Подземелья Аркаима

1. Глеб Дубров

1.1. Каникулы

Я сидел на узком гребне скалы, словно на спине дракона, обхватив его ногами и держась левой рукой за камень, торчащий впереди. Свесившись вниз, я разглядывал в бинокль туристов, сплавляющихся на трех круглых надувных платах по речке, протекающей в ущелье. Речка была неширокой, метров тридцать в поперечине, но стремительной и бурной. Крутых порогов на ней не было, так, перекаты с изредка разбросанными сглаженными водой валунами, похожими на спины больших черных черепах. Поэтому начинающие туристы оттачивали на ней свое мастерство, сплавляясь на платах, байдарках или катамаранах. Туристический сезон продолжался с весны по осень, зимой же в ущелье не ступала нога человека, не считая моей, я иногда катался здесь на лыжах. Ущелье находилось довольно далеко от нашего поселка, да и дни зимой были короткими, поэтому, чтобы добраться сюда, мне приходилось выходить на рассвете, когда ночная тьма только начинала рассеиваться. Ущелье было узкое, глубиной метров сорок, любителей прогуляться по нему не находилось. В нем всегда стояли сумерки, Солнце освещало дно считанные мгновения, когда оно оказывалось точно над ущельем. Здесь не росли кусты и деревья. Но, несмотря на его мрачную атмосферу, что-то притягивало меня сюда. Зимой, скользя по заснеженной речке со странным названием Ящерка, я чувствовал себя будто в фантастическом мире из компьютерных игр: ледяная светло-голубая лента реки пролегала между возносящимися вверх черно-фиолетовыми стенами, а высоко вверху виднелась синяя полоса неба. Впрочем, иногда она выглядела жемчужно-серой, смотря по погоде. Торчащие из снега по берегам речки черные обледенелые валуны и холодное фиолетовое пламя, вспыхивающее на их гранях, дополняли картину.

Туристы благополучно миновали ущелье и исчезли вдали, а моя рука устала и занемела. Я выпрямился и в который раз принялся разглядывать свой новенький бинокль. Вчера у меня был день рождения, мне исполнилось четырнадцать лет, и родители, наконец, подарили бинокль, который я давно у них просил. Солнце склонялось к горизонту, пора возвращаться. Пешком отсюда до дома идти два с половиной часа. Но я не тратил времени зря, решив употреблять его на занятие спортом, поэтому большую часть пути проделывал бегом. Я, то несся со скоростью спринтера, то бежал трусцой, лишь изредка переходя на шаг. Я обнаружил ущелье два года назад, в самом начале лета. Тогда же и начал заниматься бегом.

Как говорят — в семье не без урода. Это я про себя. Мой старший сводный брат Ярослав пошел в мать. От нее он унаследовал волнистые белокурые волосы, тонкие русые брови, длинные черные ресницы и серые глаза. Волосы у меня были тоже светлые, но, скорее какие-то пепельные, чем русые, будто посыпанные серой пылью. Поэтому казалось, что у меня постоянно грязная голова. Брат был старше меня на два года и выше на целую голову. Мой острый, треугольником, подбородок проигрывал в сравнении с широкой нордической челюстью Ярослава. Глаза у брата были ясные и прозрачные, а мои — темно-серые с поволокой, непонятного сизого цвета, да еще слегка раскосые. На худощавом лице глаза казались большими, пожалуй, это был единственный плюс в мою пользу. Если добавить ко всему непропорционально длинные ноги и бледную кожу, то видок у меня был еще тот. Мать считала, что у меня плохой гемоглобин и, поэтому постоянно пичкала витаминами и соками, хотя анализы были в норме. Мне нравилось имя брата — Ярослав, которое легко изменялось: Яр, Ярик, Слава. К тому же Ярослав — прославленное имя русских князей. А вот мое имя простое — Глеб, и оно не изменяется, Глеб и только. У брата было прозвище Ярый, хотя он ему совершенно не соответствовал со своим непробиваемым спокойствием и медлительностью. А меня в школе прозвали Лунатиком, видимо за мой бледный вид и большие глаза, впрочем, у некоторых были прозвища и похуже того.

Как-то бабушка Глаша, мать моей матери, в разговоре с соседкой сказала о Ярике, что родители хотели дочку, поэтому родившийся мальчик, мол, и родился таким красавцем. Как будто красота привилегия девчонок. Иногда я с обидой думал, что все лучшее досталось Ярославу. Девочки, которые стаями хищных пираний вились вокруг брата, на меня обращали внимания не больше, чем на хомячка, живущего в аквариуме на моем столе. Впрочем, ему внимания уделяли больше, чем мне, хомяку иногда приносили орешков или семечек в качестве угощения.

