Провинциальный библиографъ

«Маленькая антология»

Это большая редакторская работа Бахтина, в которой большинство переводных стихотворений принадлежат ему, и так как это издание посвящено Бахтину, будут включены только переводы, сделанные Бахтиным. Здесь не будет включен один том под названием «Китай и Япония в их поэзии» 1896 г., так как стихи из этого тома уже напечатаны в современных изданиях, и их можно прочитать в интернете. Из-за огромного количества стихотворных материалов, пьес, статей, невозможно уместить в мое издание, фотографии и много других оригинальных и уникальных материалов, вы можете прочитать на моей интернет-странице в VKонтакте (vk.com/id349886379).

«Мадьярские поэты». Тип. Я. И. Либермана. Фонтанка, 86. СПб. 1897.

Александр Кишфалуди.

Несчастная любовь

(Изъ «Песенъ любви Гимфи»).

Какъ олень порой несется,

Острой раненой стрелой,

Словно веря, что спасется,

Кровь же льетъ съ него струей,

Такъ и я отъ взоровъ милой,

Въ сердце раненый, бегу,

Но нигде души унылой

Исцелить уже не могу:

Бегство рану растравляетъ,

Ядъ все глубже проникаетъ,

Все сильней моя тоска, —

Нетъ спасенья, смерть близка.

Пр. Б.

Карлъ Кишфалуди.

Песня въ народном духе.

Ахъ, когда жъ я вновь увижу

Васъ, поля мои родныя?..

Где-бъ ни поелъ я, где-бъ ни сталъ я,

Шлю лишь къ вамъ свои мечты я.

Птичка-ль съ родины промчится,

Ветерокъ ли пронесется,

Я встречаю ихъ вопросомъ,

Хорошо ли вамъ живется…

Но молчатъ они, не зная,

Сколько мукъ въ моемъ вопросе,

И стою я, одинокий,

Какъ былинка на утесе…

Далеко теперь отбился

Я от хижины родимой,

Какъ листочекъ сиротливый,

Ветромъ осени гонимый…

Пр. Б. (По Кертбени и Гэку).

Михаилъ Чоконай.

Песня

Въ летнюю полночь ему принесли

Съ красной печатью приказъ;

Янчи мой спалъ, и пришлось имъ будить

Янчи въ полуночный часъ.

Въ эту минуту со мною онъ былъ —

Снилось я ночью ему,

Снилось, как будто онъ нежно меня

Къ сердцу прижалъ своему.

Въ бой противъ турокъ сзывали войска

Трубы, протяжно трубя…

Янчи поспешно вскочилъ из коня…

Другъ мой! Увижу-ль тебя?

Вплоть до околицы шла я за нимъ,

Шла я и слезы лила;

Словно голубка печальная, я

Горемъ убита была.

Въ конскую гриву я ленту вплела,

Розъ принесла для коня

Сто поцелуевъ я другу дала,

Чтобъ не забылъ онъ меня.

Сердце въ груди разрывалось моей,

Все потемнело вокругъ

Въ мигъ, когда Янчи, прощаясь, сказалъ:

«Бог да хранитъ тебя, другъ!»

Пр. Б. (По графу Майлатъ)

Даниил Берженьи

Танцы

Если желаешь ты видеть характеръ и нравы народа

въ яркихъ, наглядныхъ чертахъ, — танецъ народа узнай,

Вотъ вальсируетъ германецъ въ три счета, серьезно и важно;

крепко обнявши рукой, кружитъ онъ даму свою.

Къ верному сердцу одну только женщину онъ прижимаетъ;

тихо веселье его. Немецъ умеренъ во всемъ. —

Скачетъ, танцуя, французъ и съ улыбкою вправо и влево

руку свою подаетъ; часто меняетъ онъ дамъ.

Быстрый, живой и горячий, онъ въ радости — сущий ребенокъ:

ветренъ въ веселье своемъ, онъ ветрогонъ и въ любви. —

Съ Пиндаромъ можно сравнить вдохновленнаго пляской мадьяра;

страсть онъ влагаетъ въ нее, внутреннимъ пыломъ горя.

Вотъ онъ скользитъ еле слышно, томленьемъ любовнымъ охваченъ,

в пляске стараясь найти скорби забвенье своей.

Вотъ, загораясь внезапно, онъ пляску победную началъ;

битвой съ врагомъ упоенъ, онъ позабылъ о любви.

Слышишь, какъ почва колеблется? Видишь какъ Кинижи пляшетъ,

Крови съ лица не стеревъ, пляшетъ надъ трупомъ врага? —

Въ книгу нельзя занести этой пляски таинственныхъ правилъ;

ихъ и не нужно совсемъ: здесь вдохновенье законъ.

Тотъ лишь, кто мускулы въ дело пускаетъ съ энергией мужа,

Сильный въ порыве своемъ можетъ плясать какъ мадьяръ.

Пр. Б. (По Гэку и Уйфальви).

Михаилъ Томпа

I.

Осенняя песня.

Где блескъ весны

и лета зной животворящий?

Ночной порой

ужъ веетъ надъ землей

дыханьемъ осени мертвящей!

Светаетъ день,

Но все поля въ слезахъ:

больна природа безнадежно,

и скорбь въ ея чертахъ.

Зачемъ же лесъ

въ румяномъ блеске весь сияетъ,

когда вокругъ

поблекший, бледный лугъ

границу тленья означаетъ?

Но слышишь плачь?

То ветеръ зарыдалъ,

онъ для больной зловещий признакъ

въ румянце угадалъ.

Пр. Б. (По А. ф. д. Гайде).

II.

Осень.

Подходитъ осень… Блеск лучей

не оживитъ уже полей…

Лазурь небесная бледна…

Любимой скорби грудь полна.

Замолкли песни, темный боръ

роняетъ летний свой уборъ…

Я вспомнилъ въ мысляхъ о весне —

еще грустнее стало мне.

Давно-ль цвели поля и лугъ?

Давно-ль народъ шумелъ вокруг?

И вотъ не стало ничего,

Какъ на кладбище все мертво.

Что въ мире осени грустней?

но сколько чаръ волшебныхъ въ ней!

Была бы осень мне мила,

Хотя-бъ и смерть мне принесла.

…Природа мертвенно бледна,

улыбкой кроткою она

встречаетъ часъ последний свой,

и дивный смыслъ въ улыбке той!

О сладкий сонъ! Моихъ очей

коснулся ты рукой своей;

предъ опадающей листвой

я ницъ склоняюсь головой.

Беззвучно падаютъ листы.

Въ ихъ смерти столько красоты,

Что мукъ предсмертныхъ не видать…

Нельзя красивей умирать!

Н. Новичъ. (Съ мадьярскаго).

Александръ Петёфи.

Любовь и свобода милей мне всего

За нихъ не возьму ничего.

За любовь я отдамъ свою жизнь, свою кровь,

За свободу-жъ отдамъ и любовь.

Петёфи. (перевод М. Александровичъ).

III.

Кого несутъ? По комъ трезвонъ

Звучитъ въ последней тризне?

Но, кто-бъ онъ ни былъ, счастливъ онъ:

Избавился отъ жизни!

