Очарование розой ветров

Дорогому мне, доброму, умному, потрясающе жизнестойкому коллективу ОАО «Минусинская геологоразведочная экспедиция» посвящается…

Поэтическая складчатость

Париж

Ну что, друг мой, грустишь?

Мешает жить Париж?

Из песни

Париж мешает миражом в пути,

А наяву увидеть не могу.

И мне в Париж визит не нанести,

Да и ему не вырваться в тайгу.

Мешают жить мне не огни реклам,

Не темные громады Нотр-Дам,

Не каблучки французских милых дам,

Спешащих вечно по своим делам.

Порывы ветра, барабан дождя,

Хандра и анекдоты про вождя,

И перспектива не успеть в любви —

Как говорят французы, се ля ви.

Мешает Дик, в углу своем зевнув,

Блеск молний, словно отблики ножа.

И даже ты, палатку запахнув,

Мешаешь мне смотреть на парижан.

Ночевка

Голубые горы улюлюкают: ау!

Пересмешник эха гомонится в вышине.

Ночь, как будто нюхая, склоняется в траву.

Слушает ауканье и ложе стелет мне.

Ночь, как падь таежная, отчаянно темна.

Утонула в саване туманная луна.

Как всегда во фляге не осталось ни хрена:

Ни вина на донышке, ни Алладина…

Ельники махровые и оленьи мхи.

Кто-то очарованный в сплетении ветвей

Дышит суеверием ученой чепухи,

Да косится чучелом — медведя чучелей!

Ох-хо-хо, таежное житье-бытье мое!

Доживем ли до утра, друг мой костерок?

Повалюсь и я в траву слушать потаенное:

То ли гулкий говор гор, то ли звездный хор.

На озере

На Иткуле, на озере,

По утренней по рани

Свершают птицы огари

Обряды обтираний.

Отыгрывают влажные

Марьяжные балеты.

Кричат особы важные

Речевки к перелету.

А сосны клонят головы

С укорами, с досадами,

Скрипят над полуголыми

Птицами-наядами.

Им, соснам, тоже хочется

Плескаться и жеманиться.

И не легко — час от часа —

Терпеть судьбу-избранницу,

Избравшую их соснами

Скрипучими, степенными,

Не знающими космоса,

Не знавшимися с пеною,

С водою малахитовой

И с гордой птицей огарем…

Нет ничего здесь хитрого…

А мы не так живем?

Пейзаж

На Тибеке, в акустике

Кузнецкого Алтая,

Кукушки, вскинув клювики,

Качаются, болтая.

Являются кукушками,

Года и дни считают.

Предгорьями, опушками

Живут, в тайгу летая.

А там косуля дикая

Косится из кустарника.

Пойдет с горы, козликуя

Хвостом, словно фонариком.

Течет водичка, булькая

По Бейке и по Тибеку.

Стоит Алтая гулкая

Тайга. Шумит. Аукает.

* * *

Сибирский рай —

Таежные хребты.

Бреду, слабея,

Утомлен тайгою.

Ау, тайга!..

Не понимаешь ты:

Я сбит с пути,

Плутаю я тобою.

Слово о золоте

Анатолию Емельянову

Я не друг поискового золота.

И не враг я его… Молотком

Это золото в крошку измолото,

Словно пшенка с парным молоком.

Нашим братом — алхимиком — аурум

Заколдован от сглаза. С тех пор

И несем мы, геологи, ауру

Бородатых романтиков гор.

Достается же нам это золото…

Жарким потом залито лицо.

Терпким солодом, будто бы молотом,

Убивает мужчин и юнцов.

Это золото, золото, золото…

Мне в раю ни к чему. А в аду

Никаким сокрушительным молохом

Не изгладишь улыбку мою!

Песня

Во Стране Дураков коронации,

Поиск ведьм и народных вражин:

Не последние лиха для нации,

Но не это печалит нам жизнь.

Ходят слухи, легенды и говоры,

Что в стране каждый — жулик и вор.

Ранят души пиастры и доллары,

Но у нас не о том разговор.

Нам надежность бы слева, а справа бы

Избавленье от шельм и дельцов.

Было б братство порукой, да дева бы

Обращала, смущаясь, лицо.

Нам бы искренность солнышка божьего,

Нам бы ветреность — не за шкалой…

И да будет, как прежде, положено

Чай от друга принять пиалой.

К палатке

…Он стал генеральным конструктором

и — появилась палатка.