Наша единственная бабушка Глаша жила в селе на Алтае, и навещала нас пару раз в году: обычно ее визит приходился на день рождения моей матери, ее дочери, и на Новый год. Ее мужа Ивана Петровича, моего деда, давно погибшего по трагической случайности на охоте, я совсем не помнил. Отец Ярослава, военный летчик-испытатель, погиб, испытывая новый самолет, когда Ярик был совсем маленьким. Через год мать вышла замуж за моего отца, военного инженера-электронщика. А еще через год родился я. Отец, Гордей Ильич, был высокий, сухощавый и малоразговорчивый. Своей легкой стелящейся походкой охотника он походил на поджарого гепарда, уверенного в своих силах опасного хищника, несмотря на кажущийся добродушный спокойный характер и легкую расслабленность в движениях. У него были жесткие русые волосы, которые он всегда коротко стриг, острый подбородок и слегка раскосые глаза, доставшиеся ему от какого-то дальнего монголоидного предка. На единственной сохранившейся с детских лет фотографии, где отцу было лет двенадцать, он выглядел гораздо симпатичнее меня. Отец с малолетства воспитывался в детдоме, поэтому другие фотографии, если и были, не сохранились. О своих родителях он ничего не знал.

Хотя подбородок и разрез глаз я явно унаследовал от отца, иногда глядя на себя в зеркало, я думал, что все-таки я не такой как мои родственники. Как будто какая-то моя внутренняя сущность знала, что я чужд этому миру. Наверное, поэтому меня привлекало одиночество. Мне нравилось одному уходить на лыжах в лес, прокладывая лыжню среди тишины и заснеженных деревьев. Нравилось, закрывшись в комнате, читать книги о путешествиях и приключениях, особенно увлекали меня повествования об иных мирах, в которых действовали смелые и находчивые косморазведчики.

Я задержался еще на несколько минут, чтобы полюбоваться пылающим закатным небом. Выступ скалы, нависающий над ущельем, на котором я недавно сидел, выглядел черным стилизованным силуэтом доисторического ящера припавшего к земле и высматривающего что-то на дне ущелья. Когда я первый раз привел сюда Ярослава и показал ему своего «дракона», на котором любил сидеть и мечтать в одиночестве, он обсмеял меня и сказал, что это не дракон, а какая-то химера, похожая на бегемота с мордой крокодила и обрубленным хвостом утконоса. Взглянув на выступающую над поверхностью часть скалы, я решил, что он прав. Ну, что ж, химера, так химера. И с тех пор стал называть своего «дракона» Химерой, возведя это прозвище в статус имени.

— Химера! Это звучит одновременно загадочно и пугающе. От этого имени веет чем-то очень древним и опасным, — размышлял я.

— Надо будет порыться в литературе и выяснить, что представляет собой данное существо.

Весна выдалась ранняя, и сейчас, в конце мая, днем было жарковато, но вечером жар спал и снизу из ущелья уже поднимались струи прохладного воздуха. Природа притихла, прощаясь с уходящим днем. Ни один звук не нарушал тишину. Казалось, сияющее небо придвинулось ко мне и окутало невидимым покровом. Воздух стал густым и искрящимся, будто я очутился внутри прозрачного янтаря и смотрел на мир изнутри него. Я глубоко вдохнул, втягивая этот янтарный свет в себя, наполняясь им словно воздушный шар. В солнечном сплетении кольнуло, резкая боль привела меня в чувство, мир вокруг принял свой обычный вид. Наверное, я, как йог, впал в медитативное состояние, подумалось мне. Всю эту зиму я посещал секцию боевых искусств, которую открыли в нашем Доме Культуры военные, их часть базировалась недалеко от поселка. На секции мы учились сосредотачиваться, отсекая от себя все звуки, запахи и мысли. Собственно это та же медитация, которую практикуют йоги. Занятия вел молодой капитан, с непривычным именем Маркел, которого мы звали просто Марк. Он был непревзойденным мастером русского рукопашного боя. Марк обучал нас приемам защиты и нападения, без оружия и с оружием, которым могла стать самая обычная палка. Группа была разношерстная, составленная из школьников, рабочих и студентов училища. Хотя Маркел гонял нас до седьмого пота и спускал, что называется, по семь шкур, из группы никто не ушел. Всем было интересно и, конечно, каждому хотелось стать таким же крутым мастером боевого искусства, как наш тренер.

Закинув на спину рюкзак, в котором лежали бинокль, налобный фонарик, нож и бутылка с остатками воды, я помчался к спуску с горы, до захода солнца нужно успеть добраться до дома. Я бежал без остановки уже минут сорок, полдороги позади. Пот заливал глаза, но я не останавливался, не хотелось оказаться в лесу в темноте. Дорога была знакома, глаза привычно выискивали нужные ориентиры, а мысли текли ленивым ручейком, перескакивая с темы на тему. О последнем экзамене, о вчерашнем дне рождения, о летних каникулах. Поездка на море не намечалась, но родители обещали свозить нас с братом в Аркаим, где мы с ним давно хотели побывать. Развалины древнего поселения находились недалеко от нас, но выбраться туда из поселка было проблематично. Мне стало жарко от бега, в то же время в левой руке появилось ощущение, словно она слегка онемела от холода. В центре ладони, там, где у меня находилось маленькое светлое пятнышко, как будто появился ледяной крошечный кристаллик, и от него волны холода распространялись по всей ладони, достигая запястья. Я остановился и потер пятнышко пальцем, через минуту неприятное ощущение исчезло, и я помчался дальше. Когда я добежал до своей калитки, закат на небе превратился в узкую оранжевую полосу над самой линией горизонта. В кухне на столе меня ждал ужин, заботливо укутанный в махровое полотенце. Мать уже ушла в больницу, она работала там терапевтом, и у нее раз в десять дней было ночное дежурство. Отец служил в военной части и вообще появлялся дома только на выходные. Ну, а Ярослав, видимо, на свидании или на дискотеке, в пятницу вечером в нашем ДК всегда устраивали танцы, а сегодня как раз пятница. Весь двухэтажный дом был в моем распоряжении.