Отъ дома къ дому по пути

Несется вопль печали…

Меня бы лучше вамъ нести:

Вы-бъ слезъ не повстречали!

1843. Н. Новичъ.

(По М. Фаркашу).

XXII.

Конецъ сентября.

Цветы еще всюду пестреют в долинах,

И тополь пред домом украшен листвой,

Но вверх посмотри ты: на горных вершинах

Снега забелелись, — там веет зимой.

Меня еще греют лучи золотые,

Из пылкого сердца весна не ушла,

Но градом уж скошены кудри густыя,

Сребристые нити зима в них вплела.

Цветы отцветают, и жизнь догорает…

Прижмись, моя женка, ко мне поскорей!

Сегодня — мне к сердцу, а завтра — кто знает! —

Быть может, к могиле прильнешь ты моей!

О, если умру я, у праха родного

Ты ниц упадешь ли с рыданьем глухим?

Скажи мне, родная, решишься ли снова

Менять ты то имя, что стало твоим?..

Но если во вдовьем ходить покрывале

Ты будешь не долго, отдай его мне, —

Снеси на могилу, как символ печали, —

И, вставши из гроба в ночной тишине,

Я вытру им слезы, которые стану

Ронять, потрясенный изменой твоей,

И им обвяжу я глубокую рану

На сердце, какого нет в мире верней…

Н. Нович. (По М. де-Полиньяку и Нейгебауэру).

XXIII.

К Юлии.

Едва займется день, как уж ложится тьма;

Едва пахнет весной, как уж грозит зима.

Едва лишь встретиться успели мы с тобой,

И вот уж так давно мы связаны судьбой.

С рук матери с отцом едва успев сойти,

К могиле праотцев стоим мы на пути,

И жизнь ушла… как тень, что тучка навела…

Как пар дыхания с поверхности стекла…

Н. Нович. (По М. де-Полиньяку и Нейгебауэру).

XXXV.

Жена моя и мечъ.

На крыше — сизый голубь,

Звезда — на небесах,

Тут, на моих руках.

Прильнув к моей руке,

Как поутру росинка

На гибком тростнике

Держать такую прелесть —

И вдруг не целовать?

Да разве поцелуи

Мне нужно занимать?

Не прочь и поболтать мы,

Да только, чуть начнем,

Как вновь на полуслове

Для ласки речь прервем

Завидно наше счастье

И радости полно,

Как жемчуг неподдельный

Сияет нам оно.

Но, вижу, меч мой старый,

Висящий на стене,

Глядит мрачнее тучи,

Поворотясь ко мне.

К чему, старик, сердиться?

Ревнивый ты какой!

Ну, что тебе за дело

До нас, приятель мой?

Ведь, если ты мущина, —

Во избежанье зла,

Не должен бы мешаться

Ты в женские дела.

Откуда эта ревность?

Вот не из тучи гром!

С моей подругой юной

Ты хорошо знаком,

Ея ты знаешь душу,

И сам понять бы мог

Что сознает не часто

Такие души Бог!

Пусть скажут, что отчизне

Рука моя нужна —

Сама тебя наденет

На пояс мой жена

И, нас благословляя,

«Ступайте», скажет, «в путь,

И каждый неизменно

Друг другу верен будь!»

Пр. Б. (По Уйфальви и Кертбени).

XXVII.

Прощание.

Давно ли рассвело? И вот уж ночь;

Давно ли я успел сюда добраться?

И вот уже идти я должен прочь, —

Прощаться, не успевши повидаться.

Прощай, моя родная, Бог с тобой,

Моя любовь, кумир мой, ангел мой!

Не славы отправляюсь я искать:

Чело мне розы счастия венчают, —

На лавры я не стал бы их менять,

Они меня нисколько не прельщают.

Прощай, моя родная, Бог с тобой,

Моя любовь, кумир мой, ангел мой!

Когда б никто за край родной не встал,

То я б один отправился сражаться;

Когда ж весь край оружие поднял,

Могу ли я один сидеть остаться?

Прощай, моя родная, Бог с тобой,

Моя любовь, кумир мой, ангел мой!

Я не прибавлю: помни обо мне,

Ушедшем за очаг родной в сраженье.

И без того уверен я вполне,

Что обо мне твои все помышленья.

Прощай, моя родная, Бог с тобой,

Моя любовь, кумир мой, ангел мой!

Быть может, я калекою вернусь…

Но знаю, что ничто во всей вселенной

Не уменьшит любви твоей. Клянусь,

Что и мою ты встретишь неизменной.

Прощай, моя родная, Бог с тобой,

Моя любовь, кумир мой, ангел мой!

Пр. Б. (По А. ф. Шпонеру и Меласу).

XXVIII.

На постое.

Шум веселье, возгласы живые…

Что такое? Свадьбу, что ль, играют?

Нет, не тоЙ солдаты молодые

Свой постой в гостинице справляют.

«Эй, хозяйка! Что вы так стоите?

Подносите живо угощенье!

Только знайте: денег подождите:

Заплачу, вернувшись из сраженья.

Этот цветик — дочка вам, хозяйка?

Подойди-ка, сядь рядком со мною!

Ну-ка, щечку-розу подставляй-ка!

Возвращусь — возьму тебя женою».

Пьют вино, целуясь то и дело;

Позабыты нужды и невзгоды,

Словно вся опасность отлетела,

Словно ждут их долгой жизни годы…

«Вот так пир! И мертвого разбудит!»

Завтра пир другого сорта будет…

«Подставляй мне губки — зацелую!»

Нынче — их, а завтра — смерть лихую…

Пр. Б. (По Уйфальви и Меласу).

Баронъ Иосифъ Этвёшъ

Жалоба

Зеленый листъ на ветке

Грустилъ, вздыхалъ;

Вечерний теплый ветеръ

Вокруг порхалъ.

И шепчетъ листъ: «Какъ скучно

Мне тутъ висеть!

Хотелъ бы въ миръ широкий

Я улететь!»

Но дальше ветеръ мчится,

И за собой

Влечетъ съ соседней ветки

Листокъ сухой.

«Зачемъ съ родимой веткой

Я разлученъ!»

Такъ этот листъ вздыхаетъ,

И плачетъ онъ…

Кто изъ гнезда родного

Умчался въ светъ,

Тому-увы! — ни мира,

Ни счастья нетъ.

Пр. Б. (По Г. Ф. Мельцлю).

Коломанъ Лисняи.

Весна

Несется ветеръ съ розы

Румянымъ лепесткомъ, —

Съ написаннымъ весною

Шифрованнымъ письмомъ.

Лучъ солнца заостренный

Перо ей заменилъ,

Немножко крови алой

Онъ далъ ей для чернилъ.

Письмо росы жемчужной

Печатью скреплено,

И ароматомъ чувства

Пропитано оно.

Торопитъ легкий ветеръ

Проказница-весна, —

Въ любви своей признанье

Въ немъ миру шлетъ она.

Пр. Б. (По Кертбени).

Людвигъ Бартокъ.

* * *

Съ тобою я, чуть глянетъ

Вечерняя звезда;

Когда жъ ея не станетъ,

Я прочь спешу всегда.

Скромна и молчалива,

Она не выдастъ насъ,

А солнце — то болтливо:

Все выложитъ какъ разъ!

