Прощальный поцелуй Чукотки

Два Мишки

Мы все, из детства вырастая

Сквозь жизнь бурлящую летя,

Находим что-то и… теряем,

Дай Бог, чтоб только не себя!

Михаил Сверлов

Глава I

— Мишка! — раздался на улице истошный крик и на пороге кухни появился Валерка Ощепков — Мишкин друг по первому классу.

— Пошли на бухту! Там пограничники с заставы кутятКутята — на Чукотке, в пятидесятые годы, так называли щенят собаки. топить будут!

Каждый год, когда на пограничной заставе щенились служебные собаки (немецкие овчарки), лишних щенят топили в бухте. Пограничники старались это делать незаметно, но вездесущие чукотские мальчишки всё равно узнавали об этом и пытались выпросить щенят. Служивым было запрещено отдавать их потому, что летом эти подросшие собаки оказывались на улице, сбивались в стаи и вели себя агрессивно. Были случаи, что они нападали на детей и взрослых людей. А местной живности в лице кошек и свиней от них вообще не было прохода.

Когда наступал предел терпению людей, тем же пограничникам, по просьбе политотделаПолитотдел — политический отдел, высший орган политического и хозяйственного управления территорией. посёлка приходилось открывать на собак охоту или чукчам-оленеводам осенью отлавливать их для своих упряжек. Но, как правило, эти псы были ленивы, слабо обучаемы и плохо управляемы. Многие из них гибли в драках с чукотскими собаками прямо в упряжках.

Но летом 1954 года кутята, которых нёс в ведре пограничник, были не похожи на щенков немецкой овчарки. Они были пушистые, с круглой мордочкой и обречёно молчали, а не скулили, как бывает со щенками, которых оторвали от мамкиной сиськи.

Это ощенилась служебная собака Резеда. По недосмотру инструктора она, находясь в командировке в Хатырке, улизнула из вольераВольер — ограждённая открытая территория, где живут собаки., повязалась с волкодавом и чукотскими лайками — хаски.

Когда на свет появились некондиционные щенята, пограничное начальство неделю находилось в недоумении. Они отчитывались перед вышестоящим командованием не только за каждый помётПомёт — рождённые собакой щенки., но и каждого щенка. А что можно было сказать о появившихся щенках, в которых было намешано, кто знает, чьей крови.

Но, когда ощенилась другая служебная собака — Роза, — принесла девять щенят, то решение пришло само собой: щенят Резеды утопить, а к ней подложить половину щенков Розы.

Так и сделали. И вот теперь ребята окружили молодого пограничника, идущего выполнять не очень приятную команду начальства.

«Дь-дяденька п-пограничник, — начал подготовительную работу Мишка, который сильно заикался, — а что это за пэ-порода т-такая с-стран-ная? Д-дайте, п-пожалуйста, это пэ-пээсмотреть».

Дяденька — пограничник, на вид лет 18-19-ти, и которому совсем не хотелось заниматься этой до жути неприятной работой, остановился и с удовольствием стал объяснять ребятам, что служебная собака Резеда ощенилась и что случилась вот такая незадача, и теперь он несёт щенят топить.

«Товарищ Люськин! Как вы выполняете распоряжение командира!?» — послышался суровый голос. Рядом стоял старшина Гуль. Его глаза прямо сверлили говорливого подчинённого.

«А вы, ребятишки, ступайте домой, нечего вам делать на бухте. Не дай бог, кто-то со льдины упадёт и утонет. Вот родителям будет горе». И он осторожно, но твёрдо стал заворачивать Мишку и подоспевших к месту сбора других детей в сторону посёлка. Ребята сделали вид, что уходят, но за первым же баракомБарак — жилые многокомнатные или многоквартирные, одноэтажные здания, сделанные из деревянных щитов, внутри которых различного рода утеплитель: опилки, зола, мох. В дальнейшем утеплителем стала стекловата. рванули в овраг и выскочили на бухту под обрывом, на котором старшина давал нагоняй пограничнику. Тот оправдывался, говорил, что никогда не занимался таким делом и не сможет утопить щенят.

Тогда опытный Гуль взял ведро и начал спускаться с откоса к бухте. Конечно, он сразу увидел ту же стайку ребят, которых пять минут назад отправил в посёлок, а так как он был разгорячён разговором с неисполнительным пограничником, то стал кричать на ребят, что сейчас поймает их, надерёт всем уши и расскажет обо всём родителям.

Как бы не так! Кто же это ему попадётся? Крикливый старшина, увлёкшись перечислением угроз в адрес детворы, вдруг поскользнулся на подтаявшем куске земли и, падая, выпустил из рук ведро со щенками. Они заскользили вниз к берегу.

В эту минуту неожиданно для всех и в первую очередь для себя самого Мишка бросился к ведру, запустил в него руку и выдернул щенка. Ватага заорала и бросилась следом. Не прошло и секунды, как щенки оказались в руках детворы, а перемазавшийся землёй старшина с искренним недоумением рассматривал пустое ведро.

За штабелем брёвен, сложенным на берегу бухты, ребята остановились и, переводя дыхание, стали рассказывать друг другу, как они ловко провели грозного старшину и как он смешно падал с откоса. В результате проведённой «операции» в руках мальчишек оказалось четыре щенка. Когда страсти немного улеглись и ребята вдоволь насмотрелись на щенят, встал вопрос: куда их девать? Немногие родители похвалили бы своих чад за эту проделку. Ещё меньше захотели бы оставить у себя такие беспородные создания.