1.2. Знак на ладони

Сытый и осоловевший я поднялся в свою комнату на чердаке, раздумывая, чем бы заняться. Вспомнив об онемении руки, решил рассмотреть родинку поближе. Если быть точным, родинок у меня на руках было две. Одна, самая обычная, располагалась в центре правой ладони — темное пятнышко размером со спичечную головку. Вторая, такового же размера, находилась в центре левой ладони. Хотя родинкой называть ее было неправильно, просто светлое пятнышко. Такой цвет кожи бывает после ожога, когда поврежденный участок кожи обесцвечивается и не загорает на солнце. Порывшись в ящике стола, я нашел лупу, которую купил, когда увлекался марками, но это увлечение быстро прошло. Я посмотрел на белую отметину, мне показалось, что она стала светлее. Поместив лупу над ладонью, я разглядел, что пятнышко было не просто пятном, а рисунком. Как будто неизвестный художник аккуратно нарисовал на моей ладони маленькую белую спиральку.

— Что за чертовщина? — Озадачился я вопросом, двигая лупой, чтобы лучше рассмотреть эту странную спиральку. Изучение второй родинки ничего не прояснило, родинка как родинка. Наконец, почувствовав, что веки слипаются, я решил лечь спать, оставив решение загадки на неопределенное будущее.

***

Мне приснилось, что я парю, словно птица, в густом клубящемся тумане. В этом белом безмолвии не было ни верха, ни низа, ни сторон света. И когда я отчаялся, и стало казаться, что я останусь здесь до окончания века, где-то далеко внизу появилось пятнышко света. Я полетел к нему, набирая скорость. Чем ниже я опускался, тем становилось холоднее. Пятно света увеличилось и превратилось в большую, матово святящуюся, спираль. Когда я завис над ней, то понял, что это не просто спираль, а спиральный лабиринт, в центре которого разливалось темно синее сияние. Очарованный синевой, подобной которой не существует в мире Яви, я попытался приблизиться к нему, но невидимая преграда не дала этого сделать. Кружа над лабиринтом, я вскоре определил, что он защищен куполом силового поля. Наконец, я приземлился в том месте, где начиналась разворачиваться спираль. Приблизившись насколько это было возможно к упругой преграде, я стал разглядывать лабиринт, оказавшийся объемным призрачным сооружением, стены которого переливались холодным белым пламенем, наподобие полярного сияния. Переведя взгляд под ноги, я увидел, что стою на черных полупрозрачных плитах. Было видно, что Лабиринт уходит вниз, под плиты, как будто там, под ними находится еще одно сооружение, зеркальное верхней части. Обе части по центру пронзал столб синего пламени, в виде оси, соединяющей их в единое целое. Стремясь лучше рассмотреть странное, словно сделанное из стекла, сооружение, я поднял левую руку к лицу, чтобы прикрыть глаза от слепящего света. В этот момент из синего столба вырвалась молния и вонзилась своим жалом в мою ладонь. От острой боли, пронзившей руку до самого плеча, я проснулся. Левая ладонь нестерпимо чесалась. Уж не подхватил ли я какой-нибудь экзотический лишай, с испугом подумал я, остервенело расчесывая ладонь. Но обращаться к врачу почему-то не хотелось. Внизу звякнуло, это мать, придя с дежурства, возилась на кухне. Часы показывали восемь утра. Спать не хотелось, и я решил составить матери компанию — выпить вместе с ней чаю. Спустившись со своего чердака, по дороге заглянул к брату, он еще спал. Наверное, поздно пришел с дискотеки и теперь до обеда не встанет, уныло подумал я. Значит, все хозяйственные хлопоты взвалят на мои плечи. Так и случилось: мать наказала мне вскопать до обеда грядку и сходить в магазин за продуктами, вручив целый список того, что необходимо купить. Выпив чаю, она отправилась спать, а я взял тетрадку, решив записать свой сон. Мне и раньше снились необычные сны, но этот был слишком странным. Он имел какую-то мистическую связь с моей родинкой в виде спиральки, я чувствовал это, что называется, «всей кожей». Еще я чувствовал, что моя жизнь в мгновение ока изменилась. И изменение это произошло, когда я, стоя в центре преобразившегося мира, вобрал в себя его янтарный свет. Интуитивное ожидание необычного, врывавшееся в мою жизнь, заставляло сердце то останавливаться, заливая холодом грудь, то бешено стучать, и тогда меня бросало в жар. Отложив тетрадь, я посмотрел на часы, пора было идти в магазин. День вступал в свои права.

Перед обедом приехал отец, и я больше не вспоминал о странном пятнышке на руке — отвлекли куда более интересные дела: отец обещал взять меня на вечернюю рыбалку с ночевкой. Мы собирались ехать вдвоем, так как Ярослава больше интересовала одноклассница Вика, живущая недалеко от нас, поэтому от рыбалки он отказался. День прошел незаметно в сборах и разговорах с отцом, которого я не видел всю неделю. Когда солнце стало клониться к закату, мы загрузили в старый военный «козлик» палатку, удочки, продукты, котелок для ухи, закопченный алюминиевый чайник, прочие причиндалы и отправились в путь.

