Пьяная Россия

Гении

Вместо предисловия

— Гений! — говорят ценители изобразительного искусства и вздыхают, с завистью обсуждая шедевр новоявленного мастера.

— Гений! — произносят театралы, с восхищением глядя на игру великолепного артиста, и аплодируют стоя.

— Гений! — комментируют любители спорта и толпой преследуют выдающегося футболиста.

— Гений! — констатируют врачи и опускают руки перед грандиозным хирургом, проделавшим невероятно сложную операцию.

Так кто же они, гении? Откуда берутся эти чудо-люди? И почему в обычной семье рабочих и крестьян рождается вдруг ребенок с такими музыкальными способностями, что ого-го! И почему в семье спившихся ленивцев рождается ребенок с математическим талантом? Да, много еще можно приводить примеров, когда вроде бы по всем фактам, когда наследственность и генетика должны были сыграть роль, но не сыграли и вместо армии дебилов, мы получили армию гениев! Что это? Ошибки ангелов или намеренное издевательство, а, мол, поглядим, как ты, его величество гениальность выберешься из семейки ограниченных, тупейших людишек, вся жизнь которых в том только и заключается, как бы брюхо себе набить, престарелых родителей на тот свет загнать и квартиру забрать, а после лежать, полеживать да бока наращивать под треск и болтологию телевизионных мыльных опер?! А, ну-ка, поглядим, позабавимся, как гений выберется из этакой передряги? Но, почему? Почему именно к гениальным людям применяются столь жесткие меры, что в них особенного? Может, крылья за спиной? Вроде бы, не видать. Может, нечто не от мира сего, отличающего гения от человека, как отличает, скажем, великий рост слона от маленького муравья? А, может гении в большинстве своем и не люди вовсе, а ангелы? Да, да, те самые, шатающиеся и не могущие выбрать, с кем они, с Богом или Сатаной? Не желающие идти войной против собственных братьев и избравшие, таким образом, особенно сложный путь — путь людей, как известно предавших Бога и оказавшихся в ужасающих условиях земного бытия. Некоторые гении, по секрету вам скажу, даже считают наш мир ответвлением геенны огненной, первым кругом геенны, с чем вас активно и поздравляю!

Вступление

Мир затаил дыхание, один — единственный мальчик остановил страшенной силы ураган, разразившийся над Черным морем и грозивший смертью многим людям населяющим крымский полуостров. Мало того, остановил и исчез, едва эксперты по сверхъестественным явлениям занялись им. Вскоре к экспертам подключились спецагенты из службы связанной с государственной безопасностью. Мальчика повсюду искали, тем более выяснилось, что людей с такими способностями хватало. На гениев спецагенты принялись натыкаться повсюду…

Алексашка

Фиолетово-темные тучи раскололись зигзагами молний. Многоголосый грохот упал на голову, завопившего от страха маленького худенького человечка. Сильный ветер подхватил капли дождя, ударил в лицо. Завывая, человечек ужом залез под развесистые заросли душистой сирени и замер, поскуливая.

Двое наблюдателей, сидевших в черном автомобиле с тонированными стеклами, переглянулись. Один с сомнением в голосе произнес:

— Мне кажется, это просто сумасшедший!

Второй не согласился:

— Гений, а гении на то и гении, чтобы быть не похожими на нас, простых смертных!

С этими словами он вышел из машины и направился к укрытию человечка.

Вскоре, трус оказался в автомобиле. Безропотно, маленький человечек дал себя пристегнуть к сидению и только сильно вздрагивал при очередном ударе грома.

Наконец, автомобиль тронулся с места, и тут же в лобовое стекло врезалась молния, прошла насквозь и убила, вначале, одного за рулем, затем второго. Произошло это в доли секунды.

Но маленький человечек успел крепко зажмуриться и напрячься. В следующее мгновение в автомобиле вспыхнули невесть откуда взявшиеся гудящие и шипящие огни нескольких шаровых молний. Молнии неторопливо бились о невидимое препятствие, возникшее было на пути к маленькому человечку. Жертва их нападения сидела неподвижно, напряжение, царившее в автомобиле усиливалось и тут распахнулась дверь, в мгновение ока некие сильные руки расстегнули ремень безопасности, выдернули маленького человечка наружу и захлопнули перед метнувшимися было молниями, дверь. Шаровые молнии попытались пройти сквозь обшивку автомобиля, но не смогли. Силовое поле, возникшее в салоне, принялось сжиматься, сгоняя шары в одну гудящую и трещащую кучу. Через мгновение молнии под давлением, взорвали сами себя. Машина загорелась, трупы обоих наблюдателей скрылись под ярким пламенем.

Маленький человечек был уже далеко, он почти летел за крепкой фигурой костистой старухи.

— Сколько раз тебе говорить, — сердито орала старуха, — никогда не связывайся с ангелами!

Маленький человечек молчал, быстро перебирая в беге ногами.

— Мы сами по себе, они сами по себе! — негодовала старуха.

Она втолкнула человечка в двери одноэтажного кирпичного дома и встала, напряженно раскинув руки.

Молния не заставила себя ждать, ударила вблизи дома, после, сияющим зигзагом попыталась ударить в двери, но была отброшена силовым полем.