Пр. Б. (По Полиньяку и Гэку).

Коломанъ Тотъ.

* * *

На крыльяхъ бури осень къ намъ спешитъ,

И аистъ къ югу теплому летитъ.

Ахъ, я бъ умчался съ нимъ за море,

Когда бъ могъ тутъ оставить горе!

Летаетъ паутина надъ землей;

Закрыто небо мрачной пеленой;

Изъ тучъ на пашню слезы льются…

Былому счастью не вернуться!

Ты хочешь знать, дитя, чемъ боленъ я,

Откуда грусть великая моя?

Ея бы не было въ помине,

Будь ты чутка къ ея причине!

Пр. Б. (По В. Лео и Г. Клейну).

Павелъ Дьюлаи.

На острове Маргариты

Вечернею зарей освещено,

Стучится деревцо въ мое окно

И шепчетъ мне, шумя своей листвой:

Поправился ли бедный мой больной?

О да, гораздо лучше стало мне,

И грежу я, въ какомъ-то полусне.

Весь миръ теперь исполненъ красоты:

Фонтана блескъ, лазурь небесъ, цветы

И лесъ тенистый, — словомъ, свой приютъ

Сама Калипсо выбрала и тутъ!

Я видеть не могу, но, все равно,

Ведь жизнь ко мне врывается въ окно,

Я слышу оживленный звукъ речей

Толпящихся на улице людей:

Любезности, веселый звонкий смехъ, —

Веселья чуждъ лишь я одинъ изъ всехъ.

Приму ли я счастье въ немъ не встать…

Но вотъ, подъ звуки песни соловья,

О миломъ прошломъ снова вспомнилъ я!

Картины изъ давно прожитыхъ летъ

Мне словно изъ тумана шлютъ приветъ,

И, какъ цветовъ увядшихъ ароматъ,

Слова любви забытыя звучатъ…

Я слышу крикъ играющихъ детей..

О дети, дети! Матери своей

Не помните вы ласки и заботъ,

Вамъ дела нетъ до жизненныхъ невзгодъ,

Безпечныя!… Вечерний светъ погасъ,

Ложится тьма, слеза туманитъ глазъ,

Но листьевъ нежный лепетъ, шумъ волны,

Пыхтенье парохода, звукъ струны,

Затронутой небрежною рукой,

И пение далекое порой

Смягчаютъ боль моихъ печальныхъ грезъ,

Как песня няни — горечь детскихъ слезъ.

Пр. Б. (По Нейгебауэру)

Карлъ Сасъ.

Венгерская музыка

Слушай скрипки нашей звуки!

Сколько слезъ въ нихъ, сколько муки!

Четырьмя ея струнами

Власть добыта надъ сердцами!

Вотъ — съ весною неразлучный

Соловьиный рокотъ звучный;

Вотъ — сиротки плачъ унылый

Надъ родительской могилой!

Слушай, слушай! смолкли стоны,

Раздались иные тоны:

Въ нихъ звучитъ, къ войскамъ взывая

Песнь Ракоци боевая.

Тутъ и судъ съ прощеньемъ вместе,

И борьба на поле чести,

И обетъ вернуть свободу

Вновь мадьярскому народу!

Слушай, слушай! Въ скрипке живы

Все народные мотивы!

Смехъ, и радости, и горе

Въ нихъ смешались въ вечномъ споре.

Предъ тобой, какъ на ладони,

Чикошъ, степь, степные кони,

И подъ праздникъ въ чарде пляски,

И красотки смуглой ласки.

Вотъ идутъ на трудъ тяжелый

Жницы съ песнею веселой;

Песнь звучитъ то замирая,

То какъ будто вновь всплывая.

Вотъ подходитъ парень скромный

Къ окнамъ девы вероломной,

И, во мгле, его свирели

Слышны жалобныя трели.

Вотъ о горе трехъ столетий

Говорятъ намъ звуки эти,

Въ сердце болью отдаются,

Сами струны чуть не рвутся…

Слушай скрипки нашей звуки!

Сколько счастья въ нихъ и муки!

Четырьмя ея струнами

Власть упрочена надъ нами!

Пр. Б. (По Гэку и Кертбени).

Иосиф Левай

I.

Свадьба.

Отуманен взор невесты,

От веселья он далек;

Ах, сполели цветы печали

Вкруг чела ее венок!

Щечки, яркие как розы,

Стали лилии бледней,

И таит большое горе

Глубина ея очей.

Как ручей хрустальный, сердце

Было зеркалом небес,

А теперь в нем буря чувства,

И покой его исчез.

С женихом сидит невеста,

Как картинка хороша,

Но Бог знает как далеко

Унеслась ее душа!

Мчится прочь она по ветру

Быстрокрылою мечтой

И летит, летит, покуда

Не очутится со мной.

И, уста мои целуя

И припав ко мне на грудь.

Говорит: «С тобой бы жизнь мне

И с тобой навек уснуть!…»

Отуманив взор невесты,

От веселья он далек;

Их, спасли цвтеты печали

Вкруг чела ея венок!

Пр. Б. (По Гэку).

II.

Непомнящий родства.

Танцы, музыка, похмелье…

Что за жизнь, что за веселье!

Редко грош со мной случится,

Но фамилией гордиться

Я имею все права;

Я — Непомнящий родства!

Тут иль там я завтра буду.

Солнце встречу и повсюду.

Нам — покуда не узнали,

Гость — покуда не прогнали…

Без случайностей мертва

Жизнь Непомнящих родства

Без любви я жить не в силах

И имею много милых:

Чья изба ни подвернется,

Всюду милыя найдется!

Не угонится молва

За Непомнящим родства.

Нет удобнее постели,

Чем моя; и в самом деле:

Под собой ее имею,

Укрывалось — тоже ею!

Силю по нарски… Такова

Жизнь Непомнящих родства.

Танцы, музыка, похмелье…

Что за жизнь, что за веселье!

Звоном шпор я упиваюсь,

Кто толкнет — не обижаюсь:

Все на свете трын-трава

Для Непомнящих родства!

Н. Новичъ. (По Э. Линднеру).

II.

Поцелуй.

Три вещи только въ свете любилъ Юсуфъ-поэтъ:

Диванъ свой, песенъ звуки, да девушекъ приветъ.

Была бы дева юной, да мягокъ былъ диванъ,

А ветхость и невзрачность въ диване не изьянъ.

Пусть жизнь и въ деве пылкой, и въ песне бьетъ ключемъ, —

Луна, туманъ и вздохи тутъ ровно не при чемъ.

Таковъ былъ взглядъ Юсуфа. — Разъ гость къ нему вошелъ

И — молодой и скромный — такую речь повелъ:

«Али-Юсуфъ! Учитель! Я песню написалъ;

Мне нуженъ судъ правдивый я не ищу похвалъ.

Вложилъ я въ эту песню все то чемъ грудь полна;

Лишь ты решить сумеешь, удачна ли она».

Но тутъ прервалъ учитель, не слушая конца:

«Довольно! — Предисловий не нужно для певца;

Читай!» — И гость чуть слышно начало произнесъ,

Но голосъ постепенно, по мере чтенья, росъ:

«О поцелуй! Ты — лотосъ, ты — песня соловья!

