Бесплатный фрагмент - Рыбинск 950

Рыбинск 950

Любимому городу

Молодых авторов, чьи тексты собраны под обложкой этого сборника, объединяет одно: в их биографии на определенном этапе случился Рыбинск. Кто-то здесь родился и вырос, кто-то встретил свою любовь, кто-то просто гулял по старинным купеческим улицам города, празднующего 950-летний юбилей. Писатели — люди такие, из чьей памяти бесследно ничего не исчезает. И вот, то в одной строчке зазолотится шпиль собора, то в другой раскинет крылья бетонная чайка моста.

Рыбинск — литературный город. Сурков и Ошанин, Якушев и Рапов — знаменитые имена на синих табличках названий рыбинских улиц. Может быть, там когда-нибудь будут и наши имена? Отчего бы не помечтать? Первый шаг в литературу сделан: силами Рыбинского совета молодых литераторов издан этот небольшой сборник, утверждающий веру в литературное будущее родного города.

Олисава Тугова, член Союза писателей России

Александр Рыжков

Адресаты

Далеко те квадратные метры,

Где на окнах в стаканах окурки,

Где с фасадов осенние ветры

Обдирали слои штукатурки.

В каплях краски скрипучие ножки

Табурета на лестничной клетке,

Где таскали подвальные кошки

Из фарфоровых блюдец объедки.

А внутри, за коричневой дверью,

Время скатерти пылью покрыло.

Может быть, я вернусь и поверю,

Счастье… кажется, здесь оно было.

Рыбинск

По Волге росли города,

На бойком пути судохода.

Наш Рыбинск, закрытый тогда,

Дозрел у подножья завода.

Советской эпохи печать,

Как мышцы — героев наследство.

Но сердцем продолжил стучать

Имперский ампир по соседству.

Останется здесь навсегда,

Советское связано с царским.

В ансамбль смешали года

Купеческий вид с пролетарским.

Утрачено много потом,

Когда строй с размаху сносили,

Но вновь наш отстроился дом,

Став гордостью новой России.

Я строки ещё напишу,

Они выйдут слаженным строем,

И, как получилось, спрошу

«Мать Волгу» над Рыбинским морем.

Гаражи

Окраина прячет от взглядов

Бескрайний гаражный массив.

Рабочие высших разрядов

Шабашат здесь, волю вкусив.

Беседуют на перекурах

О жизни своей и страны.

На лицах задумчиво-хмурых

Следы недовольства видны.

И надпись на сером заборе

Под стаей галдящих сорок —

Строку в современном фольклоре

Оставил гаражный пророк.

Прописано грубо, но точно,

С тяжелой рабочей руки,

В сознанье вбивается прочно:

«И русским простите долги!»

Музею «Советская эпоха»

Рыбинск, посёлок ГЭС

Жизнь стала нынче меркантильна,

А здесь душевный разговор,

Теплом советского мультфильма

Наполнен узкий коридор.

От близких сердцу экспонатов

Подступит добрая тоска.

Дыханье чудных ароматов

Напомнит «Красная Москва».

Туристов бережно встречает

Экскурсий бойкий марафон,

Где напоследок им включают,

Тот самый, дедов, патефон.

Сегодня выглядит забавно

Для юных глаз, скорей всего —

Ушедшая совсем недавно

Эпоха детства моего.

А мы — рождённые в Советах,

Республик братских сыновья,

Здесь, в этих стенах и предметах,

Собой почувствуем себя.

***

Какое место называют домом?

О том всегда приходится мечтать,

Что где-то между Солнцем и Плутоном,

Застелена уютная кровать.

Сознанье не случайно задержалось

На самом дальнем уголке мечты.

Где представляешь собственную старость,

То место домом называешь ты.

Пустые стены не зовутся домом,

И остаётся лишь того желать,

Что в месте этом, для души искомом,

Тебя родные люди будут ждать.

Ну а когда сомнений не осталось,

Что с верным человеком ты живешь,

С кем бы вселенная на кухне умещалась —

Союз ты этот домом назовешь.

