Бесплатный фрагмент - Ромео и Джамиля

Глава 1

Дозор быстрым шагом возвращался на заставу. Чтобы сократить путь, старший наряда повёл своих подчинённых не по основному рубежу у берега Аракса, а по рубежу прикрытия, то есть напрямик по грунтовой дороге, идущей вдоль железнодорожной колеи.

Вокруг было тихо, если не замечать отдалённого гула реки и птичьего щебета в зарослях кустарника. Ничего вокруг не говорило о том, что пару лет назад здесь царил хаос.

Раньше два пограничных рубежа были действительно рубежами с целой системой заградительных сооружений. Они не давали возможности приблизиться к реке, по руслу которой и проходила государственная граница. Всё изменилось в январе 1990 года, когда тысячи местных жителей-азербайджанцев вышли к заградительной системе и потребовали её открытия.

После отказа пограничников пустить митингующих на охраняемую территорию начался разгром. Толпы негодующих мужчин крушили забор из колючей проволоки, сгребали проволочную сеть-путанку. Чтобы было сподручнее, использовали бульдозеры и экскаваторы.

Советская власть на излёте своего существования не заметила, как выпустила джина национализма. В каждом национальном регионе страны этот джин проявлялся по-своему. В Нахичевани на протяжении всей советско-иранской границы он предстал в виде пылающих огромными факелами сторожевых вышек, поджигаемых участниками погромов.

Пограничникам оставалось только наблюдать за всем этим. Командование, перепуганное всплеском ненависти местного населения к военным, отдало категорический приказ: столкновений с митингующими избегать, на провокации не отвечать и охранять только себя.

К тому времени, когда три участника утреннего дозора спешили на заставу, страсти на границе улеглись. Бывшие погромщики вернулись к своим обычным занятиям и превратились в мирных граждан, а пограничники снова приступили к выполнению своих служебных обязанностей. Только граница теперь представляла собою жалкое зрелище. От заградительной системы остались лишь неряшливые кучи из мешанины столбов, перепутанной проволоки, камней и земли.

В то время на каждой советской погранзаставе, на самом почётном месте красовалась церемониальная стела со словами: «Границы СССР священны и неприкосновенны!» После январских событий 1990 года эти высокопарные слова звучали не иначе как насмешка. Теперь местные жители беспрепятственно проходили к самой реке, а пограничники вынуждены были сквозь пальцы смотреть на бултыхающихся в воде мальчишек или выпасаемые на береговой отмели отары овец. Военным оставалось только делать видимость охраны границы, да пресекать уж слишком откровенные случаи контрабанды.

***

Пройдя раним утром по берегу реки до самого стыка с флангом соседней заставы, солдаты чуть ли не бегом возвращались обратно. Причиной спешки был воскресный день, а по воскресениям на заставе показывали кино.

Солдатский быт, особенно на отдалённых заставах, никогда не отличался большим разнообразием в плане развлечения. Просмотр кинофильмов оставался, чуть ли не единственным способом отрешиться от опостылевшей действительности.

Хотя этот способ времяпрепровождения всё ещё в просторечии назывался «смотреть кино», к прежнему кинематографу он уже имел весьма отдалённое отношение. Эпоха натянутой на стене белой простыни, стрекочущего кинопроектора и жестяных коробок с бобинами киноплёнки канула в Лету. На смену всему этому пришёл видеомагнитофон.

В конце восьмидесятых годов видеосалоны заполонили всю страну, растлевая, застоявшуюся в стойлах советской морали, молодёжь. Победное шествие «видика» не останавливала даже запредельная цена, которая в некоторых случаях достигала стоимости отечественного автомобиля.

Вскоре после описываемых выше январских беспорядков в приграничное нахичеванское село, наконец, добрался прогресс. Один из предприимчивых местных граждан по имени Самед Гусейнов продал, доставшийся ему в наследство от дедушки, «Москвич 412» и приобрёл в столице новенький Panasonic. По возвращению на родину молодой человек развил бурную деятельность, организовав в местном кафе видеосалон. Дело оказалось прибыльным, и вскоре Самед разъезжал уже на «Москвиче 2141», уважительно называемом в народе «зубилом». Надо отдать должное — он не почивал на лаврах, а искал новые способы обогащения. В результате у предпринимателя с пограничниками возникла договорённость о том, что каждое воскресение он будет привозить на заставу видеомагнитофон и с десяти утра до шести вечера демонстрировать фильмы. За это с каждого военнослужащего вне зависимости от звания взымалась плата в размере пяти рублей.

Солдаты не зря спешили на заставу — надо было занять лучшие места. Как правило, первой ставилась какая-нибудь новинка. Для её просмотра собирались все, включая офицеров. В ленинской комнате отодвигали к стенам столы и, расставив табуреты в несколько рядов, рассаживались, исходя из заставской иерархии. В первом ряду прямо перед телевизором садились офицеры. По бокам от них и на двух последующих рядах размещались «дембеля» и «дедушки». Остальные довольствовались менее удобными местами. Самым обездоленным и угнетённым, коими являлись так называемые «индусы» (аналог армейских «духов»), оставалось только одно: зарабатывать косоглазие и кривошею, примостившись где-нибудь на подоконнике или на столе. Опоздавшие обычно разделяли с ними эту участь.

Чтобы успеть к началу показа участникам утреннего дозора требовалось вовремя вернуться на заставу, доложить о прибытии, сдать оружие и обязательно перекусить, чтобы потом, во время просмотра, не оглашать помещение урчанием пустого брюха.

Периодически среди зрителей происходили передвижения. Так, посмотрев один-два первых фильма, офицеры вставали и покидали «зрительный зал», гонимые своими служебными обязанностями. Представители самых привилегированных слоёв солдатского общества тотчас же занимали их места.

После ухода начальства Самед, как правило, хитро подмигивал и доставал из недр своей огромной спортивной сумки кассету, содержимое которой носило явно порнографический характер. Это встречало нездоровое оживление в солдатской среде, особенно среди дембелей.

