Ради чёрного словца

Я РАБОТАЮ МЕЖДУ ХРАМОМ И ПСИХБОЛЬНИЦЕЙ

Я работаю между храмом и психбольницей.

Ничего плохого не может со мной случиться

С десяти до семи. А затем я несу в жильё

По бетонному пыльному белому белому полю

(а1 или b4, не знаю точно)

Фотоплёнки прошедшего дня в висках и подоле

На проявку. И Лиговка

Добывает мой кошелёк

Лихорадочно.

Иногда меня посещают пыльные люди

В галоперидоле. Им хуже уже не будет,

Говорят они. А ещё говорят, их съели.

Когда что-нибудь пересечёт ледяной Обводный,

Словно брызги, летят в окрестные дыры и щели

Наркоман, бездомный, помешанный и голодный.

Всё четыре.

кто негативы попробует проявить

в храме в блокадную зиму лежали трупы

на моих потайных этажах

эта новость ходит как полтергейст и весь пол в крови

падают дети и разбивают губы

губы плачут дрожа

Говорят: мы могли бы, наверное, вытерпеть всё.

Говорят, мы для этого были созданы,

Но в ловушке кровоточащих медовых сот

Горячо и липко, и не бывает воздуха.

У меня кошелёк украли, мне не на что

Опускаться в метро и выдерживать его шторм.

Прятаться вниз, с головой залезать под остров

Безымянный. Да, это просто

Такое название есть у кусочка глины,

У белого поля… И лето засветит плёнку,

Подержит немного в пальцах печальных, длинных.

2012

НАШИ СПОСОБЫ

Наши способы, наши способы

Опрокинуться от земли —

Как нежизнеспособные особи,

Которые не смогли

Улыбнуться, держать головку,

Вой и скрежет зубов сдержать,

Сделать вовремя рокировку,

Не порезавшись, съесть с ножа

Ломтик сказочного спокойствия.

Сдать экзамен, купить пальто.

Обеспечиться продовольствием

На короткое лето.

Наши опыты счастья, судорог,

Наши полчища под дождём

Путь держали раненым утром,

Исчезающим днём

В невесомость и безнаказанность

И надорванные края

Фотографий, неловко смазанных,

В сердце и предсердие рая.

Наши проблески, наши прелести,

Наша солнечность, наш конёк

Тонконогий гуляет в шелесте

Лесопарка. Везут на нём:

Новый мир, старые учебники,

Заключение главврача,

Репродукцию «Поля хлебного»

И беспомощности печать.

2012

ТУЧКОВ МОСТ

Он ловит маршрутку в конце Тучкова моста.

Прошёл его от и до и весьма устал.

Хлопает дверью, обозначает дубль.

Поехали. Он пробирается на места

Свободные. Мимо бежит жена Сологуба

Передавать приветы синему льду

И наносить визиты чёрной воде.

Не приходить в себя никогда, нигде.

Он обронил монетку и в грязь втоптал,

Окоченевшие руки держал у рта.

Наушников мёрзлый кокон, похоже, пуст.

Бабочки-музыки тёплый прощальный хруст,

Белого дня густая горькая пена,

Улиц прямая речь.

Сорок минут в маршрутке, немая сцена —

Худшее, что можно выдумать в феврале!

Хочется лечь и течь

Впасть в руце Бога живаго

Спросить, почему в этом городе небо — бумага

Детских поделок и завещаний. Страшно.

Он закрывает глаза, чувствуя неважно

Себя. Укачало. Дурно кому-то из них:

Тому, кто прогуливал школу на мёртвом пляже

В прошлую эру, или тому, кто ляжет

На пол, придя в квартиру, и скажет стих

Об этом. (У Насти Чеботаревской

Всё начиналось так же).

Он расстроился, раздвоился, распался, раз

Разбирал открытки, гербарии, номера

Подростковой газеты, древней, как телеграф,

Искал в контакте того, кто дразнился в школе.

Это было смешно до утра

И до боли.

