Бесплатный фрагмент - Песни зимних ветров

Мы хотим, чтоб читатель наши звонкие знал имена

Вступление от редактора

Уважаемый и дорогой наш читатель!

Этот уникальный сборник творческой группы ВК Наше оружие — слово https://m.vk.com/club188576710, посвящен русской зиме, русской душе и зимним торжествам: Новому году и Рождеству. Мы решили включить в этот сборник не только все лучшее, что написали наши авторы, что живут не только в России, но и в ближнем Зарубежье, но и ближе познакомиться с вами, стать хорошими друзьями. Кроме произведений: наших стихотворений и прозы руководство творческого содружества, коим мы являемся, разместили в этой книге копии рукописных работ и поздравлений С Новым 2020 годом! Почерк человека, как и его душа, он говорит об очень многом. Сближаясь с вами именно душами, мы хотим проникнуть в глубину вашего сердца и пусть этому способствуют добрые рукописные тексты., что лучше любых фото и аннотаций об авторе, сможем вам о нем поведать… А тем, кто не смог предоставить свой рукописный текст, мы проиллюстрировали их страницы детскими рисунками и видами их родного города

Наши имена — новый цикл сборников, который мы запускаем! И пусть, как сказано уже в самом начале сборника — новые, честные и искренние перед вами, эти имена звучат в современной литературе гордо и звонко и обязательно вам запомнятся! Ибо все, что мы делаем, делаем для того, чтобы нас услышал этот мир!

С огромным уважением, ко всем открывшем эту книгу

создатель и руководитель группы Наше оружие- слово. Сергей Ходосевич (г. Москва), а также администратор и корректор Юлия Кабиокова (г. Чермоз)

С Новым, вас всех, 2020 годом и Рождеством Христовым! Пусть непременно сбудутся все ваши мечты!

Николай Будаев

город Самара

Зимняя ночь

Снег искрится, ветер стих,

Надвигается вечОр.

Где-то бродит старый лих

По оврагам, между гор…

Хаты в сумраке стоят

Опечалены чуть-чуть.

Трубы их едва дымят,

Обнажая печки суть…

Затаилась вмиг луна

В темном небе над селом.

Её сущность так бледна,

Не опишешь и пером…

Спят унылые стога

Под пуховым одеялом.

Почивает и река

С ледяным внутри забралом.

Звезды блещут в черной мгле,

Словно капельки слезы.

На невидимой тропе,

Где невидимы следы…

Дремлет всё в тиши и неге,

Вся природа до утра.

Чтобы в день нахмурить веки,

Вспомнить вновь про холода!

Мальчик и звёзды

Мальчишка звёзды полюбил,

Когда увидел их мерцанье.

Он грезил ими и лепил

Из пластилина с замираньем…

Ему казались огоньками

Их силуэты в вышине,

Где холод буйствовал с ветрами

Верхом на огненном коне…

Он твердо верил в эту сказку,

Что только руку протяни,

Хранил в душе лишь к звёздам ласку

Земному чувству вопреки…

Спускается ночь на бескрайние дали

Спускается ночь на бескрайние дали,

На город с рекламой дешевых огней.

Туда, где любовь мы свою растеряли

Средь хаоса реплик и чуждых идей…

Расчетом мы чувства свои погубили,

Привычкой решать вопреки и на зло.

Про стержень душевный просто забыли,

Что плачет от этой заботы добро…

Меняя квартиры, дома и вокзалы,

Себя загоняем порою в тупик.

Лишь яркую ценим судьбу в капиталах,

Теряя на деле романтики лик…

Говорят, что звёзды тают

Говорят, что звёзды тают,

Как снежинки на ветру,

Что они рассвет ласкают,

Исчезая лишь к утру,

Что они поют сонеты,

Колыбельную во тьме,

Чтобы сгладить путь кометы,

Что стремятся так к Земле.

Что они чисты как дети,

Только верят одному,

Что рожденье их на свете,

Не мешает никому.

Говорят, что звёзды тают,

Как снежинки на ветру.

След в душе свой оставляют,

Разгоняя прочь хандру.

Марат Валеев

город Красноярск

«Моя ты хорошая!..»

Он попал в больницу после автомобильной аварии. Возвращался на недавно приобретенной иномарке из аэропорта, машина буквально летела над трассой. И вдруг переднее колесо на полной скорости пошло «на выстрел». Он пробил головой лобовое стекло, ласточкой вылетел на обочину и потерял сознание. Машина всмятку, сам не лучше: нога сломана в нескольких местах, одна рука не работает, ребра полопались, ухо на «ниточке»…

И вот лежит на спине, не пошевелиться, ни в полную силу вздохнуть. — Какая машина была! — стонет он не то от не оставляющей его боли (к переломанной ноге для вытяжки подвешен груз), не то от жалости к загубленной технике. За ним ухаживает жена, невысокая, неспешная в разговоре и походке. Она не отходит от него ни на шаг с того дня, как ее шелапутный муж попал в больницу. Вроде нянечки при нем, но куда заботливее и терпеливее.