Уже не такие смелые ребята стали расходиться. Мишка со своим щенком в руках примчался к дому. Они, мама с папой и старший брат Валька, жили в бараке, где находилось четыре, как сегодня бы сказали, однокомнатные квартиры. В каждую был свой вход через холодный, где хранился уголь, а зимой и разделанные оленьи туши, тамбур. За ним шёл тёплый предбанник с вешалками для одежды, и дальше, через кухню, можно было пройти в «большую» двенадцатиметровую комнату, где спали родители и Мишка. Валька спал на раскладушке на кухне.

«Чем же тебя накормить?» — думал Мишка, лихорадочно вспоминая, чем кормят щенят. «Нужно молоко. Но где его взять? У мамы есть где-то сгущёнка! Но её запретили брать, так как осталось всего четыре банки для торта на мамин день рождения. А пароход с продуктами придёт только через месяц, в конце июня. Но если мама приготовит торт из галет и сгущёнки, то он будет разделён на четверых, — дальше размышлял Мишка, — значит, каждому по банке сгущёнки. А он может и не есть торт. Выходит, одна банка его и он может её спокойно взять». Что и сделал. Вскрыв банку и налив в миску немножко молока, он развёл его тёплой водой из чайника, стоявшего на печке. Однако попытки заставить щенка лакать молоко ни к чему не привели, так как тот просто не мог этого делать. Это немало озадачило Мишку.

Немного подумав, он макнул свой палец в молоко и стал совать его в рот щенку, а тот стал сосать, причмокивая и урча. Провозившись с кутёнком больше часа (хорошо, что родители были на работе, а Валька где-то шлялся) и весь измазавшись в молоке, Мишка положил уснувшего щенка на тряпку, прикрыл его другой и задвинул под Валькину раскладушку. Теперь надо было что-то такое соврать родителям, чтобы они оставили щенка дома. Немного поразмыслив, Мишка решил, что начинать надо с отца. Что он скажет, так и будет.

Мишкин отец работал бухгалтером в военизированной охране порта. Посёлок, в котором жила Мишкина семья, назывался Бухта Угольная. Он стоял на берегу Берингова моря, и основной его задачей было обеспечение проходящих в Арктику судов углём, который добывался на шахте в семи километрах от посёлка. Там был свой посёлок, Нагорный, и эти два посёлка связывала узкоколейная железная дорога, по которой бегал паровозик «кукушка» с пятью вагонами. Уголь разгружался на угольном дворе и по транспортёрной ленте подавался на пирс. Пирс — это такой причал для плашкоутов — барж, с плоским верхом и без трюмов. Нагруженный углём плашкоут отбуксировывался катерком-буксиром к стоящему на рейдеРейд — глубокое место в бухте, куда мог подойти океанский пароход для разгрузки или погрузки груза, не опасаясь сесть на мель. пароходу и там ковшами парохода уголь перегружался в трюмы. Мишкина мама работала тальманом на пирсе. Она следила за погрузкой угля и считала, сколько плашкоутов ушло.

Весной и осенью Мишкин отец привлекался политотделом для просчёта оленей в оленеводческих бригадах. За ним даже была закреплена собачья упряжка с каюром — погонщиком собак.

Мишка подумал, что нужно сказать отцу, что из этого щенка может получиться прекрасная ездовая собака, а может быть, даже и вожак. И он будет возить и защищать его в долгих командировках в тундру.

Эта мысль так обрадовала мальчонку, что он сорвавшись с места, прямо воткнулся в маму, входившую в дом. Взглянув на Мишку, она сразу же поняла, что неприкосновенному запасу сгущёнки нанесён значительный урон.

«Куда летим? — спросила мама. — И почему такой сладкий? У нас что, пароход пришёл? Отоварили продуктовые карточки?»

Мишка растерянно смотрел на маму и лихорадочно думал, что бы такого соврать? Но тут его ожидал ещё один сюрприз. Открылась дверь и вошёл старшина Гуль. Всё! Мишкино сердечко опустилось в пятки и он заплакал. Это так ошеломило присутствующих, что они наперебой стали успокаивать уже рыдающего в голос Мишку.

И вдруг все замолчали. Откуда-то раздавались странные звуки. То ли кто-то пищал, то ли плакал. Прислушавшись, мама безошибочно подошла к раскладушке и, нагнувшись, вытащила из-под неё тряпку, на которой неуклюже ворочался щенок.

— Откуда это «чудо»? — строго спросила Мишку мама.

Ответ и помощь пришли неожиданно со стороны гостя. Строгий старшина, образец порядка, воинской справедливости и исполнительности, увидев распахнутые от страха, полные слёз глаза Мишки, неожиданно закашлялся, а потом, удивляясь сам себе, начал врать, как самый настоящий пацан.

— Люся! — сказал он, — Ты понимаешь, Резеда ощенилась, а щенки не совсем того… Они помесь от волкодава. Тем более что и Роза принесла аж девять щенков. Вот начальство и распорядилось отдать первых щенят жителям, кто захочет взять, а половину Розиных подложить Резеде.

— Вы там, на погранзаставе, все тронулись, — сказала мама, — скоро живых волков раздавать будете, а потом с винтовками за ними гоняться по всему посёлку. Что, других ребят не нашлось, кроме Мишки? Чем мы щенка отпаивать-то будем? Борщом?

Тут Мишка получил второй удар. Старшина молча полез в рюкзак, который он, войдя на кухню, поставил у порога и достал оттуда три банки сгущёнки.

