Отрубающий руки

— Ты кто? — спросил я.

Голос почему-то принадлежал найденному в горах и уже обратившемуся в мороженое альпинисту. Саднило нёбо.

Лицо склонившегося надо мной человека было диким. Немытые волосы цвета асфальта торчали во все стороны, из густых бровей того и гляди могли выскочить папуасы с копьями, а пахло от него… больницей.

Я в больнице?

Человек с диким лицом вдруг улыбнулся, но как-то жалостливо.

— Чего так долго-то? — спросил он.

— Долго? — не понял я.

— Все уже давно очнулись. И сестрички к тебе уже дважды заходили.

Сестрички?

Я не припомнил, чтобы у меня была хотя бы одна сестра.

— Если бы они имели право будить нас, ты бы уже был на ногах. А так приходится ждать. Времени, сам понимаешь, особо нет.

— Времени?

Я всё ещё ничего не понимал.

— Где я нахожусь?

— Ну… здесь.

— А ты кто?

— Я это я.

— А имя у тебя есть, я-это-я?

— Наверное. Только я его не помню. Как и ты своё.

Я хотел сказать, что прекрасно помню, как меня зовут, открыл уже рот, приготовил саркастичную фразу — и вдруг обнаружил, что не помню. Не помню своего имени. Повертев перископ памяти из стороны в сторону, я ничего не нашёл. Даже намёка на имя. Намёка на слог из имени. Намёка на его вкус.

В голову закралось ощущение, будто этой штуки — имени — у меня и вовсе не было.

— Оно тебе здесь не понадобится, — заверил дикий. — Не будет повода им пользоваться. И времени тоже. В любой момент может прийти Отрубающий руки.

— Кто?

— А иногда и голову. Но мы не знаем, почему кому-то он отрубает голову, а кому-то — руки. Может, у него любимчики есть. Типа если выше метра семидесяти, то в одну очередь, а если ноги кривые, то в другую.

— А-а, ясно. Это психушка.

Дикий посмотрел на меня так, словно я стырил у него парочку папуасов из бровей.

— Ну, можно сказать и так, — внезапно согласился он.

— Слушай, а ты не в курсе, как я сюда попал?

— Как я могу быть в курсе, если ты только что пришёл в себя?

— Ну, может… я не говорил во сне?

— Так ты и не спал ещё.

Несколько мгновений я обдумывал, шутит этот тип или нет, пытался по глазам определить градус его безумия, но так как взгляд у него был осмысленный, ни к какому выводу мне прийти не удалось. Тогда я спросил:

— Кто такой Отрубающий руки?

— Хозяин местного заведения.

— Главврач, что ли?

Дикий пожал плечами.

— Часто он заходит?

— Один раз.

— Утром или вечером?

— Говорят, что к каждому в свой срок. Слушай, чем языком чесать, ты бы лучше вставал. Тебе же ещё к ногам привыкнуть надо.

— К ногам? — переспросил я, и, чувствуя, что готов запаниковать, бросил взгляд на укрытые одеялом нижние конечности. — А что у меня с ними?!

— Да что и у всех. Затекли от долгого лежания. Ты ж как-никак с месяц тут валяешься.

Ме… Что я целый месяц делаю в психушке?!

— А где мои…

Я хотел спросить, где мои жена, дети, родители, братья, но обнаружил, что не припомню, чтобы они у меня вообще были. Какого чёрта, я что — сирота?

Нет, не похоже. На чьи средства я столько времени отдыхаю в душевно-исправительном заведении?

— Ну ладно, я утекаю, — мой собеседник поднялся с края койки, — а то сестрички придут и выгонят. А у них знаешь какие острые коготки — только успевай царапины расчёсывать.

Он ушёл, а я подумал, что понятия не имею, какие-такие сестрички тут обитают. Я не помнил, как оказался в этом прекрасном месте, и не понимал даже, почему не помню. И ладно бы кто-то сказал мне, что произошло, нашёлся бы человек, который ввёл бы меня в курс дела, так нет же, единственный прямоходящий и говорящий в этом заведении явно не дружил с мозгами!