— Не пе-ре-живай, — врастяжку говорит она. — «Оку» купим.

— Да на… ее, «Оку» эту, — одновременно стонет и смеется он. — Когда в нее сядешь, уши наружу.

Тут он вспоминает про свое пришитое ухо.

— Ты скажи им, пусть чего-нибудь сделают с ухом, мокрит все время. Жена поднимается со стула, отставляет в сторону какое-то рукоделие и идет за медсестрой.

Начинается обход. В палату входит группа медиков, все в белом, как ангелы: заведующий отделением, старшая медсестра, два врача, несколько медицинских сестер. Из нас троих в особом внимании на сегодня нуждается автопострадавший. Врач расспрашивает его об ощущениях.

— Все время болит, — жалуется он. — Когда меня в Красноярск-то отправят?

— Вот когда рана затянется, тогда и отправим, — терпеливо втолковывает ему врач.

— Так у меня же корка уже была, сорвали зачем-то, — раздраженно говорит страдалец. — Как специально.

— Это не та корка, это был струп. Надо немного подождать. Обход следует дальше.

— Ну, если узнаю, что меня не везут в Красноярск только потому, что у больницы денег нет, я им покажу, — ругается он. — Я же им говорил, что готов ехать за свой счет. Так нет, держат.

Посмотрев немного телевизор, он начинает стонать и материться. — Сходи, пусть поставят укол, — требует он у жены.

Та молча идет к медсестре. Возвращается, потом идет в магазин за продуктами. Уколотый муж в это время ненадолго засыпает.

Просыпается, жена его кормит и поит. Потом он начинает размышлять, правильно его лечат здесь или неправильно. Удивительная особенность наших больных: они всегда знают о своих болезнях больше, чем врачи, как и о методах и способах их лечения. Остается только удивляться, для чего они тогда все же периодически укладываются в больницы?

Я прокапываюсь и ухожу домой.

На следующее утро застаю своего соседа громко храпящим после наркоза: ему что-то сделали с ногой, и теперь она, распухшая и оголенная как у какой-нибудь бесстыжей тетки, не просто лежит на жесткой больничной койке, а покоится на небольшой подставке. Из стопы в районе пятки торчит стержень, на котором крепится тросик. Все понятно — та же вытяжка грузом, только в другой позе.

Автострадалец спит недолго. Просыпается еще полупьяный от наркоза, жена — она как всегда рядом, смачивает его губы минералкой. Неожиданно он перехватывает эту натруженную руку и покрывает ее поцелуями. Мы, сопалатники, не веря своим ушам, слышим следующий страстный монолог, видимо, для связки перемежаемый ругательствами:

— Моя ты хорошая, мля, что бы я без тебя делал! — ворочая непослушным языком, бормочет он. — Вот только выздоровею, мля, все сделаю, чтобы ты у меня ни в чем не нуждалась, чтобы никогда не страдала. Жена потрясенно молчит.

— Пяточки твои буду целовать! — продолжает мычать он. — Никому никогда тебя не уступлю, мля! Никого мне не надо, ты у меня, мля, одна.

— Да? А в Зе-лено-горске? — наконец приходит она в себя и смахивает вытекшую слезинку.

— Да кто тебе сказал, мля? — страстно булькотит он, как голубь на чердаке. — Никогда, никого и нигде. Клянусь, мля!

Остальные обитатели палаты делают вид, что ничего не слышат, хотя прекрасно понимают, что стали невольными свидетелями самого настоящего признания в любви. Пусть выраженного таким вот способом. Но — от чистого сердца. Хотелось плакать.

А он окончательно проснулся. И заканючил: — Иди, пусть уколют. Болит, мля!

И она, любящая и любимая, пошла мимо нас с высоко поднятой головой…

Под утро

Пряхин приехал с работы домой трезвым и голодным. Жены, обычно возвращавшейся из своего офиса на час раньше и успевавшей к появлению Стаса разогреть ужин, дома в этот раз почему-то не оказалось. Пряхин включил телевизор и, меланхолично жуя кусок копченой колбасы, который нашел в холодильнике, бездумно уставился на экран. Там шло очередное постановочное судебное заседание с неискренними переживаниями участников процесса, на которых сердито стучал деревянным молоточком тучный брюзгливый судья в траурной мантии. А Вика все не возвращалась. Странно. Такого за ней не водилось. Никогда.

Прождав еще с полчаса и сломив таки мужескую гордыню, Пряхин сначала набрал Викин мобильник. Тот молчал. Потом он позвонил в офис, в котором Вика числилась каким-то там менеджером. Кажется, рекламным. Трубку никто не брал. Наконец, в ней послышался раздраженный старушечий голос: — Ну и чего ты все звОнишь да звОнишь? Нет тут никого. — Как нет? А где все? — тупо переспросил Пряхин. — По домам разбежались. Еще пару часов назад. Пятница же, святое дело, — глумливо прохихикала бабуля. — Ладно, не мешай мне, я пошла дальше убираться.