Поведай мне, въ чемъ тайна великая твоя?

Листъ лотоса, качаясь, звучитъ, какъ лепетъ струй,

Но все-таки милее для слуха поцелуй

Седьмое небо рая въ полночной тишине

Въ заветномъ поцелуе даруетъ дева мне.

Предметъ всегдашней жажды, ты булишь пылъ въ крови,

Ты — смерть и упоенье, о поцелуй любви!…»

Чу! шумъ раздался — кто тамъ? — Далъ знакъ рукой Юсуфъ,

Но юноша мгновенно умолкъ, на дверь взглянувъ.

Тихонько занавеска отдернулась — и вдругъ

Скользнула въ дверь Зулейка, Юсуфа нежный другъ,

И, какъ на жертву джинны бросаются въ кустахъ,

Внезапно у Юсуфа повисла на устахъ,

Прильнувъ къ нимъ съ поцелуемъ горячимъ и немымъ.

И юный гость трепещетъ, не зная самъ, что съ нимъ?

Не гурию ли видитъ онъ предъ собой во сне?..

Но вотъ какъ будто голосъ раздался въ тишине —

То былъ ответъ Юсуфа (сперва онъ въ свой кафтанъ

Лицо Зулейки спряталъ, обнявъ за станъ):

«Кто веритъ, тотъ Аллаха не смей ужъ разбирать!

Кто ценитъ поцелуи, — целуй, но словъ не трать!»

Н. Новичъ. (По Нейгебауэру).

Эмиль Абраньи

I.

Песня.

Страшись любимую тобой

И словомъ огорчить:

Лазурь безоблачной любви

Не долго омрачить!

Промчатся тучи надъ землей,

И небо ясно вновь,

Но блеска прежняго себе

Не возвратить любовь.

Одно лишь слово иногда —

И блескъ любви пропалъ,

Насъ можетъ слово поразить

Больнее, чемъ кинжалъ.

Она съ улыбкой за тебя

Готова жизнь отдать,

Но отъ обиды день за днемъ

Такъ горько увядать!

Со стертой пылью мотылекъ

Порхаетъ надъ цветкомъ,

И продолжаетъ птичка жить

С подшибленнымъ крыломъ;

Не умираетъ и любовь —

Она всего сильней,

Но вновь, сияя, къ небесамъ

Ужъ не подняться ей!

Н. Новичъ (Съ мадьярскаго).

II.

Воскресение мертвыхъ.

Мы вновь возстанемъ: смерти нетъ!

Огонь души не угасаетъ

Съ кончиной тела, но взлетаетъ

Къ одной изъ множества планетъ.

И не воскреснетъ только тотъ,

Кто на земле, какъ прахъ негодный

Живетъ безъ цели благородной

И красоты не признаетъ.

Кто въ этомъ мире не боецъ

За обездоленныхъ судьбою,

Кто не болелъ за нихъ душою,

Не воскреситъ того Творецъ!

Пр. Б. (Съ Мадьярскаго).

Александръ Эндрёди

I.

Песня.

Бываютъ минуты, когда я ищу

Веселья, толпы, опьяненья,

Когда я и видеть не хочу

И жажду забвенья.

Бываетъ и такъ, что уйти я не прочь

Отъ общества въ чащу лесную, —

Тогда по тебе я весь день и всю ночь

Грущу и тоскую.

Н. Новичъ. (Съ мадьярскаго)

II.

Встреча кораблей.

При встрече на море

Ночною порою въ пути кораблей,

На мачтахъ ихъ светъ появляется вскоре.

Не зная другъ друга, огнемъ фонарей

Приветствие шлютъ они въ море.

Но мрачны и немы

Скитаемся мы по дорогамъ земнымъ.

Болитъ наше сердце, измучены все мы,

Но мимо пройти мы при встрече спешимъ,

Какъ тени, угрюмы и немы.

Пр. Б. (Съ мадьярскаго)

Юлий Ревицки.

На смертномъ одре

Ужъ близокъ часъ последний мой,

На дняхъ я кончу путь земной

И кину светъ!

Спасенья нетъ!

О Боже, сжалься надо мной!

Какъ часто смерть я призывалъ,

Когда грустилъ и тосковалъ!

Но вотъ она

Мне суждена —

И что же? — страх мне сердце сжалъ

О смерть, оставь меня скорей!

Еще я полнъ живыхъ идей,

Уйди же прочь!

Въ могиле ночь,

Я жажду солнечныхъ лучей!

Еще не все я песни спелъ,

И не подъ-стать

Мне умирать,

Не довершивъ начатыхъ делъ.

О Боже, сжалься надо мной,

Продли Ты векъ недолгий мой,

Чтобъ могъ поэтъ

Поведать въ светъ

О всемъ, что выстрадалъ душой!

Н. Новичъ. (Съ мадьярскаго)

Михаилъ Сабольчка.

Мольба

Малютку Эмму мне пришлось, о Боже,

Сегодня наказать какъ можно строже.

Въ тотъ мигъ, когда съ вечернею мольбою

Къ Тебе мы вознеслись своей душою,

Малютка Эмма звонко рассмеялась;

Из-за чего — неяснымъ мне осталось.

Она была не съ нами въ то мгновенье.

Откуда ей и взять-то къ небу рвенье?

Быть можетъ, ей кивали, на прощанье

Съ веселымъ днемъ, цветы воспоминанья,

И это такъ смешно ей показалось,

Что имъ въ ответъ малютка разсмеялась.

Быть можетъ, унеслась она мечтами

Въ то царство за горами, за долами,

Где, если верить маминымъ разсказамъ,

И счета нетъ игрушкамъ и алмазамъ,

И столько въ немъ чудесъ ей представлялось,

Что въ восхищенье крошка разсмеялась.

Теперь блестятъ слезинки въ детскомъ взоре…

Тебе, о Боже, нужно ль это горе?

Скажи, меня глубоко мучитъ это,

Небесный царь, Творецъ земли и света,

Твое величье темъ не подорвалось,

Что за молитвой Эмма разсмеялась?

О нетъ, не это нежное творенье,

Я самъ стою надъ пропастью Сомненья:

Для веры оказались эти слезы

Опаснее, чемъ жизненныя грозы;

Скажи, что въ мигъ, какъ крошка разсмеялась,

На небе эхо гимномъ отозвалось!

Пр. Б. (По Чергальми)

Евгений Комьяти.

Скорбь

Въ глубь леса безмятежную вхожу я;

Больное сердце поетъ, и, тоскуя,

Себя я также чувствую, какъ тотъ,

Кто скорбь съ собой на свадьбу принесетъ.

Лазурь небесъ светилась состраданьемъ,

Небеснымъ былъ обвеянъ я дыханьемъ,

Лучъ солнца поцелуи мне дарилъ,

А я изъ раны кровью исходилъ.

Я смерти только, смерти жажду, тая,

Среди цветов и блеска отцветая,

И тамъ, где все лишь радостью живетъ,

Струей изъ сердца кровь моя течетъ.

Но жизнь вокругъ волнуется напрасно:

Страдаю я глубоко, но без гласно.

