного парня собой, Через пару секунд раздался воинственный голос брата, который словно берсерк кинулся на врага, раздавая тумаки налево и направо, расталкивая по сторонам мужиков, как мешки с сеном. Я схватила за рукав лежачего парня, подняла на ноги.

— Тикаем! — крикнул Боря.

— Бежим! — подтвердила я, утаскивая за собой раненого. Чувствовалось, что ему было тяжело, но он не сдавался и не отставал. Боря бежал сзади, бросая камни в преследовавшую нас толпу. Громче стала гроза, порыв ветра сшиб неустойчивый столб и он удачно упал сзади нас на дорогу, преграждая путь беснующимся людям. Дальше мы бежали не оглядываясь.

Когда стало тише, мы сбавили темп, ватные ноги почти не слушались, отказываясь нести тело дальше. Я перехватила руку парня поудобнее. В благодарность он крепко сжал мою ладонь. Шли прямо по улице до нашего укрытия — разрушенной школы. Многие окна были выбиты, пару дней назад здесь горел второй этаж, но для людей без крыши над головой он смог сойти за временное убежище.

Навстречу нам вылетела нервная Лейла.

— Вы что так долго? — накинулась она. — Так сложно было до магазина дойти?

Пока мы заходили в холл, я отдала ей рюкзак, сказав, чтобы она разобрала для всех носки. Она недовольно фыркнула, но взяла поклажу. Из класса, в котором мы поселились, сразу послышались и радостные возгласы, и недовольное ворчание подростка. Диана поняла, что мы вернулись, облегченно закричала и выбежала нам навстречу.

— Больше не оставляйте меня с ними, — заявила недовольная девушка. Увидев, что я помогаю молодому парню идти, она посерьезнела.

— Нести аптечку?

— Да, пожалуйста, — ответила я, усаживая парня в школьной раздевалке на низкий подоконник. Он болезненно охнул. Диана быстро вернулась с аптечкой обратно.

— Помощь нужна?

— Нет, я сама справляюсь. Быстро собирайте вещи, мы уходим. Сюда опять идут тучи.

Диана кивнула и скрылась в классной комнате.

— Как зовут? — спросила я у парня. Все это время я даже не видела его лица, только поняла что он намного выше меня и довольно крепкого телосложения.

— Димаш.

Как только хриплый голос ответил, я подняла голову и встретилась взглядом с большими, темными глазами.

Соприкосновение

Щеки тут же покраснели. Я сразу узнала его, но для восторгов не было времени, да и ситуация не слишком подходящая.

Я осмотрела раны парня: руки целые, ноги без переломов, но коленка разбита, течет кровь, на лбу кровоточащая рана, не глубокая, но шрам, вероятно, останется. Когда я ощупывала его грудную клетку и живот, он вздрагивал от боли. На рубашке крови видно не было. Я не стала просить его раздеться и так подозревая, что весь его торс стал фиолетовым от безжалостных ударов тяжелыми ботинками. Красноватое пятно под глазом тоже станет синяком. Нос с горбинкой не пострадал. Губа рассечена. Но это мелочи, угрозы для жизни нет.

— Понаблюдай за ощущениями, — сказала я, открывая принесенную аптечку. — Нельзя исключать внутренних кровотечений, а поэтому неприятные ощущения возникли — сразу говори, хорошо? Сейчас из-за шока ты можешь ничего не чувствовать, но потом адреналин спадет и все проявится.

Димаш молчал, но слушал, внимательно наблюдая за каждым моим действием. Изможденное лицо и впалые щеки выдавали дикую усталость и какое-то безразличие. Даже его светло-карамельная кожа стала серой. Я задалась вопросом, почему он не сопротивлялся, когда его били, но решила оставить пустую болтовню.

Черные брюки Димаша пришлось окончательно разорвать на коленке, чтобы обработать рану. Он не произносил ни звука, казалось, что даже не дышал. Я чувствовала его взгляд на своем темени. Пришлось максимально сосредоточиться на ране, чтобы переселить неуместное желание взглянуть на него в ответ. К нам подступал призрак неловкости

— Ты очень смелая, — сказал Димаш. Его глубокий голос рассеял загадочную сущность. Я могла лишь иронично усмехнуться.

— Или глупая. Слабоумие и отвага — наш с братом девиз.

Сморозила чушь и тут же пожалела об этом. Тело обдало жаром. Моей сдержанности не хватает на то, чтобы скрывать волнение перед знаменитостями.

— Мне так не кажется, — уверенно заявил Димаш. — Ты смелая, но зачем?

Вопрос меня озадачил, я отвлеклась от перевязки и подняла взгляд на его лицо.

— Зачем ты мне помогла?

Такой вопрос меня разозлил. Еще чуть-чуть и я разразилась бы тирадой о взаимопомощи, о надежде, о человечности, о том, что по-другому нельзя поступать. Как вообще можно спрашивать такую чушь. Меня остановил вбежавший Вадим. Он нес впереди себя открытый рюкзак, спотыкаясь о его ручки, и кричал:

— Соня, воду некуда положить, помоги!

— Давай сюда, — сказала я, взяв у него поклажу. — И бутылку принеси.

Он быстро вернулся с пол-литровой бутылкой. Мы вместе достали вещи из рюкзака и я показала ему, как складывать, чтобы все поместилось. Сколько бы мы не проходили через этот процесс, всегда придется показывать все заново.

— Сначала поставь воду, положи все, что не сможешь смять, а потом свободное пространство заполни чем-то мягким или гнущимся. Так поместиться больше. Понял?

— А робот поместиться?

— Если хорошо все уложишь.

Вадим довольно кивнул и убежал. Боря появился в холле и басом спросил, где найти нож. Лейла, выйдя из туалета и проходя мимо, раздражено бросила, что не может найти резинку для волос. Сразу же из класса выбежал Коля, спросив, какой у нас план. Диана выглядывая из дверного проема кабинета спросила, в какой рюкзак сложить аккумулятор на этот раз. Эля, танцуя, выбежала в холл, размахивая своей куклой. Она что-то объясняла своей новой сестренке, обнимала, а потом снова швыряла на пол. Все это время, я продолжала сидеть на коленях перед парнем, почти упираясь ему в ноги.

Когда все желающие получили, что хотели, холл погрузился в тишину и лишь некоторые голоса прорывались сквозь нее из класса в левом конце зала. Я вновь переключилась на тот момент, где меня прервали, но не смогла начать свою мысль: я посмотрела в изможденные горем глаза, которые особенно сильно выделялись на холодном, казалось бы, лице, и сердце невольно сжалось. Чужая боль напомнила о собственной, томимой глубоко в сердце. Руки ослабли, слезы сами покатились по щекам. Не помню, когда рыдала в последний раз. Не контролируя себя, я уткнула лицо в бедро парня и залилась горькими слезами. Все происходило слишком быстро.

Чувствовалось, что Димаш немного испугался такого эмоционального взрыва. Я взволновалась не меньше, хотела остановить поток слез, но слишком долго их копила. Парень замер, стараясь не шевелиться. Я всхлипывала и заливала его брюки соленой влагой. Мне показалось, что в одно мгновение он слегка дернулся в неясном порыве, будто хотел положить свою руку мне на плечо, чтобы утешить, но по пустому холлу разнеслись приближающиеся шаги, которые и привели меня в чувство. Я быстро вскинула голову и приподнялась. Димаш положил руку на старый подоконник и частички облупившейся краски прилипли к его ладони.

Пришлось быстро утереть свои нюни, когда Вадим радостно подбежал, чтобы проверить, все ли хорошо он сложил в рюкзак. Я боялась поднять глаза, чтобы вдруг меня не увидели с опухшими глазами. Я, даже не взглянув на работу ребенка, сказала, что он молодец. Он вприпрыжку убежал.

Еще пару секунд мы просидели не произнося ни звука. Уже не было той первоначальной стеснительности. Но теперь я чувствовала себя глупо за то, что ему пришлось увидеть эту позорную слабость. Я встряхнула головой, вытерла последние следы горя с лица и постаралась улыбнуться.

— Пора идти, — сказала я, проверяя хорошо ли перебинтовала колено парня. Когда я встала перед ним, Димаш заметил огромное кровавое пятно у меня на боку.

— У тебя кровь. Наверное, большая рана, — забеспокоился парень.

Я поспешила успокоить:

— Нет, это не моя.

А может и моя тоже. К горлу подступил спазм, слезы наполняли глаза, даже голова заболела на мгновение. Что за странности начали происходить со мной? Димаш смотрел на меня не моргая.

— Напряжение вышло. Всем сейчас тяжело, — сказала я, оправдывая свою несдержанность. Хотелось еще извиниться за то, что он увидел меня в таком плачевном виде, но вместо этого мне показалось правильным сказать: — Спасибо, что оказался рядом.

Его голос и раньше жил в моей голове, успокаивая закипающий шторм и затыкая беспомощность. Поэтому сейчас само его присутствие было чем-то волшебным и обнадеживающим. Близким.

Диана резко материализовалась рядом. С хитрецой она осмотрела нас обоих, но ничего не сказала, кроме того, что все собрались. В небе на юге раздался оглушительный взрыв, что быстро разнесся вибрацией на многие километры вокруг. Зов катастрофы. Если мы хотим выжить, нужно идти немедленно.

