Бесплатный фрагмент - Однажды во Франции

Однажды в Орлеане

Как муха в басне Лафонтена,

Он жил, не ведая забот.

Его поместье в устье Сены

Давало неплохой доход.

Достаточный, чтобы трудиться,

Ища отраду в полотне.

Но дар огромный живописца

Жан-Жак любил топить в вине.

С полотен на него смотрели

Созвездия невинных лиц.

А он утеху на постели

Искал в объятиях блудниц.

Ему, художнику от Бога,

Удел отмерян не простой.

Кому даётся очень много,

С того и спрос совсем другой.

А он, к полудню встав с постели,

И повязав на шею бант,

По ресторанам и борделям

Спешил растрачивать талант.

Порой, пыхтя марихуаной,

Жан-Жак хватает полотно,

И в наркотическом дурмане

Рисует жирное пятно.

Каких полно на вернисаже.

Но он не Сальвадор Дали.

И почему-то до продажи

Его шедевры не дошли.

Охотней купят Афродиту,

Написанную в стили ню.

И лишь художник именитый

Способен продавать мазню.

Он сам бы не рискнул ответить,

Где натюрморт, а где портрет.

И потому картины эти

Не покупали много лет.

Художник в праздности и лени,

В плену пустых никчемных слов,

А также плотских наслаждений,

Кружился в омуте грехов.

Такая жизнь и исполину

Порой не очень по плечу.

Здоровье треснуло как льдина.

Пришлось наведаться к врачу.

По настоянью эскулапа

Он месяц не курил, не пил.

Мешок пилюль, микстур и капель

У фармацевта накупил.

Лекарства, выпив пару литров,

Увидел снова белый свет.

Достал этюдник и палитру,

Подрамник, кисти и мольберт.

Когда с очередной картиной

В салон наведался Жан-Жак,

Ему сказали в магазине,

Что приходил один чудак.

Его картины покупая,

Чудак спросил: — ведь говорят,

Когда художник умирает,

Цена их вырастет стократ?

Вниманье, не придав рассказу,

Обрадованно взяв доход,

Он в ресторан, явился сразу,

Решив отпраздновать Джек-пот.

Жан-Жак доволен несказанно,

Что творчество его в цене.

Вновь в кабаре и ресторанах

Он ищет истину в вине.

Опять потрачено немало

На женщин и на алкоголь.

Болезнь надолго не отстала.

К Жан-Жаку вновь вернулась боль.

Недомогание и боли

Опять испытывает он.

Забыв про праздность и застолье,

К врачу приходит на приём.

Он в кресле, лампа ярко светит.

И видит, словно в дивном сне,

У эскулапа в кабинете

Свои картины на стене.

Теперь нелепые вопросы,

Уже не смотрятся как вздор.

Красноречивее не просто

Ему поведать приговор.

Он болен, смерть не за горами.

Идёт Жан-Жак, не чуя ног.

К чему теперь вино и дамы,

Когда пора подбить итог.

На что он свой талант растратил,

Крутя Фортуны колесо?

Дурман, продажные объятья.

Он вспомнил Пабло Пикассо.

Как тот сказал в зените славы,

Своим друзьям на склоне лет,

Что толстосумам на забаву

Сменил талант на звон монет.

Со  временем, шагая в ногу,

Свои шедевры, не любя,

К почёту протоптал дорогу,

При этом потеряв себя.

Теперь пришло Жан-Жаку время,

Понять, почуяв жизни край,

Что, не засыпав в землю семя,

Увидишь, вряд ли урожай.

Всю жизнь парил под облаками.

А что он видел на пути?

Старик душой, хотя годами

Не разменял и тридцати.

Он должен написать картину

Под стать великим мастерам.

Ныряя в вечности пучину,

Вложить в неё весь свой талант.

Для патриота Орлеана,

Прекрасней не найти сюжет,

Чем подвиги Великой Жанны,

В неполных восемнадцать лет.

Не размышляя о кончине,

Жан-Жак слабеющей рукой,

Писал великую картину,

Не покидая мастерской.

Откуда только взялись силы?

Назло невзгодам и беде,

Писал, пока засеребрилось

На голове, и в бороде.

Охвачена огнём девица.

