Прихоть русского немца

Глава первая

Швецов

Роман Швецов уставился в потолок, который менял цвет с завидной последовательностью: красный, желтый, зеленый. Зрелище завораживало своим предсказуемым интервалом. Он долго наблюдал за ним, пока не осознал, что проснулся среди ночи. Светофор. Стоит, зануда, и никуда двигаться не собирается. Островок безопасности и покоя. Забавное зрелище. Роман раньше не обращал на него внимания, поскольку передвигался исключительно днем, а ночью спал без задних ног. Внезапное пробуждение его удивило. Мутное послесловие сна, тягостного и тяжеловесного, подробности которого он забыл в момент пробуждения, его ошеломило. Роман начал натягивать на голову одеяло, пытаясь отгородиться от грядущих неприятностей, но узрел еще один источник красного цвета. Мигал индикатор на обычной с виду шариковой ручке, лежащей на столе. Проспал. Перед тем, как перейти в режим напоминания, устройство издавало звук, похожий на отвратительный звон старого советского будильника. Охранную систему под названием «Комар» сработал на заказ Андрей Гугенков по прозвищу Чип, большой спец по конструированию замысловатых охранных приспособлений. Четыре датчика денно и нощно стерегли машину. Один в салоне, второй под капотом, третий — в багажнике, четвертый — под днищем. Незаметной не могла проскользнуть ни одна живая душа. Сбросив одеяло на пол, Швецов встал, вышел на балкон и уставился на «Форд», который смирно дремал на стоянке под домом. Подле машины никого не было. Но «комар» не мог соврать.

— Может, псина под машину залезла? — засомневался Швецов.

Чем дольше он всматривался в авто, тем крепче утверждался в мысли, что под ней находится человек. Вернувшись в комнату, придавил пальцем мигающую красную кнопку и вернулся на балкон. «Мину пристраивает? — подумал Роман о неизвестном, который, судя по всему, лежал под низкорослым „Фордом“. — Или над тормозами колдует?».

Швецов представил, как садится в машину, заводит двигатель и в этот момент огненный демон, упрятанный в маленькую коробочку, вырывается наружу, разнося на куски поджарый «Форд». Он поежился, видел, во что превращается иномарка после срабатывания адской машинки. Полгода назад на воздух взлетел один из братков по кличке Гвиней. Через полчаса после взрыва Роман проезжал мимо останков «Volvo» и обратил внимание на длинную бурую змею, неприкаянно болтающуюся на ветке тополя. Притормозив, Швецов с любопытством рассматривал странную рептилию, пока не сообразил, что перед ним вовсе не змея, а внутренности Гвинея. Хоть и говорят, что на миру исмерть красна, Роман не собирался отправляться на небеса в разобранном виде. Это заблуждение, что для усопшего нет никакой разницы, в каком виде его тело будет предано земле. Придумавший динамит Нобель наверняка считал, что облагодетельствовал человечество. Интересно, что бы он сказал, узрев на дереве кишки Гвинея?

Звонить посреди ночи Гугенкову не хотелось, но и тянуть резину не имело смысла: договор предусматривал немедленный выезд к клиенту при срабатывании системы. В противном случае фирма снимала с себя ответственность. Андрей взял трубку, будто и не спал. Выслушав Романа, приказал сидеть дома и ни о чем не переживать.

Минут через сорок дверной звонок издал истошную петушиную песнь. Андрей по-хозяйски прошел на кухню, положил на стол увесистый пакет, обмотанный синей изолентой. Из него торчали длинные тонкие провода.

— Ну и что за хрень? — хмуро поинтересовался Швецов.

— Обычная бомба. Подозреваю, что внутри тринитротолуол или, как говорят в народе, тротил. Он хорош тем, что может лежать под землей десятилетиями, не утрачивая свой потенциал, при этом безопасен, как хозяйственное мыло. Его можно расплавлять, как воск, и заливать куда угодно. Пацаны знают, где можно его добыть — из русских и немецких снарядов времен минувшей войны. А этого добра столько, что можно поднять на воздух районный городок вместе с домами и его обитателями. Для инициации тротила нужен взрыватель, в данном случае он электрический. Его присоединили к замку зажигания. Если бы ты завел двигатель, отправился бы к праотцам. Извини, Рома, но возле тебя нарисовался какой-то крутой перец, которому ты мешаешь спать. И он не успокоится, пока от тебя не избавится. Я в этих делах смыслю. Если клиента не удалось разнести в клочья с помощью обычной взрывчатки, остаются автомат Калашникова или, на худой конец, пистолет ТТ. Встретят на перекрестке, когда ты остановишься на красном светофоре, и напичкают свинцом. Так что подумай, кому перешел дорогу. Вариантов два: либо назначаешь стрелку и договариваешься, либо линяй подальше. Это последний звонок. Моя хитроумная электроника тебя не спасет. Извини, бомбу возьму с собой. Мои ребята с ней разберутся. Ты не первый и не последний. Каждую неделю снимаем такие штуковины. Не кисни.

Гугенков хлопнул Романа по плечу, сгреб со стола взрывную машинку и удалился, осторожно прикрыв за собой дверь. Выключив свет на кухне, Роман прошел в спальню, обессилено рухнул на кровать. В том, что его рано или поздно грохнут, он не сомневался. Какого рожна нарастил объемы продаж? Предупреждал же Карабухин, что это добром не кончится.

