Бесплатный фрагмент - Про Часы Мидаса

Памяти Сергея Анатольевича Фомина

Секреты ремесла

Зимой 2004/2005 появилось в Москве новое издательство «Амадеус» с германскими корнями. Первым делом стало оно готовить большой редакторский портфель с тем, чтобы в один прекрасный день начать выдавать по пять изделий в неделю.

Стала я там работать переводчиком. Условия для переводчика-фрилансера даже по сегодняшним меркам оказались весьма привлекательны. «Белый» договор с оплатой из расчета по 7,5 у.е. за страницу минус налоги. Единственное требование: готовый перевод должен быть в пределах четырех авторских листов. Авторский лист — это примерно 22,5 страницы. Правда, сами эти договоры с кучей приложений — бюрократия тут была поставлена мощно, — я видела впервые вместе с актами сдачи-приемки работ, когда приходила ставить автограф в платежной ведомости: получала гонорар и одновременно все подписывала, не вникая и не обращая внимания на даты. Платили вовремя, без обмана, отчисления в пенсионный фонд тоже были по-честному, а чем ближе соответствующий возраст, тем это важнее, особенно на вольных фрилансерских хлебах.

Еще нужно было согласиться на то, что переводчик не указывается в выходных данных. Кого-то это могло и не устроить, но у меня уже имелся достаточный опыт, когда редакторы, не ведая иностранных языков, зачастую не владея ни тематикой, ни соответствующей лексикой, правили мои переводы с таким рвением, что белое оказывалось черным и наоборот. А доказать ничего не возможно, исправить — тем более, особенно, когда обнаруживаешь редакторские фантазии уже в отпечатанной книге. Но в выходных-то данных стоит моя фамилия, и читатель, обнаружив в тексте явную бредятину, судит книгу по переводчику, до редактора-фантазера ему и дела нет. И друзьям я не могу подарить такую порченую книгу, а среди них были шикарные, подарочные, по моде, по дизайну. Не вносить же мне на каждой странице правки от руки. Так что, я даже обрадовалась предложенному «инкогнито».

Часть оригиналов для перевода уже изначально соответствовала требуемому формату и выглядела, как будущий продукт «Амадеуса»: журнальчики-тетрадки, скрепленные скобами, которые не разваливаются при чтении в отличие от традиционных пакет-буков. Такими были, например, истории про детектива-экстрасенса. Отлично выстроенный сюжет, легкий читабельный текст. Переводить — одно удовольствие. Усилий не больше, чем, скажем, набирать на клавиатуре чужую рукопись. С одной штукой я управлялась недели за две, хотя договориться могла и на два, и на три месяца.

Другие же книжки, в основном любовные романы, эти самые разваливающиеся пакет-буки, были раза в полтора-два длиннее, чем требовалось. С ними работы предстояло побольше, потому что нужно сначала прочитать и сориентироваться, какие куски выкинуть, чтобы не тратить время на их перевод. Правами на все оригиналы обладало издательство, как, кстати, и на мои переводы, поэтому я могла сокращать с чувственным удовольствием. В текстах случалось столько «воды и ваты», что сокращение только шло им на пользу.

К тому времени в издательстве «Панорама» у меня уже было опубликовано с десяток романов Натали де Рамон, один из которых даже вошел в какой-то «Топ лучших романов на ночь». В издательстве «Астрель», подразделение АСТ, под моей родной фамилией вышел сборник рассказов «Ландыши в ноябре», который потом mail.ru включит в список лучшего чтения для подростков. Множество книг побывало уже в моих руках и как переводчика, и как литературного редактора. Так что, во всех этих качествах я чувствовала себя тогда уже вполне уверенно, хотя общий стаж моего фрилансерства был еще невелик.

С работавшей со мной редактором «Амадеуса» как-то сразу сложились хорошие отношения. Когда в «Панораме» вышла очередная книжка Натали де Рамон, я подарила ее редакторше. Она хитро посмотрела на меня и спросила:

— Значит, не только рассказы для журналов? Рерайт тоже вам не чужд? То-то вы так ловко сокращаете.

— Нет. Я автор. Это мой собственный псевдоним.

— Да ладно! Что, я не знаю, как устроена «Панорама»? В жизни там не было никаких авторов. Кто станет авторское за такие копейки писать? Только не обижайтесь.

