Сборник абсурдных притч о смысле бытия

Случай в столовой

— Не додали! Гречу не додали! — кричал заместитель директора Привалов.

В столовой повисла тишина. Люди перестали скрести приборами по тарелкам. Кто-то продолжал жевать капустный салат. А бригадир смены Гаврилов пригубил чаю, но проглотить не успел. Кто-то из слесарей удачно пошутил, и теперь Гаврилов смеялся, брызжа изо рта чаем на общий стол.

— Повара сюда! Кто ответственен за раздачу? Кто додает? Почему сегодня не додал?! — продолжал прилюдное разбирательство Привалов.

— А ведь и правда не додали! В прошлый раз гречи было больше, где то с ладошку, — сказал водитель билаза Сергей.

— Да! Да! Гречу не додали! Не доложили! Было больше гречи! — подхватили мужики с разных концов заводской едальни.

С кухни вышел ответственный за раздачу. Некто Тетякин.

— Ты ответственный? — спросил заместитель директора Привалов.

— Я, — ответил ответственный за раздачу Тетякин.

— Как зовут?

— Егор Андреевич Тетякин.

— Скажи мне Егор, почему гречу не доложил?

Уши Егора стали багровыми.

— Кончилась греча.

— Как это кончилась? Давеча завезли два камаза с гречихой, как же это кончилась-то? — не унимался Привалов.

Егор молчал и старался прятать руки за спиной. Замдиректора это заметил:

— Что это у тебя там?

— Где? — Егор Тетякин понял, что дело пахнет керосином.

— Да вот там за спиной. Руки покажи.

Егор сделал шаг назад, не желая подчиниться.

— А ну быстро показал свои руки. Я два раза повторять не стану, Егор. Лучше делай по-хорошему, пока я просто попросил.

— Лучше делай, как он говорит, парень. Не дури! — не без страха в голосе сказал бригадир смены Гаврилов, прокашлявшись после несвоевременного глотка.

Егор медленно вытащил руки из-за спины. Все они от ногтей и до локтей были в гречке.

— Греча! Ну, вот же! Вот! Объясняйся! Объясняйся пёс, почему у тебя моя порция на локтях! Ты у меня объяснительной не отделаешься! Даже штрафом не отделаешься! Святые угодники! Ты куда всю гречю подевал?! — орал Привалов.

— Эт не хорошо, брат. Мы же люди рабочие, нам кушать как положено надобно. Чего’й ты это устроил? — спросил Гаврилов.

— Вон у него там след из гречи за спиной! Смотрите-ка, а! — выкрикнул кто-то из собравшейся толпы похмельным голосом.

И правда, за Егором Тетякиным тянулся еле заметный след из гречихи, который утопал в кухонных катакомбах.

Егор попытался убежать, но заместитель директора Привалов схватил его за шиворот и поволок на кухню:

— Ишь чего! Давай-ка посмотрим, что это ты там прячешь.

— Не надо, прошу! Пустите! Пустите, пожалуйста! — кричал Егор.

Толпа мужиков ринулась следом. Бригадир смены Гаврилов зажевал капустный лист и тоже встал изо стола.

Гречневый след привел к ржавой железной двери в конце коридора.

— Не надо! Прошу, не надо! Стойте! Стойте! — орал Тетякин.

Никто его не слушал. Привалов дернул за ручку — дверь отворилась. Внутри темнота. Мужики кричат: «Там рычаг должен быть или выключатель!»

Привалов нащупал рубильник и опустил его. По комнате забегали электрические разряды и молнии, заметались искры. Провода трещали и гудели. Пара длинных неоновых ламп замерцала на потолке холодным светом.

В центре комнаты стоял стул дантиста. На нем лежал человек. Тут в него ударил ток и он заорал:

— Ааа! Больно! Выключай! Выключай, твою мать!

Егор Тетякин подбежал к рубильнику и немного поднял его, где-то до середины. Свет остался гореть. Подача тока продолжалась. Но человек на стуле кричать перестал.