…Не приходил в себя никогда, нигде,

Шлялся снаружи толпой ледяных людей,

Слепою толпою големов, псевдонимов,

Дублёров и отражений в мутной воде

Малой Невы огромной, неотвратимой.

Остановите, пожалуйста!

резюме

Порой посещает храм.

Порой покупает грамм.

Везёт домой через город.

У него нарывает карман.

2012

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Затворники затворы опустили

Под коньячок услышали щелчок

Припадочные тучки в белом мыле

Барахтаясь подставили плечо

Макушка ткнулась в поролон заката

А руки возлежали на домах

Шкатулка музыкальная палаты

Лежать у ног осталась, и с ума

Сходить не нужно больше, я большая

Алиса, скушай, выпей, комкай, режь.

Тебе такая чёлка не мешает

И руки что по локоть в серебре

Никто меня не спрашивает боле

Ни как дела, ни сколько пальцев, ни

Которой я испытываю боли

Болотные болотные огни

Я выясняю опытно отшельно

Что сказка ложь: уменьшиться нельзя

Обои, занавески, в общем, келья

В кредит, мои прозрачные друзья

Шумел коньяк, враг-невидимка гнулся

От смеха в три погибели навзлёт

Этаж — девятый. Лифт не без конвульсий

Ключ-одиночка из кармана бьёт

2012

ЛЕНИН НА ЛЕНИНЕ

Сколько лет, сколько зим, сколько стоят твои очки,

В разноцветной оправе, солнечные, все в бликах?

Помнишь ли, как мы дружно накалывали на значки

С именами свои тела, скажем, Анжелика?

Расскажи о себе, а я расскажу о себе,

Пока падает навзничь вода в водосточной трубе.

Мои части тела ещё растут, особенно ночью.

Моё дело в том, что я отправляю книги — почтой.

(Не простые, а золотые). И, между прочим,

Ты знаешь, я выяснила, что у нас в стране

Ленин на Ленине, Ленин на Ленине.

Сначала приходит заказ с проспекта его.

Затем приходит заказ с его площади,

Переулка, проезда, улицы и т. д.

Выключаю компьютер, иду из комнаты вон.

Время пить чай и писать старательным почерком

Названия улиц и имена людей.

Названия улиц вдыхают в окно открытое,

Наискосок заполненное дождём,

Память тревожную. И эти рвы и рытвины —

В городе каждом, где мы, скажем так, живём.

Улица стольких-то лет Октября,

Первого Мая проспект.

Улица Комсомольская

И прочее, алое, как заря,

Страшное, как человек.

Они подступают ко мне, особенно ночью.

Шоссе Революции молча скользит по шее.

Петля всё туже, а дождь всё прозрачнее.

Красногвардейская рот раскрывает волчий.

Шепчут: «Зачем это столько Марий, Елен,

Ксений хотят прочитать Евангелие?»

Шепчут: «Нас множество, девочка, легион,

Мы умеем брать и вязать, мы со всех сторон».

Но

Книг у меня оказывается б о л ь ш е,

Всегда, дивным образом, больше, хоть на одну.

И это

Значит, что мир не сегодня идёт ко дну.

Ну, давай. Была рада. Желаю тебе небес

Ближе, выше, светлее, раньше, и много лета.

Дождь закончился. Созвонимся. Христос воскрес.

2012

ПЛАНЫ НА ЛЕТО

На лето можно отправиться в те города,

Которые мы разрушили, когда были

Маленькими. Попадаются иногда

Мёртвые, ставшие ретро автомобили,

Брошенные мягким шквалам твоих лепестков,

Облепиха, и ваших, вишни, на растерзанье.

(Лепестки это словно слова, не знавшие ртов,

Как мы знаем). И можно ещё загадать желанье,

Чтобы было чему не сбываться в проёме пустом,

В пустоту ведущем. Чтоб было чему разбиться,

С колеса обозрения кануть ничком, светлячком

В нечто на

Подобие неба Аустерлица.

Всё, что видело колесо, всё, что чувствовали

Сквозь дремоту гнилые созвездия каруселей,

Всё, что хочешь. Попытка сиянием утолить

Голод, что между рёбер с надтреснутого апреля.