— Просто нам с подругой нравится сочинять истории. Она — моя соседка, по вечерам приходит ко мне пить чай. Чтобы не перетирать проблемы, голову освободить от них, мы и стали придумывать романы.

— Лучшее средство от депрессии?

— Конечно! Я и записываю их с той же целью, когда нет переводов. Пусть гроши, но хоть что-то. Не печататься же за свой счет, это непрофессионально.

— Согласна. Так пишите нам. Нам тоже нужны авторы. Конечно, по 1 у.е. за страницу не самый супер-пупер гонорар. Но все равно, не панорамовская же тышша за лист.

— Что ж вы раньше-то не сказали?

— Вы тоже ничего не говорили про романы. Короче, присылайте пару-тройку синопсисов, посмотрим, подрихтуем, подпишем договорчики, и вперед!

— Лав-стори с мистикой пойдет?

— Самое то! Я же курирую серию «Готика».

Рождение сюжета

У любого пишущего человека всегда есть какие-то наброски, заготовки, что-то нереализованное, неопубликованное. Так и у меня был готовый синопсис с вампирами-вегетарианцами, отвергнутый «Панорамой» по причине неприязни хозяев к мистике. Еще имелся сценарий серии для телесериала про колдунов, который не прошел конкурс, поскольку был откровенно комедийным, а требовался хоррор. Разыскивая его в компьютере, я наткнулась на недоработанный рассказ о приключениях золотого «Ролекса». Дорогие часы там теряли, крали, меняли, забывали, но в итоге они возвращались к хозяину. Вроде и много экшена, но скучно, чего-то этому рассказу не хватало, оттого он и залежался. Я перечитала рассказ, и сразу поняла: мистики не хватало, вот чего! Да и любовная линия избитая.

Вечером рассказываю подруге-соседке, которая уже со вчерашнего дня в курсе насчет оферты «три синопсиса», что именно три у меня и есть: готовый — с вампирами, и два надо сделать — по сценарию с колдовством и по рассказу о золотом «Ролексе», но туда надо добавить мистики и любви.

— Не люблю я эту мистику, — говорит подруга. — Но деньги неплохие. А тебе давно пора и потолок освежить, и обои. Открой-ка мне в компе про «Ролекс», я почитаю, а ты пока, пожалуйста, сама чайник поставь.

Поставила я чайник, подготовила чашки и заварку. Подруга из комнаты кричит:

— Прочитала! Открой про колдовство!

Открываю ей про колдовство, она читать начала и говорит сразу:

— Это я помню, про собаку, вернее, про кобеля. Как у богатой невесты жених загулял, и она пошла к колдуну, чтобы отвадить любовницу.

— Ну да, и жених превратился в мастифа к радости собственной мамочки. Теперь его не уведут у нее никакие девки.

Соседка машет рукой, перебивает:

— Я помню, помню! Богатой невесте не хватит силы любви, чтобы вернуть его в человека, а бедная любовница легко справится. И будут они с ней жить долго и…

Слышим, чайник на кухне засвистел. Я говорю:

— Ты все-таки просмотри хоть по диагонали, пожалуйста, а я пойду чай заварю.

Стали мы пить чай. Она молчит. Я не вытерпела и спрашиваю:

— Ну чего? Чего делать-то будем? Совсем не годится?

— Ты как хочешь, но и то, и то — уныло. Про кобеля еще ничего, только почему хорошей обязательно должна быть бедная девушка? Почему богатая — обязательно плохая? Давай, пусть у нас богатая будет хорошая.

— А бедная?

— Бедная… Пусть она уж не совсем бедная! И не совсем плохая. Нормальная. Учительница.

— Учительница? А что она преподает? Математику? Литературу?

— Биологию. А математику пусть преподает…

— Ее парень?

— Может быть. Но обязательно хороший. Вот! Он сначала ее парень, а потом в него влюбится богатая, и он тоже в нее влюбится. И все у них хорошо.

— А бедная? Она останется с богатым? Чтобы, как в «Женитьбе Бальзаминова»? Богатый тоже хороший?

— Не очень, раз превращается в кобеля. Нет, у учительницы просто будет другой хороший парень. Очень, очень хороший!

— Тоже учитель?