Проникнутъ безпокойствомъ липы шумъ:

«Зачемъ ты, мой философъ, такъ угрюмъ?»

Листва плакучихъ ивъ груститъ со мною:

«Когда же скорбь разстанется съ тобою?»

Качнулись сладострастные цветы:

«Открой, поэтъ, о чемъ вздыхаешь ты?»

Все травки мне лепечутъ въ утешенье:

«О, верь въ добро, надейся на спасенье!

Когда все дышетъ радостью вокругъ,

Какъ можешь въ сердце адъ таить ты, другъ?»

И шепчутъ света солнечнаго волны:

«Тоскуешь ты, предсмертной муки полный?

Къ чему впадать въ отчаянье, поэтъ.

Когда вокругъ все — радость, блескъ и светъ?»

Я смерти только, смерти жажду, тая,

Среди цветовъ и блеска отцветая,

И тамъ, где все лишь радостью цвететъ,

Струей изъ сердца кровь моя течетъ.

Пр. Б. (По Чергальми).

«Поэты Финляндии и Эстляндии»

№13. СПб. 1898 год.

Идиллии и эпиграммы

Часть 1.

2.

Быстро таетъ первая волна,

Цветъ весенний быстро отцветаетъ,

Только сердца первая любовь

Съ новой споритъ долго и упорно.

Н. Новичъ. (Съ немецкаго).

Часть 2

2.

Любовь.

Мать бранила дочку: «И зачемъ я

Отъ любви спасти тебя старалась?

Весь мой трудъ пропалъ, какъ погляжу я!

Дочь въ ответъ ей: «Выслушай, родная!

Отъ него на ключъ я запиралась —

Онъ въ окошко входитъ вместе съ солнцемъ;

Отъ него я въ поле убегала —

Онъ по ветру вздохъ свой присылаетъ;

Я глаза и уши закрывала —

Онъ же, плутъ, стучится прямо въ сердце».

Н. Новичъ. (Съ немецкаго)

3.

Разница.

Я виделъ, тоскуя и вздыхая,

Воробей же, мимо пролетая,

Постучалъ въ окно мне по пути

И сказалъ: «О чемъ ты? Не грусти!

Безъ причины плакать не годится!

Пару зеренъ, капельку водицы

И невесты ласковый призывъ

Я имею — и вполне счастливъ!» —

«Птичка, птичка!» я въ ответъ: «скажи мне

Разве крылья легкия даны мне,

Чтобъ, какъ ты, взлетать я къ небу могъ?

А невесту — далъ мне разве Бог?»

Пр. Б. (Съ немецкаго).

4.

Не мути души девичьей.

Мыла девушка однажды

Ножки белыя въ ручье,

А надъ ней запела птичка:

«Не мути воды хрустальной!

Ведь ручей мой перестанетъ

Сводъ небесный отражать!»

Подняла она къ певунье

Очи, мутныя отъ слезъ:

«Не тревожься ты, малютка, —

Вновь ручей твой прояснится!

Но когда меня ты ночью

Вместе съ юношей увидишь,

То ему тогда пропой:

Не мути души девичьей!

Ей не стать ведь снова ясной

И небесъ не отражать!»

Пр. Б. (Съ немецкаго).

5.

Миръ.

Мне родная все твердила,

Чтобы я, какъ кладъ, хранила,

Средь заботы повседневной,

Чистоту и миръ душевный,

Я же миръ свой утеряла…

Ахъ, зачемъ ты мне сказала,

Что встречаться не должна я

Съ темъ, кто миръ мой взялъ, родная?

Если бъ онъ на мне женился,

Вновь бы миръ мой возвратился.

Пр. Б. (Съ немецкаго)

6.

Перемена.

Каждый день бранять меня бывало:

Никогда я зеркала не знала, —

Какъ попало, голову приглажу

И, какъ мальчикъ, бегаю и лажу,

А теперь… «Что сделалось съ тобою?

Ты лишилась, девушка, покою!

Наряжаться стала, какъ кокетка,

И глядишься въ зеркало нередко!»

Какъ могла я такъ перемениться?

И чего мне хочется добиться? —

Пустяка, — ответъ даетъ сердечко: —

Получить отъ юноши колечко!

Н. Новичъ. (Съ немецкаго).

7.

Длинный день.

Когда былъ милый здесь,

Мне день весны былъ малъ,

Теперь же, безъ него,

День осени великъ!

«Какъ быстро день бежит!»

Другие говорятъ,

А я: какъ онъ ползетъ!

Скорей бы уходилъ!

И жду я, скоро-ль вновь

Придетъ ночной покой?…

Пр. Б. (Съ немецкаго).

8.

Затруднительный выборъ.

Гляжу я на девушекъ милыхъ

И тщательно ихъ изучаю;

Я лучшую выбрать хотелъ бы,

Но все нахожусь въ затрудненьи:

У первой — прелестные глазки,

Вторая за то посвежее,

У третьей — румяныя губки,

Четвертая — сердцемъ помягче;

И нетъ ни одной, отъ которой

Я могъ бы легко отказаться, —

Во всякой особая прелесть!

О, если бъ обнять ихъ всехъ сразу!

Н. Новичъ. (Съ немецкаго).

Ларсъ-Яковъ Стенбэкъ.

Финская родина

Безмолвно, тихой грустью томимъ,

Шелъ въ горы молодой певецъ; подъ нимъ

Финляндия прекрасная лежала.

Съ любовью скорбь въ груди его жила:

Его мечта высокая влекла —

Найти отчизну финна.

Присматриваясь къ жизни городской,

Онъ пораженъ былъ чуждой суетой;

Ему въ толпе безумной было тесно.

Среди ея волнений и тревогъ

Онъ все нашелъ, лишь одного не могъ

Найти: отчизну финна.

Въ иномъ поместье радовали взглядъ

Роскошныя строенья, паркъ и садъ;

Но ложной образованности язва

Подтачивала гордую семью;

Онъ въ ней не могъ найти мечту свою,

Найти отчизну финна

Онъ шелъ, не останавливаясь: вдаль

Его влекла души его печаль;

Онъ проходилъ леса, долины, горы.

Въ лесахъ невнятно ветеръ говорилъ —

О чемъ? Быть можетъ, онъ ему сулилъ

Найти отчизну финна?..

И шелъ певецъ, все дальше, все впередъ,

И встретилъ мирный и простой народъ;

Тамъ, верные обычаямъ стариннымъ,

Имели все открытый, смелый взор;

И понялъ онъ, что тамъ до нашихъ поръ

Жива отчизна финна.

Воскресла песнь въ груди его; и онъ,

Восторгомъ и любовью вдохновленъ,

Запелъ, подобно птичке беззаботной:

О, родина, тебя я розыскалъ!

Тутъ въ хижинахъ, среди родимыхъ скалъ,

Живет отчизна финна!

Пр. Б. (Съ немецкаго)

III.

Млечный путь.

Ясна безоблачная ночь; погашены огни.

Воскресли въ памяти моей умчавшиеся дни,

Сказанья старыя встаютъ въ тумане голубомъ,

И въ сердце, полномъ светлыхъ грезъ, повеяло тепломъ.

Какъ хороша улыбка звездъ! Какъ ясенъ звездный светъ!