Немало лет прошло с тех пор,

Как на холсте у живописца

Под нею был зажжён костёр.

В очах её играет пламя.

Толпа от ужаса кричит.

Под взглядом девы Орлеана

Дрожат от страха палачи.

Живой пример перед глазами.

Непобедима Жанна д’Арк.

И холст с последними мазками

Музею передан был в дар.

Теперь ужасный рок не страшен,

И по булыжной мостовой,

Как серебрянкою окрашен,

Бредёт художник весь седой.

Уже не ощущая боли,

Прочь от невольницы своей,

Шагает улицей де Голля,

Пугая стайки голубей.

Как будто новым человеком

Родился. Перед Богом чист.

Впервые он за четверть века

Держал в руках газетный лист.

Открыв четвёртую страницу,

Он взор свой отвести не смог.

Жан-Жак невольно удивился,

В углу, увидев некролог.

В нём сообщалось, что в субботу,

Под скорбь детей и вдовий плач,

Скоропостижно на работе

Почил его знакомый врач.

Позднее, стоя над могилой,

Художник, не мастак речей,

Поведал всем, как исцелил он,

Усопший — лучший из врачей.

Однажды в Тулузе

Меня, возможно, будет сватать

Приятель мой Луи Жаклен.

Везёт неспешно эскалатор

В унылый метрополитен.

Зеркальный пол под каблуками,

Бесцветный свод над головой.

Иду я, а на сердце камень,

И голос внутренний: — постой.

Жених влюблён в меня без меры.

Красив лицом, атлет на вид.

Изысканы его манеры,

Но сердце девичье молчит.

Не согревается при встрече,

Не холодеет от разлук.

Его объятия за плечи

В нём не усиливают стук.

Я не срываюсь среди ночи,

И не кручусь на простыне.

А голос внутренний бормочет,

Что он не тот, кто нужен мне.

Уже, наверно, на вокзале

Маренго поджидает он.

И мы втроём с моей печалью

Направим стопы в Каркасон.

Отец и мать стоят у двери,

И ждут нас в доме у реки.

Луи, я думаю, намерен

Просить у них моей руки.

Едва переставляю ноги,

Меня толпа несёт вперёд.

А мне, в отличие от многих,

Замужество как эшафот.

Я старомодна не по веку.

Невинна, хоть двадцатый год.

А вдруг я встречу человека,

Который в сердце мне войдёт.

Что делать если кто-то в душу

Проникнет вдруг счастливым днём?

Я клятву не смогу нарушить,

Что дала перед алтарём.

Священны узы Гименея.

Вериги брака не порви.

Зачем же мне хомут на шею

Одеть, не ведая любви?

Сегодня преданность не в моде.

Не тяжкий грех для многих дам

Измена, а в моей колоде

Не место многим королям.

Но мы живём  не в чистом поле.

Луи Жаклен умён и мил.

Мы, часто покоряясь доле,

Живём по правилам толпы.

Вот и сейчас толпа втолкала

В короткий как червяк вагон.

Меня к сидению прижала.

Закрылась дверь, поплыл перрон.

Сижу. И королевы — пешки

Перед неистовой толпой.

А надо мной, сжимая флешку,

Навис мужчина молодой.

Толпа сильнее напирает.

Вдруг флешка в  давке, суете,

Из рук мужчины выпадает,

Нырнув мне прямо в декольте.

Приятно холодит железо.

Я ощущаю флешку ту,

Среди гипюра комбидресса,

Скользящую по животу.

Мне только это не хватало.

Я на вокзал спешу и вот,

Своей печали было мало,

Теперь добавилось забот.

Смущение на наших лицах.

Обидно, чуть не плачу я —

Теперь придётся обнажиться,

Что бы добраться до белья.

Стоит растерянно мужчина,

И смотрит в декольте мне. Хам.

Срываюсь я: — ну что, дубина,

Теперь в трусы полезешь сам?

Звучит мой голос громогласно.

Пунцовый от смущенья он.

Тут дверь открылась, и несчастный

Поспешно вышел на перрон.

А я сижу и закипаю.

Уже мужчины не видать.

Моё терпение до края

Дошло, и хочется рыдать.

Невольно станешь истеричкой,

Когда сжимает горло ком.