Татьяна Тикунова

Возвращение

Никогда не понимала она пассажиров, которые, проснувшись часа за два до своей станции, заправляли постели и сидели, скучая, разглядывали в окошко пробегавшие кусты-деревья-полустанки. Так хорошо ведь спится под стук колес, а собраться можно и за двадцать минут до прибытия, благо, проводник всегда разбудит. Пара часов сна — роскошный подарок, по нынешним суматошным временам…

Но сегодня она сама не узнавала и не понимала себя. Почему так? Ещё полтора часа ехать, а сон как рукой сняло. Может быть, из-за того, что в стареньком вагоне всё скрипит и грохочет, но в нём ли дело?

«Ладно, высплюсь дома», — решила она, спустилась с верхней полки и присела к окну. В купе больше никого не было — попутчики вышли раньше. Снаружи белело огромное снежное поле, кое-где точками темнели любители подледного лова — вот уже и станция Волга… Помнится, тем летом, когда уезжала, казалось, что это не река, а море — ни конца, ни края. Многие пассажиры тогда прильнули к окнам, фотографировали. Почему-то сейчас и у неё рука сама собой потянулась к телефону…

Она вдруг усмехнулась своим собственным мыслям. Дома… Если не была в родном городе пять лет, твой ли теперь это дом?..

Пять лет назад она уехала, потому что здесь стало тесно, знакомо и скучно. Казалось, что выросла из своего городка, как вырастают из детских штанишек. Манил другой город — большой, прекрасный. Ведь тут — Столица Бурлаков, а там — Северная Столица…

За эти пять лет много чего произошло — всё ж больше хорошего, чем плохого. Она убедилась, что Петербург — тоже город маленький и что он — её город. Как пелось в советской песенке: «Здесь моя работа, здесь мои друзья…». Делала карьеру, собиралась замуж, даже хобби нашла — любительский театр (недавно поставили «Вишневый сад», играла Раневскую). С родными местами больше ничего не связывало, кроме воспоминаний. И вроде жизнь устроилась, всем довольна, но… Зачем она ехала, и сама не знала.

Очнулась от голоса проводника: «Рыбинск узнаете?». Парень в маске, но по глазам видно — улыбается. Быстренько оделась, схватила чемодан и вышла из купе. Ничего не чувствовала — ни радости, ни тревоги. Что уж теперь! Была не была…

Мартовский город встретил январским морозом. Вокзал вроде тот и не тот — теперь с крытым перроном. Да и весь город теперь тот и не тот — за пять лет наверняка многое изменилось. Ей не терпелось увидеть. И она с вокзала, прямо с чемоданом, минуя гостиницу, рванула в центр.

Перемен действительно было много. Город похорошел, она слышала, стремится в Золотое кольцо и привлекает туристов. Кругом палатки с сувенирами, новые кафе, магазины и модные нынче пекарни. В старом добром универмаге — вездесущая «Пятерочка». Но многое осталось, как было. В центре — микс из нарядных вывесок и ждущих-не дождущихся ремонта домов… Впрочем, мало ли такого в Питере и в любом другом городе России-матушки?..

Ей вдруг захотелось выйти к Волге. Просто постоять на берегу, посмотреть на мост и небо. Сама не ожидала от себя такой сентиментальности, но пошла. Бронзовый Ошанин в одиночестве, сквозь очки вглядывался в реку, текущую «издалека долго». Она составила ему компанию, встала рядом.

— Извините, девушка, вы местная? — она вздрогнула, не ожидая такого от Ошанина. Обернулась — нет, конечно, это не памятник. Прохожий, молодой мужчина, в очках и с бородкой по моде.

— Я — да, то есть нет, то есть не совсем… — почему-то смутилась она. — А что вы хотели?

— Да вот хотел узнать, где тут рыбу вкусную купить. Рыбинск же, а рыбы нет… Непорядок.

— Попробуйте на Мытный рынок зайти, тут недалеко… — она уже хотела было показать, но он неожиданно прервал:

— Город у вас ужасный, если честно. Как вы тут вообще живете? Ни дорог нормальных, ни рыбы купить…

Она возмутилась:

— А зачем тогда приехали?

— Да я проездом, вообще в Вологду…

— Вот и езжайте в свою Вологду!