Военного летчика первого класса полковника Карабухина выперли из армии после того, как он, наплевав на приказ начальства, не оставил в ГДР эскадрилью «МИГов», а перегнал их в Белоруссию. Списанный в утиль летчик горькую не запил, а, вернувшись в родной Воронеж, организовал частное авиапредприятие. Уже через год он командовал пятью транспортниками Ан-26, присовокупив к ним парочку грузовых Ил-76.

Швецов торговал шмотьем, но от предложения обеспечить нефтяников Тюмени крымским вином, водярой и коньяком не отказался. Лишнего навара не бывает. Поначалу Роман хотел арендовать транспортник местной авиакомпании «Sout-Service», но соотечественники заломили такие цены, что пришлось идти на поклон к коммерсантам из ближнего зарубежья. Карабухин оказался мужиком сметливым и оборотистым. Через полтора часа после того, как Роман позвонил ему и рассказал о винно-водочной затее, прислал по факсу договор. Не дожидаясь предоплаты, две двадцать шестые «Аннушки» перетаскали спиртное. Через две недели Карабухин заявился к Швецову в гости, поближе познакомиться, а заодно и обмыть удачную сделку.

Карабухин был ровесником Швецова, но выглядел старше. Твердый испытывающий взгляд. Треугольное пергаментное лицо, заканчивающееся клинообразной бородкой. Высушенное сверхзвуковыми скоростями тело, подвижное, как у ящерицы. Руки жили как бы сами по себе, даже хозяин, видимо, не в силах был за ними уследить. В то же время этот человек вызывал доверие.

Карабухин, усевшись в кресло, тут же предложил окропить удачную сделку.

— Тебе же пить нельзя! — запротестовал Швецов, обратив внимание на глубокие складки, которые от крыльев носа собеседника вольготно опускались к подбородку. Похоже, что у бывшего летуна язва.

Премудростям опознавания заболеваний по выражению лица его обучил приятель, хирург Леша Могилкин, специалист по желудку, толстой кишке и мочевому пузырю. Дилетанты, как правило, не обращают внимания на цвет лица компаньона. А зря.

— Когда у тебя свербит в заднем месте, ты только об этом и думаешь, — поучал Могилкин Романа. — Поверь, в здоровом теле — здоровые мозги. Все в человеке взаимосвязано. Был у меня клиент, бывший комсомолец по фамилии Брзыбский, умыкнувший у акционеров нефтеперегонного завода контрольный пакет акций. Поначалу ему ужас как везло, не знал, куда бабки девать. Жена в благотворительность ударилась, бомжей подкармливала. А через пару лет будто злая тетка нашептала. Грузополучатели, сговорившись, ссылались на временное отсутствие бабок. Должников — прорва, но при этом сплошь бесперспективные: одни — кандидаты в покойники, другие — в арестанты. Кредиты возвращать надо, а свободных средств нет, в деле крутятся. Брзыбский пришел ко мне, когда уже вырисовывался крах с последующим усекновением его головы. Выяснилось, что у него печень пошаливала, но к врачам не обращался, надеялся, что само собой рассосется. Я его за две недели на ноги поставил. Когда у него болячка исчезла, то и дела в гору пошли. Он ведь сам себе жизнь портил: с утра на работе только о боли в боку и думал. Вот и полезли ошибки из всех щелей.

Могилкину можно было верить, в узком кругу специалистов его считали непревзойденным знатоком нижней части тела.

— Ясность мышления находится в прямо пропорциональной зависимости от количества шлаков и ядов, скопившихся в толстой кишке, — утверждал Могилкин и советовал Роману чаще пользоваться клизмой.

— Ты станешь легким, как перышко, — увещевал эскулап, — примерно такое же состояние испытывают космонавты на орбите.

Общаться с Могилкиным было интересно, но утомительно, его рассказы о том, как ловко природа организовала дефекацию у собак (каждый кусочек кала упаковывается в эластичную пленку) вызывали позывы рвоты. Но общение с ним не прошло бесследно, Швецов стал обращать внимание на цвет лица собеседника.

— Ты случайно не язвенник? — поинтересовался Роман, уловив на донышке глаз Карабухина затаенную тоску.

— Угадал, — поморщился тот, извлекая из объемистой сумки всякую всячину: палочку сырокопченой колбасы, пяток апельсинов и баночку зеленых оливок. — Я ее, проклятую, спиртом лечу.

— А не проще ли вырезать?

— У соседки банальный аппендицит удалили. Не знаю, что стряслось, но из больницы она переселилась прямо на кладбище. С нашими коновалами лучше не связываться.

Роман от медицинского спирта отказался, хотя Карабухин уверял, что это наилучшее средство от радиации, СПИДа и импотенции. Опрокинув полбокала коньяку, Швецов впал в меланхолию и печально заметил, что нынешний торговый бизнес — чистой воды садомазохизм. Сидишь голой задницей на сковородке, а газовый вентиль в руках невменяемых отморозков, причем каждый крутит ручку в свою сторону.

— Неужели все настолько паршиво?

— Универмаг, где я арендую второй этаж, братья Медведевы и Бош никак поделить не могут. Рвут друг друга на части с переменным успехом.

— Бош? — удивился Карабухин. — Немец что ли?