— Сейчас подойду, — сказала я и ощутила сильную тревогу, что было мне не свойственно в опасных ситуациях. Я увидела лишь один способ остановить ее:

— Пойдешь с нами? — выпалила я дрожащим от волнения голосом. Мысленная пощечина тут же прилетела по назначению.

Дождь собирается

На выходе меня ждала маленькая команда. Старшие Боря с Дианой, младшие Лейла, Коля, Вадим и Эля. Кто с большими походными рюкзаками, кто с маленькими. Небо ужасало: страшные, бугристые тучи серо-фиолетового цвета нависали над городом, накладывая мрачные тени на то, что еще оставалось целым. Снова грянул гром, сорвался резкий порыв ветра. Стихия словно облизывалась перед тем, как приняться за вкусный ужин. Осталось только немного посолить еду.

Испуганные дети смотрели большими глазами в сторону близкой опасности и пытались унять страх хоть как-то: Лейла грызла ногти, Коля ковырял дырки на штанах, Вадим поднимал и бросал камни в умершую желтую траву, Диана прилипла к Боре и жмурила глаза. Все молчали. Только брат, державший мой рюкзак, как всегда в своей манере решил разрядить обстановку, пока помогал мне водрузить поклажу на спину:

— А твой новый парень с нами не пойдет?

— Нет, он видимо решил остаться и умереть, — сказала я, внутренне закипая от гнева. Строгость и холод прорезались в моем голосе, что для меня не свойственно.

— Но ты пъедложила ему пойти с нами? — вклинилась Диана. Она быстро переключилась с паники на типичное любопытство. Как ребенок.

Я резко затянула ремни на рюкзаке. Они больно впились мне в плечи и сдавили грудную клетку. Пришлось ослаблять хватку и переделывать, на что уходили дорогие секунды. Пальцы не слушались.

— Зачем нам лишний рот? — неожиданно крикнула я. Бросив бессмысленную затяжку ремней и договорила: — Можем отправляться. Все взяли?

Наш путь лежал на север. Впереди светилось голубое небо, а сзади наступали темные и злые великаны. От них мы решили спастись на парковке под новыми многоэтажками, которые стояли на самой окраине поселка, там где открывается вид лишь на бесчисленные дорожные переходы и переезды, где крупные автострады закручиваются тугими узлами. Опыт вчерашнего дня подсказывал, что даже в здании ты не можешь чувствовать себя в безопасности, когда в тебя летят небесные стрелы: хоть мы и спрятались под крышей, все равно заработали пару шишек и порезов. Ничего серьезного, но кто знает, какими последствиями может все обернуться в этот раз — чутье подсказывало, что гроза становится опаснее.

Мы выдвинулись строем: Боря впереди, за ним Лейла и Вадим, посередине Диана, за ней Коля и я. Элю старались держать на руках либо я, либо Боря, потому что она могла убежать куда-то в сторону в самый неподходящий момент. Как ни крути, со стороны мы выглядели странно. Маленькая Эля, как принцесса, вся в розовом, в юбке напоминающей балетную пачку, с розовым рюкзачком с крылышками, вся в блестках, ее жиденькие темные волосы туго затянуты в хвост. Беспокойно сидящая на руках крупненькая фея.

— А когда уже дом? — спрашивала она. — Сейчас? Дом ведь квадрат, не круг?

— Квадрат, еще какой.

Половину ее вещей в своем рюкзаке нес Коля, подросток 14 лет, хотя на вид ему не дашь больше 12. Худой, но не болезненно, он высматривал спину Лейлы через свои треснутые очки, шаркая по асфальту кроссовками WANS. Рубашка в красную клетку сильно пострадала в первый день апокалипсиса, но он не хотел с ней расставаться. Аккуратный парень, который все делал четко и правильно, в особенности тщательно он следил за прической андеркат — она постоянно вставала колом, а он пытался ее пригладить на лоб. Всегда был немногословен, однако во взгляде его темных, суженных глаз, была видна проницательность и дальновидность.

— Давайте быстрее, — визгнула Лейла. Ее тонкий, как и она сама, пронзительный голос звучал в ушах чаще остальных. Капризный взрыв противоречивых чувств, бьющих через край — такой она была и одевалась соответствующе: футболка с пайетками страшно выстиранного зеленого цвета, красная юбка по колено с бахромой понизу и кроссовки на размер больше ее ноги. Зато бесподобные волосы отвлекали на себя все внимание: густые рыжеватые кудри, плотные, стояли одуванчиком вокруг маленькой головы. — Боря, шевелись.

Мой брат вышагивал берцами четкие и быстрые шаги. Темные волосы подстрижены почти под ноль. Его средний рост в сочетании со спортивной фигурой и военной формой создавали вокруг него ореол боевитости. Шарма добавлял и крупный рубец на небритой щеке. Но за внешней агрессивностью скрывается весельчак с глубокими, чутким нутром

— Не къичи на него, — строго сказала Диана девочке. Та лишь фыркнула в ответ.

Диана всегда мило картавила и изображала из себя ветреную француженку. Даже во время апокалипсиса на ней была губная помада, легкое однотонное платье, сверху кофточка для одних рук, кожаные босоножки и светлые кудри. Образ не вязался с большим походным рюкзаком, провалявшимся в пыли, но ее это не смущало. Диана хоть и не любила детей, но из-за нехватки объекта для заботы постоянно поправляла съезжающую лямку рюкзака Вадима.

Семилетка обернулся и подмигнул Диане. Вадим был неуклюж и невнимателен, постоянно надевал футболку другой стороной, тогда его обожаемые трансформеры прикрывали ему спину, или вообще наизнанку. Зато он был энергичным ребенком с добрейшим сердцем, которое временами болело: бывали минуты, когда он сидел и с бесконечной печалью в больших голубых глазах смотрел вдаль, что-то тяготило его, не по-детски горестное.

Процессию завершала я в своем окровавленном наряде: белая футболка, точно также как и брюки хаки были в красно-коричневых пятнах, будто на меня брызнули гранатом и свекольным соком. Из-за растрепавшегося хвоста черные грязные волосы лезли мне в глаза, но убрать их я не могла, не хватало рук. Крупный нос, такой же, как у Бори, побаливал после того, как меня ударили по лицу. Предплечья еще со вчерашнего дня были красные и расцарапанные так, словно на меня набросилась стая злющих, диких кошек. В общем, видок у нас был потрепанный, коллектив разношерстный, с аурой безумной целеустремленности и чувством будто нас выкинули на улицу. Может физического дома у нас больше нет, зато теперь на несколько последних дней в нашем распоряжении была вся Земля.

Напоследок я оглянулась на школу, где остался Димаш. С надеждой я осматривала пустые глазницы стен, ожидая, что он вот-вот выйдет, передумав умирать в одиночестве. Но, видимо, до конца своих дней мне придется лишь напрасно беспокоиться о нем и представлять, какие ужасы застигли его врасплох и убили. Может он умрет прямо сейчас, сегодня, когда в него вонзиться острый клин, как было с мужчиной, что вчера не успел забежать в укрытие. Мозг подбрасывал кровавые картинки, еще свежие и слишком ясные, от которых к горлу поднималась тошнота: стеклянные глаза, застывшая на лице маска ужаса, стекающая по мертвецки мраморному лбу красная капля. Но теперь на месте незнакомца в непрошенных мыслях был Димаш.

Я отвлеклась, когда еще один порыв холодного ветра сдул все думы из головы кроме беспокойства, что мы не готовы к такой погоде. О теплых вещах давно все позабыли. По коже пробежали мурашки. Все семейство начало зябнуть: кто потирал посиневшие руки, кто мелко дрожал, Боря разминал мышцы, малышка все сильнее прижималась ко мне, а ее кукла уткнулась мне в лицо, щекоча нос. Прямая пешеходная дорога вдоль проспекта всегда была отличным местом для прогулки. По обе стороны от нее росли лиственные деревья, где параллельно шли маленькие тропинки, огражденные кустарниками, а чуть вдали стояли ностальгирующие хрущевки. Но не сейчас все выглядело по-другому. Деревья сняли листву и умерли без воды, кустарники и трава сгорели под палящим солнцем, дома стояли побитые, купола на поселковой церкви не блестели. Все затихло. Пахло сеном, резкой свежестью с неприятным привкусом железа.

Мы прошли пару сотен метров. Боря развернулся ко мне, продолжая идти:

— Впереди «Пятерочка». Зайдем, поищем что-нибудь из еды?

Лейла запротестовала, Диана тоже отрицательно качала головой. Я не прочь пополнить запасы, но с тех пор, когда мы 2 дня назад осмелели и собрали консервы с макаронами из полуподвального магазина в разваленной пятиэтажке, ничего не использовали, особенно еду, а запаса воды хватит на несколько дней. Да и злодейский смех небес прогремел в округе веским аргументом.

— Кажется, у нас нет на это времени.

До подземной парковки оставалось 7 минут быстрым шагом. Мы не знали, будет ли свободен вход, но выбора не оставалось. Пришлось рискнуть.

Позади нас, непонятно далеко или близко, пошел ливень. Он двигался стеной, закрывая горизонт своим светлым полотном. До уха донесся неутешительный шорох — по всем видимым и невидимым поверхностям молотило камнями. Разбивающееся стекло, корежившийся металл, рассыпающийся песок — все отчетливо слышалось и усиливалось с каждой секундой. Молнии, как вспышки фотоаппарата, ослепляли. Земля содрогалась, мелкий гравий подпрыгивал от страха.