Просмотр «порнухи», сопровождаемый солдатским ржанием и сальными шутками, длился недолго. Вскоре зрелище надоедало, и бойцы требовали перейти на показ в ускоренном темпе. Вид прыгающих и вертящихся фигур и потешно кривляющихся физиономий на экране какое-то время веселил солдат, но опять-таки недолго. В конце концов, порнографическую кассету с позором изымали из видеомагнитофона, и она исчезала в чреве всё той же огромной сумки Самеда. На смену ей ставился какой-нибудь боевик, то есть более достойное настоящих мужчин кинопроизведение.

Во время демонстрации, изредка прерываемой перекурами, отдельные солдаты вынужденно покидали ряды зрителей, так как уходили в наряд или заступали на дежурство, но основная масса ухитрялась за воскресение посмотреть до пяти видеофильмов. В числе таких везунчиков были и участники утреннего дозора. Главное, чтобы они успели возвратиться на заставу к приезду Самеда и застолбить удобное для просмотра место.

***

Когда пограничники шли по рубежу прикрытия, их мысли наверняка были уже там, в ленинской комнате, перед экраном телевизора. Несмотря на это солдаты всё же заметили небольшую отару овец, пасущуюся в узкой балке, спускавшейся к реке. Впадина эта была хитрым местом. Начинаясь от туннеля, пронизывающего железнодорожную насыпь, она перерезала всё расстояние до реки и могла незаметно вывести к воде. Этой лощиной уже не раз пользовались те, кто промышлял мелкой контрабандой.

Было очень заманчиво проскочить мимо, якобы, ничего не заметив. Уж очень хотелось успеть к распределению мест перед телевизором. Всё же старший наряда младший сержант Сергей Кирильчук решил задержаться у подозрительной балки.

По радиостанции он вызвал заставу и сообщил о своём местонахождении. Затем сделал знак сослуживцам, и они разошлись, начав действовать по давно отработанной схеме. Кирильчук отправился вдоль впадины по более высокому склону слева, а его друг рядовой Павел Цвигун с собакой пошёл по более низкому и пологому правому краю, отсекая, таким образом, путь к бегству. Третий участник дозора, рядовой Роман Шамшур, держа автомат на изготовку, двинулся по низу лощины. То, что внизу на полпути к реке паслись овцы, ещё ничего не значило. Контрабандисты часто действовали под видом пастухов. Несколько человек пригоняли отару к воде, якобы для водопоя, и пока один действительно следил за животными, его сотоварищи переправлялись с ценным грузом на другой берег или, наоборот, принимали контрабанду с сопредельной территории.

Осторожно ступая по каменистой почве, Шамшур приблизился к зарослям, за которыми, судя по звуку, находилась отара. Сквозь ветки кустарника, он увидел около двух десятков грязных тощих овец. Животные тоже его заметили и тотчас же шарахнулись в сторону. Пастухов не было видно, но чуть ниже, из-за каменистого уступа, поднималась тонкая едва заметная струйка дыма.

Аккуратно обойдя отару, солдат подошёл ближе и услышал тонкие, как ему показалось, детские голоса. «Пацаны, — подумал он, — Зря только спускался!»

Недолго думая, Шамшур выступил из-за укрытия, чтобы шугануть пастушат. У маленького костерка сидели не мальчишки, а три молодых женщины. Одетые в безразмерные вязаные кофты и длинные цветастые юбки, они обломками веток рылись в почти уже потухших углях. Рядом лежала хозяйственная сумка со следами многочисленных штопок.

При неожиданном появлении военного одна из женщин взвизгнула, и вся троица сорвалась и, подобрав юбки, бросилась вниз к реке.

— Вот дурёхи! — со смехом произнёс боец, после чего прокричал им вдогонку. — Стойте! Я ничего плохого вам не сделаю!

Одна из убегающих приостановилась, обернувшись. Две другие продолжали спускаться по склону, даже не оглядываясь.

— Ну, и чего вы испугалась!? — обратился Шамшур к той, что остановилась. — Не бойтесь, я вас не трону! Идите сюда!

Пограничник всем своим видом попытался вызвать у беглянки доверие. Он скорчил благодушную физиономию и приветливо махнул рукой — пастушка с места не двигалась. Тогда солдат развернулся и подошёл к костру. Положив автомат на колени, он присел на корточки и протянул к остывающим углям руки. Среди золы и обугленных головешек лежали несколько запечённых грецких орехов.

Азербайджанка тем временем, в нерешительности потоптавшись внизу, стала медленно, как бы нехотя, подниматься обратно. Взобравшись, она села с противоположной стороны костра.

— И чего бежала? Я что, такой страшный? — задумчиво спросил Шамшур, глядя не отрываясь на еле тлеющие угольки в кострище.

— Так ведь ты же подкрался! Кто знает, что у тебя на уме! — внезапно на чистом русском языке заявила пастушка.

Шамшур с удивлением взглянул на азербайджанку. Такого ответа он не ожидал. Как и его сослуживцы, он привык, что, живущие в окрестных сёлах, женщины или, вообще, не могли по-русски двух слов связать, или говорили с ужасным акцентом. Пограничники общались только с местными мужчинами, а на их жён и дочерей смотрели скорее, как на диковинных зверьков, очень на людей похожих, но таковыми не являющихся. Происходило это из-за того, что район был, отдалённый, окраинный, с исключительно азербайджанским населением, и здесь во многом по-прежнему жили по патриархальным законам прошлого. Местные женщины растили детей, занимались домашним хозяйством, копались на огородах и не более того. Общение с военнослужащими выходило за те чёткие поведенческие рамки, которые им позволяла традиция.

Перед костром сидел не «зверёк», плохо говоривший по-русски, а очень даже симпатичная девица, причём она была явно не из робкого десятка. Шамшур неожиданно для себя смутился.

— Извини! — сказал он. — Я не хотел вас напугать. Я думал — вы контрабандисты.

Незнакомка хмыкнула.

— А я главарь шайки контрабандистов! — с иронией произнесла она. Оба засмеялись.