— Чистой воды хохол по фамилии Яковенко. У наших бандитов в ходу электрические утюги и паяльники. А этот урод использует немецкую аккумуляторную электропилу. Когда такая штука начинает жужжать над яйцами самого крутого мужика, тот ради спасения своих причиндалов готов пойти на любые уступки. Может, мне пора ноги из универмага уносить?

— А есть куда?

— Припозднился, все хлебные места заняты. Если на окраину города переберусь, где аренда стоит копейки, то и прибыли будет с гулькин нос.

Неожиданно дверь отворилась, в кабинет заглянула секретарша Анюта.

— Я дико извиняюсь, Роман Семеныч, у вас конфиденция, а тут Карабухина к трубке просят. Из Воронежа.

Швецов поморщился. Всем хороша Анюта, фигуристая и личиком смазлива, но как рот откроет, хоть уши затыкай: обязательно что-нибудь сморозит. А с другой стороны, у кого в этом проклятом городе хорошим манерам учиться?

Карабухин, выслушал собеседника, помрачнел и положил трубку.

— Ехать надо, Рома. «Ил» в Иркутске арестовали. Якобы один из движков левый.

Временами Романа одолевали сомнения, правильно ли он поступил, вложив деньги в собственное дело. Два года назад они с Соловьевым по протекции его тети взяли в банке кредит, якобы для строительства частных домов. Скинувшись, прикупили на металлургическом комбинате под видом металлолома легированную листовую сталь и сбыли ее одесситам. Ребята там подобрались серьезные, расплачивались наличными. Правда, пришлось ехать за деньгами в Одессу.

Такой внушительной кучи баксов Швецов и Соловьев раньше не видели. Когда Роман мысленно пытался перевести их в карбованцы, перед глазами, подобно бильярдным шарам, прыгали и разбегались в разные стороны нули, вышибая искры при столкновении. Роман положил две пачки валюты в боковой карман куртки. Они прожигали кожу и норовили провалиться прямо в печень. Ему казалось, что все люди смотрят на него с подозрением и завистью. У человека как-никак в кармане двадцать тысяч долларов! Каждый встречный милиционер вгонял Романа в пот. «Вот возьмут, да и обыщут! Года по три, как минимум впаяют», — думал он. Утешало только то, что Украина стала независимой и граждане, преступившие закон, могли не волноваться насчет Колымы, Магадана и лесоповала. Соловьев и Швецов вначале поехали в аэропорт, но по пути передумали, попросили таксиста отвезти на железнодорожный вокзал. Вернувшись, Роман вплотную занялся созданием собственной фирмы.

— Глаза страшат, а руки делают, — объяснил приятелю.

— Смотри, как бы тебе их с корнем не оторвали, — отозвался Соловьев. — После Одессы у меня нервы расшалились. Понимаешь, не мое это дело — торговля. Не привык я государство обдуривать.

— Подумаешь, чистоплюй выискался, — обиделся Роман. — С чего ты решил, что я химичить собираюсь?

— А по-другому у тебя не получится. Но я в кустах отсиживаться не собираюсь. Если возьмешь к себе замом по маркетингу, не откажусь. Если тебя посадят, будет кому передачи носить.

Как и предсказал Соловьев, все сделки новоиспеченного фирмача плохо состыковывались с законом. А контракт с немецкой фирмой на поставку в Украину минеральных удобрений тянул лет на десять строгого режима, потому что разрешение на их применение так и не было получено, хотя киевские компаньоны заверяли, что у них в Минсельхозе все схвачено. Между тем под видом удобрений границу пересекли отходы химического производства. Швецов узнал об этом слишком поздно. Мысль о том, что фрицы спихнули в Украину кучу дряни, не давала покоя. Тюрьмы он не боялся, потому что поймать его за руку уже никто не мог — удобрения были использованы, на полях, по слухам, даже что-то взошло. Но если бы об этой сделке пронюхали милиция или налоговики, пришлось бы потратить кучу денег, чтобы откупиться.

Оставив «Форд» на служебной стоянке, Роман поднялся на второй этаж универмага и вошел в приемную. Анюта выронила пирожное и уставилась на него, будто узрела Змея Горыныча о трех головах.

— В чем дело? — рявкнул Швецов.

— У вас такой вид, будто с похорон вернулись, — потупившись, выдавила из себя девушка. — И веко дергается. У меня есть «Карвалол».

— Засунь его, сама знаешь куда, — оскорбился Швецов. — И не соединяй меня ни с кем.

Зайдя в кабинет, рухнул в кресло, начал рассеянно рассматривать лежащие на столе бумаги, не вникая в их содержание.

— Сегодня не грохнут, — отстраненно подумал он. — А вот завтра, когда выяснится, что бомба не сработала, начнется охота. Гугенков прав. Надо продавать фирму. Коршуны слетятся мгновенно. Если удастся выручить полцены — уже хорошо. Кто заказал? Вроде исправно отстегивал «крыше», правда так и не смог понять, под кем она числилась — под «медведями» или Бошем. Собственно говоря, без разницы, платит дань, да и ладно. А кому, дело десятое. Лишь бы не трогали.