Вновь настало время бежать. Иначе… разобьемся вместе с окаменевшими молниями.

Пронзающие осадки

Секунда шока не превратила нас в хамелеонов — мы все еще были мишенью, а время убежало вперед без нас. Боря забрал у меня Элю. Я подталкивала Лейлу и Колю. Диана схватила за руку Вадима. Рюкзак больно бил по спине. Чувствовалось, как весь организм занял боевую позицию, напряг мышцы, разогнал кровь по телу. Слух напрягся, глаза не видели ничего, кроме поворота дороги. Дом на углу из-за тряски лопнул по первому этажу и завалился влево, облокотившись о своего товарища. Тот для надежности широко расставил вбок корпуса, как лягушка расставляет свои лапы.

Под ноги стали падать мелкие песчинки кварца. Сердце больно сжалось. По сторонам смотреть некогда. В легких вибрирует воздух, пока грозные великаны потешаются над ничтожными попытками таких же мелких как песок людей убежать от погибели.

— Прикройте рюкзаками головы, — крикнула я. Маленькие дети, не останавливаясь, натянули тяжелые рюкзаки на голову. Остальные дети вынуждены были получать камнями по голове — походные рюкзаки в качестве щита не использовать. Осадки падали так стремительно, что оставляли порезы на руках, на лице, на коже головы. Ноги горели. Лейла, не ходившая ни разу на физкультуру, бежала как спортсмен на пределе возможностей. Коля бежал ровно на шаг позади. Вадим спотыкался, но упорно бежал вперед. Его рюкзак, поднятый над головой, наклонялся вперед-назад как маятник. Я не заметила раньше, но молния на его рюкзаке начала расходиться с правой стороны, оголяя внутреннее содержимое. Из дыры выглядывала рука робота.

Оставалось совсем чуть-чуть до спасения. Мы оббежали дом и увидели его внутренний двор и спуск вниз. Вход по счастливому случаю не был завален, но одна иномарка стояла поперек проема, создавая узенькое пространство между собой и стеной. Шум дождя усилился настолько, что перешел за болевой порог. Нам оставалась пара десятков метров. Камни уже были размером с куриное яйцо. И тут робот предательски выпрыгнул из рюкзака Вадима и упал на землю. Мальчик не заметил падения и бежал дальше. Нужно было оставить робота умирать. Но когда мы втискивались между машиной и шершавой стеной дома, мальчик обернулся и увидел, что робот лежит на земле, подставляясь под безжалостные удары острых камней. Его пластмассовый друг, казалось, протягивал руку вверх с просьбой спасти его. Вадим не медля побежал на помощь.

— Вадим, нет! — крикнули мы все одновременно. Но мальчик уже выбежал под обстрел.

Я не успела его задержать. Все, что я помню об этом моменте, проскакивает быстро перед мысленным взором: мальчик выбегает, кричит от боли, ему в голову прилетает камень, он начинает терять сознание и падать на землю, но его подхватывают сильные мужские руки. Дальше темнота, я очнулась уже внизу, в подземелье, прижимая мальчика к себе.

Вадим потерял сознание, но быстро приходил в себя. Я повернула голову в сторону проема, залитого светом — с той стороны послышались четкие шаги. Сначала видно было только яркий свет, из которого потом, как только шаги почти приблизились к нам, появилась высокая, статная фигура. Димаш был весь исцарапан, будто десятки кошек старались придать ему дерзкий вид. Образ дополняла его гордая осанка, противостоящая боли. Он вручил Вадиму, приходящему в себя, игрушку, живую, если не считать смятой руки. Мальчик заплакал, обнимая дорогого друга. По его лицу текли не только слезы. Из ранки на голове за ухо протекла кровавая дорожка. Меня трясло. Я обняла Вадима, прижав его голову к груди, укачивая. В это время Боря благодарил Димаша, смачно ударив его по руке в мужском приветствии. Мы смотрели на парня как на героя, но сильная усталость не позволяла отдаться радости полностью. Дети сели на холодный бетон рядом со мной, Лейла обхватила мою правую руку, Коля положил голову мне на колено, Эля села рядом, зажав уши руками и повизгивая — ее успокаивала внутренняя вибрация в легких.

В подвале парковки запахло сырым цементом и протухшей водой — аромат быстро прилип к нашей одежде. Шум дождя, разбивающегося стекла и гудение ветра проникали в темный холл, отлетали от стен, как призрачные стоны умирающей планеты. Но это был лишь далекий фон, исчезающий в биении воссоединенных сердец.

После дождя

Затишье наступило довольно быстро — камнепад закончился, унеся с собой и призраков агонии. Последний камень, по случайности попавший в машину напротив нас, стал последним аккордом смертельного марша. Мы вышли на свет, морщась так, будто никогда его не видели. Фиолетовые громадины продолжили свой разрушительный путь на север. После них остались руины и мрачное серое небо.

Царапины на лицах, на руках, на голых ногах — все получили свои боевые отметины. Диана засуетилась с аптечкой, порхая между нами как канарейка. Она напевала какую-то песенку, чтобы отвлечь от неприятных ощущений. Вместе с перекисью никто не шипел и не вздрагивал. Кажется, даже з атакой короткий срок мы привыкли испытывать перманентную боль. Боря заметил, что уже завтра эти болячки можно будет весело обдирать сидя у костра.

— Пора бы и коленки ободрать, верно, ребята? — пошутил он, подмигивая. Коленки и вправду были не раз испробованы на прочность при падениях. Невольно вспомнилось наше с братом около хулиганское детство, проведенное у единственной бабушки в маленьком городишке — заброшенные дома, овраги, шалаши на деревьях за гаражами. То, чего мы рано лишились, по-своему нас догоняло.

Медлить или отдыхать для нас сейчас — слишком большая роскошь. Быстро собрали вещи, водрузили на спины и путь снова продолжился. Димаш на этот раз пошел с нами, но держался отстраненно, где-то сзади, будто присматривался. Это можно понять: не доверял.

Мы вышли из внутреннего двора высоток, перешли маленькую дорогу, а затем через выжженную полянку перешли на Московское шоссе. Под ногами как хрустело стекло. Малышке очень нравился этот звук, она прыгала и смеялась так заливисто, что ее смех разлетался по округе, отлетал от шумопоглощающего забора и возвращался обратно, удваивая эффект. Лейла бухтела про себя, что ей надоело слушать эту умирающую чайку. Вадим шел, обнимая робота, иногда разворачиваясь и украдкой поглядывая на Димаша. Такое особенное, милое стеснение, будто он видел что-то родное, но боялся к нему подойти.

Дорога пошла вверх. Отсюда открывался вид на поселок с одной стороны и большой город с другой. Впереди виднелся дорожный знак, который гласил — «Шушары». По диагонали его перечеркивала красная линия. Мы больше никогда не перейдем эту границу снова. Хотелось оглядеться, вдохнуть воздух, чтобы унести с собой хоть частичку того место, что приютило тебя, пусть на короткий срок. Полуразрушенные высотки провожали нас в последний путь. Мне показалось, что из одно разбитого окна вылезла светлая тюль. Она развивалась на ветру. Дом отпускает тебя, странник, иди вперед.

Встал вопрос, где остановиться на ночлег. С высоты мы видели два пути: спуститься вниз по закругляющейся дороге, где в кольце стояло здание с полностью выбитыми синими окнами, зубья которых неприветливо скалились, или пойти чуть дальше, где на мостике над шоссе пролегала железная дорога. Совсем рядом остановились приметные серые вагоны, украшенные динамичными линиями. В голове странным образом сработала ассоциативная цепочка: дорога, путь, поезд. Будто выбрать что-то другое — неправильно. Впереди нас ждет экстремальное путешествие, вольная жизнь. Что-то волнительное, романтичное, дружелюбное было в этих застывших вагонах.

Шли медленно. Так тепло дольше сохранялось внутри тела. Вокруг не было ни души. Мы знаем, что в крупных городах есть еще выжившие, они прячутся, боясь лишний раз покидать свое убежище. Взять хотя бы тех хулиганов, что как драконы, захватили себе сокровища и стараются убить каждого, кто «позариться» на их золото — даже они не выходят из укрытий просто так. Поэтому наш путь проходит в гордом одиночестве.

Поезд остановился на перегоне между станциями «Среднерогатская» и «Шушары». Маленький мостик над автострадой треснул посередине, часть бетонных конструкций обвалилась на проезжую часть. Поезд просто не мог ехать дальше. Локомотив успел затормозить и теперь с печалью смотрел на путь, что не сможет преодолеть никогда. Мы насчитали пятнадцать вагонов, в самом центре по обе стороны от вагона ресторана было несколько купейных вагонов.

Мы поднялись на невысокий склон, затем пролезли под железным брюхом поезда и оказались в пространстве между двумя путями. Оно было завалено камнями, напоминающими гречу. Мы скинули рюкзаки на небольшом расстоянии от поезда. Дальше на север был склон, ниже — нестройный рядок умирающих деревьев, а еще дальше — заправка, дорога, двухэтажное светлое здание в цветнике столбов и провисающих лианами проводов.

