Бесплатный фрагмент - ПЕСНИ ОБЖИГАЮЩЕГО АНГЕЛА

От автора

Эта книга — итог моих трехлетних занятий в семинаре Мастерская поэтического перевода при Доме наследия Ури Цви Гринберга, под руководством поэта Игоря Бяльского и историка-культуролога Зеева Султановича. Семинар существует с 2004 года. За это время в нем активно участвовали свыше тридцати переводчиков и было переведено многое из 16-ти томов, уже вышедших из печати, полного собрания сочинений Ури Цви Гринберга. Руководители семинара предлагали произведения для перевода, а мы, участники семинара, пытались представить их версии на русском языке.

До моего приезда в Израиль У. Ц. Гринберг был для меня незнакомым поэтом. Первое знакомство с ним состоялось по книге Михаила Польского «Мир без Храма». А с жизнью и творчеством поэта я познакомился по книге Зеева Султановича «Ури Цви Гринберг. О Боге, о мире, о времени нашем». З. Султанович пишет: «Ури Цви Гринберг был назван по имени своего прадедушки Ури, прозванного в народе „обжигающий ангел“ — пламенная личность».

Читая об этом поэте, а потом и погружаясь в его подстрочники, я старался понять его взгляды на мир и на место человека в нем. И я все больше убеждался, что Гринберг — абсолютно еврейский поэт. Главная тема его творчества — верность избранного народа Заветам Всевышнего, данным праотцам и пророкам этого народа. Во всем творчестве поэта чувствуется боль за рассеянных по миру евреев, которые, пытаясь ассимилироваться, постепенно теряли главный стержень своей жизни. Выход Гринберг видел только в возвращении на Землю Обетованную, к истокам веры в единого Бога и верности им.

В его стихах и статьях пророческие видения и политические идеи слиты воедино с пронзительной лирикой. Вся его жизнь была горением. И он стал сам светочем, оправдывая свое имя, что дало мне право назвать книгу по его мотивам — ПЕСНИ ОБЖИГАЮЩЕГО АНГЕЛА.

Так получилось, что первое мое участие в семинаре выпало на 10-й фрагмент большой поэмы У. Ц. Гринберга: «Танец на могиле отцов». Я попытался переложить этот фрагмент в рифмованном виде, но назвать это переводом не решался. Поскольку по содержанию подстрочника чувствовалось, что этот фрагмент — продолжение большого и серьезного разговора. На сайте Дома наследия Ури Цви Гринберга я получил доступ ко всем предшествующим фрагментам этого произведения. И стал вживаться в эту поэму — реквием по погибшим во Львове родителям и близким поэта. Вместе с автором я погружался в глубь времен, проникался величием и трагедией еврейского народа.

Работа с текстами Ури Цви Гринберга была непростой. У поэта сложный, не всегда улавливаемый с первого чтения ход мысли. Его баллады и отдельные стихотворения, большей частью не облаченные в рифму, пронизаны особым ритмом, который очень трудно передать в русском тексте. Поэтому я руководствовался следующим: понять главную мысль, чтобы потом добиться адекватности передачи ее в русском тексте; по возможности максимально использовать авторскую лексику, данную в подстрочниках; постараться в результате переложения создать законченное, логически выстроенное рифмованное произведение.

Не во всех текстах мне удалось добиться адекватности оригиналу и создать равные по качеству переложения (об этом судить читателю), но все они пронизаны моим искренним желанием понять национального поэта Израиля и познакомить с ним русскоговорящих читателей. Так сложилась эта книга, которая дает представление об Ури Цви Гринберге, классике еврейской литературы.

В заключение хочу поблагодарить Игоря Бяльского, пригласившего меня участвовать в Мастерской перевода, замечательного тонкого переводчика и комментатора Зеева Султановича и всех участников семинара за проявленные ко мне терпение, внимание и дружеское участие.

