***
Натянуты до икр сапоги и китель так хорош Вам по фигуре. В камин бросаю все черновики, и мыслей стыд спешу забыть в цензуре.
О Фридрих, добрый, но чужак для всех, не прекращай так мило улыбаться. Надень на душу рыцаря доспех, чтобы тебя не смела испугаться.
Прости, что резко перешла на «ты». Так хочется мне стать скорее ближе! Но больше, чем зазорной наготы, я так боюсь, что станешь неподвижен.
Пришелец, оккупант… Все про тебя? Не верю. Разве можно в это верить? Какая же для девы стыдоба врага любить не в счёт людской потери.
Лазурные, но теплые глаза. Ну как же можно не писать о прошлом… Над городом прошла как взрыв гроза. Но ты не бойся, Фридрих, не промокла.
***
Уста столь малы, что их почти не видно. Я будто бы Виктор оглы, но мне, ты прости, не стыдно.
Чаровница, не жди рассвета, ведь солнце забыл я давно. Ты муза теперь для брюнета. Выпей во мраке вино.
Опалён твоей красою. Меч разлуки, не падай на грудь. Птицей в Джаннате буду земною петь роскошно, чтоб к пальцам прильнуть.
Рдяный блеск совершенных губ, не могу сопротивиться, манит. Как кафир, иль глупый кашуб я попался, но это не ранит.
Весь до тла сожжен я тобою. Аль-Узза моих ты очей. Не будь же настолько слепою. Аль-Узза багряных ночей.
***
Слышишь шёпот, мой друг? Вишня ласкает ветвями восход. Помнишь тонкую негу рук? Что позабыли по воле господ.
Чувствуешь, горечь упрямо касается уголков рта. Помнишь ли полночь, где мы считали нагими до ста.
Писем давно не пишу, твой охраняя упрямый покой. Встреч лишь глазами ищу, правя закрыто великой страной.
Соколом белым, вихрем встречаю во снах. Щёки цветов побледнели. Вновь засыпаю впотьмах.
***
Слышу шёпот, зеленая ива бормочет в ночи. Копыт топот. Молчи, сердце, прошу, помолчи.
Помню полночь. И каскад черненных волос. Помню горечь. И блеск запоздалых слёз.
Много писем рукою в бинтах я писал. Шагом рыси к ногам хромым бы припал.
Седой и усталой птицей однажды к окну прилечу. К милой, как смех, ученице, сердцу мага и жизни ключу.
***
Пьянящий аромат сиреневых цветков и белоснежность платья белого невесты. Среди речных песков и голубых тонов я не встречал такого края чести.
Ступая по мосту, дыша дневной прохладой, я чувствовал себя одним во всей земле. Небесная лазурь, товарищ мой крылатый, раскинулась нежнейшим, заманчивым суфле.
На берегу реки я свежесть ощущал, дух силы и свободы родной Волги. Красавице Итиль я б песни посвящал, любуясь волнами, что мягче шёлка.
То город детства, для иных забава для прогулок, кому-то кажется, что выше неба нет. Я здесь впервые был, шагал чрез переулок, стараясь в голове сдержать твой красочный портрет.
Когда-нибудь вернусь, коснувшись ветра кожей, приятными мурашками покроется рука. Когда-нибудь столкнусь с созданьем ярким, божьим. И блики на воде коснутся пиджака.
***
Я помню день со вкусом красного железа и розоперстый под конец закат. Когда-то беглая, веселая принцесса ждала под смех, как с нищетою обручат.
Я там стоял, в богатой, светлой зале, нечестный суд в которой раз смотря. Все думали, что гордость разорвали, но то не более, чем просто мишура.
И шла ногами бледными, босыми, чтобы услышать плети страшный звук. Как можно быть настолько всем слепыми? Не высший свет, а общество гадюк.
Разорвана ударами одежда, корона на другом — таков исход. Но вы, предатели, зазря себя не тешьте, надежда хрупкая со всех клеймо сорвет.