Я и Боря сразу направились к вагонам, чтобы проверить их безопасность. Дождь из молний никак не повредил двойные окна поезда. Обшивка помялась, но ничего серьезного. Последние вагоны, которые с нашей позиции виделись крохотными, были опрокинуты на бок, но остальные стояли непреступно и твердо. Обшарпанные металлические лестницы опущены. Боря на всякий случай взял в руки большой камень. Когда мы забрались внутрь, нас встретил пустой и довольно старый вагон. Двери туалета шатались и скрипели. Купе проводника открыто, из него внутрь коридора заглядывал тусклый свет. Напротив висел крупный кипятильник с вентильным краном и датчиком давления. Из крана капала вода. Капли падали вниз на титановую сетку — событие, от которого невозможно оторвать взгляд.

Внутри вагона все двери были открыты. Мы осторожно продвигались вперед, проверяя каждое купе. На первый взгляд никого. На столах пустые бутылки питьевой воды, некоторые помяты или подплавлены беспощадным солнцем, прошедшим через стекло, как через лупу. На кожаных коричневого цвета сиденьях хаотично лежали чьи-то вещи, сумки, пакеты, скомканное постельное белье и одеяла. Именно одеяло вызвало прилив не только ностальгической, но и живительной радости. Колючие, из натуральной шерсти, вонючие одеяла в современных поездах — редкость, но их теплота, хранимая в воспоминаниях, согреет нас сейчас лучше всего. Люди когда-то в спешке покинули поезд. Или им было все равно, что оставлять после себя.

На всякий случай проверили и соседние вагоны. Никого не нашли. Все пусто и молчаливо. На улице темнело быстро, как бывает осенью во второй половине сентября: ты еще не успел забыть летние светлые ночи и долгие дни, как тебя застает врасплох полноправный вечер с его магией сна. Уличное освещение не включалось уже неделю.

Когда все было проверено, мы занесли вещи в вагон, детям выделили отдельное купе. Мальчики поймали волну дикого энтузиазма — верхние полки сразу оказались заняты, когда они хором прокричали «Чур моя». Они вместе побежали внутрь, смеялись и в шутку толкались, пока взбирались наверх. Здорово было наблюдать, как они дружны несмотря на то, что знакомы пару дней. Вадим чуть не упал вниз, когда поручень, что защищает от падения с полки, под весом его руки случайно не опустился. Коля вовремя подхватил его, за что получил в награду самую светлую улыбку на свете. Именно этот мальчик вывел Колю из его мрачного оцепенения, поэтому подросток чувствовал себя обязанным защищать мальчика от таких неуклюжестей. Лейла просто упала на нижнюю полку, предварительно скинув все оставленные там вещи вниз, не беспокоясь об удобстве или порядке.

— Жутко воняет, — сказала она, упираясь носом в жесткую кожу сиденья.

— Даренному коню в зубы не смотрят, — ответила я, занося внутрь Элю и детские рюкзаки. — Мальчики, обувь снимаем, если залезаем наверх.

— Какой в этом смысл? — спросила Лейла, повернув голову и уткнувшись щекой в холодный материал.

— Потому что в любых обстоятельствах нужно вести себя по-человеч…

Я запнулась на этом слове. Не хотела заканчивать, потому что его значение уже давно потеряло свой первоначальный смысл. Пришлось вытряхнуть эту мысль из головы и закончить предложение:

— Надо вести себя достойно.

Коля свесил голову со своей полки, чтобы посмотреть вниз, на Лейлу. Он вздохнул, погрузившись в какие-то свои мечтания. Я нажала пальцем ему на нос, чтобы немного развеселить. Он удивленно на меня посмотрел и мягко, почти незаметно улыбнулся. Его серьезное лицо смягчилось.

— Соня, дай моего робота, пожалуйста, — попросил Вадим. Я стала искать глазами трансформера, и тут из-за спины показалась рука, передающая наверх игрушку. Я почувствовала, что надо мной кто-то нависает и слегка прикасается торсом к моей спине. Мимолетно и быстро, но так весомо. Я повернулась, когда Димаш уже шел по коридору к выходу. Непонятное волнение щекоткой прошлось под ребрами.

Чуть позже мы развели костер. Уселись вокруг него, закутавшись в одеяла. В пламени огня готовился наш скромный ужин — тушенка с овсянкой. Ей нужно было меньше воды, чем остальным крупам, поэтому мы ели только ее. А еще не очень страшно, если она в итоге не довариться. Каждый достал из своего рюкзака походный набор: тарелку, маленькую ложку и кружку. Новенькому выдали самый царский набор, найденный в купе проводника: граненый стакан в позолоченном подстаканнике и обнаруженный на пассажирском столе контейнер, в котором, судя по запаху, когда-то лежали вареные яйца. Еду старались экономить, поэтому каждому полагалось две большие ложки каши и кусок тушенки — чтобы желудок не урчал.

— А пить будем? — с надеждой спросил Вадим.

Все сглотнули, почувствовав, как в горле уже давно все пересохло, а жажда напомнила о себе с новой силой. Даже руки затряслись.

— Только кружечку, ладно, — сказала я тихо, будто говорила что-то запретное. Из большого рюкзака вынули бутылку воды, уже опустошенную на литр. Страшно было видеть понижение уровня воды даже на чуть-чуть: сантиметр драгоценной жидкости мог стоить нам жизни в будущем. Поэтому сложно было успокоить тремор рук, когда я ходила разливать воду по кружкам. Как и было оговорено, только один стакан каждому. Димаш сидел рядом со мной, поэтому я попросила его подержать мою кружку. Я налила воды ему и себе, после убрав бутыль на место. Вид колыхающейся в кружке воды, темной, подсвеченной цветом костра, завораживал и никто не мог решиться пить. Однако жажда сильнее эстетических чувств и страха за будущее. Таинство свершилось. Сразу стало немного легче, будто внутри что-то успокоилось под действием оживляющей влаги. После долгого молчания, настало время познакомиться.

Знакомство

— Мы тут маленько забегались, — начал брат, подмигивая всем, — но раз уж все здесь сегодня собрались, то я — Боря, младший брат предводителя. С детства любил животных, машины и самолеты.

Он протянул Димашу руку для рукопожатия. Вставать не пришлось, ведь он сидел справой стороны от него. Димаш ответил ему взаимностью и Боря заметил, что парень имеет самую сильную хватку из тех, с кем брату доводилось мериться силами.

— Эй, ты говорил, что самый сильный противник это я, — пожаловался Коля.

— Колян, ты совсем на другом уровне, до тебя нам как до Луны, — успокоил его брат.

Коля встал со своего места, подошел к Димашу и подал ему руку.

— Николай, 14 лет, занимаюсь плаванием, теннисом и коллекционирую наклейки, — сказал он официально-серьезным тоном, будто директор компании на встрече с будущими партнерами. Костяшки его пальцев побелели, лицо напряглось от усилия. Боря показал ему большой палец, соорудив одобрительное выражение на лице. Коля удалился на свое место довольный.

Сидевший рядом Вадим, со свойственной ему непосредственностью, прожевывая кусок мяса, сказал:

— Меня зовут Вадик, хожу в первый класс. Люблю трасформеров.

Тут он замялся. Задумался. Положил на камни тарелку, сам встал и подбежал к Димашу. Он обнял его за шею, и крепко к нему прижался. Я услышала, как мальчик шепчет парню на ушко:

— Спасибо, что спас меня и моего друга.

Димаш обнял мальчугана в ответ. Кажется, я даже заметила на его лице сияние легкой улыбки. Вадим закончил объятья и довольный побежал на свое место, доедать единственную, а потому самую вкусную, еду за день. В этой время, увернувшись от ложки с кашей и пробежав за моей спиной, на колени к Димашу перебралась Эля. Он охнул от неожиданности. Малышка тоненьким голоском пропела:

— Ты будешь моим новым папой?

Ее большие глаза и густые ресницы могли свести с ума кого угодно, и ими она озарила растроганного парня.

— А я думал я твой папа, — театрально обиделся Боря. — Вот доверяй теперь этим девушкам.

Он надул щеки и скрестил руки на груди, погрузив туда голову. Непризнанный гений комедии.

— У меня всегда несколько пап одновременно было, — весело как птичка прощебетала Эля. Это было новое, неожиданное откровение, заставшее взрослых врасплох.

— Это Эля. Она еще совсем маленькая, дугачиться любит, — сказала Диана, пока я пересаживала ребенка к себе на колени. Эля сразу переключилась на меня и ложку с овсянкой. Диана продолжила: — Же мопель Диана, пъиятно познакомиться.

Она изящно протянула свою крохотную ладошку Димашу прямо перед лицом Бори. Брат посмотрел на девушку с небольшим упреком, а Диана кокетливо пожала плечами. Димаш же как-то неуклюже дотронулся до ее руки, легонько сжал пальцы и отпустил.

Чтобы прервать неловкость, я вставила свои пять копеек:

— Я — Соня, самая старшая в группе. Работала кинологом, раньше занималась легкой атлетикой.

Хотелось добавить, что поэтому у меня не фигура, а бревно, но меня вовремя перебила подруга, знавшая, что я могу сморозить глупость:

— Я бы сказала — БигБосс.

Букву «с» она протянула на манер змеи. Боря подхватил:

— А я бы сказал — БигМама.

Закончил он, напевая «Богемскую рапсодию». «У-у-у-у» разнеслось над костром под аккомпанемент смеха.