— Нет, ну куда столько учителей. Пусть он будет…

Подруга задумалась. Я сходу предложила:

— Агент по недвижимости? Риэлтор?

— Почему бы нет?

— Потому, что я забыла, что героиня в вампирах — риэлтор.

— Ну и что? Может, и хорошо, может, в вампирах они будут коллегами по работе.

— А учитель математики откуда свалится?

— Колдунья превратила его в собаку еще раньше, и никто не видит в нем человека, а богатая, которая пришла к колдунье, увидит и расколдует.

— Слушай, подруга, а у тебя уже получаются мистические сюжеты! Не люблю мистику, не люблю мистику…

— Подожди, а богатый-то кобель у нас с кем будет, когда расколдуется?

— Ни с кем.

— Так и останется собакой навсегда? Нет. Не хорошо. Нельзя.

— Станет человеком, не волнуйся. Девушку мы ему подберем, если захочешь. Лучше, давай, какой масти будет математик? Овчарка?

— Нет. Там уже есть овчарка из секретарши. Но собака все равно должна быть большая. Не люблю мелкоту.

— Я тоже не люблю. Сеттер? Борзая? Пудель? Лабрадор?

— Ой, только не пудель. Лабрадор… Ну, ничего, но не то. Какие еще есть породы?

— Спаниель?

— Нет, маловат. Надо побольше. Парень же хороший.

И тут я чувствую, что меня осеняет, но сомневаюсь, поэтому осторожно спрашиваю:

— А почему обязательно собака? Есть же другие животные.

— Какие? Лошади? Коровы? Как ты себе представляешь быка в квартире в Париже?

— Ладно. Давай, подумаем, какой наш математик внешне и по характеру. Что любит, чем увлекается?

— Женщинами! Он бард.

— Играет на гитаре?

— Это в Испании на гитаре. А в Париже на аккордеоне играют. Ты же сама давала мне слушать парижскую мюзет.

— Он высокий, тощий, но жилистый. Широкие плечи.

— Борода и усы.

— Терпеть не могу бороду!

— Ну и что? Это ж не для тебя парень, а для богатой. Может, ей нравится.

— Нет! Пусть он ее сбреет, чтобы ей понравиться.

— Сначала просто подстрижет и бороду, и волосы. Они у него за пять лет ниже колен отросли.

— Он пять лет зверем пробыл?

— Да! А его мамаша — вороной. Она к колдунье пошла, чтобы от него девок отвадить…

— Чтоб не котовал? — влезаю я.

— Ну, конечно, чтоб он только при ней был… Стоп! Я поняла, ты хочешь сделать его котом!

— По-твоему, слишком маленький зверек для хорошего парня?

Подруга развеселилась.

— Как же я сразу не сообразила, ты ведь жить не можешь без котов!

— Смотри, все складывается. Пять лет назад у математика и учительницы биологии дело шло к свадьбе, но мамаша пошла к колдунье…

— А, давай, пусть будет колдун! Надоели колдуньи. Он заколдует и парня, и мамашу, и поселится в их доме.

— В доме? Не в квартире?

— Конечно, пусть мамаша живет за городом в частном доме, ну, как наши друзья в Подпарижье. И колдун завладеет этим домом.

— Хорошо! — радуюсь я. — Пять лет математик-кот и мамаша-ворона проведут у колдуна, а невеста-биологиня будет считать, что он ее бросил. А богатый жених богатой героини тем временем сделает учительницу своей любовницей…

— Но он не собирается на ней жениться!

— Конечно, нет. Учительница это понимает, у нее заводится хороший парень, и когда в очередной раз к ней приходит богатый, она его выгоняет…

— А он забывает у нее свой «Ролекс»! — перебила подруга. — Поняла? Пока богатая героиня у колдуна, ее богатый жених — у учительницы. Две истории сливаются в одну.

— Хотелось бы сразу три, а не две…

Подруга замахала руками.

— Ну, придумаем потом. Какие сложности? А сейчас эти две друг в друга укладываются, как родные. — Она даже наглядно показала, как это происходит, сложив одну руку ковшиком и вставив щепотью туда другую. — Видишь? А отдельно к истории с часами мистику трудно привязать.

— Чего трудного? Часы волшебные или с каким-нибудь проклятьем. Не заведешь вовремя — помрешь, например.