Старуха запела, низко, басовито. Человечек после недолгих раздумий, к ней присоединился. Совместный хор сделал свое дело. Силовое поле разрастаясь, пошло вверх, к тучам. Люди пели, тела их раскачивались в такт ритмам. Голоса от низких, переходили к высоким, маленький человечек тут преуспевал, пел почти на ультразвуке. Напряжение нарастало, силовое поле выжимало тучи. Через несколько минут усиленный ливень прошумел по земле и стих. Небо очистилось, тучи исчезли, уступив белоснежным облакам.

Старуха стремительно распахнула дверь, с наслаждением вдохнула воздух. Пронзительно пахло свежевымытой травой и мятой.

— Отбились! — весело бросила она маленькому человечку.

Человечек кивнул, потер лицо, усиленно заморгал.

Старуха заметила его состояние.

— Устал? Ничего! Быстро восстановишься!

Маленький человечек не ответил, а вышел на крыльцо, приложил ладонь козырьком ко лбу и недоверчиво оглядел сияющее небо.

Старуха обнадеживающе ему улыбнулась, протирая запотевшие в безумных действиях, очки.

— Авось, внучек, теперь ангелочки посчитают тебя убитым и забудут проверить, в каком мире, ты на самом деле!

— Авось! — понадеялся он.

— Ну, а те двое, кто такие? — вспомнила старуха про двух мужчин погибших в автомобиле.

— Люди в черном, — мрачно отозвался внук выглядевший, как обычный подросток пятнадцати лет, — охотники за головами гениев.

— Да ну? — удивилась старуха.

— Вот тебе и ну, — передразнил маленький гений, — так что ангелы вернутся, новые люди в черном наведут их на мысль обо мне!

— Есть же поговорка: «Не трогай болото, пока не воняет!» — сердито вскрикнула старуха.

— Уехать мне надо! — с тоской в голосе произнес мальчик. — Прыгнуть!

— Вместе прыгнем! — решила старуха. — Пошли собираться!

— Алексашка! — позвала она из дома. — Вещей возьми немного, прыгнем к родне, в Туву!

— В Сибирь поедем? — переспросил Алексашка.

— В Сибирь конечно, брат, Богдан сильнее меня, небось, поможет нам спрятаться, да и сестра твоя двоюродная, Мила, говорят в страшную силу вошла!

Воители

Родной дядя Алексашки, Богдан не всегда жил в Туве, был момент его жизни отшельничества в качестве лесника в дремучей тайге, на севере России.

Алексашка с бабушкой приезжали тогда к нему в гости. Они составляли колоритную компанию. Бабушка Алексашки стоически выдерживая удары судьбы, растила внука сама, зять ее спился и перестал походить на человека, пропал где-то на Кавказе, куда бежал от семейных передряг, за новыми, так сказать, свежими ощущениями. Мать Алексашки, как это часто бывает в колдовских семьях, отреклась от дьявола, бросила сына и сбежала в монастырь, где через месяц послушничества приняла постриг и другое имя, мужское. Тут надо сказать, в женских монастырях инокини и монахини нередко откликаются лишь на мужские имена, правда, несколько переделанные, такие, как «Серафима», «Константина», «Павла». Таким образом, считают монахини, они прячутся от происков дьявола, не соображая, что дьяволу, в принципе, нет никакого дела до каких-то там монахинь…

Алексашка бывал в монастыре и вглядывался в осунувшееся, потемневшее лицо матери. Неистово молящаяся, мать была неузнаваема. Куда подевалась ее веселость, озорство, когда она, будто девчонка, играла с сыном в прятки. А как она прыгала через скакалку, как заразительно смеялась, раскачиваясь на качелях!

Мать, вся в черном, встречала сына в обыкновении у ворот монастыря и торопливо перекрестив волокла за собой, в церковь. После долгих коленопреклоненных молитв, она со слезами на глазах, уговаривала Алексашку отречься от Сатаны.

— Почему? — спрашивал тогда Алексашка.

— Он злой! — ревела мать.

— Нет, — вспоминая спокойную самодостаточную личность Сатаны, которого, к тому времени, Алексашка, как и всякий колдун из сильного рода, видел уже не раз, не соглашался он и добавлял, наблюдая ее тревожное состояние, — я поговорю с ним, обещаю, я добьюсь, и он тебя отпустит!

Мать смотрела сквозь пелену слез.

А Алексашка, покидая монастырь, куда приезжал за тридевять земель, навещать мать раз в месяц, шагая по вытоптанной паломниками тропинке к полустанку, думал, с ожесточением в сердце, что слабых, никчемных колдунишек и ведьм надобно отпускать. Слабые вообще не должны получать силу рода, они либо обезумеют, либо разбазарят свою силу так, что их детям нечего будет наследовать.

После нескольких упорных попыток прорваться к Сатане, Алексашка все же добился справедливости, доказал Князю мира сего, что его мать глупа и Владыка снисходительно улыбнувшись на заступничество сына, отпустил инокиню с миром.

Однако, когда окрыленный победой, Алексашка примчался к монастырю, он даже за врата не смог зайти. Материализовавшийся невесть откуда, Страж принявший облик высоченного монаха встал на пути сына к матери.

— Но она моя мать! — попробовал было возразить Алексашка.

Страж молчал, сверкая глазами, и медленно наступал.

Опасаясь, как бы, не разгорелась битва ангелов, которая, как правило, ведет к разрушению и смерти множества людей, Алексашка отступил. Издалека он крикнул растерявшейся матери, застрявшей в воротах:

— Я буду тебе писать!

И видя, что страж положил руки ей на плечи, удерживая на месте, не давая подбежать к сыну, посоветовал:

— Не сопротивляйся! Не надо!

