Бесплатный фрагмент - Образование 20.35. Будущее

Не скрою, я считаю образование самым важным вопросом современной России. Считаю, что, формируя запрос на инновации, государство не сформулирова­ло одновременно запрос на компетенции, способные эти инновации внедрить, — и это самая трагичная ошибка, приведшая к тому, что мы последовательно симулировали несколько инвестиционных накачек в несуществующие отрасли и вызвали сильнейшее общественное отторжение темы.

Дмитрий Песков

Образование 20.35

ПАВЕЛ ЛУКША, профессор практики Московской школы управления СКОЛКОВО, лидер проекта Global Education Futures, основатель группы Re-engenering Futures

13.11.2011

Прогнозы будущего в образовательной сфере опи­раются на несколько идей. Первая — мы смотрим на мегатренды, на глобальные тренды, кото­рые меняют мир и Россию в том числе. Вторая — технологии, которые имеют критическое опреде­ляющее значение; они создают другую инфра­структуру. И третья — обучение на протяжении всей жизни: как будут меняться школа, высшее образо­вание, дополнительное профессиональное обра­зование.

Сфера развития образования текучая, динами­чески изменяющаяся. Итеративный цикл, в котором мы вырабатываем гипотезы, заходим в реальность, пробуем их, ощупываем, обновляет наши знания. Образовательные сессии в Калифорнии, Казани, Берлине настолько меня перезагрузили, что я не знал, как это соотнести с тем, что было ранее напи­сано нами в форсайт-картах. Я справлялся с этим почти год. Я пришел туда с убеждением, что про бу­дущее образования мы уже все поняли, нужно толь­ко уточнить какие-то вопросы. У меня мир был пло­ский, а мне сказали, что есть третье и четвертое измерение.

С конца 2014 года до нынешнего момента был цикл сессий, в том числе Rapid Foresight, который де­лался для международной аудитории. И я убедился, что формат это непростой. Он требует, чтобы люди поверили, доверились, не стали саботировать. Жест­кий формат. Делая сессии про будущее образования в международном пространстве, я понял, что застав­лять людей все время делать форсайты нет смысла. Нужно разными способами извлечь из них то знание, которое они готовы дать.

Мы были глубоко убеждены, что цифровые техно­логии являются драйверами изменений в образова­нии, что самая главная задача — это создание из разных инструментов индивидуализации образова­тельных маршрутов, что главным инструментом, ко­торый будет эту задачу решать, будет искусственный интеллект, машинное обучение. Но в итоге мне стало ясно, что образовательные технологии по сравне­нию с человеческими качествами вторичны. Самым важным человеческим качеством является самомо­тивация, способность выбирать, способность дей­ствовать в определенном направлении, в соответ­ствии с определенными ценностями. Здесь как раз появляется фигура Self Guided Learner — самона- правляемого, самоуправляемого ученика, вокруг ко­торого и строится вся эта новая образовательная среда, в которой новые форматы — игровые, мобиль­ные приложения, онлайн-платформы — все эти сер­висы. А в центре — человек. Но человек не прежний, а обладающий определенными дополнительными качествами — в первую очередь самостоятель­ностью.

К нам приезжали специалисты в сфере образо­вания из ведущих стран и обратили внимание на то, что нигде, кроме России, нет такого акцента на тех­нологиях. Там считают, что технологии, да, полезны. Но впереди всегда человек.

Человекоцентричность. Студентоцентричность. Вот основные качества нового образования. Однако нельзя забывать, что этот человек все время суще­ствует во взаимосвязях, в сообществах. И парал­лельно с инструментами, поддерживающими разви­тие человека на протяжении всей жизни, возникает целая сфера, поддерживающая существование кол­лективности — сообществ, команд. Человек разви­вается, находясь в этих коллективностях. Это очень важно. Потому что все, кто акцентируется на инди­видуализации, рассматривают ученика в отрыве от коллектива. И получается, как будто каждый такой студент — пилот независимого космического кораб­ля, летящего через космос, где-то далеко летят дру­гие пилоты на свои планеты, и никто ни с кем никак не связан.

На самом деле образование — это всегда ко­мандные игры. Есть отдельные практики культива­ции командного, коллективного, и, возможно, это более важная история, чем развитие индивидуаль­ного потенциала. Более важно развить потенциал связности между людьми, выращивание сооб­ществ. Каждый из нас несовершенен, а сообщество может эти несовершенства исправить, повести че­ловека дальше. Человеческая сторона важнее, чем машинная.

В ожидании «девятого вала»: компетенции и модели образования для 21 века

Доклад по итогам цикла международных сессий в рамках Global Education Futures.

EdCrunch, Москва

ПАВЕЛ ЛУКША, лидер проекта Global Education Futures

13.09.2015

Что такое global education futures

Уникальный международный проект, ставящий це­лью понять направление развития передовых об­разовательных систем мира — и установить вектор, определяющий возникновение глобальной образо­вательной экосистемы. Несколько сот лидеров ми­рового образования в течение 2015–2016 гг. собира­ются в разных точках планеты — Москве, Казани, Берлине, Кремниевой Долине, Сан Пауло, Сингапу­ре, — чтобы ответить на вопросы о будущем обра­зовательных систем:

— Какие навыки и знания будут нужны экономике и обществу в 21 веке для достижения успеха и ответа на глобальные вызовы?

— Как нужно изменить существующие образова­тельные системы, чтобы сформировать эти компетен­ции, и какие новые формы образования должны воз­никнуть в дополнение к существующим?

— Какие меры государственной политики, част­ные и некоммерческие инициативы могут помочь сформировать новые образовательные модели?

Истоки global education futures: форсайт глобального образования

Последовательное масштабирование уровня диа­лога и участников:

— Мы запустили обсуждение будущего образования в российских школах и вузах с 2008 г. — первона­чально в среде образовательных инноваторов. Первый российский форсайт образования был проведен нами на площадке EduCamp в Бекасово в 2010 г.

— Начиная с 2011 г. наше видение при поддержке АСИ и МШУ СКОЛКОВО начинает использоваться для разработки государственных политик (напр., Национальная система квалификаций и компе­тенций), разработки стратегий вузов и других об­разовательных учреждений, запуска новых обра­зовательных проектов. На протяжении последних пяти лет в дискуссиях о будущем компетенций и образования под нашим руководством приняло участие около 5 тысяч человек.

• В 2013 г. мы подготовили Доклад о глобальной по­вестке будущего образования, а с 2014 г. мы орга­низуем международные сессии о будущем обра­зования в Европе, Азии, Северной и Южной Аме­рике, в которых уже приняло участие свыше 300 экспертов примерно из 50 стран мира.

Мир 20.35: куда мы движемся

Будущее промышенности, с/х и энергетики:

— высокоавтономные промышленные киберфизи- ческие производственные системы для массового производства +

— высоколокализированные системы производ­ства «по запросу» товаров (на основе 3D-печати и аналогичных технологий), продуктов питания и энергии;

— «зеленые» (экологичные, построенные на прин­ципах возобновляемости) промышленность, энер­гетика, транспорт и услуги.

Всепроникающие информационные технологии:

— тотальная связность и мобильность;

— интенсивное использование ИИ / искусственных агентов (персональные помощники, «аватары» и пр.);

— гибридная реальность (виртуальная и допол­ненная);

— широкое использование интерфейсов мозг — компьютер (BCI).

Умные и адаптивные человекоцентрированные технологические среды.

Повсеместное использование беспилотного транспорта (наземный, воздушный, водный).

Высокоперсонализированные сервисы в медици­не и сфере поддержки ЗОЖ, в образовании, развле­чениях и др., поддерживаемые этикой и практиками «аутентичного служения».

Человеческие практики «сообществ играющих» (Ludic communities), естественным образом сочетаю­щих работу, досуг, личную жизнь и творчество.

Мир 20.35: панорама больших вызовов

— Рост сложности общества и ускоряющиеся изме­нения технологий и социальных практик.

— Что работало раньше — вероятно, не будет работать в будущем (новые практики / навыки / профессии).

— Нужны новые системы управления: коллективный интеллект + ИИ.

— Сложные, но хрупкие системы: глобальная безо­пасность зависит от локальной/низовой устойчи­вости сообществ и их способности хранить мир.

— Необходимость «озеленения» экономики и про­мышленности, связанная с надвигающейся гло­бальной экологической катастрофой:

◊ новые исследования и технологии, которые позволят сократить человеческое воздей­ствие на природу или сделать его благопри­ятным для окружающей среды;

◊ перестройка городов под экостандарты XXI века (LEED, zero waste).

— Замещение человеческого труда роботами и софтом.

— Необходимость создания новых рабочих мест за счет самозанятости и человекоцентрированных услуг.

— Сокращение эффектов неравенства, связанных с распространением новых технологий.

— Новые модели жизни: переход к моделям «разде­ляемых ресурсов» и кооперации.

— Правильный баланс между «аналоговым» и «циф­ровым» мирами: снижение отрицательного влия­ния цифровой реальности на индивидуальную и коллективную психику.

Навыки будущего: чего хотят экономика и общество XXI века?

Навыки будущего необходимы не только для трудо- гражданской позиции и более высокого качества устройства и успешной карьеры, но и для активной личной и семейной жизни.

Навыки будущего: ключевые типы грамотности и базовые навыки XXI века

— Управление концентрацией и вниманием.

— Эмпатия и эмоциональный интеллект.

— Сотрудничество (как критический навык, который должен быть встроен в разные аспекты работы и обучения).

— Мышление: критическое, проблемноориентиро­ванное, системное, кооперативно-творческое.

— Творческие способности.

— Работа в междисциплинарных средах + знание возникающего «всеобщего языка понятий» (в т. ч. системной инженерии и экономики)

— Грамотности XXI века: понимание глобальных про­блем, навыки управления своим здоровьем, пони­мание принципов работы общества, умение забо­титься об окружающей среде, финансовая грамот­ность и пр.

— Навыки в сфере ИКТ и медиа, включая програм­мирование и информационную гигиену.

— Гибкость и адаптивность.

— Способность учиться, разучиваться и переучи­ваться в течение жизни.

— Ответственность в работе (в т. ч. этика взаимодей­ствия с другими членами общества и рабочая эти­ка человекоцентрированных сервисов).

«Чему учить» = «как учить»: насколько образование учитывает требования будущего?

Современная модель «индустриального» образования принципиально несостоятельна: она формирует «навыки прошлого», а не «навыки будущего» и готовит учащихся к реальности, которой уже не будет!

— Мы не можем научить людей быть творческими, давая им стандартные упражнения.

— Мы не можем научить людей сотрудничать и рабо­тать в команде, если в течение всей учебы они выступают как одиночки, которые соревнуются друг с другом.

— Мы не можем сформировать у людей способность непрерывно учиться, если мы с первых дней уче­бы лишаем их самостоятельности в выборе своей траектории развития и если мы ругаем и наказы­ваем их за ошибки.

— Мы не можем научить людей сопереживанию и не сформируем их эмоциональный интеллект, если эмоциональная сфера исключена из образования, а процесс обучения фокусируется только на когни­тивных способностях.

— Мы не можем научить людей грамотно обращаться с новой информационной средой и информацион­ными технологиями, если мы убираем их из учеб­ного процесса и школьной среды.

— Мы не можем научить людей осознанности, если мы сами не являемся осознающими.

Необходимо пересмотреть образовательные подходы, процессы и форматы, для того чтобы дать уча­щимся возможность формировать навыки, необходимые для профессионального, общественного и лично­го успеха в 21 веке.

Дизайн новой образовательной реальности
на пороге больших перемен: человекоцентрированное образование на протяжении всей жизни

Изменение системы профессионального образова­ния и подготовки должно быть увязано с более мас­штабным преобразованием «индустриальных» об­разовательных систем в сетецентричные образо­вательные экосистемы, которые будут отвечать на потребности учащихся в течение всей их жизни.

Дизайн образовательных сред и навыков учителей

Принципы педагогики и организации образовательных сред

— Переход к учебным процессам, основанным на принципах сотрудничества, а не соперничества.

— Акцент на самостоятельной позиции учащегося в развитии и образовании, в т. ч. совместное пла­нирование учащимся и учителями изучаемого со­держания и учебного процесса.

— Персонализированные учебные траектории, кото­рые сочетают:

◊ обучение в виртуальных средах: онлайн-кур­сы, лекции в виртуальной реальности, соци­альные симуляторы и симуляторы дополнен­ной реальности и др.;

◊ обучение на практике в реальных жизненных ситуациях;

◊ кооперативное образование (очное и он­лайн) с менторами и сообществами.

— Обучение строится вокруг решения реальных жизненных проблем и вызовов, а не вокруг акаде­мических предметов.

— Пространства и технологии, поддерживающие физические упражнения и контакты, эмоциональ­ное и творческое взаимодействие и др.

Необходимые навыки учителей

— Гибкость, открытость, готовность принимать (и создавать) новое — как предпосылка.

— Смешанная (blended) педагогика.

— Педагогика, поддерживающая сотрудничество между учениками (команды, проекты), с учителями и внеш­ними агентами, в т. ч. обучение через совместное ис­следование из позиции «старшего, но равного».

— Игрофикация образования:

◊ разработка игр,

◊ игропедагогика,

◊ учитель действует как NPC в игре.

— Менторство и коучинг (на основе целей ученика).

— Предпринимательство (в образовании и внутри учебных проектов).

— Обучение исследованию / решению проблем.

— Проектноориентированное образование.

— «Холистическое» образование, учитывающее раз­личные потребности тела и ума учащегося.

— «Архив навыков»: практика документирования исчезающих навыков и их восстановление при не­обходимости.

Кардинальный сдвиг в организации образовательных систем: переход от связки «локальное/национальное» к «территориальное/глобальное»

Карта будущего для глобальных образовательных платформ

Карта будущего для локальных образовательных экосистем

Ключевые области изменений в образовании: что следует делать регулятору / администратору

Отраслевые / национальные / международные системы квалификаций и компетенций: создание условий для «самоуправляемого» обучения на протяжении всей жизни, в т. ч. «паспорта компетенций», действующие на протяжении всей жизни / личные портфолио / «распаковка» степеней до конкретных курсов и пр.

Традиционная система образования (школы / СПО / высшее образование):

• Перестройка образовательных программ под «навыки будущего» (включая кооперацию, а не конкуренцию в качестве основного принципа организации учебных процессов).

• Открытость к практикоориентированному, связанному с потребностями общества, экологически ориентированному и межпоколенческому образованию.

• Образование «переворачивается» (flip).

• Учитель и учащийся становятся партнерами в общем процессе.

• Новый пакет навыков учителя.

Онлайн-образование:

• Передача в онлайн всех рутинных элементов в «перевернутой» школе/университете.

• Возможности для мобильного персонализированного обучения в режиме 24/7.

• Интеграция платформ с игровыми вселенными, социальными, медиа- и профессиональными сетями.

Обучение в сообществах и городских средах:

• Интеграция возможностей для обучения и развития на протяжении всей жизни (в т. ч. создание и цикл развития семьи, личные кризисы и др.).

• Лаборатории городских образовательных инноваций как хабы городского развития (совместное обучение, социнновации, предпринимательство).

(Этические) принципы дизайна глобальной образовательной экосистемы

Источник: анализ GEF

1. «Технологии для людей, а не люди для технологий»: образовательные экосистемы будущего не могут быть построены исключительно при помощи новой технологической архитектуры (как это произошло с поиском в Интернете, общением в социальных сетях или персонализированными помощниками вроде Siri). Процесс создания «нового образования» должен также принимать во внимание:

◊ ценности и принципы, сформулированные «Декларацией прав учащегося» (включая принцип главенства нужд и интересов учащегося в учебном процессе);

◊ социальное проектирование на основе системных педагогических и психологических исследований (в т. ч. «цифровая педагогика»).

2. Переход к подлинному образованию на протяжении всей жизни предполагает, что:

◊ целью образования должно быть не «приобретение навыков и знаний», а поддержание человеческого развития на протяжении всей жизни (переход от компетенций к метакомпетенциям, от метакомпетенций к экзистенциальным компетенциям);

◊ образование должно развивать все стороны личности — не только когнитивные навыки и «знаниевый фундамент», но также физический, социальный и эмоциональный интеллект (и такое развитие должно поддерживаться соответствующими образовательными технологиями);

◊ качество самого процесса научения и связанные с этим человеческие эмоции, такие как радость, любовь, доверие и принятие, должны вновь встать в центр образования.

3. Сообщество (практиков, мотивированных общими ценностями) становится центральной площадкой для получения и создания знаний (в будущем эти два процесса станут единым).

Как будет трансформироваться образовательная система: инерция существующей «индустриальной» системы — главный вызов на пути к «новому» образованию

Текущий дизайн:

— Иерархическая структура системы образования в основном контролируется национальными правитель­ствами.

— Концентрация на социализации и профессиональных навыках в течение первых 15–20 лет жизни.

— Обучение только в определенных местах и в определенное время.

Блокировка изменений:

Хотя существующая система неэффективна, она основана на множестве взаимозависимых, «замкнутых» друг на друге договоренностей (напр., система ученых степеней и сертификатов, квалификации учителей и уровни их оплаты и т. д.). «Пересборка» такой системы имеет столь высокую цену, что отдельные агенты (даже если это государства) не готовы ее платить.

«Пересобранный» дизайн:

— Сетецентричная динамично развивающаяся экосистема из множества разных типов провайдеров.

— Поддержка образования на протяжении всей жизни.

— Поддержка образования везде и всегда.

Источник: аналитика GEF (на основе интервью, проведенных в процессе форума GEF, Калифорния)

Какие (некоторые) ключевые роли, которые должны будут взять
на себя провайдеры «нового» образования?

Функции традиционных «интегрированных» провайдеров образования могут быть «распакованы» в сеть «новых» провайдеров внутри образовательных экосистем.

Новые интеграторы: кто может стать кандидатом?

В новой (сетевой) экономике экосистемы строятся вокруг «интеграторов», которые служат «точкой входа» для конечных пользователей и объединяют экосистемы вокруг себя (напр., Google для поиска, Facebook для социальных сетей, AppStore для приложений смартфона и т. д.). Для «нового» образования такие «интеграторы» должны стать провайдерами долгосрочных персональных образовательных траекторий (ключевая роль школы или университета).

Как «прекрасные исключения» могут стать «новой системной нормой»: возможный сценарий

1 стадия: поддержка существующией системы. До 2010-х годов

Традиционные институты (школы / колледжи / универсистеты) превалируют в образовательной системе, в то время как новые провайдеры фокусируются на оказании услуг, поддерживающих эту систему.

Пример: Большинство компаний, занимающихся технологиями в сфере образования, считают школы и университеты своим ключевым рынком и в основном пытаются улучшать существующие образовательные процессы: напр., компании Blackboard, Promethean и т. д.

2 стадия: расширение системы. 2010-2020-е годы

Новые провайдеры образования стремятся перехватить часть образовательных процессов в сферах, дополняющих образовательный процесс в школах и университетах.

Пример: провайдеры, стремящиеся к формированию навыков и знаний в дополнение к стандартным программам: напр., EdModo, PresenceLearning, клубы Lego Mindstorm и т. п.

3 стадия: возникновение экосистемы. Конец 2020-х годов и далее

Новые провайдеры образования способны поддерживать весь образовательный процесс наравне с существующей системой образования (и могут предоставлять качественно новый функционал, напр., персонализированное обучение).

Пример: на текущий момент никто из участников не занимает эту позицию, но существует ряд игроков, которые потенциально могут ее занять (напр., глобальные образовательные платформы типа Coursera и EdCast и т. п.)

БУДУЩЕЕ ОБРАЗОВАНИЯ: МЫ ТОЛЬКО КОСНУЛИСЬ ПОВЕРХНОСТИ

Мы только начали процесс открытия и изобретения новых организационных форм, которые будут развиваться в 21 веке. Нужна смелость, чтобы отпустить старый мир, отказаться от большинства вещей, которыми мы ранее дорожили, и оставить позади наши представления о том, что работает, а что нет.

Маргарет Уитли

И последнее (но не по значимости): мы должны действовать быстро

В течение ближайших 15–20 лет кумулятивные эф­фекты технологических, экономических и социаль­ных трансформаций могут привести нас к ряду бо­лезненных кризисов мирового масштаба:

— «Информационный перегруз» и/или возникнове­ние искусственного интеллекта за пределами на­шего понимания.