Я не пошла на электричку,

И поругалась с женихом.

Ушла расстроенной с вокзала,

И стали зажигать огни,

Когда пешком я возвращалась

Домой на улицу Кани.

Я даже радовалась ссоре.

Улёгся постепенно гнев.

Совсем спокойно стало вскоре.

Чужую флешку посмотрев,

Припомнилось лицо мужчины.

Мне даже парня стало жаль.

Я докопалась до причины,

И поняла его печаль.

В той ситуации комичной

Он оказался молодцом.

Я оценила всю трагичность,

И вспомнила его лицо.

Как он стоял, облившись потом,

Не в силах отыскать слова,

Когда дипломная работа

Ко мне попала в кружева.

Плод долгой непростой работы

Случайно угодил в бельё.

А вдруг он не имеет копий?

Вернуть бы юноше её.

Узнать фамилию и группу

Не трудно, это не секрет,

И, выпив кофе, ранним утром

Шагаю в университет.

Когда я возвращала флешку,

Он оказался не немой,

И пригласил меня в кафешку,

Желая провести домой.

Не ощущало сердце груза.

Болтали мы, хватало тем,

Бродя по улицам Тулузы.

Блестел водой канал Бриен.

Виляла нам хвостом собака.

Журчал в фонтане водопад,

А столик в ресторане «Тако»

Был так похож на райский сад.

В мужчине внутренняя сила

Была. Мне было с ним легко,

И голова моя кружилась,

Как от вина «Вдова Клико».

Как он застенчив был и молод,

А я невинна и чиста.

Стучало сердце, словно молот,

Когда он целовал в уста.

Всё было как в калейдоскопе.

Нас вёл вперёд античный миф —

Бык, похищающий Европу,

Все наши чувства обострив.

Горели от желанья руки,

Сплетаясь на моей спине.

Даря мгновенья сладкой муки

На белоснежной простыне.

Итог нежданного романа —

Прошло пятнадцать лет и зим.

Мой муж недавно стал деканом,

У нас две дочери и сын.

Однажды в Фонтенбло

Нежней цветочка полевого,

Благоухая как букет,

Под сенью замка родового,

Она жила шестнадцать лет.

Мария матери отрадой

Была, и гордостью отца.

Как мотылёк по клумбам сада

Она порхала без конца.

Шептали травы, пели птички,

Дворовый пёс был лучший друг.

Ей не мешал быть католичкой

Весёлый нрав и вольный дух.

Но детство вечным не бывает.

Всплакнула мать, обнял отец.

Летит  карета, громыхая,

Везёт Марию под венец.

Путь утомителен, но скоро,

Пред ней Париж предстал и двор.

Величье Реймсского собора

Пленил её смущённый взор.

Внимая речи кардинала,

Перед священным алтарём

Она невинная стояла

Под руку с юным королём.

Он был внимательным и милым.

С ним рядом было так тепло,

Когда карета увозила,

В уютный замок Фонтенбло.

На мягкой словно пух кровати,

Вмиг предрассветный полумрак,

А также страстные объятья

Их консумировали  брак.

Благоухает сад Дианы.

Шуршит под туфелькой трава.

И у Марии, как у пьяной

Весь день кружится голова.

Всё время фрейлин карусели,

Угодливость придворных дам,

Шуты, шутихи, менестрели.

И стоны страсти по ночам.

Так день за днём промчалось лето.

За нею осень и зима.

Мария ласкою согрета,

Но есть обязанность одна.

Она должна родить Дофина.

Прошёл уже почти что год.

Однако почему-то сына

Она никак не понесёт.

Она и муж вполне здоровы.

Обескуражены врачи.

Они осматривают снова,

Не зная от чего лечить.

Всё чаще парк, забыв огромный,

Фонтан, лужайку, запах роз,

Мария в маленькой часовне

Молилась, не жалея слёз.

С мольбой колени преклоняя,

Она чуть не расшибла лоб.

Но королеве не внимая,

Разгневался за что-то Бог.

Она Оранту умоляла

Её ребёнком одарить,

Но Богородица молчала.

Не торопилась защитить.

Об этом думая немало,

Она утратила покой.

И часто бедная страдала,

Грехов, не зная за собой.

Постичь такое не под силу.