— Это сейчас, а потом я ещё принесу, — сказал он. — Командир заставы распорядился.

— Да что нам с ним делать-то? На кой он нам нужен?

— Ну-нуужен, н-н-нужен, м-мамочка, — запричитал Мишка. — Я из не-не-него ездовую с-с-собаку сделаю, и он нашего пэ-пэ-папку бу-буудет возить в тундру и таам за-за-ащищать!

Когда он сильно волновался, то заикался ещё больше. Мишкино сердечко колотилось. Его план начал осуществляться с неожиданной поддержкой старшины, которому в этот момент он был очень благодарен.

— А сы-сы-спать он б-будет в пэ-пэ-прихожке, и я за-за ним са-саам б-буду ухаживать. И ко-кормить, и мы-мыть его. И он со-совсем не бу-будет г-гадить и вам с папой м-меешать!

Мишка ещё долго говорил бы на эту тему, но мама сказала:

— Ладно! Как отец решит.

Это сразу же отрезвило его. Опять надо было начинать всё с начала, но уже с отцом. Там старшины не будет.

А между тем старшина затянул вещмешок и сказал маме:

— Командир напоминает, что ждем вас с концертом в воскресенье. Всё-таки День пограничника! А ты, — обратился он к Мишке, — проводи-ка меня.

На улице старшина положил руку Мишке на плечо.

— Командир должен знать, что все щенки утоплены. Родители твоих дружков уже возвратили щенков и их… ну… это, того. Скажи отцу, чтобы он, если вам не нужен щенок, не носил его на заставу. Достанется и мне и Люськину за невыполнение приказа. А из этого щенка должен получиться добрый пёс, но не служебный. А сгущёнки я ещё принесу.

И он, хлопнув Мишку по плечу, пошёл к заставе.

— Да, — старшина остановился, — как назовёшь-то его?

— Я н-не знаю. Н-надо сы-сначала чтобы п-папа р-раазрешил ему остаться.

— Ну, бывай! Глаза пошире разувай, собачник!

Старшина махнул рукой и, ускоряя шаг, пошёл по грязной, разбухшей от весенней сырости дороге.

Вечером, когда пришёл отец, Мишка никак не мог начать разговор о щенке, а мама, на которую он так надеялся, тоже молчала.

Поужинав, отец вдруг сказал Мишке:

— Ну, где там твой трофей? Давай показывай! Посмотрим, что это за зверь?

«Зверь» был весь мокрый, его глаза, подёрнутые голубой плёнкой, были чуть приоткрыты, и он ими пока ещё ничего не видел. Тыкаясь мордочкой в пространство, он пытался издавать угрожающие звуки, что выглядело нелепо и смешно.

— Да, зверюга! — сказал отец. — Ну-ка расскажи, как ты его спёр у старшины?

Мишка, раскрыв рот, смотрел на отца, не сразу поняв, что и тому уже всё рассказал Гуль. Он пытался что-то выдавить из себя в своё оправдание, но отец вновь перебил его:

— Ладно, пусть остаётся. Но если он будет гадить, то я его утоплю. Понял?

Мишка молча закивал головой, прижимая к себе щенка. А тот, изловчившись, лизнул его в нос и тихо заскулил.

Тут же мама достала заготовленную заранее бутылочку с соской, и они с Мишкой начали приучать щенка сосать из соски. Это не сразу, но получилось, потому что, как говорит пословица: «Голод не тётка ….».

Брат Валька равнодушно отнёсся к новому члену семьи, не забыв сказать Мишке, что не потерпит щенка под свой раскладушкой.

Так неожиданно легко разрешилась эта сложнейшая для Мишки задачка.

Старшина выполнил своё обещание и ещё не раз приносил сгущёнку. Более того. Он уговорил командира заставы, где с концертом выступили жители посёлка, а Мишка спел песню «Мы шли под грохот канонады», наградить его тремя банками сухого молока.

Глава II

В семь лет, перед школой, Мишка начал заикаться. Он был испуган увиденной на улице страшной пьяной дракой местных мужиков с пароходскими.

Ночью ему приснился сон, что он бежит по огромным, высоченным пустым залам и, открывая такие же огромные двери, никого, нигде не может найти.

Он кричит, но никто не отзывается на его крик. Он всё бежит и бежит, и страх наполняет его бешено бьющееся сердечко, маленькую и беззащитную душу.

Просыпался в поту, а когда засыпал, всё повторялось вновь и вновь.

Этот сон периодически снился ему ещё много лет. И он всегда просыпался испуганный и мокрый от пота.

После долгого молчания Мишка заговорил, но стал заикаться. Когда же он начинал что-то увлечённо рассказывать, то заикания было почти незаметно. Когда волновался, то с трудом мог сказать слово.

Родители обращались к врачу, однако получили ответ, что заикание не лечится. Мать упорно искала пути лечения и неожиданно нашла поддержку в лице учителя Мишкиного первого класса Тамары Ивановны Колохмановой.

Откуда этой восемнадцатилетней девчушке, выпускнице Анадырского педагогического училища, было известно, что заикание лечится… пением? Но они с матерью решили, что Мишке надо всё петь. И на уроках в школе, и дома, когда он что-нибудь рассказывал, и на улице. Петь, петь и петь.