Он был явно ошарашен таким отпором.

— Нда, провинция… Ну, счастливо оставаться! — махнул рукой и пошел себе дальше.

А она разозлилась на себя за несдержанность. Действительно, провинция, даром что только-только из культурной столицы… А нечего обижать её родной город! Рыба, видишь ли, тут на каждом углу не продается… Да и вообще, причем здесь все эти штампы: провинция-не провинция? Просто хамить не надо.

С соборной колокольни зазвонили. Она вдруг вспомнила, как давно, годика в четыре, глядя на шпиль, достающий до неба, кричала: «Мама, калякаля!». Как там у Раневской?.. «В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось…»

— Вы меня извините, девушка. Некрасиво получилось… Понимаете, я сам вологодский, пять лет назад в Москву переехал. И с тех пор ни разу дома не был: работа, ипотека, отпуск по заграницам, туда-сюда… Нет, я доволен, столичная жизнь нравится, но вдруг понял… как бы это сказать… не мой там дом, понимаете? Не родное все… Силы закончились, а где взять — не знаешь. И так вдруг на малую родину потянуло — воздухом тем подышать. Вот еду, но волнительно как-то… Понимаете?

— Понимаю… Счастливого пути. Всё будет хорошо, вот увидите.

— Спасибо. Глаза у вас красивые… И город тоже. Не верьте, что ужасный, это я так сболтнул, от нервов…

— Хорошо, не буду.

Они улыбнулись друг другу. И бронзовый Ошанин, кажется, улыбнулся тоже. Он-то знал, о чем оба говорят.

Дмитрий Кокшенков

Рыбинск — один из самых морских городов

Понял — и сам себе верить едва готов,

Но осознанье искрой по коже:

Рыбинск — один из самых морских городов,

Пусть в этом званьи других моложе!

Мало ли тех, что морскими давно слывут,

Что же особого в этом, новом?

Город у моря построить — великий труд,

Но, хоть отчасти, да на готовом.

Здесь всё иначе. Шло время, и шёл прогресс;

Чтобы сиять рукотворным светом,

Родине море нужнее, чем позарез,

Там, где его и в помине нету.

Люди не стали смиренно скорбеть о том,

Но, с невозможным на равных споря,

Дерзкою мыслью, непредставимым трудом

Сами себе сотворили море!

***

Одинокий Бездомный Кот

Мимо улиц шагал вдаль.

Он не ведал, куда идет,

Да никто его и не ждал.

Был он ласков, умел играть

И охотиться на мышей,

И никак не хотел понять —

Почему он такой — ничей?..

А поодаль — чуть в стороне,

В переулке полупустом,

Скорбно окна подняв к Луне,

Тосковал Бескошачий Дом.

Пельменное

Скромный подарок для «Рок-Пельмень» кафе и, в особенности, для очаровательной Ксении

Не из праздности, не от лени

(эти поводы — ерунда),

Но взалкавши плоти́ пельменьей,

Ты, конечно, придешь сюда.

Здесь и вправду их полной чашей,

Да при этом ещё каких…

В нетерпеньи рукой дрожащей

Ты насадишь на вилку их…

Только чу! Не спеши, послушай

И внимательно присмотрись —

С легким вздохом пельменьи души

От зубцов воспаряют ввысь.

Глеб Беляков

Бурлак

Песок. Шум чаек. Пот.

Людские силуэты

впряглись. И тащат. Тащат. Тащат.

Нахмурившись, вперёд.

В висках стучит. Натужно дышат рты.

Мозоли на руках срывает бечева.

И так все дни и вечера, из года в год

По берегу бредёт простой народ.

Устал один бурлак. Застыл. Забронзовел.

Расправил плечи, смотрит исподлобья.

Тяжёлый взгляд! Как будто бы в укор…

Прошли года — а он там до сих пор.

Всё ждёт работу исполин в лохмотьях.

Шум чаек. Бьётся камень о волну.

Песок. С колясками гуляют у реки.

Раздастся рядом детский голосок:

— И что ж тянули эти ваши бурлаки?

А бурлаки тянули всю страну.