— Лучше уж в них волшебство, чтобы мотаться туда-сюда во времени.

— Супер! То, что нужно! И никто ничего не помнит, что прежде было.

— Нет, пусть все-таки немножко помнят. Как сон или дежавю. Чтобы глупостей не наделали.

— А когда делать-то? Объем четыре листа, это страниц сто, не больше.

Затем по учебнику французского языка мы подобрали персонажам французские имена, поскольку мои исходники — рассказ и сценарий — были из русской жизни. А через пару дней я отправила редакторше два синопсиса.

Вскоре она позвонила:

— Приезжайте подписывать договор.

— Когда?

— Да хоть прямо сейчас. Хотя, знаете, зачем вам мотаться лишний раз? Послезавтра будет выплата. Просто телефонируйте мне завтра, когда определитесь с кассиром по времени.

Еще одной положительной особенностью «Амадеуса», явно продиктованной его немецкими корнями, было то, что выплату гонораров никогда не задерживали. Причем, кассир звонила накануне, сообщала сумму и обговаривала точное время. Я приезжала к этому времени, без каких либо ожиданий и очередей получала деньги и подписывала бумаги. Так и в этот раз кассир позвонила, мы договорились на завтра, на половину четвертого. Я позвонила редакторше и ей об этом сообщила.

Пятнадцать лет назад

На следующий день у меня самой было уже запланировано много беготни по городу. Когда занимаешься фрилансом, а это значит, что в любой момент может позвонить потенциальный заказчик и предложить работу, то все дела, требующие выхода из дому, стараешься объединить в один день. Это сейчас у всех есть мобильники, да не по одному, а пятнадцать лет назад они были роскошью или дорогим рабочим инструментом тех, кто в силу профессии постоянно в дороге. Первый мобильник появится у меня только в 2008-ом, а тогда в нем не было даже необходимости, потому что я работала, что называется, на дому. На удаленке, как теперь называется. Городской телефон и электронная почта — вполне достаточно.

Зимы пятнадцать лет назад отличались от нынешних градусов тоже минимум на пятнадцать с минусом. А в тот день была не только жуткая холодина, но еще и ветер, и снег с дождем. Как ни странно, но со своим набором деловых встреч и разъездов я управилась почти на час раньше, чем предполагала. Смотаться домой и перекусить я уже не успевала, а для прогулок не подходила погода, так что, я отправилась прямиком в «Амадеус». Даже если моя редакторша будет загружена и не сможет заняться со мной досрочно, все равно лучше провести время под крышей и в тепле.

Приезжаю, начинаю подниматься по лестнице. Здание старое, этажи высокие, лестничные пролеты просто гигантские. И мне уже дико жарко. Снимаю шляпу, разматываю шарф, но все от снега сырое, не сунешь в сумку. Еще и мокрый зонт. Несу все в руках.

Бухгалтерия была ниже этажом, чем сидела редакция. Может, зайти, думаю, по дороге? Но вдруг ждать придется под дверью, я ведь не к назначенному времени приехала. Стульев здесь в коридорах для посетителей нету, не госучреждение. Пойду-ка я лучше к редакторам, там разденусь, потому что, если сейчас пропотею, то потом выходить на улицу с мокрой спиной слишком рискованно.

Комната моей редакторши помещалась в другом конце коридора от основного входа на этаж, ближе к черной лестнице. В той же комнате вместе с ней сидел еще один коллега. Он был немец, но русским владел очень хорошо, даже писал по-русски очень милые детские сказки, он вообще знал много языков. Молодой, лет тридцать с небольшим, а по виду — просто долговязый студент-очкарик. Его стол, подоконник и стулья за спиной были завалены немецкими книжками, которые он постоянно читал и листал, подбирая стоящие для запуска в производство.

Пятнадцать лет, конечно, не пятьдесят, но все равно, большая часть всего стерлась в памяти. Остались лишь какие-то образы, ощущения, редко — яркое словечко, еще реже — фраза. Любой мемуар — это не стенограмма. Всего лишь некая реставрация, даже моделирование чего-то внятного и последовательного из кусочков, обрывков, выловленных из памяти. Воспоминание всегда очень субъективная вещь, очень личная. Один человек увидел, запомнил и рассказал так, другой — всегда иначе. Ведь недаром говаривал Антуан де Сент-Экзюпери: «В действительности все не так, как на самом деле».