Отвернулся, чтобы мать не видела его слез и разрыдался. Плача, он припустил к полустанку, где сел на электричку, забился в угол последней скамейки и плакал, беззвучно роняя слезы в рукав куртки, уткнувшись так, чтобы другие пассажиры не приставали с вопросами. Через два часа, Алексашка бросившись в объятия бабушки, все ей рассказал.

И бабушка засобиралась. Это было первое бегство от ангелов Бога.

— Так ты утверждаешь, страж тебя видел? — сердилась бабушка, упаковывая вещи в старый потрепанный чемодан.

— Он смотрел мне в глаза! — вспоминая тяжелый блестящий взгляд исподлобья, которым одарил его Страж, воскликнул Алексашка.

— Это война! — заявила бабушка, останавливаясь посреди избы, жестом зануды поправляя очки на носу. — Видит дьявол, моя дочь всегда была туповатой, в школе училась плохо, стихи не запоминала. Бесы нашего рода ее жалели и никогда не показывались ей в истинном виде.

— Как же она с ними общалась? — удивился Алексашка.

— Прикидывались кошками, — ответила бабушка, со вздохом, — у нас в доме мяукало тринадцать кошек!

Алексашка расхохотался, живо представив себе эту картину.

— Бесы играли с ней, забирались на крыльцо дома, поджидая из школы, притворялись промокшими и озябшими котятами. Всех, представь себе, всех, она тащила в избу! — и бабушка презрительно фыркнула. — Бесы вынуждены были оборачиваться кошками, птицами, собаками, даже детьми, лишь бы охранять ее, наследницу рода, наследницу силы, а она вон как их отблагодарила, в монахини подалась, идиотка!

И бабушка плюнула на чистый пол.

В тот же день, они рванули к дяде Алексашки, сильному колдуну, Богдану.

Богдан жил, как это уже и говорилось выше, отшельником, но все же не совсем отшельником, потому как дочь Мила была тут же, при нем.

Мила, будучи старше Алексашки на два года росла веселой и легкой. Она, словно пушинка, взлетала кверху и через мгновение насмешничала над двоюродным братом с верхушки сосны.

— Как ты это делаешь? — недоумевал Алексашка.

Мила учила:

— Забудь про вес тела, вымести его куда-нибудь!

— Куда? — торопливо спрашивал Алексашка.

— К облакам! — лукаво щурилась Мила и советовала, — закрой глаза, сосредоточься, вымещай вес и взлетай, а ветки сосны тебе помогут на первом этапе.

Алексашка бился месяц, через месяц упорных тренировок задача была решена, он научился вымещать вес тела за пределы Земли, научился перелетать от сосны к сосне.

Часто, они с Милой играли, выстраивая воображаемую широкую лестницу с перилами. Лестница вела к небу, к белоснежным пушистым облакам.

И тогда сторонний наблюдатель был бы поражен необычайным зрелищем. Двое детей, под веселое чириканье птиц, азартно прыгали, забираясь все выше и выше и все это, в прозрачном воздухе!

Достигнув облаков, легко сбегали вниз, опять-таки, как бы по ступеням лестницы, изредка, правда, они задерживались у верхушек кедров, чтобы нарвать шишек полных кедровых орехов. Отец Милы любил растолочь кедровые орехи в ступке и после, перемешав с медом лесных пчел, ел вместо конфет, частенько запивая крепким настоянным на травах, горячим чаем.

Иногда, им вслед несся крик бабушки:

— Не поднимайтесь выше облаков, там нет щита!

Щит поставил колдун. Богдан умел создавать щиты да такие, что сильные дожди с грозами обходили его избушку стороной.

Используя щиты, Богдан приманивал зверей и кормил диких волков с рук. За ним бежали и летели все звери, птицы лесные.

С помощью птиц он знал происшествия в округе. Нередко, первым прибывал на лесной пожар, первым спасал заблудившегося грибника, выхаживал раненых животных, а на браконьеров насылал такой морок, что браконьеры могли проплутать не сходя с места несколько дней и ночей. А после, повредившиеся в уме, рехнувшиеся от ужасных видений, браконьеры отпущенные на свободу, вылезали на четвереньках из леса. Люди находили их невменяемыми и абсолютно безумными.

В округе говорили, будто колдун заставляет браконьеров с помощью морока переживать минуты, а порой и часы страха, когда жестокий охотник преследовал беззащитную зверушку, с той только разницей, что на место зверушки он ставил самого браконьера…

Алексашка спасался у дяди все лето и осенью решил вернуться, полагая, что ангелочки уже позабыли о его существовании, бабушка поддержала внука, лишь Богдан был против:

— Учись держать щиты! — говорил он Алексашке. — Тогда сможешь выжить!

Алексашка кивал и обещал. В последующие дни, недели, месяцы и годы он прилежно учился, донимая ведущих рода, нескольких сильных демонов вопросами о щитах. Скупые крупицы информации, что он получал от ангелов сатаны, Алексашка использовал в полную силу, что-то дополняя, что-то преобразовывая, с матерью он больше не виделся, не решался съездить и таким образом, напомнить о себе Стражу монастыря. Письма писал редко, мать ему почти не отвечала, а с маниакальной тупостью присущей всем фанатикам Бога без исключения, в каждой открытке, в каждой строчке напоминала сыну о необходимости отречения от дьявола, забывая, что именно дьявол ее и отпустил…

Кока

На самом деле его звали Костя. Прозвище Кока прицепилось с детства и перешло во взрослую жизнь благодаря усилиям трех старших братьев. С братовьями у Коки не заладилось с самого начала. Они — крепкие, мускулистые парни с запросами сексуально-озабоченного свойства посвятили свою жизнь поверхностным бравадам, а он, болезненный, тщедушный писал стишки в тоненькой тетрадочке. Тетрадку прятал в кладовке, где посреди старых вещей наполненных пылью, она и хранилась, недоступная для братьев-чистюль.