Нина Зайцева

Коля №13

Тому, чей голос меня вдохновляет

Что? Где? Ах, нет, ничего особенного, просто обычная квартира, обычного города. Кухня. Диван. Стол. На столе бутылка хорошего пива, кружка и блюдце. Холодильник сплошь в магнитах экзотических стран. Над холодильником телевизор. По телевизору показывают «Ивана Васильевича». Фразы из фильма заполняют моменты тишины.

Хозяин квартиры — моряк — сидит на кухонном диване. Ему завтра в рейс. Собранные сумки стоят в прихожей.

Как он выглядит? Нет, вас на самом деле это интересует? С каких пор, интересно узнать, вы стали такими любопытными? Ну,… предположим,… средних лет, широкоплеч и крепок, с высоким лбом и чуть прищуренными улыбающимися глазами на загорелом лице… Ну, как?

«- Ой, не пoхoж! Ой, халтура!…

Понимаешь, у тoгo лицо умнее!»

Так! А вот лица попрошу не касаться! Это всё придирки! Только, пожалуйста, не заставляйте меня выслушивать критику от телевизора! Главное, что вам надо уяснить — перед вами весьма и весьма положительный герой. Весёлый и добрый. Хотя сейчас немного грустный. А вы бы не опечалились, если пришла пора оставить дом, семью и отправиться куда-то к чёрту на кулички, по морям, по волнам? Чего молчите?

«– Так я жду oтвета на пoставленный мнoю вoпрoс».

Что? Морская романтика? Да, боже упаси, надо же такое выдумать! Знайте, что вся романтика целиком и полностью испаряется, исчезает, склеивает ласты после первого же контракта!

А что касается семьи… Странно, но её в квартире не наблюдается, хотя собеседник у нашего главного и пока безымянного героя всё же имеется. Коля. Ведь это здорово, когда есть с кем поговорить по душам…

«– Так чтo прoшу эту глупую панику прекратить. Ты ктo такoй?

— Феoфан, дьяк пoсoльскoгo приказу.

— Хoрoшo, Федя. Останься здесь, а oстальных прoшу oчистить царский кабинет. Кoрoче гoвoря, все вoн».

Федя? Отлично! Пусть наш с вами моряк будет Федей. Ну, пожалуйста-пожалуйста! Так и знала, что вы не против! Итак, Коля и Федя.

Раз мы замечательно обо всём договорились… Начинаем? Готовы?

Что? О чем будет история? Опять это нездоровое любопытство?! А как же интрига? Не сегодня? Эхх…

О чём, о чём! Про любовь, конечно! Глупый был вопрос! Вы же меня знаете! Ну, про что ещё может быть история?!

Всё? Наговорились? Ура! Тогда…. Поехали!

Сильные руки откупоривают бутылку, звук льющегося пива…

— Коля, ну не грусти ты, всего каких-то четыре месяца, ну, в крайнем случае пять, поживёшь c Марьей Сергеевной, а потом я вернусь и снова будем вместе. Да, ты пей-пей, не стесняйся, сейчас я тебе подолью… Только немного, завтра нам рано вставать. Ой, как тошно…

«– Что же это у тебя, гoсударь-тo, а? Аль хворь приключилась?…

— Периостит у него, флюс».

— И вправду хворь… Только не флюс, а шлюз она, окаянная, называется… Шлюз. Рыбинский. Как захворал много лет назад, так и не могу поправиться, не хочет организм бороться… Любовь… А может и не любовь это, а так… наваждение, морок, сладкими речами навеянный, кто же разберёт… Столько лет прошло.

А ведь как всё начиналось… Так необычно и интересно…

Вот, представь, я ведь совсем молодой тогда был, после вышки только. Работать устроился на речке на пароходах типа «река-море». Мы работали на Волге, на Дону, ещё по всяким речкам. Там полно шлюзов разных. И на Дону полно шлюзов, и на Волге. Да, какая там Волга, название одно… вместо реки сплошные водохранилища.

«– Правильнo я гoвoрю?

— Угу.

— Вoт, пoжалуйста».

— Если от Астрахани до Волгограда ещё ничего, то потом — одни шлюзы начинаются. И в Рыбинске есть шлюз, и вот этот шлюз мы как раз тогда и проходили.