Один и тот же человек в жизни и в описании даже самого тщательного биографа — все равно разные существа. Один — реальное лицо, другой — все равно как бы литературный персонаж. Поэтому не хочу употреблять настоящие имена живых людей, стану называть условно свою редакторшу — Дина, ее коллегу-немца — Генрих, а где возможно, постараюсь обойтись вообще без имени, тем более, если я его никогда не знала.

Итак, подхожу я к двери редакторов, а она заперта, хотя ключ снаружи торчит. В принципе, можно и войти, избавиться от пальто и шляпы, зонт устроить сушиться на пол и ждать внутри, но как-то неловко. Я бы лично не ощутила восторга, когда б кто-то без меня сушил зонт в моем кабинете. В бухгалтерию, что ли, спуститься? Нет уж, надо передохнуть. Лучше всего — перекурить на черной лестнице. Там можно и на подоконнике посидеть.

О чем болтают фрилансеры

Выхожу на черный ход, а у окна уже курят две какие-то тетки моего возраста, и одна оконная створка настежь распахнута. Снег так красиво по темному небу клубами, но внутрь ничего не залетает, сторона подветренная. Тем не менее, снимать пальто мне совсем расхотелось. По сравнению с коридорами, тут царила прямо-таки горная свежесть.

Киваю теткам из вежливости, пристраиваю на подоконник свои вещи, закуриваю и невольно слышу их разговор:

— … да ну, самое нудное — отсканировать каждую страницу. А уж сканы в текст перекинуть и через переводчик прогнать — фигня по времени.

— Ничего себе, до чего дошла техника! Я, конечно, чувствую, что перевод машинный, но вот откуда берется текст исходника в электронном виде…

— Из сканера! — перебивает собеседницу продвинутая новаторша. — Оплата, конечно, как в любом бюро переводов, зато «в белую», и объем-то какой! Мы с мужем, он у меня айтишник, наловчились — до пяти книжек за неделю!

— Ой, слушай… Прям не верится. Вот бы раньше знать.

— Ну так. Ноу-хау!

— И ты, что, после переводчика ничего не правишь?

— Даже не читаю. Мне не платят за рерайт.

— Я бы делала и то, и другое. Тут рерайт очень легкий, не то, что в «Панораме». Там и место действия измени, и имена, и треть текста — на новый из головы, а тут — только тупо сократить и более ли менее отредактировать. 3,5 у.е. за перевод плюс 2,5 у.е. за рерайт, это же… Больше 500 у.е. за книжку!

Новаторша отмахивается рукой, под монолог рерайтицы закурив новую сигарету:

— Не грузи! Математик… У тебя рерайт одной книжки тут сколько по времени?

— Когда как.

— Но не меньше недели?

— Ты что! Недели две-три, когда по формату совпадает, а то и месяц, если много сокращения. Иногда ведь даже персонажей надо убирать, значит, сцены с ними — переписывать. А я вообще-то работаю по трудовой, рерайтом только подхалтуриваю.

— Видишь, даже если ты будешь подхалтуривать 3,5 плюс 2,5, у тебя на книжку в среднем три недели по-любому уйдет. Пятьсот за три недели тоже не фигово. А у меня в неделю за пять книжек — около четырехсот, соответственно, за три недели…

— Тысяча двести! — вскрикивает рерайтица и тоже закуривает по новой.

— Ну, поменьше, примерно тысяча «грязными», в смысле, без налогов. По-любому, вдвое больше.

— Был бы английский, я бы точно 3,5 плюс 2,5 работала безо всякого подстрочника.

— У, английский! Мы бы с мужем таких книжек и по семь, да что там, и по десять бы шуровали в неделю. А с немецким голову сломаешь, пока разберешься, не пропустили ли чего на сканере, не перескочили ли потом страницы.

— Да ну, хуже китайского, — хмыкает рерайтица и поглядывает на меня, как бы приглашая к беседе. — Там иероглифы, и сразу ясно, что не понять, а тут — буквы английские, кажется, прочтешь легко, но как бы ни так!

— Да жуть, — соглашается новаторша и говорит, обращаясь именно ко мне: — Кто его вообще знает, этот немецкий?