Братья начищали ботинки до зеркального блеска и лачили волосы маминым лаком для волос, а он дотаскивал ненужные им, растянутые в гимнастических упражнениях футболки и спортивные штаны.

Он читал книжку со стихами Есенина, и его братья строили насмешливые рожи:

— Наш Кокочка влюбился!

Он засиживался за уроками, и братья напевали, стоя у него за спиной:

— Наш Кока — гений, профессор кислых щей!

Братья, один за другим, они были погодками, отслужили в армии, а Коку не взяли. Медицинская комиссия завернула его безо всяких оговорок домой с вердиктом: «Негоден к службе!», что дало новый повод для насмешек братьев.

Братья, помогая друг другу, организовали семейный бизнес, втянули в этот бизнес родителей, построили большой дом на четыре семьи, женились. Кока сидел в сторонке, наблюдая за жизнью родственников. Ему отписали старую родительскую квартиру.

Кока остался один и прожил один, никем не потревоженный, целый год.

На день рождения, покорный своей судьбе, Кока купил маленький тортик, съел его в глубочайшем одиночестве, взобрался на перила балкона, безразлично поглядел в небеса и… прыгнул.

Земля приближалась слишком быстро, Кока зажмурился, напрягся, не желая удара и… взмыл кверху. Через секунду он обнаружил себя стоящим на перилах балкона. Осторожно слез, потер лоб, не в состоянии объяснить самому себе, что произошло, вернулся в квартиру, прилег и проспал без сновидений до самого утра.

А утром поехал к родне. Особняк, что выстроили братья, красовался красной черепицей и в целом сильно выделялся на фоне облезлых избушек вокруг.

Кока заглянув в окно особняка, с трудом поверил собственным глазам, новомодный дизайн в такой дыре?

Комната, в окно которой он заглянул, сверкала хиповыми штучками, присущими новому времени: белые обои без рисунка; легкая пластиковая мебель красного цвета; круглые табуреты и стулья из алюминия и пластика; ровный ламинат на полу; плоская панель плазменного телевизора, подвешенная на стену — все словно говорило о ненадежности современного бытия, где принято сидеть на неудобной мебели и носить неудобные, но такие модные джинсы, подчас едва удерживающиеся на бедрах.

Коку укусил комар, следом за первым присосался и второй, третий. Повеял ветерок и до кокиного носа донесся запах свежего коровьего навоза, как видно неподалеку располагалась ферма.

Загремела цепь, проснулся цепной кобель, вылез из будки и, обнаружив непрошеного гостя, застывшего у окна, бросился, рыча.

Кока удрал. Он бежал через заросшие бурьяном поля, куда глаза глядят. Бежал, пока не наткнулся на деву.

Озадаченно взглянул на нее:

— Ты — ангел?

Дева звонко рассмеялась. Но воздушные белокурые волосы, небесно-голубые глаза и белое, длинное платье отороченное кружевами сами за себя говорили.

Ангел собирала букет из полевых цветов. Кока тупо следовал за ней повсюду. Ангел привела его в простенький деревянный домик, где ступеньки крыльца потрескались и из щелей выросла крапива.

— Хорошо хоть репейников нет! — пробормотал на увиденное, Кока.

Присев на скамью в тени вишневого дерева Кока пригубил чай со смородиновым листом. В воздухе чувствовалось прохладное дыхание надвигающегося дождя. Усиливающийся аромат садовых цветов и трав подтверждал это впечатление, но несмотря на угрожающего вида тучи нависшие, казалось, над самой головой, Кока никуда не торопился.

— А я летать умею! — похвастался он.

Ангел взглянула недоверчиво. Кока встал, распахнул руки, зажмурился и пожелал оказаться на верхушке вишневого дерева. Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим на крепкой ветке, на самом верху. Ангел восторженно аплодировала…

И тут, кто-то стремительно налетел на него, практически мгновенно сбросил на землю, у самой поверхности, правда, затормозив.

— Ты что, — сердито зашипел на Коку маленький ростом, щуплый с виду, подросток, — ангелы же заметят!

И он со страхом оглянулся на громоздящиеся тучи. Рядом с юношами переминалась старуха:

— Скорее Алексашка, пойдем, может, ему не нужна наша помощь, может, ему смерть нужна!

Кока взглянул на деву, но ни девы, ни домика он не увидел:

— А где?.. — растерялся он.

— Что? — резко спросил Алексашка, пристраивая обратно на спину тяжелый рюкзак.

— Ангел! — и Кока коротко рассказал.

Вместо ответа, его новые знакомые бросились бежать, Коке ничего не оставалось делать, как последовать за ними, хотя бы для того, чтобы получить ответы на возникшие было вопросы.

Далеко от места событий, люди, с официальными лицами получив распечатку фотоснимков со спутника-шпиона, задумчиво переглянулись.

— Прямо, эпидемия какая-то, гениев-то развелось, — пробормотал один из людей в черном, — пристально разглядывая выражения лиц летающих мальчишек.