1.3. Рыбалка с молнией

До озера в лесу добрались уже в сумерках. Отец стал ставить палатку, а я таскать хворост для костра. Разведя костер и поужинав домашними бутербродами, мы взяли спиннинги и пошли рыбачить. Вдоль берега тут и там возвышались над водой разного размера валуны. Перебираясь с камня на камень, мы с отцом зашли подальше в озеро и забросили спиннинги. Стало уже совсем темно, на небе сквозь редкие тучи замерцали первые звезды. Природа засыпала и на мир снизошла тишина. Рыбалка не клеилась, вся рыба, похоже, тоже решила пораньше лечь спать. На двоих мы поймали одного карася средних размеров. Впрочем, на уху его хватило. Отец, уставший после напряженной трудовой вахты, лег спать, устроившись на надувном матрасе между палаткой и костром. Мне же спать не хотелось. Решив, пока не сплю, поддерживать костер, я подбросил в него хвороста. Костер затрещал с новой силой. Через некоторое время, взяв бинокль, фонарик и одеяло, я перебрался на большой плоский валун, торчащий из воды метрах в пятидесяти от нашей стоянки.

Сложив одеяло в несколько слоев, чтобы мягче было сидеть, я уютно устроился на нем и начал обозревать окрестности. Но вскоре оставил это занятие, так как кроме брезентового армейского «вездехода» и палатки, освещаемой мятущимися всполохами костра, да круга озера, подсвеченного серебристым светом Луны, висевшей в прорехе между появившимися невесть откуда черными тучами, ничего не было видно. Мной овладело спокойствие, какого не бывает в нашей суетной обыденной жизни. Я смотрел на мерцающее зеркало воды, которое казалось кратером вулкана, заполненного вместо лавы жидким струящимся светом. Мысли в голове замедлили свой бег и остановились. Я заснул. Разбудил меня удар грома. Луна исчезла, все вокруг было залито чернилами ночи. Костер почти потух. Я посмотрел в бинокль: отец спал, его гром не разбудил. Решив вернуться к костру, я уже поднял руку, чтобы включить налобный фонарик, но тут мое внимание привлекло пятно желтого света над озером. Пока я настраивал бинокль, пятно вдруг стронулось с места и зигзагообразно двинулось к берегу. Когда оно приблизилось, мне стало видно, что это шаровая молния, и движется она прямо к костру, как будто его свет притягивал ее к себе. Повисев над костром, молния двинулась к отцу, описав вокруг него круг, она зависла над его головой. Затем сделала пару кругов над палаткой и снова остановилась примерно в метре над землей. Она была похожа на собаку, бегающую кругами и обнюхивающую незнакомую территорию. Я с интересом ждал, куда она направится дальше. Шаровая молния, словно услышав мои мысли, энергично двинулась в мою сторону. Я замер, продолжая смотреть на нее в бинокль, в груди неприятно похолодело. Медленно опустив бинокль, я обнаружил огненный шар, диаметром сантиметров сорок, висевший на уровне моего лица. Свет от него слепил глаза, но мне удалось рассмотреть, что внутри него что-то есть. Его внутренняя структура представляла собой объемные пчелиные соты, а наружная оболочка состояла из нескольких более темных слоев. Молния была похожа на какой-то сложный механизм, сделанный из плазменной материи, механизм, не принадлежащий нашему миру. В центре ее, светя тусклым светом, медленно крутился красный «апельсин». Из слегка пульсирующего и покачивающегося шара выдвинулся отросток, который словно тонкое электрическое щупальце, медленно и опасливо потянулся ко мне. Раскатисто ударил гром и пучок молний, шипя, вонзился в центр озера. Когда мои глаза вновь адаптировались к темноте, шаровой молнии уже не было, она исчезла. Неожиданно стало печь в районе пупка. Ощущение было не очень болезненное, но неприятное до тошноты. Я включил фонарик и резво запрыгал по камням к берегу. На берегу я постоял несколько секунд в недоумении. Жар в животе пропал так же неожиданно, как и появился. У меня мелькнула сумасшедшая мысль, уж не шаровая ли молния обосновалась в моем пупке, но из-за абсурдности я ее отбросил. Подбежав к костру, я увидел, что отец проснулся.

— Похоже, будет хороший ливень! — Зевая, сказал отец.

— Надо перебираться в палатку. Не повезло нам с рыбалкой, — с сожалением добавил он. Гроза расходилась не на шутку. Частокол молний с интервалом в несколько секунд вставал над озером, а небо на горизонте время от времени вспыхивало синим светом, как будто там работали с гигантской электросваркой небесные великаны.