— Смейтесь, смейтесь, — язвительно заметила Лейла. Все затихли. — Недолго нам всем осталось веселиться. Скоро конец света, а вы тут ведете светские беседы, будто ничего не происходит.

— Лейла, а ты не хочешь представиться? — спокойно предложила я. А девочка побагровела:

— А ты не указывай мне, что делать! — прокричала она, топнув ногой. — Ты мне не мать, да и вообще, какой во всем смысл?!

Она выкинула свою тарелку в темноту, а сама убежала в поезд. Через минуту послушался приглушенный, но резкий звук захлопывающейся двери. Коля дернулся было за ней, но передумал и остался.

— У нее сложный период. Подростковый возраст на фоне разыгрывающейся вокруг драмы, — объяснила я. — Но она хорошая, даже несмотря на то, что колючая.

Теперь представиться оставалось только новенькому. Он замешкался, хмуря брови и обдумывая, что сказать. Наконец, он решился:

— Меня зовут Димаш.

Толи от холодка, пробежавшего рядом вместе с ветром, толи от приятного как дорогой бархат голоса по телу пробежали мурашки.

— Я не мог тебя раньше видеть? — вклинился Боря. — Больно знакомое у тебя лицо. Соня, это не твой бывший?

Я бы пнула его или ударила по спине, если бы между нами не сидел Димаш. Но мой гневный взгляд он все же поймал.

— Признаю, не похож, — сказал он, сдерживая смех, после чего скрестил руки перед лицом в защитной позе и зажмурился. Из оборонительной позы он продолжил:

— Этот намного симпатичнее и приятнее, чем тот самодовольный дубина-осел, который тебя бросил.

Тут он был чертовски прав. Во всем.

В звуках костра

Танцующее пламя давало отдохнуть глазам, а треск сгорающих деревяшек расслабляли уши. Тепло медленно проникало внутрь, будто мы пили чай с лимоном на ночных посиделках в лагере. Еще чуть-чуть и начнем делиться своими чувствами и мыслями.

Темнота ночи обступила нас. И не знаешь, толи она оберегает тебя, толи готовится выпустить монстров из своих недр, чтобы поглотить и уничтожить. Чего ожидать в следующий миг? Все притихли, погрузившись в свои мысли. Туда, где темнота особенно опасна.

В купе проводника я нашла не распакованные комплекты постельного белья. Хватило на всех — большая удача.

— Так, дети, посуду протереть салфетками, убрать в рюкзаки, постельное белье получить и постелить на кровати, — я встала, чтобы проконтролировать процесс и помочь при необходимости.

— А можно будет мультик посмотреть? — спросил Вадим.

— Сначала все сделайте, потом мультик, — кивнула я.

— А книжку? — поднял голову Коля, спрашивая не из любопытства, а из необходимости поддерживать собственные привычки. Я опять кивнула.

Эля сидела на бревне и не интересовалась ничем вокруг, только куклой: она дергала ее за глаза, шевелила ручками, тянула за волосы, одновременно вскрикивая, смеясь или хныча. Я позвала ее с собой в поезд, но пришлось долго уговаривать и слышать ее тоненькое «Не хочу». Однако я хотела научить ее заправлять постель и самостоятельно собирать свой рюкзачок, а поэтому не собиралась сдаваться. Если самые непослушные или агрессивные щенки меня слушались, то и особенный ребенок тоже будет.

— Детка, пойдем вместе, я тебе покажу, это не сложно, — все повторяла я, как попугайчик. Результат вышел положительный. Волоча куклу за собой по грязным камням, малютка топала за мной. Следом пошли и мальчики.

— А мы пока радио проверим, — сказал Боря. Когда наступил 4 день апокалипсиса, телевидение, интернет, мобильная связь перестали функционировать совсем. Умирающий мир для нас почти замолчал, его крик можно было услышать только по радио и то урывками. Вчера вечером мы слушали лишь шипение на всех волнах.

Дети забрались в вагон, я пошла следом. В блаженный треск костра резко вклинился оглушительный треск приемника. Его было слышно даже в вагоне. Из окна купе я видела, как Боря, Диана и Димаш сидят у огня и греются, как пингвины — усевшись рядом, чтобы стало теплее.

Коля за пять минут идеально заправил постель, хоть крохотный фонарик совсем не помогал разгонять темноту. Вадим запутался в наволочке, натянул ее на голову, чтобы расправить, но ничего не вышло, пришлось придти ему на выручку. Лейла лежала отвернувшись к стене.

— Давай заправим постель, — предложила я, легонько коснувшись ее плеча. Она дернулась и еще больше уткнулась в стену.

— Какой смысл? — пробурчала она. — Да и не хочу я.

— Я тебе помогу, — вскрикнул Коля, свешиваясь с верхней полки.

— Отстань, — промычала девочка.

Я погладила Колю по голове, говоря, что все хорошо, пусть полежит, как хочет.

Элину постель заправили всем миром. Мы громко шумели и смеялись, щекотали друг друга. Лейла не произнесла ни звука, что было на нее не похоже.

Укутавшись в одеяло, мальчики сели на постель Эли на нижней полке, посадив малютку посередине. Я взяла фонарик и направила его холодный тусклый свет на книгу, которую Коля носил с собой.

— Так, посмотрим, — начала я, убирая закладку с изображением морских чудищ. — Наблюдения за атмосферным давлением осуществляется с помощью барометра-анероида. По значению наблюдаемого давления, по его суточному ходу можно предсказать усиление или ослабление ветра…

Книга про океанологические наблюдения. Совсем не детское произведение. Я многих слов не понимала, но детей усыпляло, а Коля был полностью погружен в слова и даже просил перечитать особенно яркие места. Его так занимал океан, он даже забывал быть серьезным и «правильным», когда говорил о своем интересе к подводному миру. Уходила вся его вымуштрованная, чуждая ему самому интеллигентность в купе с манерностью балерины. Тогда он был ближе к Вадиму, чем к директору крупного холдинга, каким себя пытался представить.

Я дочитала главу и достала телефон. Казалось бы, вещь, к которой привыкли все. Мобильный стал продолжением руки и мозга. Но он стал сокровищем, что напоминает о времени относительного спокойствия. В качестве ритуала отхода ко сну мы взяли чтение книги и просмотр мультфильмов. Выбор был совсем маленький — или «Холодное сердце», или «Тачки». Мы поздно спохватились, чтобы скачать что-то другое: Интернет сбоил с первого дня, и умер к 4 дню. Повезло, что дети не просили большего разнообразия. Хотя обходиться совсем без телефона было бы куда сподручнее, ведь ради него мы тащим с собой тяжеленный аккумулятор.

Теперь можно было оставить детей одних. Напоследок я присела на краешек сиденья, где лежала Лейла и шепотом спросила:

— Не хочешь вместе с ребятами посмотреть «Тачки»?

— Нет, отстань, — промычала девочка.

— Хорошо, отдыхай, — сказала, похлопав ее по плечу и накинув сверху одеяло. После этого я вышла к ребятам на воздух.

Сразу бросилось в глаза то, что Димаш уже сидел немного в стороне от Бори и Дианы. Брат что-то настойчиво спрашивал у нашего нового знакомого.

— О чем болтаете? — вклинилась я между репликами брата.

— Да вот, пытаюсь у твоего парня выведать, как он провел эту катастрофическую неделю, а он говорит «не помню». Ну как такое можно не помнить?

Боря активно жестикулировал, выделяя свое недоумение жестами, которые чаще ассоциируются с жителями Италии.

— Не лезь к парню, — сказала я, похлопав брата по плечу. Я пролезла в пустое пространство между ребятами и села. — И потом, вот ты будто все пережитые ужасы помнишь?

— Конечно, — самоуверенно заверил Боря. — Загибай пальцы.

И он начал перечислять: как в первый день в землетрясении мы чуть не погибли, когда пытались прорваться сквозь толпу, которая в панике давила людей, не удержавшихся на ногах, как в револьверных дверях торгового центра переломило шею Колиного папы и мальчик это увидел, как тела задавленных мы вытаскивали на площадь перед зданием и складывали в ровные ряды; как вечером в новостях смотрели про затопления Канады, Америки в прямом эфире, как операторов тут же смывало в воду огромными грязными волнами; как раненные, голодные и измученные жарой люди в магазинах друг на друга кричали и избивали в надежде отобрать кусок хлеба и бутылку воды; как повсюду взрывались газовые плиты и рушились здания. Вспомнил он и первый кремниевый град.

— Ах, чуть не забыл. Меня все никак не отпускает картина, как Эля играет с кишками своей мамы, приговаривая: «Сейчас еще поиграем и пойдем, да, мама?». Я уж молчу о том, что женщину убили какие-то «мужики». Помнишь, Сонь, Эля еще сказала: «Мама им не хотела давать, вот папы и разозлились». Сложно такое забыть.

Мне показалось, что даже в оранжевом свете огня Димаш побледнел. На его лице играли тени, в глазах танцевали языки пламени, закрывая от посторонних то, что таилось в его душе. Мне показалось, что на секунду я смогла увидеть нечто, пожирающее его сердце.

— Видишь? — гордо закончил Боря, смотря на меня.