Мила

Не прошло и часа, как на новом месте работы она приобрела невиданную популярность. Молодые мужчины так и вились возле ее стола, женатики строили глазки, как бы невзначай оказываясь в углу огромного офиса, где она обитала, а пожилые сластолюбцы одаривали ее маслянистыми улыбочками.

Но всех обошел начальник отдела. Быстрыми, твердыми шагами он подошел к ней, нагло пригласил на обед. Она растерялась, промямлив согласие.

Начальник привел ее в кафе, маленькое, сиреневое заведение с круглыми деревянными столиками на которых лежали ноутбуки и планшеты, и посетители не замечая хода времени уткнулись в экраны смартфонов.

— Здесь, бесплатный интернет! — пояснил ей начальник.

Она растерянно огляделась, не находя свободных мест, но бойкий расторопный официант, подскочивший к ним, быстренько вытряхнул парочку развалившихся за планшетами подростков и успевая шипеть рассерженным змием на возмущенных геймеров, одновременно улыбался лучезарной улыбкой новоприбывшим. Ловко обмахнув белым полотенцем безукоризненно чистую столешницу, изогнулся, услужливо подавая меню.

— Что будете заказывать? — готовый записывать, официант уже достал блокнотик и ручку.

С огромным трудом она подавляла желание раскрыть рот от изумления, впервые она оказалась не то что в кафе, но впервые приглашена на обед мужчиной да еще каким мужчиной, начальником! Надо же какой успех и в первый день работы!

Он, между тем, заказал тарелку борща, пюре с сосисками и кружку пива. Она выбрала летний салатик и стакан яблочного сока.

— Только не говорите мне, что вы — вегетарианка! — воскликнул он. — Мила вы милы!

Она кокетливо рассмеялась.

— Кстати, мы так, толком и не познакомились, — не сводя с нее алчного взора, заявил он, — в офисе я начальник — Эдуард Петрович, но для вас Милочка просто Эдик!

Она польщено хихикнула.

Он восторженно присвистнул.

— Что? — поежилась Мила, чувствуя себя неуютно под взглядом двух геймеров, привалившихся к стене. Подростки явно ждали, когда они отобедают и уберутся прочь, чтобы вернуться на свое место.

— И имя у вас красивое! — влюблено глядя на нее, пролепетал Эдик.

«Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!» — неустанно мурлыкало у него в голове.

Потрясающая всякое воображение красавица с безупречно белыми длинными волосами, струящимися по прямой спине. С такими стройными ногами, обутыми в маленькие хорошенькие туфельки, что и, боже ты мой! А тонкая талия, а шикарный бюст! Во взгляде ее темно-зеленых преисполненных печали глаз, ему хотелось утонуть.

Повинуясь некоему вдохновению, Эдик сорвался с места.

— Я сейчас, ладно?

Она кивнула, потерянно наблюдая в окно кафе, как он бежит к соседнему магазину — цветочному.

Ее скромность только подстегивала его, в мыслях роились надежды, а может при такой-то красоте, да еще и домашняя девушка? Домашних девушек Эдик встречал, но они не были столь ошеломляюще красивы, скорее наоборот. И его ухаживания с последующей близостью (для чего же еще ухаживать?), они воспринимали как подарок Небес. Во всяком случае, в последнем он был полностью уверен.

Эдуард знал себе цену. Молодой, тридцати лет от роду, подтянутый, стройный, высокий брюнет с холодным циничным взглядом карьериста привыкшего взбираться к своей цели по плечам друзей и недругов. Он был холост и не собирался жениться вообще, а зачем, если девки сами прыгали к нему в койку? Одни, от вида его шикарной иномарки, другие, потому что мечтали его охомутать, как же, трехкомнатная квартира в центре города, автомобиль, загородный дом, престижная работа с хорошей зарплатой! Да, он был завидным женихом и без зазрения совести пользовался этим.

Покупая шикарный букет белых роз, Эдик весь трясся от любопытства, кем же окажется Мила? К какой категории женщин она принадлежит и не мог пока найти подходящего ей определения.

Мила, покорно, будто неизбежную кару, приняла букет.

Подростки, наконец-то дождались, когда двое придурковатых освободят их столик.

Провожая взглядом странную парочку, они вслух высказали недоумение по поводу сексуально-озабоченного поведения вроде бы не чокнутого мужика наворачивающего круги возле жирной, не красивой девахи с жидкими пепельно-русыми волосами.

Их обоих пока еще не особенно увлекали девушки, они предпочитали мир виртуальной реальности настоящему миру…

Дома, Мила перевела дух и внутреннее напряжение, которое сковывало всю ее на протяжении целого рабочего дня, наконец, отпустило. Она стала сама собой.

Прошла в свою комнату, неторопливо переоделась, и не глядя на себя в зеркало, причесалась.

На кухне сполоснув под краном большую чашку с уродливым цветком на боку, поставила кипятиться чайник. Цветок напомнил ей о букете белых роз позабытых в прихожей.

Она усмехнулась своим невеселым думам, первый букет за всю жизнь, жизнь в восемнадцать лет, как не забыть!

Из шкафа достала пыльную вазу, вымыла под струей холодной воды. Розы пришлось обрезать, но укороченные наполовину, они все равно смотрелись непревзойденно.

Мила поставила вазу с цветами на середину обеденного стола. В этот момент в дверь требовательно позвонили:

— Это откуда же такое диво? — кивнул на розы через минуту отец.

— Ухажер подарил! — не задумываясь, тут же ответила Мила.

— Ну да? — хохотнул отец. — Воспользовалась маской?