— Может быть, они пытаются заварить дыры в тучах, чтобы вода не затопила Землю? — Пришла мне в голову шальная мысль. Дождь начался неожиданно. Мы, закрывшись в палатке, слушали, как его струи с силой бьют в крышу, словно пытаясь сделать из нее решето. Под дробь дождя, вспышки молний и взрывающиеся петарды грома уснуть не удалось. Под утро гроза закончилась. Измученные бессонной ночью, мы с отцом быстро погрузили вещи в машину и отправились домой, где блаженно проспали до самого вечера, пока мать не разбудила нас на ужин. Она нажарила большую сковородку рыбы, купленной в магазине, половину которой мы с отцом молча, умяли. Ярослав, поглядывая на нас, усмехался, но ничего не говорил. В поселке грозы ночью не было. Похоже, этот катаклизм был локального масштаба, ограниченный районом озера.

1.4. Странный сон

Спать я лег поздно. А ночью мне опять приснился необычный сон. Я снова был около озера. Тусклое красное пламя костра плясало кровавыми отблесками на стоящем рядом «козлике». Между ним и костром, укрывшись одеялом до подбородка, спал отец. Его коротко-стриженные волосы казались огненно-рыжим ежиком при этом мертвенном освещении. Луны не было видно, но ее свет проникал сквозь прорехи дырявых туч, из-за чего казалось, будто на небо накинута огромная сеть, сотканная из тьмы и бледно лимонного света. Я отошел от костра и сел на камень у озера. Его поверхность была темно-фиолетовой, и в ней совершенно не отражался призрачный свет, льющийся с неба. Было очень тихо. Недалеко от берега под гладью воды появилось расплывчатое пятно, которое стало разгораться все ярче, уменьшаясь при этом в размерах. Что-то поднималось из темных глубин к поверхности. И вот из озера вынырнул большой бледно золотистый шар. Повисев несколько секунд над водой, он зигзагами, плавно покачиваясь, поплыл ко мне, словно порхающая гигантская бабочка. Я встал. Шар диаметром чуть меньше метра остановился на расстоянии вытянутой руки от меня. Внутри него пылало золотисто-оранжевым светом раскаленное ядро. Вдруг, словно с моих глаз спала пелена, я увидел, что внутри шаровой молнии парит, свернувшись клубком, огненный дракон. Дракон был похож на спящую кошку, уютно посапывающую где-нибудь на мягком кресле. Его длинная изящная мордочка покоилась на скрещенных когтистых передних лапах. Узкий длинный хвост с кисточкой на конце, свернутый кольцом, лежал на полупрозрачных крыльях, прикрывавших заднюю половину туловища. Его чешуя, похожая на мелкие раскаленные монетки, сверкала и переливалась, а легкая грива колыхалась, словно перистые красные водоросли в толще воды. Загибаясь назад — на шею, из его лба выходил гладкий рог, испускавший белое матовое свечение. Оцепенев от удивления, я стоял неподвижно, разглядывая это чудо. Вдруг он приподнял голову, открыл глаза и посмотрел на меня. Два синих сапфира без зрачков встретились с моим взглядом. Несколько секунд он смотрел мне в глаза, затем встрепенулся, разворачивая свои кольца. Огненный шар с легким щелчком лопнул, и дракон с быстротой молнии взметнулся в небо, превратившись в огненную точку, которая вскоре затерялась среди туч. Костер почти погас, лунная сеть на небе померкла, его полностью затянули черные грозовые тучи. Начиналась гроза. Когда я принялся будить отца, небеса раскололись. Толстые жгуты молний хлестнули по озеру и заплясали свой смертельный танец. Через несколько секунд ударили раскаты грома. Наверное, так начинается Апокалипсис, подумал я и проснулся. В комнате было темно. Часы с фосфоресцирующими стрелками и цифрами, стоящие на тумбочке в изголовье кровати, показывали два часа ночи. Сна как не бывало. Голова была ясная, лишь в ушах на грани слуха тихо гудело, будто внутри нее работал трансформатор. Я полежал несколько минут, размышляя о последних событиях в моей жизни, в которой мир сновидений переплелся с реальностью самым причудливым образом. Какой из этих миров истинный? А какой есть его отражение? Мир, который я ощущаю своими пятью чувствами и несовершенным человеческим умом, или мир Души — моего бессмертного, таинственного и всезнающего, но невидимого аспекта. Может ли Душа через сны показывать мне то, что я сам не могу разглядеть? Что это за призрачный Лабиринт с подземельем я видел во сне? И что означает проснувшийся огненный дракон? В конце концов, я решил, что в любом случае моя жизнь стала интересней. Впереди три месяца каникул, и, возможно, что-то прояснится, надо только подождать.