Сначала Мишке было неудобно и стыдно петь в классе потому, что это вызывало у детей смех. Однако учительница стала наказывать смешливых, и со временем класс привык, что если вызывают к доске Мишку Серова, то начинается урок пения. Более того, на улице, в играх, когда Мишка пытался что-то рассказывать, а выдумщик он был знаменитый, ребята кричали ему: «Пой! Пой!»

Мишка внимательно следил за своим питомцем, убирая за ним следы его деятельности и приучая ходить в одно место в угольнике. Он экономил для дружка кусочки мяса, которые ему в супе или борще давала мама. Чаще, чем обычно, он просил у матери разрешения поесть струганинкиСтруганина — тонко нарезанная сырая замороженная рыба (чир, муксун) или мясо оленя. Как правило, их едят со специально приготовленным острым соусом (маканина). из оленины, но всё нарезанное мясо скармливал щенку.

Когда на улице было сыро и холодно, а это на берегу Берингова моря случалось частенько, он ночью брал его к себе в кровать или оставался спать с ним в предбаннике. Хорошо, что там и зимой и летом висели тулупы и тёплые ватники родителей.

Он бросался в любую собачью драку, когда видел, что щенку приходится туго. Поэтому постоянно ходил покусанный и в синяках. Но это приучило его не бояться собак, узнать их психологию и поведение не только на улице, но и в драке. В дальнейшем собаки чувствовали, что Мишка их не боится и, как правило, не трогали его. А молодой пёс, имея за своей спиной такую защиту, бесстрашно вступал в любые схватки со своими сверстниками и хоть многие поначалу проигрывал, но накапливал в себе бесценный опыт.

Часто они подолгу смотрели друг другу в глаза. И в противовес досужему рассуждению, что собака не выдерживает пристального взгляда человека, эта собака не отводила свои глаза. Она начинала по взгляду понимать этого трудно говорящего маленького человека, а тот начинал чувствовать, что творится в душе у пса.

Сосед Серовых по бараку, Пананто, учитель русского языка, работающий с оленеводами в тундре, посмотрев как-то щенка, сказал: «Сильная будет собака. Лапы широкие, грудь широкая, нёбо чёрное. Злая будет собака. Вожак, однако!»

Как-то, проснувшись утром, Минька не нашёл собаку на привычном месте. Мать, готовящая завтрак для всей семьи, сказала ему, что пёс умчался с другими собаками в посёлок, и мальчишка, наскоро перекусив, побежал на поиски своего воспитанника. У него было какое-то неосознанное чувство тревоги за собаку. По дороге к нему присоединился Валерка Ощепков, но они, прочесав весь посёлок, собаку не нашли. Нужно было приступать к более тщательным поискам. После повторного осмотра посёлка с привлечением всех встречных мальчишек они собрались на своём излюбленном месте, за штабелем брёвен. Все молчали.

Вдруг Вовка Кагукин сказал:

— Сейчас сгоревший дом будут сносить. Пойдём, чё ли, посмотрим? Может, что и интересное найдём. А потом ещё раз собаку поищем.

С такой постановкой вопроса пацаны были согласны и поэтому помчались к сгоревшему на прошлой неделе бараку. Около него уже стоял бульдозер и рабочие, которые должны были расчистить место под строительство нового барака.

Затарахтел двигатель бульдозера, машина, опустив свой отвал, медленно поползла к пепелищу.

— Мать вчера помогала погорельцам перетаскивать жратву из подвала. Там у них столько всего было — страсть! — разговорился Вовка. — И мука, и сухое молоко, и копчёное мясо с рыбой. Я пробовал. Вкусно!

Мишка оторопело посмотрел на Вовку и шёпотом спросил:

— Г-где по-подвал?

— Да вот там, под домом был — и ткнул пальцем в сторону сгоревшего дома.

«Там собака», — резанула Мишку мысль.

— Там собака! — заорал он в полный голос, даже не заикнувшись.

Сорвавшись с места, он помчался наперерез идущему к остаткам дома бульдозеру. Вся ватага с воплями бросилась за ним, что-то крича бульдозеристу. За шумом работы двигателя он ничего не слышал, а обращать внимание на поведение ребят не собирался. Мало ли как они играют. А у него задание — снести весь этот хлам как можно быстрее.

Ребята, отскакивая от надвигающего на них ковша бульдозера, продолжали кричать, требуя остановить. Толку от этого было мало. Но бульдозериста стал смущать маленький, вихрастый пацанёнок, который, вдруг набычившись, перестав бегать, как вкопанный встал на его пути. Чем ближе трактор приближался к мальцу, тем неспокойней было на душе у бульдозериста. Он высунулся из кабины и стал орать на пацана, что надерёт ему уши и даст ремня за это безобразие, но тот и ухом не повёл. Вынужденный остановить трактор, мужик выскочил из кабины и с удивлением увидел, как ребята бросились в сгоревший дом и начали что-то искать.

Мишку как будто кто-то вёл. Он сразу же побежал в дальний угол сгоревшей кухни, откинул с пола кусок закопченной жести и увидел перед собой подпол. Лестницы не было, но он, не долго думая, спрыгнул вниз и тут же, в полутемноте разглядел своего щенка. Тот молча стоял и смотрел на хозяина, едва шевеля хвостом. Рядом лежал кусок обгоревшей и обрушившейся лестницы. Видимо, она упала, когда щенок полез в подпол.