И пустоты в тебе начинают тихонько выть,

Пропуская ветер холодный… Так нужно — утром

После путешествия внутрь своей головы.

Что наделали мы, нам твердилось: только не внутрь.

2012

ПОЭМА О НЕИЗВЕСТНОЙ КНИГЕ

уже невыносимо третий день

я с каждым часом всё опустеваю

я шкура зверя мокрая живая

которую содрали

и так и держат на руках над снегом

и руки от мороза коченеют

и птичьи клювы по бокам чернеют

куда меня отбросили, в каком

сугробе я лежу как будто в гробе

не выражаясь больше языком

где всё моё, что было подо мною

под оболочкой тонкой и больною

оно мне дорого, пусть даже плоть

пусть даже мясо жёсткое и злость

оно мне нужно

глаза, которые уже не видят

куда вцепиться молоко сосать

рука она уж больше не обидит

нога она уж больше не приидет

…о нет, мне запрещает так писать

Капризный мистер текстовый редактор.

Тогда, Господь, мы обратимся к фактам,

Не будем больше сказки про зверей.

Мне двадцать, я сижу одна в час ночи,

У монитора молча порчу очи,

Мой дедушка по маме был еврей.

Мой дом — он наподобие застенка.

Мой собеседник — интеллект гугла.

Мой кот свирепо смотрит перед тем, как

Напасть на щиколотку из угла.

Мой человек, которого люблю я

Чем более, тем менее (пойми),

Спит навзничь, ничего и не почуя,

Несётся в сны с хрустальными дверьми,

в то время как мне здесь уже предельно

хотя ещё хватает сил шутить

повсюду новый год морозно ельно

гирлянда из патронов и шутих

а у меня как будто не «повсюду»

в «повсюду» что-то я не включена

«боюсь, что мы не сможем приготовить

Вот это блюдо», и идите на

у нас нет сельдерея и омлета

у нас нет хлеба водки ничего

у нас в помине не осталось лета

мы друг из друга выбили его

Мы дрались вдохновенно-добровольно.

(Короче, Боже, ничего не видно,

Внутри, как и вокруг, — всё в темноте.

И если можно — мне немного больно,

И если правду — то мне очень стыдно.

И если модно — кризис экзисте).

ну почему я здесь на этом шаре

ну почему ты там на том кресте

…Нет, то, что этой ночью я в ударе

Искала, вскапывая интернет,

Не Честертон, моложе и южнее.

Немецкое. Названья в мире нет.

Нет, там не умирают, там страшнее.

Читала это где-то в десять лет.

В общем, всё, что я помню: в названии содержится «эскалатор», но что там с ним происходит — загадка. Главный герой — подросток, идущий на преступление от недостатка любви. Его заключают в исправительное учреждение, где ему предстоит пережить не одно мучение. Он не хочет видеть мать, которая должна прийти его навестить. Он предпочитает взять вилку в столовой и глубоко, глубоко воткнуть её в своё предплечье. Ему очень больно, но он знает, что если увидит мать и заговорит с ней, то будет больнее. Я набираю в поисковой строке: «воткнул вилку в руку». Мне очень пригодилась бы фамилия автора.

Не так-то просто, Боже, жить на свете,

Включаю свет и выключаю свет,

Тоскливо и пустынно в интернете.

Включаю прозу в стихотворный текст

Живые спят, отверзшись, отвернувшись,

Я не нашла. Любовь и плоть и злость.

Не делай так, чтобы мне стало лучше.

Четыре острия задели кость.

Я не нашла. Но, кое-что припомнив

И не дыша, я погружаюсь вглубь

Десятка лет — туда, где так легко мне,

Где я щенок и девочка и пуп

Земли. Что кое-что? Да так, детали:

Инспектор заведенья был жесток

И лучше, видно, выдумать не мог:

Им всем собачьи прозвища давали,

И были Такса, Пудель и Бульдог.

Давали прозвища, сдирали шкуры

За каждый обнаруженный окурок.