— Нет, папочка, круче, использовала щит, — улыбнулась Мила, — правда, вроде бы двое подростков меня видели.

— И устроилась в мужской коллектив? — уточнил отец.

— Да, — подтвердила Мила, — ни одной женщины, никто не видит, не заинтересованных нет. Мужчины все сплошь молодые, гиперактивные, одним словом, самцы. А букет мне подарил начальник!

Продолжала хвастаться она. Отец вдруг нахмурился, прислушиваясь к чему-то:

— Мила, дочка, — начал он.

Мила встревожилась:

— Ненавижу, когда ты так говоришь, что случилось?

— К нам родственники приехали, вон, сейчас по лестнице поднимаются, проблемы у них.

— Какие проблемы? — уже идя открывать, спросила Мила.

— Ангелы их преследуют, придется строить максимальную защиту, — вздохнул отец.

Мила открыла двери, когда Алексашка как раз поднялся на площадку перед квартирой. Следом шла его бабушка, ведя за руку Коку.

— А это у нас кто? — спросил Богдан, отец Милы, с удивлением разглядывая Коку.

— Кока, — коротко доложил он, — вернее Костя.

И покосился смущенно на Милу.

— Разберемся, — кивнул Богдан и подмигнул дочери, вновь превратившейся в сногсшибательную блондинку.

А Мила в свою очередь улыбнулась обалдевшему от встречи с потрясающей всякое воображение красавицей, Коке.

Магик

— Ни за что не поверю! — покачала головой строгая на вид тетка лет пятидесяти. — Не родной ребенок, как можно было решиться на такое?

Дело происходило в скромной двухкомнатной квартирке провинциального городишки России.

Двое взрослых, мужчина и женщина, загнанные в угол кухни теткой, стояли, тесно прижавшись, друг к другу и мычали нечто невразумительное в свое оправдание.

— Ну и что, подумаешь — бесплодны! — фыркнула тетка. — Жили бы себе, многие живут, ни детей, ни домашних животных — красота!

И тут она развернулась к нему, схватила за руку:

— Ну-ка посмотрим, что ты есть такое?

Он поморщился от боли, но промолчал, тетка продолжала сдавливать его руку длиннющими цепкими пальцами.

— Фи, — скривилась она в презрении и зацокала языком, выражая свое неодобрение, — худющий, бледнющий, а может и больной. Вы на инфекции его проверяли?

Двое промычали нечто невразумительное.

— Ну да, — не поверила тетка, поди-ка сын алкашей, а то еще и рецидивистов. Вырастет, зарежет вас во сне, а квартиру себе захабает!

Двое промычали нечто отрицательное.

— Знаю я вас! — прикрикнула тетка и двое мгновенно, покорно сникли.

Тетка, наконец, отпустила его руку, села нога на ногу, продолжая его оглядывать, набила табаком трубку.

Один отделился от другой и почтительно склонившись, поднес горящую спичку к ее трубке.

— Ну и кто же ты таков будешь? — спросила тетка.

— Я? — переспросил он и ответил уверенно. — Гений!

Тетка немедленно фыркнула. Ее щеки затряслись от безудержного веселья:

— Гений! Ой, держите меня! — хохотала она.

Он невозмутимо смотрел на нее.

Отсмеявшись, она вытерла тыльной стороной ладони слезы, невольно выступившие от продолжительного смеха и спросила, не скрывая иронии:

— И в чем же твоя гениальность?

Он, без слов, протянул вперед ладонь и тут же осыпал тетку золотыми монетами.

— А, фокусничаешь! — разочарованно протянула тетка, но монеты подобрала.

Он проследил, как золото исчезло в бездонных карманах теткиного пиджака. В углу, двое хранили напряженное молчание.

— Ну ладно, — встала тетка, — поиграли и будет!

— Отправляйте, вы, этого, — кивнула она на подростка, — сироту, обратно в интернат!

— Нет! — тихо выговорил он.

— А тебе вообще никто права голоса не давал! — заверезжала тетка и повернулась, к двоим. — Выбирайте либо он, либо квартира!

И ехидничая, показала фигу юноше:

— Что, съел? Я тут хозяйка, квартира моя, а они, — кивнула она на двоих, — всего лишь квартиранты и мне каждый месяц платят! Иные и зарплаты-то такие не получают, сколько они мне платят! Даром, что ли моя сестра родная, будет жить на моих законных квадратных метрах?

— Пошла вон! — четко выговорил он.

И когда ее закрутило, заповорачивало, когда невидимый вихрь понес ее к выходу, он быстро проговорил:

— И дорогу сюда забудь, а как вспомнишь, снова забудь! И сестру свою грабить не смей, не смей с родных людей деньги требовать, а как захочешь ограбить, так память у тебя и отшибет на веки веков!

Тетка, было, раскрыла рот, заходясь в беззвучном крике, забилась, в попытке сбросить колдовство, но была безжалостно выкинута, вытолкнута из квартиры, из подъезда и опомнилась только возле собственного дома, за тридевять земель, на той стороне города. Перевела дыхание, огляделась, ничего не соображая и машинально двинула в располагавшийся по соседству продуктовый магазин. Набрав покупок, рассчитываясь на кассе, полезла по привычке в карман пиджака, где хранила мелочь, вытащила на свет божий пригоршню золотых монет.

Ничего не понимая, долго глядела на диво дивное, пока взбешенная ее поведением очередь, застрявшая на подходе к кассе, не разразилась криками:

— Долго еще пялиться будешь?