Сам Швецов этим не отягощался, свалив сей изысканный груз на плечи Соловьева. А теперь выяснилось, что зря. Дима, видимо, что-то не учел, где-то дал промашку. Но отвечать за косяк придется ему, хозяину фирмы. Обидно, конечно, спускать нажитое с молотка, но другого выхода нет. Только вот кому? Лучший выход — тому, кто подложил бомбу под его иномарку. Но как на него выйти? Можно ведь и облажаться. Ой, а с какой стати он так напрягся? Есть же осведомленный человечек. Вспомнив Лося, командующего в универмаге охранниками фирмы «Барс», Роман улыбнулся. Глядя на здоровенную ряшку начальника «барсов», Швецов иногда сомневался, способен ли тот вообще на какие-либо чувства. Леша имел прозвище Лось, был ростом невелик, но в плечах широк и кулаком, вероятно, мог бы проломить дубовую дверь. Аня считала, что Лось постоянно озабочен только двумя проблемами — что бы вкусненькое пожрать и с кем бы переспать на халяву. На самом деле начальник охраны был себе на уме. Роман подозревал, что он работает одновременно на два фронта: на ментов и на бандитов.

— Для начала устрою шухер, — решил Швецов и нажал на кнопку селектора. — Аня, немедленно свяжись с Алексеем и сообщи, что кто-то пытается залезть под мою машину.

Минут через десять Роман выглянул в окно. Возле «Форда» растеряно топтались охранники. Эти стриженые мордовороты, конечно, могли любого мужика в бараний рог согнуть, но под пули не пойдут.

— Шеф, вроде все чисто, — раздался в портативной радиостанции бодрый голос Лося.

— Хорошо посмотрели?

— Не о чем беспокоится.

— Козел, — мысленно выругался Швецов, — если бы речь шла о твоей жизни, ты бы «Форд» по винтикам разобрал. — Пора избавиться от этой американской железяки. Спрашивается, зачем столько бабок в нее вбухал? Сто пятьдесят миль в час. У нас на такой скорости только по аэродрому скакать можно.

Роман тяжело вздохнул, сел в кресло, обхватив голову руками, стал медленно раскачиваться. Он всегда так делал, чтобы успокоиться. Ему захотелось стать маленьким и незаметным. Выползти мышонком на улицу, залезть в какой-нибудь колодец связи и тихонько грызть пластмассовую изоляцию телефонного кабеля. Его школьный знакомый, работающий связистом на железнодорожной станции, рассказал, что крысы жрут все подряд, перегрызают даже оболочку бронированного силового кабеля.

— Подонок! — обругал Швецов неизвестного минера. — Будь моя воля, усадил бы тебя на бомбу, да так, чтобы взрыватель сработал, как только пошевельнешься. Ты бы ее неделю высиживал, не жравши и не спавши, а потом я бы тебя отпустил на все четыре стороны, чтобы ты всю поганую жизнь вспоминал об этом.

— Аня, вызови Лося.

В дверь постучали.

— Входи, дорогой, — искренне обрадовался Швецов, увидев Лося, протискивающего бочком в дверной проем.

Камуфляжная армейская форма на главе «Барсов» сидела мешковато. Он был упитан и напоминал бочонок, к которому прилепили нескладную рыжую коротко стриженую голову.

— Ты, случайно, не пил сегодня? — осведомился Швецов.

— Я на службе, Рома, — сухо ответил Лось и обиженно поджал губы.

Вопрос ему явно не понравился. По универмагу ходили слухи, будто Лось свой рабочий день без бутылки не начинает, но Швецов его пьяным ни разу не видел.

— Вот и замечательно, — развеселился Роман. — После восемнадцати часов отгонишь «Форд» в гараж. А то я разволновался и пару рюмок коньяку жахнул. Лады?

На широком, как сковородка, лице охранника проступили красные пятна.

— Ты мне не доверяешь, Рома?

— С чего ты взял?

— Я же сказал, с тачкой все в порядке. Ложная тревога.

— Я тебе верю, Леша. Так мы договорились? А ключи у Аннушки заберешь. И еще одно. Выясни, кто меня заказал. Только не надо рожу пучить. Я хочу перетереть проблему, а не шмалять из автомата.

Когда побледневший Лось покинул кабинет, Швецов от души расхохотался.

Напряжение отступило. Его смущало, что за последний месяц объемы продаж сократились на десять процентов. Надо хорошенько разобраться, почему народ потерял охоту к походам за шмотками. Инфляция вроде ни при чем, не лоханулись ли с номенклатурой товаров? Однако разобраться с пикирующей торговлей ему так и не удалось.

— Из Клоппенбурга звонят, — раздался в селекторе возмущенный голос Анюты. — Такой наглый, сил нет. Говорит, что вы его хорошо знаете, просит соединить.

— Он хотя бы представился? — раздраженно поинтересовался Роман.

— Сказал, Крабом зовут.

Куропяткин

Сергей Куропяткин любил субботу. В этот день можно было хорошенько выспаться и встать часиков в десять, когда пятилетняя дочка Катюша, уставшая от тишины и ничегонеделанья, с криком «Банзай!» запрыгнет в кровать к родителям, проскользнув ужом между ними, начнет щекотать маму. Марина смертельно боится щекотки, взвизгнув, пулей вылетает из кровати. Сергей страшно рычит и тигром набрасывается на дочку, которая со счастливым ужасом закрывает глаза, готовясь принять мученическую смерть в лапах разъяренного зверя. Сергей зарывается лицом в ее пушистые волосы, слегка прикасается пальцами к розовой пятке дочки. Катюша тоже боится щекотки, судорожно дрыгнув ногами, она спрыгивает с кровати и бежит в ванную, где мама, почистив зубы, придирчиво вглядывается в зеркало, дабы убедиться, что она по-прежнему хороша и привлекательна.

