Бесплатный фрагмент - Поэмика

Предисловие

Поэзия пронзает современность. Её параллели проходят через любой временной язык. Любая фраза, дающая импульс — поэзия. В этой всеобщности скрывается сила, которую нельзя побороть.

Поэтические аспекты мироздания будут существовать даже без языка. Наши слова — это всего лишь один из способов выразить то, о чём молчит бытие. В этом нет сложности — человеческое и порождается именно тем, что мы говорим. Мы продолжаем дело Порядка, пытаясь «оживить» мысли. Любые чувства, события, люди, — отразить их на бумаге означает с уверенностью сказать, что они есть. Так мы пытаемся спастись, так живёт язык.

Поэзия пронзает современность, так как современность часто забывает о молчании бытия. От забывания появляется ощущение бездомности и отрешённости. Праздность языка тут выражается в наибольшей степени. Стихи же стимулируют язык, заставляют его работать.

Стихи есть только один из видов поэзии. Этот вид стоит расширять. Но расширять до той границы, после которой стихи утратят право называться стихами. Стих, вышедший за границы стиха, вместе с этим выходит за границы языка и перестаёт быть поэзией. Почему? Потому что он утрачивает ту форму, которая дарована ему языком. Есть разные виды поэзии (не только стихи!), однако вид не может отходить от самого себя. Ещё стоит сказать, что выход за границы вида не означает выход из формы. В то же время максимальное отдаление от границ вида, схлопывание, центростремительное движение приводят к бесформенности и обесцениванию. Это намного хуже, чем выход из вида. Поэтому нельзя пересказывать стихи прозой. Если это получается, значит тот или иной стих вышел за границы своего вида (хотя и не потерял формы) и не является больше стихом. Выход за границы — отход от выражения молчания бытия.

Продолжать дело Порядка можно и с помощью других видов поэзии. Главное дать импульс, который станет причиной метакогнитивного действия. Из этого можно сделать инструмент или же способ существования. Почему я выбрал стихи? Тут есть некоторая туманность, так как слово «счастье» уже давно перестало что-либо означать. Оно семантически перегружено. Но пока другого слова для выражения чувства тождества со всем миром не придумано, я вынужден сказать, что стихи делают счастье. Они вносят его на человеческий этаж с этажа неопределяемых сфер.

Мы привыкли к слову «поэзия» в узком смысле. Говорят и пишут: поэзия Серебряного века, поэзия без поэтов, поэзия античности и т. д. Чаще всего узкий смысл подразумевает стихи. Это естественное понимание, но всё-таки значение поэзии стоит расширять. Здесь важна роль интерпретации. Стих без импульса намного хуже стиха без смысла. Смысл, надо сказать, изначально уже есть в языке. Первичный смысл не всегда доступен (из-за интерпретаций), однако он всё равно может открыться читателю. То, как мы расцениваем различные языковые конструкции, определяется нашей способностью к интерпретации, а также размерами нашего ассоциативного поля. Этим решается сила поэтического импульса. Не только поэт должен пребывать в постоянном удивлении, но и его читатель. Благодаря этому получится расширить значение поэзии.

Теперь я должен немного объяснить вторую «Поэмику». Тут стоит сказать о появлении стихов. Точнее всего это описывает отрывок из книги Дмитрия Быкова о Борисе Пастернаке: «Уже в девятнадцать лет свобода была для него мыслима только „в безумном превышении своих сил“ — безделья он не выносил и считал его самым антитворческим занятием. Что делать — давать ли уроки, готовиться ли к экзамену, — неважно: мысль начинала работать, когда её ставили в предельно жёсткие условия, почти не оставляя времени на главное». В этом «главном» как раз и скрываются стихи. Благодаря активной созерцательной деятельности достигается наиболее ощутимое тождество с миром. В этот момент мир — молчаливое бытие — начинает говорить. Достаточно просто записывать под его диктовку. Из природного языка рождается понятный нам язык. Язык со знакомыми фразами и выражениями. Повторю: без сосредоточения, без «безумного превышения своих сил» это сделать сложно. Должен быть готов инструментарий — широкий лексикон, направление, потенциал рифм, — и тогда получится то, что можно в полной мере называть стихом. Почти что вся вторая «Поэмика» создана таким образом. Она живёт своей поэтической жизнью, разрезает современность и стремится к наибольшему импульсу, который скрывается в ритме, в отдельных словах и звуках.