Пряхин растерянно положил трубку на рычаг. Выходит, рабочий день жены закончился уже три с лишним часа назад. Куда же девалась Вика? Может, к матери своей зачем-то заехала? Но тогда бы она позвонила обязательно!

А вдруг с ней что случилось? Машина там сбила или хулиганы напали? Пряхин, забыв даже о том, что он голоден, стал нервно накручивать диск телефона. Он все же позвонил сначала к теще, но та обеспокоено сказала, что Вики у нее нет. Пряхин как мог успокоил ее, пообещав незамедлительно сообщить, как только Вика обнаружится. Потом обзвонил все больницы их, в общем-то, немаленького областного города, все морги, страшно оскорбился на милицию, когда ему ехидно посоветовали: «Сидите и ждите. Нагуляется и сама придет. А не придет — тогда к нам. Но не раньше через три дня».

Был у Стаса еще номер подруги Вики, но та сказала, что не знает, где Вика. Пряхин растерянно посмотрел на время. Шел уже второй час ночи. А жена, его тихая и верная жена, все не объявлялась, ни под каким видом. Ни живая, ни мертвая. Ни трезвая, ни… И тут Пряхин даже сквозь бормотание телевизора расслышал чью- то неуверенную возню ключом в замке в двери прихожей. Дверь явно кто-то пытался отпереть, но у него это не получалось. Пряхин щелкнул внутренним запором и дверь, наконец, распахнулась. А за ней оказалась она, жена Стаса, Вика Пряхина, нерожавшая еще красавица тридцати лет от роду. Но в каком виде! Разлохмаченная, растрепанная, пошатывающаяся, с идущим от нее сильным запахом алкоголя и табака…

Скорее растерянный, чем разгневанный, Пряхин посторонился, пропуская жену в дом. Вика процокала на подламывающихся каблуках, оставляя за собой грязные следы на полу, в гостиную и плюхнулась на диван. — Н-ну и что, п-подумаешь, жена немного задержалась на работе! — развязно выговорила она заплетающимся языком, предвосхищая вопрос начинающего багроветь от злости Стаса. — И… ик! Имею право! — Ты где была? Я все телефоны оборвал! — неожиданно даже для себя противным фальцетом взвизгнул Пряхин. — Г-где была, т-там меня уже нет! — все еще явно напрашиваясь на скандал, захохотала Вика. — Я тебя сейчас убью, дрянь! — затрясся от злости Стас и даже подскочил к дивану и замахнулся на жену.

— Ну, бей, бей пьяную беззащитную женщину! — вызывающе подалась грудью навстречу разгневанному и, похоже, обманутому мужу Вика. — И нечего т-так орать! Я всего лишь к подружке зашла. Н-ну, выпили мы с ней немного, покурили, поболтали о том, о сем. А что, н-нелья? Могут я разок посидеть с друзьями после на… напряженного трудового дня. — Это у какой же подружки ты была? — смутно улавливая в происходящем между ним и Викой диалоге до боли знакомые нотки, повороты и даже целые фразы, но еще толком не осмысливая их, с подозрением прищурился Стас. — Небось, у Наташки? — Н-ну да, у Наташки, — тут же попала Вика в ловушку. — Слушай, И.. Игорек, кончай задавать дурацкие вопросы. Пойдем лучше, вы… выпьем, да в постельку.

— К-как ты меня назвала? — теперь заикаться начал уже Стас.- Какой еще Игорек?! А чей это рыжий волос у тебя на плече, а?!! Игорька, да? — Д-да какой там еще Игорек! — пренебрежительно махнула рукой Вика. — Он никакой. И ты никакой. Все вы, мужики, ни… никакие! А Игорек, между прочим, лы… лысый. И вообще, помоги лучше жене раздеться. Я так устала, и спать хочу. А все расспросы за… завтра!

Поняв, что от Вики сегодня ничего добиться не удастся — такой она была пьяной, — Пряхин, скрипя зубами, помог ей раздеться и уложил на диване. Потом принес подушку и сердито подсунул ее жене под голову, набросил плед. — Ну, спи, спи! — пробормотал он, удивленно разглядывая открывшуюся ему сегодня совершенно с неожиданной и далеко не самой приятной стороны, негромко посапывающую под пледом жену. — Завтра поговорим. Еще как поговорим!

Потом он ушел на кухню, поставил чайник, закурил и погрузился в тягостные размышления. Черт, неужели Вике так надоели его последние нередкие загулы с друзьями, постоянные задержки на работе с его невразумительными потом объяснениями, ее слезами и увещеваниями насчет «когда же ты угомонишься?», что она решила ответить ему той же монетой? И как ее вразумить не поступать так дальше, если он сам-то совершенно отбился от Викиных рук.

Вика и рожать-то от него не хочет — говорит, не желает оставаться одна с ребенком на руках. Дескать, при таком образе жизни Стаса они все равно рано или поздно разведутся. А тут впору самому подавать на развод, после такого Викиного финта. Если она войдет во вкус, ее же потом будет просто не остановить. Ну, не бить же ее? При всем своем нигилистичном отношению к семейным обязанностям Стас все же продолжал любить жену и руки на нее никогда не поднимал. И не поднимет. Тогда что остается?

