Бесплатный фрагмент - Сделали биографию

---

ㅤ

ㅤ

451° F. Выпуск 3

ㅤ

ㅤ

Составитель — Ольга Афраймович

---

* * *

Постой, на секунду замри — и увидишь:

Как русское поле, как выжженный идиш,

Как женское сердце, как боль, как река,

На север, за Акко, плывут облака,

Плывут, как обрывки почтовой бумаги,

За Морье, за Токсово, за Вартемяги,

Плывут, как разбухший от спелости плод,

Над лесом, над пятнами финских болот,

Плывут, как бесплотные орды, как память,

Которую не зафлудить, не заспамить,

Как след от гигантских небесных колёс,

За Порхов, за Лугу, за Волок, за Плёс,

Плывут бесконечным аморфным потоком,

Рядком, в одиночку, то вата, то локон,

Как дар, что не к месту-и-времени дан,

За Волгу, за Оредеж, за Иордан,

За чёрные скалы, за белые горы,

Как вёрсты, как снеги, как призрачный город,

Как мысли плывут у меня в голове,

Как вечные льдины по вечной Неве.

И если я вдруг среди гама и шума

Молчу и как будто бы в душу гляжу вам,

Дышу тяжело, закипаю легко,

Не бойтесь: я в это мгновение вижу

Не вас, не белковую ржавую жижу,

А свет бесконечных, как жизнь, облаков.

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤ2022

---

* * *

Апрель нацедит кувшинчик живой воды

И скажет: «Иди, отнеси кому хочешь». И вот

Идёшь, прижимаешь кувшин к животу, спешишь,

Поскольку нужно и этим, и тем, и тем —

Хотя бы по ложке, хотя бы по полглотка,

Хотя бы по капле в иссушенный смертью рот,

На кость перебитую, в белый незрячий глаз,

В кровоточащую рану.

А время, знаешь, такое — поди пройди!

То клуша на «Мазде» въедет на тротуар,

То перец на «Мерсе» попрётся на красный, то

Наряд ментов, то кавказцы, то местный мэр

Копает яму, то бомба, то кожура,

То сам не глядишь под ноги, то встал не с той

Ноги, то вообще без ног — а туда ж. И вот

Сидишь, обалдело смотришь на черепки,

На лужицу просыхающую, на то,

Как червь раздавленный вдруг обретает плоть,

Объём, глаза, белоснежные крылья, речь.

И шепчешь кому-то: «Давай это будет сон!» —

А кто-то в ответ ни слова, ни полсловца.

И все глядят на тебя — из глубин земли,

С больничных коек, пропахших смертной тоской,

Из пыльных окон, пропахших тщетой, с небес,

Пропахших вечностью мира, из всех зеркал,

Из каждой апрельской лужи.

---

Апрель уходит. Хиляет понтовый май —

Форсит салатовым клифтом, блестит фиксой.

И ты встаёшь, говоришь ему: «Сделай так,

Чтоб я лишился и памяти, и ума,

Чтоб я не помнил, что нёс и куда спешил,

Чтоб очи мои закрылись, чтоб мир отстал…» —

«Да че там, — ответит май, — теки в продмаг:

Там мёртвой воды завезли на гвардейский полк.

Но только, в натуре, дешёвой не покупай —

А то, там, голимое палево, там…» Так вот,

Сегодня я поднимаю этот стакан

За тех, кто в пути. Пусть их бережёт в пути

От пункта А к произвольному пункту B —

На каждом отрезке пути, в каждой точке его —

Безродный ангел дороги, пускай распахнёт

Свои белоснежные крылья…

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤ2017

---

* * *

Мама, я вижу стену напротив, дерево, гаражи,

Солнечный луч, бежевые кирпичи и серые кирпичи.

Если ещё что-то надо увидеть — то ты скажи.

Если уже довольно — кричи, кричи.

Мама, когда всё болит и лишь глаза не болят,

Если каждый выход вовне означает жестокий бой,

То легко и естественно превращаешь себя во взгляд —

Так ощутимо проще общаться с судьбой, с тобой, с собой.

Вечер коричнев, как слабозаваренный чай,

Лужа стеклянна, сарай по-над ней дощат.

Перечисляй себе зримые элементы, но не обобщай.

Мама, я постараюсь не обобщать.

От обобщений, мама, адски болит голова —

Скрежет закономерностей, резь перспективы,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤтяжесть основ.

Жаль, что я всё ещё зрение перевожу в слова.

Мама, я научусь смотреть без помощи слов.

Тополь, голые ветки покалывают синеву.