Время писателя

Март. Май. Август.

Ям. Ритм. Сгусток.

Конь — как ямб — скачет.

Степь — врач — удача.

Сад суть мир:

В мире поиск счастья.

Август. Март. Май.

В мире поиск рая.

Рай, лишённый власти.

Ганг

Я бросил четырнадцать веток

С водой

На них наложила вето

Ладонь

Солнце для нас в апплике

Искрится

Вместо державы в руке

Птица

Мы скалы в тумане искали

С вьюгой

Сколько уже тут Кали

Юга

Вместо света недели

Пью

Теперь даже Дели

Нью

Запад меняет на бинди

Мушек

Немного отстали от Индии

Души

Полосы ходят номадом

К краю

Отдавшим последний атом

Граем

Вороньим и чуждым грани

Фьордом

Потопом спаслись заранее

Гордым

Так арии флагом реют

Красным

Оставим Гиперборею

Разным

Силам и рекам годен

Позже

Ганг станет чем-то вроде

Кожи

Утро

Утро расходится в магазины,

На вокзалы, в школы, в думы и в рады.

Утро кроет. Товары ввозимы

Утром — заборам, плетням и оградам.

Утро в машинах, на людях, в теплицах,

На лицах, на тёмных оправах хотений.

Утром ввозимы товары. Возиться

Не хочется с ними. И утро хоть иней

Оставит за плату. На плато из кафлей

Оно не распишется. И подпись, как яспис,

Оставлена наспех для ночи, для капли

Хотений на море: Лазурь или Каспий?

Тут утро везде. Оно трогает сваи,

Дома, парапеты, кареты в больницах.

Пустынные дачи стоят, засыпая.

И утро товаром в них будет ввозиться.

Новая Гиперборея

За стороной мы были

Людьми. Мы эпохи.

Посторонись. В пыли

Деревья, военные дохи,

Кварталы, дома, самолёты.

Художник не спи — работай.

Худой и никчёмный вид

Отражением римских див,

Которые в красном, как риф,

Ожидают расшитых хламид.

Лётчик

Над Кемью и над Беломором

В фаворе бьётся и летит,

Как филин, лётчик вслед за хором

Небесных тел и тьмы ланит

Отцветших городов, паромов,

Бурлацких сит, и торб, и кущей.

Он призван темой разговоров.

Он призван. Он открыт, отпущен.

Луна огромна Соломонова.

Её шаги вдали по крыше

Ложатся в тень крыла солёного

И будто морем сверху дышат.

Отправной

пар доходил до лиц

парк не кончался тут

в воротах отзвуки спиц

прямой живописный маршрут

ступени и руки браслеты

и тонны билетов рельс

дорожных путей эполетов

кадетов держащих рейс

струны живут проводами

ток от оков распустив

звоны плывут над домами

в колёсах играет мотив

тысячи взглядов пейзажи

заводы дома гаражи

солнце лучами завяжет

дома у неровной межи

станции город в полотнах

всплывает и рвётся ретиво

так жарко так рьяно и плотно

как волны седого залива

полдень в вагоне стремится

свой след закрепить на путях

попутчики смотрят страницы

их книг засыпают в лучах

качает и окна вчерашние

расправились дышат делами

за ними и реки и башни

и храмы и замки с садами

железные арки вокзала

когтями растянуты прутья

растения периметров залов

увяли в серебряной ртути

чужих ожиданий жужжания

и бдений под утро с гавотом

из старых колонок и шали

шумят и встречают кого-то

на полном перроне из арник

букеты в буклетах афишных

лавки конторы пекарни

руки теряются слышно

как душные шпили и гравий

шипят из артерий окраин

и кисти в кайме и на праве

гостями сидеть тут не тая

под солнцем вокзала рама

оконная служит порталом

поезд уходит так рано

не слышно ни грая ни гама

гамма встречающих килем

редеет разряжены буквы

и быстро кончаются мили

у ветра услышать хоть звук бы

радости в новости с тыла

где в амфорах стынет кагор

где лампа тимпан закоптила

и люди читают с арго

время отправок составов

бросков рысаками сказали

сюда вам скорее направо

мир состоит из мозаик

Душный рассвет

Когда опавшими станут оконные рамы

От конского стана и звона рапир,

Войдут поколения в закрытые храмы

И свой пастораль, подобно Аврааму,

Поставят на лонах, раскрасив менгир

Бытия и чужого хотения.