Почувствовав голод, я спустился на первый этаж и пошел на кухню, где выпил кружку молока с куском пирога. Подумав, сделал себе еще бутерброд с сыром, налил холодного чая и отправился в свою комнату на чердаке, удивляясь своей неожиданной прожорливости. Обычно я ем мало, а в последние дни аппетит совсем пропал. Мать даже шутила, не питаюсь ли я солнечным светом и не решил ли я присоединиться к солнцеедам. С месяц назад я прочел в какой-то газете небольшую заметку об этих самых солнцеедах, но решил, что это вранье, быть такого не может. Что мы, в растения, что ли эволюционируем? Хотя было бы неплохо питаться одним светом, сколько бы времени высвободилось! Не нужно было бы ни фабрик, ни огородов, ни магазинов. Но с другой стороны, не было бы ни шоколада, ни сгущенки, ни тортов, ни маминых пирогов. Смог бы я отказаться от всякой вкуснятины? Сложный выбор, решил я, вздохнув. Выключив свет и отодвинув занавеску, я открыл оконную раму и посмотрел на огромный диск Луны, висевший над кромкой леса. Сегодня Луна приняла облик сердитой старухи, взирающей на меня с небес. Иногда она походила на лицо женщины или молодой девушки, а иногда, как я ни прищуривался, не видел на лунном диске ничего, кроме пятен тени. Окно выходило на наш огород, за которым находилась большая поляна. Днем на ней, привязанная к колышку, паслась наша коза Машка. За поляной начинался малинник, а за ним сосновый лес. Но сейчас я не узнавал знакомого пейзажа, залитые лунным светом, сосны и кусты казались серебристо-голубыми. Пахло сосновой смолой, травой и еще чем-то неуловимым. Пару раз ухнула сова, добавив мистики к волшебному виду, открывающемуся из окна. Наконец оторвавшись от созерцания ночной природы, я лег спать, оставив окно открытым.

Утром я проснулся рано, в начале восьмого. Внизу было тихо. Сегодня вторник. Отец уехал на службу вчера утром, а матери в поликлинику к двенадцати, соображал я. Под ложечкой засосало. Жутко хотелось есть, будто я и не ужинал посреди ночи. Умывшись, я поспешил на кухню, в надежде чем-нибудь поживиться. Мать уже не спала. Она пила кофе и читала журнал «Чудеса и приключения». Я хихикнул про себя, название журнала можно было взять заголовком к описанию моей жизни в течение последних нескольких дней. Пока мать жарила мне яичницу с колбасой, я успел разогреть в микроволновке и съесть последний кусок пирога. Вывалив всю сковородку на тарелку и отрезав большой ломоть хлеба, я начал с аппетитом уплетать завтрак.

— Что, вчера поздно пришел с тренировки и не стал ужинать? — Спросила мать. Я чуть не поперхнулся и пробормотал сквозь зубы, что не было аппетита. С последними событиями, я совсем забыл, что сегодня в пять вечера у меня тренировка в Доме Культуры, который между собой мы с ребятами называли просто — клуб.

— Зато сегодня у тебя аппетит, какой и должен быть у мальчишки твоего возраста, — заметила мать. Насытившись, я решил посмотреть по телевизору спортивную передачу и вернулся на свой чердак, захватив кружку чая и пачку печенья. Мать как-то странно на меня посмотрела, но ничего не сказала.

После обеда я засел в Интернете, решив пополнить свой багаж знаний. Скачал пару статей, в которых авторы рассуждали о природе сновидений. Но все было не то, так как писали их люди, которым видимо ни разу не снились сны, подобные моим. Все их домыслы о призрачной природе снов сводились к телесным рефлексиям. Сны как реакция мозга на еще не проявленную болезнь, сны как реакция мозга на дневные эмоции, сны как переваривание мозгом информации, полученной днем… Частично, все это было так, но данный уровень сновидений был низшим, тесно связанным с материальным миром. А меня интересовало нечто другое, меня интересовали полеты души, когда мозг, перелопатив информацию и послав сигнал в подсознание о неполадках организма, с чувством выполненного долга, засыпал, давая простор действиям моему высшему аспекту. Меня заинтересовали форумы на тему осознанных сновидений, это было уже «горячее». Но сны, описанные «соннонавтами» были слишком фрагментарны, обрывочны и приземлены: гуляние по комнате рядом со спящим телом, полеты в квартиры к знакомым или выглядывание на улицу сквозь стены, но никаких описаний проходов через порталы и путешествий в параллельные миры. Самое интересное, что мне удалось выудить, это лекции профессора Рудольфа Штайнера о сновидениях. Он считал, что цепь наших перерождений неразрывна, и наши прошлые жизни тянутся за нами в виде «шлейфа». И поэтому во время сна можно «оглянуться назад», то есть просмотреть свои инкарнации, вернувшись во времени в прошлое. Увидеть свои забытые жизни, вновь ощутить себя живущим сотни, а может и тысячи лет назад! Это уже смахивало на машину времени. Выходит, моя душа может свободно путешествовать во времени, пусть даже только во сне! Это мысль меня заинтересовала, и я решил позже поразмышлять над ней. Но если можно оглянуться назад, значит можно заглянуть и вперед, в будущее. Например, это мог делать Мишель Нострадамус, описавший в своих катренах будущее до третьего тысячелетия включительно. Зазвенел будильник, который я поставил на начало пятого, чтобы не опоздать на тренировку. Выключив ноутбук, я выпил стакан чая с бутербродом, объедаться перед занятиями не стоило, и отправился на секцию.

После разминки Марк показал нам новый элемент борьбы, и мы стали его отрабатывать в спаррингах. Как я ни пытался сосредоточиться на борьбе, мои сны непроизвольно вторгались в мысли, отвлекая от занятий. В конце концов, Марк заметил мою рассеянность и в перерыве спросил, в чем дело. Я кратко рассказал ему о рыбалке, появившейся из озера шаровой молнии и о своем сне, в котором внутри такой же шаровой молнии я увидел спящего дракончика.

— И что было дальше с дракончиком? — заинтересовались, окружившие нас с Марком ребята. Они с интересом слушали мой рассказ.

