Причуды 2.0

Книга пустоты

Поюзанные звезды…

Поюзанные звезды на тротуарах.

В салонах лимузинов пропахших кожей

и текилой. Под испанскими колесами,

вставившими тебя в туалете на

кафеле…

пара в пудре libertango, аутодафе танцпола —

натуральное полнолуние сочащееся под любовным

языком, в зените коктейля —

осиновый спрей духов нагибает голову

к умывальнику — хочется стошнить вселенную

розовой саранчой энергетика…

волосы обесцвеченные перекисью r-n-b.

обмелевший горизонт в кислоте заката

Во врубленных ночах юга раскаленный базальт

сна: там столько алмазной пыли в небесной

каменоломне!

Тревожные ресницы

поддерживающие детский взгляд —

доставь нас домой, воздушный состав!

на лезвии сияния великодушно оставь

пошатывающийся бог под звездами

Растворен в унынии ароматов. В инстаграммах

перекрестков.

Горчичные фасады домов, спины негров лоснящиеся

удовольствием движений. Разворачивался вечер

в Москве… в лимонной гари шоссе

в базарной вакханалии ароматов

апрель 2014

В сумерках воображения…

В сумерках воображения, в солнечном круге, детка

Атомные пляжи после вторжения, последние часы

с однорукими бандитами —

завязал с этой работенкой… надышался

рекламой, впал в беспамятство — в этом солнечном

городе

Оргия праведников выступает сегодня в баре.

В центре душно как у меня в комнате. Перед

грозой… курил на балконе с подругой —

ночевал в пустом городе

Время меняет тариф каждую полночь.

Кровожадные звери в центре,

теплый дневной асфальт…

нас выпускают за мелочью из ада.

Пожилой заключенный в серой коже —

сегодня душно, ночь, аптека

в жужжании неона, в ожидании

нашествия

Город: будущее не гасит огни

и ночь словно крупье, у которого никогда

не выиграть.

Номер в отеле, где я лежу: медленно озирающийся

вентилятор… Это твой апокалипсис, крошка.

Ничего не случится с миром, с тобой

в этом здравом рассудке — летняя ночь нас теряет,

удочеряет: это случится

На пол капал свет

Бестолковый слон как головоломка — снился,

струился… зта ночь в камуфляже, в крови —

ты же меня знаешь

Жара. Мягкий город, мягкий асфальт —

убийцы соскучились по нам, лениво сошли

на тротуар

…торнадо на тонкой ниточке: chippy delirium…

Вылетим в окно ночным экспрессом, спасемся —

полнолуние гложет кости аллей — гуд бай, детка!

лунная готика ночи

окно

— две синхронные фотовспышки

23 июля 2005

Медузы…

Медузы холодно висели вы***ав люстры

Сквозняк прилег на диван, примеряя

заброшенность: я спасаюсь на кухне —

отгородившись газетой, стаканом с чаем…

жажда дня — как жажда секса на подоконнике

…старый ветер как старый негр

Мобилизованные бляди борющиеся с желанием

засадить им всем. Путеводитель дна и сонных

забегаловок, на сегодня.

Нам — жарким наркоманам лета: алкоголь

и выгоревшие привычки. Золотые часы забытые

в городе

Банановый триллер: фея, задохнувшаяся

в бутике. Туповатые помойки. Дом изрытый

оспой… влажный ветер испачкан моими деньгами —

атлантические чувства, призрак штата Техас

и ангелы в яйцах трепещут крылышками —

пятнадцать минут вдоль

этой улицы

Город под натянутым тефлоном, черствые

подворотни — кайф гуманитарная память

налогоплательщика щупальца осьминога

весь вечер висели в небе

турецкие мысли

бродил в сети

попал на

девиц

…на тротуар:

цветная ортопедия неона…

Бродяга с бодрствующими кулаками

в карманах: отупение свободы…

никогда не сможешь снова

Лай собак верный звездам…

Лай собак верный звездам

Лучи ночи, послушные и неприкасаемые:

вино выливается в кубок и вой бликов неслышно

бьется в окна из этого океана

Неправдоподобная глухота на рассветных лепестках

Неопровержимы ошибки совершенные

как доказательства

Отданы петухам в молчаливое пение —

и понятней стали медленные дела —

имена для убийц утратившие силу

…горностай теней сброшенных лязгом состава:

