Марина Ерофеевская
Весеннеобязанные
Вместо предисловия
Пожелания и наставления внукам и правнукам от дедушки Махавкина Ивана Григорьевича, ветерана Великой Отечественной Войны. (Годы жизни 1926 — 2021):
«Жизнь вам выдалась очень хорошая. Всё есть для жизни: одежда стильная, питание отличное. Всё это создали старшие поколения, и вам, мои дорогие и любимые, нужно это беречь и преумножать, а главное — учиться, работать. И у вас всё будет отлично. Здоровья вам и счастья, живите здоровыми и долго-долго». 28.10.2010 г
Часть 1. Весеннее положение
Северное
Ты говоришь — как же мы далеко,
Как у Христа за пазухой.
Снег на Севере белый, как молоко,
Мир и покой кругом испокон веков,
Воздух так чист, пьётся одним глотком,
Ни наводнений, ни засухи.
Нет ни бомбоубежищ, ни катакомб.
Здесь каждый шорох не чужд, а давно знаком.
Дом, хоть и стар, но со стенами, с потолком,
Деревянный, а не пластмассовый.
Почему я хочу свернуться тугим комком?
Почему я не думаю ни о ком?
Я желаю уйти — напролом, пешком.
Мучают мысли разные.
В этом мире, видно, закон таков:
Если нет ни дороги, ни дураков,
Если хата с краю и нет долгов,
То никому не обязаны!
Ты говоришь — как же мы далеко,
Только вот от чего — мне шепни тайком.
Дай бог сохранить нам полностью, целиком
Ясность разума.
Весеннеобязанные
В сорок пятом, конечно, тоже была весна,
Но под небом мирным всё было совсем не так…
Я беру бокал, наливаю себе вина
И в бумажный листок не махорку забью — табак.
В сорок пятом, я знаю, тоже была мечта:
Отложить навсегда ружье и достать весло.
Я хочу того же, что каждый хотел тогда,
Чтоб закончилось всё. Закончилось той весной.
В сорок пятом — другой, единой была страна,
Наполняла вместо капели себя слезой.
И кроваво-красным зерном вызревал гранат.
Я допью вино и по лужам пойду босой.
Убегает луч за пределы плохого дня.
В этом марте он, только он для меня герой.
Я бегу за ним и никак не могу понять,
Что не так с весной две тысячи двадцать второй…
Вокруг
Я жду, когда меня поведут на суд,
А я пойду смиренно, как божий раб.
Где мне расскажут про помыслы, цель и суть,
И я, наверное, этому буду рад.
«Где был ты в день, когда наступала хворь,
Когда вокруг планета сошла с ума?»
«Я был свидетелем!». «Хватит нам врать! Не спорь!
Ты был в умат, и в баре стоял туман.
Где был ты в ночь, когда наступал январь
И нищий руку протягивал к очагу?
Когда в подъезд просилась живая тварь
И через час ледышкой легла в снегу?
Где был ты в час, когда постучали в дверь,
Набрать просили две цифры всего — ноль три?»
«Я был в делах, о чём же жалеть теперь?»
«Уже не время, больше здесь нет двери.
Где был ты в миг, когда умирал солдат?
Быть может, враг, быть может, твой лучший друг».
И я отвечу: «Проследуем сразу в ад…»
Но мне промолвят: «А ты оглянись вокруг…»
***
Я сегодня смотрю не новости, а в окно,
И читаю не избранное, а лица,
Там как будто немое идёт кино
Без плохих гримёров и репетиций.
Наблюдаю прилипший к стеклу этюд,
Как, взвалив тяжёлый пакет на плечи,
Там старушка несёт провианта пуд,
Дорогого сахара или гречи.
Я сегодня смотрю не новости, а в глазок —
Постучал к соседям судебный пристав,
Дверь открыл старик, почесав висок,
Проклиная власти, долги, нацистов.
Я сегодня смотрю во двор, не в статьи газет,
Там опять случайно стекло разбили —
У машины с приклеенной буквой «Z»,
Утопив в грязи и дорожной пыли…
Алёшка
(Детская поэзия)
Сквозь решётку-паутину
Я гляжу в своё окно —
Интересная картина,
Как в каком-нибудь кино:
Куклы, зайчики и мишки
У заборчика сидят,
Паренёк несёт подмышкой
«Настоящий» автомат.