Об этом сидя за столом,

Она Епископа спросила,

Что был её духовником.

— О! Падре, не судите строго,

За наше счастье с королём.

Ведь наш союз одобрен Богом,

И мне прекрасно с ним вдвоём.

Он дарит мне любовь и ласку,

Веселье и задорный смех.

Его объять словно сказка.

И разве это тяжкий грех?

Неужто грех, что я желаю,

Прожить в любви всю жизнь свою,

А не надеяться страдая,

На благоденствие в раю.

В ответ сказал старик в сутане:

— Мы чашу горести до дна

Должны испить, мы христиане.

Ты это понимать должна.

Читай Священное писанье.

Душа для нас важней, чем плоть.

Придёт, возможно, пониманье,

За что разгневался Господь.

Спаситель указал дорогу.

Заблудишься, с неё свернув.

Он притч поведал очень много.

Я расскажу ещё одну.

«Вино и узел с пирогами,

Нёс мальчик на обед отцу.

Блеснуло что-то под ногами,

И он увидел десять су.

Послал Господь ему монету.

Он захотел вложить в карман,

Подумав: — закуплю галеты,

И их родителям отдам.

Лишь только он подумал это,

Как что-то поразило взор.

Блестела золотом монета.

Лежал в ладони луидор.

Как я богат, — подумал кроха, —

Куплю корову и овцу,

Мешок муки, мешок гороха,

На радость маме и отцу.

Горшочек масла, мёда банку.

Но лишь подумало дитя,

В руке монета в двадцать франков,

Лежала, золотом светя.

— Как хорошо, камзол без латки

Куплю отцу, и у реки

Построю дом, пускай в достатке

Живут до гроба старики.

Они достойны жизни этой. —

Как только он сказал про дом,

Как со стофранковой  монеты,

Смотрели ангел с петухом.

— Я так богат, найду девицу

Себе красавицу одну.

Я, наконец, смогу жениться,

И привести домой жену. —

Вдруг мальчик стал немного мрачным, —

Что если вдруг отец и мать,

Мой выбор не сочтя удачным,

Начнут сердиться и ворчать?

И будут ссориться с супругой.

Не стану брать их в новый дом.

Пускай останутся в лачуге,

И будут жить своим трудом.

В тот миг монета потускнела,

И в два сантима превратясь,

Как мотылёк с руки слетела,

И аверсом упала в грязь».

Надеюсь поняла, девица,

И с притчи вынесешь урок.

Лишь с теми, кто готов делиться

Необычайно щедр Бог.

Ты посмотри на пухлых деток,

Которых грудью кормит мать,

Блаженство, испытав при этом.

Давать приятнее, чем брать.

В молитве каяться излишне.

Стремись любовь свою отдать.

Тогда помилует Всевышний,

И сможет первенца послать.

В часовне молится Мария,

Бьёт Богородице поклон:

— Смогла ты вырастить Мессию,

Занявшего  небесный трон.

Мой муж — король, отец французов.

Мадонна, помоги ты мне,

Родить здорового бутуза,

Супругу в дар и всей стране.

Самой мне ничего не нужно.

Я буду, счастлива вполне,

Увидев взор счастливый мужа.

А большего не надо мне.

Мольба несчастной королевы,

Звучала как набатный звон.

Вдруг светлый лик Пречистой девы,

На миг был солнцем освещён.

Как будто ангелы запели,

А девять месяцев спустя,

В её алькове в колыбели

Лежало милое дитя.

Однажды в Бордо

Непросто жить под небесами.

Анри — романтик молодой,

Едва сводил концы с концами,

На скромный заработок свой.

В провинциальном городишке

Анри созрел как дикий плод.

Читал, не отрываясь книжки,

Он дни и ночи напролёт.

Отец ушёл из жизни рано.

Троих детей растила мать.

А он мечтал писать романы,

И стал словесность  изучать.

В Сорбонне он последним не был,

Талантом не был обделён.

Ему бы о насущном хлебе

Подумать, но мечтает он

Писать глубокие романы.

Литературный факультет

Окончен, но с пустым карманом

В литературе места нет.

Писать рассказы и памфлеты

Не сложно. Только на беду

Прозаиков, да и поэтов

В Париже как воды в пруду.