Сергей встает с кровати, запахивается в любимый черный халат, подойдя к окну, раздвигает шторы. Квартира Куропяткиных расположена на верхнем этаже двенадцатиэтажного дома, который местные жители называют «небоскребом». Когда небо безоблачно, ослепительная синева мгновенно заполняет самые дальние уголки спальни, многократно отражаясь от лакированных стенок платяного шкафа. Сергей открывает двери и выходит на балкон, прихватив с собой пачку «Примы». Сигареты с фильтром он не курит — слишком слабые. Первая затяжка обволакивает мозг сладким туманом. Что ни говори, отечественный табак без всякой химии до костей продирает. После пяти затяжек Сергей тушит окурок в консервной банке, наклонившись, с удовлетворением рассматривает свой «Запорожец». Раритет, на котором Куропяткин колесит по городу — объект бесконечных шуток, даже Марина без обиняков называет машину уродцем. Она давно просит Сергея избавиться от консервной банки и наотрез отказывается в ней ездить. Сергей к «горбатому» относится с философским спокойствием, поскольку денег на покупку приличного автомобиля все равно нет. И хоть на трассе из авто больше семидесяти километров выжать невозможно, для поездок на дачу или в лес за грибами оно вполне годится.

Затем Сергей отправляется на кухню, где вкусно пахнет поджаренными гренками и кофе, который жена умудряется варить из тех отходов, которыми зарубежные производители пичкают Украину. Марина намазывает на золотистые ломтики сливочное масло и отгоняет от стола Катюшу, которая пытается стащить с тарелки вкуснятину. Дочке нельзя есть много мучного, она и так пухленькая, но традиционная утренняя манка давно вызывает у малышки отвращение. Сергей укоризненно качает головой и спрашивает дочку: «А где же наша почта?». Девочка, вспомнив о своей субботней обязанности, комично хлопает себя ладошкой по лбу и восклицает: «Прости, папочка, я совсем забыла». Она берет в прихожей ключ от почтового ящика и спускается на лифте на первый этаж.

Сергей работает редактором отдела «Право» в газете «Наши ведомости» и выписывает не только местную прессу, но и несколько центральных изданий. И хотя Куропяткин знает, о чем пишет его родная газета, во время завтрака первыми читает «Ведомости». Ему нравятся уютные колонки новостей, броские заголовки и запах свежей типографской краски. «Ведомости» отличаются от прочих изданий не только сногсшибательным содержанием, но и современной версткой — интересный материал сразу бросается в глаза, а фотографии не столько иллюстрируют, сколько обогащают и дополняют материал.

Однако суббота не задалась. Марина уже поставила перед ним чашечку кофе и поближе пододвинула тарелку с гренками. Сергей взял в одну руку любимые «Ведомости», а в другую соблазнительно пахнущий ломтик хлеба, когда громко и противно зазвонил телефон. Сергей и сам не смог бы объяснить, почему этот вполне обычный звонок вызвал тревогу.

— Алло, слушаю вас, — Куропяткин все еще надеялся, что его беспокойство совершенно беспочвенно.

— Это Сергей Филимонович? — раздался в трубке враждебный мужской голос, показавшийся Куропяткину знакомым.

— Я вас слушаю, — сухо повторил Сергей.

— Это вас усопший Лепихов беспокоит, — раздраженно рявкнула трубка.

Куропяткин узнал голос начальника уголовного розыска областного управления милиции Андрея Лепихова.

— Это вы, Андрей Виленович?

— А кто же еще? — заорал Лепихов. — Ты что, решил меня похоронить? Не дождешься!

— Я вас не понимаю, Андрей Виленович, — упавшим голосом произнес Куропяткин.

— Он не понимает! — начальник угро, судя по всему, готов был разорвать журналиста на части. — Да ты свою паршивую газетенку хоть иногда читаешь?

— А в чем дело, Андрей Виленович?

В трубке раздались короткие гудки. Куропяткин осторожно развернул газету и стал медленно, по буквам, читать свою статью. Когда дошел до строчки «на могиле покойного начальника угро области Андрея Лепихова», не поверил глазам. Неужели он действительно так лопухнулся? Куда смотрели литературный редактор и дежурный по номеру?

— Что случилось? — встревожилась Марина.

Куропяткин положил перед супругой газету, ткнул пальцем в нужное место. Марина пробежала текст и непонимающе уставилась на Куропяткина.

— Я не мог такую чушь написать! — взорвался Сергей. — Сейчас же поеду в редакцию и найду авторский вариант.

К немалому удивлению Куропяткина, «Запорожец» завелся с пол-оборота. Такое случалось крайне редко. Прогрев двигатель, Сергей включил первую передачу и выжал полный газ. Дежуривший на первом этаже здания охранник долго и недоуменно рассматривал удостоверение Куропяткина, хотя в появлении журналиста ничего удивительного не было — сотрудники редакции довольно часто приходили сюда в выходные дни. Сергей одним махом преодолел лестничный проем, вихрем промчался по коридору. Открыв дверь в свой отдел, врубил компьютер. В изнеможении плюхнулся в кресло. Пока машина загружалась, размышлял, кто напортачил. Уволюсь, если моя вина, размышлял он. Нельзя так подставлять человека, который тебе доверился. Дрожащей рукой Куропяткин щелкнул «мышкой» по кнопке «Пуск» вошел в «Проводник» и открыл нужный файл. Когда на экране появилось злополучная статья, Сергей, затаив дыхание, впился глазами в текст. От волнения на лбу выступили капельки пота. Так и есть! В тексте черным по белому было написано: «На могиле покойного отца начальника угро области Андрея Лепихова». Уже легче. Оставалось только выяснить, какой гад убрал папашу Лепихова из статьи. Куропяткин набрал номер Топорковой. Она в этот день была дежурным редактором и вполне могла подправить Куропяткина.