щебень поплыл торопливым блеском алмазным

Выросший взрыв

остался фонтаном в ночи, далеким

сонетом

…порыв замер: тронулся состав тихой мыслью —

на повороте будет ждать проводник, с бритвой в

руке. Это копоть. Черная скука рассудка, выедающая

лицо: сыворотка на полуночном фарфоре

Аптека в молчаливом городе

Окрашенный звуком в неземном ветру,

в серебристой аллее

Дымчатый призрак…

…дымчатый призрак за стойкой:

скомканная купюра… и пыльная ухмылка

города — среди неизвестности, пока солнце

остается с нами…

Позолоченная психушка, ледяной

трип-хоп в барах — пора мотать отсюда,

чувак — когда работаешь коллектором…

Они, наконец, доберутся до меня —

серьезные ребятки с гладкими глазами,

спокойные денечки

Девственность… слоняюсь

по жаре разлитой лиловыми мостовыми,

марево городского антиквариата —

поставленный на уши блюз в песочном

бездорожье, где небо жжет пустоту бензоколонок…

Ничего кроме «Beverly Martin…»,

у знакомого торговца бутлегами: музычка…

под шум,

висящий в городе автостоянок.

День догорает…

лежу на матрасе, в комнате

…где-то клацнул

замок, на этажах, вспугнув

стадо мух в жаркой кухне: давно пора сдать сухие

бутылки, освободиться от гуманитарного груза.

Или сходить на угол, как бы за

сигаретами — посидеть под тентом,

за пустым столиком

Лето. Несет вонью бензина —

дремлющей, заразной. Не дающей уснуть…

я привык не вспоминать о море, древесной

бальзамной хрустальности

…лето вьется пылью над мягким,

перегретым асфальтом — трассовым миражем,

смертью слоняющейся где-то неподалеку

25 июня 99

Радиоактивная ночь…

радиоактивная ночь:

безжизненные ландшафты —

нет скорби, нет раскаяния в мягкой

анестезии ночи

лунное тело, цифровой двойник в

зеркале

неон

врастающий в этот холодный запах

хлорки, кафеля — время исчезает оставляя

бычки, рулоны туалетной бумаги с номерами

мобильников и свежий воздух

по разумной цене

один

в струящемся микроклимате

в пустых кофейнях дремлют сторожа,

улыбаясь

растворяюсь в сепии сна колонн

потолков

горячий кофе горячая

ночь

шум в ушах

Ник Хорнби на желтой обложке

мертвая балерина в банкетном

зале, желтая — как оживающая кукла

как подводная лодка

Los Lobos вливаются осами в мой ночной

город пустоши миражи в желтой прессе

сквозит алфавит гепатит —

собирай вещички, мертвая куколка —

я никогда тебя не увижу,

я никогда тебя не забуду

в моем пустом городе, скользя мимо

в мертвом лимузине

я ничего не могу

после себя

оставить

14 августа 2005

Язык чувств…

Язык чувств и зеркальные блики по стенам.

Сумасшедшая крона дерева. Синтез стульев в

столетиях — тонешь и не знаешь, на каком берегу

проснешься.

Гулял край ветра по комнатам…

Забавлялся соловей тусклым лезвием

звука: примеривался к проему окна

Брат не спал. Видел, как я встал с пола и тихо

остановил часы

Кровь: песок измазал ладони, еще влажные

от запахов реки, полные принесенной смерти.

Вот и услышал напев у себя в голове. Вот и узнал…

Ленивый алебастр света в легких, тлеющий вкус

сигареты. Товарная станция дышит отравой, сытыми

терриконами счастья…

язык вокзальных пространств — толкаю стеклянную

дверь

и взрыв голубей выметает комнату из двойника,

задевая лицо

Самая легкая из смертей, что у меня есть.