В. Ковалев

Палаточка моя, двуместная облатка,

Облапила меня и моего собрата,

Приземиста, стоишь и ведь дрожишь немного,

А мы внутри, то бишь за пазухой у бога.

Ведем по пустякам с собратом спор научный.

Прости нас за стакан, не стилевой — насущный.

Да и в статьях иных мы так здесь органичны,

Будто наши дни тобою ограничены.

Прости нас, извини, палаточка — двуместка.

Нет нашей в том вины, что не дошли до места.

Уместны мы в ночи, и ты здесь так уместна,

Как сигаретный дым, связующий нас с лесом.

* * *

Меню традиционное:

Галеты и тушенка…

Куренье рационное.

И путь — незавершенка.

Экспромт

Чай с сюитой пополам

И — по-флотски — рис…

— Ванька, ты не мсье Иван,

А Авантюрист.

Что ты варишь по утрам?

Это можно есть?

…Верю-верю, но харчо

Не-воз-мож-ное!

Ода

Ю. Михалеву

Ну что, Михалыч, посидим?

Ты самый главный наш…

Потом канаву зададим,

Соорудим шалаш.

Построим баню, стадион.

И выпишем балет.

Ну а потом… Потом о том

Взгрустнем на склоне лет.

На склоне горного хребта

Горит рябины куст.

Скажи, а правда, красота

Тоску наводит, грусть?

…Грустит сохатый, уперев

В зенит свои рога.

И старой грустью старых дев

Грустит трава в лугах.

Ах, эта девственная грусть

Нетронутой тайги!..

Она томительна, как груз

От радуги-дуги.

А помнишь древний внешний вид

За городом Миасс?

Нелепой формы батолит.

Гранит, иль диабаз?

Урал, могутным пояском

Перехвативший ширь,

А за Уралом — на восток —

Сибирь, Сибирь, Сибирь…

В Сибири тоже хорошо.

И рыба есть, и зверь.

Ты сколько пехом-то прошел

Тайги, лесостепей?

А сколько тонн ты перенес

В потертом рюкзаке?

Сибирь чудесна! А мороз…

Мороз и в Африке…

А что, Михалыч, поседел,

Как мраморный утес?

Среди твоих насущных дел

Был мрамор. Был всерьез.

Был желтый рыхлый фосфорит

И желтый тот металл.

Но что об этом говорить,

Ты ведь дела не сдал.

Еще по хребтику идем,

Чепыжники кляня.

Внизу нас кухня ждет. И дом.

А главное — родня.

Еще нам — поле перейти

И город заложить.

Еще — не сбиться нам с пути.

И жить, и жить, и жить…

* * *

Затянуло горизонт

Цветом питерским.

Фейерверки и озон —

От Юпитера.

Протекает по углам

Антитеррикон.

Дождь. Брезентовый вигвам.

Клонит в сон.

В Солонечной

А. Крестовникову

Осточертело от накала

Пустопорожней болтовни.

О, Саня Крестик, черт лукавый,

Возьми гитару и — шумни.

Открой же шлюзы от вокала

Иерихонския трубы!

Дрожи, сибирская Ла Скала, —

Театр сугробов и пурги!

Пурга… Как зверь она завоет…

Приятен рокот хрипотцы.

Пуржит мелодия гобоя.

По декам взвизгивают псы.

Ах, тайга

Песня

В. Адышеву

А тайга побуждает жить,

Если жить перестал,

Если в сердце еще лежит

Впечатлений кристалл.

Погляди на себя в снегу:

Как гравюра груба…

Просуши над костром судьбу.

И судьба — как судьба.

Перехватит в пути тоска,

Опечалят дожди.

Воспаренный до кипятка

Чай в себе остуди.

Среди прочих таежных нег

Не последнее средство — чай.

Если завтра пробросит снег —

Это не невзначай…

Это твой, это мой сюжет,

Это наша жизнь!

Впечатляйся же и уже

На вершине держись.

Дифирамб

Работяги мои дорогие,

Под летучим прозваньем «бичи»,

Вы не чтёте морали благие

И чефирные пьёте чаи.

Мастера БСЛБольшая совковая лопата. и другие

Проходимцы, пропойцы, рвачи,

Разделили мои ностальгии —

Разделите мои калачи.

Вы на Запад идете, на запах

Потогонных и грубых работ.

В куражах, при ножах и при шляпах,

На условиях римских рабов.