— А расскажи тогда про войну, — парировала я. Ход был болезненный, но сделанный не из расчета его поддеть за живое или показать, как трудно бывает о чем-то рассказать. Я лишь воспользовалась моментом, когда располагает атмосфера, чтобы он наконец высвободил свою боль. Спустя два месяца, как он вернулся, я не услышала ни слова, но видела, как он изменился, что стал раздражительней, несдержанней. И как кричал во сне.

— Я не помню, что там было, — ответил он, опустив голову и спрятав лицо. До сих пор сопротивляется, не может признаться. Я понимаю, что страданий только больше, если вспоминать, а страдать не любит никто, но если эмоции не высвободить, станет хуже.

— Я не злюсь, что ты не говоришь это мне, — сказала я, глядя в черное небо. — Но выскажись хоть кому-нибудь. Пожалуйста.

Над нами повисла холодная тишина. По коже пробежали мурашки, захотелось еще больше закутаться в одеяло. Оно неприятно защекотало шею, когда голова под давлением отяжелевшего воздуха склонилась вниз. Наверное, ветер поменял направление и направил едкий дым костра прямо на меня — глаза начало щипать, будто они загорелись изнутри. В полотне ночи можно различить, как в вагоне, в самом дальнем от входа купе, горит синий свет и доносятся звуки разгоняющихся машин. Диана смотрела в сторону Бори, но поверх его сгорбленной фигуры, боясь прикоснуться взглядом к его страдающему образу. Кокетство ее растворялось, как дым. Димаш, кажется, тоже ушел от себя в мир мыслей, чуждых живому.

— Что по радио? Ничего не нашел? — вернулась я к разговору. Боря сразу вскинул голову, возвращая себе богатырскую осанку.

— Нет, глухо. Я надеялся хотя бы на крик о помощи, как в «Остаться в живых».

— Котогый на фганцузском? — пробудилась Диана. — Было бы жутко.

Подруга поежилась от воспоминаний, будто пытаясь их стряхнуть с себя. Говорить о старом сериале оказалось легко и непринужденно. Только Димаш молчал, наблюдая за нами, пока мы отвлекались на всякие глупости, лишь бы снизить напряжение. Ложь для самих себя.

— Как думаете, много человек осталось в живых? — внезапно спросила Диана.

— Кто знает, может быть вообще только мы и остались, — заявил Боря. — Хотя паразитов среди людей хватает. Они как тараканы разбежались кто куда в ожидании лучшего момента, когда можно будет захватить то, что осталось.

— Да, одного такого тагакана я точно знаю, — со злостью ответила Диана.

— Одного? — спросила я и действительно удивилась заявлению подруги. Она же не растерялась:

— Я имела в виду последнего. Сбежал быстго, небось наплодив большое потомство на стогоне и даже не позаботился о той, что его когмила. Уют был не нужен, ему милее помойка. А там он выживет.

Ее громкий смех испугал бы мрачных существ, живущих во мраке, если бы они не убежали от конца света, оставив нас совсем одних.

— Как думаешь, Сонь, а няня выжила? — спросил Боря.

— Не знаю. Она была старенькой еще когда нас воспитывала, а сейчас вообще. Хотя зная ее боевитость, все рухнет в этом мире, но наш детдом останется стоять.

Брат согласно закивал. Затем поднял глаза, посмотрел на Димаша и сердечно спросил:

— А твои близкие где?

Я забеспокоилась: вдруг вопрос прозвучал бестактно, но Димаш ответил быстрее, чем я смогла извиниться.

— Да, все хорошо. Они далеко отсюда.

— Замечательно, — обрадовалась я. — Хорошие новости.

— Да, — поддержали меня остальные. — Правда, очень хорошо.

— Даже успокаивает, — подытожила я и похлопала парня по плечу. Он сдержанно улыбнулся. На этой приятной ноте мы решили завершить наши посиделки у костра. Тем более, у детей закончился мультик, нужно было всем ложиться спать. Наступит завтра, а с ним — новые испытания.

Ночные откровения

Дети улеглись раньше нас, чтобы было немного странно, ведь последние два дня мы проходили через капризы, ссоры, рыдания и злость прежде, чем удавалось усыпить всех. Сегодня толи от усталости, толи по иной причине, ребята почти сразу заснули. Даже малютка Эля, но тут причина кажется ясной — ее желание исполнилось. И пусть не мама подарила ей куклу, все же подарок нашел свою принцессу. Соня зашла проведать маленький выводок, и увидела, что мальчики укутались в дополнительные одеяла — все-таки металлический вагон быстро остывал на студеном ветре. Малютка тоже была укутана, как будущая бабочка в кокон. Лейла хоть и не поменяла позу, но сладко посапывала, уткнувшись носом в подушку, которую, должно быть, подложил ей Коля. Соня закрыла дверь купе, а сама переместилась в соседнее, где уже укладывались взрослые: девушки наверху, парни внизу. Через пять минут приготовлений и пожеланий спокойной ночи, все вокруг погрузилось в сонную негу, но ненадолго.

Димаш не мог уснуть. В голове крутились события этого долгого дня. Особенно яркими всполохами на тлеющем сознании появлялись картины последних часов — тот семейный уют, который создали малознакомые ему люди. Теплота и забота, с которой к нему отнеслись, нечаянно растопила его сердце, терзаемое печалью. Он знал, ничто не вернет ему веру в людей, но где-то в глубине души понимал, что надежда всегда поднимает голову, как цветок, оказавшийся в пустыне, поднимает лепестки вверх навстречу капле воды. Парень был благодарен, поэтому пошел за ними. Однако то, что он услышал у костра, заставило его вновь пережить ужасающее чувство вины.

Он открыл глаза. В купе проникал тусклый свет луны. Он огляделся: на соседней полке никого, на верхней справа — никого, а слева над заправленным матрасом возвышался холмик одеял. Димаш подумал, что Соня еще спит.

Парень хотел проветрить мысли, подставить лицо и встревоженное тело прохладе ночи и безразличию бескрайнего космоса. Он вышел в коридор и направился к выходу. Чем ближе он приближался к купе проводника, тем отчетливее слышал то, что слышать не должен был: за закрытыми дверьми раздавались сдавленные стоны, томные вздохи и скрип старой мебели. От смущения он застыл как вкопанный в узком коридоре, но его тут же легонько толкнули в спину:

— Подслушивать нехорошо, — прошептала Соня, пытаясь дотянуться до уха Димаша. — Выходим тихо.

Парень напрягся всем телом, стараясь ничего не задеть и не выдать своего присутствия. Прямо за ним на цыпочках шла Соня.

Димаш помог девушке спуститься. Она показала знак рукой, намекая, что нужно отойти подальше. Костер уже догорел, лишь несколько угольков слабым дымом напоминали о былом тепле. Молодые люди отошли дальше, к склону дороги. Соня пригласила парня сесть рядом на каменную подстилку.

В обычный вечер можно было услышать стрекотание сверчков, жужжание электропроводов и комариной братии, в отдалении — как проезжает одинокая машина по проспекту в сторону дома. Сейчас ничего из этого не осталось. Город погрузился в пустоту. Стало настолько тихо, что тысячи звезд впервые смогли увидеть, как разрослась северная столица. И только Луна ничему не удивлялась.

В свете спутника Димаш впервые вгляделся в лицо Сони: овальной формы светлое лицо с веснушками, крупным носом, пухлыми губами, все в обрамлении черных волос, доходящих до лопаток. Отдельные мелкие прядки, бывшие когда-то челкой, лезли в большие круглые глаза, привлекая внимание к мешкам под ними — следам истощающей бессонницы.

Димаш не сразу отошел от шока:

— Они что, занимаются…?

— Да, не осуждай, стресс снимают по-разному, — сказала Соня, пожав плечами. — Если случайно увидишь у Дианы синяки на руках, не пугайся.

Девушка поправила волосы и села поудобнее.

— Не спится? — спросила Соня, вполоборота посмотрев на Димаша. Рукав ее футболки прикрывал лишь часть плеча, оттуда по предплечью сбегали мурашки.

— Тебе тоже, — вместо ответа сказал парень.

— Да, мысли в голове не дают покоя.

Девушка не знала, куда положить руки, толи на бедра, толи скрестить их на груди. Она разминала ладони, пальцы, чесала запястья. Потом подтянула к себе колени и положила на них голову.

— На самом деле, — начала Соня, но замялась. Парень посмотрел на нее внимательно и увидел внутреннюю борьбу, отраженную в мимике лица. Борьбу естественного желания поделиться своими чувствами с голосом разума, говорящим, что этого делать нельзя.

— Ой, — вздохнула она и развернулась всем телом к Димашу. — На самом деле, — Соня немного придвинулась ближе и шепотом добавила: — Мне очень страшно.

Парень выдержал паузу. В ночи разговоры шепотом приобретают оттенок сокровенности, который вынуждает двух повязанных секретом людей сближаться, неосознанно и незаметно друг для друга.

— Я бы и не подумал, — признался Димаш, усаживаясь так, чтобы видеть девушку целиком. — Ты самая бесстрашная из всех, кого я хоть когда-либо видел.

— Это замечательно, — ответила Соня. — Значит испуганной я не выгляжу.

Парень поднял бровь в немом вопросе.