Какъ будто вовсе на земле ни мукъ, ни смерти нетъ!

Немой языкъ и сказки звездъ не всякому понять;

Послушать хочешь ихъ? Одну успелъ я перенять.

Въ лучахъ заката, на одной изъ звездъ, онъ обиталъ;

Она — далеко, на другой… Эфиръ ихъ разделялъ.

Онъ назывался Суламитъ, она же — Салами;

Друг друга начали любить они еще людьми.

Еще при жизни на земле любовь ихъ разцвела.

Ихъ разлучила смерти мгла, греха и ночи мгла!

Хотя крылья выросли у нихъ въ безмолвии могилъ,

Но, понимаешь, ихъ самъ Богъ къ разлуке присудилъ.

Две одинокия души, разлучены Творцомъ,

Забыть другъ друга не могли… Въ эфире голубомъ

Межъ ними звездные миры, которымъ счета нетъ,

Горели въ пламенныхъ лучахъ и множество планетъ.

Однажды ночью Суламитъ задумалъ сделать мостъ.

Къ звезде любимой, изъ лучей и света прочихъ звездъ

И Салами съ своей звезды, разлукою томясь

И угадавши мысль его, за дело принялась.

И много, много сотенъ летъ пришлось трудиться имъ,

И протянулся млечный путь по высямъ голубымъ:

Въ себя принявши зодиакъ и увенчавъ зенитъ,

Чрезъ весь небесный океанъ блестящий мостъ лежитъ.

И херувимовъ страхъ объялъ: «О Господи! Взгляни

На Суламитъ и Салами, что сделали они!»

Но Богъ ответилъ имъ, весь миръ улыбкой озаря:

«Того, что сделала любовь, не уничтожу Я!»

И къ Суламиту Салами, когда былъ конченъ мостъ,

Въ объятья кинулась. И вмигъ, светлей всехъ прочихъ звездъ,

Зажглась въ ногахъ у нихъ звезда. Такъ, после скорбныхъ дней,

Въ минуту радости любовь горитъ въ сердцахъ людей!

О, знайте все, кому любовь отрады не дала,

Пусть разлучить васъ смерти мгла, грехи и ночи мгла, —

Ищите встречи, и она придетъ: когда-нибудь

Изъ мира этого въ другой проложите вы путь.

Н. Новичъ. (Съ немецкаго)

Юлий Векселль.

Месть гномовъ

Въ расщелине горной скрывается гномъ,

Онъ золото съ силою бьетъ молоткомъ;

Разносятся искры, а онъ все куетъ,

И злобно хохочетъ, и громко поетъ:

«Отъ солнца и света въ разщелины скалъ,

Въ подземную мглу человекъ насъ загналъ;

Надменный и жадный, онъ всемъ намъ вредитъ,

Но ядъ нашъ готовъ, онъ за насъ отомститъ.

«Мы золото въ мраке подземномъ куемъ,

Идетъ оно людямъ на гибель потомъ;

Въ глубокия шахты, во мглу галерей,

Коварно блестя, оно манитъ людей.

«Душой человека легко завладеть:

Лишь золоту стоитъ предъ нимъ заблестеть —

И солнечный день и небесную твердь

Меняетъ онъ съ радостью на ночь и смерть.

«Предъ золотомъ падаетъ поднятый мечъ,

О верности долгу забыта и речь;

Оно заставляетъ не верить любви,

Алтарь осквернять и купаться въ крови.

«Оно отнимаетъ детей у отца,

Вселяетъ неверье въ людския сердца

И въ юношахъ гаситъ ихъ пылъ молодой,

Ихъ кровь разбавляя холодной водой.

«Блести же, металлъ, все сильней и сильней,

Все громче ты, молотъ возмездия бей!

Погибнетъ людей ненавистный намъ родъ,

И снова земля въ нашу власть перейдетъ!»

Пр. Б. (Съ немецкаго)

Карлъ Тавастшерна

I.

Съ весеннею ласточкою.

Милая ласточка! Любишь ты въ высь,

Въ синюю высь уноситься —

Будь сострадательна: къ милой помчись,

Вестникомъ лета бедняжке явись,

Пусть ея взоръ прояснится!

Милая ласточка! Крылышкомъ ты

Нежно коснись ея щечки,

Съ липы стряхни на нее ты цветы,

Пусть ей навеютъ о счастье мечты

Белые эти цветочки!

Милая ласточка! Если она

Спрашивать что-нибудь станетъ,

Ты ей скажи, что морская волна

Шепчетъ о встрече, чиста и ясна,

И въ путешествие манитъ.

Милая ласточка! Милой ты спой

Песнь о любви безконечной

Ею ведь дышетъ просторъ мировой,

Дышетъ и солнечный лучъ золотой,

Дышетъ и ветеръ безпечный.

Милая ласточка! Жизнь есть полет,

Пой это людямъ, ликуя:

Пусть это горе людское пойметъ,

Крылья распуститъ и смело рискнетъ

Къ небу взлететь, торжествуя!

Н. Новичъ

II.

Признание.

Ночь темна. Надъ самою землею

Тучъ тяжелыхъ мчится караванъ.

Вздохи волнъ доносятся порою

Сквозь густой какъ облако туманъ.

Въ тепломъ плэде, въ хижине, ты внемлешь

Полнымъ страсти, пламеннымъ речамъ.

Ты молчишь, — быть можетъ, просто дремлешь…

Смутно виденъ твой образ очамъ.

Не тебе понять мои страданья;

Чемъ я счастливъ — легче ты поймешь.

Наконецъ, добился я признанья;

Безъ борьбы ты руку мне даешь.

Но съ руки перчатки не сняла ты;

Оглянувшись, пусто-ли кругомъ,

Говорить спокойно начала ты,

Словно речь Богъ ведаетъ о чемъ:

«Я бываю истинно счастливой

Въ те часы, когда внимаю вамъ,

Вашей речи нежной и красивой,

Вашимъ плавно льющимся словамъ.

«Но любить… любить васъ не должна я.

И не лучше ль въ памяти своей

Сохранить, ничемъ не омрачая,

Память лучшихъ выпавшихъ намъ дней?»

Но рука, что глажу я рукою,

Говоритъ инымъ мне языкомъ;

Этой речи верю я душою, —

Не словамъ подсказаннымъ умомъ.

То — слова бездушныя, пустыя,

Смыслъ ихъ — въ ручке маленькой твоей!

И тебе назадъ твоей руки я

Не отдамъ, — я верю только ей!

И ее целую я безъ счета,

Разставаясь съ милою. Изъ тучъ

Дождь полил… Пусть льетъ, коли охота:

Мне сияетъ счастья светлый лучъ.

Пр. Б.

Михаилъ Любекъ.

Восходъ солнца

Въ небе — ни тучки;

Въ море — волна не плеснетъ.

Ночь, довершая обходъ,

Пологъ свой съ мира снимаетъ.

Мгла исчезаетъ,

Берегъ изъ мрака встаетъ.

Резвыя нимфы

Всплыли изъ глуби морской;

Любо имъ плавать гурьбой!

Тамъ задремала малютка,

Прочия чутко

Слухъ напрягаютъ порой.