— Дракончик проснулся, молния лопнула, а он улетел. На этом сон закончился, — ответил я. Марк внимательно посмотрел на меня, подумал и сказал: «Наверное, твой дракон просыпается!».

— Какой дракон? — возбужденно загомонили ребята.

— Что за дракон? Драконов не бывает, это сказки! Поясните!

— Тише, тише, успокойтесь — сказал Марк.

— Придется вам рассказать о драконе, который в восточных учениях называется Кундалини. Усаживайтесь удобнее и слушайте.

Мы не заставили себя долго упрашивать, расселись на матах полукругом напротив Марка и затаили дыхание.

Я не увлекался эзотерической литературой, впрочем, мистической также. И без мистики в мире было много интересного: компьютеры и компьютерные игры, музыка, спорт, прогулки по лесу, рыбалка, мотоциклы. Всего и не перечислишь. Поэтому термины, которыми «нагрузил» нас Маркел были мне незнакомы: чакры, анахата, трансмутация, кундалини… со всем этим предстояло разбираться. Я вздохнул, в последнее время мне и так приходилось перелопачивать много информации, выискивая интересующие меня факты. Я чувствовал, как вся эта информация заполняет этажи моей памяти, утрамбовываясь в монолитные кирпичи. Утешало только то, что наш мозг загружен всего на каких-то пять процентов, так что в его кладовых места было достаточно даже для того, чтобы загрузить туда Большой Энциклопедический Словарь.

Я лег на свой диван и проспал до одиннадцати часов утра.

2. Учитель и ученик

2.1. Инкубус из пепла

Марк начал свой рассказ со средневековья. Оказывается, уже в то время существовали ученые, которые назывались алхимиками. Позже, избавившись от всякой мистики, они превратились в современных химиков. Так вот, эти сами средневековые алхимики знали то, чего наши химики, выбросив старые знания как лженаучные, не знают, по крайней мере, в школе нам об этом ничего не рассказывали.

А знали они следующее: все растения и минералы кроме своей видимой части имеет еще и невидимую надстройку. Марк рассказал, что алхимик Джеймс Гаффарель, живший в семнадцатом веке, писал в своих трудах об астрально-световых телах, окружающих растения. Он описывал опыты «Польского врача из Кракова», ныне известного под именем Парацельса, и называл их «искусством делать Невидимое — видимым для глаза». Парацельс сжигал растение и высыпал пепел от него в склянку. У него в лаборатории были собраны склянки почти со всеми известными ему растениями. Взяв, например, склянку с пеплом от розы, Парацельс нагревал ее на пламени свечи и затем встряхивал. Облачко пепла принимало вид розы, затем роза распадалась, но при каждом встряхивании появлялась вновь.

— Эти невидимые «тела» были вновь открыты в прошлом веке и получили название Аур, — пояснил Марк.

— Подобный опыт, но уже на современном оборудовании в 1985 году повторил сотрудник Института физико-технических проблем АН СССР Петр Горяев. Лазерным лучом он считывал информацию с пустого пространства, где до этого стояла пробирка с веществом, так — будто бы она все еще там находилась. Свою теорию Горяев назвал Теорией Волновой Генетики. С помощью лазера Горяев накладывал информацию с одного объекта на другой. Так, облучив клубень картофеля излучением, снятым с мыши, он вырастил из него куст с мохнатым картофелем. Интересно, что фантом убранного объекта стоит на месте сорок дней. С этим, видимо, связан обычай поминать умерших людей на сороковой день, когда они окончательно покидают наш мир.

Я слушал Марка, а в голове моей роем кружились мысли. В далекие времена на земле существовали развитые цивилизации, такие как Шумер, Вавилон, Египет — думал я. А что если все те фантастические существа, описанные в мифах, и с которыми древние герои постоянно сражались, такие как Кентавры, Грифоны, Ехидны, существовали на самом деле? Что, если Тезей сражался с Минотавром в реальной жизни? Кто знает, какие технологии были доступны древним? В индийском эпосе, например, сохранились не только сведения о летающих машинах — виманах, но и их чертежи. В моем возбужденном воображении возник образ грифона, догоняющего человека и разрывающего его своим огромным клювом на части. А кентавр? Лошади-то питаются травой, а он чем? Тут же возникла картинка: кентавр, рвущий руками траву и запихивающий ее себе в рот. Нда! В картинке сквозил явный диссонанс. Не вяжется! Вот кентавр, жарящий на вертеле кабана и с наслаждением рвущий зубами горячее мясо, это да, это реальнее. Мне стало не по себе, не хотел бы я жить в мире подобных химер.

— Глеб, о чем ты мечтаешь? — спросил Марк.

— Не отвлекайся!

Я отбросил свои мысли прочь и снова стал слушать.

— Наследственная информация передается не только через ДНК, но и через энергетические поля окружающие молекулы ДНК. Эти поля имеют волновую природу и являются матрицами, в которые заложена вся информация об объекте и развертывание ее во времени, — рассказывал Марк.