— Набрала желтых кругляшек и тупит, смотрит!

— Плати и уходи!

Она расплатилась обыкновенными деньгами и, спрятав золотые монеты обратно в карман, пошла, приседая от страха и недоумения. Множество вопросов роилось у нее в голове, но ноги сами принесли к лавке антикварных ценностей, где уверенный в себе знаток древностей, разглядев монеты, твердо заявил:

— По десять долларов за штуку и ни цента больше!

Обмен тут же состоялся и она, чрезвычайно довольная добралась до своей квартиры, где в заветной шкатулке уже хранились кое-какие деньжата. Запирая неведомо откуда взявшееся счастье в виде ценных зеленых бумажек, ликовала и было подумала о своей сестре, которую всегда считала простофилей, а не позвонить ли ей по телефону, похвастаться? Но тут же отчего-то и позабыла, пошла набивать трубку табаком, чтобы покурить всласть. То, что она сдает квартиру родной сестре, она и не вспомнила, и это являлось очень хорошим знаком для нее, что, впрочем, она и не поняла вовсе…

Начало

Магик родился в крестьянской семье. Родители его не были колдунами, но мать разговаривала с растениями, обихаживала вишневые сады, что принадлежали совхозу. Отец у Магика выучился на комбайнера и куда как лихо управлялся с пшеницей, овсяными полями и прочими зерновыми культурами. Родители его любили русскую землю, любили природу, в лес ходили, как к себе домой и невдомек им было, что в их семье родился необычный ребенок, Магик.

Заприметил мальчика колдун, что жил на отшибе села. В каждом селе, в каждой деревушке должно быть можно встретить такого колдуна.

Держался он холодно и надменно. Серые глаза будто бы метали в сторону селян ледяные стрелы, тем не менее, к нему шли погадать на судьбу, приворожить, вылечиться, обращались за удачей, а иногда, хотели отомстить обидчику.

Колдун не всем потакал, многим отказывал. Магика, не без труда, он заманил сам, для разговора, но войдя в крепкую бревенчатую избу колдуна, мальчик сразу заметил непорядок:

— Ты поклоняешься Сатане, как божеству? — изумился Магик, оглядывая алтарь сооруженный колдуном прямо в гостиной дома.

— Да! — прижал он руки к груди.

— Но Сатана — не бог, — покачал головой мальчик, — он не приемлет поклонения и жертвы ему не нужны. Жертвы нужны Богу, так он сам говорит.

— Откуда ты знаешь? — возмутился колдун. — Без году неделя, а поучаешь!

— Как мне не знать, — мягко произнес Магик, — когда я из древних душ и помню тысячи своих воплощений в людях, животных, птицах, даже насекомых!

Колдун изумленно разинул рот.

А Магик продолжал:

— А ты служишь черные мессы!

Устало присев на краешек табуретки, Магик сказал:

— Все это игрушки для ищущих, для так называемых сатанистов и неплохая ширма для жизни настоящих ангелов Сатаны, по тем или иным причинам, очутившимся посреди людей. Я вижу, ты не сатанист и до ангела тебе далеко, так зачем же ты служишь мессы, зачем совершаешь жертвоприношения?

— Хочу добиться милости от Хозяина, — прошептал колдун, потрясенный речью мальчика.

Магик задумался:

— Неправильное решение, на самом деле тебе достаточно будет лишь мысли и желания. Ангелы Сатаны очень собраны, дисциплинированы и решительны. Колдуны и ведьмы им необходимы, это правда, но необходимы лишь в качестве кандидатов в малые войска.

— А как же сила? Как же заклинания, передающиеся по наследству, из уст в уста, как же месть недоброжелателям? — не сдавался колдун.

— Сила дана не для того, чтобы погубить род человеческий, это сказки христосиков, — отмахнулся Магик, — побасенки глупых верующих!

И продолжил:

— Людьми занимается горсточка ангелов с одной стороны и горсточка ангелов с другой. Люди жалуются на происки бесов, но при ближайшем рассмотрении, воображаемые бесы всегда оказываются мстительными призраками или мерзопакостными, которые были колдунами и ведьмами при жизни, но опустившись до уровня людей, то есть, застряв в болоте этого мира мести и злобы, умерев, они принялись бегать от Хозяина, превратившись в вампиренышей, сосущих жизненную энергию в качестве пищи. Питаться-то им чем-то надо! Вот почему, живые испытывают суеверный ужас перед мертвецами! Мертвецы тоже едят, но пожирают они энергию живых, если мертвецов вовремя не выгнать на тот свет, где создан другой мир, мир для тех, кто обнажен, кто — душа!

— Но в церкви отпевают мертвецов! — попытался возразить Магику колдун.

— Церковь ничего не дает, — категорически отрезал Магик, — да и не могут священники ничего сделать, силы нет, а у кого из предстоящих Богу сила есть, сразу сбегают.

— Куда?

— В скиты, закрытые монастыри, куда угодно, лишь бы подальше от этой напасти!

— Трусы! — горячась, воскликнул деревенский колдун.

— Да, — согласился Магик. — И всегда празднуют труса, сражаются с сумасшедшими призраками и мерзопакостными, в основном, ведьмы.

— Почему, ведьмы, а как же колдуны?

— Потому что, ведьмы — женщины, по природе своей они понимают умерших людей, сочувствуют им и, проявляя благородство, даже ратуют за иных мерзопакостных, заступаясь за них пред Сатаной.