— Я знаю, — говорю я и не могу удержаться, чтобы не хмыкнуть, потому что они обе замерли и смотрят на меня, как на привидение.

Выкидываю окурок в урну, достаю сигареты и зажигалку, снова закуриваю, а они на меня всё так же молча смотрят. Мне ужасно смешно, но я только улыбаюсь и держу паузу, потому что занятно, что будет дальше.

— Ну и сколько тебе платят? — первой выныривает из тишины новаторша.

— Семь с половиной за перевод. За авторский текст пообещали десять. — Мне ведь тоже охота повыпендриваться.

— Семь с половиной? — округляет глаза новаторша. — Ну ни фига себе! Это ж на полтора у.е. больше, чем за подстрочник с рерайтом!

— 800 за четыре авторских листа! — одновременно с новаторшей взвизгивает рерайтица, делает затяжку и вдруг громко кашляет, видимо, от волнения дым попал не туда.

Новаторша заботливо гладит ее по спине, забирает недокуренную сигарету и выкидывает в урну.

— Кончай курить. Дым уже из ушей.

Она оборачивается ко мне, явно намереваясь что-то сказать, но тут двери из коридора распахиваются и на лестничной площадке со словами:

— Можно с вами? — появляется еще одна особа женского полу в мокрой с улицы одежде, но значительно моложе нас всех.

— Заходи, — говорит новаторша. — А ты кто?

— В смысле? — Новенькая явно сбита с толку.

— Ну, я — переводчик, — представляется новаторша. — Это вот — рерайтер, а это…

— А! Я поняла! — радуется новенькая, перебивая новаторшу. — Я корректор. Вы, что, все тоже за деньгами? Кассира ждете, которая с главбухом в пробке? Я тоже в автобусе по пробкам полтора часа! Какие-то четыре голимые остановки! Полтора часа! Ну и погодка! Жесть! Как бабуля скажет, собаку на улицу не…

— Да остановись ты! Тараторка. Не части, — оборвала ее новаторша. — Лучше скажи, сколько тебе платят за страницу?

— А что? — Тараторка гордо выпрямилась и посмотрела на новаторшу сверху вниз. — Какое вам дело? Это конфиденциальная информация.

От ее позы и тона не рассмеяться было просто не возможно, что мы, все три тетки, и сделали. Девчонка расширила глаза, забегала ими по нашим лицам, сутулясь и пятясь к двери.

— Что я вам такого сказала? Почему вы надо мной смеетесь? — В ее голоске явно слышались слезы, да и глаза мокро заблестели. — Корректор — крутая профессия!

— Крутая, крутая, никто и не спорит. — Новаторша стала гладить ее по рукавам влажного пуховика, заглядывая в глаза. — Успокойся. Ты чего?

Рерайтица протянула ей сигареты.

— Ты курить хотела. Вот, возьми.

— Не надо. У меня есть свои.

— Никто над тобой не смеется, — продолжила новаторша. — Это мы анекдоты травили перед твоим приходом. Ведь, правда? — И посмотрела на меня.

— Ну да, — как можно искренне подтвердила я. — Анекдоты.

— А тогда, — девушка резко отстранилась от новаторши и показала на нее: — Почему она… В смысле, почему вы спрашиваете, сколько мне платят? Какое вы имеете право?

Мы, три тетки, переглянулись, но приступ смеха сдержали. Девушка шагнула в сторону, достала сигареты и закурила, отвернувшись от нас к окну.

— Ну вот чего ты к девочке пристала? — сказала новаторше рерайтица. — И так ясно. — Она кивнула в мою сторону. — Из ее семи с половиной вычитаем твои три с половиной и мои две с половиной. Полторы на корректуру и остается.

Новаторша замотала головой.

— Не. Мало. Не может корректор меньше рерайтера получать. Нужно вычитать семь с половиной из десятки.

— Две с половиной? — уточнила рерайтица. — Столько же, как и я?

— Да полторы мне платят. Полторы! — громко, но через плечо произнесла девушка, и, обернувшись, добавила: — Спасибо, буду знать, что рерайт здесь по два пятьдесят, а я-то им за полторашку… Я ж не знала! Жесть… Я-то думала, что, как в «Панораме». По полтора — ведь та же самая тысяча за лист. Только там рерайтера называют переводчиком, а здесь — корректором. Жесть…

Мне захотелось ее утешить, и я сообщила:

— Авторов в «Панораме» тоже называют переводчиком в выходных данных. Платят сначала столько же, но после третьего романа начинают каждый раз понемножку прибавлять, по сотенке.