Тяжко вздохнув, Пряхин сходил за мобильником, вернулся с ним на кухню, прикрыл за собой дверь и набрал номер своего закадычного дружка Вована Кутышева. Телефон долго молчал. Наконец в трубке послышалось недовольное:

— Стас, у тебя, что крыша съехала? Ты посмотри, который час!

— Это, Вован… ты вот что, — негромко сказал Пряхин. — Ты меня извини. Но в сауну завтра сходи без меня, ладно?

— Как это без тебя, как без тебя? — растерянно зашептал Вован. — Все же было решено. Нас двое, и бабцов две штуки заказано. Ты что, кайф мне субботний обломать хочешь, да? — Наоборот, — сказал Пряхин. — Все же тебе одному достанется. — Нет, я не понял, — не сдавался Вован. — Ты почему это соскочить хочешь, а? Так дружбаны не поступают. Я вот, например, уже подготовил свою, что мы с тобой на рыбалку завтра едем. Вернее, уже сегодня. А ты что, а?

— Не хочу я больше на такую рыбалку, — буркнул Стас. — Мы с Викой завтра идем в этот… как его… в зоопарк. Или нет, в кино… Да какая разница, на фиг! Я выходные решил с женой провести, и все тут. Имею право! — А я? — жалобно спросил Вован. — Мне что, тоже свой выходной испортить, что ли? — Как хочешь, — жестко сказал Пряхин. — Пока!

И он захлопнул мобильник. Вика в это время, накрывшись пледом с головой, думала: «А не переиграла ли я?». Но тут она вспомнила ошеломленное и даже испуганное лицо Стаса, и решила: «Нет, в самый раз. Должно сработать!». И заснула по-настоящему…

Жизнь или кошелёк?

— Кошелек или жизнь? — прохрипел кто-то над ухом Коптелкина.

— А вы что бы хотели? — печально сказал Коптелкин.

— Ты что, мужик, совсем страх потерял? — озадаченно спросил грабитель. — Видишь, какой у меня нож? Чик — и привет!

— Большой, — согласился Коптелкин. — И страшный.

— Вот, — успокоился грабитель, снял скрывающую его лицо черную маску и вытер вспотевший лоб. — Повторяю для особо тупых: жизнь или кошелек?

— А мне все равно. Хотите, кошелек берите, хотите — жизнь.

— Как это? — снова оторопел грабитель. — Ну, вот такая дилемма стоит перед вами, — терпеливо пояснил Коптелкин. — Или берите мой кошелек — он у меня, кстати, пустой, или делайте свой «чик!»

— Не, вот клиент попался, а? Так тебе что, жизни не жалко?

— А зачем она мне, такая?

— Какая это «такая»? — переспросил грабитель. Он сел на стоящую рядом уличную лавку и похлопал по ней ладонью, приглашая Коптелкина присесть рядом. — Чем твоя жизнь тебе так досадила, что ты хочешь… э-э-э, вот так запросто отдать ее первому прохожему?

— Вам в подробностях или вкратце?

— Спешить мне теперь уже некуда. Сбил ты меня с рабочего ритма. Так что излагай поподробнее.

— Ну, во-первых, жена меня бросила…

— Так это же радость-то какая! Живи теперь как хочешь!

— Во-вторых, теща-то осталась. Не хочет к себе в деревню возвращаться. Ей, говорит, и тут хорошо.

— Это уже хуже. Но вполне решаемо. Ты где живешь?

— Улица Жириновича, сорок пять, квартира семнадцать. — Так мы с тобой еще и на одной улице живем! Мой дом через два от твоего. Земеля! Так вот, я тебе или тещу выживу, или жену верну. Падлой буду. Выбирай.

— Лучше первое.

— Молоток! Что еще?

— Сосед наглец, еще два года назад занимал у меня пятьсот рублей, до сих пор не отдает.

— Отдаст, — убедительно сказал грабитель.

— С процентами! Так, дальше?

— На работе меня сократили.

— Что за работа?

— Да так, рекламный агент я.

— Ха, у меня как раз один клиент заведует рекламным агентством. Я ему недавно паспорт вернул. Нашел и вернул. Так что я тебя к нему пристрою, не сомневайся. Ну как, жить тебе захотелось?

— Да как-то не знаю… Ну, можно попробовать еще раз.

— Тогда держи-ка вот тыщонку.

— Зачем это?

— Держи, говорю! И положи ее в кошелек. А кошелек — в карман!

— Ну, хорошо, спасибо. Только я не знаю, когда отдам.

— Зато я знаю!

Грабитель снова вытащил свой страшный нож и прохрипел:

— Жизнь или кошелек?

— Ой, да заберите вы ваши деньги, только не машите у меня перед носом этим жутким тесаком!

— Ну вот, я сегодня как бы и заработал немного, — сказал удовлетворенно странный грабитель, пряча деньги и нож в карман.

— На пиво с чипсами хватит. Пошли, земеля, посидим, еще за жизнь потолкуем. А делами твоими завтра займемся. Я все равно на пенсии, и делать мне нечего.