Ты еще будешь дышать тишиной жарких комнат

в своем городе: стоя перед окном или лежа во сне,

на асфальте: река течет,

намывая пески уснувшему золотоискателю —

золотая рука, унесенная в смерть

Облезлый холод, внизу…

двери подъездов открыты, сердца кошек просятся

в небо. Холодные пальцы. Прикосновения цедят

вечность для первого поцелуя:

сольемся в сон хижин, в вой шакалов,

в беспамятный капкан очага…

осень в бликах роящейся занавески…

халат, натянутый на голое утро: выйди на горный

свет алеющих пиков, в древесную молитву на

проясняющейся террасе…

Холод качнул ветвями над тишиной.

Зигзаг рыбы в водоеме, белые камни…

пустая лодка, принесенная ночью к берегу

…иней на крыше: стекает в подставленную ладонь.

Звериный мох в тишине — податливый и упругий.

Камни тянут дорогу в гору и холод чист как вода,

как мысли

Пластиковые бомбы, бутылки…

пластиковые бомбы, бутылки среди этой смерти

баньши разрушают магию войны, ангелы на

распродаже, толчея —

и ноутбуки с шорохами мира

…эфир занят солнечной возней,

льется его масло на пальцы…

ты принесла мне звезду и горсть мокрых сверчков:

порог пахнет вселенной, полынью и копошатся

муравьи среди созвездий

запаслись отражениями зеркала

Птицами. Будущим. В сердце — ни камней, ни сетей

(зачерпывал время сетью рыбак, умывая руки)

перемигивался маяк со вселенной

Луна — дочь истукана. Нирвана

вваливалась в комнату через окно

ночь

мела в зеркалах, Аллах

разрушал Лос-Анджелес

разметал ангелов по всему Свету —

мы были клонами, убегающими в рассвет

14 августа 2005

Вечер, разбавленный алкоголем…

Вечер разбавленный алкоголем

Раздавленный лай собак в моем пригороде.

Дырявая оцелкованная мелодия на уме — что-то

телевизионное

ночь чиста — легка как лихорадка

посетившая голову. Обрыв подоконника, сна…

Маятник зеркала зачерпывал ночь как часть

полнолуния.

Шорох золы в пустом доме…

лунная полынь жгла губы, плавала решетом.

Невидимый рост растений в зеркалах.

Угрюмый бокал…

Мраморная Офелия, тишина.

Вилась лиана через глазницу. Атон прострелил

бедро. Ты вошел в дом, пастух друзей — споткнулся

о порог

Вежливые сны как телохранители,

или убийцы. Вас выжали из меня: и только

умерший кот танцевал по комнатам тела

А в мае пришли индейцы, пестрые как поминки!:

три тела — три сознания. Каравай ноги в танце…

выбери меня, или трех сестер в

Подуло с зари: третья серия…

Шатер раскинулся ночью! Расцвели вишни!

ночная фальшь ветерка, занавески…

А кроме меня есть петух одноглазый.

Есть песня проглоченная. Желтая сова…

тайна, упущенная неумело — утекла,

измазав коготь ночи напоследок…

выступила кровь — Главная Героиня.

Трепет мотыльков разламывал рамы

(Я взглянул в окно, на гостей): только реки

не хватало, шутов в лошадиной крови!

И прощалось поле с дорогой. Смех колосьями

плел песню, пылил до утра:

вот, мы прожили, славно, еще одну вечеринку!

Ветер доволен, не думая о вине

пролитом в полночь…

море молилось спокойно: выйдя из нас

6 июня 2000

Свечи…

свечи, колеблемые порывом сквозняка,

Евангельская грусть в глазах — мы были бризом

Сан-Франциско, плотью, сжигающей ветер — голые

паруса

Птицы размешивают воздух, но зной

не отодвигается, не становится короче…

Призрак путешествует в развевающемся теле —

вспоминаю самую красивую мусульманку в этом

городе, солнце отсвечивает сваями небоскребов —

кофе-арабик, плеер

протравленные кроны заката —

ты растворилась в ментоловом прибое

улиц

Меланезия, смешавшаяся на языках —

в оргии улыбок, сердец. Ночь, ставшая для нас

чем-то еще. Теснящиеся буйволы в сердце…

мы поджигаем вакуум,

что бы соединиться в красивейшую плоть

путешествия

17 ноября 2005

Небо…

…небо выскочило кузнечиком из-под рук.

Ложились саперы в полночь. И была луна.