Вотъ надъ землею,

Блескомъ кровавымъ горя,

Медленно встала заря.

Нимфы бегутъ торопливо

Рдея стыдливо,

Небо встречаетъ царя.

Солнце, ты встало,

Миръ свой приветъ тебе шлетъ.

Радостенъ всемъ твой приходъ.

Въ грустномъ молчаньи природа

Вплоть до восхода

Спитъ и лучей твоихъ ждетъ.

Солнце, ты гордо

Смотришь на миръ съ высоты.

Богомъ земнымъ было ты,

Свергнутый миромъ владыка.

Какъ ты велико,

Сколько въ тебе красоты!

Пр. Б.

Оксаненъ

I.

Я бы умеръ…

Кончить счеты съ этимъ миромъ,

Умереть — когда я могъ бы?

Я бы умер съ легкимъ сердцемъ,

Будь моею эта дева.

Я бы умеръ, огорченный,

Если бъ песенъ даръ утратилъ,

Не нашелъ для нихъ сюжета.

Я бы умеръ въ упоеньи,

Если бъ родины забитой

Я дождался возрожденья,

И языкъ услышалъ финский

Съ устъ всего народа финновъ.

Пр. Б.

II.

Голодающая мать.

Финляндия родная,

Страдалица моя!

Твои страданья видя,

Душой болею я!

Когда ты грудь имела

Полнее, здоровей,

Съ любовью материнской

Кормила ты детей.

Теперь твой ликъ измученъ,

И грудь истощена,

Въ твоемъ потухшемъ взоре

Немая скорбь видна.

О, мать! Ты голодаешь,

Тебе не въ моготу;

Ты ощущаешь слабость,

Усталость, тошноту.

Склонись моя родная,

Сюда, на грудь мою!

Чтобъ снова ожила ты,

Сквозь слезы я пою, —

Пою тебе нарочно

На языке родномъ;

И — если бъ только зналъ я,

Что будетъ польза въ томъ —

Я сердце поразилъ бы

И, кровь пролилъ свою,

Къ устамъ твоимъ поднесъ бы

Горячую струю.

Пр. Б.

III.

Песня саволаксца.

Люблю я Саво вспоминать,

Мой милый край родной,

Где всемъ беду случалось знать,

Но где за грехъ сочли бъ роптать

На свой уделъ земной.

Какъ хороша моя страна

И рядъ ея холмовъ!

Какая въ поле тишина,

Какою прелестью полна

Въ ней сень густыхъ лесовъ!

Какъ очаровываютъ взоръ

Тамъ горные хребты!

Какой прохладой веетъ съ горъ

И сколько дальний синий боръ

Скрываетъ красоты!

Где небо звездное горитъ

Роскошнее зимой?

Что красотой своей затьмитъ

Сиянья севернаго видъ

Въ стране моей родной?

Одно лишь прелестью своей

Затьмить могло бы ихъ:

Еще прекрасней и милей

Сиянье девичьихъ очей,

Какъ небо голубыхъ!

Прибавлю къ этому одно:

Хоть беденъ Саво мой,

Смеяться въ Суоми грешно

Надъ темъ, что не было дано

Нам справиться съ нуждой.

Ведь Богъ не разъ вамъ посылалъ

На ниву урожай,

Межъ темъ какъ нашу — врагъ топталъ

И въ урожайный годъ страдалъ

Отъ города нашъ край.

Нередко миръ и тишина

Стоятъ въ отчизне всей,

Лишь въ нашей области война

Царитъ, безжалостна грозна,

И кровь струится въ ней.

Когда бъ могли мы разговоръ

Природы уловить,

Когда бъ умели древний боръ

Ручьи долинъ и скалы горъ

Заставить говорить,

Они могли бъ поразсказать:

«Когда-то здесь въ бою

Умели люди умирать,

Умели головы слагать

За родину свою!»

Вотъ почему всегда любилъ

Я Саво всей душой,

И изъ всего, что сотворилъ

Создатель въ мире, такъ мне милъ

И дорогъ край родной!

Пр. Б.

IV.

Къ южному ветру.

Ветеръ, ветеръ! Ты несешься

Къ Саво, родине моей,

Ты целуешь мимоходомъ

Все цветы родных полей, —

Мой приветъ сердечный къ милой

Занеси ты по пути

И ответъ ея, обратно

Возвращаясь, захвати.

Если бъ милую надъ краемъ

Водопада ты засталъ,

Береги мою голубку,

Какъ и я оберегалъ.

Если бъ ты ее увиделъ

У знакомаго ручья,

Расцелуй ее покрепче,

Какъ когда-то делалъ я.

Если милая заливомъ

Въ лодке маленькой плыветъ,

Помоги, какъ я когда-то,

Ей скользить по глади водъ.

Если милую ты встретишь

На пороге, какъ порой

Мне встречать ее случалось,

Ей объятья ты раскрой.

Если жъ милой не увидишь

Ты нигде въ родныхъ местахъ,

Если взятъ уже землею

Дорогой, безценный прахъ,

Брось цветокъ ей на могилу

И шепни тихонько ей:

«За тобой и милый скоро

Отойдетъ в страну теней».

Пр. Б.

V.

Невеста кормчаго.

«Не бойся ты, Анна, голубка моя,

Бущующихъ волнъ Пюёртяя!

Хоть ихъ успокоить не взялся бы я —

Пусть ропщутъ оне не смолкая:

Кому все пороги знакомы, какъ мне,

Тотъ можетъ довериться бурной волне».

Сказавъ это, Анну, невесту свою,

Вильгельмъ въ свою лодку сажаетъ

И вотъ ужъ волна подхватила ладью

И, пенясь, борты заливаетъ;

Доволенъ Вильгельмъ, — какъ ребенокъ онъ радъ.

Невесте своей показать водопадъ.

«Сияетъ луна надъ поверхностью водъ,

Сияетъ такъ ярко и нежно;

Одинъ только звездный не спитъ хороводъ,

Все прочее спитъ безмятежно.

Съ какимъ наслажденьемъ съ тобою вдвоемъ

Теперь я последнимъ забылась бы сномъ!»

Такъ Анна сказала, изъ ясныхъ очей

Слезу въ упоеньи роняя;

Теченье межъ темъ становилось быстрей,

Ладью за собой увлекая;

Но ловко Вильгемъ управляетъ рулемъ:

Недаромъ такъ гордъ онъ своимъ ремесломъ

Влечение съ детства имелъ онъ къ реке:

Обрызганный пеною белой,

Онъ мимо пороговъ не разъ въ челноке

Катался, отважный и смелый;

Въ ней камни подводные съ детства онъ зналъ

И могъ не бояться предательскихъ скалъ.

Но тамъ, где теченье сильнее бурлитъ,

И камни встречаются чаще,

Тамъ младшая дева Ахтолы сидитъ,

Окутана пеной блестящей;

Пасетъ она стадо Велламо и взглядъ

Порой устремляетъ на бурный каскадъ.

Есть сердце и въ этой груди молодой,

Подъ пенистой белой одеждой;

Пылать оно можетъ и тамъ, подъ водой,

Любовью и тайной надеждой.

Отважнаго кормчаго съ давнихъ ужъ поръ

Привыкъ на порогахъ встречать ея взоръ.