Я ВСЁ ЕЩЁ В ИСХОДЕ ДО СИХ ПОР

Ещё я вижу их с поклажей в сердце моря,

и я средь них, и вся моя родня…

Я слышу песнь их мощную, им вторя,

единство с их мелодией храня,

несется песнь моя в разъятых водах моря:

и в мире никакой другой народ

так петь не мог, по Божьей воле с нами

он в море не входил с детьми, с дедами,

не шел средь стен качающихся вод.

Еще я находиться с ними смею

при пламенном синайском Откровенье

и сердце с ними бьется в унисон.

Вот Вседержитель отвечает Моисею:

в нас радости восторг — замри, мгновенье, —

присутствовать и знать, что все не сон,

услышать самому и, глаз не закрывая,

увидеть то, что явлено в Синае.

И с ними я еще перед Пеором,

я вижу в пляске их со дщерями его.

Я слышу при Луне их вопли хором:

среди песков лишились мы всего,

нас Моисей увел от сытости, от мяса,

чтоб в голоде мы ждали смерти часа?

Я вижу их еще вокруг тельца златого.

Не плачут, хотя мяса нет былого

забыв вчерашний день, отцов завет —

нет Моисея, так и Бога его нет.

И те, кто песню пел, переходя по морю,

и мощью увлекал потомков Ноя,

поют теперь тельцу, не зная горя…

А воды с двух сторон вот-вот падут стеною.

Еще я юноша: халат на мне и пояс,

я сзади Моисея, дрожь не прячу,

стою среди народа, что за горесть

что он под звездами в пустыне, ропщет, плачет…

А Моисей, согбенный, на коленях

пред Богом скрытым молит одинокий:

дай мне войти хотя б на часть сажени

обещанного края, чтоб увидеть оком

места, где будет властвовать народ.

Но только мне закрыт Тобою вход.

Я голос дорогой его все слышу,

он краше всех в народе голосов.

Вот он замолк, и только голос свыше,

то глас Суда… Я, Моисей, готов

принять, мой Бог, Твой приговор суровый,

мне Иордан уже не перейти,

и здесь в пустыне смолкнет мое слово,

здесь погребенье должно мне найти.

Он выглядел оставленным, отъятым

от миссии своей. Спросил: кто тут со мной?

И видит в подпоясанном халате

меня: «Не ты ли неотступно, мальчик мой

за мною ночью крался по пустыне?»

Сквозь слезы: я не крался за тобой,

куда бы ты ни шел, хочу отныне

с тобою быть, возьми меня с собой,

люблю тебя и не могу скрывать

сильнее, чем родных отца и мать.

Он руку на плечо кладет вживую,

склонился, чтоб меня поцеловать…

И до сих пор на лбу моем печать

его провидческого поцелуя.

Печать любви к Завету и просторам,

нам в море путь он проложил к которым.

— — — — — — — — — — — — —

При смертном его часе — никого,

и скрыто погребение его.

— — — — — — — — — — — — —

Вновь с ними я, паломник юный в Храме,

Синайскую Тору читает царь,

как будто слышится в Эдеме песнь Адама…

В поклоне с ними я… Как встарь:

вот коэн кровью жертвенник кропит,

поют левиты, музыка парит…

Вся жизнь моя для этой песни в Храме

Господнем, вставшем на горе святой.

Но прячутся глаза от лжи и срама,

от чуждого, что насаждает гой,

и Божий град как будто бы чужой:

арабский говор, крест над головой,

галутных лиц непросвещенный рой,

подобный лицам, пляшущих в пустыне

Баал Пеору. Но во мне не стынет

дыханье края царского, он мой!

Как преданный, я верю Моисею,

что Иордан с народом перейдем,

освоим Землю — станет нам своею

от Нила до Евфрата. Разовьем,

прославим край и приумножим силы.

И не поглотят злые нас враги

в Господнем граде, где мы вечно были:

настанет день, и на своя круги

в сердца вернутся истины Завета:

нам осенят чело пророки света,

мы вырвем край свой из объятий спрута,

и ум возвысится над омутом галута.