У меня была работа матроса, «матрос-электроник» называлась должность. На речке без рулевого никак, на автопилоте ехать нельзя, поэтому я только на руле всё время и стоял.

«– Этo мoя прoфессиoнальная oбязаннoсть.

Прoфесьoн де фуа!»

— Вот-вот! Но это не важно, главное шлюзы. Знаешь, Коля, на каждом шлюзе есть радиостанция и на этих радиостанциях обычно работают женщины, они там сообщают погоду и прочую навигационную информацию. Так уж это всё устроено.

«– Прoшу вас, прoдoлжайте!»

— Да, запросто! Вот только Колюне ещё плесну! Коля, а ты чего молчишь, усатый? Ахах! Ещё налить? Не, ну разве это дело, напиваться перед дорогой?! Не смотри на меня так, ладно уговорил, только капельку!

Так вот, возвращаясь к истории. На всех этих радиостанциях работают женщины, и на этой тоже работала женщина. И такой у неё был голос, Коля, такой голос… Я как первый раз её услышал, захотелось с парохода сигануть и поплыть к ней, потом пару дней в тумане ходил, не помню, как на вахте стоял, ничего не помню, жил на автопилоте, совсем не соображая, повезло ещё, что умудрялся как-то со своими обязанностями справляться в таком состоянии. Врать не буду, знаю, что не одного меня зацепило, почти все, кто её слышал, мягко говоря, балдели и млели. Такой у неё был голос. Казалось, он был, как сама Волга, не закованная в цемент и шлюзы. Обволакивающий, текучий, волнующий и… Нет, всё не то! Невозможно передать словами, насколько пьянящим нам всем казался этот голос! А мне — особенно. Дааа…

Голос голосом, но всем на пароходе было очень интересно, как же эта женщина выглядит. Потому что разгорячённое воображение, конечно, рисовало нам что-то вроде модели со сногсшибательной фигурой, которая сидит, эротично закинув ногу на ногу и с нежным придыханием рассказывает погоду на Рыбинском водохранилище, но как дело обстояло в реальности — никто не знал.

«– Любишь бoярыню?

— Люблю! Безумнo!…

— Чегo ж тебе еще надo, сoбака?»

— Да, что отрицать, Колюня, и так всё понятно… Влюбился я в этот голос. Да, и не один, много нас таких мечтателей ходило… И ты знаешь, я бы, наверное, и остался среди них, мучимых любовной лихорадкой, но даже в молодости я понимал непреложную истину: если чего-то хочешь, то надо делать какие-то шаги, хоть что-то делать… Потому что между спокойным плаванием по течению случаются моменты, когда вся дальнейшая жизнь зависит от твоих действий. И представь себе, Колька, даже не важно, правильные ли будут эти шаги, потому что где-то в глубине души ты понимаешь: не сделаешь — будешь жалеть всю оставшуюся жизнь!

И я сделал. Приложил все усилия, чтобы пробраться на радиостанцию и посмотреть-таки на эту женщину…

«– Да перестань ты нервничать!..»

— Легко сказать! В общем, сходил я… Вернулся сам не свой. А ребята ко мне с расспросами что, Федя, да как. Растормошили, наконец, заставили говорить. Сидит там, говорю, милая бабушка, сидит, вяжет внукам носки и прочие меховые изделия, ну, и в перерывах занимается тем, что нам погоду рассказывает. Сказал и ушёл в каюту. Ну, а они и соваться ко мне больше не стали, видят — плохо человеку. Оставили в покое.

«– Трoгай!»

Тронулись! Так и ушли мы оттуда… И вроде всё хорошо, но как-то не по себе мне до сих пор…

«– В чем делo, Федя?»

— Эх, Коль! Чего и говорить! Ведь я им наврал…

Скрежет ключа в замочной скважине прервал рассказчика. На кухне появилась симпатичная женщина в плаще:

— Коля, безобразник, марш со стола! Федя, я тебя как человека прошу, хватит поить крысу пивом, ей это вредно! Чем вы вообще тут занимаетесь?