Мишка осмотрел щенка и попытался поднять его наружу. Не тут-то было. Не хватало ни сил, ни росточка. А встать было не на что. Пацаны, сгрудившиеся у обнаруженного подпола, как всегда галдели, обсуждая создавшуюся ситуацию. Её разрядил бульдозерист, наконец-то добравшийся до этих сорванцов. Заглянув вниз, он сразу понял, в чём дело, и свистнул отдыхавшим рабочим. Те с видимой неохотой направились к нему, но видя ребёнка с собакой в подвале, значительно оживились. Один из них сбегал за верёвкой и Мишка со своим питомцем оказались на свободе. Он, конечно, получил от дядьки подзатыльник за то, что плохо смотрит за собакой, и это его не обидело. Он даже сказал «спасибо».

Вернувшись домой, он ничего не сказал родителям, а на вопрос, где это его угораздило так измазаться, соврал, что с ребятами жгли костры. На этом все и успокоились.

Глава III

Пёс рос быстро и стал первым прибегать в дом, когда кто-то звал туда Мишку. Мать даже сказала как-то отцу: «Ну вот, у нас теперь два Мишки».

Так и стали называть щенка — Мишка, а Мишка большой в одноразье стал Минькой.

Прошло лето. На Чукотке, вопреки всем погодным явлениям, после лета сразу наступает зима. Поэтому никто не удивился, что однажды проснувшись, увидели снег. Но рады были только дети и собаки, которые вместе валялись в снегу. Мальчишки швыряли друг в друга снежки и промокали с головы до пяток.

Шестимесячный Мишка покрылся длинной шерстью, окреп и возмужал в драках с поселковыми собаками. У него был острый ум, моментальная реакция, ловкость, отчаянная смелость, благодаря которой он мог напролом прорваться через строй дворняг, нанося им колоссальный урон, сам оставаясь при этом целёхонек.

Надо ли говорить, что дружба между Мишками с каждым днём крепла. Миньке приходилось несколько раз выручать своего дружка из рук каюров, отлавливающих в посёлке собак. По одному движению Минькиных рук или глаз Мишка понимал, что нужно делать: прятаться, ложиться, ползти или выскакивать из укромного места, пугая Минькиных одноклассниц, да и одноклассников тоже. Все в посёлке знали, что Миньку обижать не стоит. Особенно после того, как подвыпивший матрос с сухогруза решил проучить мальчишку за то, что тот обрызгал его грязью, промчавшись по луже на велосипеде. Едва замахнувшись для выдачи пацану затрещины, мореход оказался на земле с прокушенной рукой. А Минька, остановившийся, чтобы извиниться перед моряком, с трудом оторвал от него озверевшего пса. Это видел народ, и в дальнейшем все уважительно относились как к собаке, так и к его хозяину.

С начала зимы Минька стал запрягать Мишку в импровизированную нарту. Это было старое оцинкованное корыто для стирки, к которому были привязаны верёвки. В прошлую зиму мальчишки пользовались им для спуска с обрыва на замёрзшую бухту. Но в наступившую зиму Минька решил шире использовать это подручное средство передвижения.

А случилось это так. Он выпросил у матери старый ватник, отпорол у него рукава и одел на Мишку этот импровизированный жилетик. Тот сначала ничего не мог понять и всё пытался снять эту безрукавку, валяясь по снегу и стягивая её с себя за край полы. Но Минька успокаивал собаку и с солидным упорством каждый день «одевал» своего друга вновь и вновь. Когда Мишка немного пообвык, Минька пришпандорил к ватнику верёвку, одел пса в жилетик и встал на лыжи.

Первая попытка промчаться с шиком по посёлку закончилась полным фиаско. Мишка резко рванул с места, и Минька пропахал половину посёлка животом под страшный хохот людей, видевших этот эксперимент. Вот тогда-то Минька и придумал привязать к верёвке корыто. Собака внимательно смотрела за манипуляциями друга, и, когда Минька уселся в корыто, пёс, сначала с натугой, а потом всё быстрее и быстрее помчал его по посёлку. Он летел куда хотел и совсем не слушал, что кричал ему Минька. А тот, болтаясь в своём корыте из стороны в сторону, стукаясь при поворотах о столбы, заборы и стены домов, пытался безуспешно выкарабкаться из него. Наконец Мишка прибежал к дому и довольный остановился у входа. Минька вывалился из своей «кареты» замёрзший и злой, подошёл к нему и, дав затрещину, стал снимать жилетку. Мишка, поняв, что хозяин сердится, исхитрился и лизнул Миньку прямо в нос, а затем отскочил от него и стал носиться вокруг, приглашая поиграть. Валька, наблюдавший всю эту эпопею, сказал брату: «Да ты, как чукчи, возьми палку и будешь ею тормозить, когда надо. И остановиться с нею можно, где захочешь».

Идея Миньке понравилась. И он на следующий день нашёл солидный кусок черенка от лопаты, заострил его конец и сделал вторую попытку проезда на Мишке. Правда, на этот раз он ушёл за узкоколейку, где его никто бы не видел. После нескольких попыток и он, и собака поняли, как надо совместно действовать, и уже в корыте Минька вернулся домой на зависть своим друзьям и недругам. Возвращение новоявленного каюра видел сосед Пананто и он предложил Миньке постажировать Мишку в своей упряжке, собранной к зиме. Минька согласился и сам несколько раз выезжал с Пананто на тренировку, где научился командовать собаками, ставить их в упряжку, кормить.

Мишка учился быстро, уже через месяц весело тащил нарту, поворачивая по команде то влево, то вправо. Более того, он терпеть не мог лентяев и, заметив, что идущая за ним собака филонит, пытался немедленно разобраться с ней, за что также немедленно получал удар каюра остолом — палкой, которой каюр управлял упряжкой. Это научило его терпеть обиду. Но уж когда его отвязывали от упряжки, он не давал спуску лентяю, несмотря на то что в большинстве случаев эти собаки были старше.