Я буду ждать, отчаянно и верно, как ты войдешь в законный тронный зал. Пусть не верну родных земель, губерний. Твою улыбку, главное, украл.
***
Проклятый дважды стоишь на распятье, из гордости глупой отводишь глаза.
Сегодня впервые за годы я в платье. Неужто навеки моя ты стезя. Тенью белёсой нависло мученье — рядом так вдруг и опять далеко.
Мука, отрада и вновь сожаленье. Нам никогда не бывает легко.
Кричи под окном, мой смех провоцируй. Нам Боги послали лишь вечер один. Моими страданьями смело пульсируй. Голос ценнее, чем яркий рубин.
Взгляд мой запомни, до боли влюбленный. Безмолвно прошу лишь одно — обними. Ты же как книга до корки прочтённый. Хоть одно слово на миг оброни.
Вместе иль врозь — решать до скончанья может быть дней моих иль твоих. Ты как небес для меня обещанье. Со школы я помню блеск глаз голубых.
***
Круговорот, прыжок до ледяных небес. Туманной дымкой фигурист свершает свой тулуп. Водоворот страстей, диез. Обманно робкий медалист в движениях не груб.
Он режет остриём коньков прозрачный, тонкий лёд. Касаясь сердца знатоков, готовит переход.
Изгиб фигуры, бледность кожи, холодные глаза. На взрыв энергии похожий, милейшая оса.
Спираль, вращение, заклон. Волчком кружится чудным. Одна деталь, простой поклон. Кольцом скользит этюдным.
Любимец ветра в капле смерти, сласть молодых очей. Твои движенья милосердны как смысл моих дней.
***
Теодора, моя Теодора.
Кожа пахнет порохом воли.
Кудри тёмные, чёрные брови.
Как могу не испытывать боли?
Засыпай на груди, Теодора.
Как закат наравне с синевою
Я готов же к последнему бою.
Потому лишь, что болен тобою.
Ты прости же меня, Теодора.
Как злодей я подкрался с засады.
Почему же этому рады
Мы с тобой, ожидая награды?
Необычна моя Теодора.
Все в чернилах белые руки.
Будешь ли на войне мне супругой?
Иль оставишь в холодные вьюги…
До чего же свежа, Теодора.
Аромат горьких листьев и хвои.
И пускай мы для мира изгои.
Утром встретим ядро золотое.
Теодора, моя Теодора.
Построение, ход до столицы.
Встретим ли мы ещё раз зарницы?
Вопреки всем сомненьям и лицам.
Теодора, строгая Тео. Ведь дождёшься?
Искренне, верно.
Не смотри так глубинно-безмерно.
Я пройду ради нас чрез инферно.
***
Выстрел прошёл насквозь чрез поэта. Бесцветный ответ любителям пуль. Северо-западный склон на рассвете. Трагически жаркий и грозный июль.
Но место дуэли не лучшее место, чтобы вершины земли наблюдать. Что же, пора, простите маэстро. Мне предстоит об ином написать.
Брызгом над небом восходит Машук — как удивительно Бога творенье! Столькою прелестью край многорук. Пиита терраса — предел вдохновенья.
Тайны Развалки сумей отгадать, в хладно-густую взбираясь пещеру. К змею подкрасться, в горах ночевать — только в такую музу он верил.
Влага Кавказа живительной силой в край Ставропольский дарует проход. Всплеск изумруда для нас сохранила, чтобы в фонтане встречать нам восход.
По улицам узким в истлевшие годы гордо бродил великий акын. Мирно вкушая целебные воды, смеясь над местами, что пóлны равнин.
Смерть для творца не худшее бремя. Лучше, чем если одет в кандалы. Лермонтов, стойте! Отдайте же время. Чтобы успеть заслужить похвалы.
***
Эта ночь пахнет серой, пахнет болью, сухими костями. Для чего на погибель оставил, обрекая пустыми годами?
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.