— Исчезновение порядка 60–70% профессий в про­мышленности и связанных с ней секторах (марке­тинг, финансы, торговля, …) в связи с автоматизаци­ей и использованием искусственного интеллекта.

— Разрушение секторов экономики и страновых эко­номик, построенных на производстве невозобнов­ляемых ресурсов (энергия и материалы).

— Накопленный эффект экологических проблем (в т. ч. изменение климата, промышленное загряз­нение и разрушение биологического разнообра­зия), способных сделать огромные территории не­пригодными для жизни: «климатические бежен­цы», «водяные войны» и др.

— Финансовые, политические и военные кризисы, которые будут возникать вследствие этих фунда­ментальных кризисов.

Единственный системный ответ на эти вызовы — это то, какими знаниями и навыками обладают работ­ники / граждане / жители нашей планеты. Формиро­вание этих знаний и навыков зависит от нашей спо­собности перестроить, развить и расширить наши местные, национальные и глобальные образователь­ные экосистемы. Для запуска этих изменений у нас есть считаные годы, а не десятилетия или столетия.

ПРИГЛАШАЕМ ВАС К ИЗУЧЕНИЮ И СОВМЕСТНОЙ РАБОТЕ!

Интерактивная карта: map.edu2035.org Материалы проекта GEF: edu2035.org

Будущее образования: глобальная повестка

Доклад о глобальной повестке будущего образова­ния подводит итоги работы экспертной группы Re­Engineering Futures в течение 2010–2014 годов и опи­сывает ключевые направления развития образова­тельных систем в мире (в горизонте до 2035 года) в связи с глобальными технологическими, социаль­ными и культурными вызовами ближайших 20 лет.

Работа над Докладом объединила мнения не­скольких тысяч российских и международных пе­дагогов, руководителей университетов и школ, соз­дателей образовательных стартапов, экспертов в психологии развития и психотерапии, представи­телей технологических компаний, медицинского и финансового сектора, профессионалов в области управления человеческими ресурсами, регулято­ров сферы образования и науки.

Лейтмотив — переход образования от обучения в начале жизни к обучению всю жизнь, с соответ­ствующим расширением образовательной инфра­структуры за пределы школьно-вузовской системы и становлением локальных, национальных и гло­бальных образовательных экосистем.

В Докладе представлены:

— 6 мегатрендов, описывающих основные изме­нения сферы образования;

— модель интерфейсов учащегося и технологиче­ской среды, поддерживающей образование де­тей и взрослых на горизонте 15–20 лет;

— типология стратегий университетов и школ, обеспечивающих им конкурентное положение в образовательных экосистемах будущего, в за­висимости от доступных им ресурсов;

— 5 направлений инвестирования для венчурных предпринимателей, заинтересованных в выра­

щивании бизнесов в сфере образования с гло­бальным потенциалом;

— 5 новых финансово-страховых инструментов, которые могут поддержать распространение новых моделей образования;

— «конфигуратор» политик создания новой обра­зовательной системы для развивающихся стран и стран с быстрорастущей экономикой.

Целый ряд идей Доклада был задействован в работе направления «Молодые профессионалы» Агентства стратегических инициатив; стратегии Ассоциации индустрии детских товаров; дорожной карте проекта создания Национальной системы квалификаций и компетенций (НСКК); стратегиях ведущих российских университетов, участвующих в программе «5 в 100»; специализированных хака- тонах и стартап-акселераторах для образователь­ных технологий и в других системных решениях для развития российской системы образования.

Доклад, как практический документ, рассчитан на три основных аудитории. Это инноваторы в об­ласти образования, те, кто может попробовать сло­жить независимый проект или вложиться в него. Это регуляторы, принимающие решения о балансе между традиционными системами образования, которые они поддерживают или копируют лучшие практики, и выращиванием новых, конкурентных. Третья аудитория — руководители традиционных образовательных организаций, которые будут определять судьбу своего учебного заведения и обязательно встанут перед выбором: в какой сре­де существовать, с кем придется конкурировать — только со школами и университетами или с рядом других разнотипных игроков.

Как известно, ничто не стареет так быстро, как будущее.

Станислав Лем, «Сумма технологии»

1. Введение

1.1 Эпоха изменений

В образовании настает эпоха радикальных изменений. Очень долго эта сфера могла позволить себе быть максимально иммунной к изменениям в обществе — так, что за ней закрепилась репутация одной из наиболее консервативных областей человеческой дея­тельности. Но теперь ситуация меняется. Ближайшее двадцатилетие будет эпохой самых радикальных перемен — возможно, с момента, когда начали создаваться национальные образовательные системы. И основным источником этих перемен будет не сама система образования, а смежные с ней отрасли — информационные технологии, медицина и финансы.

Наша работа представляет собой попытку описать влияние этих отраслей на сферы образования наиболее развитых в экономическом, технологическом и социальном отно­шении стран. Мы не утверждаем, что это первая попытка (в конце книги мы приводим более полусотни известных нам аналогичных исследований), но мы претендуем на наи­большую системность. Эта работа — результат более чем пяти лет дискуссий с ведущими экспертами и практиками в области образования, высоких технологий, человеческого капитала и других релевантных сфер. Она вобрала в себя опыт множества образователь­ных экспериментов, которые мы могли наблюдать, в которых принимали участие или которые организовывали сами. Многие из этих экспериментов поменяли системы под­готовки кадров, изменили практики школ и университетов, привели к появлению новых образовательных стартапов.

Но наша работа предназначена не для того, чтобы обозначить позицию отдельной группы разработчиков. Мы понимаем, что «ничто не стареет так быстро, как будущее», и наша задача не в том, чтобы дать прогноз развития событий — а в том, чтобы побудить совместные действия по изменению ситуации. Назрело время определить вектор дви­жения глобальной образовательной системы — создать дорожную карту, позволяющую координировать и балансировать усилия различных игроков, создающих новые правила игры в открытой и честной манере. Наша работа — это приглашение к сотрудничествутех, кто готов, подобно нам, включаться в создание архитектуры, протоколов и конкретных решений для системы образования 21 века. Необходимо создать платформу с открытым кодом, платформу, которую мы должны будем собрать вместе. Мы полагаем, что образование для нового, сетевого, постинформационного общества может быть создано только на принципах, которые практикует новое общество — открытый диалог, равенство пози­ций, сотрудничество, со-творчество.

1.2 Доклад о глобальной повестке: почему сейчас

Традиционный жанр докладов о развитии образования, написанных с глобальных пози­ций (напр. доклады UN, UNESCO, World Bank) исходит из следующих предпосылок:

— существуют «лучшие практики» организации образовательных систем, воплощенные в большинстве стран ОЭСР;

— постепенное дальнейшее развитие этих образовательных систем должно в первую очередь решать задачи гармонизации подходов к обучению и интернационали­зации, в т.ч. за счет рейтингов образовательных институтов (OS World University Rankings, The Times Higher Education World University Rankings, Webometrics Ranking, Academic Ranking of World Universities), международных испытаний ((PISA, TIMSS, Teaching And Learning InternationaLSurvey (TALIS)) и наднациональных протоколов (Болонский процесс, European Higher Education Area);

— главная задача в развитии систем образования развивающихся стран — это обеспе­чение максимальной доступности начального и среднего образования (напр. так сформулированы «цели тысячелетия» ООН) и последующее выстраивание полно­ценных систем индустриального образования по образцу стран ОЭСР.

Не подвергая сомнению высокую значимость работы, которую выполняют между­народные институты развития и инструменты гармонизации, мы хотели бы обратить внимание на то, что сами страны-источники «образцовых практик» находятся на пере­ломе. Передовые страны ОЭСР, такие как США, Великобритания, Япония, Австралия и др., в настоящее время фиксируют необходимость пересборки моделей образования. Эта необходимость вызвана совокупностью общих вызовов, стоящих перед образователь­ными системами этих стран, среди которых можно выделить следующие:

1. Развитие цифровых технологий и телекоммуникационных систем меняет спо­собы, которыми фиксируется, передается и создается знание, а также формируются навыки. Кроме этого, цифровые технологии меняют процесс оценки и фиксации дости­жений, процесс управления собственной траекторией развития, процессы в управле­нии учебными учреждениями и пр. Эти технологии принципиально транснациональны и транскультурны, они могут проникать в любые организации и семьи, практически не взирая на политические, этнические, религиозные и другие различия. Ведь наиболее принципиальным ограничением в распространении технологий является их стоимость — а сточки зрения потребителя Интернет и цифровые технологии стоят очень дешево и оказываются доступны даже в самых низкообеспеченных слоях общества.

2. Значительная часть новых решений для образования реализуется в виде техно­логических стартапов, которые оцениваются инвесторами как одно из наиболее пер­спективных направлений. В сфере образования стремительно возникают новые игроки, которые активно перетягивают на себя процессы подготовки, гибче и быстрее реагируют на потребности пользователей и при этом не регулируются национальными правитель­ствами. При этом — идет постоянный процесс удорожания образования в традиционных учреждениях школьной и университетской системы (ALtbach, Reisberg & RumbLey 2009), который повышает спрос на устойчивые образовательные альтернативы со стороны госу­дарств и потребителей. Вне системы образования возникает новый транснациональный рынок, который может достаточно быстро заместить собой традиционные образователь­ные системы и внести новые стандарты — так же, как Facebook устанавливает новые стандарты общения в сети. На следующем этапе зрелые компании, которые возникнут из образовательных стартапов (а некоторые из них, по нашему мнению, уже до 2020 г. перешагнут планку капитализации в 100 млрд. долл. и станут новыми Google и Apple), могут начать покушаться на образовательную повестку национальных правительств.

3. Экономическая динамика в промышленно развитых странах, связанная с интенси­фикацией конкуренции, быстрой сменой технологий и повышением экономической нео­пределенности, задает спрос на новые типы компетенций и новые формы подготовки.

С одной стороны, растет спрос на работников, обладающих максимальной гибкостью и высокой креативностью, готовых к самостоятельному действию и командной работе, спо­собных работать в разных культурах и с разными технологическими средами — то есть, меняются требования к базовому образованию. С другой стороны, существует спрос на высокоскоростное образование, которое готовит работников под узкий круг задач для данного рабочего места. С третьей стороны, все выше потребность в моделях сквозного обучения на протяжении всей жизни (Life-Long Learning), позволяющих обеспечивать постоянное дообучение персонала в соответствии с меняющимся кругом задач. Эти тре­бования требуют существенной реорганизации систем профессиональной подготовки, а также задают новые требования к школьному и начальному высшему образованию. При этом — растет недовольство существующими образовательными институтами, которые оказываются не готовы следовать за изменившимся запросами общества, государства и бизнеса, и больше ориентируются на воспроизводство своих прошлых практик.

4. Образование все больше воспринимается как нематериальный инвестиционный актив, процесс формирования, фиксации и капитализации которого нужно сделать максимально управляемым. Уже сейчас существует ряд финансовых инструментов для инвестиций в собственное и чужое образование, и ясно, что эту сферу в ближайшие годы ждет бурное развитие (мы развернуто обсудим этот вопрос в докладе).

5. Наконец, изменение ценностей и предпочтений в обществах промышленно раз­витых стран, связанное с «закрытием базовых потребностей» в обществе потребления, предъявляет образовательной системе новый тип «человеческого материала».

■ С одной стороны — увеличивается доля учащихся, которые не видят особой ценности в образовании и не имеют особого интереса к содержанию образователь­ного процесса. Главный вызов для образовательной системы, являющейся простран­ством воспроизводства смыслов деятельности общества — мотивировать людей учиться (в том числе, за счет создания новых смыслов). Образование, отрабатывая свою функцию, вынуждено конкурировать с медиа за внимание таких студентов — что вынуждает делать обучающие программы более завлекательными и интерак­тивными (отсюда, в частности — тренд на массовую геймификацию образования).

■ С другой стороны — увеличивается доля сознательных студентов, которые ищут «свой путь», понимают смысл саморазвития, готовы ставить свои собственные цели в этом процессе и не готовы брать «пакетные решения», предлагаемые школами и университетами. Именно эти люди становятся главными потребителями индивиду­альных образовательных траекторий, «пронизающих» границы образовательных институтов, связывающих вместе область учебы, работы и личного развития. Обра­зовательная система пока не готова к работе с такими людьми,

Осознание этих вызовов требует новых моделей образования: образования, которое будет максимально эффективно использовать современные технологические среды и сможет продуктивно отвечать на запросы экономики и общества. Провалы в образова­нии начинают восприниматься как ключевые источники проблем в политике, образова­нии и экономике — поэтому образование прорывается в повестку глобальных институтов и становится одной из наиболее горячих тем на всех национальных и глобальных эконо­мических и культурных форумах.

Одновременно с этим сперва в мировое разделение труда, а затем и в глобальную политическую игру в качестве новых сильных игроков уже вступили новые участники — быстроразвивающиеся страны (emerging economies): Китай, Индия, Бразилия, арабский мир, Юго-Восточная Азия. Чтобы иметь возможность полноценно конкурировать с дру­гими государствами за рынки и политическую повестку, они практически с нуля начали создавать у себя систему образования по модели промышленно развитых стран. Но прин­ципы, по которым они ее создают, сами промышленные страны считают устаревающими. Существует риск, что правительства развивающихся стран, начав копировать «лучшие практики» индустриальной образовательной системы, на самом деле покупают «залежа­лый товар», который может устареть всего через 10–15 лет. Возможно, что хотя бы часть миллиардных инвестиций быстроразвивающихся стран в строительство индустриальной образовательной системы целесообразнее было бы потратить на построение элементов новой (потому что через 10 лет вновь придется покупать «новое пересобранное»).

Достаточно условно мы можем разделить потребителей нового образования на три категории, в зависимости от степени зрелости их систем образования (Рисунок 1): группы развитых стран, решающие задачу перехода к новой образовательной системе; группы быстроразвивающихся стран, уже строящие у себя образовательные системы по лекалам развитых стран; и группа слаборазвитых стран, только начинающих создавать совре­менные образовательные институты. Важно, что все эти категории будут выигрывать от появления новых образовательных решений — в частности, мы полагаем, что слабораз­витые страны смогут быстро освоить передовые технологические и культурные практики и запустить ускоряющееся развитие человеческого капитала именно с применением передовых образовательных технологий.

Именно поэтому наш доклад направлен на определение универсальных вызовов и задач создания новой образовательной сферы — которые будут в равной мере приме­нимы к развитым и быстроразвивающимся странам. Потребность в глобальной «дорожной карте» будущего образования чрезвычайно велика. Образование является точкой преобразования. Именно оно — ключ к построению другой реальности; от него зависят вопросы устойчивости и развития цивилизации; оно образует фундамент для того, чтобы общество могло начать жить по-другому. Мы понимаем, что ответа на вопрос о том, как именно должна быть реализована эта новая сфера, нет ни у кого из игроков, но суще­ствуют гипотезы об ее элементах, которые мы постараемся наиболее полно отобразить. Эти версии должны обсуждаться в первую очередь на практике лидеров нового образо­вания, таких как США, страны ЕС и другие члены ОЭСР.

Мы также понимаем, что при обсуждении того, как будет структурирована эта сфера, нам нужно различать два типа феноменов: общемировые вызовы, заданные в первую очередь распространением новых технологий и глобальными экономическими и соци­альными процессами, и феномены, характерные только для промышленно развитых стран (и особенно относящихся к евроатлантическому культурному и политическому блоку). По возможности, мы постарались «очистить» наши рассуждения от этой культур­ной специфики, чтобы сделать их максимально применимыми в разных страновых кон­текстах. Однако если по мнению читателя изложенные в нашем докладе соображения противоречат культурной практике его страны, мы заранее просим извинить нас за воз­можные неточности и подтверждаем готовность к диалогу, которая позволит достроить предлагаемое в этом докладе глобальное видение.

1.3 Как мы понимаем образование

Важно отметить, что наше понимание образования гораздо шире, чем общепринятое сегодня. Образование для нас — это не только обучение в формальных учебных заведе­ниях (они — только малая часть того, о чем мы говорим). Для нас образование — тоталь­ный процесс, включающий в себя воспитание, обучение и самообучение на всех этапах жизни человека, от рождения до смерти. Существуют английские слова «education» и «Learning»: первое — это формальное образование, второе — обучение знаниям, навы­кам, сценариям поведения, личностное развитие и т.д.; мы ведем речь именно о втором.

В древние времена не существовало школьных учителей, но были Учителя с боль­шой буквы. Они брали сквозную ответственность за ученика и учили его жизни. В этом смысле мы возвращаем образованию эту древнюю функцию: образование — это все, что учит человека жить. На протяжении всей жизни на образование человека имеют запрос самые разные заинтересованные стороны: сам человек, его семья, государство, бизнес (как продавцы и как работодатели). Наша задача — рассмотреть проблемы обучения во всей комплексности и понять, как будет развиваться образование, необходимое на раз­ных этапах человеческой жизни.

Мы представляем образование в философии «обучения всю жизнь» (Life Long Learning) как сквозной процесс, сопровождающий человека от самого рождения до самой смерти (Мы представляем образование в философии «обучения всю жизнь» (Life Long Learning) как сквозной процесс, сопровождающий человека от самого рождения до самой смерти (2). Некоторые виды образования на протяжении человеческой жизни носят более прагматичный характер и направлены на формирование знаний и навы­ков, позволяющих эффективно работать в экономике и достигать социального успеха -такова роль формального образования или повышения профессиональных компетен­ций. Другие формы образования более направлены на развитие личности и самораз­витие, включая работу с физическими и психофизическими качествами. Третьи формы работают с группами, помогают формировать команды и развивать организационные компетенций. Мы считаем, что большая часть воспитания и психотерапии также может быть интерпретирована как образование. Некоторые формы образования существо­вали в древних цивилизациях, но только начинают появляться в промышленно разви­тых обществах — например, образовательное сопровождение процессов трансформации семьи, связанных с рождением или смертью некоторых ее участников.). Некоторые виды образования на протяжении человеческой жизни носят более прагматичный характер и направлены на формирование знаний и навыков, позволяющих эффективно работать в экономике и достигать социального успеха — такова роль формального образования или повышения профессиональных компетенций. Другие формы образования более направлены на развитие личности и саморазвитие, включая работу с физическими и психофизическими качествами. Третьи формы работают с группами, помогают форми­ровать команды и развивать организационные компетенций. Мы считаем, что большая часть воспитания и психотерапии также может быть интерпретирована как образование. Некоторые формы образования существовали в древних цивилизациях, но только начи­нают появляться в промышленно развитых обществах — например, образовательное сопровождение процессов трансформации семьи, связанных с рождением или смертью некоторых ее участников.

Обобщая, можно считать, что образование в нашем понимании — это социально оформленный процесс поддержки развития на цикле человеческой жизни от рождения до смерти. Формальные институты образования — только малая часть этого явления.

Цель нашего доклада — постараться рассмотреть универсальные процессы, влияющие на сферу образования в ее тотальности, а не только на формальные образовательные институты.

Более того — в рамках доклада мы сознательно избегаем описания новых образова­тельных решений и форм в привязке к конкретным уровням обучения, таким как школа и университет. Один из ключевых выводов нашей работы: привычные категории школь­ного и университетского образования, в т.ч. ассоциация школы с детско-подростковым возрастом и университета со стартом профессиональной жизни, будут претерпевать сильные изменения. Институциональные формы, сохраняя внешнее постоянство или название, внутренне являются достаточно текучими, и университет будущего будет похо­дить на современные университеты не больше, чем Стэнфордский университет походит на университет 12 века в Париже или Болонье.

На протяжении этого Доклада мы апеллируем к термину «индустриальное образо­вание», противопоставляя ему «новое образование» — систему гибкого, индивидуали­зированного, открытого образования, поддерживающего образовательные потребности человека на протяжении всей его жизни. Термин «индустриальное образование» взят нами из работ К. Робинсона, который описывает его как производственную модель, построенную на принципах линейности образовательного процесса, однородности образовательного содержания и «упаковки» людей в группы для обучения (в основном по возрасту) *. Именно на этих принципах построена существующая система школьного и университетского образования, имеющая высокую эффективность при подготовке людей со стандартными навыками, но струдом справляющаяся с формированием нестандарт­ных навыков и сопровождением индивидуального развития.