— Я бы не хотела, чтобы дети видели, что я боюсь. Да и Боря с Дианой не должны видеть мой страх. Иначе куда мы сможем прийти, если будем трястись все вместе каждый раз, когда попадем в опасность. На каждом шагу нас ждет неизвестность и это пугает до чертиков. Что там будет на шаг впереди, не лучше ли остановиться и постоять там, где мы сейчас в безопасности, хоть и мнимой, но безопасности. Будет ли от этого толк? Скоро конец, а дети не успели пожить счастливо. Мне кажется, что они кроме ужасов ничего не успели почувствовать в своей жизни.

Соня не заметила, как выпалила все на одном дыхании. Чтобы перевести дух, она отвернулась и взглянула на пройденный путь, сокрытый мглой. Димаш невольно повторил за ней движение головой. Будто в компьютерной игре, все, что пройдено, исчезало. Только мрак мог увязаться за тобой.

— Да, — горестно вздохнул парень. — Сколько невинных душ загублено. А выжившие страдают. Я не мог и, наверное, не смогу представить все муки, что выпало вам пережить.

Димаш говорил медленно, подбирая слова и смотря себе на раскрытые ладони. В его тягостные мысли вмешалась Соня:

— Нам осталось совсем немного, поэтому незачем останавливаться только на кошмарах, — девушка взяла ладони парня в свои и добавила: — Они будут перед глазами постоянно, поэтому важно прилагать усилия, чтобы последние дни имели смысл. Это все, что нам осталось.

Димаш поднял глаза и увидел заплаканное лицо Сони. Слезы бежали по фарфоровым щекам, спрыгивая с подбородка.

— Мне страшно от того, что они умрут, не узнав счастливой жизни, тепла и заботы. Хочется для них лучшего, но надеяться не на что…

Парень, повинуясь порыву, прижал к груди расчувствовавшуюся девушку и приобнял ее. Соня уткнулась в рубашку парня, пахнущую свежестью, и старалась подавить подступающий к горлу крик.

Из поезда послушались детские визги. Соня резко встала, почти отталкивая парня от себя.

— Опять Эле что-то приснилось. Теперь не уложишь…

Она побежала в вагон. Димаш отправился следом.

В последнем купе уже развернулась шумовая война: кричала Эля от страха, на нее кричала Лейла от злости, Вадим зажал уши руками и пел, а Коля пытался успокоить Лейлу.

— Мелкая пакостница, что ты опять орешь?

— Успокойся, она просто испугалась.

Соня открыла дверь купе.

— Если бы ты ее не взяла, сейчас бы спали все спокойно, — тыкая пальцев в Соню, кричала Лейла.

— Хорошо, я тебя услышала, — спокойно ответила девушка. Она подошла к малютке, которая все это время не переставала надрывать горло. — Малышка, испугалась, да?

Соня обняла Элю. В проеме отсека показался Димаш. Лейла все еще негодовала, но видимо запал быстро закончился, она всего лишь сыпала проклятиями на взрослых, которые совсем не думают о детях.

— Давайте все немного успокоимся, — продолжала Соня. — Сядьте, пожалуйста.

— И не подумаю, — настойчиво сказала Лейла. — Малявка же теперь до утра будет орать.

Соня знала, что девочка была права и хотела взять малышку на руки, чтобы отнести в другое купе, но Димаш ее остановил и произнес с улыбкой:

— У меня есть идея.

Он попросил всех сесть. Его глубокий голос как гипноз сработал и на боевитую Лейлу, разгоряченную невыносимым детским плачем. В соседнем купе открылась дверь — там тоже хотели все услышать.

— Я спою колыбельную, которую пела мне мама, когда я был маленьким, — сказал Димаш, усаживаясь на край сидения, рядом с Соней и Элей.

Он запел тихо, медленно, раскачиваясь в такт снотворной мелодии. Никто не понимал слов, они звучали как заклинание, закрывающее веки. Творимая неземным тембром песня укутывала словно одеяло, убаюкивала и успокаивала. Через куплет малышка уже не кричала, она схватила ротиком большой палец правой руки и стала его тихо посасывать, уплывая в сон. В то же царство уплывали и строчки колыбельной. Они влекли путников в страну грез, возвещая о всех чудесах, что здесь обитают, они оберегали нежные души, устилая дорогу в грядущий день мягкой тканью.

Димаш закончил петь. В сумраке он уловил направленный на него взгляд медовых глаз, не скрывающих восхищения. Парень был рад, но чувство омрачилось болезненным уколом совести. Соня положила малышку, поцеловала ее в щечку. Подоткнула мальчикам одеяла. Лейла лежала, смотря в потолок, но не сопротивлялась заботе. Черты ее лица смягчились. Соне подумалось, что и на кактусах иной раз вырастают чувствительные цветы. Ее она тоже поцеловала в лоб.

Соня и Димаш осторожно вышли из купе, закрыв за собой дверцу. В узком проходе негде было разойтись, да и молодые люди медлили.

Девушка задумалась, что в парне такого, что заставило ее быть откровенной с ним. Совсем непривычные ощущения, которым она даже не могла подобрать имена, ведь никогда их и не знала. Это настораживало, но и притягивало. Одними губами она прошептала:

— Спасибо.

Он мимолетно кивнул. Пора была и им немного поспать перед рассветом.

Принятие в стаю

Утро выдалось жарким: солнце только успело проснуться, как принялось пропекать нас как в духовке. Видимо, выспалось. Я как всегда первая вылезла из постели. За ночь сильно затекла рука, спать в одной позе не очень полезно. Тихо спустившись с полки на пол и блаженствуя от прикосновений к холодному полу, я решила разбудить Борю и Диану. Димаша трогать постеснялась. Боря решил сделать все за меня, но я ему помешала, поэтому, когда мы вышли в коридор и закрыли дверь, он не смог промолчать:

— Как нас будить, так будьте, пожалуйста, в рань вставать, а как парня своего, так жалко, пусть поспит. Так что ли?

Он скорчил гримасу обиды, надувшись как зефирный человек. Я толкнула его к выходу. Димаш так и остался спать в позе морской звезды с лицом, уткнутым в скомканное одеяло, с ногами, стекающими на пол. Он обнимал подушку и мирно дышал. Закрыла вход в купе и пошла будить детей. Коля и Вадим уже вставали, Эля мутузила куклу, кажется, стараясь вырвать ей пуговичные глаза, а Лейла все еще лежала, закрыв лицо подушкой.

— Подъем! — сказала я, потрепав девочку за ногу. Она отбрыкнулась, ударив меня по руке.

В этот момент в соседнем купе что-то упало. Потом обо что-то стукнулось. Послышался стон, а за ним открылась дверь.

— Уже встаем, да? — протянул Димаш, пытаясь побороть зевоту.

— Да, — начала я, но меня остановил пронесшийся рядом зеленый и кудрявый ураган. Лейлы и след простыл, а ведь кому-то вместо нее убирать постель.

В темпе неспешного джаза наша компания просыпалась, разминалась и выползала на воздух из дома на рельсах. Все вещи вынесли на улицу, рюкзаки проверили, переупаковали, чтобы не случилось повторений вчерашних забегов под обстрелом. Димаш все не выходил. Наверное, вновь уснул.

Пока сборы были в самом разгаре, Борю пробрала мысль:

— А Димаш с нами пойдет?

— Да, — поддержала его Диана, странно подмигнув, — пога обсудить этот вопгосик.

Это был большой шаг — взять нового члена в команду, но Коля привел веские аргументы: уровнять число девушек и парней, уровнять количество взрослых и детей, а еще сильный мужчина не помешает, чтобы можно было распределить нагрузку.

— Да, а то все болит постоянно таскать этот скарб, — простонал Боря, потирая ноющие плечи.

— Эй, половину времени я тащила рюкзак с водой, — заметила я.

— И я считаю несправедливым, что такая хрупкая, — он сделал особенно ударение на этом слове, — девушка таскает на себе такие тяжести. А поэтому пусть твой парень его теперь несет.

Его шутливо-издевательский тон звучал как музыка, хоть и раздражающая. Мне оставалось только ехидно ему улыбнуться, обещая расправу.

— Это Соня то хрупкая? — вмешалась Лейла. Она сидела на большом рюкзаке и кусала ногти, отгрызая розовый лак. Я сказала ей не делать так, на что она прорычала, чтобы я лучше за собой следила. Она сделала отстраненный вид и добавила: — Но я не против, чтобы он был с нами.

Вадим сразу захлопал в ладоши и как игрушка-болванчик закивал своей большой головкой. Протестующих не оказалось. Только Эля стояла в стороне, поглощенная какими-то своими мыслями.

— А ты, Сонь? — елейным голосом поинтересовалась подруга.

А что я могла ответить, кроме того, что будет хорошо, если он сам захочет с нами пойти. Оставалась только малютка, но ее не волновали вещи, которые мы обсуждали.

— Эля, а что ты думаешь? Хочешь, чтобы папа Димаш пошел с нами? — спросил Боря. Девочка не двинулась с места, устремив взгляд на камни под своими ногами. Она держала куклу за ногу, но притянула ее к себе и обняла. Боря, подошедший к ней вплотную, поднял голову и его округлившиеся глаза давали сигнал: «Сейчас начнется».

Пронзительный крик раздался на всю округу. Что-то вновь вызвало у малышки сильные эмоции, и совсем непонятно, был ли это страх или удивление, или иное чувство. Она топала ножками, визжала на ультразвуке и показывала куда-то пальцем в землю. Мы сразу поникли и страдание исказило наши физиономии.