— То есть все объекты имеют на тонком плане голографический план-матрицу, называемый волновым геномом, по которому реализуется живой биологический объект, будь то человек, животное или растение. К этой же группе относятся и кристаллы. В каждой группе развертывание информации во времени происходит с различной скоростью, поэтому баобаб живет тысячи лет, кристаллы, например, алмазы — миллионы лет, человек, в среднем, восемьдесят, овощи вызревают за несколько месяцев, а какой-нибудь мотылек живет всего несколько дней. Но тогда можно предположить, что и более крупные объекты, будь, то солнечная система или галактика, также реализуются по божественному плану, существующему на тонком уровне. Этот план представляет собой голографическое изображение данного объекта, в котором записана вся информация о нем и ее развертывание во времени на материальном плане, ее материализация.

— Ну, а теперь рассмотрим непосредственно энергетическую систему человека — продолжил Маркел.

— В ауре, пронизывающей материальное тело, имеются энергетические центры в виде семи «колес» — вихрей энергии, расположенных вдоль позвоночника, их называют чакрами, что в переводе с санскрита и означает «колеса». Верхняя, седьмая чакра, находится на лбу. В зависимости от частоты вибраций чакры различаются по цвету: от красного до фиолетового, поэтому их еще называют дорогой Ра — Ра-дугой. Нижняя чакра, которая находится у основания позвоночника, на копчике, является аккумулятором. В ней хранится импульс энергии, которым каждый человек обладает с рождения. Ее символически изображают в виде свернувшегося в кольцо дракона или змея Кундалини. Цель жизни человека на Земле — поднять энергию Кундалини по позвоночному столбу до самой макушки, активируя при этом все свои энергетические центры. Символом Кундалини является Урей, который в виде готовой к броску кобры, красуется на головных уборах фараонов. Урей символизирует защиту и способность фараона использовать свои развитые психические возможности, в отличие от простых смертных.

— Сердечную чакру, среднюю, эзотерики называют — Анахатой и считают ее центральным духовным органом человека. Она похожа на лотос, имеющий двенадцать лепестков-вихрей. Анахата управляет остальными Чакрами. Она концентрирует в себе духовную и психическую энергию человека, а также является многоуровневым «порталом» между планами мироздания, космическим органом, который объединяет весь Веер Миров: его различные «этажи» — в единое целое. В человеке Сердце соединяет два мира — духовный и материальный. Сердце, это орган, где невидимая Душа соединяется с материальным центром.

— Что-то вроде розетки, — подумалось мне, — это как подключение компьютера к сети. Выключи компьютер, и он «уснет». Так и с человеком, ночью Душа отключает тело, а сама отправляется в путешествие по невидимым мирам.

Мои мысли понеслись как табун ошалелых мустангов, который был остановлен обращением ко мне Марка:

— Глеб, где ты витаешь!

Укоризненно посмотрев на меня, он продолжил:

— Открытие сердечной чакры является важным этапом в духовном восхождении человека. Она служит «мостом» перехода от его животной природы к божественной. Анахата, излучает изумрудное сияние и находится в центре Лестницы света — Ра-Дуги, являющейся путем, который должен пройти человек в своих земных воплощениях, чтобы навсегда покинуть мир материи. Являясь центром цветового спектра, она как «Изумрудная стена», разделяет и уравновешивает мир материи и мир духа. По этой же радужной лестнице в тело человека спускается Дух, так как Человек и Дух всегда идут навстречу друг другу.

Я посмотрел на левую сторону груди.

— Какой же это портал, как им пользоваться? — в недоумении соображал я. Я вспомнил, что порой во сне оказывался в совершенно фантастичных мирах, которых в реальности не было.

— Может быть, портал открывается только в сновидениях, и душа улетает через него в параллельные миры? А я вижу ее путешествия как будто это мои сны. Ну, сон, он и есть сон, проснулся, и нет ничего? Вот если бы, в самом деле, найти проход, через который я мог бы попадать в иные миры или в прошлое, там, где есть рыцари, замки и принцессы. Вот это было бы интересно! — размечтался я.

— А от снов, какой мне практический прок?

— Нижняя часть спектра, — продолжал рассказывать Марк — от красного до желтого цвета, имеет огненную мужскую природу — солнечную или Ян. Красный это — огонь, страсть, гнев, сила, вдохновение. Оранжевый — власть, контроль, любознательность. Желтый цвет — творческие способности, интеллект, противодействие, самостоятельность. Верхняя часть спектра — соответствует женской лунной природе, энергии Инь. Голубой цвет — религиозность, любовь, сострадание, грусть. Индиго — мистицизм, паранормальные способности, проникновение в скрытые глубины мироздания. Фиолетовый цвет — духовность, ясность мышления, внутренняя сила, трансцендентность, мастерство.

— Так идентифицировали ступени Лестницы Света друиды, жрецы, жившие когда-то в Британии, — пояснил Маркел.

— Зеленый цвет — равновесие, разделение, исцеление, тайные знания, хрустальная линза, трансформирующая животное эгоистичное начало, когда человек находится в состоянии постоянного коллапсирования — «все до сэбе», в духовное совершенство, когда человек начинает излучать свет, превращаясь из «черной дыры» в минисолнце. На Лестнице восхождения к Духу ступеней — бесчисленное множество. Каждая ступень представляет собой Октаву, состоящую из семи цветов, семи вибрационных планов. Человек пока стоит на низшей ее ступени.