1.4 Необходимые предваряющие замечания

1.4.1 ДЛЯ КОГО СОСТАВЛЕН ЭТОТ ДОКЛАД

Наш доклад направлен на обсуждение трех ключевых вопросов:

— Как должна быть организована новая модель образования, и какие процессы будут влиять на ее формирование?

— Какие секторы нового рынка образования будут наиболее перспективными, и какие типы новых бизнес-проектов могут оказаться наиболее востребованными? Обра­зование — это «нераспакованная» отрасль на многие миллиарды долларов, и первые, кто в нее пойдет, получают шанс захватить этот огромный рынок.

— Как будет происходить процесс трансформации старой (индустриальной) модели образования, и какие решения следует принимать в сфере управления традиционными образовательными институтами?

Мы рассчитываем, что ответы на эти вопросы заинтересуют, в первую очередь, три категории читателей:

а. бизнес, ориентированный на инвестиции в новый сектор, включая стартап-сообще­ство и инвестиционные фонды в сфере образовательных проектов, а также средний и крупный бизнес, инвестирующий в формы подготовки персонала для своих задач;

б. правительства/регуляторы системы образования — в первую очередь, в развива­ющихся странах, обладающих высоким экономическим потенциалом (emerging economies), где сейчас идет активное формирование систем среднего, высшего и профессионального образования;

в. администраторы системы образования (директоры школ, ректоры университетов) развитых стран, стоящие перед вопросом реорганизации своих учебных учреж­дений.

Доклад может быть полезен и для широкой аудитории. Вместе мы готовы обсуждать и приближать то будущее, которое будет привлекательно и выгодно для всех участников диалога.

1.4.2 КАК ПОСТРОЕН НАШ ДОКЛАД

Данный доклад представляет собой отображение «карты будущего» образования, пере­веденное в текст. Полная карта может быть скачена читателями на сайте edu2030.org. Карта — это объемная структура, и излагаемые в данном докладе истории — только один из способов ее прочтения.

Доклад состоит из следующих разделов, последовательно раскрывающих содержа­ние карты:

а. Первый раздел посвящен трендам, задающим основные процессы в образовании будущего. В первую очередь, мы говорим о технологических трендах, поскольку закономерности технологического развития широко обсуждаются и могут быть достаточно легко спрогнозированы. Кроме этого, мы выделяем список наиболее важных политических, экономических, социальных и культурных трендов, а также факторов неопределенности. (Внутри раздела мы обсуждаем следствия каждой из технологий и «мягких» факторов для будущего образования — однако желающие могут переходить сразу к описанию новых форм образования в следующем разделе — и вернуться кданному разделу в качестве справочного).

б. Второй раздел излагает основные «истории» образования будущего, рассматрива­ющие такие аспекты как интернационализация, развитие новых механизмов управ­ления образованием, смена форм и содержания образовательного процесса, смена модели познания, а также эффекты появления «замыкающих» технологий, которые завершат жизненный цикл новой модели образования (через 20–25 лет). Кроме этого, представлены «сборочные» схемы, показывающие организацию процессов в новом образовании после развертывания его инфраструктуры, как со стороны ученика, так и со стороны «образовательной индустрии».

в. Третий раздел представляет собой список рекомендаций для основных групп, способных активно воздействовать на развитие новой сферы образования — бизнес, администраторы образовательной сферы и регуляторы.

Для читателей, которые стремятся сразу переходить к практическим выводам, суще­ствует возможность начать чтение с рекомендаций (третий раздел), найти обоснование этих рекомендаций в историях образования будущего (второй раздел), и при необхо­димости познакомиться с тем, на каких основаниях мы строим наши прогнозы (первый раздел). Однако для большинства читателей мы рекомендуем последовательное чтение.

1.4.3 ДОКЛАД — ЭТО НЕ ПРОГНОЗ, А ПРИЗЫВ К ДЕЙСТВИЮ

Любое размышление о будущем принадлежит сфере человеческого воображения, поэ­тому для обозначения многих из видимых в воображении явлений пока ещё не суще­ствует устоявшихся терминов и понятий, а иногда и языка, на котором о них можно было бы говорить. Поэтому большинство терминов, используемых в рамках работы по постро­ению дорожной карты, следует понимать как символы стоящих за ними образов буду­щего, и таким образом их интерпретировать. Это звучит как трюизм, но его необходимо проговорить: будущее невозможно проанализировать, но его можно вообразить, а затем в мышлении сформулировать и логически увязать те образы, которые возникают в вооб­ражении человека.

Способ построения «карт будущего» — это коллективная работа большого числа стейкхолдеров. В результате этой работы можно выявить коллективные представления о наиболее вероятном сценарии развития, которые обладают одновременно качествами прогноза и плана действий. Работа надданным Форсайтом объединила несколько тысяч человек из самых разных сфер деятельности, а также обобщила ключевые выводы, сде­ланные множеством исследовательских групп, работающих по данной тематике в других странах.

В данном докладе делается множество детальных прогнозов и приводится много конкретных дат из будущего. Сразу оговоримся — мы не претендуем на пророчествова- ние, и приводимые нами прогнозы носят иллюстративный и индикативный характер. Они предназначены для того, чтобы сделать представление о будущем более вещественным, перейти от общих рассуждений о принципах и системных целях к конкретным реше­ниям. Приводимые в прогнозе цифры или даты — это своего рода «маркеры будущего», цель которых — показать масштабы и скорость изменений. По опыту аналогичных фор­сайтов, общая сбываемость прогнозов в них составляет 60–70%, «попадание» в даты — до 50% (Martin, 2001). Наш собственный опыт использования предшествующей (россий­ской) версии Форсайта образования 2010 г. показал, что обозначаемые в нем события имеют свойство «притягиваться», происходить быстрее, чем наши прогнозы. Поэтому мы призываем относиться к приводимым нами идеям не только и не столько как к прогно­зам, сколько как к приглашению действовать уже сейчас.

Базовые принципы при создании «карт будущего»:

— Будущее зависит от прилагаемых усилий, его можно создать;

— Будущее вариативно — оно не проистекает из прошлого, а зависит от решений участников и стейкхолдеров;

— Есть области, по отношению к которым можно строить прогнозы, но в целом будущее нельзя предсказать достоверно, можно подготовиться или подготовить будущее таким, каким мы его хотим видеть.

Принимая эти принципы, мы понимаем, что создание «карт будущего» — это необ­ходимый, но недостаточный шаг для развертывания будущей модели образования. Поэтому мы как группа не останавливаемся на сборке «картинок». Мы — «think-and-do tank». Наша команда состоит из практиков сферы образования; все, о чем мы говорим, мы тестируем на себе. Мы берем ответственность за то, что рекомендуем, и претворяем рекомендуемые принципы в жизнь. Уже сегодня мы создаем ряд образовательных про­грамм по новым принципам, а также прилагаем усилия к тому, чтобы в нашей стране были созданы условия для разворачивания образования будущего.

Однако будущее глобального образования — это огромное поле неопределенности. Глобальная образовательная архитектура — понятие, которое пока не осознано и не закреплено — будет одним из важнейших предметов политического и делового про­цесса. Понятно, что глобальная «дорожная карта» будущего образования назрела, и оче­видно, что ее необходимо создавать совместно со всеми заинтересованными сторонами — со всеми, кто готов действовать в отношении образования будущего. В этом смысле наш доклад — это приглашение к разговору, «затравка» для создания подобной глобаль­ной карты.

2. Предпосылки: ключевые факторы

Завтра будущее будет лучше.

Дэн Куэйл, вице-президент США в 1989–93 гг.

2.1 Драйверы изменений — откуда приходит новое образование

Изменения, непрерывные и неизбежные изменения — это доминирующий фактор общественной жизни. Ни одно разумное решение не может быть принято без учета того, каким мир станет в будущем.

Айзек Азимов — «Мои собственные взгляды»

2.1.1 ИСТОЧНИКИ ИЗМЕНЕНИЙ: ВНЕШНЯЯ СРЕДА И ВНУТРЕННИЕ РЕВОЛЮЦИИ

Трансформация образования — настолько комплексный и завлекательный процесс, что фиксация на отдельных его частях рискует поглотить наше внимание. Довольно часто так и происходит в обсуждении форматов образования будущего. Одни комментаторы восхваляют начинающуюся МООС-революцию в образовании (Harden, 2013). Не отри­цая огромной потенциальной преобразовательной роли этого формата, мы вынуждены отметить, что распространение МООС является необходимым, но совершенно недоста­точным (и даже довольно малым по значимости) элементом новой образовательной архитектуры — не менее важны, например, решения, связанные с фиксацией достижении и их использованием в карьере, которые уже зашиваются в структуру ведущих про­вайдеров МООС, а также сам анализ процессов онлайн-обучения и достройки моделей нового образования на их основе. Другие комментаторы предрекают эпоху тотальной виртуализации и геймификации образования (см. напр., Сосогап, 2010, McGonigaL, 2011). Мы склонны согласиться с тем, что игровые форматы и виртуальные вселенные будут играть значительную роль в образовании будущего — и вновь, это тоже только один из компонентов новой образовательной архитектуры*. Третьи — указывают на новые достижения когнитивной психологии и возможность использовать их для тренировки различных когнитивных навыков. Эти и множество других находок также должны быть учтены при определении структуры образования будущего.

Образование по своей природе является крайне консервативным социальным институтом. Такова его природа — в роли основного инструмента воспроизводства знаниево-культурной основы общества, то есть, доминирующей картины мира. Во все времена этот институт менялся только под давлением внешних обстоятельств — но это всегда были необходимые изменения, которые позволяли осуществлять масштабную перестройку общества под новые задачи.

В настоящий момент промышленно развитые страны переживают трансформацию, связанную с освоением нового пакета технологий — в первую очередь информацион­но-коммуникационных — которые меняют природу отношений внутри общества, в том числе, внутри сферы образования. Эти технологии вызывают к жизни множество изме­нений в экономической, политической, общественной и культурной сфере — и, как след­ствие, формируют новые требования к сфере образования. Сложившаяся в предыдущем экономико-технологическом укладе сфера образования испытывается на прочность и бомбардируется инновациями со стороны множества трансляторов изменений, среди которых следует выделить (см. Рисунок 3):

— новые требования заказчиков, связанные с изменением бизнес-среды и образа жизни (в т.ч.требования со стороны бизнеса, государства, семьи, НКО и др.)

— новые стандарты: регуляторы и наднациональные структуры

— интенсификация глобальной конкуренции между провайдерами образования (и трансляция лучших практик через метрики сопоставимости, напр. рейтинги)

— внутрисистемные инноваторы (передовые школы и вузы)

— альтернативные решения (медицина, ИКТ и др.), реализованные в стартапах и новых продуктах крупных бизнес-структур

Осваивая новые технологии, создавая новые человеческие практики на их основе (напр. социальные сети), а также меняя собственные представления и приоритеты в связи с этими практиками, все эти игроки начинают сдвигать формы и содержание образо­вательных процессов. Например, распространение телекоммуникационных технологий порождает новую практику (общение в социальных сетях), что в свою очередь создает представление о «качественной» сети связей — и эта совокупность возможностей начи­нает использоваться для «пирингового» образования в сообществах студентов; в свою очередь, появление «пиринговых» образовательных сетей заставляет традиционные университеты пересматривать образовательный процесс, чтобы учитывать, напр., воз­можность коллективного решения студентами индивидуальных задач (по опыту подоб­ных сообществ в Facebook и Vkontakte).

Сразу оговоримся, что мы не стремимся идеализировать информационно-коммуни­кационные технологии или очередной раз провозглашать технологическую революцию в образовании — это многократно сделано до нас и без нас. Информационно-комму­никационные технологии имеют и свою «темную» сторону — в частности, они создают большие возможности по подмене содержания образования формой, что ведет к профа­нации образования, да и межчеловеческой коммуникации вообще. К примеру, на наших глазах стремительно теряется культура чтения и освоения длинных текстов — хотя бы

таких, как этот доклад, — а стратегические решения, имеющие последствия для тысяч и миллионов людей, зачастую принимаются на основе 5–10 слайдов PowerPoint. И, по всей видимости, мы теряем больше, чем просто практику чтения — мы теряем возмож­ность формирования и поддержания сложного и строгого мышления. Задача построения нового образования — не в том, чтобы «снести» предшествующие практики, но в том, чтобы вдохнуть в них новую жизнь — в том числе, найдя здравое зерно и переосмыслив образовательные подходы древнеиндийских ашрамов, иезуитских школ, схоластиче­ских университетов или научно-исследовательских групп начала 20 века.

2.1.2 ТРИ ИНФРАСТРУКТУРНЫХ СФЕРЫ, ОКАЗЫВАЮЩИЕ НАИБОЛЬШЕЕ ВЛИ­ЯНИЕ НА ТРАНСФОРМАЦИЮ ОБРАЗОВАНИЯ

Три основных сферы,, в которых рождаются новые технологии и практики, влияющие на сам образовательный процесс, а также на систему представлений об образовании (Таблица 2) — это общественные сектора, носящие базовый, инфраструктурный характер:

— «Инфраструктура общения»: сфера информационно-коммуникационных техно­логий, оказывающих воздействие на все процессы накопления и трансляции информации.

— «Инфраструктура производства и потребления»: финансово-инвестиционная сфера, которая задает общие правила взаимодействия в экономической системе и — по мере возрастания взаимосвязи между производством и образованием, — к образо­вательной системе.

— «Инфраструктура телесности»: сфера медицины и массового спорта (фитнеса), рабо­тающая (в массовом смысле) стелами и психиками, в которой происходит бурный рост решений, направленных на увеличение нашей продуктивности и расширение наших возможностей в повседневной жизни.

Более подробно технологии и социопрактики, возникающие на их основе, рассма­триваются ниже, в разделах Новые технологии, и Макрофакторы, зада­ющие контекст трансформации образования.

2.1.3 ПОЧЕМУ МЫ ОБРАЩАЕМ НАИБОЛЬШЕЕ ВНИМАНИЕ НА ТЕХНОЛОГИИ

Есть несколько причин, почему мы уделяем такое большое внимание именно техноло­гиям при обсуждении будущего образования:

а. Своевременно созданные и/или успешно освоенные технологии оказывают ради­кальное воздействие на общественный уклад и приоритеты общества, а также на его конкурентоспособность. Известна масса примеров такого рода, от колеса или пороха до резины и антибиотиков, когда конкретные технологии полностью меняли цивилизацию и переопределяли мировое лидерство

б. По своей природе технологии индифферентны («тефлоновы») по отношению к changed world/социально-экономическим и культурным различиям. Дети из Анголы и Норвегии будут одинаково использовать планшетники; в США, Иране и Монголии стоят одни и те же сервера, ездят одни и те же автомобили. Единственное, что разделяет поль­зователей технологий — это стоимость доступа к этим технологиям. Если технология оказывается очень дешевой, то она становится по-настоящему объединяющей, демократизирующей, трансграничной и транскультурной. Современные телекомму­никационные технологии, в частности, можно смело относить к технологиям такого рода — их стоимость для отдельного пользователя невысока, что обеспечивает их высокое проникновение в развитых и быстроразвивающихся странах.

в. В рамках массовой системы образования — основной вызов состоит в том, чтобы предъявить новые подходы и решения, позволяющие образовательной системе преодолеть стоящие перед ней вызовы без драматической потери в качестве. Оказывается недостаточно создать новые методы обучения, если применимость этих методов ограничена длительной подготовкой или специальным отбором их носителей. Именно поэтому многие революционные подходы в образовании, будь то подход Дьюи или метод Монтессори, служат образцом для вдохновения, но очень медленно тиражируются. Напротив, дешевые технологии, позволяющие «оторвать» содержание от его носителей, могут быстро и эффективно прони­кать в образовательный процесс и быстро становиться массовыми. Собственно, именно по тем же причинам образовательная система ранее начала использовать печатные учебники — как инструмент трансляции знания при отсутствии прямого доступа к его носителю. Поэтому в первую очередь нужно обсуждать технологии, направленные на массового пользователя — и создаваемые на их основе массовые решения.

г. Особый интерес представляет тема регулирования образовательной системы. Поскольку создание и трансляция современных технологий по своей природе являются трансграничным процессом, они задают новые требования к архитек­туре образовательных систем, которая в будущем тоже должна определяться глобально. Уже сейчас можно видеть первые движения в направлении такого рода архитектуры — напр. стандартизация академических контрактов и требований к квалификации, преподавание и написание научных статей на «языке междуна­родного общения», стандартизация ступеней подготовки («Болонский процесс», степень PhD и др.). Однако именно широкое распространение новых технологий — а кроме того, общий сдвиг в общественном укладе благодаря освоению новых технологий производства и распределения (см. раздел Новый технологический уклад) — зададут совокупность граничных условий для новой архитектуры. Обсуж­дение представлений о новой глобальной архитектуре — задача, на которую могут работать будущие версии данного Доклада.

2.2 Новые технологии, с которыми нам придется жить

Летающие машины весом тяжелее воздуха невозможны!

Лорд Кельвин, британский математик и физик, президент Британского королевского научного общества, 1895 г.

Технологии и социальные практики неразрывно связаны. С древнейших времен до наших дней смена типа материальной культуры влияла на социальные практики, а они, в свою очередь, воздействовали на то, как люди думают и поступают. Сегодня нам важно понять, какие технологии «внутри» системы образования будут оказывать влияние на базовые процессы в образовательной системе: передачу и усвоение знаний и навы­ков, фиксирование достижений, оценку качества обучения, создание мотивации и само познание. Многие из приводимых ниже технологий существуют уже сегодня, появле­ние других прогнозируется в ближайшее десятилетие. Скептикам, полагающим, что мир будет оставаться неизменным, мы предлагаем вспомнить, как часто скептики-эксперты оказывались неправы в прошлом — тот же лорд Кельвин отрицал возможность воздухо­плавания всего за десять лет до полета братьев Райт.

2.2.1 ЭКСТЕНСИВНОЕ РАЗВИТИЕ ИНТЕРНЕТА

Часть трендов в развитии цифровой среды являются экстенсивными — они будут про­должать процессы, которые идут на протяжении последних 15–20 лет — мы полагаем, что нет объективных оснований, чтобы эти процессы прекращались. Несколько наиболее важных трендов:

1. Емкость каналов увеличивается, скорость передачи данных растет. Новые возмож­ности — передача высококачественного видео и аудио, а далее — любой дополнительной информации. Это позволяет делать опыт присутствия онлайн все более приближенным к оффлайн-взаимодействию. Мы предполагаем, что к 2025 году в развитых странах специ­ализированные виртуальные миры с эффектом присутствия станут столь же привычной средой для обучения, работы и развлечения, как школы, офисы, и торговые центры.

2. Интернет становится мобильным. Мобильность технологически поддерживается развитием беспроводного доступа, миниатюризацией устройств доступа (смартфоны, планшеты и пр.), снижением энергозатратности этих устройств, а также созданием реше­ний по автономизации их энергоснабжения (напр. модели сбора энергии стела). Пред­полагается, что к 2020 г. компьютеры и телефоны превратятся в универсальные носимые устройства, интегрированные между собой, с нашей одеждой и аксессуарами.

Это означает, что пользователь все меньше привязан к конкретным «точкам доступа» и все легче встраивает «мгновенный доступ к информации» в паттерны своей социаль­ной активности. Например, уже сейчас для многих пользователей привычно получать справки во время деловой встречи, перепроверять слова выступающих во время лекции и тут же обсуждать ее содержание со своей социальной сетью. Мобильность и гибкий рабочий график уже являются стандартом работы не менее чем для 50% сотрудников в промышленно развитых странах (Wolff 2009). Более того, мобильность задает новый стандарт Интернет-коммуникации, когда пользователи в основном используют мобиль­ные приложения (apps), а не браузер для посещения разных сайтов — то есть, происхо­дит переход от «единого Интернета» к «Интернету как набору приложений».

В будущем мобильность позволит ученикам не присутствовать в специально выде­ленном физическом пространстве (напр. в классе), но при этом постоянно оставаться в процессе обучения, в контакте со своей группой или с ментором. Мы предполагаем, что в районе 2015–17 гг. могут возникнуть первые полноценные школы, работающие в режиме 24/7 — хотя передовые образовательные учреждения уже осуществили зна­чительное расширение функций для обеспечения мобильности. Очень важна функция мобильности для новых образовательных платформ (в т. ч. МООС-платформы), поскольку значительная часть их пользователей — взрослые люди, которым удобно учиться в пути, анев специально отведенное время.