И тут на улицу вышел Димаш. Он зевал, потирал заспанные глаза одной рукой, а второй взъерошивал и так растрепанные черные волосы, стоявшие торчком как антенны. Его рубашка и рваные брюки сильно помялись, придавая ему вид легкой неряшливости. Вылитый мишка, который выбрался из берлоги после долгой спячки. Он скромно улыбнулся, глядя на нас. А малышка сразу, как только увидела его, понеслась к нему и бухнулась в ноги. Она плакала и цеплялась за штанину парня. Он поднял ее на руки, стал укачивать и что-то приговаривать. Она внимательно на него смотрела, постепенно успокаиваясь. Димаш поцеловал малютку в лобик, потом в пухлую щечку. Эля обняла его за шею.

— Ответ очевиден, — подытожил брат.

— Димаш подошел ближе к нам с немым вопросом.

— Ты принят в стаю, — провозгласил Вадим.

Ветер подгоняет

— Конечно, если ты сам хочешь, — добавила я.

Димаш остолбенел. Его неуверенность ощущалась физически даже сквозь расстояние. Сомнения перемалывали его внутренний диалог, сражаясь на противоположных берегах за первенство в решении судьбы. Он гладил малышку по спине и на его лицо упала печать вины. Я подумала, что он хочет отказаться. Но он ответил:

— Если это будет не обременительно для вас.

Вадим сразу подбежал к парню, чтобы обнять. Все дети подтянулись следом, включая Борю и Диану. Я не стала отставать. Хотелось прижать всех к груди, чтобы подарить тепло и безопасность. Ведь сейчас только так можно познать, что такое мир.

Настало время трогаться в путь. Желудок урчал, требуя подкрепления, но нужно экономить и расходовать те силы, что еще держали спину ровно. Боря воспользовался шансом и отдал Димашу свой рюкзак, сказав, что первую половину дня несет он, потом они поменяются.

— Но ему нужен свой, — воскликнул Вадим.

— И выделить ему воды, — сруководствовал Коля.

— Посмотрим, что попадется по пути, — ответила я. Ненароком я взглянула на Димаша, он как раз опускал на землю Элю и что-то говорил ей. Пластырь на его лбу начал отклеиваться и мне вспомнилось, что вчера он получил серьезные травмы. Я предложила сделать перевязку. Мы прошли в вагон, чтобы было удобно обрабатывать рану на коленке.

Я села рядом с его ногами. Пока я разбинтовывала его рану, Димаш ерзал на сидении, нервно тряс здоровой ногой и постукивал по ней подушечками пальцев, подцепляя складки штанины на манер струн.

Как только последний оборот бинта был содран, мне открылось что-то странное, я не смогла удержать удивленного возгласа.

— Что? Не может быть.

Под повязкой, что обильно пропиталась кровью, не было ни царапины. Вся коленка, еще вчера ободранная до мяса, была цела. Я даже бесцеремонно прикоснулась к его коже, чтобы ощупать исчезнувшую рану.

— На тебе всегда все так быстро…

— Соня!

Меня звали все, кто стоял на улице. Крики взволнованные, как у очевидцев начавшегося пожара. Зов не требовал отлагательств и пришлось бросить все и бежать ему навстречу. Парень пошел следом за мной.

На улице все дети стояли как ледяные скульптуры и смотрели вдаль небес. Порывы ветра начали трещать металлическими частями обшивки вагонов и подталкивать в спину воздушными кулаками. Небо затянулось свинцово-серыми облаками так быстро, словно по щелчку пальцев. Мы не успели опомниться, как оказались в западне: на юге в считанных километрах от нас с низкого полотна спускалась тяжелая капля, которая на ветру закручивалась в воронку. Она текла сначала неторопливо, набирая обороты, а затем вмиг достигла земли. Тело сковал дикий страх. Никогда раньше мы не видел смерчей в реальности, а фильмы не способны передать весь ужас, который ты испытываешь, становясь лицом к лицу со стихией. Дыхание спирало от напора воздуха, который закручивался вокруг нас. Полная безнадежность застала нас тогда, когда в поле зрения попали десятки других волчков, вкручивающихся в болезненную почву. Жадные до разрушений, они танцевали на руинах и завывали как коршуны над падалью. Если бы я была одна, то поддалась бы всевышней воле и не стала бы больше двигаться. Но нужно спасаться ради семьи.

Мысли стучались о черепную коробку, мешая просчитывать варианты. Что делать, куда бежать, может спрятаться, как спастись от взбесившегося ветра, который как капризный ребенок хочет поиграть в живые игрушки и выбросить их сломанными.

— Нужно найти машину, — крикнул Димаш сквозь усиливающийся рев. Он на ходу подхватил стоявшего рядом Вадима, Боря среагировал быстро и схватил Элю. Диана вцепилась в Лейлу, а Коля сам подбежал ко мне, чтобы взять за руку и бежать вместе.

Смерчи, большие и маленькие, сближались, сплетались и менялись местами, но двигались в одном направлении — на северо-запад, прямо на нас, окружая кольцом. Для нас была только одна дорога — в ту же сторону. Мы сбежали по холму вниз, где круговая дрога уходила вперед, соединяясь с крупной автомагистралью. По пути все высматривали вариант транспорта. И сразу затея казалась проигрышной: управление строительством дорог с большой парковкой под боком огорожено неприступным забором, машины, брошенные под произвол стихии, покорежены, перевернуты, у некоторых спустило шины и почти все не смогли бы вместить всех нас под своей крышей. Но неожиданно Боря воскликнул:

— Автобус!

Он помчался на бешеной скорости к нему. Я перестала верить Богу, но в этот момент молитвы сами просились в голову. Пожалуйста, пусть нам повезет.

Брат добежал до квадратной маршрутки. Подобные сновали в спальных районах, развозя толпы уставших пассажиров по домам. Димаш не отставал ни на шаг и забрал малышку себе, чтобы Боря занялся водительской дверью. Заперто. Мы подбежали следом.

— Отойдите! — крикнул брат. Он кулаком разбил боковое стекло, просунул в авто окровавленную руку и открыл дверь изнутри. Мигом забрался внутрь и нырнул под руль, где выпотрошил все провода. Полетели искры и машина подала признаки жизни.

— Запрыгивайте, — скомандовал Боря и открыл пассажирскую дверь.

Мы со всеми пожитками оббежали автобус. Быстро расселись по свободным местам.

— Богя, тгогай! — жалобно завопила Диана, увидев, что крупный смерч задышал нам в спину.

Машина завизжала шинами по асфальту и помчалась вперед. Пассажирскую дверь заклинило. Резкие маневры раскачивали машину из стороны в сторону. Мы, как блестки в новогоднем шаре, болтались по салону, пытаясь хоть как-нибудь держаться. Перед глазами проносились жуткие картины: смерчи подбирались сзади к машинам, подкидывали вверх, вырывали с корнями кусты и деревца, с жадностью перемалывая все на своем пути. Стоял оглушающий скрежет, пронизывающий до костей гул, завывание стихии. Смерч подобрался так близко, что стал обнюхивать наш транспорт и стараться облизать его своим хищным языком, отчего задняя часть машины подпрыгивала вверх и мы вместе с ней. Только благодаря Бориной сноровке автобусу удавалось увернуться от опасности в самый последний момент. Он с невероятной скоростью крутил баранку и мы пьяной змеей проскальзывали между внезапно появляющимися препятствиями, иной раз задевая кочки, откатившиеся колеса и бамперы других машин.

Мы вырулили на кольцевую. Ветром нас относило влево, прямо в заграждения. Только чудом удавалось не наткнуться на торчащие тут и там острые части забора. Но из приникшего к земле разгневанного неба внезапно выстрелил маленький смерть, проворнее и злее остальных. Он набросился на нашу машину и толкнул ее прямо на копья. Пробило колесо, упала скорость, однако машина еще ехала. Заднюю часть заносило в сторону. Что-то влетевшее стрелой в салон разбило стекло напротив пассажирской двери. Осколки разлетелись вокруг. Крики утопали в лязге металла. Нас обступала серая мгла, в которой было сложно что-то разглядеть. Кристаллизованный воздух царапал ноздри и горло. Небеса готовились забрать нас в иной мир. С усилением воздушного потока концентрировалась все больше и больше тьма. В ней оставались только мы и наш еле различимый крик о помощи.

То, что ведет

Машину заносило хвостом в сторону. Дорогу не разобрать, ветер сильно толкал автобус вперед и в итоге мы во что-то врезались. Я ударилась головой о соседнее кресло и видимо ненадолго потеряла сознание.

Очнулась я уже тогда, когда облака, струящиеся по земле, стали рассеиваться. Постепенно становилось светлее и в моем рассудке. Машина катилась дальше по инерции, мотор заглох. Мы, оглушенные, сидели крепко вцепившись в поручни и подушки кресел. Никто не двигался и не дышал. Через удаляющийся гул урагана стало слышно, как чмокает по асфальту лопнувшая резина. Ритмичные звуки замедлялись, пока машина полностью не остановилась. Еще несколько минут мы приходили в себя, уставившись пустым взглядом в бесконечную даль.

Из шипящего тумана меня вывел заботливый низкий голос, но я не разобрала, что он говорил. В звенящей голове послышался плач Эли, всхлипы Вадима и отборный мат, которым Лейла поливала все и вся. Скрежет и гул обогнали нас и унеслись вперед.