Вы на Север идёте и с теми,

Кто своей не сносил головы,

Своих ног не сносил по колени,

А напитан уж ядом молвы.

Ветерки, горизонты иные,

Древний опыт сожженья мостов…

Бесконечно-беспечно-хмельные,

Вы идете на Дальний Восток.

Кто вы? Что вы? Куда и откуда?

Презирая покой и уют,

Вожделеете разве что чудо:

Закатиться на призрачный Юг.

Работяги мои дорогие,

Неприкаянный, тертый народ,

Робы рваные, души нагие…

Покурили? Ну что же, вперед!..

Песня

Однокашнице

У тайги нет твоих примет.

Ах, тайга как тайга.

Край пропащий. А, впрочем, нет.

Мне тайга дорога.

Здесь кедровые пагоды,

Тополевый пожар.

Здесь пунцовые ягоды

Твоих глаз — твоих чар.

Вороха твоих писем мне

Не прошли перевал.

Ты могла бы вполне… вполне…

Я ж тебя целовал.

Я тебя целовал во сне.

Извини, коли что…

Ах, Елена Шаракшанэ,

Ах, мой маленький той.

В тайге

П. Утяшеву

Чу! Плачет бурундук.

И полыхнет зарница.

Не нервничай, мой друг,

Не надо изводиться.

Чреда дождей дана,

Чтоб мы являлись чище.

…Какие ордена?

Ну, что ты все о пище!

Как бурундук кричит,

Глашатай непогоды,

О, как он нарочит!

Как лупит он акккорды!

Как вожделенна жизнь…

Взметнись, костер мой пылкий!

…Да к черту укоризн

Твоих, мой милый, шпильки…

В плену у лиственниц

Петляет речка Ипчуль.

Ну-ну, не падай ниц:

Нас ищут, ищут, ищут!

Лазоревые птицы

Песня

А. Прохорову

Ты мужчина, Саян,

Богатырь, молодчина.

И надежен, как бог,

И могуч, как титан.

Возвеличены в сан

До бродяжьего чина,

Мы уходим в маршрут

По таежным местам.

Голуби лазури —

Лазоревые птицы —

Распластали крылья

В небесном вираже.

Излечимся от дури —

Лежать и суетиться,

Скучать и суетиться,

Брюзжать и суетиться —

Лишь стоит на восходе

Молиться бирюзе.

До альпийских полян

И Жемчужного пика

До лазурной — с ума не сойти — красоты

Мы уходим, бродяги,

Без шума и шика,

Но с правом бесспорным

Достичь высоты:

Будут ночи голубыми,

Даже месяц — голубой.

И с оттенками любыми —

Круты-горы и сыр-бор.

Колоритно — с перламутром! —

Впишет день в палитру утра

Голубую бирюзу…

Андреевичу

В. А. Диппелю

Вспоминаешь? Вспоминай

Утро… Ужун-джул…

Я про эти времена,

Друг мой, расскажу.

Там осинники дрожат.

Тихий гул — шепот тысячи

Любовников в стогу.

Я на речке Чазы — Гол

Не был. Бражничал!

На Немире биваки

Дружно не бивал.

Эка важность — что в ночи пел и пил…

Важно, что с уважением смотрел

Утром в скважину.

По чепыжнику бродил,

В горы хаживал.

Съеден гнусом пару раз.

Оба — заживо!

Тягуны… курумы… кряж…

Ночь овражная!

Лучше все же под шалаш…

С кралей важною.

Вспоминаешь? Вспоминай

Недра… Мезозой!

Шли проходчики сквозь штрек

К жилам золота.

Попадали — что скрывать —

Иногда в запой…

И звонил по ним назой-

ливый колокол.

Отрекались… «мы — не рабы»…

От страстей.

Занимали в полный рост

Положение.

Поднимали кореша

Тосты за гостей,

А кадык иной… сухой — за

Самоуважение.

Вспоминаешь? Вспоминай

С наслаждением!

Преферансные дела

И важнее что…

Поздравляем мы тебя

С днем рождения!

…Пусть приснится новая

Тебе женщина.

Слышишь! Томно токует

На Бейке глухарь.

Засветился в распадке

Первичный рассвет.

И ты выйдешь в ночь, под рас-

светный фонарь,

Вспоминать о том, чего

В сущности нет.

Вспоминаешь? Вспоминай,

Друг мой, старина.

Память тешит сердечко

Душою босой.