3. Интернет становится все более доступным. На момент написания Доклада (конец 2013 г.) в мире уже около 2.7 миллиардов пользователей, и эта цифра стремительно растет. В промышленно развитых странах к Сети подключены около 80% населения, а в некоторых странах — уже более 90%.Активно идет проникновение в быстро развива­ющихся странах. Наличие мобильного доступа и широкое распространение смартфонов обеспечивает вхождение в Интернет практически для всех возрастов и имущественных категорий. По оценкам Network World, к 2020-му году количество Интернет-пользовате­лей прогнозируется на уровне 4.7 млрд, человек (или более двух третей населения Земли). Существенно, что большая часть прироста будет обеспечена жителями Китая, Индии, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки и Азии. К 2025 г. свыше 70% пользователей не будут принадлежать к странам ОЭСР. Новые обитатели Интернета будут предъявлять спрос на культурно-близкий им контент, а также создавать такой контент — таким обра­зом, уже в ближайшее десятилетие контентный ландшафт Интернета сильно поменяется.

4. Активно идет оцифровка окружающей реальности. Современная модель управле­ния невозможна без цифровых систем документооборота, учета и контроля в финансо­вой сфере, промышленности, торговле, и госуправлении. Стандартом работы в высоко­технологичной промышленности является цифровое моделирование и проектирование. В архивах и библиотеках стремительно реализуются проекты перевода накопленных научно-технических знаний и культурного наследия в цифровую форму. Все больше дан­ных о повседневном мире вокруг нас будет переходить в цифру, Интернет будет нака­пливать все больше данных в «облаках» распределенных дата-центров — к этому про­цессу активно готовится инфраструктура и технологические решения. Динамику этого процесса иллюстрирует прогноз: если в 2013-м году объем созданных в Интернете дан­ных составлял 4.4 зеттабайт, то к 2025 г., по прогнозам Virgin Media Business, он может достигнуть 100 зеттабайт.

С учетом двух предшествующих трендов и тренда цифровизации, можно предполо­жить, что в ближайшее время будет осознанно поставлена задача создания полноценной цифровой копии мира, включая фото-/видео-фиксацию, геоданные, сведения о матери­альных составляющих объекта, отражаемые в реальном времени — а также различные неочевидные зависимости, описывающие эмпирические зависимости окружающего мира. Первым шагом к такому состоянию мира является тренд на обработку больших объемов данных BigData, вторым шагом является BigLiveData — сбор и обработка данных в реальном времени, постоянная синхронизация «реальности» и ее цифровой копии. Ясно, что в течение 10–15 лет в развитых странах будет оцифрована подавляющая часть библиотек, архивов, технической документации и музейных хранилищ. Процесс двига­ется в сторону ситуации, когда будет создана цифровая копия мира, доступны любые знания из прошлого и настоящего (при наличии соответствующих ключей доступа), и при этом эти знания можно получить практически в любой точке планеты — ситуации, когда любой житель Земли может обладать потенциальным всеведением и всезнанием в имеющемся горизонте знаний (мы метафорически называем «точкой всеведения»). Наступление «точки всеведения» зависит от появления распространения технологий сбора данных в рамках BigData и развития искусственных интеллектов, которые смогут такие данные обрабатывать — но, вероятнее всего, это в основном инженерная задача.

С точки зрения образования, это означает, что роль преподавателей как «хранителей знания» (или учителей-репродукторов) исчезнет уже в ближайшие годы — на их место придут те, кто может показать, как с этим знанием обращаться. Формирование знаний и проверка компетенций будут происходить одновременно с решением практических задач. Объем знаниевой базы человека не будет являться его конкурентным преимуще­ством сам по себе, но будет важен как условие для успешной деятельности. Понятно, что мета-навыки, которые формировались заучиванием и решением типовых задач в про­шлом, не потеряют своей значимости, но ясно, что для их формирования будут нужны другие способы. Кроме этого, поменяется функция библиотек (которые уже сейчас пре­вращаются в коворкинговые центры с бумажными книгами в виде элементов интерьера (Peterson, 2013)) и музеев (которые все больше будут превращаться в исследовательские центры, а посещение их все чаще будет происходить в виртуальной реальности).

Здесь сразу стоит сказать о двух ограничениях на пути использования расширяю­щихся возможностей Интернета в образовании:

а. Потенциальная доступность информации не означает возможности ее использо­вать. Как показывают исследования нейрофизиологических механизмов, стоящих за успешным поиском, для того, чтобы получить из сети знания, нужно примерно пред­ставлять себе, как выглядит образ потенциального результата поиска (Small et al., 2009). Или, говоря по-другому — нужно иметь базовую картину мира, в которой есть небольшая лакуна — иэту лакуну восполняет информация, найденная в Сети. Если же картины мира нет-то знание оказывается практически бесполезным, поскольку непонятно, «к чему» его «крепить». Поэтому функция базового образования, в котором формируется картина мира, не может быть заменена свободным доступом к цифровой библиотеке. Однако это не означает, что прежние методы освоения картины мира (например, заучивание фактов из истории, биологии и географии) не уступят место более современным методам — например, «длинным играм» в обучающих игровых вселенных или тренажерах.

б. Наличие избыточного объема сведений и готовых решений в Сети провоцирует людей на когнитивную несамостоятельность — на развитие «культуры копиро­вания». Это можно проследить на примере пользователей Facebook- большая часть их постов представляет собой не оригинальные работы, а ссылки на чужие тексты, часто даже не прочтенные до конца, — а реакция на тексты других пользо­вателей в основном сводится к «лайкам» и шаблонным реакциям. Последствиями распространения «культуры копирования» является вырождение культуры чтения и писания, а также доступность мошенничества в стандартных системах проверки знаний и квалификации. Например, доля плагиата в общем объёме дипломных работ и диссертаций, которые защищаются в университетах Западной Европы, достигает 30% (цифра из исследования «Синдром копирования Google» Ш. Вебера и коллег (Maurer et aL., 2007), которые определяют этот феномен как «безмозглую текстовую культуру» (text culture without brains)).

Оба ограничения указывают на необходимость создания дополнительных образо­вательных решений, непосредственно работающих с этими угрозами. В частности, уже сейчас очевидно, что существующие образовательные модели легко «хакаются» Интер­нетом (в отличие от живого учителя, «Интернет знает все»), но их целевой результат (напр. формирование картины мира) не замещается Интернет-образованием — поэтому нахождение новых способов формирования полноценной картины мира критически необходимо (а только это позволит человеку осознанно использовать пространство Интернета для саморазвития).

2.2.2 ЦИФРОВАЯ СРЕДА КАК СУБЪЕКТ

Тренды этой группы связаны с качественным изменением цифровой среды — посте­пенная передача ей сложных интеллектуальных функций, свойственных человеку, и тем самым обретение ею квази-субъектности, когда цифровая среда может выступать в роли «младшего партнера» во многих бытовых и рабочих процессах.

— Интернет становится семантическим. Ожидается, что в ближайшее десятилетие будет решена проблема, связанная с неспособностью цифровых систем к пониманию смыслов и оперированию ими. Ряд исследовательских центров, следуя предложению Тима Беренса-Ли (Berners-Lee et aL, 2001), ставят задачу по созданию семантически структурированного Интернета или Семантической паутины. Одной из возможных основ подобной технологии может стать построение «словаря смыслов», который разрабаты­вается для целей семантического машинного перевода MIT Media Lab, Microsoft, Systran, ABBYY и др. (автоматические переводчики, используемые в настоящее время, осущест­вляют перевод по статистическим моделям языка, что делает их пригодными для техни­ческого, но не для художественного перевода) — первая коммерческая система такого рода, ABBYY Compreno, была выпущена в начале 2014 г. Массовое применение систем семантического перевода, ожидаемое к концу 2010-х, может создать условия, в которых подавляющее число текстов, аудио- и видео-записей легко и точно переводятся на дру­гие языки. При развитии технологий такого рода на более дальнем горизонте можно ожидать и появления переводчиков между профессиональными доменами знаний (напр. система, разъясняющая высокопрофессиональный текст читателям-профанам). В этом случае достаточно быстро (в течение 15–20 лет) исчезнет большая часть барье­ров, ограничивающих доступность знания из одних культур для других культур. Хотя реа­лизуемость технологии семантического перевода еще не подтверждена, вероятность ее создания достаточно высока (существуют работающие прототипы), и поэтому наш про­гноз сделан с учетом возможности появления этой технологии.

— Развиваются системы искусственного интеллекта. Процесс автоматизации рутин­ных интеллектуальных операций в определенном смысле является основным содержа-

нием эволюции ИТ-систем. Системы искусственного интеллекта в виде рекомендательных сервисов и систем поддержки принятия решений, игровых сред, имитирующих сложное поведение, систем анализа больших массивов данных уже давно получили широкое рас­пространение. Очевидно, что процесс «перекладывания рутины» на цифровую среду будет продолжаться — и значительная часть человеческой деятельности, носящей рутинный характер, такой как бухгалтерия или написание программных кодов, может свернуться в ближайшие 10–15 лет (Manyika et at. 2013). Это касается даже видов деятельности, тра­диционно считающихся творческими, например, журналистики. Вероятно даже ускорение процесса автоматизации — поскольку способ, которым автоматизируются рутинные опе­рации, также представляет собой потенциально автоматизируемую рутину (анализ пат­тернов поведения, превращение их в алгоритм и программирование алгоритма).

Появление решений по семантическому переводу и семантическому Интернету позволяет ожидать качественного скачка в развитии систем искусственного интеллекта. Именно неспособность к оперированию смыслами сейчас является одним из основных камней преткновения в реализации высокоуровневого (человекоподобного) искус­ственного интеллекта*. При этом стоит заметить, что даже вероятностные искусствен­ные интеллекты достигают впечатляющих успехов в привычных нам сферах деятель­ности — IBM Deep Blue обыграл чемпиона мира по шахматам в 1997 году, а в 2012 году IBM Watson обыграл людей-рекордсменов в игре «Jeopardy!» (важно подчеркнуть, что эта игра требует нестандартного языкового мышления). Появление человекоподоб­ного искусственного интеллекта, очевидно, окажет влияние на все сферы человеческой жизни, и в том числе на образование и познание. Уже в ближайшее время искусственный интеллект может использоваться для подготовки учебных заданий для учеников с учетом их текущих достижений, образовательной траектории и стиля обучения. Со временем возможно превращение искусственного интеллекта в полноценного индивидуального ментора, учитывающего все особенности жизни индивида — мы называем подобные системы «Алмазным букварем» по аналогу Букваря из фантастического романа Н. Сти- венсона «Алмазный век или Букварь для благородных девиц» (подробнее эта тема будет обсуждаться в разд. Индивидуализация).

— Интернет превращается в Интернет вещей. Тот мир, который нас окружает, стано­вится все более интеллектуальным. Мы можем сообщить любому из предметов в про­странстве качество интеллектуальности благодаря встроенным датчикам и процессору, «умным материалам», которые могут менять свои свойства в зависимости от ситуации, подключенное™ всех этих предметов к интернету и их синхронизированное™ между собой. Из пассивных элементов интерьера они могут превратиться в активные. Темпы проникновения Интернета вещей очень высоки: если в 2013 г. около 10 миллиардов подключений к Интернету (около половины всех подключений) связаны с различного рода техническими объектами, датчиками, устройствами, то к 2020 г. ожидается, что будет подключено более 50 миллиардов различных устройств.

Интернет вещей будет проникать в разные пространства. В рамках новой парадигмы европейской индустриализации обсуждается переход к индустрии 4.0: технологическая среда не только представляет собой полностью роботизированные производства, но эти производства умеют самостоятельно настраиваться на оптимальные режимы работы, а позднее — и самостоятельно учиться тому, как оптимизировать или перестраивать про­изводство (Nikolaus, 2013). Значительной частью Интернета вещей станет потребитель­ская робототехника — количество потребительских роботов в городах удваивается каждые 9 месяцев (ожидается, что к 2030 г. на планете будет больше роботов, чем людей). Взрывное развитие робототехники началось именно в последние годы в связи с резким удешевлением компонентов и запасных частей (благодаря распространению композит­ных материалов, ЗО-печати и других современных материальных технологий). Роботы и другие объекты Интернета вещей будут становиться важной частью обучающих про­странств, особенно в сценариях обучения маленьких детей и школьников.

Другое применение — городская среда, где умные электрические сети сами подстра­иваются к режимам потребления энергии в отдельных домах и квартирах, а также дают возможность тем, кто поставил у себя дома ветряной генератор или солнечную батарею, продавать энергию соседям. Умное освещение подстраивается под количество людей на улице или в помещении, под деятельность, которой они занимаются, и даже под инди­видуальные предпочтения уровня освещенности. Умный транспорт сам прокладывает маршруты через город с учетом прогнозируемых дорожных затруднений, ремонтных работ или неожиданных ситуаций. Внутри умного дома бытовая среда не только настра­ивает здоровые и экономные условия жизни (в т.ч. следя за экономией воды и элек­троэнергии), но и стирает, моет посуду, убирает квартиру, заказывает и даже готовит еду. Умная одежда сообщает об уровне активности в течении дня или о необходимости стирки. Возможности совместного развития городской среды и Интернета вещей прак­тически безграничны.

Интернет вещей позволит создавать принципиально новые сценарии взаимодей­ствия человека с миром. К примеру, появляется множество возможностей для самомо- ниторинга здорового образа жизни — человек может отслеживать в реальном времени уровень своей физической активности и ее типы, свое питание и его влияние на здо­ровье. Такая же система может продаваться страховыми компаниями в пакете со страхов­кой, к ней могут иметь доступ работодатель и государство — и через систему экономических стимулов мотивировать людей на здоровый образ жизни (ниже мы будем обсуждать фак­торы систем репутационного капитала (разд. Новая финансовая архитектура и «репутаци­онный капитал») и геймификации повседнев­ной жизни (разд. Тотальность игры), которые могут влиять на быстрое развитие подобного типа схем). Фактически, мы говорим о систе­мах воспитания взрослых людей, где воспита­телем оказывается их собственная среда оби­тания — и это дает образованию новые задачи и новые возможности.

Кульминацией Интернета вещей является Интернет всего. Сейчас Интернет всего опи­сывается как сеть, объединяющая людей, про­цессы, данные, и вещи. Однако со временем, во-первых, будет углубляться «человеческая часть» Интернета, по мере того, как будут раз­виваться интерфейсы и содержание передаваемых данных (см. ниже разделы о Нейронете Когнитивная революция и Когнитивная революция: будущее начинается сегодня); во-вторых, к Интернету будут подключены и другие живые существа — сперва домашние животные, потом дикие животные и расте­ния, и у многих из них появится возможность осваивать коммуникативные практики (и, весьма вероятно, за счет этого выйти на новый этап биологической эволюции и начать собственную культурную эволюцию). Со временем (вполне возможно, через сотни лет) при благоприятном развитии Интернет может стать универсальной средой, охватываю­щей всю планету, связывающей в единое целое геосферу, атмосферу, гидросферу, биос­феру и ноосферу — превращая их в настоящую «разумную планету».

2.2.3 ВИРТУАЛИЗАЦИЯ

Данные тренды связаны с развитием цифровой реальности, которая может не иметь прямых аналогов в физической реальности — и при этом может стать для людей суще­ственной частью их повседневного опыта.

1. Содержание и качество опыта в виртуальной реальности непрерывно улучшается.

Широкое распространение виртуальных сред предугадывалось научно-фантастиче­скими романами и кино, начиная с конца 1970-х, но мы пока не живем в мирах TRON и «Джонни Мнемоника». Однако индустрия видеоигр, главный драйвер виртуализации, уверенно развивалась по нарастающей последние 30 лет, и сейчас сформировалось несколько предпосылок, которые делают «триумф виртуальности» вероятным уже в бли­жайшее десятилетие:

— расширение емкости каналов: как следствие, визуальные, аудиальные (а далее

и кинестетические) опыты становятся все более разнообразными и «реальными»;

— миры становятся все более интерактивными — повышается их физическая реали­стичность, повышается возможность игроков взаимодействовать с объектами и друг с другом, миры «запоминают» изменения, внесенные игроками (если 5 лет назад это преподносилось как большое достижение, то сейчас это становится игровым стандартом);

— искусственный интеллект демонстрирует все более сложное поведение — неигровые персонажи способны к сложным самостоятельным стратегиям (боевым, экономиче­ским и даже социальным).

С учетом описанной вышединамики в развитии искусственного интеллекта его при­менение в качестве «режиссера» и «дизайнера» будет позволять на горизонте 7–10 лет проживать в играх полностью индивидуализированные сценарии (сценарии с большим количеством развилок и разнообразием финалов закладываются разработчиками уже более 10 лет, идет постоянный поиск, как сделать структуру и финал игры максимально открытым). В течение 15–20 лет появится возможность подлинно индивидуальных игро­вых вселенных, полностью «тюнингованных» под текущие задачи и особенности игрока.

Потенциал игровой индустрии колоссально недооценен с точки зрения обучения. Виртуальные игры построены таким образом, что игроку все время интересно: ему ста­вят задачи, выполнение которых, с одной стороны, ему по силам и соответствует его психофизиологическому профилю, а с другой — приносит бонусы в виде очков, баллов и новых навыков. Ту же самую модель можно приложить и к процессу образования: его можно построить таким образом, чтобы «игроку» было интересно переходить на новые и новые уровни. В этом смысле, нынешняя жизнь людей — лишь блеклое подобие того, какой интересной она может стать с привлечением игровых движков. При этом реаль­ность игры можно воспроизвести не только в процессе обучения, но и в процессе работы и других дел — элементы виртуального интерфейса будут присутствовать везде.

Применение виртуальных миров в образовании может быть очень широким — оно будет касаться профессиональной подготовки, обучения социальным навыкам, форми­рования картины мира, исправления девиантного поведения и пр. В качестве техно­логии, развивающей симуляторы и тренажеры, виртуальные миры могут стать основой большинства образовательных сред уже в ближайшие 10–15 лет (подробнее эта тема будет обсуждаться в разд. Тотальность игры).

2. Виртуальная реальность проникает в физическую (дополненная реальность). С учетом роста мобильности и повышения емкости каналов, технология дополненной реальности может стать повсеместной уже в ближайшие 5–10 лет. Этому будет способ­ствовать и широкое развитие «носимых» технологий (таких как Google Glass), а также миниатюризация «носимых» устройств (напр. достигнуты первые успехи в создании «носимых» контактных линз-мониторов).

Особенность дополненной реальности в том, что она позволяет насыщать любое физическое пространство, превращая его в высокоспециализированные пространства игры, обучения, исследования или совместного творчества — при достаточно низких инвестициях в оборудование и без радикального физического изменения. В частно­сти, в ближайшее время дополненная реальность может преобразовать процесс разра­ботки новых продуктов (технологический предприниматель Э. Маек планирует создать новые среды цифрового проектирования на основе очков OcuLus Rift). На предприя­тии дополненная реальность может легко обеспечить тренинг сотрудников в отношении производственных процессов (как, например, в проекте ARMAR) или промышленной безопасности. В городе любой дом или двор можно преобразовать в музей, экспонаты которого будут видны только людям, надевшим специальные очки. Сюда же можно доба­вить виртуальных гидов, виртуальные театрализованные представления и многое дру­гое. Появляются возможности для создания городских образовательных игр, например, специализированных образовательных маршрутов-квестов для детей и взрослых, ком­бинирующих виртуальное и живое взаимодействие. Одним из важных применений ста­нет обучение детей и взрослых безопасному поведению в городе (тренажеры опасных ситуаций на основе дополненной реальности, появление которых мы ожидаем к 2015­16). Сценарий повсеместного использования дополненной реальности для образования описан в прекрасной книге В. Винджа «Конец радуг» (Vinge, 2006).

2.2.4 КОГНИТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Данные тренды связаны с началом повседневного использования нейрофизиологиче­ских технологий, напрямую направленных на работу с нашим телом и психикой. При распространении этих технологий техносреда начинает «знать» о нас больше, чем мы сами — а мы получаем возможности взаимодействовать с техносредой, между собой и с самими собой способами, не имевшими аналога в прошлом. Поскольку приход боль-

шинства из этих технологий связан с достижениями когнитивных наук, мы называем это явление «когнитивной революцией».