— Викуля, как отдыхается? — Сергей старался говорить как можно спокойнее, хотя ему ужасно хотелось брякнуть какую-нибудь гадость.

— Сереж, что-то стряслось?

— С чего ты взяла?

— Сколько тебя знаю, моим досугом ты никогда не интересовался.

Куропяткин процитировал ей злополучную фразу. Вика долго молчала, а потом категорически заявила, что никакого отца из текста не выкидывала.

— Я что, дура по-твоему? — обиделась она. — Наверное, литредакторша учудила. Ты лучше иди домой. Книжку какую-нибудь хорошую почитай. А я свяжусь с главным редактором и все ему объясню. Думаю, в понедельник все утрясется. Лады?

Куропяткин в раздражении бросил телефонную трубку, полез в карман за сигаретами. Курить в отделе строжайше запрещалось, но в субботу в редакции ни души, так что поход в курилку отменяется. Может, зря он так нервничает?

С Лепиховым Сергей познакомился благодаря генералу Атаманову. Год назад тот отчитывался на сессии облсовета о борьбе с оргпреступностью. Соловьем заливался. Мол, количество заказных убийств, по сравнению с прошлым годом, сократилось на пять процентов, а раскрываемость преступлений улучшилась на семь. Славные воины правопорядка изъяли у преступников гору оружия и боеприпасов. Послушать генерала, так в области и авторитетов не осталось, мелочевка какая-то честным людям жить мешает. Между тем на прошлой неделе из «калаша» расстреляли депутата горсовета по кличке Буба. Куропяткин, конечно, не расстроился, узнав об этом. Весь город знал, что покойный депутат был компаньоном Константина Цыганкова по кличке Циклоп.

До того, как Союз отправился в тартарары, Цыганков занимался вольной борьбой. Дважды становился чемпионом СССР. Однажды Константину не повезло — соперник во время поединка выдавил ему глаз. После травмы Цыганков стал носить черную повязку, которую никогда не снимал. Сколько друзья ни уговаривали вставить искусственный глаз, не соглашался. «Я не робот, — злился он, — не собираюсь поганую стекляшку по ночам в стакане возле тумбочки держать». После травмы перешел на тренерскую работу, занимался с ребятами до шестнадцати лет. Скоро у него появилось много хороших и нужных знакомых, чиновники, какие бы посты ни занимали, тоже люди, и хотят, чтобы их сыновья росли настоящими мужиками, способными при случае и по зубам обидчику заехать.

Мальчишки души не чаяли в Цыганкове. К работе он относился творчески, его питомцы часто занимали призовые места на всевозможных соревнованиях. Один из них, коренастый и ловкий Семен Диомидов по кличке Клещ, поступил в университет на кафедру физвоспитания, но часто захаживал в тренировочный зал, где обосновался учитель. Клещ и предложил наставнику создать благотворительный спортивный фонд, выбить для него льготы и развернуть торговлю импортным пойлом, чтобы талантливые ребята могли бесплатно тренироваться и ездить на соревнования. Клещ предложил назвать фонд «Ариадной».

Идея Цыганкову понравилась, однако название вызвало у него недоумение. «Если у твоей бабы такое дурацкое имя, то это ее проблема», — заявил Циклоп. Обиженный Клещ объяснил, что речь идет о греческой богине, которая спасла классного мужика Тесея от зубов мерзавца Минотавра, жившего в лабиринте на острове Крит. Легенда Тихомирову пришлась по душе, он слыл человеком сентиментальным. «Ариадна, конечно, хорошая девка, но мы назовем фонд „Минотавром“, — хлопнул ладонью по столу Циклоп. — Чтобы нас боялись».

Эту историю Куропяткину рассказал сам Диомидов, хотя мог и прихвастнуть. Сергей познакомился с ним, когда заочно учился в университете и работал в «Наших ведомостях». Ему поручили написать небольшую статью о Диомидове, который к тому времени стал вице-президентом «Минотавра» и являлся правой рукой Цыганкова. После выхода статьи Клещ позвонил, сказал, что у Сергея шустрое перо, публикация даже Циклопу понравилась, который вообще-то газеты не читает. Когда в город хлынул импортный ширпотреб, а улицы заполонили подержанные иномарки, начальство «Минотавра» взялось за реорганизацию фонда. Разжирев на шальных деньгах от водки, тот явно утратил связь с действительностью и пропустил вперед более шустрых конкурентов, нагло взимающих дань с частных торгашей и владельцев увеселительных заведений. Циклопа задавила не жаба, а жалоба одного из компаньонов, реализующего спиртное «Минотавра».

— Эти мерзавцы совсем обнаглели. Представляешь, пришли в мой киоск и потребовали отстегивать им десять процентов от выручки. Константин Васильевич, примите меры.