И ты выйдешь в ночь,

Прослезившись с вина,

И слезу… нейтрализуешь росой.

Спич к бродягам

О, я люблю вас,

я люблю вас,

бродяги, гордые, как смерть.

Я б написал вас,

словно Брюллов,

когда уметь бы мог и сметь

Душ пламенных

и обожженных

дух, отрезвляясь, обнажать.

Как обнажают

только жены

иконы — пасть и обожать…

Как я люблю вас!

Это братство

скитальцев троп, путей, дорог.

И эту вашу страсть —

собраться

и припуститься за порог.

И об одном лишь

я прошу вас,

бродяг, замысливших свой путь,

Святому братству повинуясь,

Меня, бродягу, не забыть.

Спич к друзьям

Друзья! Я с вами упивался

Ездой на старом ГТТ,

Блужданьем по тайге и вальсом

На покорившемся хребте.

…Здесь мы, как проклятые боги,

Олимп оставив городской,

Пьем на Гуляевском пороге

Под первый тост: «За род людской!»

Полупустые «полторушки»

На Базыбаевский порог

Свели, как пушкинские кружки…

А Пушкин, кстати, тоже бог!

…Звенит поэзия и проза геологических эпох —

Одна-единственная «роза»

Сопровождающих «ветров»!

…Там нас, сынов и братьев солнца,

Ждет пристань тихих берегов.

Друзья!.. Когда мы все вернемся,

Упьемся влагою богов!

Прощание с Харанором

А. Осколкову

Прощай, Харанор. Извини… отчего-то

И солнце, и ветер, и посвист травы —

Всё то, что легко называлось «работа» —

Поверь, нелегко оставлять, но, увы…

Мой лучший участок! Степные просторы

И ландыши — жёлтые колокола,

Ветра, реактивные эти моторы,

Прощально ревут в тетиве ковыля.

Уже на пороге меня записные

Застанут друзья и, в машину садя,

Достанут чеклагу, рога расписные,

И, дай только волю, проводят меня.

Прощай. Уезжаю без слёз и парада.

Здесь, знаешь, забудешь как пахнет хвоя.

Но всё же надейся… Надеться надо,

И всё возвратится на круги своя.

* * *

А. Калачеву

На востоке, на восходе раннем

День проснулся юный — понедельник.

На востоке широкоэкранном

Он явился, массовик-затейник…

Хоп! — и обронили кушаки

Нежно-малахитовые ели,

И иголки вмиг заголубели

Будто б перстни с царственной руки.

Хоп — на счастье! — хрустали сосулек.

Пузырись шампанское в капели!

В кубке марта! В сумасшедшем гуле…

Ну, а что произойдёт в апреле?

На востоке, на восходе раннем

Нас разбудит извлеченье трели

Глухарём, влюблённым ветераном,

На апрельском утреннем расстреле.

Будет солнце! Будут и потоки

Вешних вод с крутой Изых-горы.

…Нас с тобой не будет на востоке,

На восходе утренней зари.

* * *

Солнц колючих колесница катит тень.

И угрюмый, как возница, дремлет день.

— Что тебе, приятель, снится?

— Дребедень.

— А не хочешь прокатиться?

— Лень.

— Посмотри, на небе птица…

— Это облако кружится и бежит,

И вместе с тем тень наводит на плетень.

Лишь кузнечик-кружевница гонит сон.

Тишина в ушах… звенится… в унисон.

* * *

В поднебесном Голливуде съёмки за полночь идут.

Фильм про каторжные будни, про космический уют.

Ассистенты режиссёра наблюдают из-за туч:

В панораме — молний ссора. Крупным планом — звёздный путч.

Солнце всходит на востоке. Океан лежит на дне.

Объектив на солнцепёке приближается ко мне…

* * *

Звёзды будничны средь небес.

Но, однажды, вглядевшись ввысь,

Ты откроешь во мраке бездн

Галактический смысл.

* * *

Ветер с вечера на запад.

Дождик встречный косо льёт.

Ель сидит на задних лапах,

Клюв задравши, дождик пьёт.

* * *

Дней молекулы в реторте,

В колбе с химией земли,

Словно галечник, потёрты,

Мяты, рваны, как рубли.

«Этих дней не смолкнет слава»,

Как не пыжатся они,

Их осудят слева, справа

Бесы демократии.

* * *

О, поле полыни, струна ковыля…

О, песни кочующих березняков…

О, копны тугих облаков средь жнивья,

Вам до смерти предан — во веки веков!