(ну Боже помоги я просто дура

Как текст зовут и кто мог написать?)

Давали шанс исправиться и стать

Людьми во взрослом совершенном виде,

Лупили молча, сильно, по глазам

глазам которые уже не видят

куда вцепиться молоко сосать

2011

НИЧЕГО НЕ ПОДЕЛАЕШЬ

Есть люди, с которыми ты ничего не поделаешь:

Не заключишь в объектива дрожащий плен,

Целое не порвёшь, не запачкаешь белое,

Прогуливаясь по земле.

Не прогуляешь учёбу, работу, что-нибудь,

Рдея, с опаской, не проскользнёшь в закрома

Города, чтобы любить их вместе, и по небу,

По небу сойти с ума.

Вам не оставить в вечности оттиска парного,

А также во мху, снегу или мебели.

Вам не содеять что-нибудь лучезарное

С тем, что внутри болит.

Не заключишь в объятья, смешно, не жди.

Есть люди, они уходят — и всё не в счёт —

На все пять сторон: север, юг, восток, запад и

в землю ещё

2012

ЗИМА В АНАМНЕЗЕ

Зима в анамнезе, вещи, которых нет.

На сером небе оранжевый свет в окне

Многоэтажки строящейся висит.

Всё это жмёт, и натрёт, и такси, такси.

Двинуться можно. Поехали до краёв.

Железнодорожной линии смуглый ров.

Лунного света хрупкий подъёмный мост.

Поле, полное звёзд.

На чёрной грани его стоит человек,

Которого нет. Затаил дыхание снег,

Траву затаил, деревья. В припадке к ним

Кротко выплёвывать розовые огни.

2012

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Впечатлениями

по капле

наполняется

голова.

Пробуждают не в рифму кошачьи лапки,

Из груди выдавливая слова.

Нужно биться о дверь, примёрзшую за ночь —

Нежным первопроходцам смешным-смешно.

Выступает из розового тумана

Со стихами и песнями мир родной.

Но не обольщается наш приёмыш:

Мир ему уже всё до дна рассказал.

Оказал на месте первую помощь

И последнюю. Подходят к глазам

Впечатления, льются. Сопротивляться

У небес темнеющих на виду,

На виду вестибюлей подземных станций,

Сквозь которые сквозь пелену иду,

Расколоться. Всё норовит расколоться

Головы стеклотара узорная.

И, касаясь подушек, летит в колодцы,

Ударяясь, летит, и ещё — звеня.

2012

БЛАГОДАТНАЯ И СЧАСТЛИВАЯ

Я помою клубнику и вишню, и можно есть.

У меня было будущее, теперь у меня есть прошлое.

Красные ягоды на простыне. Красные выстрелы в молоке.

Вот расходятся волны заката. Рука в руке

Мы отдыхаем от смерти. Мы битые фрукты:

Ты порезался утром во время бритья. Мой друг, ты

Порезал шею.

Я на носу зарубила о кромку трубы водосточной

Всё, что лучась, приключилось и просто было.

Солнечный зайчик припадочный

Танец танцует и песню поёт.

И во время этого

На юге города улицы есть: Благодатная и Счастливая.

Приму их из рук твоих, поцелую в ночь фиолетовую,

В горячие головы.

Прямо в полёт.

Хочешь сливу?

Любимый возьми любую

(Ещё есть Чекистов, но —

Переименуют.

Слово даю).

/Закроешь глаза на закате и чувствуешь: сладость волны взрывной

2013

ЮНЫЕ

I.

Я придумала

декорации

Нам для жизни и смерти для:

(УМЕРЕТЬ НЕЛЬЗЯ ДОСМЕЯТЬСЯ)

Крупный план декабря.

Фон из митинга. Скользкий занавес,

Разошедшийся на бинты

И плакаты. Набухло странное,

Как газеты сырой листы,

Небо.

Снега скупые унции

На скандирующих устах

Принимающих революцию

Внутривенно и просто так

Тают. Мы

Крадёмся сквозь полчища.

Я не слышу, что ты сказал.