— А в договоре пишут как?

Она заинтересовалась, остальные — тоже. Я уже жалела, что сболтнула лишнее. Но куда теперь денешься?

— В договоре пишут автором, указывают авторский псевдоним.

— И вы пишете за гроши?

— Ага.

— Ха! Я б не стала, — заявила новаторша. — Время тратить на «Пилораму».

— А я бы стала, — со вздохом проговорила рерайтица. — Хоть в «Пилораме» бы напечататься. Хоть раз в жизни. Хоть одну книжку.

— Ну и напиши, если деньги лишние! — Новаторша передернула плечами.

Словно, не слыша ее, рерайтица продолжала, глядя на бурю за окном.

— В серьезные издательства все равно не возьмут с улицы да в таком возрасте. Я много раз начинала…

— Не получается? — сочувственно предположила девушка. — По времени или вообще?

Рерайтица обернулась к ней и спросила так, будто они были здесь совсем одни:

— А у тебя получается?

— Я специально в литинституте учусь. На втором курсе. Просто живу в общаге и никаких связей. А я такой делаю рерайт, ни один автор в жизни не подкопается! Его текст скорее примут за плагиат лажовый, чем мой! Я этим амадениусам устрою! Будут мне больше всех рерайтеров платить! Жесть!

Рерайтица от таких слов явно вернулась в реальность. Она посмотрела на меня. Грустная улыбка. Конечно, она права, что тут понимаю ее только я.

— Рерайт у меня самой, что надо, — заверила она девушку. — Я тебя спрашиваю, получается у тебя собственные романы до конца писать?

Но мы уже этого не узнали, потому что снизу на лестнице появилась кассирша и, запрокинув голову, спросила:

— Кто тут на два часа за гонораром?

— Я! Я! — завопила девушка и понеслась вниз.

— Может, и мы потихоньку пойдем? — предложила рерайтица. — Я на два пятнадцать.

— Я на два тридцать, — сообщила новаторша, взяла рерайтицу под руку и кивнула в сторону моих вещей на подоконнике. — Забирай свои манатки и айда.

— Да я на половину четвертого.

Новаторша удивленно повела бровью.

— А чего так рано подгребла?

— Договор пришла подписывать. — Я ринулась к своей сумке.

— Она ж говорила, что авторский договор ей дают по десятке за страницу, — напомнила новаторше рерайтица.

— Вышла перекурить, пока редактор формы на меня заполняет, ну и зависла тут с вами. — Врала я веселым голосом, запихивая в сумку подсохший шарф: — Она, небось, меня потеряла.

— А чего вещи не оставила у редакторов?

И тут очень вовремя из двери в коридор выглянула моя Дина, приветственно покивала всем и поманила меня рукой.

— Привет! Так и знала, что вы здесь! Пойдем, пойдем. День сегодня ненормальный какой-то. И часы у меня встали, и вообще.

Договор, золото и игры часов

Я подхватила свои вещи и поспешила убраться. Дверь на лестницу за нами захлопнулась.

— Вы уж извините, что заставили вас ждать, — Дина почему-то извинялась. — Деньги-то уже получили?

— Нет. Я ведь на половину четвертого.

— Так давно пятый час. Тоже выпали из времени?

Она показала мне часы на своей руке. Почти двадцать минут пятого. Мои часы были под рукавом пальто да еще и под двумя кофтами, а руки заняты сумкой, зонтом и шляпой — не подобраться.

— Пожалуй, — в тон Дине соглашаюсь я, прикидывая в уме, что, если я пришла сюда в половине третьего, а сейчас пять, значит, прокурила я на лестнице почти два часа. Как-то слишком долго… — Но выпала-то, в основном, бухгалтерия. Кассир с главбухом в пробке застряли из-за этой погоды, когда ездили в банк. Деньги начали выдавать буквально пару минут назад. Так что, до меня не скоро дойдет очередь.