Цыганков удивился, но не подал вида. Пообещал разобраться. Из торговли срочно отозвали пятнадцать охранников, из которых сколотили три пятерки. Отбор кандидатов в боевое ядро производился по принципу: поменьше извилин в мозгу и больше лютости. После потери трех бойцов выяснилось, что во главе пятерок нужно ставить отморозков, которые дружат с головой хотя бы на уровне десятого класса средней школы. Этим и занялся Диомидов. Поскольку вошедшие во вкус иноверные рэкетиры на предложение поделить город подобру-поздорову ответили категорическим отказом, пришлось вразумлять их силой. Переломанными конечностями и пробитыми черепами не обошлось. «Минотавр» торжественно похоронил еще трех ратников, супостаты, понесшие куда большие потери, сдаваться, однако, не собирались. Стрельба и поминки случались с завидной регулярностью.

***

Во время перерыва Куропяткин подошел к Атаманову. Генерал, узрев журналиста, радостно осклабился и произнес, протягивая руку: «Завтра, надо полагать, опять в „Ведомостях“ меня укусите?».

Сравнение с собакой Куропяткина покоробило, но ставить генерала на место было не в его интересах. Стоявший рядом журналист газеты «Глас народа» Гарик Микулин подобострастно хихикнул. В народе издание именовали «Поносом», потому что оно в каждом номере публиковало доклад или очередное интервью председателя облсовета. Журналисты «Ведомостей» и «Поноса» терпеть не могли друг друга. Первые считали вторых откровенными угодниками, а вторые первых — наглыми борзописцами.

— Постараемся, Сергей Викторович, — дерзко пообещал Куропяткин.

— А хотите поучаствовать в задержании преступника? — неожиданно предложил Атаманов.

— Шутите, Сергей Викторович, — оживился Гарик, — кого брать будем?

— Или вы только критиковать мастера?

Генерал никак не отреагировал на реплику Микулина. Смотрел на Куропяткина в упор, хитро прищурившись, нельзя было понять, шутит главный мент области или говорит всерьез.

— Вы с Лепиховым знакомы? — поинтересовался генерал. Не дожидаясь ответа, добавил:

— Позвоните ему завтра, сошлитесь на меня. Телефон приемной вам известен.

Атаманов направился к выходу. По пути его попыталась перехватить журналистка «ТВ-Профи» Алина Мухина, но генерал ловко увернулся от направленного ему в рот микрофона и удалился. Рыжеволосая и длинноногая Алина, которую иначе как Мухой не называли, подскочила к Куропяткину.

— Что он тебе сказал?

— Для тебя ничего интересного, — отрезал Куропяткин.

Про себя он называл Муху полупроводником. Эта рыжая дамочка считала себя классной журналисткой и звездой телеэкрана, требовала от коллег, чтобы они незамедлительно делились с нею новостями, хотя сама утаивала информацию, причем даже в том случае, когда ей самой это было невыгодно.

— Главный мент пригласил Сержа на задержание особо опасного преступника, — проинформировал Муху Гарик.

— Ни фига себе! — поразилась Муха.

Круто развернувшись, подбежала к своему оператору, начала что-то взволнованно ему объяснять. Тот послушно кивал и с интересом посматривал на Сергея.

— Вот поганка! — обозвал про себя Гарика Куропяткин. — Сейчас Муха полетит к председателю комитета облсовета по работе с правоохранительными органами, начнет жужжать, дескать, менты ущемляют независимую прессу. А у того давно при виде Мухи слюнки текут.

Опасения Куропяткина сбылись самым гнусным образом. Когда утром позвонил Лепихову, полковник заявил, что журналисты его достали, и повесил трубку. Сергей перезвонил главе пресс-центра областной милиции Нине Павловне, объяснил ей ситуацию. Худая и некрасивая, эта женщина пережила трех начальников, каждый из которых, вступив в должность, первым делом вместе с мебелью в приемной избавлялся от руководителя информационной службы, однако через пару месяцев все возвращалось на круги своя. Нина Павловна явно знала какую-то тайну, о которой не ведали более молодые и грудастые соперницы, потому и дослужилась до полковника. Выслушав журналиста, Нина Павловна попросила немного подождать. Куропяткин слышал, как она с кем-то говорила по внутреннему телефону. «Вы можете через двадцать минут к управлению подъехать?» — спросила она. «Смогу», — заверил Сергей.

Проверив, лежат ли в сумке диктофон и фотоаппарат, Куропяткин вылетел на улицу. К счастью, редакционная «девятка» стояла у входа. С ее водителем Сергей намотал не одну тысячу километров по области. «Олежек! Одно колесо здесь — другое в управлении милиции на Толстого», — взволнованно произнес Сергей, усаживаясь в машину.

— Мокруха? — деловито осведомился Олег.

— Если повезет, увижу, как менты настоящего бандита ловят.

«Девятка», взвизгнув шинами, сорвалась с места и устремилась в центр города, где располагалось областное управление МВД. Наблюдая, как ловко и непринужденно Олег управляет автомобилем, Сергей подумал, что ему такие лихие гонки не по зубам, даже если когда-нибудь пересядет с тихоходного «запорожца» на иномарку, так и будет плестись по городу, соблюдая положенную дистанцию и ПДД. Правильно однажды сказала Марина: «Наглости в тебе не хватает, Пяткин, а без нее акула пера все равно, что птица без перьев». Жена работала режиссером на областном телевидении, но после рождения Катюши о любимом ремесле ей пришлось забыть, дочка часто болела и супруги решили, что нанимать няню, как им советовали знакомые, глупо и недальновидно. Вместо того чтобы отдавать ненаглядное чадо в чужие руки, разумнее взять на пару лет отпуск по уходу за ребенком.