Пропел подпоясанный в пестром халате

юноша песню, из дальних годин

пришедший к своей героической дате.

Молодость видится из-под седин…

Сквозь тяжесть огня, как в лета молодые,

разумом добрым я вижу, живой:

чудных скрижалей черты золотые

на белом сапфире всегда предо мной.

ЦИКЛ: ХОРОВЫЕ НАПЕВЫ

1. ОПЫТ ПРОРОЧЕСТВА

Я слышу в стихе своем внятный мотив:

солирует песня органа,

к вратам Золотым стены супротив

восходит она из тумана,

а сверху из облака луч золотой,

горячий и сладостно-пряный

радует глаз неземной красотой…

Сапфира лучом осиянна,

душа в своих чаяньях может дойти,

рычанием льва пред рассветом,

до края видений, где я во плоти

предстану собою — поэтом,

левитом, поющим при этом:

Высшая мудрость мощью морей

явлена нам в Аврааме —

еще до скрижалей, до храмовых дней,

до разрушения храма, —

в нашей крови от Адама.

Вот наша страна, в ней Иерусалим —

водного центр квадрата:

из морей Средиземного, Красного и

Нила с Евфратом.

Иерусалим, вижу, сердце раскрыл

орел, в нем живущий, над городом взмыл

границы объемлет и взмахами крыл

Божию власть объявляет:

Солнце, свой лик от Заветной земли

не отврати, моей воле внемли!

Орел в Солнце клюв погружает,

но сам от него не сгорает.

И возвращается в сердце до срока,

до пробужденья пророка.

К Богу Земли возвращайтесь, Закон

дан нам сияньем с востока.

Вписан в сердца наши он испокон,

и этот союз Богом благословлен.

даст он плоды в свои сроки,

как и Земля, чей надел орошён

водой дождевого потока.

А не вернетесь, отступит Господь — опустеет Страна,

реки ее обмелеют и дно их покроется мелом,

колодцы, вчера полноводные, иссохнут до дна

и древо, и люди, и твари — все в мареве белом, —

смертью наполнится весь окоем,

морскою водой не насытиться в нем.

Я о пророчестве вам рассказал,

вы этому сами свидетели,

в прибое Мессии шаги услыхал…

Вы чуждых привычек радетели

стали, живя среди народов земли,

уроков из прошлого не извлекли —

судьбы колесницы застряли,

срезали пейсы, и нет — бородам,

дни Бога блюсти перестали…

Но чужаки без симпатии к вам,

к правилам вашего дома,

взгляды пронзают вас, словно кинжал —

ново для вас, незнакомо,

злобу, острей скорпионовых жал,

копят они к дням погрома.

Мы позабыли и сняли с себя дары бриллиантов Синая

и нацепили стекляшек ярмо с ярмарок чуждого края.

Себя нарядили, детей — мол, пусть с настоящим сживутся.

Поделки похожи на яхонтов блеск,

но фальшью они остаются.

Не нужен уже нам ни Нил, ни Евфрат

и Иордан нам не нужен…

Нет Вифлеема, нет Шхема уже —

до ленты приморской край сужен.

Народ, обладавший землей Авраама,

границы простёршим:

земли и воды видит малый кусок, остаток величия горший.

Вместо реки полноводной, разлившейся в мире, мы сами

стали всего ручейками…

Границы отмерили наши враги до горла бутылки…

И мы, как и лысые наши вожди,

увы, говорим без ухмылки:

Пусть будет так, только б мир на пороге был дан нам!

В мечтах потускнели и Нил, и Евфрат,

и берег другой Иордана.

Поэтому пролитой крови поток, что капли росы на песке,

если сила народа нашего Истиной не измеряется.

Заблудились во времени мы,

хоть Скрижали Завета в руке.

Разумные даже пьют невольно из луж,

да только не напиваются,

и ткани плетут, шьют одежду, свои забывая отличия…

Мощь юных порвыов, таланты и ум

народу даны для величия,

только высшего разума жажда у нас

хотя бы осталась в наличии.