— С ума сойти! — Дина распахнула передо мной дверь в комнату. — Ну и денек! Бухгалтерия в пробке, часы встали. Еще и мой муж ключи дома забыл. Генрих, представляешь, бухгалтерия в пробке застряла! Только что начали выдавать внештатникам.

За своим, заваленным книжками столом, среди которых едва помещались монитор и клавиатура, и где-то прятался телефон, сидел Генрих, как обычно, погруженный в чтение. Я поздоровалась с ним, он ответил, взмахнув рукой, сказал Дине:

— Это специально для тебя, чтобы ты автора не потеряла, — подмигнул мне и опять нырнул в очередной пакет-бук.

— Вы зонт-то раскройте, поставьте, пусть сохнет. Как вы его еще не сломали по такой погодке, — приглушенно говорила Дина, пока я разбиралась с зонтом и раздевалась. — Вы уж извините, что такая ерунда вышла с нашей дверью…

Освободив руки, я смогла добраться до своих часов. Они показывали начало шестого, а не пятого, как только что я видела на часах Дины. Иначе бы я точно спросила, что произошло с дверью, но от растерянности не могла вымолвить ни слова.

— …я же вас жду, как договорились, — продолжала Дина, — и вдруг по часам на мониторе понимаю, что пора бы вам уже быть, а мои часы стоят. Наверное, от снега намокли. Я раздетая выскакивала на улицу. Муж ключи от дома забыл. Так быстрее, чем выписывать ему пропуск. Я выправила на часах время, завожу, и тут в дверь стук. Думаю, вы. Кричу: «Заходите! Открыто»! А мне он, — она показала на Генриха, — из-за двери: «Сама открывай! С кем ты там уединяешься»? — «Ни с кем», — отвечаю и скорей к двери. Дергаю ручку, дергаю, никакого впечатления!

Тут Генрих громко хмыкает и отвлекается от чтения:

— Конечно, если она на ключ заперта. Я тебе сто раз говорил, не оставляй ключ снаружи в двери, рано или поздно шутник найдется и нас затюремит.

От его словечка я тоже хмыкаю и интересуюсь:

— Что, и ключ пропал?

— Не совсем, — говорит Генрих. — Мы его потом нашли под дверью. А сначала я был вынужден за запасным к вахтерам сбегать. Зато потом я угадал, что вас искать…

— Вот и нет! Это я угадала. Ты же не куришь.

— Что искать нужно! А не где. Вечно не дашь договорить!

— Ну, извини. Поторопилась.

— И твои часы ни от какого снега остановились, а от твоей спешки. Ты точно крутила стрелки назад.

— Ну и что? Так быстрее.

— Так часы ломаются. Это все знают. Вот вы, пожалуйста, скажите, — обратился он ко мне: — Когда сегодня вы переводили часы на зимнее время, вы стрелки перекрутили на двадцать три часа вперед или на час назад?

Они оба уставились на меня в поисках поддержки.

— Если честно, то я их вообще не переводила. — Я подняла руку и показала обоим циферблат своих часов. — Я вообще забыла, что сегодня первое декабря.

Мы все рассмеялись. Я испытывала огромное облегчение.

— Нормуль, — подытожила Дина. — Забыть дату выплаты!

Забегая вперед, скажу, что когда я вспоминала и записывала события того дня, остановились часы на полке одного из моих книжных шкафов. Без четверти час, точнее без тринадцати минут. Ничего особенного, просто села батарейка.

Устраиваемся за столом Дины, протягиваю ей паспорт, она вбивает данные в форму договора, доходит до названия будущего романа и спрашивает:

— С какого будем начинать? С вампирского или про кота?

— Да с какого хотите.

— А вы придумали нормальные названия?

— Нет. Вы ничего мне не говорили.

— Ох, забыла! Совсем память стала никуда.

— Бросьте. Ну, забыли и забыли. Эти-то названия чем не годятся? Я же вам на выбор написала по несколько штук.

— «Сила любви», «Мой любимый стоматолог» — это для сопливых лав-стори.

— Приключения или похождения золотого «Ролекса» совсем не для лав-стори.

— «Ролекс» вообще упоминать нельзя! Это марка часов, откровенная реклама. Был бы их изготовитель нашим спонсором или инвестором, другое дело. Просто золотые часы некой несуществующей фирмы. А реальные часовщики, если рекламы хотят, пусть платят.