«Однако вожак растёт!» — всё время говорил Пананто и однажды поставил его на место вожака.

Нечего и говорить, что Мишка в лице старого вожака получил злейшего врага. Но в то время он просто растерялся. Перед ним никого не было, но зато за ним стояло пять псов, среди которых были и обиженные им. И теперь они были готовы догнать его и сзади поквитаться с обидчиком. Поэтому, когда Пананто послал упряжку вперёд, Мишка со всех ног бросился от собак, не разбирая, куда он летит и что кричит ему каюр. Однако острые удары остола наконец-то привели его в чувство, и он стал выполнять команды, чем привёл в неописуемый восторг Миньку и ватагу его друзей, наблюдавших эту процедуру.

Через полчаса нарта остановилась и тут же началась собачья свараСвара — когда несколько собак дерутся все со всеми. Иногда, этот термин относят и к людям, когда они громко, все разом, ругаются друг с другом или говорят, не слыша друг друга.. Старый вожак с ходу набросился на Мишку, сбил его с ног и стал разъярённо трепать. Другие собаки навалились на них сверху, пытаясь куснуть Мишку, а заодно и старого вожака, припоминая и ему их трёпку. Пананто сидел в нарте и молча наблюдал за случившимся, давая собакам выплеснуть свои обиды. Но Минька не мог терпеть, по его мнению, такой несправедливости и бросился в самую гущу дерущихся собак на помощь своему другу. Он вцепился в ощетинившийся загривок старого вожака и старался стащить его с Мишки. Одновременно ногами он лупил других псов, а те, оторопев от такой наглости, отскакивали в сторону.

Тут уж всполошился и Пананто. Он-то знал, как опасно вмешиваться в драку упряжки. Там могли в запале не пожалеть и хозяина.

Наотмашь лупя собак остолом, каюр добрался до вожака, ловко просунул под него палку и резким движением опрокинул его в снег. Мишка вскочил на ноги и попытался броситься на обидчика, но тут же получил удар остолом по хребту. Вторая попытка закончилась тем же. Он с недоумением смотрел то на Миньку, то на Пананто не понимая, почему ему нельзя ответить на такую подлую атаку сзади. А Минька между тем лихорадочно отвязывал своего друга из упряжки, молча роняя на снег слёзы обиды и жалости за него. Отвязав собаку, он зло бросил Пананто: «Я больше никогда тебе его не дам!»

Дома, внимательно рассмотрев нанесённые Мишке ранения, он увидел, что у того были порваны уши и вырван клок шерсти из бочины. «По такой драке легко отделался», — подумал Минька. И только тут увидел, что штанина на его правой ноге разодрана аж до пояса. Это кто-то из псов рванул всё-таки и его.

Вечером Пананто зашёл к родителям в гости и там за чашкой чая, рассказывая им об успехах собаки, как бы вроде и не Миньке вдруг сказал: «Если хочешь, чтобы у тебя была хорошая ездовая собака, надо, чтобы она всему научилась, в том числе и собачьей подлости, хитрости и вероломству. Других вариантов, кроме как всё это испытать на себе, нет».

Утром сосед как ни в чём не бывало стал собирать упряжку, прихватил стоящего рядом Мишку и вновь поставил его на место вожака. Минька не успел выскочить на улицу, как нарты унеслись за посёлок. Он хотел побежать за ними, но мать сунула ему в руки портфель и приказала не «валять дурака», а идти в школу.

В классе он сидел как на иголках, постоянно пытаясь в замёрзшее окно рассмотреть, что делается на улице, и, может быть, увидеть упряжку.

Дома его поджидал Мишка, весело махавший своим толстым хвостом. По его довольному виду было понятно, что сегодня его никто не обидел. Более того, Пананто рассказал, что, как только нарта остановилась, Мишка сам набросился на старого вожака и дал ему такой сдачи, что тот завизжал. Это у собак знак того, что они подчиняются. «Хороший пёс! Отличный из него выйдет вожак!», — уже в который раз сказал Пананто. И на Минькином лице расползлась счастливая улыбка.

Глава IV

В декабре отец выезжал в тундру на просчёт оленей. На этот раз командировка была непродолжительная, так как выезжал он недалеко, в посёлок Алькатваам. На этот раз каюром у него был Пананто и они, по согласованию с Минькой, поставили в нарту Мишку.

Вернувшийся из тундры пёс выглядел совсем по-другому. Он стал более сдержан, его мышцы затвердели, он похудел, хотя из-за длинной шерсти этого не было видно. Минька крутился вокруг него, подсовывал ему сохранённые кости и всё время старался погладить. В ответ Мишка лизнул его в нос, как бы говоря, что не забыл своего друга.

Отец рассказывал, что Мишка работал хорошо. Дважды ставился на место вожака и обратил на себя внимание оленеводов. Уже потом, позже и совершенно случайно, Минька услышал, как отец рассказывал друзьям, что Мишка дрался с пойманным оленеводами волком и с трудом, но задавил его.

Утром Минька ощупал всего Мишку и с горечью обнаружил несколько свежих шрамов на шее и животе собаки. Он посмотрел в его глаза и вдруг чмокнул в нос. В ответ Мишка лизнул его и положил голову на колени мальчишки.