Я научусь не думать о том,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤчто это апрель завис над двором —

Так же, как я научился не знать зачем живу

И не докапываться до того, кто водит моим пером.

---

Два мужика толкуют за жизнь и про все дела,

Чёрная ось трубы делит плоскость двора пополам.

Мама, я снова хочу стать таким, каким ты меня родила,

Это потом я сбился с пути и нарушил Господний план.

Это потом я вызрел в почки, гнилые зубы, сердечную боль,

В орган течения времени, в ухо, ловящее речь.

Это потом я научился, мама, говорить с тобой

И отучил себя разговаривать с теми, с кем собирался лечь.

Это потом весь мир превратился в масштабный троп —

Чем-то он жил, что-то дышал, куда-то текло у него внутри.

Ныне мой мир — остывающий труп, и я творю ему гроб.

Бог послал мне в помощь ангела. Ангел сказал: «Смотри!».

Вот и смотрю: птицу смотрю, камень смотрю,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤкошку смотрю в ночи.

Взгляд — занимательная субстанция:

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпобачь, нахлобучь, набычь.

Вижу стену, солнечный не луч уже, но блик,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤсерые кирпичи.

Мама, хочешь я рассмотрю каждый кирпич?

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ2012

---

* * *

У одной моей подружки была такая привычка — она,

Проезжая мимо домов, где жили Регина, там, или Женя,

Махала им, будто эти Регина и Женя

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤглядят на неё из окна —

И такой у неё получался жест,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤтакое заразительное движенье,

Что доныне я, оказавшись в тех краях, смиряю прыть

Или, напротив, преодолеваю

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤизвечную питерскую усталость

И машу домам, хотя Женя перестала там жить,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤРегина вообще перестала быть

И дома нелюдимо глядят в меня. Но привычка осталась.

А другая моя подружка

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤсобирала пакетики с сахарным песком

Для какой-то там Сони Шмидт —

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤи пакетики шныряли за ней по дому,

Как ручные, мерцая надписями

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤна заморском, приморском, морском,

Обживая столы и шкафы, подмигивая с полок

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤчасто и беспардонно.

И сегодня душа моя вздрагивает, ноет и тонко болит,

Когда я натыкаюсь на них. Но, привычке уже не переча,

Нет-нет, да и притырю в кафешке

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпакетик сахара — для Сони Шмидт,

Для неведомой Сони Шмидт, которую

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤникогда не встречал и никогда не встречу.

---

А ещё была одна подружка; когда она принималась петь,

То лицо её озарялось улыбкой —

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤневозможно прелестной,

Адресованной, впрочем, не всей нашей

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤзадыхающейся от любви толпе,

А единственно возникавшей в тот момент

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤи жившей в ней песне.

Я копировал эту улыбку, я скалился

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤнапропалую, как идиот,

Но даже теперь, когда рожа моя грустна,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤа воспоминания хлипки,

Если вдруг отрешиться, то по краешку губ,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤглядишь, просквозит, промелькнёт

Мимолётная тень той самой,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤобращённой внутрь себя, улыбки.

Так я брал что мог у близких и дальних, у друзей и жен,

У принцев и нищих, у живых и мёртвых,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤу встречных и поперечных;

И не знаю уже, погружён в чужие привычки,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤзаряжен ими, заражён,

Что есть я опричь них, что останется, если извлечь их?

Страшно думать, что ничего не останется;

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤчто, ловкач, прохиндей,

Я всю жизнь собирал урожай

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤс не мною засеянной грядки

И состою из словечек, интонаций и жестов,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤподсмотренных у людей,

Разве только расставленных в собственном

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤи, быть может, действительно

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ ㅤнеповторимом порядке.

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ2019

---

Интервью

— Куда идёшь? — На северо-восток.

— Откуда? — Из ларька «Живое пиво».

Там вывеска, где выцветшие раки

впились в такие выцветшие кружки,

что в них и пива как-то незаметно.

— Ты любишь выпить? — Я люблю смотреть.

— И что там? — Там сидит полуармянка-

полутаджичка. Хороша собою.

— Красива? — Не красива — хороша.

Сосед мой говорит, что попытался

к ней подкатить, но что-то не сложилось,

зато ему теперь открыт кредит —

четыре литра «троечки» в неделю.

— Кто твой сосед? — Ханыга, из дворян,

ведущий род с шестнадцатого века

от одного предателя, который

донёс и получил себе дворянство

от Годунова. Потому потомки,

стыдясь себя, герба, царя Бориса,

последних полтора столетья пьют.