Я сын ваш, точнее, должно быть, дитя,

Вобравшее в кровь аромат суховеев.

Я ваша листва, с заветерий летя,

Расшаркиваюсь перед каждым из змеев,

Я каждому должен и каждому рад

Открыть рукопашное наше объятье.

О, зверь мой степной, я твой преданный брат,

Ты веришь?.. Крепко мое слово на клятве…

Клянусь! На краю океана степей,

На древнем кургане с лучами камней,

К земле азиатской, как старый репей,

Прирос я. И предан. И благостно мне.

Спич к геологам

Шумиловской поры плеяда:

Утяшев, Смолин, Михалев,

Ящук и Прокин… Ах, неправда.

Плеяда — выдумка голов.

Куда относятся Жуковский,

Саянов, Геря или Кноп?

Идущие поздней — Островский,

Беспалов, Адышев… Стоп-стоп…

Геологов нельзя составить

Рядами на своих-чужих.

Их обожало солнце жарить.

Стожары остужали их.

Они в двуместные палатки

Селились в поле впятером.

В отроги горные и плато

Гуськом ходили, напролом

Беря чепыжники и чащи

И горной речки перекат.

Они в маршрут ходили чаще,

Чем в спальню городской их брат.

Шумиловской поры плеяда —

Геологи-разведчики.

Достойны памятной баллады,

Имён их увековеченья.

Другие — поисковики —

Искатели месторождений.

О каждом бы слагать стихи

И каждому — алмаз при жизни.

Они в открытиях резвились

И коренных и россыпных,

На Ужун-джуле, на Немире,

Бургоне, на хребтах иных…

Шумиловской поры геолог —

Он увлеченный, он таков…

Приходько, Единцев, Широнин,

Кириллов, Лира, Байдаков…

Ну, что ж, мой спич далек и долог.

Но пусть не дождь, не град, не снег

Тебя преследуют, геолог, —

Геологический успех!

Компас

Горный компас на ладони,

Азимут на юг. На сто семьдесят,

А то и — полный полукруг.

Сто восьмидесятый градус —

Это путь домой,

Главная сегодня радость.

Ой!..

Компас выпал из ладони

В горный перекат…

И мечты мои о доме

Смыло в водопад…

Горный компас… Пропаду я

Без его услуг!

Азимут домой… ищу я

В брод — за кругом круг.

Безусловно, гром не треснет,

Если пропаду.

Чу!.. до… слез моих… уместных,

Компас — на виду!

Горный компас на ладони,

Азимут на юг.

Вновь мечтается о доме,

Как зовет уют!

* * *

Бариты, бариты, бариты —

Известняковые розы.

Неужто узоры морозные

В кристаллах баритовых скрыты?

Тяжелые звезды кристаллов

Ладони геолога греют.

Бариты, увы, неметаллы,

Но вес драгоценный имеют.

В буровой

В. Богданову

Круглые метры — не колбаса — керн.

Не хочет делиться земная кора ни с кем.

Но буровых зовут мастерами не зря:

Не доверялась бы не мастерам Земля.

Гранит, диорит с ортоклазом, а далее — гнейс.

А где же металл для страны? А на руки невест?

А где уникальное месторождение здесь?

Об этом расскажет геолог. На то он и есть.

Трудные метры: обрывы, прихваты и крен.

Рудные зоны не повышают, увы, процент.

— Геолог, скажи, о чем тебе шепчет керн?..

— Будешь богат… Пробури еще метров семь.

Снаряд буровой — колонковая и сто штанг.

Скрипит на забое коронка с алмазным венцом.

Проходка. Затирка. Подъемы и спуски. И так

До горной породы с золотозубым лицом.

Бурильщик, помбур и геолог пьют чай.

На керновых ящиках, на этикетках — стихи.

Морозное солнце сверкает улыбкой в лучах.

А выше — над вертлюгом — страсти небесных стихий.

Геолог Борисюк

Геолог Борисюк — значительный геолог.

Он значимо молчит на протяженье лет.

Зато земля кричит. Испытывает голод.

Давно уж фосфора в ее питанье нет.

Геолог Борисюк — значительный геолог.

Он знает наизусть про желтый фосфорит.

Р205, найдет в хребтах известняковых,

Размелет его в пух и землю одарит…

Геолог Борисюк — значительный геолог.

…Значительно дела в правительстве вершит.