— Он жив! — воскликнул Егор и принялся бегать по комнате с поднятыми руками, — он жив!

Половина мужиков решила спасаться бегством. Бригадир смены Гаврилов побежал за огнетушителем. Вторая половина была крайне напугана, но осталась из любопытства.

Привалов медленно подошел к стулу в центре комнаты. На стуле лежал человек. Человек, вылепленный из гречи. Гречневый человек. И этот человек дышал.

— Что за чертовщина… Никогда в жизни такого не видел.

— Это мое величайшее творение! — кричал Егор.

— Йокарныбабай! — сказал прибежавший Гаврилов и окатил гречневого человека из огнетушителя, — как обгорел-то бедняга!

— Нет-нет-нет! Что Вы делаете?! Прекрати! Прекрати! — Тетякин набросился на Гаврилова, пытаясь перекрыть струю.

— Огня! — заорал гречневый человек.

Все затихли.

— Что… что Вы сказали? — спросил заместитель директора. Ужас подступал к его горлу. Он не знал как обращаться, «на ты» или «на Вы», поэтому из страха выбрал более деликатный вариант.

— Огня… — прошептал человек из гречи.

— Зачем… зачем Вам огонь?

— Сожгите меня.

— Что?

— Сожгите меня как соломенную бабу на масленицу.

— Соломенную бабу?

— Да. Я… я — предвестник вашего урожая. И я пришел в этот мир, чтобы сгореть. Вы, вы должны сжечь меня. Я… я должен пригореть… соорудите… соорудите большую сковороду и пожарьте меня. Я должен пригореть.

— Но… я… я не знаю… я… — Привалов оглядывался по сторонам, ища поддержки.

— И хоровод… вы все… должны вести хоровод… вокруг меня… иначе вашему урожаю гречи конец.

— Что?! — Привалов стал серьезен как никогда, от страха не осталось и следа, все его естество заполнило искреннее возмущение, — как это гречи конец?! Не будет гречи?! А с чем же тогда подливу жрать! Подлива без гречи тоже не хорошо, как и греча без подливы!

— Да, нехорошо, — подхватил бригадир смены Гаврилов. Потом сплюнул на пол, вставил в рот зубочистку и добавил, — будем жечь.

— Будем жечь, — подтвердил замдиректора, — выбора нет. А какой у нас выбор? Мир без гречи мне не нужен. Это не вариант. Я так жить — отказываюсь.

— Решительно поддерживаю, — вставил свою лепту Гаврилов.

— Ты не можешь! Ты не можешь пожертвовать собой! — закричал Егор гречневому человеку. Всё это время он стоял в стороне, сдерживая слёзы и подавляя истерику, — Я столько сил на тебя потратил!

— Молчи, Егор, ты свое дело сделал, — сказал Привалов, — теперь тут командую я. Так мужики, поднимите этого гречечеловека и тащите на общий двор за заводом. Гаврилов?

— Да.

— Скажи своей бригаде, чтобы дров нарубили на костёр и пусть тащат старый казан со свалки. Поскребите болгаркой немного и ставьте на костер. Управимся до вечера.

— Что же вы делаете?! Изверги! — орал Тетякин.

— Не время распускать нюни, Егор. Ситуация патовая, — сказал заместитель директора Привалов, с грустью в глазах.

Человек из гречи взял Тетякина за руку, подтянул к себе и обнял. Потом чуть приподнялся над креслом и прошептал на ухо:

«Тебе кажется, что ты потеряешь меня, но это не так.

Я никогда и не принадлежал тебе. Я никогда не был твоей собственностью.

Нам часто кажется, что люди вокруг нас, наши близкие, друзья и жены… особенно жены — это часть нас самих.

Мы так привыкли к тому, что они есть в нашей жизни, что уже и представить себе не можем, что их может и не быть рядом с нами.

Да, это грустно. Но таковы правила игры.

Наши самые любимые люди в жизни — лишь попутчики в долгой дороге из череды рождений и смертей.