1. Тело становится интерфейсом для взаимодействия с цифровой средой

Существующие интерфейсы для взаимодействия между человеком и компьютером / сетью чрезвычайно нефизиологичны. Мы вынуждены проводить по многу часов в ста­ционарных и не самых физиологичных позах, практически без движения, в замкнутых помещениях, постоянно фокусируя взгляд на узком прямоугольнике с изображением в несколько десятках сантиметров. Приход компьютеров породил целый ряд новых циви­лизационных заболеваний, самое малое из которых — раннее распространение близору­кости, проблемы со спиной и рост ожирения из-за гиподинамии. Обратная сторона про­блемы заключается в том, что наше тело — это часть нашего сознания, мы предназначены думать и говорить телом (Varela et aL, 1992), и не имея возможность использовать боль­шую часть тела для творчества и игр, мы теряем значительную часть своего потенциала.

В последние 5–7 лет наметилось активное движение в сторону создания естествен­ных, физиологичных интерфейсов, вовлекающих потенциал всего тела. Во-первых, в игровой отрасли и в корпоративном маркетинге распространяются различные ска­неры положения тела и выражений лица (напр. Kinect, LeapMotion, MYO и др.), а также направления взгляда (напр. Eye Tribe и др.). Во-вторых, в сфере медицины и фитнеса широкое распространение получают контролеры текущего состояния здоровья (пульс, давление), а также мониторы уровня физической активности (напр. Fitbit, Jawbone и др.).

Наконец, начинают распространяться устройства, позволяющие фиксировать непо­средственно мозговую активность и превращать энцефалограмму в управляющие сиг­налы для игры, отправки сообщений и др. — нейроинтерфейсы (напр. Emotiv и др.).Уже сейчас эти устройства стоят сравнительно недорого — можно ожидать, что в течение 5–7 лет дешевые нейроинтерфейсы (по цене хорошей компьютерной мыши) получат массо­вое распространение как обязательные компоненты ввода-вывода — когда будет создан достаточно эффективный «драйвер» между данными об электрической активностью мозга и операционной системой. Важно, что эти устройства принципиально меняют модель вза­имодействия с компьютером: в определенном смысле, «мысль становится материальной» (поскольку управляет представляемое действие, а не реальное движение или речь).

В обозримом будущем подобные устройства будут миниатюризироваться, встра­иваться в виде элементов одежды, украшений, татуировок или простейших имплан­тов (либо, в случае с сканерами тела, становиться частью «умной среды» дома, улицы, публичного пространства). К концу 2020-х, по мере развития и конвергенции нано- и био-технологий, устройства взаимодействия с техносредой могут начинать имплан­тироваться в виде частей тела или внутренних органов (вполне возможно, что в этот момент слоган «Intel inside’ станет относиться уже не к компьютерам, а к людям).

Развитие подобного рода интерфейсов, совмещенное с широким проникновением дополненной реальности, довольно сильно поменяет привычную среду для работы, учебы, занятий спортом и отдыха. Творить и работать можно будет в любых помещениях и на любых поверхностях, используя жесты и голосовые команды для создания видео, изображений или объемных объектов, а также текстов — примерно так, как сейчас рабо­тает скульптор или моделист. Еще раз подчеркнем: интерфейсы взаимодействия изме­нятся, и довольно радикально — так, что нынешний компьютер будет в следующем поко­лении выглядеть столь же архаично, как для нас — телеграфный аппарат конца 19 века.

2. Цифровая среда адаптируется к состояниям тела и психики.

Мониторинг объективных психофизиологических параметров человека позволяет понять, насколько человек в тот или иной момент активен, включен в процесс, понимает, что ему рассказывают. Эти возможности уже осознаются и используются корпоративным миром — развивающееся направление нейромаркетинга связано с целенаправленным аппаратным наблюдением за состояниями тела / психики и адаптацией к ним (напр. рекламных сообщений), чтобы сканировать информацию о потребительских предпочте­ниях или предлагать соответствующие состоянию товары (Zurawicki, 2010). Использова­ние аналогичных технологий в сфере труда позволяет оценивать готовность операторов к работе (в т.ч. в сфере интеллектуального труда — напр. биржевые трейдеры в опре­деленных состояниях могут вести себя более рискованно, что повышает вероятность потерь*), рекомендовать перерывы или адаптировать рабочее место к индивидуальному состоянию работника — что позволяет повысить производительность сложного труда (Sutarto et al, 2010).

Биологическая обратная связь (БОС) возвращает контроль за состоянием самому пользователю — давая человеку сигнал о том, каково его текущее состояние (напр. насколько велик уровень стресса или уровень сосредоточенности), как оно меняется от момента к моменту, — и за счет этого создавая возможность регулировать свое состо­яние. Использование биомониторинга и БОС связи в образовании уже сейчас дает большие возможности. Во-первых, мониторинг состояний позволяет выяснить, какое время суток и какие условия наиболее эффективны для обучения каждого конкретного человека, и настраивать индивидуальные режимы обучения. Во-вторых, появляется возможность обучать человека само-управлению своими состояниями (расслаблению, сосредоточенности и др.) — именно на принципе БОС построен целый ряд достаточно успешных устройств обучения состояниям (напр. Wild Divine, Melon и др.). В некотором смысле, обучать ресурсным состояниям важнее, чем обучать знаниям, поскольку пра­вильное состояние — это предпосылка усвоения знаний в принципе, и этому до сих пор практически нигде не учат (хотя следует отметить возрастающую популярность прак­тик медитации для саморегуляции в корпоративном мире). Мы считаем, что растущее принятие устройств биомониторинга и БОС среди пользователей приведет к массовому распространению тренажеров состояний, как минимум, в сфере профессионального и управленческого образования в ближайшие 5–10 лет.

Возможности БОС могут быть использованы для того, чтобы создавать виртуальные миры с глубоким погружением, в которых симулируются не только зрительные и зву­ковые, но и тактильные переживания, точно настроенные под пользователя. Появле­ние первых подобных продуктов — «сенсориумов» — мы можем ожидать уже к концу 2010-х гг.

3. Будут развиваться искусственные компоненты психики (экзокортекс)

Уже сейчас цифровая среда незаметно начинает играть роль «внешней» психики («экзокортекса», т.е. «внешней» коры мозга), забирая у людей ряд привычных функций. Самыми характерными из проявлений этого выступает «вынесенная память» в наших мобильных устройствах (когда не нужно помнить имена телефонов или адреса своих друзей, запоминать схемы и тезисы со встреч) или практически атрофировавшаяся спо­собность к устному счету. Автоматизация и развитие систем искусственного интеллекта, о которых мы говорили в разд. Цифровая среда как субъект, постепенно будут созда­вать возможности выносить вовне многие нагружающие человека рутинные действия. Как следствие, мы можем в ближайшие 5–7 лет ожидать появления в цифровой среде

субличностей (аватаров), действующих в интересах своего владельца в определенных ситуациях. В частности, аватар может выполнять роль персонального консьержа (опла­чивать счета, подбирать отдых или развлечения, выступать в роли личного секретаря). Кроме этого, аватар может поддерживать активность своего владельца исследователь­ской работе (напр. отслеживание и обработка новостей), в социальных сетях (разме­щение и продвижение материалов о человеке) и др. Что существенно — аватар может «рождаться» не только через непосредственное обучение программы личным пред­почтениям, но и как «слепок» деятельности человека — напр. искусственный интеллект анализирует определенную регулярной повторяемую деятельность, а потом начинает на основе выявленных паттернов ее повторять.

Применение аватаров в обучении вполне может к середине 2020-х начинать снимать с преподавателей и учителей рутинную нагрузку. В частности — аватар, сняв «слепок» с учителя, может вместо него вести уроки, разрабатывать тестовые задания и выполнять их проверку; при чем этот«виртуальный учитель» будет доступен 24 часа 7 дней в неделю. Учитель в этом случае из исполнителя превращается в настройщика своего аватара и в «специалиста по сложным случаям».

В более дальней перспективе технология аватаризации становится еще более про­дуктивной, если экзокортекс можно полноценно синхронизировать с живой частью, давая человеку за счет этого расширенные возможности (human enhancement systems). Подобные «гибридные личности», объединяющие искусственные и естественные ком­поненты в рамках нервной системы с искусственными компонентами (в т.ч. облачными), могут появиться в течение 15–20 лет (в случае, если развитие нейронаук не наткнется на непреодолимые препятствия). Очевидно, что для подобных гибридных личностей само представление об обучении принципиально меняется — например, есть возмож­ность быстро загрузить навык или знание в «искусственную» часть, и они тутже окажутся доступны «естественной части» (возможно, примерно такие механизмы могут стоять за реальным воплощением сверхскоростного обучения из известного фильма «Матрица»).

4. Будут развиваться протоколы взаимодействия нервных систем «напрямую».

Перечисленные тренды являются важными предпосылками к «когнитивной револю­ции». Однако наиболее значимые изменения произойдут в тот момент, когда нейротех­нологии начнут напрямую работать с нервной системой, минуя рецепторно-эффектор- ную систему. «Первой ласточкой», конечно, являются уже описанные нейроинтерфейсы, однако системы будущего должны быть гораздо шире по функционалу.

Ограничения нейроинтерфейсов связаны, в первую очередь, с их низкой точностью считывания сигнала. Высокая точность считывания данных с нейронов или групп нейро­нов сейчас возможна только в инвазивном варианте («электрод в мозг»), а неинвазивные решения (массовые «развлекательные» интерфейсы, напр. Emotiv) дают довольно неточ­ную картинку. Как следствие, можно с помощью неинвазивных интерфейсов реализо­вать простые функции — напр. управление движением игрового персонажа, — но пока не получается создавать более сложные решения. Кроме этого, неинвазивные интерфейсы позволяют считывать сигналы, но не передавать их — то есть, нельзя создать ощущение, тем более, «загрузить» в мозг какие-то значимые паттерны. При этом понятно, что суще­ствует сильный психологический барьер среди пользователей на установку инвазивного интерфейса — на это могут быть готовы отдельные экспериментаторы типа Кена Уорвика, но вряд ли согласится среднестатистический игрок или инженер-проектировщик. Однако есть несколько решений, которые потенциально могут обойти это ограничение — в частности, нейроинтерфейсы могут быть построены на нанороботах, которые инъекционно впрыскиваются в кровь и сами размещаются на нейронах. Большой потенциал обещают разработки по оптогенетике (Pastrana, 2010), когда за счет направленной генной модифи­кации и оптики можно очень точно считывать и изменять состояния нейронов. Наконец, высокий потенциал имеют разработки по стимуляции нервной ткани через направлен­ный ультразвук (FUS), которые позволяют принципиально неинвазивное воздействие.

Так или иначе, работы по прямому взаимодействию с нервной системой обещают большой потенциал и будут продолжаться. Существенно, что эти работы не ограничи­ваются выстраиванием отдельной связи мозг-компьютер (brain-computer interface, BCI), но направлены и в сторону прямого связывания двух (и более) мозгов через сеть (brain-brain interface, BBI).Успешные эксперименты по BBI реализуются на наших глазах: осе­нью 2012 г. гарвардские исследователи провели успешный эксперимент, в котором чело­век через неинвазивный нейроинтерфейс управлял движениями хвоста крысы (Yoo et at. 2013). Примерно в то же время был проведен эксперимент с инвазивным интерфей­сом, в котором одна крыса на расстоянии обучала другую правильному взаимодействию с кормушкой.

По всей видимости, данные технологии пригодны для простых (моторных) навыков, но в случае сложных когнитивных навыков они потребуют существенного достраивания. В частности, для сложной коммуникации в сфере управления и творчества потребуются посредники — новые протоколы обмена и структурирования информации, в т.ч. искус­ственные языки, способные фиксировать смыслы, созданные при взаимодействии двух и более субъектов. Мы полагаем, что в течение 10 лет появится рабочее (пригодное для массового применения) технологическое решение с использованием нейроинтерфейсов по обмену образами и смыслами междулюдьми -то, что мы условно названием НТТР-2: Human Thought Transfer Protocol (см. врезку «Воз­можные решения в области НТТР-2»).

Появление технологий прямой передачи смыслов, образов и ощущений может принци­пиально изменить подходы к обучению, включая скорость обучения, способы упаковки и пере­дачи знаний и навыков, новые возможности для совместного и взаимного обучения. Мы полагаем, что первые группы, использующие возможности НТТР-2, появятся уже в течение 3–5 лет после выхода этого протокола — т.е. к середине 2020-х.

По мере освоения такими группами возможно­стей совместного существования в нейросети, в них начнут возникать новые психические фено­мены, и к середине 2030-х вполне вероятно ожи­дать явления, которое мы называем «лесом созна­ний» — полноценного коллективного разума.

В каком-то смысле, с появлением прямой загрузки опыта в нервную систему, «гибридных личностей», «лесов сознаний» и других явлений говорить о педагогике в ее текущем значении становится бессмысленно. Поэтому мы считаем «когнитивную революцию» и ее кульминацию —

Нейронет (Интернет следующего поколения на основе нейроинтерфейсов) технологи­ями, которые «замыкают» развитие текущего цикла высокотехнологичной педагогики. Детальные обсуждения возможностей педагогики, связанной с этими «замыкающими» технологиями, представлены в разделе «Замыкающая технология»: Нейронет. Однако следует отметить, что переход к «педагогике Нейронета» невозможен без освоения всех тех практик «сетевой педагогики», которые активно развиваются сейчас в сфере онлайн-образования, виртуальных миров и других технологических решений ближнего и среднего горизонта.

2.2.5 ГЕНЕТИКА: ЗОНА НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

1. Управление врожденным потенциалом. Возможности генетики, как с точки зрения определения потенциала людей, так и с точки зрения возможности воздействовать на этот потенциал, вызывают огромные споры с начала 20 века. Главная проблема, здесь, конечно, в том, что они входят в прямой конфликте ценностными установками западного либерализма и гуманизма, в основе которых лежит положение о принципиальной равно- сти каждого человека в правах и возможностях. Надо сказать, что опора натезис о челове­ческом равенстве привела к колоссальным сдвигам в сфере образования — от перехода к совместному обучению мужчин и женщин в начале 20 века и до инклюзивного обра­зования и получения высшего образования слепоглухими студентами.

Принципиальный вопрос, который связан с применением генетики, состоит в том, являются ли способности к обучению (и тем более к реализации в определенных сфе­рах) генетических заданными. В настоящий момент диапазон воззрений на этот вопрос существует между двумя полюсами:

— детерминистский взгляд полагает, что гены практически программируют судьбу человека, определяя возможности для его реализации в тех или иных профессио­нальных и социальных сферах, определяя комбинацию когнитивных способностей, темперамента, стрессоустойчивое™, физической конституции, наследственных забо­леваний и пр. (в той же логике строится современная спортивная медицина, направ­ленная на «создание суперменов» под заданные физиологические характеристики (Hakimi et at. 2007);

— адаптивный взгляд указывает на то, что человеческое тело, включая нервную ткань, является высокопластичной структурой, и что при определенных тренировках большая часть наследственных ограничений может быть преодолена (в частности, в Советском союзе в 1960-70-х гг. группой А. Мещерякова проводились крайне успешные эксперименты по высшему образованию для слепо-глухих людей, неко­торые из которых построили полноценную научную карьеру (Мещеряков, 1974; Meshcheryakov, 1979; Bakhurst & Padden, 1991)).

В определенном смысле правы обе школы, и пример со слепоглухими детьми это показывает (ограничения объективны, но преодолеваемы). Вопрос в том, по какой «ветке» двинется процесс использования достижений генетики. Так, Китай ставит в бли­жайшие задачи по «позитивной евгенике» и выращиванию «поколения суперменов». Существует спрос на «программирование детей» (это может касаться не только пола, но и физических и психических характеристик). Вкупе с развивающейся темой о патентовании генов*, это может в ближайшие 15–20 лет привести к формированию большого рынка «детей под заказ» с очевидными социальными последствиями в виде возрождения касто­вой системы по генетическим основаниям (образ такого мира можно найти во множестве произведений, от «Дивного нового мира» Хаксли до фильма «Гаттака»). С другой сто­роны, развитие нейрофизиологических решений типа экзоскелетов и органов-протезов (а в перспективе — дополнительной «прошивки» нервной системы) позволяет преодолеть многие из генетических ограничений — таким путем идут исследователи в США и ЕС.

2. Влияние на продолжительность жизни. Однако есть еще одна сфера, этичность которой гораздо реже подвергается сомнению — это возможность генетики воздей­ствовать на срок продолжительности жизни и на качество последних лет жизни. Весьма вероятно (пока это одна из научных гипотез), что старение и сопровождающие его возрастные болезни (в т.ч. онкология и болезнь Альцгеймера) «запрограммированы» в наших генах. Если это так, то причина — в механизмах биологической эволюции: в биологических популяциях старение и умирание индивидов необходимо, чтобы гено­тип популяции обновлялся (поскольку отбор идет не на уровне отдельных организмов, а на уровне популяций и вида как целого (MiLLstein, 2006)). Однако в случае человека этот механизм начинает представлять проблему — мы эволюционируем в гораздо большей мере за счет нашей культуры, за счет накопления и передачи знаний и опыта, поэтому смерть (особенно смерть великих людей искусства, ученых, предпринимателей, полити­ков и пр.) является для нашего вида гораздо большей проблемой. Варианты увеличения продолжительности жизни лежат в разных сферах, в т.ч. в сфере киберизации, однако исследования в области генетики представляются одними из наиболее многообещаю­щих (по крайней мере, генетикам уже удалось существенно увеличить продолжитель­ность жизни у ряда экспериментальных организмов (Curtsinger 2007)). Это означает, что с высокой вероятностью продолжительность жизни в промышленно развитых странах будет увеличиваться (в настоящее время реалистичным считается срок в 120–140 лет) — и будет расти срок активной жизни. С учетом того, что в промышленно развитых странах продолжает сокращаться рождаемость — мы выходим в ситуацию, где состав населения перебалнсируется в пользу пожилых людей, и именно эта группа может стать одним из основных заказчиков на разные типы образования (см. также разд. Смена структуры занятости и образа жизни).

2.2.6 СПИСОК ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ РЕШЕНИЙ, ВОЗНИКАЮЩИХ НА ОСНОВАНИИ НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

Когда обсуждают возможности ИКТ для образования, часто думают «из прошлого», пред­ставляя курсы на основе низкокачественных видео на YouTube — а надо представлять себе «из будущего» персональные обучающие феерии вроде представлений Cirque du SoLeiL, создаваемые искусственными интеллектами под психологический профиль студента и управляемые по его желанию. ИКТ — одна из самых активно развивающихся сфер, вбирающих в себя все большее число отраслей и сфер деятельности, и нет оснований полагать, что этот процесс остановится в ближайшие 15–20 лет (хотя такой вариант тео­ретически возможен в том случае, если индустрия упрется в физическую невозможность поддерживать в том или ином виде «закон Мура» — о такой возможности несколько лет назад говорил сам автор этого закона Г. Мур). Но даже существующие технологии при правильном применении (и некотором удешевлении) позволяют революционизировать модели обучения — сделав его более гибким, практичным, ориентированным на потреб­ности студента, you name it.

Ниже (Таблица 3) описано облако образовательных решений, формируемых непо­средственно на основе приведенного списка технологий. Однако прежде, чем предста­вить этот список, обсудим общие закономерности влияния новых технологий на про­цессы обучения, воспитания и оценки.

1. Процессы обучения и воспитания

Можно указать на следующие основные процессы в развитии форматов обучения и воспитания:

а. Технологии удешевляют доступ к «образовательному стандарту». В этом смысле «образовательная машина», которой являлась индустриальная система образо­вания, постепенно замещает человеческие компоненты (напр. «учителя-репродук­торы», разработчики и проверяльщики стандартных тестов или тренеры со стан­дартной программой) на более дешевые автоматические компоненты.

б. Как следствие, процесс обучения становится все более массовым и все более тотальным — поскольку доступ к автоматическим «наставникам» во всех сферах жизни (при распространении массовых технологий) стоит меньше, чем доступ к живым учителям и тьюторам.

в. Одним из преимуществ автоматических систем является возможность отслеживать и учитывать индивидуальные особенности и запросы учащихся. Как следствие — обучение и воспитание становится по-настоящему индивидуализированным (мы еще подробно обсудим это в разделе Индивидуализация).