Геологи идут. Их путь далек и долог.

И фосфор в желтой мгле, безмолвствуя, лежит.

* * *

Ты — Азия,

Не перекати-поле,

Не трын-трава, а золотой ковыль.

Скажи, скажи, какое душит горе,

Какая мука доставляет боль?

Ты — Азия,

Кыргызское межгорье,

Степная дорогая наша мать,

Окаменело в молчаливом споре

Глядишь на краснокаменную рать.

Ты — Азия,

Кричишь нам непогодой,

Веселым ветром хочешь нас обнять..

Скажи, скажи,

Какую твою гордость

Должны мы сердцем и умом понять?

Заготовки для «Поэмы под названием рыбалка»

Дважды не умирают. В проточную воду нельзя войти дважды… Так, очевидно, нельзя вернуться к прежним ощу­щениям. «Поэма под названием рыбалка» осталась неза­конченной. «Заготовки» — как памятник тем самым прежним ощущениям.

Вступление

На большое дело! На великое.

На рыбалку! Уклонясь от дел.

На недельку выписав каникулы…

Пионерский, стало быть, удел.

Рано утром вездеходом — за город,

В гулкие предгория Саян,

Напевая бодро: «Ах, бродяга я…»,

Полутрезв, точнее, полупьян.

Что за роскошь — в этакое времечко

Колесить по Минусинской впадине?

Тонус поднимать в пути по-бременски,

Ну, а может быть, по баден-баденски?

Что за чудо — откупорить шлюзы

Вожделенной внутренней свободы?

Отрешенно, томно, в ритме блюза

Отдаваться царственной работе,

На рыбалку ехать — на гастроли

Своего непризнанного «я»,

Ехать, словно Гамлет Датский в роли —

Так уж получилось! — короля.

Тракт. Паром. Имисс. Тюхтяты. Жаровский.

— Сколько лет я не был здесь, братва?

Сколько невостребованной жалости

Прёт, как огородная ботва?

Скорбные сибирские убожища,

Господом забытые места…

Старой веры корни… той ешё…

Жизнь как… продолжение поста!..

— Это тост, Андреич?

— Как молитвенно!

— Ты хоронишь рано рыбный край…

Кто там виночерпий?.. Эй, налейте нам,

Выпьем-ка, дружок, за этот рай!

— Больно знать: вы, братцы, легкоумые.

Надо думать, прежде чем сказать…

В шкуре протопопа Аввакума

Не горели души… вашу мать…

— Не встревай, точи крючки острее…

— …Ах, язык острее, чем крючок!

Им бы ямбы править да хореи,

А не… тьфу… плевать на червячок…

…………………………………………

Дорогой читатель!

Не взыщи уже

с первых строчек

прозу

средь стихов.

Не суди поспешно.

Не по чину же

должен представлять я рыбаков?

Здесь мне чужд красивый флёр елея.

Обозначу сразу соль и сахар.

Почему простая речь милее?

Нет души среди иных метафор.

Мой герой — рыбак. Но не на много

Более, чем ты, читатель мой.

Если много ног у осьминога,

Нет здесь связи с тем, что он — немой…

Мой герой — рыбак. Не академик.

Равнодушен к почестям и славе.

Жить бы дали… да немного денег.

Здесь я рыбаков перечисляю:

Емельянов — цементация идеи.

Михалёв — рыбацкий бригадир.

Борисюк — «Главшпан» и соловей.

Диппель — самый главный командир.

Калачёв — приверженец идеи.

Колохматов — блудный сын тайги.

С. Шкуратов — муж, владеющий ладьёю.

Бастриков, Чебыкин — рыбаки.

О. Сермабрин — компромиссов гений

И субъект решительной руки.

Ну, и автор. Но об этой тени

В этих строчках — ни одной строки.

Мой герой — рыбак. Но в самом деле

Он рыбалкой промышляет жизнь?

Нет. Сидит в промышленном отделе.

Под капотом. В назначеньи клизм.

Ах, не важно. Важно изначально,

Чтоб хороший был он человек…

Чтоб вздыхать умел и петь печально,

Чтоб любил свой сумасшедший век.

Бивак первый

Гой ты, Русь! Сибирская сторонушка —

Тын, плетень, заборы из жердей —

Пялишься прообразом подсолнуха,

Обликом веснушчатых людей.

Девки, грудью подперев поленницу,

Семечки грызут и пироги…

Двор минует конный. Кузню. Мельницу.