Каждая наша новая жизнь, каждое новое воплощение — это очередная машина, которую мы поймали, путешествуя автостопом по трассе материального бытия.

Наши попутчики — это родные и близкие. А Время сидит за рулем. И именно оно решает, кому зайти, а кому пора выходить.

Время… время — это безличное проявление Бога в этом мире, Его взгляд, заставляющий материю постоянно меняться. Время посылает нам важных людей, время же их и отнимает.

Каждый новый человек в нашей жизни, каждая новая встреча — это урок. И мы поставлены в эти ситуации, чтобы учиться.

Главное в жизни — это отношения. В них мы испытываем самую большую радость и самое великое горе. Чему учат отношения? Жить не ради себя, жить бескорыстно. Они учат делить счастье и беды другого человека. Учат заботе и исполнению долга.

Но мы либо хотим этому учиться, либо нет.

И чаще всего — нет.

Разводы, измены, предательства. Все из-за этого. Из-за того, что мы не хотим учиться добровольно.

И потому время и жизнь учат нас на языке обстоятельств.

Все что мы считаем своей собственностью — мы теряем с болью в сердце.

Все что мы по-настоящему любим — мы отпускаем с тоскою и чувством благодарности внутри.

Почему отпускаем? Потому что настоящая любовь не терпит чувства собственности.

Мы все будем плакать от потерь. Но кто-то из теплой благодарности к ушедшей личности, а кто-то из-за того что у него забрали игрушку в виде другого живого существа, из-за того что теперь он не сможет наслаждаться этим другим существом, так как раньше.

Корень всегда в мотиве, мой друг. И жизнь учит нас именно чистоте мотивации.

Так что отпусти меня с легким сердцем, дружище, и давай идти дальше. Ты своей дорогой, а я своей. И спасибо тебе за все».

Гречневый человек отпрянул и Егор разрыдался. Но потом он собрался с силами и перенес последующие события с мужеством.

А было вот что.

Часом позже все рабочие завода собрались на заднем дворе. Осенний ветер продувал насквозь, если кто-то был без куртки с толстым подкладом. Воронье каркало, сидя на голых ветках берез.

Из-за угла литейного цеха выехал синий мотоцикл с люлькой. В люльке сидел человек из гречи.

— В казан его кладите, мужики, — скомандовал заместитель директора Привалов.

Трое крепких стахановцев вытащили гречневого человека из люльки и расположили точно по центру казана.

— Жгите! — сказал Привалов, — и маслица добавьте, да побольше.

Мужики притащили два ведра «Крестьянского», 3,2% жирности, и вывалили в нагревающейся казан.

— Хорошо-то как! — радовался гречневый человек, распластавшись на дне казана в плавящемся сливочном масле.

— Мужики, на медленном огне надо… подгорит же, — предложил водитель билаза Сергей.

— На то и расчет, Серёга, на то и расчет, — ответил бригадир смены Гаврилов и тут же прикрикнул поварам: «Соли добавьте! Да помешать не забудьте!»

В общем жарили гречневого человека где-то полчаса. Воду не доливали. Подгорел он, конечно, будь здоров. Но на кухне к этому времени уже кипел чан с томатной подливой. Так что настроение у всех участников действа было праздничное. Водили хороводы, украшали друг друга гирляндами, стреляли в небо из хлопушек, запускали воздушного змея.

Потом принесли подливу и всем раздали по порции с остатками гречневого человека.

— А гречу-то все-таки додали, мужики! Ура! — выкрикнул Привалов.

— Ура! Ура! Ура! — вторила ему сытая и довольная толпа.

А после работы водитель белаза Сергей пришел домой и написал белый стих:

Ах, как грани этики тонки

Что позволяют как бы вскользь

Быть людоедом мне всерьез

И в тоже время им не быть.

Ибрагим

Знавали Вы про Ибрагима?

Про Ибрагима «Кусаку»?

С малых лет Ибрагим был «Кусакой», и прозвали так его не зря, ибо славился он своим умением перекусывать материалы и крепления немыслимой прочности.

Не было на свете того предмета, что Ибрагим не мог бы перекусить.