Шамшур догадался, что девушка не из села. Уж больно она была бойкой и разговорчивой.

— Ты неместная, — спросил он. — Ты из города?

— Из Нахичевани, — последовал ответ.

Шамшур снял кепку и поскрёб короткий ёжик волос. Он с интересом разглядывал азербайджанку. На вид ей было не больше семнадцати. Невысокая худенькая девушка сидела, прижав коленки к груди. В отличие от убежавших вниз, она не покрыла голову платком, а просто накинула его на плечи. Казалось, что её густую копну волнистых спутанных чёрных волос ни под какой платок не упрятать. Лицо пастушки было бледным — без намёка на загар. Точёный подбородок, нежно-розовые, как у ребёнка, губы, аккуратный нос с едва заметной горбинкой казались безупречными. Густые, изящно изогнутые брови контрастировали с чистым открытым лбом. Но больше всего Шамшура поразили её тёмно-карие, почти чёрные, глаза. В уголках этих глаз таился какой-то загадочный влажный блеск.

Солдат поймал себя на том, что бесстыдно пялится на девчонку не в силах отвести взгляд. Она его состояние заметила и хихикнула. От прежнего её испуга не осталось и следа. Незнакомка тоже с интересом его разглядывала, но делала это исподтишка, часто опуская взгляд. Руками она теребила концы своего яркого в алых розах платка.

В этот момент снизу раздался голос одной из её подруг, и она, привстав, что-то крикнула той в ответ по-азербайджански. Убежавшие вниз пастушки стали с недовольным видом подниматься назад. Взобравшись, они сели несколько поодаль и стали о чём-то спрашивать девушку у костра.

Одна показалась солдату старше и симпатичнее другой, выглядевшей уж совсем дурнушкой. Шамшур догадался, что она главная в этой троице. Старшая стала отчитывать сидящую у костра девушку, но та, скривив личико, отмахнулась.

— Что она говорит?

— Она сказала, что я должна держаться от тебя подальше. Говорит, что ты можешь быть опасным.

Шамшур ухмыльнулся. «Какие же эти бабы запуганные!» — подумалось ему, а тем временем сидящая напротив девушка с помощью деревянной палочки стала выбирать из костра запечённые орехи. Шамшур стал ей помогать, вооружившись обломком ветки.

— Тебя как зовут? — осмелел он.

— Джамиля, — просто, без какого-либо кокетства, отозвалась пастушка.

— А это твои подруги?

Девушка сказала что-то по-азербайджански, а после пояснила по-русски:

— Жена моего брата и её племянница.

— Как их зовут?

— Лейла и Азиза.

Шамшур немного помолчал, а потом осторожно поинтересовался:

— Тебе сколько лет?

— Пятнадцать, — простодушно ответила Джамиля. Внешне она выглядела старше.

В этот момент сверху посыпалась земля, и по склону съехал младший сержант Кирильчук.

— Ну, что, Рома, познакомился?

Обе пастушки взвизгнули и снова бросились наутёк, но убегать далеко, как в первый раз, уже не стали. Джамиля тоже было дёрнулась, но поймав взгляд Шамшура, почему-то осталась. Только подобралась вся.

— Вот дуры! А эта коза чего сидит? — спросил младший сержант.

За спиной Шамшура отозвался Цвигун:

— Серёга проверь, что у них в сумке. Вдруг там контрабанда!

Они оба заржали, и Кирильчук, нагнувшись, самоуверенно потянулся к сумке. Всё это время Шамшур наблюдал за девушкой. В её лице что-то изменилось. Она молча следила за Кирильчуком. Стоило, только, тому дотронутся до сумки, как она, вдруг, с силой ткнула его обугленной палкой в руку. От неожиданности младший сержант по заячьи заверещал и отскочил. Собака Цвигуна залаяла, натянув поводок.

— Не, вы видели!? Она меня пырнула! — заорал Кирильчук. Глядя на его возмущённую рожу, Шамшур не смог сдержать улыбки.

— Правильно сделала, — неожиданно вступился он за девушку. — Чего ты к чужому лапы протягиваешь?

— Ну, ни фига себе! — возмутился Кирильчук предательством сослуживца. — Я имею право проверить, что в сумке!

— Да ладно тебе! — Шамшур встал и закинул автомат за спину. — Что ты там собрался найти?

Он сделал шаг вперёд и как бы невзначай встал между младшим сержантом и пастушкой.

— Кстати, фильтруй базар. Она городская. Русский понимает как свой родной.

— Да ну! А я думал, что здесь только чушки местные бродят, — Кирильчук бесцеремонно отпихнул Шамшура и, расплывшись в глумливой улыбке, кривляясь, двинулся к девушке. — Здравствуй, лапочка! Ну, чего ты такая злая? Давай с тобой поближе познакомимся! Как тебя зовут?

Девушка с брезгливостью наблюдала за ним.

— Джамиля, — ответил за неё Шамшур и взял Кирильчука за рукав.

— О-о, какое красивое имя! — продолжал паясничать Кирильчук. — Джамиля! А меня зовут Серёжа. Вот этот доблестный воин — Паша.

Доблестный воин Цвигун ощерился в улыбке, показав порченные зубы.

— А вот этого мечтательного юношу зовут Ромео.

Услышав имя Ромео, Шамшур невольно поморщился. Он потянул сослуживца за рукав. Пора было заканчивать эту комедию. Кирильчук вёл себя откровенно по-хамски.

— Так, всё! Пошли на заставу! Там, наверное, уже Самед со своим кинотеатром приехал, — пришла на ум Шамшура удачная мысль.

— Точно, Серый, пошли, а то все места займут! — поддержал его Цвигун и дёрнул собаку за поводок.

Старший наряда остановился. Перспектива сидеть на подоконнике ему не улыбалась. Он зло сплюнул под ноги девушки:

— Ну, ладно, цыпочка, не скучай. Может ещё увидимся.

Рывком руки Кирильчук освободился от захвата, повернулся и пошёл наверх. Его подчинённые молча двинулись следом.