— А ты? — А я нигде не дворянин,

и, значит, не имею прав на подлость.

— Где ты живёшь? — На пятом этаже,

под самой крышей. — Где твой дом? — Не знаю.

Когда-то, правда, знал — потом прошло.

— Какой ты веры? — Веры? — Веры! — Веры?

— Ну ладно, ходишь в храм? — Мой храм разрушен.

— Что делаешь ночами? — Жду утрат.

— Что делаешь с утра? — Боюсь проснуться.

---

— Зачем ты пишешь? — Видимо, привычка.

— Зачем ты пишешь ямбом? — Потому что

Госдума запретила амфибрахий.

— Ты можешь в рифму? — Я могу не в рифму.

— Жжёшь рукописи? — Жгу. Мои — горят.

От них зола и тошнотворный запах.

— Откуда ты берёшь стихи? — Не знаю.

— В чём смысл стихов? — Не знаю. — Что нас ждёт?

— Не знаю. — Но хотя бы чем мы станем

В конце — ты знаешь? — Да. Но не скажу.

— Ты веруешь? — Я верю в то, что верю.

— Зачем живёшь? — За пазухой Творца.

— Ты любишь Юльку? — Видишь ли, дружище,

что значит «любишь»? Как понять границы

любви, симпатии, хотенья, страсти?

Чем измеряют глубину и силу

любовных чувств, и на каком этапе?

— Пожалуйста, короче. — Знаешь, Юлька —

она прелестна: шея, плечи, ножки,

и перси, да… — Ещё короче! — Нет.

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ2014

---

* * *

Нет, никуда не хожу, ничего не знаю, всего боюсь.

В двери долбят соседи, менты, торговцы, Советский Союз,

в окна стучат дожди, но настолько странно они стучат,

что ощущаешь на вздохе не свежесть и чудо,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤа жесть и чад.

Мама, весна идёт, но в этом году я боюсь весны:

дни, конечно, длиннее, капли на ветках чисты и вкусны,

но, понимаешь, мама, я чую повсюду какую-то гарь,

словно бы мусорку жгут

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤили дохнет огромная, страшная тварь —

жрёт себя заживо, мама, пламенем пыша, смрадом разя.

Я закрываю окно, так как долго смотреть на это нельзя;

вот бы ещё не слышать рёва стозевна, крысьей возни…

Я закрываю окно, сажусь на стул, но — чёрт возьми! —

мрак проникает в щели и в дверь, мраком потеет стекло.

Господи, мама, ты знаешь, сколько его уже натекло?

Мебель корёжит и корчит,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпаркет поднимает предсмертный вой,

стул поджимает ножки, и время скулит над моей головой.

Днём заходит сосед, отрыгая приветственно липкий мат,

и говорит, что ему обещали на днях достать автомат —

типа, кореш приехал оттуда (кивает куда-то вбок)

и у него есть надёжная крыша там (кивок в потолок).

Раньше мы брали с ним пива и воблу, твёрдую, как доска,

раньше мы размещались в парке Победы с видом на СКК.

Нынче мне пиво не лезет в глотку —

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤглядишь, к середине весны

я утрачу последние связи с народом моей страны.

---

Мама, но хуже всего, что дни желты, как топлёное молоко,

сердце выпрыгивает из груди и дышится так легко,

что забываешь чем дышишь.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤКуда мне деваться, мама, когда

мимо, жмурясь от ветра и солнца, речная летит вода?

Скверы беременны зеленью, стонет утробно земная плоть,

грядки мечтают о том,

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤкак их будут рыхлить, удобрять, полоть,

скорым плодоношеньем не бредят разве лишь облака,

и у меня в ладонях, уютно свернувшись, тёплая спит рука.

Это безмозглая жизнь

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤсквозит в первозданной своей наготе.

Как ей укажешь на место? Кем ей приходятся эти ли, те?

Что ей наши слова серебристые, ржавые наши дела?

Видишь: походка её легка, женственность — тяжела,

очи её с поволокой и чуть приоткрытый медленный рот

то ли счастьем наполнен, то ли безумьем. Кто разберёт?

ㅤ

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ2015

---

* * *

Мой друг говорит, что у нового Данта

Бесцветная внешность, замашки педанта,

Потрескавшиеся очки,

Что он по палате чего-то там ради

Всё чертит и чертит круги, а в тетради

Всё чертит и чертит кружки.

Мой друг утверждает, что новый Петрарка

Сидит на заплёванной лавке у парка,

Под серым от пыли кустом,

Глазеет на женщин, страдает в завязке

И век свой проводит бездарно и вязко,