Наступил апрель, Мишке исполнился год. Он стал огромным псом, знавшим себе цену. Подчинялся он только Миньке и, когда его брали в упряжку, Пананто. Всех же остальных людей он просто не замечал. Считался он с Минькиной матерью, но лишь потому, что она его кормила. Отца и брата, как и ватагу Минькиных друзей, он терпел только потому, что они хорошо относились к его другу. Все же остальные были потенциальными врагами, и с ними надо было держать ухо востро.

Минька практически не расставался с собакой. Она провожала его в школу и ждала окончания занятий. Она ходила с ним в магазин и присутствовала при ребячьих играх. Часто, запряженный в корыто, он катал пацанов по посёлку, распугивая прохожих. Вот чего пёс не любил, так это ходить с Минькой на берег бухты, где появились отколотые от ледовых полей льдины, по которым любили бегать пацаны. Льдины под воздействием воды расходились, а затем со страшным грохотом сталкивались, крошились, трескались и опять расходились. Это-то и нравилось мальчишкам, которые, несмотря на запреты родителей, ежедневно околачивались на бухте, геройствуя друг перед другом.

Воскресным утром Минька с братом пошли в кино, в клуб, стоящий на откосе у бухты. Как всегда, киномеханик задерживался, и Минька с друзьями спустились к воде со льдом, а старшие ребята стали играть в зоску. Зоска — это такой кусочек меха, к которому прикреплена свинцовая пластинка. Её нужно было подбрасывать ногой и она, кувыркнувшись в воздухе, падала вниз обязательно тяжёлой, а не волосяной стороной. Тут её снова нужно было подбивать ногой. И кто больше раз её подбрасывал, тот и становился победителем. Причём оценивалось и то, какой стороной стопы ты её подбрасывал: носком, щёчкой или внешней частью стопы. В общем, увлекательное было занятие.

А между тем младшая часть детворы «дорвалась» до льдин и, пользуясь тем, что их старшие братья перестали следить за ними, устроила гонки с препятствиями по льдинам.

У Миньки в этот день получалось всё. Он первым выскакивал на льдины, преодолевал трещины и торосы, умудряясь при этом строить рожи стоящим на берегу девчонкам и сидящему на поломанной лодке Мишке. В общем, настроение было прекрасное! Проносясь вдоль берега в очередной раз, Минька не рассчитал и, прыгнув через расходящиеся льдины, оказался в воде. Он сумел зацепиться за край противоположной льдины, но вылезти на неё ему не давала сразу же намокшая и потяжелевшая одежда.

На берегу истошно закричали девчонки, Мишка одним прыжком оказался на льдине, перепрыгнул через всё ещё расходящуюся трещину и, вцепившись в рукав Минькиного ватника, стал тащить друга на лёд. Лапы его скользили. Он пытался пятиться назад, но это ему не удавалось. Всё, что он мог, это держать Миньку, не давая ему сорваться с края льдины. Но после расхождения льдины должны были сойтись…

Верка Малкина, Минькина одноклассница и участница всех пацаньих боёв, бросилась по откосу к клубу, где играли старшие ребята, и во весь голос завопила:

— Мишка тонет!!!

Первым моментально среагировал Валька, хотя Мишек в посёлке было полным-полно. Он, сорвавшись с места, кубарем скатился с откоса и помчался к сходившимся уже льдинам.

Как этому одиннадцатилетнему пацану удалось одним движением за шиворот выхватить Миньку из полыньи — не знает никто. Но то, что он успел это сделать, спасло брату жизнь. Перепуганный Минька лежал на льду, а весь трясущийся от волнения старший брат стоял над ним и что-то жутко кричал. Мишка, отпустив Минькин рукав, подошёл к Вальке, встал на задние лапы и, положив передние ему на плечи, стал лизать его в нос, щёки, глаза. От таких «телячьих нежностей» брат оторопел и пришёл в себя. Он поставил Миньку на ноги, и они на пару помчались домой, по пути договариваясь, как будут врать родителям, что Минька упал в лужу. Они прекрасно понимали, что родители узнают правду. Но это будет попозже, и тогда, может быть, им не попадёт. Так оно и случилось. Правда, только по отношению к Миньке.

Старший же брат получил ремня за то, что плохо смотрел за младшим. Подзатыльник, который дал младшенькому отец, был не в счёт. Зато Мишка получил от матери большую сахарную кость, на которой хоть и было не так уж и много мяса, зато её можно было долго, долго грызть.

Глава V

В конце лета Мишки вновь отличились, на этот раз сумев помочь спасти человека на рыбалке.

На Лагуне (это такая речка, которая текла километрах в шести — семи от посёлка) любители рыбной ловли ловили красную рыбу. В основном это была горбуша. Мужчины с вечера в субботу выезжали туда компаниями, ставили сети, ночевали в отрытых землянках, солили в бочках рыбу и в специальных судках икру. Вечером в воскресенье приходила машина и забирала рыбаков вместе с предыдущим уловом. Она останавливалась около магазина, и народ мог набирать солёной рыбы, кто сколько хочет. Свежей рыбы тоже было полным-полно.

Однажды, когда все уже завалились спать, Мишка пролез в землянку и стал за штанину вытаскивать Миньку на свежий воздух. Хоть и не хотелось, но Минька выполз из землянки. Вместо того чтобы ругать Мишку за то, что тот не даёт ему спать, он смотрел с удивлением на собаку, которая подошла к самому краю воды и уставилась на тёмную реку.