Когда они выбрались на дорогу, Шамшур понял, что где-то внизу обронил форменную кепку. Он тихо выругался и, пообещав сослуживцам, что скоро их догонит, стал снова спускаться. На полпути он увидел Джамилю. Она карабкалась вверх, держа в руках его головной убор.

— Ты так спешил, что потерял вот это, — засмеялась девушка, протягивая кепку.

— Пришлось увести их, — сказал в оправдание солдат. Он надел кепку и улыбнулся:

— Спасибо.

Она отмахнулась, что, по-видимому, означало «не стоит благодарности», и осторожно стала спускаться.

— Джамиля! — позвал её Шамшур.

Девушка повернулась и посмотрела на него снизу вверх.

— Ты… Ты в каком классе учишься? — парень всё не решался спросить о самом главном, что его интересовало.

— Девятый заканчиваю.

— А… — солдат аж вспотел, проклиная себя за нерешительность.

Джамиля сделала ещё несколько шагов вниз.

— Ты когда-нибудь придёшь сюда? — наконец решился он и тотчас же возненавидел себя за этот вопрос.

— Не знаю. Если Лейла будет тут пасти овец, то я тоже приду.

— Приди, пожалуйста. Я хочу тебя ещё раз увидеть, — с трудом выдавил из себя юноша. Он почувствовал, как жаркая волна стыда хлынула ему в лицо. Не желая, чтобы девушка заметила его покрасневшую физиономию, Шамшур резко развернулся и зашагал наверх, ни разу не оглянувшись.

Джамиля стояла и смотрела ему вслед.

Глава 2

На первый фильм они всё-таки опоздали. Шамшур сидел на подоконнике и совершенно не интересовался тем, что происходило на телеэкране. Он то и дело мыслями возвращался в сегодняшнее утро и прокручивал в памяти диалог с девушкой. Новая знакомая запала в душу парня. В своей жизни ему довелось встречать немало симпатичных девчонок, но все они работали над своей внешностью. Макияж, модная причёска, удачно или не очень подобранные одежда и украшения дополнительно подчёркивали их женскую привлекательность. У пастушки на фланге, ничего этого не было. Она показалась солдату удивительно красивой сама по себе.

В свою очередь, ни один мужчина, ни за что не назвал бы Романа Шамшура красавцем. Среднего роста, вполне заурядного телосложения, он по мужским меркам обладал довольно невзрачной внешностью. И всё же что-то в его облике привлекало девушек. Недаром существует мнение, что мужчины и женщины — это представители разных планет. Понятие красоты у них совершенно разное.

Казалось бы, высокий, мускулистый красавец с правильными чертами лица должен вызывать в женщинах больший интерес, а не тут-то было. Они, почему-то, отдают предпочтение довольно ординарному представителю мужского племени. И кто их поймёт, что находят они в таком рядовом субъекте?

В данном случае Роман Шамшур, будучи, на первый взгляд, ничем не примечательным юношей, уже в подростковом возрасте ощутил на себе повышенное женское внимание. Сверстницы с лёгкостью влюблялись в него, хотя если бы им задали вопрос: «Чем же он их привлекает?», большинство не смогли бы дать вразумительного ответа. «Он такой милый!» — говорили девочки друг другу, и этим его характеристика ограничивалась.

***

Вечером Шамшур ушёл в наряд на границу. Найдя небольшой овражек у дороги, где не дул холодный ветер с реки, они вдвоём с другим старослужащим улеглись, зажав автоматы между ног. Третьего участника наряда, молодого бойца, служившего на заставе лишь пару месяцев, «деды» обязали охранять их «стариковский» сон и следить за окружающей обстановкой. Молодой солдат или на армейском жаргоне «индус» залёг у края овражка и вперился взглядом в темноту.

Напарником Шамшура оказался его хороший товарищ Сергей Ермилов. Он призывался из Подмосковья тем же призывом, что и Роман. Они сдружились ещё в учебке и когда пришло время распределения по заставам попросились служить вместе. Впоследствии им очень редко удавалось попасть вместе в один наряд. Ермилова почти сразу же назначили кочегаром, а представители этой воинской специальности пользовались определёнными привилегиями и в наряды ходили редко.

На каждой заставе имелось по два кочегара. В отопительный период они работали, меняясь через сутки. Заступивший с вечера на смену кочегар натаскивал в котельную угля и дров и начинал колдовать около топки.

При всей, казалось бы, простоте труд кочегара был делом, требующим предельного внимания и отменной сноровки. Множество хитростей и тонкостей сопровождали работу около котла. Стоило только зазеваться, бросить слишком мало или слишком много угля, поставить шторки поддувала под неправильным углом, как огонь в котле угасал, и температура в помещениях падала, приводя в бешенство особо изнеженных «дембелей». Прежде чем в совершенстве освоить столь хлопотное дело, Ермилову довелось не раз получать от недовольных его работой старослужащих пинки и оплеухи.

Помимо этого, кочегары, раз в неделю, топили баню. Правильно растопить баню, то есть создать в парилке самую оптимальную температуру, а в баках горячую воду, считалось, вообще, высшим пилотажем. В конце концов, Ермилов освоил и эту нелёгкую науку, чем добился к себе заслуженного уважения.

Во время всего отопительного сезона оба кочегара находились на переднем крае борьбы с холодом, и заниматься своим внешним видом им было недосуг. К весне их обмундирование становилось чёрным от копоти и угольной пыли, да и сами они не могли похвастать белизной лица. Только к окончательному приходу тепла, когда огонь в топке котла гас, кочегары приводили себя в божеский вид — они отмывались и полностью меняли обмундирование.

Шамшур так привык, в течение всей зимы, видеть своего друга чумазым, что никак не мог принять его нынешний чистый вид. При свете луны он периодически посматривал на своего товарища, как будто лишний раз старался удостовериться, что это именно он.

— Ты чего башкой вертишь? Спи, давай, — произнёс Ермилов, заметив, что друг никак не может улечься.

— Да неудобно тут. Надо было хоть веток каких-то подстелить. Я вот удивляюсь тебе — как ты можешь спать на камнях!?