— А вот это вот: ножик ваш жуткий, «Жизнь или кошелек»?

— Да не бери в голову, это я подрабатываю иногда. На пенсию разве проживешь? Ну, пошли, пошли!

И они отправились в ближайшую пивную.

Дед

— Слышь, дед…

Петрович на всякий случай посмотрел влево, вправо, назад. — Да я тебе, тебе говорю!

Петрович вспыхнул: так это к нему обращается худощавый белобрысый парень с рюкзачком за плечами.

Дожил — уже дедом его стали называть. Ну да, поддал он вчера, с утра не побрился, согласен, выглядит, наверное, немного старше своих лет. Но не дед же. Сейчас я тебе покажу, какой я дед…

Пока Петрович собирался с мыслями и подбирал наиболее хлесткое выражение, чтобы отшить этого наглеца, тот миролюбиво улыбнулся и сказал:

— Извини, старина, не подскажешь, девятнадцатый дом на Лазо далеко отсюда?

Петрович забыл, что только что хотел отшить обозвавшего его дедом бесцеремонного прохожего, и терпеливо пояснил:

— Ты, парень, уже стоишь на Лазо. Я сам живу на этой улице, в двенадцатом доме. А девятнадцатый тебе надо искать на той стороне улицы, вон в тех новостройках. Они недавно заселились.

— Точно, Петька так и объяснял — в новом доме он купил квартиру, — обрадованно зачастил парень, поправляя свой рюкзачок. — Ладно, дед, спасибо! Будь здоров!

И заспешил на ту сторону улицы героя гражданской войны Лазо. А Петрович захромал дальше, к поликлинике, опираясь на трость.

«Да что там, дед уже, конечно, — горестно размышлял он на ходу. — На пенсии уже как два года. Пара внуков у меня уже есть — есть. И бабушка, которой секса уже не надо — тоже есть. С палкой вот хожу из-за этого проклятого колена. Чем не дед? Дед конечно. А вроде совсем недавно был еще молодой. Так что чего уж тут обижаться на этого сопляка. Правильно он меня дедом назвал… Дед и есть. Сколько там по статистике в России мужики живут?…»

И тут у Петровича в кармане зазвонил мобильник. Он вытащил телефон, высветившийся номер сообщал, что ему звонил его закадычный друг Толик… Анатолий Викторович Выжигайло, тоже свежеиспеченный пенсионер.

— Ну, чего тебе? — буркнул в трубку Петрович.

— Мне тебя на… надо! — радостно прокричал в трубку пьяным голосом, заикаясь, Толик.

— Зачем я тебе? И че это ты с утра такой датый? Да не ори так мне в ухо!

— Вали скорее ко мне, — сбавил тон Выжигайло. — Моя к дочке уехала на пару недель. А я вчера пенсион по… получил. Да Машка мне десятку оставила.

— И чё? — насторожился Петрович, и даже замедлил шаг.

— Да ничё! Я двух марух вчера на почте подцепил, так они сейчас торчат у меня. То… только раззадорились, а я уже никакой. Так что подкрепление ну… нужно. Я знаю, ты застоялся, хе-хе! С тебя буханка хлеба и пиво. Все остальное есть. Вали ко мне. Т-ты где сейчас?

— Так я это, вроде в поликлинику собрался, — неуверенно ответил Петрович, вызывая в своем воображении картинки распутства, творящегося сейчас у его дружбана, неисправимого разгильдяя Толяна — одна краше другой.

— Да пошли ты ее на хрен, твою поликлинику! — опять громогласно заорал Толян, перекрывая своим басом женский смех, послышавшийся в его трубке.

— А сколько хоть лет, этим твоим стару… то есть — марухам? — уже сдаваясь, спросил Петрович. — Не беспокойся, уже со… совершеннолетние, ха-ха! — жизнерадостно загоготал Толян.

И Петрович круто развернулся на больной ноге и, почти не опираясь на трость, бодро похромал к переулку, где совсем недалеко от его дома жил Толян Выжигайло, который сейчас дожидался своего друга с двумя марухами.

«А поликлиника подождет! — бормотал он на ходу. — А то, ишь ты: дед! Это мы сейчас посмотрим, какой я дед…»

Роман с Юриком

Ольга Андреевна в полном одиночестве — а впрочем, с кем же еще, если она была одинокой женщиной? — в субботу пила свой ритуальный предобеденный чай на кухне, когда до ее слуха донесся невообразимый, хотя и приглушенный, гвалт. Шумели, по всему, на площадке.

Ольга Андреевна весело удивилась: «Ну, надо же, день еще только начинается, но зато как!». Она могла бы продолжить пить свой чай, гвалт этот ей особенно не мешал. А если добавить громкости работающему на холодильнике телевизору, то этого утреннего скандала и вообще могло быть не слышно.