— Сбереги меня Сатана, чтобы я мог послужить тебе в этом и другом мире тоже! — суеверно начертив в воздухе пентаграмму, произнес колдун.

Свою необыкновенную проницательность и знания, присущие скорее взрослому и чрезвычайно образованному человеку Магик ни от кого не скрывал. Родители его пребывали в шоке, не уставая удивляться на странного ребенка, особенно сильно поразило их откровение о скорой гибели…

Мать Магика, молодая женщина тридцати пяти лет, после откровения сына, произнесенного спокойным и рассудительным тоном, так и не смогла заснуть, проворочавшись с боку на бок добрую половину ночи, наконец, встала и на цыпочках, стараясь не разбудить сына, прокралась на кухню. Кухня в ночную пору выглядела чужой, сквозь тюлевые занавески лился мертвенный свет одинокого уличного фонаря, и у нее сжалось сердце при воспоминании. Воспоминание привело ее к медленному звучанию одного из тех вальсов, которые так любил напевать ее супруг и отец Магика. Всего шестнадцать лет назад, влюбленные друг в друга, они сидели на этой самой кухне и, уплетая праздничный ужин, обсуждали свадьбу. После свадьбы в упоении восторга иногда полуночничали, коротая время возле холодильника. А с рождением ребенка ночные посиделки на кухонном пространстве прекратились вовсе, она уставала от возни с малышом и домашних хлопот, он от сверхурочных и дополнительных заработков на тракторных работах, которые вынужден был набирать, чтобы прокормить семью.

Сын рос быстро. В два года он уже вовсю помогал ей, гармонично вплетаясь во все домашние дела. Был серьезен и неулыбчив. Мать замечала странное, когда сын помогал соседским старикам обрести здоровье, когда и ей он оказывал помощь, просто наложив руки на скованную болью поясницу, радикулит — бич всех деревенских жителей привыкших кланяться земле-матушке не являлся исключением и для матери Магика. Боль моментально уходила, не оставив по себе даже воспоминаний.

В школу сын пошел с великой неохотой. На уроках скучал, зевал и засыпал, но при окрике учителя, всегда четко излагал не только устное объяснение педагога, но и дополнял его такими невероятными фактами, что у учительского состава начальной школы от удивления округлялись глаза. Магика нарекли гением, принялись переводить из класса в класс, так за один год он переступил три класса, а поступив в четвертый, мигом осознал, что мог бы учиться и в пятом, но тут и сам сообразил, что маловат ростом и посреди рослых одноклассников будет выглядеть белой вороной. И потому затормозил, спрятав свои таланты от жадных, ищущих взоров педагогов желающих прославиться за счет гениального ребенка.

Отец Магика был прост душой, наивен и неприхотлив. Искренняя светлая улыбка всегда озаряла его лицо, он был любим и сам любил. Сына обожал и не верил в его сверхспособности. Магик был для него самым лучшим, самым, самым ребенком на свете. И потому на все замечания жены он только рукой махал и смеялся, удивляясь на глупости, которые говорит вроде как не сумасшедшая жена. В конце концов, он решил встряхнуть семью, разогнать смертную тоску, поселившуюся после откровения Магика в сердце жены, купил путевку на Черное море, откуда оба родителя так и не вернулись, пропав в ужасающем реве урагана. И Магик впервые пережив нападение ангелов Бога, вернулся домой один. Ребенок пятнадцати лет не может жить один и потому, не без помощи сельской общественности, не без вмешательства школьных педагогов, Магик и оказался в интернате, откуда был забран приемными родителями.

Сказать, что он не переживал смерть настоящих родителей — ничего не сказать. Конечно, переживал и определив их на покой, в Сады смерти, как известно имитирующие рай, решил попытаться разобраться с происками ангелов, справедливо рассуждая, что этот мир и без того тяжел для жизни, зачем же еще нагнетать, зачем нападать, зачем вмешивать людей в битвы ангелов? Зачем?!

Щит

Два мужика, светлым днем, в городском парке заняли всю скамейку, расстелили газету, уставили бутылками с портвейном. Выпивали. Закусывали сушеной воблой, вели неспешный разговор.

И тут мимо них проследовала женщина, разговор, да что там разговор, забылось даже такое святое дело, как выпить, потому как… На ней была юбка сшитая из нескольких шерстяных платков, кофта мало чем отличающаяся от юбки дополняла необычный наряд. Копна седых волос покрывала плечи. Руки и пальцы, унизанные серебряными браслетами и перстнями с крупными каменьями, просто ослепляли, украшения сверкали на ярком солнце и придавали неизвестной даме еще более экзотичности.

Один из алкоголиков взглянул на ее ноги и вздрогнул, протирая глаза, на мгновение ему почудились копыта.

— Как на ходулях ходит! — кивнул алкоголик, зачарованно глядя на ярко-рыжие туфли незнакомки.

Туфли были на огромной платформе.

— Точняк! — согласился его собутыльник, также не сводивший глаз с экстравагантной незнакомки.

В этот момент она обернулась и оба алкаша замерли, потрясенно глядя в ее лицо, а затем рухнули со скамейки, на землю, без сознания.

— Ненавижу пьяниц! — прошипел Алексашка, полностью стряхивая с себя щит и превращаясь в обычного мальчишку.

Мила с Кокой хохотали невдалеке, они видели всю сцену.

— Ну что, Алексашка, понял теперь, как влияет щит на людей? — задорно прокричала Мила, будучи под щитом великолепной блондинки.