г. Автоматические решения хорошо приспособлены для трансляции стандартного и оформленного опыта и знаний, однако отправной точкой их работы является оформление этого опыта. Как следствие, самым дефицитным ресурсом в образо­вательных системах будущего оказываются «гуру», высококачественные носители эталонного знания/опыта. За счет автоматизации, освобождающей носителей знания и опыта от рутины повторения (напр. многократного чтения стандартных лекций), у них появляется возможность сосредоточиться на главном уникальном качестве, которое состоит в (а) уникальной структуре мышления таких людей, (б) их способности оказывать «освобождающее» и «вдохновляющее» (empowering) воздействие на своих учеников, и (в) связанной с ними комплексной психофизиче­ской коммуникации между «гуру» и учениками. «Гуру» будущего, стоящие в центре процессов образовательной системы, в определенном смысле возвращаются к статусу и позиции их предшественников из традиционной системы подготовки брахманов — учителя, наставляющие учеников в саморазвитии с учетом их особого личного пути и уникальной структуры личности каждого.

д. Хотя позиция индивидуальных «гуру» выглядит привлекательной, в силу ряда причин (среди которых постоянно возрастающая сложность окружающего мира и огромное разнообразие навыков, необходимых для продуктивной и здоровой жизни в этом мире) более вероятно, что, наряду с выдающимися гуру-индивидуалами, большинство «гуру» будут являться распределенными и коллективными субъектами — то есть, обучение будет идти за счет коллективной компетенции сооб­ществ. Скорее всего, индивидуальные гуру будут персонами-брендами для соответ­ствующих школ или сообществ, обеспечивающих коллективное обучение. Как мы будем обсуждать в разд. Коллективные образовательные процессы, значимая часть нового образования уже происходит и будет далее происходить в сообществах практик — группах, в своей деятельности реализующих систему уникальных знаний и навыков. Более того, поскольку значительная часть учеников будут взрослыми — то они тоже смогут выступать «гуру» для других учеников, что будет способствовать росту моделей взаимообмена в сообществах.

В связи с этим, можно указать на последствия распространения новых технологий для образовательной системы:

— Обучение будущего с высокой вероятностью может стать еще более высокострати- фицированным. Разделение на страты будет определяться возможностями «живого» доступа (в т.ч. стоимостью этого доступа) куникальным носителям компетенций — «гуру» и сообществам практик.

— Массовые знания и навыки будут передаваться в первую очередь за счет автома­тизированных решений (на первых этапах — за счет гибридных онлайн/оффлайн форматов, как в blended Learning, а далее — в работе с полностью автоматизирован­ными системами-наставниками).

— «Живое» обучение будет сравнительно более дорогим и, как следствие, будет носить «премиальный» характер — ив большинстве случаев будет организовано не как длинное совместное обучение, а в виде коротких интенсивных сессий. Содер­жание этого обучения будет сосредоточено не на передаче общедоступной инфор­мации и отработке рутинных упражнений, а на выработке сложных надпредметных компетенций, связанных с творческим мышлением и поддерживающим его психо­физическим «настроем». Важной частью такого живого обучения должна также быть работа с ценностями и предельными смыслами. При этом — образование для взрослых будет организовано в большей мере «горизонтально», через взаимо­обмен знаниями.

— С другой стороны, технологии позволяют не только «элитизировать», но и «демо­кратизировать» обучение — то есть, они могут выступать инструментом, обеспечи­вающим множеству людей равный доступ к получению знаний и навыков, в т.ч. от «гуру» -людей и сообществ. Обеспечение равного доступа вне зависимости от расы, национальности, пола, возраста, имущественного класса и др. признаков — очень важный процесс, вдохновляющий множество учителей прошлого и настоящего,

и не существует особых технологических барьеров к созданию именно такой среды, в которой каждому учащемуся обеспечиваются равные права и возможности.

В этом смысле, многое будет зависеть от тех ценностных установок, которые будут удерживаться при дизайне образовательных систем будущего.

2. Процессы оценки и мотивации

Фиксация достижений и оценка является критически важным компонентом образо­вательного процесса. Можно указать на несколько закономерностей в развитии систем оценки:

а. Первоочередной функцией оценки является предоставление обратной связи ученику относительно глубины и качества освоения им предмета — и только затем появляется задача сигнализировать окружающим о качестве его знания. Какследствие, существует тенденция на сокращение «оценочного цикла» (напр. давать оценку не по итогам полугодового цикла обучения, а в виде еженедельного progress test) и увеличение комплексности оценки (напр. оценивать не способность дать правильный ответ, а оригинальность мышления).

б. Оценка носит также социальную функцию, как инструмент социальной дифферен­циации на основе проявленных способностей. В этом смысле, оценка может непо­средственно все больше привязываться кобъективным социальным стимулам, напр. социальный статус или благосостояние, не по итогам образования, а непосред­ственно в ходе образования.

в. Кроме этого, оценка может использоваться в качестве инструмента оценки эконо­мической эффективности образования (вт. ч. при принятии решений об инвестициях в образование — самим учащимся, родителями, работодателями или спонсорами).

В этом смысле, предметом оценки не должны являться только знания и навыки ученика, но также содержательность курсов, навыки преподавателей, качество образовательной среды и пр.

г. Внешняя оценка имеет ряд ограничений, поскольку базируется на представлениях других людей о «правильном» и «неправильном», а также потому, что зачастую проистекает из прошлого опыта, а не из будущих задач. Поэтому любая внешняя оценка должна дополняться само-оценкой, и оцениваться должны не только дости­жения, но и весь процесс (который является частью жизни ученика — ив этом смысле должен оцениваться сточки зрения качества жизни!).

д. Оценка с помощью испытаний (тестов знаний или демонстрационных проектов) может дополняться или даже замещаться мониторингом в процессе обучения — при чем, не только по очевидным достижениям (напр. выполненным заданиям), но и

по вторичным данным: например, предметом оценки могут стать поведенческие паттерны учащегося (предпочитетльные режимы учебы, своевременность выпол­нения заданий и др.) и даже объективные параметры тела и нервной системы.

е. При всем вышесказанном — очень важно, что оценка должна поддерживать процесс обучения, а не блокировать самостоятельность, творческую и познающую активность ученика из-за снижения мотивации. В частности, наличие слишком частой и слишком жесткой оценки (в т.ч. оценки, от которой может зависеть долго­срочное будущее учащегося) скорее блокирует, чем помогает развитию.

Следствия для развития новых технологий образования:

— Системы оценки выходят за рамки системы образования (которая является только частным случаем такой системы). В обществе становится возможным переход к «эко­номике заслуг» как к универсальной системе оценки достижений каждого индивида, в которой репутация становится репутационным капиталом, позволяющим получать доступ к знанию и ресурсам (подробнее см. раздел Новая финансовая архитектура и «репутационный капитал»). Естественным развитием систем оценки в образовании является их интеграция с подобными системами достижений.

— Системы оценки достижений (как в образовании, так и за его пределами) могут строиться как процесс непрерывной оценки в игро-подобной динамике (примерно так, как это делается в MMORPG, где за каждое игровое действие игрок получает очки, а по совокупности — уровни и связанные с ними бонусы). Такая система, построенная в логике quests & achievements и встроенная в дополненную реальность, может сопро­вождать человека на протяжении полного дня — когда можно зарабатывать баллы за здоровый образ жизни, правильное социальное поведение («перевел старушку через дорогу») и пр. При совмещении с процессом обучения, образование превращается в «личный квест по прокачке персонажа», когда учащийся, выступая как игрок, развивает себя по рекомендованному сценарию.

— Происходит переход от иерархической системы оценки (когда учителя оценивают учеников, или начальники оценивают подчиненных) к круговой оценке (все оценивают всех). С точки зрения образовательного процесса, итоговая оценка каждого складыва­ется из оценок всех, с кем учащийся взаимодействовал в процессе образования (напр. реализуя образовательный проект) — и это дает гораздо более полную картину и о теку­щих качествах учащегося, и о «зонах развития». Кроме этого, оцениваются не только уча­щиеся, но учителя, и содержание обучения, и образовательное пространство — и такая оценка позволяет гораздо быстрее и результативнее со-настраивать компоненты про­цесса образования.

— Не столь важно оценивать достижения, сколько способность достигать как таковую, т.е. оценивать компетенции — поскольку достижение это разовый результат, а компетен­ция показывает способность такой результат повторить. В этом смысле разовые оценки достижений могут собираться в «профиль компетенций». Такой профиль компетенций, постепенно расширяясь по мере развития человека, может сопровождать человека всю жизнь, с первых лет и до конца. Через этот профиль связываются между собой образо­вание человека, его социальная активность (включая неформальную) и его профессио­нальная деятельность — поскольку все они отражаются в этом профиле. Это позволяет давать более комплексные оценки каждой личности, опираясь не только на академиче­ские успехи. Скажем, школьный хулиган-заводила в этом случае может быть не «аутсай­дером» учебного процесса, а человеком с высокими коммуникативными и организатор­скими компетенциями.

— Оценка результатов является не единственным индикатором качества учащегося и учебы. Не менее важна оценка того, как идет сам процесс обучения. Со стороны веду­щих учебного процесса — возможно обсуждать индивидуальный стиль обучения, bob-

леченность учащегося, темп работы над заданиями и пр. Такая возможность «оценки в процессе» уже реализована в некоторых МООС-платформах, в частности, в Coursera (см. раздел Enter the MOOCs/хождение по МУКам). Со стороны учащегося можно гово­рить о том, насколько интересным, насыщенным, понятным и развивающим является процесс обучения. Эти параметры можно оценивать, в том числе, по объективным пси­хофизиологическим параметрам учащегося (с помощью нейроинтерфейсов и биомони­торов в реальном времени). Оценка процесса позволяет управлять «потоковым состо­янием» в образовании (Shernoff 2002) — достигать тонкого баланса между «слишком просто» и «слишком сложно», когда обучение происходит как бы «само собой. В резуль­тате возникает интеллектуальная и эмоциональная вовлеченность (cognitive traction & engagement) в процесс обучения.

3.3 Макрофакторы, задающие контекст трансформа­ции образования

«Какое отношение все это имеет к образованию?!»

Представитель Министерства образования и науки РФ на представлении первой версии Доклада в мае 2013 г.

Макрофакторы — это основные политические, экономические, социальные и культур­ные факторы глобальной трансформации общества, которые будут оказывать влияние на сферу образования — с точки зрения содержания, форматов подготовки и самого места образования в жизни общества. Эти макрофакторы вызваны, в первую очередь, демографической динамикой и влиянием технологий на общественную жизнь. Ниже (Таблица 4 и Таблица 5) мы поясняем, как именно те или иные макрофакторы будут воз­действовать на процессы и содержание в системах образования. Если в общем смысле отвечать на заданный нам Российским министерством образования вопрос: поскольку образование — это всегда «выстрел в будущее» (мишень, т.е. экономическая результатив­ность, находится на горизонте от нескольких лет до пары десятилетий от сегодняшнего момента обучения), мы должны понимать, каков тот мир будущего, к которому мы гото­вим себя и своих детей.

2.3.1 НОВЫЙ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ УКЛАД

1. Расцвет новых отраслей. Важнейшим экономическим макропроцессом является при­ход «пакета» новых отраслей и постепенная реструктуризация технологической основы экономики в промышленно развитых странах. Распространенная точка на экономиче­скую трансформацию предполагала, что происходящий переход в постиндустриальное общество будет означать постепенное вытеснение производства в страны с низкой сто­имостью труда и низкими требованиями к экологии, тогда как промышленно развитые страны будут сохранять за собой разработку и дистрибуцию готового продукта (Cock et al, 2005). Однако процесс активного аутсорсинга замедлился уже к середине 2000х, а в конце 2000-х пришло массовое понимание, что перенос производства в другие страны одновременно означает потерю технологической компетенции в разработке и в сопровождении продукта (Szirmai et aL., 2013). Сейчас уже можно говорить об эпохе реиндустриализации — возрождении промышленного производства в развитых странах, которое, тем не менее, будет строиться на иной технологической основе, чем производ­ство предыдущего «уклада» (HaLL, 2010). При этом ясно, что в процессе реиндустриали­зации будут стираться различия между «передовыми» и «традиционными» отраслями (и в тех, и в других может происходить быстрая смена технологий и освоение передовых практик), равно как и традиционные представления об отраслевых границах — поэтому более важным является вопрос о технологиях, направляющих изменения. Два основных тренда, которые будут определять нео-промышленность — интеллектуализация и эколо­гизация, — связаны с растущими требованиями к качеству среды обитания со стороны основных потребителей — жителей городов в развитых и быстроразвивающихся стра­нах.* Как следствие, список технологических секторов, которые наиболее вероятно будут развиваться в ближайшие 10–15 лет**- это:

■ новые материалы (композиты, «умные материалы» и материалы с биологическими свойствами, использующиеся в транспорте, строительстве, производстве мелкогаба­ритных товаров, медицине и пр.) и связанные с ними новые технологии локального производства (30-печать бытовых изделий, органов и лекарств, еды и др.)

■технологии умной среды и Интернета вещей (умные датчики ЖКХ, умные элек­тросети, умное освещение, умный транспорт), бытовая роботехника (первыми образцами которой являются роботы-пылесосы и мультиварки, а также домашние питомцы-роботы, роботы-гувернеры, роботы-сиделки и роботы-секскуклы) и новая smart-промышленность (напр. модель киберфизического производства Industry 4.0 (Nikolaus, 2013))

■ биотехнологии на основе генных технологий — не только генно-модифицированные макроорганизмы (растения и животные), решающие проблему производства пищи близко к местам ее потребления (напр. в вертикальных теплицах или в домашних «интегрированных пищеблоках» (Despommier, 2009)), но и микроорганизмы для самых разных бытовых целей (производство пищи и лекарств, переработка мусора, производство топлива, очищение воды и воздуха) (Brand 2010)

■ новые технологии производства энергии — наиболее вероятным energy mix новой энергетики на ближайшее двадцатилетие являются ядерные технологии, возобнов­ляемые источники (солнце, ветер) и биологические источники (биотопливо и биогаз). Здесь стоит особо подчеркнуть уже случившиеся прорывы в элек­тротранспорте (напр. проект Tesla Motors) и производстве биотоплива 3-го поко­ления (на основе algae) и 4-го поколения (с использованием генномодифициро- ванных бактерий), способных внести сильные изменения в текущее потребление углеводородов, в первую очередь нефти (Frost & Sullivan 2010)

Одним из важнейших свойств новой индустрии является снятие пространственных ограничений — она становится сверх-локальной: любые необходимые продукты произ­водятся для отдельного дома или группы домохозяйств с помощью 30-принтеров, био­технологий и пр., — а обмен переходит в информационную сферу, где объектами обмена становятся цифровые модели для 30-принтеров, информация о персональных предпо­чтениях, медийные продукты и пр.

Здесь нужно дополнительно уточнить, что, хотя черты нового экономического уклада уже начинают проявляться, его приход будет постадийным, и будет связан с циклом замены старой инфраструктуры на новую (в т.ч. в сфере энергетики и добывающих отраслей), с постепенным перемещением людей из одних отраслей в другие, с форми­рованием новых привычек в производстве и потреблении. По всей видимости, полно­ценное формирование нового технологического уклада в промышленно развитых стра­нах — это процесс, который будет идти до 2050-х (так, например, Южная Корея первой из стран планирует полностью перейти на «умные» энергетические сети к 2030 г., но страны ЕС и США и реализуют схожие планы и в схожие временные сроки — это значит, что перестройка энергетической инфраструктуры произойдет в районе 2035–40 гг.). Мы увидим многослойный процесс, в котором промышленное производство не ликвидиру­ется, а сильно переосмысляется в логике пост-индустриальных моделей (напр. упомяну­тая «Индустрия 4.0»). Этот процесс может быть ускорен в случае, если будут достигнуты прорывные результаты в создании новых источников энергии (напр. низкоэнергетиче­ский ядерный синтез, в настоящее время считающийся невозможным).

2. Экологизация экономики. «Зеленые» технологии, лежащие в основе большей части перечисленных отраслей, являются требованием времени (последствия отрав­ления окружающей среды в результате деятельности людей трудно переоценить (IPCC 2013)) — и одновременно выступают новой общественной идеологией и новым локомо­тивом экономического роста. Та же задача победы над «пластиковой угрозой» (Ackerman, 2010), в том числе над гигантским пластиковым пятном в центре Тихого океана, кото­рое нарушает баланс воспроизводства планктона и всей пищевой цепи рыб и морских животных, не менее, а, вероятно, и более, амбициозна, чем задача победы в Холодной войне. Экотехнологии конца 20 века были, как правило, более дорогими и менее про­изводительными, чем неэкологичные способы производства и потребления — в 21 веке главная ставка делается на одновременную экологичность и экономичность, на то, чтобы экологические технологии превосходили по своим экономическим характеристикам неэкологических конкурентов.

Применение методологии «бережливого производства», «производственной системы Тойота» и др. в массовом производстве бросило вызов традиционному представлению о том, что невозможно одновременно повышать качество и снижать издержки. Анало­гичным образом, «зеленые и бережливые» (Lean & green) методы и технологии бросают вызов традиционному представлению о том, что экологические решения не могут быть экономически более выгодными.

Мы считаем, что компетенции, связанные с этим «зеленым и бережливым» (Lean & green) мышлением, будут составлять существенную часть содержания образования в ближайшие годы. Сюда следует отнести, к примеру, всю систему представлений о совре­менной системной инженерии, продвигаемую стандартом CDIO — в первую очередь, представление об управлении продуктом или технологией на полном жизненном цикле, включая утилизацию и re-use. Кроме этого, управление средой обитания и настройка ее под свои потребности (то развитие bio-D’YI, о котором пишет, напр. Ф. Дайсон (Dyson, 1999)) постепенно будут становиться частью повседневных компетенций жителей новых городов. К другим таким «бытовым» компетенциям, по всей видимости, будут относиться компетенции проектирования и программирования (по этому поводу см. развернутый доклад IFTF «When everything is programmabLe»).

Стоит отметить, что «экологическое мышление» как модель ответственного отноше­ния к природе представляет собой частный случай ответственного «глобального мыш­ления», в рамках которого человек стремится взвешивать не только экологические, но и социальные и культурные последствия своих действий. По сути, через представления об ответственности перед естественной средой люди в промышленно развитых стра- нахприходятк представлению об экологичности собственных действий вообще, а через это — к управлению экологией собственного сознания (тема, пророчески поднятая в работах Г. Бейтсона (Bateson 1972)). Массовое обучение экологичному мышлению — или, говоря по-другому, осознанности во всех аспектах человеческой жизни, — потре­бует радикального пересмотра содержания образовательных программ, начиная с дет­ского и школьного образования. Но если мы хотим вернуть баланс между человеческой цивилизацией и Природой, выйти на траекторию подлинного «устойчивого развития» — то внедрение подобных программ в массовое образование не только желательно, но по-настоящему необходимо.

3. Волна стартапов. Перестройка экономики не будет происходить одномоментно, поэтому важнейшим этапом перехода является запуск волны технологических старта­пов, который сейчас происходит в большинстве стран ОЭСР и во многих развивающихся странах. Образование играет крайне важную роль в сопровождении массовой стар­тап-культуры. Передовой практикой инвестирования сейчас становится «выращивание» или «акселерация» стартапов, стартап-акселераторы все больше играют роль «фабрик по производству стартапов», а в ядре деятельности акселераторов лежит образователь­ный процесс обучения навыкам ведения бизнеса, проектно-ориентированного обучения (project-based Learning) и менторинга.

Хотя нео-индустрия будет иметь высокую значимость с точки зрения обеспечения потребностей жителей развитых стран, она не сможет обеспечить достаточного коли­чества рабочих мест — тенденция по вытеснению человека из сферы промышленного производства сохраняется (равно как и тенденция по вытеснению из сферы рутинного интеллектуального труда, о которой мы говорили выше). Однако активно развиваются новые сферы (связанные с сервисом), в которых рост производительности труда сопро­вождается общим ростом числа занятых — это «человеко-ориентированные» отрасли, такие как безопасность, здравоохранение, развлечения и образование. В принципе, этот процесс зафиксирован Д. Беллом еще более сорока лет назад (BeLL 1973), но с началом перестройки промышленности он вновь приобретает актуальность. Здесь важно отме­тить, что образование и саморазвитие может стать одной из опорных отраслей новой экономики не только сточки зрения обеспечения перехода к новому технологическому (и общественному) укладу, но и как самостоятельная сфера занятости, потребность в раз­нообразных услугах которой будет со временем только возрастать.