Но Ольга Андреевна, как истинная женщина, напротив, убавила звук телевизора и осторожно вышла в прихожую, выглянула в дверной глазок. Уж так устроены женщины, что им крайне необходимо знать, где скандалят, если где-то скандалят, и из-за чего скандалят. Хотя в данном случае Ольга Андреевна, даже не прибегая к дверному глазку, стопроцентно была уверена, что гвалт подняли живущие напротив ее квартиры супруги Шишаковы. Потому что скандалили они с пугающей регулярностью, и оставалось только удивляться, как они друг друга до сих пор не поубивали.

Когда Ольга Андреевна приникла к дверному глазку, то увидела: точно, галдят Шишаковы. Причем глава семейства Шишаковых Юрик — его только так и звали во всем доме, несмотря на сорокалетнийслишним возраст, — находился на лестничной площадке, в обычных своих надутых на коленях трениках, в потрепанной футболке и в стоптанных тапках. А жена его Натаха была в квартире.

И вот Юрик рвался домой, и один из стоптанных его тапков был уже почти там, вернее — в дверном проеме. Ну, а Натаха не пускала его и выпинывала Юриков тапок своей мощной ступней в вязаном носке. И ей, дородной тете, оборону держать удавалось куда лучше, чем тощему Юрику взять приступом родные пенаты.

— Уходи, козел! Уходи туда, откуда пришел! — толстым басом кричала Натаха.

— Пусти меня домой, Натаха! — фальцетом верещал в ответ Юирк. — Пусти, сука, а то убью!

— Кто, ты? Заморыш! — демонически хохотала Натаха. — Да если захочу, шею тебе сломаю, шпендик! Иди, откуда пришел! Иди к своей Ирке!

— Да из гаража я пришел! — плачуще кричал Юрик, бия себя в грудь. — У Олега в гараже был! Мотоцикл мы ему ремонтировали! Какая там, на фиг, Ирка?

Но Натахе удалось окончательно выдавить Юрикову ногу с его же законной жилплощади. Дверь мстительно захлопнулась перед самым его носом, и он остался на площадке один.

— Вот сука, а? — потерянно бормотал Юрик, озираясь по сторонам — не видит ли кто его позора. Но на площадке стояла тишина. То ли никого по причине выходного дома не было, то ли соседи также деликатно, как Ольга Андреевна, топтались у дверных глазков.

Ольга Андреевна жалостливо вздохнула при виде того, как сиротливо Юрик прислонился спиной к стене у своей двери и о чем-то глубоко задумался.

«А ведь мог бы уйти опять в гараж, где он, похоже, до этого выпивал с Олегом. С этим, наверное, который в соседнем подъезде живет. Но ведь не уходит. Домой вон рвется. Кушать, наверное, хочет, бедный. Какая там могла быть закуска в гараже? А эта мегера его не пускает», — с сочувствием думала Ольга Андреевна, не отрываясь от глазка.

Она немного знала Юрика. Он был мастеровитым парнем и даже несколько раз помог одинокой соседке — отремонтировал как-то утюг по ее просьбе, потом — протекающий кран, как-то даже сумел заставить заработать замолчавший кухонный телевизор. Ну, а взамен мог обойтись и простым «спасибо», хотя Ольга Андреевна всегда честно давала ему немного денег за выполненную работу. Натаха, кстати, знала о том, что Юрик иногда приходит на помощь одинокой соседке, но ничего против этого не имела. Ольгу Андреевну она в расчет как женщину не брала: та была и старше Натахи, и внешность, на ее взгляд, имела самую заурядную.

В общем, вполне безобидный был человек Юрик, и руки у него росли, откуда надо. Ну, выпивал, правда, да кто у нас не пьет? Но Натаха гнобила его вовсе не за этот рядовой, в общем-то, мужской грех, а жутко его ревновала. Причем не просто ревновала, а адресно — к первой жене Юрика, Ирине, которая когда-то была подругой Натахи, и у которой Натаха и отбила с десяток лет назад Юрика.

Ирина жила в доме напротив, замуж так больше и не вышла, и это очень бесило Натаху. Она думала, что Ирина ждет, когда Юрик вернется к ней обратно, и в очередном пароксизме ревности сама же и гнала Юрика к Ирине. Обо всем этом Юрик как-то горестно поведал Ольге Андреевне в порыве откровенности, когда перепаивал ей штеккер к телевизионному кабелю.

— Натаха, ну пусти домой, жрать же хочется, — снова заскребся в дверь Юрик. Но закусившая удила Натаха молчала где-то там, в глубине квартиры.

И тогда, буквально исходившая жалостью к Юрику, Ольга Андреевна решилась и открыла свою дверь.

— Юрий, — негромко сказала она. — Если хотите, зайдите ко мне…

— Чего еще? — недовольно буркнул Юрик. Похоже, он застеснялся того, что соседка, видимо, слышала весь этот скандал. Впрочем, то, как они орали пять минут назад, должен был слышать весь подъезд их старой пятиэтажки.

— Я говорю, вы не посмотрите мой электрочайник? — сменив тактику, извиняющимся тоном сказала Ольга Андреевна.