Вдруг в ночной тишине со стороны реки донеслось далёкое: «Помогите!»

Мишка заскулил и посмотрел на Миньку. Тот оторопело пялился на речку, ничего не соображая. Тогда Мишка поднял голову вверх и завыл. В ответ с реки вновь, но уже ближе донеслось: «Помогите!»

Минька бросился в землянку и стал теребить отца: «Папа, папа! Там на речке кто-то тонет!»

Отец после активно проведённого с друзьями вечера не сразу пришёл в себя. Но когда смысл Минькиного бормотания до него дошёл, он быстро надел сапоги и выскочил на улицу. Перед ним текла река, разделённая надвое лунной дорожкой. Небольшой ветерок рябил воду. Так они стояли в тишине минут пять.

«Тьфу, — ругнулся отец, — ну чего тебя по ночам носит? Иди, спи!» И повернулся, чтобы идти в землянку. И в это время с реки в третий раз донеслось: «Помогите!»

Отец вздрогнул, затем, быстро присев, стал внимательно просматривать лунную дорожку. Увидев там какой-то странный, на Минькин взгляд, предмет, он бросился к вытащенной на берег лодке-плоскодонке и, быстро столкнув её в воду, крикнул Миньке: «Буди мужиков!»

Минька, заорав как на погранзаставе, «Подъём!», ввалился в землянку и стал тормошить спящих людей. Первым выскочил на берег папкин друг, дядя Миша Алоничев. За ним высыпали другие. Объяснения Миньки были кратки: «Папка кого-то спасает».

Минут через десять в отблесках разведённого костра появилась лодка, в ней сидел только отец. Ткнув её в берег, он наклонился над кормой и помог встать на ноги державшемуся за лодку человеку. Это был военный. Их сети стояли километрах в полутора выше нашей землянки.

С трудом выйдя на берег, человек упал на землю, и его заколотило. Дядя Миша быстренько достал алюминиевую кружку, плеснул туда спирта, и они с отцом силком влили его в рот спасённому. Через пару минут тот пришёл в себя и сел.

«Вот этим двум Мишкам скажи спасибо, — сказал ему отец, — Это они услышали тебя». Военный закивал головой, но говорить не мог. Тогда его подняли и отвели в землянку, где переодели в сухое бельё, дали ещё выпить и положили спать, укрыв толстым одеялом.

Пока отец и дядя Миша возились со спасённым, другие рыбаки догнали его перевернувшуюся лодку и зацепившуюся за неё сеть и притащили их к берегу. Отметив удачно завершившуюся операцию, все завалились спать, наградив Мишку банкой тушёнки.

Утром неудачливый рыбак рассказал, что поехал проверять сеть и перевернул лодку, встав на край плоскодонки. Это случалось часто с такой неустойчивой посудиной, особенно когда не было достаточно навыков плавания на ней.

Позавтракав с рыбаками, он побрёл к своей землянке, волоча лодку по реке на верёвке. Этакий бурлак на Лагуне. Правда, к обеду он вернулся и принёс своим спасителям две фляжки спирта, Миньке настоящий офицерский ремень, а Мишке большую кость с огромным куском уже начавшего вонять мяса. Однако это Мишку не смутило, и он с удовольствием, удалясь от людей на определённое расстояние, чтобы у него ничего не забрали, стал уничтожать так неожиданно свалившееся угощение.

Глава VI

Ближе к осени, когда была завершена навигация, в поселковом клубе возобновились репетиции художественной самодеятельности, в которых самое активное участие принимали Минькины родители. Мама прекрасно пела, у неё было меццо-сопрано, а отец аккомпанировал ей на трофейном, привезённом из Кенигсберга, аккордеоне. Мама пела вместе с тётей Катей Варламовой арии из «Пиковой дамы», песни Дунаевского, популярные песни из кинофильмов. Не оставался в стороне и Минька, который с удовольствием пел как с мамой, так и один. Все зрители находили, что у него это получалось прилично. Но почти всегда, когда Минька начинал какую-нибудь взрослую песню, например:

«Когда весна придёт, не знаю,

Пройдут дожди, сойдут снега

Но ты мне улица родная,

И в непогоду дорога!»

— зал хихикал, но всегда заканчивал песню вместе с юным певцом.

На репетиции с определённого времени никогда не брали Мишку. Он спокойно лежал в зале, когда кто-то пел, танцевал, или просто звучала музыка. Но стоило только Миньке запеть, как пёс сначала тихонько, затем всё сильнее и сильнее начинал подвывать. Да ещё с таким выражением, что люди покатывались со смеху.

Конечно, незваного артиста выгоняли, но как только Минька вновь начинал петь, пёс выл и на улице. Поэтому, когда семья шла на репетицию или концерт, Мишку оставляли дома. Время было горячее. Приближались ноябрьские праздники, и самодеятельные артисты готовились удивить жителей посёлка новым концертом.

В конце октября, когда выпал снег, Мишка пропал. Минька носился по всему посёлку и расспрашивал всех о нём. Может быть, кто-то чего-то видел или знает про собаку. Однако никто ничем не мог помочь.

Только на третий день Минькин дружок, Вовка Кагукин, у которого мать работала в поселковой столовой, рассказал, что в столовке обедали чукчи-оленеводы. У них была упряжка и течная сука — собака готовая к вязке. От такой приманки ни один нормальный пёс отказаться не мог. Вероятнее всего, что Мишка попался на эту удочку, и его отловили для чукотской упряжки. Но откуда они?