А и хрен с вами. Сам всё узнаю. Сейчас встану и…

То ли я слишком понадеялся на свои ноги, то ли им и правда было так плохо, но стоило мне встать, как стены прыгнули влево. Мельком порадовавшись, что около койки нет тумбочки, об которую можно было бы раскроить черепушку, я элегантным мешком свалился на пол. Сознание, однако, осталось при мне, и я обнаружил, что не чувствую боли. Я должен был прилично удариться локтём и спиной о кафельные плиты, но даже если и ударился, до мозга сигнал об этом не дошёл.

Старик, да нас обоих заперли!

Немного полежав на полу — не дуло, по крайней мере, — я сделал попытку сесть снова. На этот раз не торопился. Подтянулся за край койки, отдышался, принял полувертикальное положение, согнул одну ногу в колене, потом другую, упёрся в кроватную продольную перекладину и приподнялся.

Руки-ноги шевелились, но сил в них как будто не было. Они тут что, не кормили меня?

С грехом пополам мне удалось встать на ноги. Перекладину я решился отпустить не сразу. Когда понял, что могу стоять самостоятельно, едва не пустился в пляс. Подумав и осмотревшись, решил с затеей повременить.

Что ж, палата как палата. Одноместная. В стиле минимализма. Без окон.

Без окон?!

Впрочем, была дверь. И дверь эта в тот самый момент, когда я её увидел, открылась, и в палату вошла беленькая.

Сестричка.

Ну точно. Кто же ещё?

— Наконец-то вы пришли в себя! — воскликнула она. — Мы уже хотели вас будить! Нам не велено, конечно, но в иных случаях…

— Я и правда уже месяц здесь нахожусь? — спросил я.

Сестричка была хорошенькая, как кукла, от вопроса её реснички совершенно по-кукольному взметнулись к бровям.

— Конечно, правда!.. — И тут же перешла на строгий тон. — А кто вам сказал?

Я посмотрел на её руки. Местные кошки, если они тут есть, наверняка удавились от зависти при виде этих когтей.

Ладно, парень с папуасами, поживи ещё.

— Да у меня же все мышцы затекли! — недовольно произнёс я. — Вряд ли это могло произойти за два дня, правда?

Сестричка засуетилась. Зачем-то поправила одеяло на койке, выудила из-под неё тапки и велела мне обуться.

— Я провожу вас в общую комнату, — сказала она. — Вам сперва трудно будет передвигаться, но это пройдёт.

— Ко мне сегодня придёт главврач?

— Кто?

— Ну, этот, как его…

— Вам нужно отдохнуть, отложить все мысли на потом…

— Я уже месяц отдыхаю.

— Побыть среди таких же, как вы…

— То есть среди психов с провалами в памяти?

— Вам придётся ходить побольше, чтобы поскорее прийти в форму…

— А выпустят меня когда? Какой у меня диагноз?

— Диагноз? — сестричка уставилась на меня. Глаза у неё были как пуговицы.

— Ну да, с чем я сюда попал?

Кукла моргнула.

— Эта информация недоступна обслуживающему персоналу. Когда придёт ваше время, вы узнаете.

— От кого?

— Только один человек здесь знает всё.

— Кто?

— Отрубающий руки.

Она произнесла эти два слова как имя.

Имя, которое звучит как профессия, ха-ха.

Сестричка тем временем подхватила меня под руку, будто я был разваливающимся на глазах пенсионером, и повела прочь из палаты, в коридор, по коридору, прочь из коридора через арочный свод, и вот мы уже в огромной круглой зале, потолок которой усеян лампами, а пол — прямоходящими и говорящими существами. Нет, они не лежали, они ходили, но язык не поворачивался назвать их больными: я понятия не имел, действительно ли это заведение является больницей, да и вид у существ был уж больно серьёзный. Разве больные бывают так озадачены чем-то?

Хотя я же вот озадачен!

— В общей комнате вам нужно бывать по три-четыре часа в день, — произнесла сестричка, отпуская меня. — Это полезно для психики.

— А что у меня с ней?

— Это общая терапия. Её назначают всем, кто попадает к нам.

С этими словами она ушла. Я успел поглазеть на её кукольную фигурку, лавирующую между «больными», а потом она пропала из виду. Зато нашлось знакомое лицо.

— О, вот и ты! — сказало лицо, тоже заметившее меня. Дикий по-прежнему был чудаковат. Он вёл себя так, словно мы были давно знакомы.

— А вот и ты, — подыграл я. — Что это за сборище?