И не подумайте, что он был каким-то посредственным, тривиальным, дворовым кусакой. Нет, Ибрагим был первоклассным кусакой мирового уровня и наравне тягался с такими представителями кусачего искусства как Войцех Ожешко из Польши и хорват Златан Люйбович.

Когда обычные кусаки, под покровом ночи, грызли медные провода, Ибрагим перекусывал металлический каркас торгового центра или титановую обшивку ракетоносителя, что стоит на космодроме Байконур.

Если Ибрагим ехал в общественном транспорте — он перекусывал поручень.

Если он хотел испить газированную воду «Тархун» — он перекусывал торговый автомат.

Если он играл в хоккей — он перекусывал шайбу и вратаря.

А столовых приборов на него так вообще было не напастись. Все ложки и вилки, что железные, что серебряные, были для него одноразовыми.

Случалось и так, что Ибрагиму приносили статуи великих полководцев и правителей. И Ибрагим перекусывал их на раз.

Каменные панталоны Людовика XIV — пожалуйста.

Медные шаровары Михаила Кутузова — пожалуйста.

Гранитные усы Петра Первого — вперед и с песней.

Накуся-выкуси-ка, Ибрагимушка!

И Ибрагимушка выкусывал!

Но однажды забрел Ибрагим в центральную библиотеку города Санкт-Петербурга и столкнулся с тем, что перекусить не смог.

Начало было многообещающее.

Все началось с работы Карла Маркса «Капитал». Вердикт: перекушено.

Затем пошла «Критика чистого разума» Иммануила Канта. Хорошо пошла, как по маслу.

«Феноменология духа» Фридриха Гегеля нырнула вслед игривым карасиком. Ибрагим перекусывал тома и работы великих философов, как рыбачок леску.

К полуночи в библиотеке не осталось целых книг.

Кроме одной.

Как не хватал её пастью Ибрагим, ничего толкового не выходило.

Тогда открыл он её и прочел:

«У каждой формы жизни на Земле есть свое предназначение.

Каждое живое существо — часть единой экосистемы, которая работает как часы.

И наше общество — это тоже своеобразная система.

Есть люди разумные — они должны обучать других правильным вещам.

Есть люди сильные — они должны защищать других.

Есть люди предприимчивые — они должны заботиться об обеспечении других людей продовольствием и услугами.

Есть люди умелые, с руками «откуда нужно» — они должны заниматься работой согласно своим талантам и служить другим. Чинить, паять, строить, петь, танцевать и так далее.

Найди свой талант и будь полезен другим самым эффективным для тебя образом.

Да только не считай, что от тебя зависит конечный результат твоего труда, и не присваивай его себе.

Что бы ты ни сделал, будь то пластилиновая фигурка динозавра или великая симфония — все это не твоя собственность и не твоя заслуга.

Потому что все материалы для этого твоего творения уже были созданы до тебя. Был пластилин и были ноты. Ты просто взял и смешал их с помощью своего разума, который ты тоже не создавал.

Все это создано Богом и принадлежит Ему. Он — Изначальная Причина Всего, а значит и следствия все являются Его заслугой, а не нашей.

Так что следуй своему предназначению, но всегда помни о том, что ты лишь посредник, а не Изначальный Создатель».

Закрыл книгу Ибрагим, задумался глубоко и понял, что призвание его — быть кусакой.

Прибежал тогда Ибрагимушка на космодром Байконур, прокусил во второй раз обшивку ракетоносителя и забрался внутрь, прямо в сопло.

Ракета взлетела и вышла в открытый космос.

Ибрагим вылез через иллюминатор, раздвинул челюсти, набрал полный рот вакуума и перекусил пространственно-временной континуум.

Больше его никто с тех пор не видел.

P.S.

В 2504-ом году астронавты НАСА обнаружили, что кольца Сатурна были перекушены. Связан ли этот факт с личностью Ибрагима — неизвестно. Это стало одной из главных загадок 26-ого столетия.