— Машенька, я только рассказывал Коле про любовь и муки совести!

— Опять про наше знакомство? И как тебе не надоест! Уже бы сам рассказы сочинял со своей богатой фантазией.

— Да уж… богатая фантазия… Думаешь нам, царям, легко? Фантазия навсегда и полностью отдана одной сладкоголосой волжской сирене.

— Эх, Федя-Федя! Поставь-ка лучше чайник, фантазер, я пирогов принесла!

От сладких звуков её голоса (а может всему виной алкогольные возлияния) Коля томно развалился на скатерти, Федя уплыл мыслями далеко, лампочки под потолком замигали, холодильник закашлял, а телевизор…

«– Ну, ауфидерзеен! Гудбай! Оревуар! Кoрoче гoвoря, чаo!

Все свoбoдны».

Вы всё ещё тут, да ещё с вопросами? Разве вам непонятно намекнули, что пора и честь знать?

Ладно, валяйте, выкладывайте, только быстро. Что там вам интересно?

Почему такое название у истории? Причем тут номер тринадцать? Всё-то им надо разжевать, в рот положить, да ещё по голове постучать, чтобы проглотили!

Объясняю, как в пятом классе: что-бы бы-ло интереснее! Хорошее же название, интригующее! Самим что ли сложно подробности додумать? Всё я, да я!

Короче, когда Федя ходил по Волге, у них на пароходе жила крыса. Весь экипаж её очень любил и звал Колей. Коля как сыр в масле катался, пиво пил и предавался прочим нехорошим излишествам. То ли в силу не до конца выветрившегося романтизма, то ли от врождённого чувства юмора, Федя тоже завел себе крысу, которую назвал Коля номер два. За ним пошли другие Коли с увеличивающимися номерами, пока не дошли до счастливого Коли номер тринадцать.

Такое объяснение вас устраивает? Ну, вот и ладушки! А теперь точно ВСЁ!

«– Прием oкoнчен. Обеденный перерыв.

Царь трапезничать желает!»

Анастасия Смирнова-Макарова

Красные очки

В моих очках весь мир намного лучше,

Я их всегда ношу, когда тоскливо,

Я их всегда держу на всякий случай

В кармане разноцветного пальто.

В моем пальто весь мир намного лучше,

Я в нём всегда хожу, когда дождливо,

И виртуозно разгоняю тучи

Над бурлаком, собором и мостом.

С моим мостом весь мир намного лучше.

Я по нему бегу и напеваю,

Когда в лицо мне бьётся солнца лучик

И кудри треплет ветерок с реки.

С моей мечтой весь мир намного лучше,

И я сегодня целый день мечтаю

О том, что каждый человек получит

Свой мост, пальто и красные очки.

22. 12

Самая длинная ночь

Снова закончилась утром.

Это так просто и мудро,

Это должно нам помочь.

Хмурый декабрьский рассвет —

Символ надежды бесспорный,

Время раздёргивать шторы,

Время готовить омлет.

Снег размывает дождем.

Ждём мы зимы окончанья,

Ждём прекращенья страданий,

Финиша трудных времён.

Где-то внутри облаков

Дремлет весеннее небо.

Рухнут сугробы и скрепы,

Выживет только любовь.

Две любви

Откровения вернувшейся в Рыбинск

Я так любила только дважды.

И оба раза без успеха.

Один хотел на мне жениться,

Но не всерьёз, а так, для смеха.

Другого я любила страстно,

И он, как воздух был мне нужен,

Но вновь моя любовь несчастна —

Ему я изменила с мужем.

Его сама я променяла

На сыновей и дом, и маму,

Но всё ж любить не перестала.

И для меня он лучший самый.

Теперь я с ним встречаюсь мало,

Но также сердце крутит сальто.

Я помню, что-то я читала

Про незакрытые гештальты.

Остановлюсь на полуслове.

Я здесь должна оговориться:

Не думайте, что две любови —

Всё, чем могу я похвалиться.

Рави любила я и Лёшу

И, можете не сомневаться,

Люблю я мужа. Он хороший.

Он научил меня смеяться.

Но так любила только дважды.

И оба раза безуспешно.