Поэзия

По страницам любимых книг

Парфюмер

По П. Зюскинду «Парфюмер»

Жаркий зловонный день:

Париж тем зловоньем дышит.

На мир эта вонь кроет тень,

Глотая деревья и крыши.

А рынок на кладбище ждёт,

Когда же наступит тот час,

Как только прозреет восход,

Скормить все отходы для вас.

И в этом безумьи жары,

Когда всё гниёт и воняет,

Вдыхая от рыбы пары,

Торговка раз пятый рожает.

В труху тельце к рыбе падет,

Торговке «плевать на ублюдка»,

Она его бросит, уйдёт.

Рождение его — злая шутка.

Но этот комочек в грязи

Был против Судьбы злобный воли,

Свою же он мать поразил

Криком, исполненный воя.

Не пах этот дьявол, родившийся в жар,

Его все ужасно боялись.

В сердцах всех людей вызывал он пожар,

И люди его проклинали.

Он вырос, был диким, как маленький зверь,

Как клоп, ждущий рока мгновенья.

Он ждал, миром правя, как чёрная тень,

Движеньем руки, мановеньем.

Его чуткий нюх, его гений ума

Давно знали запах Парижа.

Он знал, чем воняют в столице дома,

Чем пахнут деревья и крыши.

Но вдруг сердце с разумом вмиг отнялись,

Безумье его обуяло,

И в чёрной душе страсти вверх поднялись,

Душа роковое узнала.

Пленило его нити тоньше чутьё,

Он бросился в мир ароматов.

Нашёл он источник, нашёл он… её,

Ту, что источала тот… запах.

И, как сумасшедший, был ею опьянён,

Украл её запах убийца.

Без памяти в жизни впервые влюблён,

Аромат рыжей девушки снится.

***

Прошло много лет, он хранил аромат,

Он пил, как вино, его жадно,

Не помнил он платья, не помнил он взгляд,

Но с запаха был пьян нещадно.

Но вот одуренье сменилось тоской,

Пропал интерес и так слабый.

Хотел он создать духи с девушки той,

Чей помнил так явственно запах.

И разве бог добр, коль он потакал

Порыву души парфюмера?

А может не бог, может, Дьявол познал

О том, что порыву нет меры?

И в город, в который попал Жан-Батист,

В тот город, что Грас назывался,

На крыльях убийства красавиц внеслись.

Убийца во всём постарался!

И вот покусился на дочь буржуа,

Что похожа была… на ту деву.

И запах Гренуя опять свел с ума,

Из него вновь Чудовище сделав.

Но каждому монстру и роза своя…

И вот уж попался он в сети.

Жан — Батист арестован именем короля,

Но опять не отдался он Смерти.

Духи, что он создал — безумье любви

Свели с ума, всех без разбора.

И он божеством предстал перед людьми,

А площадь вдруг стала собором.

Его полюбили! Он бог, он силён!

Гренуй, отчего же ты плачешь?..

Не выдержал вида всевластия он,

Он думал, всё будет иначе…

Бежать! Прочь отсюда!

Бежать в пустоту!

Туда, где не любят,

Туда, где пожрут!

И в хладном угаре

В Париже родном

Гренуй Жан — Батист

Был съеден живьём…

Он просил слишком много. Любовь — лишь ошибка.

Остался кусок синей ткани у рынка.

Воспоминания капитана Ахава, или Месть Моби Дику

По Г. Мелвиллу «Моби Дик…»

Ненавистная зверюга! Он лишил меня всего!

Чёртов Кит! Гигант — белуха! Не из мира он сего!

Белый демон Преисподней, свет такого не видал!

А в одной из этих стычек ногу он мою сожрал!

Был я бравым капитаном, все зовут меня Ахав.

В море плавал, в океане, белый свет весь повидав.

Среди храбрых китобоев не был равный ни один,

Но однажды как-то в море Моби Дик меня побил…

Этот чёртов демон Ада мой корабль расколол,

Всю мою команду разом он со злости поборол.