И старанное чувство волнуетъ ее:

Русалка тоскуетъ, вздыхая,

Не зная, чемъ сердце утешить свое,

Чего оно хочетъ — не зная.

Сидитъ она молча средь пенистыхъ волнъ

И ждетъ, не покажется ль милый ей членъ.

Вильгельмъ же съ невестой быстрее стрелы

Въ ладье къ водопаду несутся:

Ее то подымутъ на гребень валы,

То вновь черезъ край ея льются.

Невеста бледней и бледнее лицомъ,

Вильгельмъ же бесстрашно стоитъ надъ рулемъ.

Завидевъ Вильгельма, веселья полна,

Русалка къ нему подплываетъ:

«То онъ, то Вильгельмъ мой! Но кто же она!

Кого онъ съ собою катаетъ?

О, горе мне, горе! Онъ больше не мой,

Онъ любитъ, онъ связанъ съ подругой земной!»

И, местью пылая, русалка плыветъ

И быстро со дна водопада

Скалу поднимаетъ къ поверхности водъ;

Предъ этой нежданной преградой

Безсильно искусство, ломается челнъ,

И гибнетъ съ невестой Вильгельмъ среди волнъ.

Скала же по слухамъ и ныне цела:

Доныне средь волнъ Пюёртяя

Виднеется «девы Велламо скала»;

Подъ ней, безутешно вздыхая,

Русалка сидитъ, молчаливо грустна:

Забыть о Вильгельме не можетъ она.

Н. Новичъ

Суонио

I.

Воробей.

Когда бы петь умелъ я

На всякихъ языкахъ,

Когда бъ на мощныхъ крыльяхъ

Носился въ небесахъ —

Финляндию родную

Тогда бъ я воспевалъ

И все ея стенанья

Творцу передавалъ.

Быть можетъ, устремилъ бы

На насъ Онъ взоръ благой,

И край нашъ осветилъ бы

Лучъ солнца золотой!

Такихъ высокихъ песенъ

Мне петь не суждено,

Взлетать на мощныхъ крыльяхъ

Мне къ небу не дано…

Но пусть, хотя и слабый,

Раздастся голосъ мой —

Ведь прочихъ птичекъ пенья

Не слышится зимой!

Съ весной вернутся птицы,

Поющия звучней,

И, пенью ихъ внимая,

Умолкнетъ воробей.

Пр. Б.

II.

Молитва за отечество.

О, Царь царей, Свой взоръ благой

Ты обрати на край родной!

Владыка неба и земли,

Свои дары ему пошли!

Немногочисленъ нашъ народъ,

И не ему отъ всехъ почетъ,

Но и народъ, что всехъ сильней,

Что онъ — безъ помощи Твоей?

Ты только знакъ рукою далъ —

И вмигъ последний первымъ сталъ,

И вмигъ во прахе и въпыли

Лежать великие земли.

Чтобъ обнаружилось ясней

Величье благости Твоей,

Своим орудьемъ избиралъ

Ты часто техъ, кто нищъ и малъ.

Кто былъ Твой избранный народъ? —

То былъ евреевъ жалкий род:

Ты ихъ отличилъ отъ другихъ

И стражемъ правды сделалъ ихъ.

Кому былъ ведомъ Вифлеемъ —

И что жъ? Онъ избранъ былъ затемъ,

Чтобъ счастье высшее иметь:

Христа рожденье лицезреть!

О, Боже праведный! Яви

Намъ благодать Твоей любви!

Мы не желаемъ громкихъ делъ,

Для насъ хорошъ и нашъ уделъ.

Но мы хотимъ, чтобъ край родной

Всегда Твоимъ лишь былъ слугой,

Чтобъ онъ дела Твои творилъ

И просвещению служилъ.

III.

Вечеръ.

Спеши къ намъ, тихий вечеръ,

И приноси съ собой

Работамъ — окончанье,

Трудящимся — покой.

Пусть отражаютъ волны

Бурливаго труда

Зеленый, мирный островъ

Спокойно, какъ всегда.

Душа моя походитъ

На этотъ бурный прудъ,

Тревоги дня ей также

Покоя не даютъ.

Когда же вечеръ тихий

На землю снизойдетъ,

Тогда и образъ милый

Въ душе моей встаетъ.

Пр. Б.

IV.

Утро любви.

Надежды светъ погасъ въ моей душе, —

Какъ въ полночь, въ ней темно и мрачно было,

Въ отчаянье въ груди застыло сердце.

Взглянулъ я на тебя — ты покраснела! —

То занялась любви моей заря!

И вновь въ душе надежда пробудилась.

И яркий лучъ блеснулъ въ твоихъ глазахъ! —

То первый лучъ любви моей пробился,

И мракъ исчезъ изъ сердца моего.

Ты лишь одно словечко мне сказала —

И встало солнце пламенной любви!

И вмигъ растаялъ ледъ въ застывшемъ сердце.

Пр. Б.

VI.

Пустота.

Я дома, — все, какъ будто, по старому кругомъ,

И все уже не то, что раньше было!

Цветы цветутъ, какъ прежде, въ порядке прежнемъ домъ,

Но какъ теперь все выглядит уныло!

Брожу я съ думой горькой: где делась та рука,

Которая доныне была мне такъ близка,

Которая уютнымъ все делала вокругъ?

Безъ преданной подруги какъ грустно стало вдругъ!

Какъ пусто, пусто!

Опять играютъ дети, болтая, какъ всегда:

Бедняжки ничего не понимаютъ.

Они поютъ, смеются, и слезы иногда

Отъ огорчений детскихъ проливаютъ.

Брожу я съ думой горькой: где материнский взоръ,

Хранивший неустанно детей до этихъ поръ?

Где любящее сердце? Где мать моихъ детей,

Которая умела спасать ихъ отъ скорбей?

Какъ пусто, пусто!

Сижу я въ кабинете, въ обычный часъ труда:

У техъ кто живъ всегда найдется дело,

И сердце бьется ровно, спокойно, как всегда

Хоть нетъ ея, оно осталось цело!

Но где же та, которой на радость былъ мой трудъ?

Чья мне нужна поддержка, чей был мне дорог судъ?

Ея здесь нетъ на стуле, нетъ на диване томъ…

И въ сердце одинокомъ, и въ комнате кругомъ…

Такъ пусто, пусто!

Пр. Б.

Олафъ Вуориненъ

Пей!

Пошлетъ ли Богъ намъ урожай —

На винокурню продавай

Дары земли твоей:

Ихъ превращаютъ тамъ въ котле

Въ источникъ счастья на земле,

А ты, приятель, пей!

Морозъ ли, градъ ли хлебъ побьетъ,

И встретимъ мы голодный годъ,

Детей ты не жалей:

Пускай ихъ плачутъ — вотъ пустякъ!

Ты уходи отъ нихъ въ кабакъ

И пей себе, да пей!

Къ чему сосна, береза, дубъ,

Къ чему весь лесъ тебе? На срубъ

Продай его скорей,

Ведь деньги есть куда девать:

Ты ихъ на чарочки потрать

И пей себе, да пей!

Когда покажется тебе,

Что съ каждымъ днемъ въ твоей избе

Становится грустней —