Ермилов ухмыльнулся:

— Очень просто. Ты видел, где я спал в кочегарке? Прямо на куче угля. Так что у меня тело натренированное, не то, что у тебя, неженки.

— Чего? Это я-то неженка!? Да пока ты дрых у себя в кочегарке, я охранял рубежи нашей родины!

— Хе-хе-хе! Слышал я, как ты охранял рубежи нашей родины! Это можно было определить по храпу! Как только слышишь храп со стороны границы, так и знай, это Ромка охраняет рубежи нашей родины. Мне даже в кочегарку было слышно, как ты храпишь!

— Ах ты сволочь замурзанная! — возмутился Шамшур и попытался ткнуть кочегара кулаком в бок. Тот ловко перехватил руку и дёрнул её в сторону. Оба, смеясь, покатились на дно овражка. Сверху из темноты послышался голос молодого солдата:

— Пацаны, вы чего там?

— Ничего, товарищ боец. Всё в порядке, — ответил Ермилов, вставая и отряхиваясь. — А у тебя что-то видно?

— Не-а!

— Продолжаем, товарищ боец, следить за обстановкой и в случае обнаружения чего-то подозрительного докладывать старшему наряда, — наставительно произнёс кочегар. Ему нравилось говорить с «индусом» таким тоном.

Оба «деда» поднялись и снова легли на прежнее место.

— Может, ты храпом контрабандистов распугивал? — попытался продолжить тему Ермилов, но его друг только угукнул в ответ.

Дурачиться и подкалывать друг друга они умели, но помимо этого они могли и по душам поговорить. Шамшур часто приходил к Ермилову в кочегарку, и они подолгу разговаривали о жизни, вспоминали гражданку и делились планами на будущее. Кочегар понял, что сейчас наступил момент поговорить серьёзно.

— Случилось что, Ромка?

— Да, — ответил сослуживец. — Я сегодня утром на правом фланге такое чудо встретил. До сих пор не могу забыть.

Ермилов повернулся:

— Какое чудо?

— Девушку.

— Ты чего, заболел? — кочегар приложил руку ко лбу Шамшура. Тот отмахнулся. — Какую ещё девушку? Где ты тут видел девушек?

Он сел и развёл руками, оглядываясь по сторонам, как будто хотел лишний раз удостовериться в отсутствии девушек.

— Представь себе, девушка! Пасла овец и с ней ещё две родственницы.

— Ну, и…?

— Я её как увидел — обалдел! До сих пор не могу забыть.

— Такая страшная, что ли?

— Нет, наоборот, очень красивая!

Кочегар с интересом уставился на сослуживца. В его голове не укладывалось, как это его товарищ ухитрился встретить в этой тьмутаракани девушку, да ещё и красивую.

— Она русская? — допустил он мысль, которая хоть как-то объясняла происходящее. — Откуда она?

— Она из Нахичевани. Азербайджанка.

— Как, азербайджанка!? — вскричал Ермилов. — Они же все усатые!

Утверждение, что здешние женщины усатые было одним из очень стойких стереотипов, внушаемых друг другу солдатами, начиная с первых дней службы. Откуда повелось это глупое мнение — непонятно, но оно кочевало из призыва в призыв, отбивая охоту даже смотреть в сторону местных баб.

Ещё вчера Шамшур согласился бы с этим утверждением, но после утренней встречи насмешливые слова товарища показались ему оскорбительными. Он резко отвернулся и замолчал.

— Нет, подожди! — не унимался кочегар. — Ты хочешь сказать, что сегодня утром ты встретил на фланге девушку неземной красоты, и эта девушка — мамедка!? Слушай, Ромка, а ты случайно не влюбился?

— Да! Только тебе этого не понять! — зло буркнул Шамшур, не поворачиваясь.

— Да уж, куда мне!

Ермилов был парень ушлый и успел до армии погулять на славу. Догулялся он до того, что на проводах две девчонки одновременно, естественно, не догадываясь о существовании друг друга, готовились сесть рядом с ним за стол на правах возлюбленной. Чтобы избежать конфуза, он переругался с обеими и ушёл служить совершенно свободным от каких-либо обязательств.

Правда, вскоре он об этом пожалел. Видя, как некоторые его товарищи чуть ли не каждый день получали письма от любимых, Ермилов стал им завидовать. Через пару недель он написал покаянное письмо вначале одной подружке, а затем, не дождавшись ответа, точно такое же послание отправил другой своей пассии. К его удивлению, обе девушки откликнулись и завалили его письмами.

Всё было бы хорошо, но через год активной переписки произошла катастрофа! Подмосковный городок, где жил Ермилов, был небольшой и вероятность того, что обе его зазнобы когда-нибудь встретятся, была довольно высокая. Несмотря на это казанова мужественно дурил головы обеим девицам. Увы, сколько бы веревочке не виться, конец всегда найдётся.

Для истории осталось загадкой, при каких обстоятельствах познакомились обе возлюбленные Ермилова, но неопровержимым доказательством этого факта стало письмо, написанное ими обеими. В этом письме они высказали всё, что о нём думают и пообещали при встрече оторвать ему то, что каждый мужчина особенно бережёт! Судя по всему, девицы были бедовые, потому что Ермилов отнёсся к их угрозам со всей серьёзностью и заявил другу, что после армии в свой родной город не вернётся.

В тайне кочегар надеялся, что встретит когда-нибудь такую девушку, любовь к которой целиком заполнит его сердце, не оставив там места ни для кого более. Когда и где это произойдёт, он не знал. Одно он знал точно — это будет не азербайджанка. В местную овцепаску мог влюбиться только такой неизлечимый романтик, как этот хохол Ромка Шамшур. Ермилову стало интересно, что же там за девушка такая, что его друг не может уснуть, думая о ней.

— Ладно, Ромка, не дуйся. Я же её не видел. Вот если увижу, то может, тоже влюблюсь. Только ты учти, у тебя тогда шансов никаких. Я сразу же покорю её своим чертовским обаянием!