Странник

Одинокий странник продолжал свое шествие по скалистой пустоши. Солнце пекло губу. Он не ел восемь суток и девять не пил.

Стенки желудка терлись друг о друга как наждачная бумага.

Странник так давно не открывал рот, что тот сросся.

Не было больше ни верхней губы, ни нижней. Была лишь одна — срединная. Но измотавшись от голода и жажды, наш скиталец заметил сей нюанс слишком поздно.

Правда вскрылась, когда он попытался зевнуть.

Лицо странника вытянулось, но рот не открылся.

Височно-челюстной сустав свело, а лицевой нерв защемило.

Физиономия скитальца приняла столь причудливые формы, что казалось, будто у него во рту голова птеродактиля (установленная в профиль).

Разволновался странник и решил оказать влияние на ситуацию истеричным катанием по холодному чернозёму.

Катался-катался, вдруг замер. Видит коровье копыто стоит. Без коровы.

Подполз к копыту, схватил его, поднимает, а под копытом вода с навозом.

Возрадовался странник, начал копыто срединной губой целовать, к сердцу прикладывать, на руках носить, вальс танцевать.

А как угомонился, припал к следу с навозной водою и давай губу мочить. Да вот беда — не просачивается ни грана. И рот не разлепляется. Как будто и не было его.

Задумался странник, да в тот же момент и смекнул…

Проявив находчивость, начал копыто в навозную воду макать да губу срединную растирать. Словно манекенщица перед зеркалом, только вместо помады копыто. Но эффект все равно тот же. Губа красная-красная.

Тут мимо проезжал царь-варвар со своей свитой. Все верхом на козлах горных. Увидели странника, окружили кольцом. Царь-варвар секиру каменную достал, над головою занес, еще чуть-чуть и стукнет…

А потом как копыто в руках скитальца увидел, так и обомлел. Секиру из камня на козла уронил, а сам пал ниц перед странником.

Варвары мигом спешились, дружно взялись за руки и начали водить хоровод вокруг царя со скитальцем. Козлы тоже начали свой хоровод вести по наружной дуге, только в обратную сторону.

Варварский хор складно запел фальцетом. Пение их напоминало песни херувимов.

Царь-варвар поднялся с колен, медленно вытирая горячие мужские слезы с пухлых щёк. Приблизился к страннику, и очень бережно взял копыто из его рук.

Значительно посмотрев на своих соплеменников, царь под одобрительные возгласы толпы водрузил корону из копыта на чело скитальца. После чего зачерпнул щепоть навозной воды и окропил нового варварского императора сторицей.

Так скиталец стал великим правителем.

А на горе, что служила ему и домом и памятником и курганом для его костей, безымянный дикарь-ваятель оставил скрижаль написанную рунами.

И было на той скрижали начертано следующее:

И стар и млад что в этом мире

Сошли при жизни за людей

По смерти потеряли имя

И погрузились в мир теней.

Но только кажется едва ли

Что мы, почив, уходим в ночь

На деле же тела оставив

Выходим из утробы прочь.

И снова, заново, опять

Мы видим мир как в первый раз

Холопы, князи, короли

Ролей для нас тут про запас.

Страдаем и ликуем мы

Надежд сей океан глубок

Со дна до самой высоты…

И вспять прилив нас тянет в срок.

Ты мог искать дверной проем

Что в этот мир тебя привел

Но вход с другой лишь стороны

Быть может Кем-то отворен.

И этот Кто-то нам знаком.

Остатки памяти из крох,

Собрав с последних сил в кулак,

Понять мы можем — это Бог.

Он бесконечен, неделим.

В Себя включая всё и вся,

Он Личность и для всех един

Имен Ему уж счесть нельзя.

Он ближе всех и так далек

Что бесконечность — это фарс

Но стоит вспомнить нам о Нем

Он сразу рядом, здесь, сейчас.

Забыв о Нем, стремимся вновь

Расти и шириться в миру

Питаем «чистую любовь»

Ко всем, но только ни к Нему.