2.3.2 СМЕНА МОДЕЛИ ОРГАНИЗАЦИИ БИЗНЕСОВ И УПРАВЛЕНИЯ В ОТРАСЛЯХ

1. Эволюция в сторону гибкости. Определяющим понятием для новой системы органи­зации производства и распределения является «гибкость». Глобальная экономика ста­новится возрастающе сложной и неопределенной, темпы изменений в ней постоянно возрастают. Поэтому бизнес-организации переходят от жестко организованных иерар­хических структур к адаптивной сетевой структуре, способной перестраиваться с учетом нововведений и кризисов. Что существенно, эти структуры представляют собой гибриды, которые сложно было бы помыслить всего 30–40 лет назад: например, R&D-альянсы между конкурентами, действующими на высококонкурентном рынке, или сети незави­симых малых предприятий, согласованно выстраивающие свою сбытовую и инвести­ционную политику, или системы проектирования инноваций группами пользователей продукта.

В центре этих изменений лежит модель «обучающейся организации», предложенной К. Аргирисом и П. Сенге (Argyris & Schon, 1978; Senge,1990). Отличие обучающихся орга­низаций в том, что они поощряют постоянное обучение сотрудников, команд, подразде­лений и организации в целом за счет создания атмосферы доверия, свободного обсуж­дения, эксперимента, обмена опытом, постоянного совершенствования — и выделения ресурсов организации на эти цели. Можно утверждать, что главной характеристикой современных организаций становится готовность к постоянному обновлению, порожде­нию инновационных управленческих практик, перестраивающих бизнес (Hamel 2007). Иными словами, обучающая организация как целое способна за счет самообразования менять модель своей деятельности.

Первый, уже состоявшийся тренд — это переход к моделям открытого управления в критически важной для корпораций деятельности по созданию новых продуктов. Модель открытых инноваций, описанная Г. Чесбро (Chesbrough, 2003), предполагает, что организация вынужденно передает существенную часть процесса разработки за свои границы, в инновационную экосистему. Тем самым, держателем собственности на технологию (и доступа на соответствующий ей рынок) оказывается не одна компания, а «облако» взаимосвязанных компаний. Добавим к этому, что крупные организации даже поощряют подобную гибридизацию, формируя новые технологии в виде независимых стартапов на площадках своих корпоративных инкубаторов или осуществляя перевод разработки в «независимое плавание» (spin-off).

2. Цифровизация цепочек создания стоимости. Подобный процесс со-разработки не был бы технологически возможным (по крайней мере, был бы крайне затруднен), если бы не случившаяся в конце 1990-х — начале 2000-х «революция оцифровки», кото­рая перевела всю работу над R&D проектами в специализированные цифровые среды. Одновременно с этим, в большинстве отраслей произошла унификация, постепенное согласование набора стандартных базовых решений (модулей), на основе которых про­ектируются и собираются конкретные продукты. Оцифровка и переход к модульности позволили осуществлять совместную одновременную разработку — новых продуктах в группах из десятков и сотен взаимосвязанных (но при этом независимых) компаний, одновременно осуществляя процесс подготовки производства. За современным высо­котехнологичным продуктом, будь то Apple iPhone или Boeing Dreamliner, стоит не один R&D отдел, а множество разработческих групп — которые, тем не менее, действуют гибче, быстрее и эффективнее, чем их предшественники, находившиеся в рамках одной организации (EnkeL, Gassmann, Chesbrough, 2009). Что существенно: координаторами такой деятельности выступают инженеры особого рода, онтологи, описывающие «базо­вый словарь» проектирования и производства нового продукта с учетом его будущего использования*. В каком-то смысле именно онтологи, прописывающие базовые поль­зовательские характеристики решений и устройств, являются «серыми кардиналами» новой технологической реальности. Работа с онтологиями — это «высший класс» систем­ной работы с цифровыми (программируемыми) объектами, однако он нуждается в под­держке массовыми компетенциями специалистов, работающих в полностью программи­руемых средах. Поэтому цифровизация экономики требует массового обучения новым компетенциям, важнейшими из которых являются системное мышление и способность программировать разные типы устройств.

3. Расцвет гибридных форм организации. Разработка — не первая деятельности, про­ходящая через процесс «сетевизации»; ранее через подобный же процесс благодаря демонополизации, повышению специализации и развитию кооперации прошла система организации производства и сбыта сперва в потребительских, а потом и в сырьевых отраслях (хотя вертикально интегрированные компании еще остаются во многих сек­торах). Развитие сетевых технологий позволяет предположить, что этот процесс будет продолжаться, и на горизонте 10–15 лет гибридные формы экономической организации (системы независимых малых и средних организаций, объединенных внутренней сетью и квази-рынком) станут широко распространенной, возможно, доминирующей формой организации производства. С учетом описанной выше (разд. Новый технологический уклад) производственной революции, производство будет переходить к высоко-локаль­ным формам, и главное, что будет удерживать организации вместе — это общие идеи, смыслы и пакеты технологий. В этом смысле брэнды представлять собой не корпоратив­ную, а коллективную собственность, выступая маркерами сети компаний и разработче- ских групп (приблизительно так, как это происходит сейчас с брэндом Linux).

Возможны и более радикальные варианты организации производственного про­цесса — например, компания, полностью построенная на самоорганизации и самоопреде­лении своих работников. Здесь интересен опыт софтверной компании Valve, известного разработчика компьютерных игр, в которой работники не имеют четко определенных обязанностей или привязанности к проекту и команде (вплоть до того, что для перехода в новый проект достаточно передвинуть свой стол и компьютер), а команды сами опре­деляют, над какими программами они считают перспективным работать. Иными словами, от формальных иерархических моделей организации в таких компаниях происходит переход к горизонтальным моделям сетевого типа, больше похожим на сообщества, где участники в первую очередь разделяют смыслы и ценности. Это означает, что системы подготовки должны массово готовить людей к новым правилам работы — к командное™, к умению сотрудничать, к совместной работе в условиях неопределенности и др.

4. Коллапс политэкономии. На дальнем горизонте, в районе 2030-х и далее — мы можем предполагать, что основная проблема, порождавшая индустриальную экономику — проблема ограниченности ключевых ресурсов и необходимости концентрировать их для эффективного производства — будет постепенно преодолена новыми системами организации производства. Если абстрагироваться от возможностей, которые обещает потенциал технологий производства с помощью нанороботов (поскольку ни одна из этих потенциально возможных технологий не существует даже в прототипе), даже производ­ство на основе 30-печати (при дальнейшем ее удешевлении) и малая энергетика со smart grids будет иметь революционный эффект в большинстве отраслей промышлен­ности — переход от крупных центров производства к локальным. Это экономика, в кото­рой материальные блага оказываются доступны каждому в необходимом и достаточном количестве, и по стоимости, близкой к нулю — но при этом есть цены, сохраняются финан­совые расчеты и очень сложные формы обращения капитала. Это экономика, в которой царит практически полная анархия, поскольку состоит она из множества малых неза­висимых производителей — но при этом достаточно жестко управляемая, с элементами диктата и даже тотального контроля в духе «1984». Мы можем найти в ней торжество коммунизма, предсказанного Марксом, и торжество свободного рынка, предсказанного Хайеком — но это и не коммунистический рай, и не либеральная утопия. В этом смысле, на горизонте 20–25 лет, в течение жизни одного поколения, мир столкнется с оконча­тельной неадекватностью и коллапсом идеологий, направлявших общественное разви­тие индустриального мира в последние полтора века. Первые ласточки — эксперименты, напоминающие социалистические коммуны 19 века — появились после кризиса 2008 г. в рамках «экономики разделяемых ресурсов» (sharing economy) *. Скорость происходя­щих изменений такова, что описания сетевой действительности устаревают быстрее, чем успевают быть освоены обществом. Мы не можем описать общество завтрашнего дня — но можем предугадать общество послезавтрашнего дня, и поэтому новая общественная теория должна быть построена не на анализе существующих трендов, а на протягивании трендов из будущего в настоящее (напр. на тренде постепенного формирования «точки всеведения» или «Интернета всего») — и это понимание уже сейчас должно заклады­ваться в программы школьного и профессионального образования.

2.3.3 СМЕНА СТРУКТУРЫ ЗАНЯТОСТИ И ОБРАЗА ЖИЗНИ

1. «Лишние люди» и постиндустриальные компетенции. Развитие новых технологий, включая автоматизацию рутинного интеллектуального труда, вызывало большой энту­зиазм в промышленно развитых странах. Однако в последние годы пришло осознание, что приход новых технологий представляет серьезную угрозу для множества привычных нам профессий. Роботизация способна вытеснить нас из сферы ручного труда — сперва рутинного, а потом и достаточно сложного; то же самое происходит и в сфере интел­лектуального труда и даже творчества. При чем — скорость этого процесса вытеснения может быть гораздо выше, чем способность экономики создавать адекватную замену в новых секторах, в т.ч. в секторе услуг (который традиционно адсорбирует работников из индустриального сектора по мере их замещения машинами).

Действительно ли мы должны бояться машин, которые полностью заменят нас, лишив средств к существованию? Этот вопрос неоднократно вставал с самого начала Промыш­ленной революции, в 19 веке он вызвал к жизни движение луддитов, да и в течение 20 века постоянно происходили протесты против очередного раунда автоматизации. В середине прошлого века угрозу бесконтрольной автоматизации глубоко обсуждал немецкий социолог Ф. Юнгер (Junger 1949) — и он же в своих работах показал, что каж­дый раз вокруг индустриальной сферы возникало большее количество рабочих мест, чем вытесняла автоматизация — потому что автоматизация позволяла осуществлять более глубокое разделение труда в сферах, к которым ранее относились как к целостным, напр. в интеллектуальной или творческой работе.

Примерно такого же движения мы можем ожидать и в случае разворачивания нового пакета отраслей. Однако — по опыту больших экономических «перестроек», будь то запуск рынка в экономиках бывшего социалистического лагеря или реорганизация отраслей в Великобритании и Германии — процесс перехода не является автоматическим, не про­исходит мгновенно, и социальная острота его может быть совершенно разной. К при­меру, в странах бывшего СССР население было фактически «брошено в холодную воду», и адаптация к новой экономической реальности рынка происходила в условиях, близких к условиям военного времени или Великой Депрессии. Переход людей к новым прави­лам игры может быть во много облегчен, если свою роль (в качестве социального буфера) играет образование — давая возможность получить новые востребованные навыки, раз­вить компетенции в самозанятости, и даже просто «отсидеться» на несколько лет в усло­виях экономического спада (в частности, последняя модель поведения очень популярна в бизнес-образовании, которое по модели спроса является контр-циклическим).

В условиях перестройки экономики (разд. Новый технологический уклад), развития новых моделей управления (разд. Смена модели организации бизнесов и управления в отраслях) и финансовой архитектуры (разд. Новая финансовая архитектура и «репута­ционный капитал»Новая финансовая архитектура и «репутационный капитал») — в бли­жайшее десятилетие неизбежно появление большого числа «лишних» людей, которые оказались недостаточно адаптивны и не нашли себе места в новых секторах. Естественно, что правительства промышленных развитых стран, даже постепенно отходя от модели «государства всеобщего благосостояния» (см. напр. выступление Короля Нидерландов Виллема-Александра в сентябре 2013 г.**), не захотят создавать в своих странах избыточ­ное социальное напряжение. Как следствие, можно ожидать «новый заказ» к образова­нию на решение проблемы адаптации и перевода людей в новые социально-экономиче­ские обстоятельства.

Решений здесь может быть предложено достаточно много, мы можем только указать на потенциал некоторых ходов. Во-первых — и это движение уже началось — необходима реорганизация содержания образования с учетом востребованных в будущем компе­тенций. Одной из наиболее значимых программ здесь является инициатива «Навыки 21 века» (Partnership for 21st century skills), объединившая ведущих производителей софта и оборудования с производителями новых образовательных методик и школами-экспе- риментаторами в США и нескольких странах ОЭСР. Во-вторых — необходимы образова­тельные пространства, в которых могут формироваться новые навыки, прорабатываться учебные проекты и пр. Помимо традиционных (и не очень популярных) форм курсов профессиональной переподготовки — такими пространствами в обозримом будущем (к 2020–25 гг.) могут стать виртуальные миры (в т.ч. специализированные), выступающие как пространства «передержки» и переподготовки «лишних» людей (об этой теме мы еще будем говорить в разд. Тотальность игры).

2. Разрушение тирании специалистов: от специализированного производства к культуре DIY. Обсуждавшаяся ранее перестройка экономики характеризуется, в числе прочего, приходом новых технологий, обеспечивающих возможность децентрализации производства товаров и услуг — в первую очередь массовой 30-печати и технологий Интернета вещей (напр. «умные сети»).

В культуре сегодняшнего дня ориентация на самодостаточность, ремесла и ручное производство тесно связана с целым рядом субкультурных этик, объединенных общей идеей анти-корпоративизма, анти-консьюмеризма (и часто связанных с антиглобалист­ской позицией). В рамках этих субкультур самостоятельное производство (do-it-yourself, DIY) является стандартом контркультурной жизни (в частности, известный Whole Earth Catalogue, культовый журнал 1970-х, был ориентирован в первую очередь на поддержку DIY-культуры через связывание между собой производителей и потребителей DIY-реше­ний). DIY-культура ориентирована на аутентичность, развитие индивидуальных творче­ских сил человека, восстановление чувства личной уникальности и независимости, что также тесно связано с восстановлением живых, не запятнанных коммерческой выгодой отношений между людьми.

В новой экономике длинные цепочки создания материального продукта сворачи­ваются в мини-фабрики (подключенные к сети 30-принтеры, а в будущем, возможно, и молекулярные микро- и нанофабрики) производственные цепочки, способные вопло­тить любую идею, сформулированную в виде чертежа или программы для такого устрой­ства, а объектом обмена становятся инструкции для производственных комплексов. Отдельные индивиды или малые группы посредством систем быстрого прототипирова­ния, 30-принтеров, клеточных принтеров, портативных химических синтезаторов полу­чают возможность создавать продукты, производство которых раньше требовало согла­сованных усилий больших корпораций. Распространению DIY-культуры способствуют индивидуализация или адресность — тренд, указывающий на беспрецедентную касто­мизацию продуктов, в которой пользователь принимает все более активное участие, в конце концов приходя к самостоятельному созданию продуктов и мира вокруг себя при помощи высокотехнологичных инструментов.

Это приближает пользователя к возможности непосредственно превращать соб­ственные идеи в продукт — тем самым создавая возможности для повсеместного воз­рождения DIY-культуры — или «нового ремесленичества». Новая модель производства, скорее всего, будет ближе к описанным выше сетевым структурам сообществ «новых ремесленников» (разд. Смена модели организации бизнесов и управления в отраслях) — которые по размеру, тем не менее, могут оказаться не меньше традиционных корпора­ций. Такие сообщества будут стремиться к образу цеховой культуры — динамичной моза­ики малых групп со все более уникальными специализациями, при этом доступ в них, тем не менее, открыт для любого желающего с соответствующими ценностями, целями и компетенциями. В каком-то смысле «новое ремесленничество» на новой техноло­гической базе переосмысляет проблему разделения труда — глубокая специализация в сфере материального производства скорее вторична или вообще отсутствует, но есть глубокая специализация в сфере интеллектуального и творческого труда, опирающаяся на уникальное и аутентичное предложение продукта от производителя (примерно так, как сейчас- по наличию авторского стиля — ценятся работы художников).

Впрочем, такая модель «нового ремесленничества» отнюдь не отменяет распростра­нения глобализма и, напротив, является его продолжением. Точно так же как модель магазина Ikea предполагает, что пользователь принимает участие в сборке товара — модель условного магазина ModeLStore будет предполагать локальное производство на дому. Рынок производителей цифровых моделей вещей, на основе которых делаются эти предметы, будет включать как крупных игроков (та же Ikea или Home Depot смогут продавать не готовые наборы, а цифровые модели и расходные материалы), так и массу малых разработчиков.

Главный барьер на пути распространения нового ремесленничества лежит в первую очередь в фактически утерянной культуре материального производства «под себя». При­мерно так же, как современный человек делегировал ответственность за свое здоровье врачам, а за свою компетентность — учителям, он делегировал ответственность за само­обеспечение поставщикам материальных благ. Отсюда вопрос к массовой способности восстановить контроль над своей жизнью — в том числе, в сфере самообеспечения (да и саморазвития) — в момент, когда для этого готовы все технологические предпосылки. Как следствие: именно образование, в т.ч. внесистемное, может склонить чашу весов в сторону либо большего разделения, либо освоения практик DIY. Долгосрочно — осво­ение DIY-культуры может способствовать разрушению «тирании специалистов», контро­лирующих домены знаний, и подлинной демократизации технологий -тем самым, пере­ходу к обществу горизонтальной, а не вертикальной связности, управления, обучения.

3. От кидалтов к homo ludens: игра как норма жизни и стандарт деятельности.

Еще одним важным сдвигом, который происходит в современной культуре, является измене­ние места игры. Подробно мы будем обсуждать эту тему в разд. 3.4, но здесь необходимо сделать несколько предваряющих замечаний.

Во-первых, игра является необходимым компонентом жизни для большинства выс­ших животных — будь то дельфины, собаки или шимпанзе. Животные способны к игре в течение всей жизни, ее функции в их жизни предельно многогранны — игра служит обучению, сексуальному ухаживанию, отдыху или ритуализированной борьбе. Самой важной особенностью игры является то, что она происходит «не-по-настоящему», т.е. в рамках игры всегда остается «второй шанс». Люди унаследовали игровое поведение у животного мира — в нашей культуре с самых древних времен игра также служит инстру­ментом для решения самых разных социальных проблем.

Во-вторых (продолжая эту логику), в доиндустриальных обществах культура является предельно игровой — дух игры пронизывает все аспекты человеческого поведения (об этом подробно писал Й. Хейзинга в книге «Человек играющий»). В индустриальной циви­лизации игра была вытеснена из центра культуры на ее периферию — напр. в профес­сиональный спорт, в искусство и в сферу развлечений. И напротив — отсутствие явного игрового компонента в большей части видов человеческой деятельности, таких как эко­номика, государственное управление, война и др. (не смотря на то, что современной парадигмой, описывающей эти виды деятельности, является именно теория игр!) — не лишило социальную жизнь ее неизбежной условности, но заставило говорить о ней как об «игре, забывшей свою игровую природу».

В-третьих, к концу 20 века преимущественное удовлетворение базовых потреб­ностей большей части населения развитых стран привело к ситуации, когда «суровая правда жизни» не требует немедленного взросления (см. также разд. Новая семья и смена модели детства). Появилась субгруппа «кидалтов» (kiduLt, aduLtescent), одной из характерных особенностью которой является повышенный интерес к играм (живым и виртуальным) во взрослой жизни (SummerskiLL 2000). И если психологи преимуще­ственно интерпретировали поведение таких людей как «синдром Питера Пэна», то мы считаем, что в их поведении также появляется естественный человеческий запрос на восстановление значимой роли игры в обществе. В какой-то мере, в 2000-е гг. этот запрос уже был услышан — геймификация начала становиться все более широкой практикой в образовании, социальных коммуникациях, R&D и других «серьезных» видах деятель­ности. Мы предполагаем, что этот тренд является не ситуативным, а одним из самых сильных в новой культуре — которая по мере выхода человека из сферы физической и интеллектуальной рутины будет становиться все более игровой. Распространение вир­туальных миров и дополненной реальности — и превращение их в часть повседневной жизни — будет способствовать широкому распространению игровых моделей, наступле­нию эпохи «тотальности игры». Мы вернемся к этой теме ниже.

4. «Новые старые»: увеличение продолжительности активной жизни. Выше (разд. Генетика: зона неопределенности) мы обсуждали возможное влияние генетики на рост средней продолжительности жизни. В дополнение к потенциалу, который создают новые разработки в генетической медицине, есть и другие системные меры, ведущие к росту продолжительности жизни и увеличению качества последних лет жизни. В частности, изменение режима городской жизни — повышение качества воды и воздуха за счетлик- видации токсичных агентов, увеличение количества рекреационных пространств, сни­жение стресса на работе и в городском пространстве, рост популярности спорта и про­филактики, распространение новых моделей медицины (превентивная и предиктивная медицина) — все это может привести к увеличению жизни, как минимум, на 30–40 лет (с нынешних 80+ в промышленно развитых странах). При наличии в обществе 120-лет­них людей мы выйдем в ситуацию, когда одновременное сосуществование четырех, а то и пяти поколений в одной семье станет реальностью.