Пело колесо телеги всю ночь, несло с собой ковыли,

сапоги солдат (мерное бряцало).

Где ты, мой гость нежданный?! Ненадежная

подруга, запертая полночь

Монотонное олово баюкает поверхность реки.

Медленные черепахи сна… медный таз блестел,

трогая полнолуние — и сушь черемухи

шагала за окнами, всю ночь считая шелест.

Болты кисли в своих соитиях.

Неоновый месяц теребил поверхность вод, поднимая

солдат на пахоту. Контроль часов. Улыбок лунных

циферблатных. Сияла пыль, дорога —

и голос умолк, обожая безмолвие

Мысли влекомые на убой.

Пепел образов, достигший света.

Легким лучом сметен часовой, соловьи сочинили

загадку: чей брат будет первым птицеловом?

Тревожное утро: засиделись допоздна,

прождали ночь — а она не вернулась, скутавшись

с плеч …еще сон истекал с тополей, притворяясь

ребенком

Многоголосье птиц напоминало здание — вечно

разрушаемое, или пустое. Нет подобия скалам,

покою.

Тревога газеты шуршала вяло

раздумывал вентилятор. Саранча сыпалась

из страниц: колкий пол…

Машинную память несло на луга, целый лес

нашептали саперы, ушли: и лес замер,

встав на дыбы. Минные поля грелись,

зрели среди цветов

Сонным летом, растеряв друзей…

Неторопливый зной сушил сигареты на столе,

проветривал встречу…

Стайка мух вылетела из зеркала, играя —

мой воробей не мог ни на что решиться

Ложились в постель с комарами.

Незнакомцы сидели у изголовья, нарушая август.

Небеса чертили свою яму

(глаз выкатился из угла — застыл)

А ночь кусалась тихо и бессильно — была

бесполезной

Скалы…

Скалы молчали — убитые зноем,

захваченные пустотой.

Блюзовое безмолвие бензоколонки,

убогий угол

дома

Мертвый сезон, серый день.

Чайки вписывают тысячелетия в пергамент

рассвета, ангелы обнимаются в Интернете —

ветер защитит нас, солнце нас спрячет!

…мертвый день, серая кухня.

Закипела кровь в чайнике…

Рассеянные двери закусочной:

деревья рябят в воздухе, в растерянной

солнечной пустоте — Храмы Любви.

Храмы Неба.

Разрушенные облака — чувствуешь

их легкость перед смертью.

Лепет бабочек, ливней …в парке,

в жаркой затхлости зарослей:

окружен безмолвием,

адом

мел памяти сметает с крыш домов —

пшеничный ангел спорит с солнцем,

небом,

а мир вокруг сожжен пожаром

совокупленья, смерти —

мы проходили в школах эту землю

безжизненных экспрессов

Мухаммад мягкий словно мох

Тяжелый гребень в волосах

и легкие шаги

в скульптурной синеве

Мне море отвечало эхом, жестом!

Неслышным танцем плоти

22—23 апреля 2006

Лу

Занесло лошадиный топот в ночь,

в скрипящую каюту. Я выбил иллюминатор

и сияние очнулось! …лежал, боясь шевельнуться

на заминированном поле — боялся проснуться

Плел чью-то песню ветер, бормотал молитву под нос

Часы тикали и минуты кисли, меняя свои

предметные формы. Рассыпал карты налетчик ветер,

ведя молчаливую игру, разыскивая…

Меняла-садовник

встретил меня у калитки:

как пронесу?!

А ты, что отразилась в тонком полете —

стала ли ты кипарисовым лепетом, смуглой стрелой

воина?

Мои руки уронившие серебро…

2 ноября 99

Часы

Прислушайся к своему швейцарскому сердцу

Когда женщина умирает, в доме ломают прялку ­–

компьютерный мир мне больше подходит. Ношу

свечу, оберегаю пламя от солнца.

Солнечный день… Лица стекают с экранов — хватит

думать о смерти, чужом доме. Лисья реклама, панама

в пыльном июне, на голове — стоит пугало, умирает

в траве. Мне не больно. Мир безразличия

мне подходит больше, чем эволюция.