Но ждет века наш вечный Друг…

Сеанс спектакля «Жизнь» продлен!

Он за кулисами, а нас

Зовет играть на бис роддом.

Ты скажешь мне:

«Иди к чертям!

Не верю в Бога, в душу я!»

Но нет сил спорить…

Смысл в том —

Всегда есть выбор у тебя.

Весть

— Проиграли! Царя-батюшку проиграли! В картишки! В дурочка подкидного! На ярмарке! — кричал гонец.

— Тише, тише. Рассказывай все по порядку, — сказал царский советник.

— На ярмарке, что у дощатой площади, бондарь с наперсточником в дурочка резались. Бондарь ставил бочку, а наперсточник индюка, и бондарь выиграл. Потом наперсточник поставил сапоги с подбитыми подошвами, и бондарь снова выиграл.

— И?

— Право государь, зуб даю, наперсточник жулил все это время, ой жулил! Заманивал он бондаря в сети свои паучьи! Голову боченочному мастеру задурил.

— Дальше-то что было?

— Наперсточник поставил самовар. Говорит: «Дай отыграться», а сам лыбу давит.

— И что, отыгрался?

— Ага, еще как! Сначала сапоги с подбитыми подошвами отыграл, потом индюка, а потом и бочечку бондарскую в собственность заимел.

— Так, а бондарь что?

— В азарт впал старый дурень! Поставил еще одну бочку, а потом еще одну, и еще! Так одну за другой все бочки и проиграл!

— Остановился?

— Куда там! Потом инструменты проиграл и мастерскую, дом, чулан, сарай и кладовую!

— Жену с детьми тоже проиграл?

— К счастью жены и детей — у него их нет! Но к горю нашему этот дурила поставил на кон Царя! И проиграл!

— Как это так? Где ж это видано в карты на Царя ставить? И можно ль его проиграть? Законом нашим это недопустимо.

— Скакал как мог, пуще ветра, коня загнал, только чтоб Вам наперед сию весть сообщить! Наперсточник уж сюда идет, выигрыш забирать. Прячьте Царя! Прячьте Государя, говорю я Вам!

— Не стоит так беспокоиться… — продолжал советник.

— Что здесь происходит? — спросил Царь. Он только что вошел в тронную залу, на нем был белоснежный мундир с золотыми погонами, красные и синие ордена свисали с груди, на лице росла черная подстриженная борода, а на голове красовалась корона, инкрустированная алмазами.

Гонец упал в поклон до земли, а советник откланялся в пояс.

Государь поднял гонца с колен:

— Сударь мой дорогой, хватит Вам чело о ступени марать. Говорите с чем пришли, с просьбой ли, с сетованием?

— С вестью горемычной явился я! — ответил гонец.

— Государь, не слушайте его, сущий пустяк, а не проблема, — вставил слово советник, но Государь его перебил поднятиям руки, что означало «помолчи, пожалуйста, дай выслушать». Советник понимал царские знаки с пол-оборота, а потому замолчал.

— Продолжайте, — сказал Царь гонцу.

— Ох, Царь-батюшка, уж не знаю как Вам и сказать, но и томить не стану… Проиграли Вас в карты на ярмарке.

— Меня? В карты? — засмеялся Царь, — А на что играли-то хоть?

— На самовар.

Царь стал очень серьезен:

— На самовар? Ты уверен?

— Да, Царь-батюшка, уверен! Сам с него настойки чабреца испил!

— Что такое, Государь? Все в порядке? — спросил советник.

— Нет, не в порядке, — ответил Царь, сел на ступени, ведущие к трону, снял корону и схватился за голову.

— В чем же дело? — сказал советник.

— Дело минувших дней, — сказал Царь, — …был один парень молодой, бочки делал, бондарь местный. И когда революционеры замок взяли, мне деваться было некуда, помнишь?

— Да, Вы сбежали.