При изменении структуры трудовой занятости от физического труда к интеллектуаль­ному и творческому, активная рабочая жизнь вполне возможна до 80–90 лет (сейчас мы видим это в научной сфере, где некоторые ученые продолжают карьеру даже в возрасте около 100 лет*). Это означает, в частности, возможность осмысленной занятости в боль­шем числе профессиональных областей — с выходом на полноценное профессиональ­ное признание и реализацией большего числа собственных «длинных» проектов. Исче­зает представление о старости как о «времени отдыха». Во многом это и политически оправданное действие, т.к. при существенном росте продолжительности жизни поддер­жание «бисмарковской» модели пенсионного обеспечения невозможно без радикаль­ного увеличения срока выхода на пенсию.

Для нас существенно зафиксировать, что в образовании уже появляется (и будет быстро расти) новая группа потребителей с определенным спросом. Во-первых, это группа, предъявляющая спрос на адаптацию к изменяющемуся миру (в описанной выше логике «адаптации лишних людей»). Во-вторых, это группа, допускающая определенный эксперимент со своей жизнью — когда «обязательная программа» (связанная с социаль­ной нормой: рождение детей, построение карьеры, накопление богатства и пр.) выпол­нена, есть возможность осваивать деятельность «по душе», участвовать в волонтерских проектах и пр. Мы допускаем, что именно эта группа может пополнить ряды сторонни­ков DIY-культуры и «новых ремесленников». В-третьих, эта группа заинтересована не столько в «вертикальных» моделях образования, в получении знания от «гуру», сколько в горизонтальных моделях, в обмене знаниями с младшими и между собой.

5. Сдвиг в пирамиде потребностей: от дауншифтеров к самоактуализирующимся людям. Еще один важный культурный сдвиг также связан с насыщением базовых потребностей в потребительском обществе. В частности, в США после расцвета поколе­ния бэби-бумеров последовало разочарование в обещаниях потребительского обще­ства, которое выражается известной пословицей «Не в деньгах счастье» (Howe & Strauss 1991). Первой социальной реакцией был выбор поколения X в сторону дауншифтинга — широко распространенный отказ от карьеры после обеспечения «базовых потребно­стей» и фактическое признание невозможности следовать прежним правилам при невоз­можности изменить окружающую реальность. Однако в последующих поколениях — поколение Y и особенно поколение Z — мы видим возрастающее осознание ценности творческой самореализации — и готовность требовать необходимые для этого условия. Конечно, для этого внешние обстоятельства (приоритетное внимание бизнеса и государ­ства к «инновационности») должны были совпасть с внутренними.

Однако можно считать, что этот процесс является вполне закономерным «движением вверх по пирамиде Маслоу»*** — когда самоактуализация перестает быть ценностной прерогативой элиты и становится ценностью для большинства (иными словами, «пира­мида Маслоу» или ее более точные аналоги описывают не индивидуальную иерархию ценностей, а скорее статистические закономерности, существующие в обществе). Более того — можно предположить, что глубинной задачей «экономики избытка» (Diamandis & KotLer 2012) и не является порабощение людей процессом потребления, что скорее излишний фокус на материальном потреблении выступает как общественная дисфункция (в т.ч. связанная с попыткой устаревших корпоративных форм воспроизводить себя) — а их стремление от консьюмеризма в сторону самореализации это нормальный процесс социального оздоровления. Первые знаки этого движения — возрастающее внимание к аутентичности во всех сферах, включая сферу своей профессиональной самореализа­ции. Мы полагаем, что эта когорта в перспективе станет одним из ключевых потребителей индивидуализированного образования (подробнее об этом в разд. Индивидуализация).

2.3.4 НОВАЯ ФИНАНСОВАЯ АРХИТЕКТУРА И «РЕПУТАЦИОННЫЙ КАПИТАЛ»

1. Запрос на новую финансовую архитектуру. Запрос на новые модели финансовой организации неизбежно сопровождает процесс глобального экономического развития при каждом выходе в кризис (который, в принципе, является симптомом дисфункции существующих моделей). Дискуссия о «новой финансовой архитектуре» идет с момента начала глобального финансово-экономического кризиса 2008 г. — и хотя вероятно, что будут найдены промежуточные решения, мы предполагаем, что ближайшие 10–15 лет будут эпохой турбулентности. Две основных причины этого связаны с неизбежной пере­стройкой глобальных «правил игры»*:

— во-первых, существенная перестройка экономики под новые технологии (которая сопровождается масштабным перетеканием капитала и переоценкой ценностей — а следовательно, неизбежными зонами нестабильности и «пузырями»);

— во-вторых, реорганизация государственных финансов, связанная со снижающейся способностью государств поддерживать «государство всеобщего благосостояния» (в т.ч. пенсионная система, система государственной поддержки для безработных и мигрантов и пр.) и постепенной передачей государственных функций частным операторам или сообществам

На это накладываются три специфических фактора, связанных с текущим состоянием самой финансовой системы:

— сложность и непрозрачность существующей архитектуры (офшоризация и размытие прав собственности, развитая система финансовых деривативов, размывание риска и потеря контроля регуляторов над системными рисками), часто называемая основной причиной финансового кризиса 2008 г. — несмотря на активную работу регуляторов и финансовых институтов с этой темой, ситуация здесь далека от разрешения

— зависимость глобальной финансовой системы от состояния «передовой экономики» (в текущий момент — экономика США), воспринимаемая как угроза глобальной устойчивости (т.к. у передовой экономики всегда возникает стимул управлять глобальной ситуацией во внутренних интересах, а не интересах системы как целого). Как следствие — необходимость создания новых ценностей (и альтерна­тивных эмиссионных центров, в т.ч. независимых от конкретных государств, обеспе­чивающих эти ценности) как способ повышения устойчивости.

— отсутствие в традиционной финансово-денежной системе учета новых ценностей (напр. ценность репутации, ценность творческого труда и др.) — как следствие, неадекватное представление сегментов новой экономики в финансовом секторе и непродуктивность денежных форм взаимодействия для новой экономики

В этом смысле, запрос на складывающуюся финансовую архитектуру состоит в обе­спечении системной надежности и необходимого уровня доверия для глобальной эко­номической системы (совокупности экономик мира), с целью избежать ситуации игры «немногих против многих». На этом поле идет множество экспериментов, в частности связанных с появлением новых валют, независимых от национальных государств и даже частных операторов, своего рода «новое золото» (в частности — криптовалюты, напр. bitcoin*). Идея о том, что приватизация денежной эмиссии может вести к более эффек­тивной организации денежного обращения, была высказана Ф. Хайеком в середине 1970-х (Науек 1976), и с тех пор набирает популярность.

Трансформация финансовой системы означает несколько важных вещей для образо­вания. Одной из них является требование к всеобщей финансовой грамотности населе­ния — которая должна стать примерно таким же универсальным навыком современного человека, как и умение считать, писать и владеть основными компьютерными програм­мами. Другая связана с тем, что финансовая система будет искать новые инструменты для вложения капитала, потерявшего прежние доходные рынки — и одним из таких рын­ков будет становиться возможность напрямую инвестировать в человеческий капитал (мы будем говорить об этом подробнее в разделе Объективация человеческого капи­тала: персонализированные инвестиции).

2. Временной и репутационный капитал: от волонтерства к «прозрачному обще­ству». Одной из возможных моделей, преодолевающих ограничения существующей финансовой системы, являются временные банки. Создатель первой модели Банка времени Э. Кан предложил его в качестве варианта разрешения проблемы социальной взаимопомощи в условиях снижающейся эффективности государственных социальных программ. Принцип работы временных банков основан на том, что каждый человек обладает обладает ценными качествами, некоторые из этих качеств не имеют цены, и за счет взаимоуважения и взаимопомощи в социальных сетях есть возможность помогать друг другу. В рамках банков времени люди получают воз­можность обмениваться социальными услугами — и значительная часть этих услуг каса­ется именно вопросов образования (работа с детьми, обучение навыкам, наставничество и др.) Модель, схожая с временными бан­ками, успешно применяется и для стимули­рования «сетей обучения» внутри школьного образования (см. врезку «Бразильская система SABER»).

В Бразилии была введена ваучерная система SABER, предназначенная для увеличения числа студентов, которые смогут позволить себе полу­чить высшее образование — а также развитие системы взаимопомощи между школьниками. У «сабера» нет стоимости, им можно только опла­тить свое обучение в вузе. Ваучеры выдаются младшим школьникам для оплаты услуг наставничества — при условии, что они выбрали себе наставника на класс выше для совместного «под­тягивания» слабых предметов. Далее «сабер» переходит в более старшие классы и так далее, пока не попадет к школьнику старшего класса, после чего 17-летний ученик имеет возможность накопленными «саберами» оплатить часть стои­мости своего высшего образования.

Для большинства людей репутация может быть объективирована внутри социальных сетей, и целый ряд стартап-компаний сейчас работает на поиск моделей «цифровой» репутации как отражения признания заслуг индивида сообществом (Hanp.TrustCLoud, TrustRank, Legit, WhyTrusted и др.). На пути ста­новления этих моделей есть целый ряд проблем, одной из которых является celebrity bias — продвижение вперед не тех, кто является наиболее полезным для общества, а тех, кто способен управлять общественным вниманием (как следствие — порнозвезды будут иметь более высокий статус, чем ученые или инженеры). Полноценная система «учета заслуг» должна отражать не столько медийный успех, сколько реальный вклад человека в жизнь других людей: создание новых смыслов, передача знаний, волонтер­ство и др. действия «людей для людей». Отсюда — системы оценки заслуг должны разви­ваться не из медийных форматов, а из сообществ практик, где одни практики оценивают вклад других, а также штрафуют за бессодержательность или неэтичность поведения (например, так организованы российские сайты сообщества ИТ-специалистов Habrahabr и дизайнеров Lepra, а также их международные аналоги, например, ИТ-сообщество StackOverttow, специализированное сообщество продуктов Microsoft Technet или сооб­щество для ответов на вопросы Ask).

В перспективе, системы оценки репутационного капитала должны интегрировать онлайн-и офлайн-репутацию. И если онлайн-репутация будет строиться в реальном вре­мени в зависимости от действий человека в онлайн-сообществах — она вполне может формироваться в реальном времени и его действиями в работе, быту или общении с друзьями. В ситуации, когда большинство жителей развитых стран 24 часа находятся онлайн, когда каждого из нас окружает разумная среда Интернета вещей, дополнен­ная реальность и устройства биомониторинга — появляется возможность непрерывного (само) мониторинга поведения с помощью технологических решений, непрерывной перекрестной оценки — и возможность превращать оценки в полноценный индикатор репутации. В этом смысле — мы входим в «прозрачное общество» (довольно подробно описанное в одноименной книге Д. Брина (Brin 1998)). Хотя ситуация «прозрачного общества» достаточно некомфортна в рамках представлений прошлого о приватности (в т.ч. неудобна для тех, кому есть что скрывать), она дает массу преимуществ «честным гражданам». Приход «прозрачного общества» усиливает описанный выше тренд, связан­ный с поиском аутентичности — потому что внешняя честность стимулирует внутреннюю честность, и наоборот.

Распространение интегрированных моделей репутационного капитала может ока­зать существенное воздействие на наши способы обучения и построения карьеры — в логике, когда репутационный капитал является одной из существенных инвестиций, а образовательно-карьерные решения берут в расчет ожидаемое влияние на уровень репутационного капитала. Весьма вероятно, что в обществе, где проблемы материаль­ного обеспечения будут в основном решены (а о технологических возможностях постро­ения такого общества уже в ближайшие десятилетия мы говорили выше), именно репу­тационные валюты будут определять доступ людей к значимым для них ресурсам, таким как знание и внимание окружающих (Hunt, 2009). Кроме этого, мы полагаем, что уже в ближайшее время можно ожидать возникновения онлайн-бирж, где комбинации репу­тационного и временного капитала будут использоваться для оплаты образовательных онлайн-услуг самого разнообразного типа (первыми примерами можно считать уже работающие по этой модели онлайн-ресурсы по обмену обучением иностранным язы­кам, такие как MyLanguageExchange, ItaLki, Polyglot и другие) — в перспективе, на базе таких бирж вполне может возникнуть и универсальная «образовательная валюта», объе­диняющая между собой разные сети взаимообучения.

2.3.5 НОВАЯ СЕМЬЯ И СМЕНА МОДЕЛИ ДЕТСТВА

1. Модернистская семья: поиск новой идентичности. Происходящие изменения в укладе базовых общественных институтов не могут не коснуться модели организации семей. Представления о норме семьи многократно пересматривались с начала индустриализа­ции, но особенно существенные изменения происходят в последние десятилетия, когда можно наблюдать взрывной рост самых разнообразных форм семейной организации: общины, гостевые семьи, однополые браки, союзы для совместного выращивания детей, нео-племена и др. (Budgeon, RoseneiL, 2004).

Причины длящегося кризиса семьи вполне понятны. Первоначальная и традицион­ная функция семьи (в первую очередь, как института внутри аграрного или ранне-инду­стриального общества) — это способ совместного выживания и воспроизводства, вклю­чая трансляцию культуры и опыта между поколениями. Брак как социальный институт имел также смысл в контексте совместного владения и передачи собственности. В совре­менном городе — особенно с учетом расцвета новых технологий — все эти задачи можно решить без участия партнера. Существуют возможности аутсорсинга любых функций (включая заботу о быте, воспитание детей, уход за больными и пожилыми), возможности для организации практически любых вариантов сексуальных отношений, возможности выстраивания собственной сети общения под интересы — все это «разрывает» семей­ный уклад и ставит под вопрос необходимость совместного существования. Понятно, что с появлением в быту в ближайшие 10–15 лет человекоподобных роботов, способных заменить партнера или членов семьи в большинстве этих функций, кризис еще более обострится.

В каком-то смысле семья находится в поиске идентичности и смысла своего суще­ствования. Современная психология семейных отношений предлагает новую модель, основанную на том, что семья не пространство комфорта и выживания, а пространство совместного развития. Иными словами, главной идентичностью семьи является осознан­ный ею смысл совместного существования — ее образ совместного будущего, в котором каждый может развиваться вместе с другими и с помощью других. Мы предполагаем, что образование для семей, направленное на выявление смыслов совместного существова­ния, сейчас практически отсутствует — а потребность в нем колоссальна. Как следствие, мы ожидаем, что в ближайшие 10–15 лет начнется распространение моделей «семей­ных университетов», в которых семьи могут, опираясь на собственный «образ будущего», совместно получать необходимые им для совместного существования и развития компе­тенции (в т.ч. участвуя в совместных творческих проектах для всей семьи), а также пере­крестно обучать друг друга полезным навыкам (так, как это делает, например, канад­ский Family University Foundation или локальные проекты в США типа ELmbrook Family University и др.).

2. Новое внутрисемейное образование: компетентное родительство и межпоко­ленческая интерграция. Отдельный вопрос в этой логике касается передачи межпоко­ленческого опыта, т.е. детско-родительских отношений. Поведение родителей преиму­щественно следует шаблонам, заложенным внутри семьи или культурного окружения. В отличие от профессиональных учителей, воспитателей и психологов, родители не чув­ствуют достаточной обоснованности своих действий — и часто не рефлектируют то, что их действия могут быть для детей травмирующими и блокирующими развитие. Ясно, что в семье, где каждый имеет возможность развиваться, дополнительное внимание должно быть уделено развитию детей — как существ с особыми свойствами и особыми потреб­ностями. Если взрослые могут брать на себя ответственность за свое развитие, то в слу­чае детей ответственность за их развитие во многом берут родители. И здесь возникает вопрос — как правильно развивать ребенка (в том числе — используя все те возможно­сти, которые может предоставить ему рынок развивающих игр, образовательных серви­сов и др.). Как следствие — со стороны более ответственных родителей возникает спрос на «сопровождение родительства», на образовательные итьюторинговые сервисы, кото­рые позволят воспитывать более здорового, целостного и развитого ребенка. Мы счи­таем, что, по мере осознания этого спроса стандартом подготовки будущих родителей де факто (а в некоторых странах — ина уровне государственного стандарта) станут про­граммы компетентного родительства, в т.ч. в рамках уже упомянутых «семейных универ­ситетов». Развитие компетентного родительства может помочь пересмотреть и отноше­ние к беременности — вполне возможно говорить о начале раннего развития детей уже до их рождения. Пренатальная педагогика находится, говоря каламбуром, в зачаточном состоянии — однако мы вполне допускаем в течение ближайшего десятилетия появле­ние экспериментальных решений формата «школа в утробе» (к примеру, уже сейчас на Amazon или в Toys R Us продаются десятки устройств, позволяющих настраивать контакт с ребенком через музыку, такие как BabyPLus Prenatal Education System).

Другая важная функция внутрисемейного образования — это передача межпоколен­ческого опыта, относящегося к жизни данной семьи, ее собственной персональной исто­рии. Психология 20 века посвятила очень много усилий тому, чтобы показать важность «отпечатка семьи» вжизни индивида — в первую очередь, опыта матери и отца (зачастую передающегося невербально, в самой структуре семейных коммуникаций), но также и предыдущих поколений. Кризис семейной идентичности «разрывает» семью не только между партнерами (напр. мать и отец), но и между поколениями — в резуль­тате, поколения «не слышат» друг друга, уникальный опыт поколений просто теряется как «неактуальный», что оказывается травмирующим и для старших, и для младших. Образование может сыграть чрезвычайно важную роль в виде реинтегратора семьи, предлагая обучающе-творческую деятельность, в которую могут вовлекаться сразу несколько поколений, от самых старых до самых маленьких. Кроме этого, сама рекон­струкция семейной истории (в форматах записи воспоминаний старших членов семьи) является очень важным действием — спрос на которое уже есть, а предложение прак­тически отсутствует (если не считать сайтов, посвященных анализу генеалогии и поиску в архивах). Нам представляется, что спрос в этом секторе чрезвычайно велик, а его возможности только начинают осознаваться — и всевозможные образовательно-раз­влекательные решения, в т.ч. в виртуальных мирах и дополненной реальности (но также и разнообразные живые клубы по интересам), могут быть крайне востребованы по мере роста несистемного образования.

3. Новая модель детства: когорта ранне-самостоятельных детей. Инициаторами изменений в семье могут выступать не только взрослые, но и дети. Модель детства пре­терпевала несколько существенных изменений за последние столетия — к примеру, до какого-то момента концепции «детства» как особого периода вжизни человека не суще­ствовало, ребенок воспринимался как «маленький взрослый» (так, во времена Дикенса значительная часть детей была вынуждена работать с пяти-шести лет). Сейчас мы, весьма вероятно, находимся в точке очередного существенного изменения. Большая часть 20 века была посвящена тому, чтобы «дать детям детство» — в том числе, борясь против эксплуатации детского труда. Детский труд действительно представляет большую проблему в слаборазвитых странах, где дети заняты сложным и опасным трудом. Однако в развитых странах ситуация другая — там у детей появляется возможность превратить свой «детский» интерес в деятельность, приносящую экономический доход. Уже сейчас появляются первые дети-дизайнеры и дети-программисты, которые начинают зарабаты­вать в онлайне суммы, вполне сопоставимые с доходами взрослых людей*. В прошлом году появился первый девятилетний миллионер — английский художник Кирон Уильям­сон, заработавший эту сумму на продаже своих картин.

Появление этой когорты детей (возможно, пока немногочисленной, но довольно быстро растущей) ставит целый ряд вопросов: легален ли такой детский труд (и что мешает ему считаться легальным — в т.ч. признаваемым и продвигаемым международ­ными организациями, такими как Международная организация труда)? в какой мере ребенок имеет право распоряжаться результатами своего труда? в какой мере он стано­вится полноправным участником семьи (и может принимать решения об ее имуществе)? может ли ребенок, становясь ранне-самостоятельным, принять решение о том, чтобы жить отдельно, и с какого возраста? (На эти вопросы есть частичные ответы в текущем законодательстве, но адекватны ли они — другой вопрос).