И, от ярости сгорая, за гарпун схватился я,

Но он, сдохнуть не желая, принялся и за меня.

И зловонной страшной пастью ногу он мою схватил,

Белый Демон силой страшной капитана потащил…

Так расстался я с ногою, гарпуном её срубив.

Но не сдамся я без боя: не уйдёт, не заплатив!

И безумный огонь мести меня начал заполнять,

Лишь об этом Моби Дике стал я думать и гадать.

Страшной мести озаренье затуманило мой ум,

Тотчас я набрал команду и решил идти на штурм.

Много дней по океану я скитался, чтоб найти

Эту грязную белуху, но не встретились в пути.

И однажды, ранним утром закричал мне марсовой:

«Капитан Ахав! Палундра! Белый Демон за кормой!»

Долгих три дня шла погоня, все погибли,

Лишь матрос выжил в битве с Моби Диком,

Капитан и верный пёс…

Размахнулся, вспоминая, как жена моя в дали

С дочкой мужа провожала, как остались там одни.

Белый Кит в пучину моря вдруг нырнул, чтобы уплыть,

И, не выдержав, я с горя дело вздумал завершить.

Размахнулся гарпуном я и вонзил в шкуру Кита,

Белый Демон взвыл от боли и в пучину снёс меня…

Ни к чему обиды скорби по утраченной ноге,

Местью дело не исправить, хуже сделаешь себе…

Исповедь Дориана Грея

По О. Уайлду «Портрет Дориана Грея»

Хотел красоту я свою сохранить,

Тогда и решил я себя погубить…

Богов проклинал я, что юность не вечна,

А сам им молился. Жаль, я был беспечным…

Я думал, что я не смогу полюбить,

Но… мою любовь невозможно забыть.

Себя полюбил я сильнее всего,

И вот мне художник предложил кое-что.

Прекрасного юношу жаждал вкусить,

Хотел на холсте красоту поместить.

Я много недель не сходил с пьедестала,

Но вот я увидел, что тело устало.

Увидел картину и руки вознёс,

И задал богам я один лишь вопрос:

«За что же, о боги, прекрасен я так?

Скажите мне, боги, за что себе враг!?

Моя красота на портрете сияет,

В то время, как тело моё увядает!

Спасите, о боги! Услышьте мольбы!

Хочу, чтоб к портрету перешли все грехи!»

Так шли день за днём, мимолётно сменяясь.

Но стал замечать я, что я не меняюсь…

Друзья мои стали взрослее и старше,

В то время, как я был всё так же прекрасен.

Тогда я случайно на портрет обернулся,

И в ужасе хладном от него отшатнулся:

С портрета смотрел на меня Дориан,

Да только не тот, что в той позе стоял.

Ужасен и горд был его странный лик-

С портрета на юношу смотрит старик!

Грехи мои все запечатал портрет,

И понял тогда я, что выхода нет.

Услышали боги дурные мольбы,

И вот на портрете явились они…

Играет на страшных губах тех улыбка.

Старик этот… я? Роковая ошибка!

В испуге я спрятал портрет, не найдут!

Но в гости художник решил заглянуть…

О боги, спасите! Увидел он вдруг,

Что меня поразил слишком странный недуг:

Бледна моя кожа, округлы глаза.

«Мой друг, выпьем, может?» — он тихо сказал.

Я молча качнул головою и встал.

«Прошу вас за мной, я бы вам показал

То, что так жаждите видеть, мой друг.

Вы хотите узнать, в чём причина? Недуг?»

Мы поднялись наверх, я портрет показал.

И художник, увидев, навек замолчал…

Что я наделал?! Я друга убил!

Но за это я тайну свою сохранил…

Шли года, и портрет стал немыслимо стар,

То расплата была. Я от жизни устал.

Да, я молод, прекрасен,

Не настолько ужасен,

И не тот я старик,

Что на жутком портрете

Показал мне свой лик!