— Не просто сбежал, мне бондарь тот помог. Вывез меня из крепости в бочке с пшеном. Выкатил на дощатую площадь и возле литейной кузницы поставил. И сидел я там в бочке два месяца. Пшено быстро кончилось, да и непригодным оно было для еды, ибо испражнялся я в него день и ночь, и зарывал все это поглубже, чтобы не пахло, но пахло все равно скверно.

— Вы об этом не рассказывали, Государь! Я думал, Вы все это время собирали полк для наступления на революционное ополчение, — сказал советник.

— Нет, я соврал, чтобы меня не засмеяли. Полк мой брат Григорий собрал, а сам я в бочке у кузни под себя ходил, да в пшено закапывал.

— Как же Вы выжили, Государь?! — спросил гонец.

— Молил бондаря о еде и питье. Он мне и помог. Дал мне самовар, а в самоваре была каша перловая. Вот так я целых два месяца из самовара перловую кашу и сосал, под себя ходил, в пшено зарывал. А когда брат мой Григорий с первым гусарским полком столицу отбил — я и вылез.

— Вот-вот, Царь-батюшка! Этот самый бондарь Вас сегодня и проиграл. Против самовара ставил! — крикнул гонец.

— Да, я это сразу понял, когда Вы, сударь, про самовар упомянули. Дело в том, что когда я в бочке сидел — самовар весь погнул, а когда вылез, бондарь новый затребовал. У меня при себе самовара не было, и тогда бондарь мне сказал: «Коли самовар я на твою жизнь обменял, то теперь твоя жизнь мне принадлежит, купил я её, и цена ей красная — самовар, кому захочу, тому продам. Клянись, что так оно и есть, а иначе прокляну, на чем свет стоит!»… я и поклялся.

— Батюшки! — вскричал гонец.

— Дак неужели Вы жизнь свою выкупить не пытались у бондаря? За все эти годы-то? — спросил советник.

— Пытался, — ответил Царь, — целый обоз самоваров ему отправил — он ни в какую! Трюм корабля самоварами из Белого Устюга набил и ему предлагал, уже в порту разгружали, а он нос все воротил, да приговаривал: «Грех с таким козырем расставаться раньше времени, жизнь твоя — моя, и стоит она один вшивый самовар, захочу — на лапти обменяю».

Тут двери зала открылись, и вошел веселый наперсточник с понурым бондарем под ручку.

Говорит: «Где тут Ваш Государь? Подавайте-ка его сюда, пущай в мешок полезает!»

Советник с гонцом оглядываются — Царя нет.

Вдруг слышат тихий голос из-за трона:

— Пссс… пссс… эй, псссс…

Поворачиваются — Царь из-за подлокотника выглядывает и шепчет:

— Скажите что меня нет, я уехал на вотчину, в Оренбургскую губернию, налоги собирать, лично. Хорошо?

Советник с гонцом кивнули и повернулись к незваным гостям. Стоят, бледные, как лунный лик. Гонец шапку руками мнет, а советник тесьму на манжете мизинцем теребит.

— Кому это Вы там киваете, а?! — крикнул наперсточник, еле сдерживая смех, — неужто Государь за троном спрятался?!

— Не-нет Царя-ба-батюшки на месте, уехал в гу-губернию налоги собирать, в Оренбургскую, лично, — ответил гонец, ему было трудно скрывать волнение.

Советник моргнул два раза.

— Значит, нет Царя? А кто это такой там бородатый из-за трона выглядывает? Небось Царь ему и корону свою дал поносить, пока сам в разъездах?

Наперсточник подошел к трону и начал обходить его по круговой, а Царь стал ползти от него на карачках, чтобы не быть замеченным. Бондарь правда его приметил, но Царь поднес палец к губам и показал ему «Тсс, молчи».

Так они намотали три круга вокруг царского кресла.

— Кто это тут у нас такой ползает? В белом мундире, в пагонах! Смотри-ка, а! — продолжал наперсточник, потом резко пошел в другую сторону и Царь уткнулся ему в сапоги.

Царь поднял взгляд. Глаза наперсточника мерцали радостью.

— Ну-с, Государь, как Вам Оренбургская губерния? Все налоги собрали?