Пальмы смыты приливом, неоновые зонтики

в сизом дожде. Смерть подходит и облачается

в наши одежды — наши лица стирают с экранов

тряпкой. Только птица

задержалась в чьем-то доме, порхает

в комнатах-одиночках золотисто звеня —

окликает, ищет меня

01 июля 2006

Пушистый песок черепах…

Пушистый песок черепах поселился

в доме. В комнатах пропахших сушью,

выцветшими занавесками…

счастье держалась на крохотной

точке рябящей в уме

Ссыпали пепел в горшки

и тек поезд в ночи, тусклой вспышкой

поблескивая: санитарная песня

Случайно поджег сквозняк, чиркнув

спичкой… Включил свет спокойно.

Сигареты лежали в ряд,

как расстрелянные…

Мертвый воробей чирикнул

из мрака: мутнеет зеркало, теряя эти

мысли. Туман оплетает голову

и багряный рассвет

Мертвый сезон, мертвый ангел

…рассеянная зыбь занавески…

на рассвете оторвался от пола и от

преследования:

высота валилась из окон —

рассыпающийся

белый смех

…призрачные руки легли на голову,

беззвучно возник лик — губы как семя

Свело высоту с ума и вонзило мне в сердце!

Время дрожало сетью разорванной,

сухой саранчой свилось —

легло в ладонь.

Теплый привет, теплый жест.

Колдовала смерть над колыбелью.

Важничал кот намевая мрак.

Ты спала алым чувством бессмертия

2 ноября 1999

Медленный поезд…

Медленный поезд недели

Медленней времени ползли облака, застревали

в прошлом.

Металлическая гадюка рассвета — голова кружилась,

и пахло неоном

Барьер памяти. Кафе. Столики.

Полдень разрезавший зеркала.

Прялка ткет безумие в тишине. Металлические

куклы в сердцах,

собачьи шкуры газонов — головы кружились

и шаги звучали —

неслышные, легкие — горы пахли прохладой

Город, отлившийся в зеркала и принявший нас

Звезды кисли, ныли как зубы

(волки теряли наши следы)

Забинтовали небо как голову — в госпиталях пахло

счастьем, будущим

и кости обрастали новой плотью

Пришли новые дни

Ночь. Чешуя усыпавшая крыши, кромки волн.

Забили насмерть этого зверя

2 марта 2007

Терновая тишина…

Терновая тишина скал.

Море, обретшее бессмертие…

Кузнечики пряли тишину и ветер, или зной,

шевелился в соломе, в мыслях

Кипарисы реяли синевой, памятью —

чувства болеют оспой, свежей известкой домов.

Шаманы сбились, считая время.

Туман прикарманил солнце как сырую

жемчужину, и твои глаза обдавшие счастьем!

Перешептывались птицы с часами.

Часами тянулось это нашествие

Ты был одинок как позор…

Сошедший с безумного поезда:

вот и все, капитан. Желтый, жестяный дым. Голос

матери. Покинутый город среди бессмертия.

Верблюды, отразившиеся в зеркале,

словно во сне: их глаза

излучали Плеяды

День пахнет Вселенной…

Треск сгорающих мошек или разрываемой марли.

Творимый сигаретами зной. Танец тростника на

закате…

Памятники грезящие городом. Летняя игра:

воробьиное «смейся!» вслед каблукам. Пытался

вспомнить вкус вселенной ставшей яблоком…

муравьи о чем-то шептали, мучительно шевелясь

в ночных скалах. Ты дышала моими снами.

Развешивала молнии на ветвях.

Был запахом змей, скользкой рукой

случая

Ветер и зной — антихрист полей.

Летучая мышь трепетала бессонницей:

дерево расцветало в зеркале, вглядываясь

в рассвет. И четыре танка вечности.

Ты приходила к моим окнам, но была зарею.

Серебро таяло на губах… твой мальчик полный

имен:

Ветер шлифующий зеркала.

Взгляд лишен звезд, запахов жженых зерен.

Пастух был сладкой болью замеревшей в поле.

Дни высились, посетив нас. Вечен город,

присвоивший Твое имя.

Великое безмолвие Озер.

Ответь мне степь одеялом — сухим языком молчания

Листопадом. Ливнем. Глубокими голосами старух.