Всё — музей. Всё не уберегли.

Девки, парни, люди синеокие,

Жители моей цивилизации!

Вам достались времена жестокие:

Жёсткие, как жёлтые акации.

Что же песней русскою, по-девичьи,

Скромною, вольготною — по-бабьи —

В залихватском удалом величии

Не турнуть транзисторной ламбады?

Что же пляской с матерной частушкой

Не разрушить храм угрюмых мыслей?

Свадьбой звонкой, бражной, словно пушкой,

Да не жахнуть — дымом с коромыслом?!

Гой ты, Русь, сибирская сторонка —

Тын, плетень, заборы из жердей —

Черный ворон гонит пацанёнка,

Воду пьёт с колодезных бадей.

* * *

На Тайменное — за тайменем.

И не столько за чудо-рыбой,

Сколько всё же за переменой,

За обновой среды обрыдлой.

На Тайменное — на «Прогрессах»,

По Табрату, по речке то есть.

Ход реки и быстр, и напорист —

Это в наших же интересах!

Ход реки — о-ей! — суматошен,

А «Прогресс», словно лошадь в стойле,

Застоявшаяся лошадь,

Запросившаяся вдруг в поле.

И — пожалуйста! И без жалости,

До отказа дроссели газа!

Риск хмельной на пороге шалости.

О, пьянящий восторг экстаза!

Когда в прорву идёшь, рискуя,

И потом, когда прорва пройдена —

Заблажишь, от души ликуя:

— Здравствуй, милая! Здравствуй, родина!

Затабанишь, зависнешь в вёслах,

И — ту-у-у-да, куда не положено,

Куда господом не проложено

Ни речное дно, ни колесное.

И — повторно!.. почти потопное

Заполошное цирк-к-качество!

Прохождение беспонтонное

На «Прогрессе», как на карачках…

Не туристские это будни

И, естественно, труд не каторжный.

Рыбаки — в душах — те же блудни.

И проветриться насквозь надо же.

………………………………………..

Шёл баркас по речке, по Табрату.

Снизу вверх — в режиме а-ля-клип.

Шёл пешком, шурша по перекату,

Чертыхаясь килем: влип, дак влип!

Бороздил подводные пороги,

Забодал в нескучный миг залом.

Шёл баркас не гладко, по дороге,

Отходя в цветной металлолом.

Бивак второй

Река в перекаты ласкается нежно:

— Боитесь, ребята?

— Боимся, конечно…

Но снова и снова

Сквозь пенную плесень

Сердечко понтона мечтает о плёсе.

И снова, и снова ребячьи нервы

Звенят на полтона отчаянней меры.

А страхи затона? А скаты излучин?

И страстны, и томны скрипы уключин.

Река в перекаты ласкается нежно:

— Боитесь, ребята?

— Боимся, конечно…

…………………………………………………………..

Товарищ по страсти! Рыбак, рыбачок,

Раскручивай снасти, поплюй на крючок.

И — взмах богатырский, катушка скрипит,

Аж сыплются искры.. блесна ли блестит?

Блестит ли волна, отражаясь в лучах…

Рыбалка — она в самых разных вещах.

Товарищ по страсти! Рыбак… рыбачок…

Готовы ли снасти? Кукан? Червячок?

Рыбалка, поклевка, прохлада, река.

Не шатко, не валко бредут облака.

Уйдут, хороводя небесный простор —

Речного народа роскошный шатёр.

Косыми лучами библейский дракон

Пакует колчаны полуденных солнц.

Тальник в тишине камышовой шуршит.

Дела во траве кто-то вышний вершит.

И хрестоматийное чувство души

Звучит кансонтиной в таёжной глуши.

…………………………………………

Сядешь с удочкой у реки,

Обретаешь не крылья, кажется, —

Дар парения, вопреки

Притяжению центра тяжести.

Мы исходим из чувств шести,

Открывается здесь седьмое.

Кровь ликует! Она, учти,

Голубая сама собою…

Или барство у нас в крови,

Или чувство иных стихий.

Так и тянет: «Иди, твори!»

Так и манит писать стихи.

………………………………………………

Рыбалка, рыбалка… Река-молодчина.

Могуча и чинна, порою гневлива.

Характер мужской, но она не мужчина.

Она плодоносна, беременна, дивна.

Украсит личину плакучею ивой

И плачет стыдливо и беспричинно.

И образ ее — и святой, и наивный.