Непросто сироте в столице.

Едва не голодал Анри,

Но угораздило влюбиться

Ему в красавицу Мари.

Как появляться без букета?

Поход в кино или кафе,

Для очень скромного бюджета

Страшней, чем аутодафе.

Чтоб заработать франков двадцать

За день, о гордости забыть

Пришлось. Анри решил податься

В литературные рабы.

Все  притязания забыты.

Чернилам чувство доверял.

А в это время знаменитость,

Из них ковал свой капитал.

Настало время объясниться,

Но бессердечная Мари,

Отдёрнула свою  десницу,

И стала быстро говорить:

— Ты мил, и симпатичен даже,

Анри, но жизнь у нас одна.

Любовь на сэндвич не намажешь,

А я хочу прожить сполна.

Ты называл меня сапфиром.

Какая свадьба без колец?

Но сможешь ли все камни  мира

Ты возложить на наш венец?

Хочу объехать всю планету.

Как много в мире красоты,

И радости. Возможность эту

Сумеешь ли доставить ты?

Я — дар богов, и этот слиток

Тебе поднять не хватит сил.

Один писатель знаменитый

Мне тоже руку предложил.

В его романе героиня,

Как будто списана с меня.

Он гений, у него есть имя,

И сердце полное огня.

Какие чувства в книге этой.

О, если б мог ты так писать,

Я, позабыв про самоцветы,

Могла б любовь тебе отдать.

Прощай, я замуж выйду вскоре.

Он обещал, что мы вдвоём,

На белой яхте в синем море

Медовый месяц проведём.

Хотя сжимала сердце мука,

Но на прощание Анри,

Поцеловал девичью руку,

И пожелал большой любви.

Он вскоре услыхал о браке.

Узнав избранника Мари,

Не знал смеяться или плакать,

В кровати, лёжа до зари.

Он образ вспоминал графини.

Его писал, Мари любя.

Немудрено, что в героине

Мари смогла узнать себя.

С тех пор сопернику ни строчки

Он написать не пожелал.

Дрожал, забившись в уголочке

От холода, и голодал.

Героем нового романа

Была красавица Мари,

Великолепна и желанна,

И любящая визави.

Пока Анри писал ту сагу,

Всё, что имел — истратил он,

Лишь на чернила и бумагу,

И задолжал за пансион.

Откуда только взялась сила?

Когда с последнего листа,

Сумел он промокнуть чернила,

Анри был словно снят с креста.

Но лишь один издатель старый,

И всем известный скопидом,

Издал роман без гонорара,

И минимальным тиражом.

Пришла удача, но издатель

Сердился. Книга как балласт

Лежала. Ни один читатель

Её не посмотрел хоть раз.

Всё прочитать никто не может.

К дебютам интереса нет.

Не замечает критик тоже,

Ему давай авторитет.

В ушах  Анри звучали звоны,

Он видел пред собой круги,

Когда хозяйка пансиона,

Пришла потребовать долги.

Она дала ему неделю,

Иначе парень молодой,

Увидит грязные постели,

В тюрьме холодной долговой.

Спасаясь от угрозы этой,

Анри, чтоб не попасть под суд,

Дал объявление в газете,

Отдав последних десять су:

«Писатель юный, но известный,

Миллионер Анри Женев

Желает отыскать невесту

Среди невинных юных дев.

Такую же, как героиня,

Которую представил он,

В своём романе «Герцогиня

Де Сент-Луи ла де Конон».

Анри лежал в своей кровати,

И от бессилия страдал.

На третий день зашёл издатель,

И на пороге затрещал:

— Роман твой  долго продавали.

Увы, закончился товар.

Две девушки чуть не порвали,

Вчера последний экземпляр.

Роман прекрасно раскупают.

Наверно оценил народ.

Тираж я новый предлагаю.

Вот триста франков наперёд.

С тех пор прошло уже пол года.

Пошёл в заказ восьмой тираж.

Анри Женев забыл про голод,

Дом приобрёл и экипаж.

От почитательниц отбоя,

От той поры не знает он.

И сотни писем для плейбоя,

Несёт весёлый почтальон.

Анри взошёл как сенамира.

Девицы окружили дом.

Желают посетить кумира.

Их не пускает мажордом.