— Чайник? Это можно, — степенно ответил Юрик. Еще раз покосившись на свою дверь, он вошел в соседскую прихожую и прошел вслед за Ольгой Андреевной на кухню. Там он потрогал синий пластиковый бок чайника, с удивлением посмотрел на Ольгу Андреевну — чайник был еще горячим, — надавил пальцем на клавишу включателя. Чайник тут же зашумел.

— Так он у вас рабочий, — с недоумением сказал Юрик.

— Странный какой-то, — округлила глаза Ольга Андреевна. — То работает, то не работает. Что-то, наверное, у него там заедает.

— Так давайте вылейте из него воду, я разберу и посмотрю, — вздохнув, сказал Юрик. — Время у меня есть.

— Может, пока он горячий, чаю попьем? — неуверенно предложила Ольга Андреевна. — Я еще и сама не пила. С бутербродами, а?

— Чаю? Да можно, — безо всякого энтузиазма сказал Юрик, усаживаясь за стол. И чуть поколебавшись, застенчиво спросил:

— А нет у вас чего покрепче, Ольга Андреевна? Уж извините.

— Покрепче? Нету, — с сожалением сказала Ольга Андреевна. И внезапно оживилась, что-то вспомнив. — А шампанское пойдет? С нового года осталась бутылка.

— Шампанское? Не люблю я его вообще-то, — огорчился Юрик. — Хотя ладно, тащите свое шампанское.

Они выпили по одному бокалу шипучего напитка, по второму. Юрик заметно ожил, Ольга Андреевна тоже порозовела, кстати и некстати хихикала в ответ на Юриковы анекдоты, которые посыпались из него один за другим. Правда, достаточно приличные. Ольга Андреевна с удивлением обнаружила, что Юрик нравился ей все больше и больше. Да и Юрик, не будь дурак, заметил это, и все чаще брал Ольгу Андреевну во время разговора за руку, и пару раз даже положил ладошку под столом ей на теплое круглое колено.

Но тут так некстати закончилось шампанское. И Юрик также неожиданно резко заскучал, как перед этим развеселился.

— Ну, я пойду домой, что ли, — помявшись, сказал он. — А то меня Натаха потеряла уже, поди.

Ольга Андреевна совершенно неожиданно для себя расстроилась, и уже хотела было съязвить насчет того, как Натаха «потеряла» Юрика, но тут в дверь неожиданно позвонили.

— Пойду, посмотрю, кто там, — с деланным равнодушием сказала Ольга Андреевна.

Она открыла дверь. За ней стояла Натаха. Все в том же цветастом халате, в тех же вязаных носках. Вид у нее был несколько встревоженным.

— Андреевна, — сказала Натаха. — Юрик к тебе, случайно, не забредал? Все вокруг обегала, а его нет нигде.

Ольгу Андреевну, несколько захмелевшую от шампанского, внезапно покоробило вот это вот, показавшееся ей пренебрежительным: «…случайно не забредал?» А что, к ней только «случайно» можно «забредать»?

— Нет, не забредал, — сухо сказала Ольга Андреевна, и захлопнула дверь перед самым носом растерявшейся Натахи.

И когда повернулась, чтобы снова уйти на кухню, ойкнула от неожиданности. За спиной у нее стоял Юрик.

— Ты зачем соврала, что меня нет? — неожиданно грубо сказал он. — Чё теперь Натаха подумает, если застукает, когда я выходить от тебя буду?

— Если так боишься ее, то становись вот к глазку, карауль, — придя в себя, насмешливо сказала Ольга Андреевна. — Как только Наталья побежит вниз искать тебя на улице или уйдет домой, вылетай на площадку. И пулей домой! Соврешь чего-нибудь… Хотя… Хотя она, по-моему что-то все же заподозрила, и сейчас сама будет наблюдать за моей дверью через глазок.

— Да кто боится-то? Я? Да я ничего не боюсь, — захорохорился Юрик и даже выпятил тощую грудь. И когда Ольга Андреевна хотела пройти мимо него, он внезапно облапил ее и прижал к стенке, начал суетливо шарить руками по ее невыдающимся бедрам, маленькой, но еще на удивление крепкой груди.

Ольга Андреевна молча и яростно начала вырываться из цепких Юриковых объятий, уклоняться от его сухих колючих губ.

— Ну чё ты ломаисся-то, а? — бормотал Юрик, стараясь уронить Ольгу Андреевну на пол прямо здесь, в прихожей. — Ты же сама хочешь, я же чувствую.

Гибкое и субтильное, трепетно бьющееся в его руках тело Ольги Андреевны, которое он, в отличие от пышных форм Натахи, мог обхватить все сразу, привело его в крайнее возбуждение. Отчаянно пыхтя, Юрик прорвался к трусикам Ольги Андреевны и потащил их вниз.

— Постой, дурак, не здесь, — задыхаясь и пытаясь оторвать от себя эти невыносимо жадные руки, прошептала Ольга Андреевна. И в нелепом танце, так и не отрываясь друг от друга, они «провальсировали» к дивану в гостиной, упали на него, и как в каком-нибудь дешевом порнофильме, одновременно стали срывать друг с друга одежды.