Шамшур улыбнулся. Долго обижаться на товарища он не мог. В знак дружбы он ткнул его кулаком в бок, и тот милостиво позволил ему это сделать.

— А зовут её как? — снова укладываясь, спросил Ермилов.

— Джамиля. Что, плохое имя?

— Да, нет. Нормальное. Непривычное, правда. Сколько ей лет?

— Пятнадцать.

— Что! — заорал кочегар и снова вскочил. — Ты совсем чокнулся! Она ведь — малолетка! Что ты с ней будешь делать?

— Да пошёл ты! — резко и зло бросил Шамшур.

— Товарищи деды, — послышалось сверху, — я, конечно, извиняюсь, но вы так орёте, что, наверное, в Иране слышно. Мы вроде как на границе находимся.

— Ох, и дурак ты, Рома, — понизил голос Ермилов и отвернулся. — Давай спать.

Глава 3

Утром никто не вспоминал о ночном разговоре. Вернувшись на заставу, старший наряда рядовой Шамшур бодро отрапортовал, что за время «бдительного» несения службы никаких происшествий не произошло, и государственная граница на вверенном им участке так и осталась священной и неприкосновенной. Замначальника заставы по боевой части лейтенант Равиль Газаев доклад принял, после чего отправил военнослужащих спать. В общем, оба друга от недосыпания не страдали.

Перед тем как снова заснуть, Шамшур подумал, что было бы хорошо, если бы ему во сне явилась Джамиля. С мыслью о девушке он и проснулся. Вчерашний день уже не казался таким ярким. Шамшур даже подумал: не приснилось ли ему всё это? Случается ведь так, что после пробуждения человек ещё какое-то время пребывает в ошибочном мнении, что только что увиденный сон — это явь. Может и девушка, встреченная им на правом фланге, это всего лишь фантазия из его сновидений. Задумавшись, солдат стал вспоминать подробности вчерашней встречи. От этого сладко заныло в сердце. Нет, это был не сон!

Да, что же это такое! Неужели он и впрямь такой неисправимый романтик!? Шамшур сел на кровати и решил взглянуть на это дело по-иному. В конце концов, что он так о ней думает!? Ну, встретил местную смазливую девицу! Ну, понравилась она ему! Ну, и что? Что, после этого только и думать, что о ней? Чушь какая-то! Короче, надо избавляться от этого наваждения! Но как?

Шамшур почесал ногу, уставившись в одну точку. Поразмышляв, он пришёл к выводу, что лучший способ избавиться от иллюзий, это увидеть девчонку ещё раз и убедиться, что она обычная, ничем не примечательная азербайджанка, а его вчерашнее впечатление — это просто взыгравшие гормоны. Шамшур встал с твёрдым решением, что так и поступит.

***

Ближе к вечеру, проходя мимо дежурки, Шамшур заглянул туда и увидел дежурного по заставе младшего сержанта Кузнецова. Тот грыз карандаш и со страдальческим выражением лица смотрел на лист бумаги, лежащий перед ним. Это был черновик боевого расчёта на следующий день.

У Кузнецова были проблемы. По сложившейся на заставе традиции боевой расчёт, то есть список: кто, когда, где и в каком наряде будет служить, составлялся не офицерами, а дежурным сержантом. Уже готовый боевой расчёт клался на стол начальнику заставы и тот, проверив его и иногда подправив, заносил в специальный журнал.

Когда дежурным по заставе заступал старослужащий, то особых проблем не возникало. Все принимали факт своего назначения в тот или иной наряд как должное. Когда же дежурным оказывался молодой сержант, около боевого расчёта начиналась суета. Каждый, кто прослужил больше сержанта, считал своим долгом потребовать, чтобы его поставили именно в тот наряд, который он хотел. Удовлетворить все пожелания было невероятно сложно.

Младший сержант Кузнецов был как раз военнослужащим первого года службы. Составление боевого расчёта с учётом пожеланий «дедов» и «дембелей» казалось ему сложностью на уровне высшей математики. Он заполнил листок только наполовину — фамилий заставских авторитетов было больше, чем популярных видов наряда.

Когда дело дошло до назначения в состав передвижного поста наблюдения на правый фланг младший сержант загрустил. Наряд был нелюбим всеми. Вместо того чтобы где-нибудь залечь и переждать время, как это делали часовые границы по ночам, или пробежаться за два-три часа по флангу и вернуться обратно, как в дозоре, бойцы обязаны были маячить на границе почти целый день и постоянно передвигаться.

Даже служба на наблюдательной вышке или часовым на заставе была для многих предпочтительней. На вышке не приходилось бить ноги и жариться под палящим солнцем. Там можно было втихаря что-нибудь почитать или написать письмо; на худой конец, просто поглазеть в двенадцатикратный бинокль, наблюдая за сопредельной территорией или за окраинами соседнего с заставой азербайджанского села. Часовой же на заставе, если он был старослужащим, тоже чувствовал себя неплохо. Он мог, проходя мимо окна кухни, разжиться там кружечкой сладкого чая или покурить в укромном месте с кем-то из своих товарищей, поговорив на злободневные темы.

Факт, что так нелюбимый всеми наряд был на правый фланг, ещё больше уменьшал его привлекательность. Правый фланг был длиннее левого на три километра, а местность — куда рельефнее. Именно поэтому пограничникам приходилось постоянно переходить с места на место, чтобы не прошляпить местных проходимцев, промышлявших мелкой контрабандой, или ещё хуже, пропустить офицерскую проверку.

Шамшур сразу догадался о трудностях Кузнецова:

— Что, Кузнечик, мучаешься? Некого на правый фланг поставить?

— Угу, — печально вздохнул дежурный по заставе.

— Поставь меня.

Младший сержант не верил своим ушам. «Дед» предлагал себя назначить в самый паршивый наряд. Кузнецов насторожился, подозревая провокацию.

— Ты же вчера ходил на правый фланг?

— Ну, и что? То же был дозор, а это передвижной наблюдательный пост. Давай, давай ставь, пока я не передумал!