Тогда они не сомневались, что поступили правильно, но когда дочурка окрепла и пришла пора отдавать ее в садик, телевизионное начальство предложило Марине незавидную должность литературного редактора. По сути, это был щелчок по носу, новый руководитель городской телерадиокомпании, который когда-то работал инструктором в идеологическом отделе обкома партии и бдительно следил, чтобы в прессе не появилось ничего предосудительного, дал ей понять, что в ее услугах не нуждается. Сергей жене сочувствовал, однако полагал, что зря она так расстраивается, на телевидении свет клином не сошелся, за последние два года появилось пять новых газет, никто не мешает Марине заняться печатной журналистикой. Когда заикнулся об этом, жена едва не съела его с потрохами.

— Это для тебя телевизор — обычный ящик, возле которого можно валяться на диване, ковыряясь в носу и жуя бутерброды, — негодовала она, сверкая потемневшими от злости глазами и размахивая перед ним острыми кулачками. — Ты понятия не имеешь, сколько людей создают десятиминутный блок новостей, какими потом и кровью добывается трехминутный сюжет. Тебе хорошо говорить, сел за комп, накатал статью, а весь оставшийся день лясы точишь, обхаживая смазливых журналисток, которые в слове «корова» делают две орфографические ошибки.

Марина намекала на Оксану. Пару месяцев назад устроилась в «Ведомости» разбитная фифочка. Сергея попросили взять над нею шефство, чему он втайне порадовался: на эту изящную длинноволосую симпатичную девушку с наивными агатовыми глазами плотоядно поглядывали почти все мужчины газеты, за исключением главного редактора. Сергей подозревал, что шеф был бы тоже не прочь приударить за Оксаной, однако опасался гнева супруги, работающей в «Ведомостях» главбухом.

О том, что в его отделе появилась новая сотрудница, Куропяткин жену не известил. Оксана приехала из Узбекистана, где после тысяча девятьсот девяносто первого года на русский язык и славян начались гонения. До переезда в Украину она компьютер и в глаза не видела, а потому писала по старинке — шариковой ручкой. С грамотешкой у нее было не очень, однако на ошибки закрывали глаза: Оксана имела собственный изящный стиль, а наборщица и корректор быстро доводили текст до ума, так что на стол главного редактора статья попадала в отшлифованном виде.

Поздно вечером в пятницу Оксана дописала статью о молодой женщине, заказавшей убийство мужа родному брату. Чтобы статья вышла во вторник, Куропяткин прихватил рукопись домой на выходные, намереваясь поправить ее на компьютере. Он начал набирать статью, однако закончить не успел, дочка попросила отремонтировать любимую куклу, у которой оторвались руки. Пока он, ругая китайских производителей, возился с куклой, в соседней комнате раздался истерический хохот. Недоуменно переглянувшись с Катюшей, Сергей поспешил к жене. Марина сидела за его столом, изнемогая от смеха, читала рукопись.

— Пяткин, — осведомилась она, — где ты раскопал это чудище?

Врать, будто статью прислали по почте, не имело смысла: педантичная Оксана в ее начале указала название и свои данные. Марина могла взять любой номер «Ведомостей» и убедиться, что Оксана Коржавина не только является штатным сотрудником редакции, но еще и работает в отделе «Право».

— А что, собственно, тебя так рассмешило? — обиделся за подопечную Сергей.

Марина в минуты благодушия произносила его фамилию в укороченном виде, но если раньше он на это никак не реагировал, пропуская куцый вариант мимо ушей, сегодня фривольное обращение почему-то задело.

— И перестань называть меня Пяткиным. В конце концов, это не смешно.

Брови Марины изумленно поползли вверх.

— Знаешь что, — жена сделала многозначительную паузу. — Я не виновата, что у твоего папаши такая занятная фамилия. И не придирайся к словам. Какая муха тебя укусила? — Марина с демонстративной небрежностью перелистала злополучную рукопись, в упор взглянула на мужа. — Может, не муха вовсе, а змея? Есть такие пресмыкающиеся, которым плохо, когда другим хорошо.

— Между нами ничего не было, — пошел на попятную Сергей. — Я не виноват, что Оксана в мой отдел попала.

— Ню-ню, — насмешливо протянула Марина. — Только учти, Куропяткин, служебные романы до добра не доводят.

Трудно сказать, повлиял ли неприятный разговор с женой или обидел прагматизм Оксаны, которая, нащупав слабину в начальстве, начала клепать откровенно сырые статьи, рассчитывая, что Куропяткин будет их переписывать, но через пару недель его отношения с подчиненной совсем разладились, девушка запросилась в другой отдел. Кроме того, в городе открылся новый коммерческий телеканал, куда Марину пригласили заместителем гендиректора, она, дорвавшись до любимого дела, отпустила вожжи: перестала доставать мужа профилактическими беседами и перлюстрировать лежащие на его столе бумаги. Однако про Оксану не забывала и при случае с сарказмом вспоминала безграмотную «корову».