А потом их руки-ноги переплелись, и диван под ними затрясся как припадочный. И вскоре тесную квартирку одинокой, давно не знавшей мужской ласки женщины огласило Юркино рычание и тонкий, захлебывающийся визг самой Ольги Андреевны.

Апофеоз этой сексуальной вакханалии совпал с непрерывной трелью дверного звонка и грохотом чьих-то ударов в дверь же. Ольга Андреевна и Юрик испуганно посмотрели друг на друга: даже отсюда, с дивана было слышно, как бесновалась там, за дверью, Натаха:

— Олька, сука, открывай! Юрик, тварь, выходи! Я вас поубиваю к ****ой матери! Животные!!!

— Всё, кирдык мне! — в ужасе схватился за голову Юрик. — Сейчас она дверь высадит, и точно кирдык! И тебе тоже, Ольга Андреевна!

— Не паникуй, — приводя себя в порядок, сказала Ольга Андреевна. — Мужчина ты или нет?

— Какое это сейчас имеет значение! Ты не знаешь Натаху! Она, когда злится, не контролирует себя, — продолжал паниковать Юрик. — Что будем делать, а? Черт меня к тебе принес…

— Заткнись и слушай сюда! — жестко оборвала его Ольга Андреевна. — Прятать тебя в квартире нет смысла — негде, да и найдет тебя Наталья. Так что выход у тебя один: иди на балкон, и спускайся вниз.

— А какой у тебя этаж? — испуганно спросил Юрик. — А, вспомнил, третий. Но это же высоко!

— Ну, как знаешь, — пожала плечами Ольга Андреевна. — Сиди и жди свою Натаху. Она вот-вот будет здесь. Дверь у меня не стальная, сам знаешь…

Последние слова подстегнули Юрика к решительным действиям. Он проворно выскочил на балкон, перекрестился, перелез через него и, держась за прутья обрешетки, попытался дотянуться ногами до кромки балкона второго этажа. Но ноги для этого у него оказались коротковаты. И тогда Юрик на весу качнулся несколько раз, разжал руки и послал свое тело на нижний балкон. Ему не хватило, может, быть, сантиметра три-четыре. Упав спиной на ребро балкона, Юрик взмахнул руками и, ловя ими воздух, молча устремился головой туда, куда его потянул центр тяжести тела — вниз.

Наблюдающая со своего балкона за его манипуляциями, Ольга Андреевна в ужасе зажала рот ладошкой и закрыла глаза: «Господи, неужели разбился!?»

Но донесшиеся снизу приглушенные матюки заставили ее открыть глаза и снова посмотреть вниз. А там Юрик, удачно свалившийся на недавно разбитую и оттого еще пухлую и мягкую клумбу, вылез из нее и, чертыхаясь, отряхивал свои испачканные в земле треники.

И хотя вверх он не смотрел, Ольга Андреевна заговорщицки помахала ему рукой и с легкой совестью пошла открывать трясущуюся под ударами Натахи дверь.

— Где эта сволочь? — прошипела Натаха и, отбросив к Ольгу Андреевну к стене, зарыскала по ее квартире. — Куда ты его спрятала, признавайся, хищница! Ишь, тихушница какая! Я все слышала, гадина, как вы тут визжали.

— Да больно мне нужен твой Юрик, — презрительно поджала губы Ольга Андреевна, насмешливо наблюдая за метаниями Натахи. — Говорю же тебе, не было его здесь…

— Да-а? — вдруг взвыла она. — А это что?

И вытащила предательски выглядывающий из-под дивана один из стоптанных Юриковых тапков…

Угловатый колобок

Ну и вот, значит, выпекли это дед с бабой один колобок, второй, третий, а они у них один за другим укатывались, шут знает куда. И оставались старики голодными.
Вот бабка в очередной раз поскребла по сусекам и набрала муки на совсем уж распоследний колобок. Она снова замесила тесто и только хотела поставить колобок в печку, как дед остановил ее. 
— Вот что, бабка, — сказал он слабым от голода голосом и сполз с полатей. — Давай-ка мне его сюда.
-Никак, сырым хочешь съесть? — испугалась бабка. — Смотри, заворот кишок получишь. Потерпи немного, я его испеку. 
— Чтобы он опять укатился? — рассердился дед. — Нет уж. Я кому сказал: давай сюда!
Бабка не стала перечить, поскольку дед у нее был рыжим и очень голодным. А рыжие с голоду звереют, это все знают.
Подала она, значит, колобок деду. А он положил его на стол и давай приминать, но только с четырех сторон. Мял, мял, и получился колобок с углами, то есть — напрочь, квадратным. Это был уже не колобок, а кубик. 
— Вот теперь можешь ставить его в печку, — довольно сказал дед. 
— Так ты же всю сказку испортил! — испугалась бабка. 
— Зато теперь мы будем с хлебом, — ответствовал дед.
Так дед с бабкой испекли первую в своей жизни буханку хлеба. А насчет сказки бабка зря испугалась. Потому что первый- то колобок у стариков все же был. Вот он-то и попал в фольклор.