Вдоль всего овечьего, волчьего, —

На вокзал!

II.

Отправление в ноль тринадцать.

Наш состав проницает снег.

Он с дождём. Можно раздеваться

И карабкаться на ночлег

На вторые полки плацкарта.

Взбитый свет течёт по стеклу.

Есть ли порох, и есть ли карта,

И зачем ты её согнул.

Мы в аббревиатуру едем:

ФРГ или ГДР

(Времена сложились на свете

Словно веер).

III.

Её имя было на букву

Р, а в крайнем случае — К.

После школы работать в бухту

Галантерейщика

Заплывала в шестидесятых

Сплетении солнечном,

Разразились на крепе пятна

От бутербродов с вином.

Маргинальные хиппи осенью

Оккупировали фонтан.

Она к ним примыкает, бросив

Всё с моста.

IV.

Мы прикончили эту книгу

С постскриптумом: 8 руб.

Мы приехали сбросить иго

Под названием «Петербург»

В южный город, уже в коробку

Упакованный на зиму,

Всё ещё обложенный робко

Листвой, а не то помнут.

Нарисованы нам в насмешку

Шерстяные горы вдали,

И в заливе ревут и мешкают

Корабли.

V.

Круглый год открытая рана

Неродного моря черна.

Мёд акации, рестораны,

Мёд гречихи, вот-вот весна.

В тишине президентские выборы.

Молока парного ведро.

Неба вытянутую глыбу

Подпирает рассадой роз

Местный житель, сухой, как дерево,

Наблюдательный, как Басё.

А давай разбежимся с берега

И закончится это всё:

Вся история, вся лав стори,

Заблуждение, кровоток…

Декорация падает в море

Животом.

2012

СОТРЯСЕНИЕ СЕРДЦА

Сотрясение сердца требовало находиться

В состоянии беспокойства, близком к истерике,

К тому, чтобы клетка пошла разыскивать птицу.

Птица в зайце, заяц в америке.

В тошноте, в процессе резьбы по всему живому,

В смысле, по уши в проклятущем, и —

Мы семь тощих лет, см. Ветхий завет, знакомы:

В мертвую воду опущены.

Ты смотри у меня. Ты горящей библиотеки

Измеряй шагами последние помещения.

Попадай в неё сразу, как опускаешь веки.

Сотрясение

Сердца мягкого, как лицемер, детская игрушка,

Одна штука. Ещё есть куклы, кораблик синий и

Отпустившие это руки, в ночи сомкнувшиеся

Не в размер, не в рифму, судорожно, бессильные.

2013

ТАКИХ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ

Заглатывался молча специального

Крючок, покрытый ржавчиной. Спустя

Пять лет идёшь, уже по специальности

Учитель. На весёленьких утят

Снующих всю весну в прибрежных зарослях

(Где в детстве размечтался утонуть),

Наводишь объёктив и долго, яростно

И плохо обрабатываешь. Ну

зачем? Скажи себе про подлежащее

В безличном. Да, вот именно, что нет.

Как будущего, так и настоящего —

Они смыкались всякий раз во мне.

Всё это на двойном листочке памяти

Подчёркиваешь, палки на полях

И шепчешь: о, ну что же вы не знаете

Таких простых вещей, моя земля?

2013

Неrr! Сегодня получилъ я ведомость о Вашемъ толь худомъ поступке, за чьто можешь шеею запълатить. <…> Piter.

Из письма Петра I князю Репнину

ЭСХАТОЛОГИЯ СПБ

Небесам земля говорит любя

У меня был выкидыш от тебя

Ну что же вы? Не молчите

Я назвала его Питер

И отправила плыть по кривой реке

В железной корзине с огнём в руке

Птицы горели, рекламы кругом

В ручке другой

Он держит слово

Печать офсет

Бумага газетная

Переплёт

Тонкий и буквы размокли все

Чтение

не

спасёт

Когда композиции из скульптур

На Зимнем дворце уже на лету

Солнцу подставят последний раз

Плеч своих круглых сахар и грязь

Когда тёмная гладь подойдёт к глазам