24.06.2019

2. НЕВЕРУЮЩЕМУ

Вечерней прогулкой я безбожника встретил.

Меня он спросил: «Что ты в небо глядишь?

Будто бы отблеск хупы там заметил

со свадьбы родительской, и сердце тишь

покоя небесного, что тепел и светел,

переполняет твое, как читая кадиш?»

Сказал я безбожнику: «Осиротел ты без знанья

сладостной грусти молитв! Заходи-ка ко мне!»

Мы пошли. В небе звезд шебуршанье,

словно трение раковин, слышал я в тишине…

Он не слышал… Сели мы у огня, за окном дождь запел…

«Прочитаю тебе я стихи для безбожных.

Если примешь их суть, будешь честен и смел —

непременно спасешься!

Кто внимает Творцу, тому будет возможно

чистым стать, расцвести, как и тем деревам,

что забыты, заброшены в замяти пыльной,

но омыты дождем долгожданным, обильным!

Слушай теперь манифеста слова!»:

Представьте, что вы без отца,

без многолетних связей рода,

без Откровенья, что народу

настроило ум и сердца

на осознанье Божьей воли.

Что вы без корня в щедром поле,

вы парусно-моторный бот

без якоря в штормящем море,

без праздников и без суббот,

без счастья радости, без горя,

спать не дающего ночами…

И нету крыльев за плечами…

Представьте, признанный мудрец —

безбожник, умница, ученый,

разрушил стену, наконец,

что возводил он увлеченно

меж Божьей сущностью и вами.

Вы с ним, неверующие сами,

на волю вышли. Ваша плоть,

сумев застенок побороть,

свободна, разум жаждет правил:

Закон Всевышний нам оставил!

Теперь мы знаем, есть Закон!

Есть Бог, мы принимаем это!

(Ваш слышен хор — нам нужен Он!)

Мы этим знанием согреты:

Бог — все для нас, источник сил,

с ним наша истинна свобода,

Он к творчеству нас пригласил,

и дал нам власть над всей природой.

И дальше ваши дни идут,

часы молитв не пропуская,

не в скуке вы… Привычный труд,

все ради хлеба — жизнь такая.

Не тратите напрасно время

в пустой игре и в клубах дыма:

безделье вам невыносимо,

как сала мерзостное бремя.

По окончании будних дней

приходит время калачей —

и в тесто жёны в честь шабата

для сладости добавят мед.

А вечером перед закатом

мыть головы придет черед —

и запах мирры благовонной

по дому стелется любовно.

Среди других шабатних знаков

отметить схожесть не преминем:

каждый из вас в семье — Иаков,

сыны — Иосиф с Бинъямином.

Встречаете святой шабат,

и в тайнах роз в садах таммуза

из вас любой отметить рад

с Всевышним праведность союза.

Народ наш верою един:

еврей, пусть он простолюдин,

из синагоги возвращенье

отметит словом о творенье!

Кидуш, налит вина бокал,

домашний сад благоухает

и ночи страсти обещает

средь простыней и покрывал.

Когда все затихает дома,

объятия любви желанны:

и тянется один к другому.

Свои у вожделенья тайны —

одну открыл и скрыл другую…

Когда, обняв жену нагую,

настойчивей и деликатней

муж жаждет близости шабатней.

И лоно женское готово

в себя принять его основу,

чтоб жизни зародиться новой…

И птицы в гнездах яйца сносят!

Цветут деревья, плодоносят…

Все повторяется и длится

в стремлении соединиться!

А звезды в небе — звезды Бога!

Луна — в ней мамы чистый лик!

И реки мчат по руслам строго,

как жизни зеркало, и в них

все отражается по воле

Всевышнего, и течь их доля.

И вам понятно, лицедеи…

Что прошлого цветные штампы

слепили вас огнями рампы.

Исчезли сцены и идеи,

надуманные игровые:

вы здесь евреи рядовые,