Но всё же… я — человек. И за всё я в ответе.

Хочу освободить душу ту на портрете!

Я хватаю кинжал и кидаюсь убить…

Не вершите ошибок, за них трудно платить…

Я твой Ангел музыки!

По Г. Леру «Призрак Оперы»

Опера. Мрачные стены и своды.

Мрак и забвение. Текли мои годы.

Пятая ложа, франки и кресло.

Мамаша Жири и спектакли. Помпезно.

Сердце моё и болит, и стенает…

Страшно. Любви моё сердце не знает.

Мюзиклы, пьесы — и страсть, и стихия!

Из — за завесы гляжу на ваш мир я.

Тёмные стены, холод и память,

Маска-лицо миром Оперы правит.

Холоден нрав и до боли жесток,

Но… Песня Кристины зажгла огонёк.

Голос чарует её, он зовёт!

Уроки музыки Ангел даёт.

Зеркало стало моим отражением.

Пой же, Кристина, отдавшись забвению!

Пой и помни — Ангел Музыки твой

Вечно играет для тебя и с тобой.

Но знай же, Кристина, маску мою

Не смеешь ты тронуть, иначе сгублю…

Моё сердце сгорает, разум канул в любви,

Но Кристину украл у меня де Шаньи!

Проклинал, я мешал им. Кристина моя!

Но смогу ли заставить полюбить себя я?..

Чёрт с тобою, Рауль, забирай и уйди!

И с собою навек ты любовь забери…

Она видела маску и открыла лицо…

Призрак Оперы гаснет и дело с концом…

Она любит, сказала. Она помнит меня!

О Кристина Даэ! И я помню тебя…

С любовью, Призрак Оперы

Молитва юной цыганки

По В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Стою с мольбою в твоём храме,

Хоть не молилась прежде я.

Пусть пламя, яростное пламя

Твоих свечей сожжёт меня,

За то, что я,

Дитя цыганок,

Дитя и ночи, и огня,

Перед тобой, хоть свет твой ярок,

Предстать решилась, лишь моля.

Не нужно платье мне в алмазах,

Я проживу, я обойдусь.

Не нужно, говорю я сразу,

Богатств. Я не за них молюсь.

Любви не надо мне,

Я знаю — цыганку трудно полюбить;

То не понравится судьбе.

Я и одна смогу прожить.

Ах, если б только мне услышать

Твой голос тёплый в этот час,

Тобою верующие дышат,

И говорят: «Вещает глас

Могучий Бога.

Мы верим, молимся и ждём,

Мы знаем — вылечит убогого,

Омоет жаждущих дождём.»

Так ли велик ты, всемогущий,

И сможешь ли ты здесь помочь

Такой девчонке несведущей?

Цыганам рок не превозмочь…

Но, если слышишь, Боже правый,

Не оставляй цыган в беде!

Ты помоги, найди управу

На тех, кто «ходит по воде»!

У меня нет желаний милых,

Не нужен мне твой добрый дар.

Я лишь хочу, чтоб справедливых

Судей ты, Боже, выбирал.

Так помоги же ты народу,

Спаси нуждавшихся в тебе!

Я знаю многих, кто так долго

Отчаянно прозябал в беде.

Да, я — дикарка, я — другая,

Но ведь и я дитя твоё.

По цвету кожи — не такая,

Но сердце доброе моё.

Я не прошу тебя о многом,

Я попрошу лишь, чтоб судьба

Нас не гнала. Хоть я несчастна,

Но знаю многих, кто несчастнее меня.

Так помоги же нам, изгоям,

Ведь мы же дети, мы твои!

Услышь молитву ты цыганки,

На зов отчаянный внемли…

Русалочка

По Г. Х. Андерсену «Русалочка»

Жемчужные слёзы роняя в пучину,

На камне немая русалка сидит.

Русалка поёт песню принца кончине,

Что в море бесславно при шторме погиб.

Русалочка юная, сердце разбили,