Шамшур достал пачку «Явы» и выбил из неё сигарету:

— Курить будешь?

Кузнецов молча взял сигарету и, кивнув в знак благодарности, сунул её за ухо. «Классный чувак — этот Шамшур!» — с тихой радостью подумал он. Дальше составление боевого расчёта пошло веселее.

***

На следующий день вышли на правый фланг довольно поздно. Солнце уже припекало, и солдаты не стали одевать, порядком поднадоевшие за зиму, бушлаты. Шамшура опять назначили старшим наряда. Оба его подчинённых, молодые бойцы, шли впереди на дистанции друг от друга, соблюдая все инструкции. После получасовой ходьбы далеко в зарослях показались фигуры. Это был утренний дозор, возвращавшийся на заставу. Шамшур наблюдал, как поведут себя «индусы». Те заметили дозор только через минуту после того, как его засёк старший наряда. «Олухи! Пока лбами не столкнуться, друг друга не увидят!» — с раздражением подумал Шамшур.

В дозоре первым шёл тоже «индус». Приблизившись друг к другу на расстояние до полусотни метров, впередиидущие разыграли комедию под названием «Пропуск — отзыв». Это когда один из них присев, снимает автомат, как будто готовиться к стрельбе, и спрашивает у встречного пароль, а тот, остановившись и тоже изготовившись для стрельбы, этот пароль ему называет. Затем он в свою очередь интересуется отзывом, и первый боец даёт ему соответствующий ответ. Такую процедуру по правилам требовалось проводить ночью или днём при очень плохой видимости, но, чтобы молодняк не расслаблялся, его обязали это делать всегда.

Оба наряда сошлись. Закурили.

— Что тут, всё спокойно? Местных не видно? — как бы невзначай спросил Шамшур.

— Да, вроде, нет никого. Ночью кабан на дозорную тропу выходил. Его пацаны засекли в прибор ночного видения, но ветер дул с их стороны, поэтому они ближе даже не пытались подойти.

В другой раз Шамшур поподробнее бы расспросил о ночном появлении кабана, но сейчас тот его совсем не интересовал. Впереди было ещё семь часов непрерывного бдения, и он надеялся, что это время пройдёт не зря.

Тот день молодые бойцы, оказавшиеся в одном наряде с Шамшуром, запомнили особенно. Их старший не находил себе место. Он как гончая делал зигзаги по всему правому флангу. Нигде не задерживаясь и пяти минут, Шамшур кидался к любой овце, появлявшейся за рубежом прикрытия. Он проверял каждую впадину, каждый спуск к реке в надежде встретить там девушку, но всё было тщетно. К вечеру он вернулся на заставу в мрачном расположении духа.

***

Прошло почти две недели, в течение которых Шамшур постепенно успокоился. Он начал с иронией относиться к своему недавнему увлечению. Шутки, отпускаемые Ермиловым по этому поводу, уже не злили его, и он даже начал подыгрывать другу.

— Ну, что, Ромео, где твоя Дездемона!? — кочегар был весьма поверхностно знаком с творчеством великого драматурга.

— Ты хотел сказать Джульетта?

— Ну, да! Точно, Джульетта! Где твоя Джульетта кавказского разлива!

— Не знаю. Надеюсь, что встретила Отелло.

— Ух, ты какой злой! Не надо, Рома, огорчаться. Подумай сам — кто ты, а кто она. Ты через полгода вернёшься домой к себе на Украину, а она так и останется здесь кизяки овечьи месить.

— Она не останется, — заметил Шамшур. — Она из города.

— Так, что она тут делала?

— Наверное, в гости приезжала. Ты разве в детстве к бабушке в село не ездил?

— У меня нет родственников в селе. Мы все городские, — гордо заявил Ермилов.

— А у меня есть. Моя бабушка коз держала. Я когда пацаном приезжал к ней, она мне давала этих коз пасти. Бабушкин огород прямо к яру выходил. Там по склону везде были колышки вбиты. Я коз к колышкам привязывал, а сам на противоположном склоне землянику собирал. Я как домой вернусь — сразу в село поеду.

— О, идея! Мы после дембеля поедем к твоей бабуле вместе! Затоваримся хорошенько и загудим на недельку! Попьём самогоночки, вареников пожрём, девок пощупаем! У вас в деревне девки есть? Ты меня познакомишь с какой-нибудь? Я жуть как хохлушек люблю!

— Хорошо, познакомлю.

— Только, чтоб сисявые были! Я худых не люблю.

— Ладно, познакомлю с сисявыми, — пообещал Шамшур.

Оба друга сидели в курилке и поочерёдно затягивались одной сигаретой. Мимо через плац устало брели пыльные участники утреннего дозора. Старший наряда, увидев Шамшура, встрепенулся:

— Ромка, тебя сегодня на фланге спрашивали!

— Кто! — хором спросили Ермилов и Шамшур.

— Конь в пальто! Девка какая-то местная. А ну, давай колись, где ты уже наследить успел?

— Наш пострел везде поспел! — засмеялся другой дозорный. — Мы её спрашиваем: девочка, ты откуда нашего Шамшура знаешь? А она только хвостом крутит. Говорит, не ваше дело.

— Ловко так по-русски шпрехает! Признавайся, Рома, это ты её учил языку?

Шамшур пропустил мимо ушей подколки сослуживцев. Ему было плевать на их зубоскальство. Он ликовал! Значит, она всё же помнит о нём! Она пришла на фланг! Джамиля интересуется им!

— Что она ещё говорила? — кинулся он к солдатам.

Те пожали плечами:

— Вроде бы ничего больше. Спросила только — когда Шамшур будет на границе и всё.

— Так и спросила — Шамшур?

— Да, так и спросила, по фамилии.

Этот факт немного озадачил, ведь солдат свою фамилию девушке не говорил, и Кирильчук, вроде, тоже называл его только по имени. Он стал думать, что делать дальше? Выход напрашивался сам собой. Надо завтра днём быть на правом фланге в составе наряда. Дежурный, наверное, еще не закончил составление боевого расчёта, а если даже составил его, ничего страшного — подправит.