Ночной каучук и тьма — королева мыслей.

Мертвая змея языка: деревья беременны

бессмертием

Полумиллионная тишина…

26 августа 2000

Синева

Синева

Цикады продолжающие свой расстрел

Местные проститутки. Бары. Автомобили грезят

в тоске неона, жизнь зовет за собой. Мародеры

обшаривают будущее. Гуляют проститутки. Воры.

Мой шпион, мой любовник. Убитый. Смеющийся

оборотень — а я не узнал,

не успел

Хладнокровие зеркал. Мудрости.

Тоски навалившейся на плечи. Взбешенный синевой

ангел (не успел понять песни соловей — синева

укутала плечи)

Я тебя не узнал, помахал рукой

Речная гниль. Набитый самолетами аэропорт:

заложники лежали забытые в травах — жизнь нас

любила, душила

легли на одну постель, и лодка отчалила тихо

оттолкнув тишину

2 марта 2007

Меланхолия

Города подбирали наши лохмотья:

пятились звери от серебра, вошедшего в нас

Отражения, истлевающие как мысли о конце

горизонта. Конце света: вычерпал будущее —

остался ни с чем

Осклизлый огонь на поленьях

Ангел вывихнул ногу — улыбнулся устало.

Молнии сторожат синеву, колокол терпеливо

теребит ветер. Вечер тих, светел.

Заря пропахла кукушкой.

…луч упал на стул,

солнечный зайчик копнул потолок —

день был высок. Строен

как девушка. Спокоен.

Как вечность за околицей:

в поле

02 марта 2007

Золото

в любовь впивались липкие пчелы —

в открытые окна,

в беззащитное лето

холодный призрак вливался в тело, лезвие блестело

в лунной наготе

В город вошли санитары, ангелы заполнили зеркала

Призрак влюбился в чуткую плоть, сюрреализм

стакана тускло сиял

Веяло покоем от стен дома

В нищих сердцах, жилищах.

Жалось время к стенам, кралось

к окнам: май прогнул ставни, спрыгнул

на тротуар

Пальцы теребили купюры, губы.

Воловья нора метро. Натертая шея.

Покупали жетоны. Спускались в ад.

Золото уравнивает шансы: стояли у стены,

ждали расстрела, синевы — ветер облизывал тело,

солнце ждало любви — и воздушные поцелуи

настигли, повалили снопы в небо

3 марта 2007

Город пахнет сгоревшим временем…

Город пахнет сгоревшим временем.

Зыбью миражей, марихуаной.

Зуд радиостанций, насекомых, волны

накатывающие на меня —

марево жара в улицах

Сонные голуби, забегаловки. Мягкая энергия

мертвецов. Любовь в полосе отчуждения находит

будущее, тлеющее в нас —

насколько хватит моей тревоги, памяти

Ван-Гог собирающий колоски. Камни.

Меняю солнце на отчаяние, соленую даль гор…

Треснувший закат обезглавливает половину неба.

Городские кочевники, заложники — полуголая ночь

сжигает улицы, шелестящий лепет по следам облав.

Знобило в маршрутке, мело тополями скуку —

мы стали морем, временем полным соли

Овод проникший в голову. Нежная роза в пустыне —

в лихорадке радиоволн танцевало время, полуголый

хамсин в песке языка…

мой город расцвел в плодородной дельте — ручьи

стекали по коже, и казалось бездной счастье

пущенное под откос

Тело внутри меня, внутри коридора. Глубина моря…

цикады штопают синеву, благоухают позывные:

мажут небо ласточки-маляры

Непосильно время —

заваленное дорогами, талисманами.

Ангел с соломенными ключами, сердцем бродяги.

Слегка подташнивает от лихорадки,

воды с привкусом прошлого: сижу на корточках

с оружием — бесполезный в такой

глубине

Полный утраты дом. Полный смерти корабль.

Коршуны растаскивают мясо, сокровища.

Парки беременны одиночеством — птицы свернули

нам шеи. Рекламы напекают спины заговором серых

технологий…

Маяк, бросивший якорь в пустыне.

Тлеют деревья вдоль дороги, мир моего безумия,

сияния —

чайки грабили синеву солнце тела —