Он женственный, он обольщает мужчину.

Что нужно мужчине?

В чем видит он счастье?..

И образ любимой

И верное братство…

Но это «и… и»

Он не делит на части.

Влюбляться и верить —

Мужское богатство.

Рыбалка — не повод.

Рыбалка — причина.

Предчувствие. Чувство безмерного счастья.

Река — образ женский. Таков уж мужчина! —

Бросай же блесну!

Да не дергай так часто.

Ах, рыбацкое счастье мнимое.

Сядешь, удишь, надежду холя,

Бессловесною пантомимою

Дразнишь удочкой гладь покоя.

Мутишь, крутишь чертей залива,

Клева ждёшь простодушным волком.

Чу! Поклёвка… Волна игриво

Забавляется твоим оком.

Лов окончен. Удов не важен.

«Рыбаки наловили раков», —

Похохочешь в ажиотаже.

А процесс лишь меняет ракурс.

…………………………………….

У костра — час ночных стихий.

Притулился бочком к колоде.

Приглушив для иных мелодий

Свой, священный хорал тоски.

Бивак третий

Трескучие сучья (смольё листвяка)

Сжирает, сжирает Горыныч стоглавый.

Лицо озаряется лет сорока.

О, сколько же здесь обывательской славы!

«…Сальце, колбаска, редиски пучок,

Вароные яйца и сыр «Пошехонский…» —

Зам, пом., или нач. — заводной мужичок! —

«И бог, извините за дерзость, японский…

…Я всё это видел, пусть вытечет глаз,

Простой, понимаешь, крючок, червячок,

А плюнет со смаком и — хариус враз…

Такой ненавязчивый, знаешь ли чё…»

Байка, побаска, молва, анекдот…

Рассказы!.. Крутые бывальские страсти

Летят с языков в позевающий рот

Алчущей алой драконовой пасти.

«…Сорвётся, бывало… Да мало ли чё?

Не спортлото: уж скорей, ноу-хау.

Труд — понимаешь? Рука и плечо…

Крючок, червячок… И — уха…

Я всё это знаю. Но мало ли чё…

«Одно только небо и видел Болконский…»

Вода как вода. Червячок — червячок.

И бог, извините за дерзость, японский…

Он шёл на удачу и молча бросал

Тайменную мышь, обречённую свыше.

Так — камень за камнем — он то воскресал,

То канул в себя с погружением мыши…»

* * *

Наш Борисюк — символ самосожжения.

Откуда-то вышел, куда-то стремится.

Чем рассчитается за уважение?

Самосожжением в кресле министра?

Саблей, саблюкой, шашкой казацкою

Грезливым отроком тешился, цацкался.

Бранным наследством (чеканностью лезвия)

По огородам подсолнухи срезывал.

Позже в «войсках брандербургского герцога»

Честно служил. И имел повышения.

К чести мундира (уже командирского),

К долгу и чести имел отношение.

Пел. Попивал. Не бургундское — герцога,

И не шампанское той же провинции.

Традиционно — под символом перца —

От сорока трех болезней… лечился.

Но — завязал… узелок на… сознании.

Стал фосфоритовою силою полниться.

Нет ничего, что мы знаем заранее.

Чем Борисюк наш нам завтра запомнится?

Словно меха у гармошки распорот

Занавес между прошедшим и будущим…

Нам, мужикам, не блудящим, а удящим,

Зябко дождинки стекают за ворот.

* * *

Пал сумрак. Серверуются светила.

Звезда моя сочувственно-нежна. Луна

Как курица, цыпушек вводит, в свет.

Им несть числа.

Магическая сила гармонии вселенской ойкумены —

От восхищенья и до выпученных глаз! —

Сведет с ума… Остыла тьма. А с тыла

Стоит река, и женственна, и зла:

Ей, возбужденной лаской от весла,

Томлений вряд ли хватит до утра.

У тла кострища лагерь наш дремал.

Дракон захлопнул пасть. Ещё дымило…

Я в жертвенник полено должен класть,

Но неба власть язычество во мне

Переменило на манихейство:

Жрец улегся спать.

Звезда мне снилась. На сырой матрац

Сережки золотистые сронила,

И жгла, и жгла, и под бочек ложилась,

И меч — меж нами — острием ребра…

Переполошило истошным визгом спящего жреца.

Горела вата ватника!

Светила звезда моя, сочувственно-нема. Луна

Глумилась.