В дежурке царило оживление. Одни бойцы пришли из наряда и сдавали экипировку. Другие в наряд уходили и тут же эту, ещё тёплую от соприкосновения с прежними телами, амуницию на себя надевали. В журнал выдачи спецсредств каждый вписывал напротив своей фамилии наименование и номер вверенного ему имущества.

Шамшур подошёл к дежурному по заставе, на этот раз им оказался старослужащий, сержант Семён Заиц.

Сержант носил очень хитрую фамилию. При всей, казалось бы, простоте слова из четырёх букв, на слух его определить было сложно. Многих подводила грамотность. Помимо Заяц, как эту фамилию только не писали: и Заец, и Заис, и даже Заитс. Если Сёма забывал произнести свою фамилию, чётко артикулируя каждую букву, её обязательно писали неправильно. Когда, в очередной раз, он видел ошибку, то делал скорбное лицо и говорил: «Боже, я сменю фамилию!»

Выслушав просьбу Шамшура о назначении его в наряд с таким видом, как будто давно знал истинную причину такого необычного желания, он укоризненно покачал головой:

— Ничего у тебя не выйдет.

Шамшур напрягся:

— В смысле?

— А в смысле, что если я поставлю тебя на завтрашний день на фланг, то ты уже с наряда не спрыгнешь. Мне начальник прошлый раз так и сказал: ставишь в воскресенье одного старого на левый фланг и одного старого на правый.

— И правильно! Вот меня и поставь.

— Подожди. Он сказал: деды по воскресениям целый день видик смотрят, а у меня на флангах ни одного опытного бойца. Так что если думаешь, что договоришься с кем-нибудь из молодых о подмене, то ты ошибаешься. Всё под контролем начальства!

— Хорошо, я согласен. Я не буду подменяться.

— А вообще, я тебя не поставлю. Зачем оно тебе надо?

— Тьфу, ты! Сёма, ты часом не еврей!?

— А почему тебя это интересует?

— А то, что замашки у тебя очень скользкие! Сказал — ставь на правый фланг днём, значит ставь без разговоров!

— Ставь, Сёма, не раздумывай. У Шамшура на правом фланге невеста появилась. Он завтра к ней на свидание пойдёт.

Шамшур стиснул от злости зубы — сзади стоял Кирильчук и скалился. Заиц и остальные с интересом наблюдали за тем, что произойдёт дальше.

— Да, на свидание! А тебе, что? Завидно?

— Ха, было бы чему завидовать! Тому, как она будет щекотать тебя своими усиками! — Кирильчук стал изображать щекочущие усики своими толстыми как сосиски пальцами.

Шамшур повернулся к Заицу:

— Ты поставишь меня на правый фланг?

— Если ты так хочешь, то пожалуйста.

— Отлично! — он повернулся в сторону Кирильчука. — А ты можешь завтра смотреть порнуху, а потом дрочить под одеялом. Я разрешаю.

Сказав это, Шамшур направился к двери, ожидая удара в спину, но младший сержант не стал его догонять.

— Иди, иди! Только не забудь заставить её помыться! Эти мамедки моются два раза в год!

Двери открылись, и в помещение вошёл статный и подтянутый лейтенант Газаев:

— Так, товарищи бойцы, для получения боевого приказа, становись!

Дежурка пришла в движение.

Глава 4

На следующее утро Шамшур шёл по правому флангу, взбивая пыль коротко обрезанными по местной армейской моде кирзовыми сапогами. Джамилю и её родственницу он обнаружил в небольшой ложбине, уходящей к реке. Старший наряда указал одному молодому бойцу на пригорок справа от этой ложбины, другого он оставил у дороги, а сам стал неспеша спускаться вниз. Джамиля сидела к нему спиной и демонстративно не поворачивалась. Находившаяся рядом Лейла уже не убегала как прежде. Она сидела лицом к дороге и, наклоняясь, что-то тихо говорила Джамиле. Шамшур прекрасно понимал, что показное равнодушие девушки наигранно.

— Привет! Можно сесть? — обратился он к молодой женщине.

Лейла кивнула и быстро бросила на соседний камень сложенный вчетверо кусок старого клетчатого покрывала. Солдат поставил приклад автомата между ног и аккуратно присел. Только тогда он взглянул Джамиле в лицо.

Шамшур опасался, что при второй встрече девушка покажется ему не такой привлекательной. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться — первое впечатление его не обмануло. Джамиля выглядела очень милой, и на этот раз она уделила своей внешности особое внимание.

Поверх светлого платья была надета спортивная кофта, а на ногах туфли лодочки на низком каблуке. На плечах девушки лежал всё тот же яркий платок, что был на ней и в прошлый раз. На тонких пальцах красовались массивные золотые кольца, а в ушах — крупные серьги с красными камнями. Драгоценности эти показались Шамшуру лишними. Такой же ненужной была и заколка, блеснувшая из тёмной глубины волос. Скорее всего, она служила только украшением, так как густые волосы пастушки невозможно было одолеть никакими заколками.

Шамшур понял, что должен начать первым:

— Здравствуй, Джамиля. Мне сказали, что ты меня спрашивала.

Девушка, наконец, повернулась и насмешливо взглянула на него:

— Кто-то так хотел меня видеть, что две недели не появлялся здесь. Я была тут на прошлой неделе, я была вчера, но тебя не встретила.

— Но я часто бывал на границе, и я тебя искал.

— Наверное, ты искал меня там, — девушка махнула рукой в сторону левого от заставы фланга.

— Наверное, — не стал спорить Шамшур. — Теперь я буду знать, что искать тебя надо здесь.

Внизу у реки послышался детский голос. Только сейчас солдат увидел небольшую отару у воды. Мальчишка лет семи пытался выгнать её наверх, но как ни старался какая-то из овец обязательно кидалась в противоположную сторону. Пацанёнок ругался, возвращаясь назад и, нещадно лупил беглянку палкой, загоняя её в общую кучу.

— Кто это?

— Это мой брат.