— Да, все, — ответил Царь.

— Вот и славно, — сказал наперсточник и накинул на Царя холщевый мешок.

Прошло трое суток. Двое из них Царь брыкался в мешке на плече наперсточника, но на третьи смирился.

Наперсточник нес его по полям и лесам, вдоль рек и озер, по горам и долам и наконец-то принес.

Вывалил Царя — прямо на трон.

Шокированный Царь не мог понять, что с ним происходит.

И тогда наперсточник сказал:

«Я не мошенник и в наперстки я не играю. Тысячу лет я жил в горной долине и спал под деревом Ним. Там я постиг мудрость жизни, и спустившись с гор, услышал в городе сказ про Царя стоимостью в самовар.

Тогда я решил найти того бондаря, которому ты продал свою жизнь. Выкупить тебя у него было нельзя, а потому я прикинулся ярморочным разводилой и выиграл тебя в подкидного дурака.

Бондарь был жадным, но на жадности его я и сыграл. Тот еще лопух, я тебе скажу.

А когда я тебя унес, он понял, что все закончилось, и ушел дальше катать свои бочки.

Но вот я принес тебя назад, и раз уж ты теперь принадлежишь мне, то я приказываю тебе править царством.

Будь хорошим и справедливым царем, милосердным к подданным и строгим к нарушителям порядка. Защищай законы религии и не давай в обиду тех, кто от тебя зависит.

Не жалей живота своего в битвах и всегда выступай в авангарде в первых рядах.

Будь примером праведности для других и молись Богу, чтобы дал тебе сил править государством, чтобы жизнь в нем процветала, а люди были счастливы.

Будь внутри смирен и скромен, как подобает правителю, но внешне оставайся не примерим в соблюдении закона Божьего в твоем царстве.

Коли ты мой, то и царство твое мое, а я Бога слуга и все что есть у меня — Ему принадлежит.

И приказываю я тебе править царством в соответствии с законами, что даны нам в священных писаниях.

Ибо власть любая, большая и малая — от Бога, и в служении Ему должна быть занята, а не для собственного наслаждения и прихотей.

Главная твоя забота — это духовное развитие и самоосознание твоего народа, а не потакание его деградации.

Запомни это и правь с этим мотивом».

Упал царь тогда в поклон перед мудрецом, замарал чело о ступени, и сказал, задыхаясь от слез:

«О, святой мудрец, все что ты мне сказал я принимаю как Высшую Волю и следовать буду ей до конца дней, как своему вечному долгу!»

С тех пор царство процветало и революций больше не свершалось, потому что мир и покой царил в повседневной жизни людей и в их сердцах.

Бондарь, правда, в Персию переехал и стал торговать рисом на местном базаре. Через два года он украл верблюда у шаха и уехал на дальний восток континента. Спустя пять лет он основал поселение у Охотского моря, ныне известное как Магадан.

Силач

Цирковой силач Глеб Сорокопятов ехал в трамвае на премьеру своего нового представления. Впервые в жизни номер Сорокопятова будет гвоздем программы. Сегодня он должен поднять мотоцикл. На мотоцикле будет стоять медведь и жонглировать кеглями.

Все билеты раскуплены. Полный аншлаг. К этому моменту Глеб Сорокопятов шел всю свою жизнь.

Последние репетиции прошли успешно. Сорокопятов без труда поднимал мотоцикл с медведем, ибо был сложен словно сам Геракл. Людей с таким телосложением воспевали в древних мифах и легендах. Исполинов подобных Сорокопятову увековечивали в камне такие великие скульпторы как Микеланджело и Да Винчи. А Доре изображал подобных ему на своих гравюрах.

Длинный плащ свисал с могучих плеч силача. Глеб Сорокопятов согнулся под трамвайным потолком и предвкушал грядущее купание в лучах славы.

Лишь амбиции Сорокопятова были больше него самого. Он представлял, как сидит на троне, а люди кланяются ему в ноги и целуют его гигантские стопы. Такого было ментальное наслаждение Глеба Сорокопятова.