Целит в мишку автоматом,
Раздается: та-та-та,
И летит клочками вата
Из большого живота.
Он совсем не понарошку,
А всерьёз вооружён.
Я кричу ему: «Алёшка!
Убивать нехорошо!»
«Я совсем не виноватый!
Это враг, а я герой!
И хочу, как все солдаты,
Быть за Родину горой!»
Я ведь тоже не трусишка,
Хоть и слёзы на носу,
Потерпи, мой милый мишка!
Я сейчас тебя спасу!
Нитки я беру и вату,
Буду шить и бинтовать.
Если нету виноватых,
Кто же в этом виноват?
Всё пройдёт, ещё немножко.
Отчего-то грустно мне,
Вот бы нам с тобой, Алёшка,
Не встречаться на войне…
Мальчик
Мальчик маленький верит в чудо,
Рядом мама, отец и брат.
Ест клубнику с большого блюда,
Не считает ни дней, ни дат.
Мальчик-школьник уроки учит,
Собирает с утра рюкзак.
У него увлечений куча
И сверкают его глаза.
Мальчик с другом опять в войнушку
Побежал во дворе играть,
Он соседа берёт на мушку
И победно кричит: «Ура!»
Мальчик вырос, влюбился в первый,
Далеко не в последний раз.
Ощутил, что такое — нервы,
Что такое — её отказ.
Мальчик ждёт на пороге храма
И невесту ведёт к венцу.
Постарела с годами мама,
Нездоровится вновь отцу.
Мальчик любит свою невесту,
Нянчит сына с пелёнок он.
Вдруг приходит ему повестка,
Призывают его на фронт.
Мальчик в чудо уже не верит,
И надежды горят в огне.
Он живой, и по крайней мере,
Это лучший из мирных дней.
Мальчик смотрит на внуков с фото,
Побледневшего на стене.
«Воевал?» — может, спросит кто-то,
Может, спросит, а может, нет.
Мальчик даже не помнит даты
И не помнит, в каком году
Он из мальчика стал солдатом,
Тем, что слева в седьмом ряду…
Дедушке Ване
Посвящается Махáвкину Ивану Григорьевичу, ветерану Великой Отечественной Войны.
Годы жизни 1926 — 2021.
Наступила полýночь немая.
Одеяло во сне теребя,
Накануне девятого мая
Я опять поздравляю тебя.
Пожеланья здоровья и счастья
Повторяю, как будто в бреду,
И целую сухое запястье…
Это было всё в прошлом году.
Нет, мой дедушка, стало не легче,
Я тебя не забыла совсем,
Только вот не обнять эти плечи
Первый раз, в дату семьдесят семь.
Не придёшь ты уже к обелиску,
Не приставишь ладошку к виску.
Ты теперь в незаконченных списках
Рядом с кем-то в «Бессмертном полку».
Если б знала я истины мира,
Не смеялась бы смерти в лицо,
Никогда бы не стал мне кумиром
Кто-то из популярных певцов,
Что кричат зачастую с экрана,
Рекламируя свежий контент.
Я б глядела в глаза ветеранам
И ловила последний момент.
Помнишь, дедушка, ты и не верил,
Что когда-то увижу войну,
Видно Бог, наши души измерив,
Заточил нас в гнетущем плену.
Никогда мне не стать героиней
И медалей твоих не поднять,
Это тяжесть такая отныне,
Что осилит лишь Родина-мать.
Ни окопов не видеть, ни знамя,
Не лежать на холодной земле.
А по-правде — да кто его знает,
Что судьба уготовила мне.
Я подобна неистовой глыбе,
Без войны насладившейся всласть.
Слышишь, дедушка, если не ты бы,
Я бы даже не родилась…
Не учат в школе
Звонка гремящиго децибелы усадят снова детей за парты.
В образовании нет пробелов,
есть соответствие со стандартом.
Листы учебников пахнут краской, немного пылью,
немного кровью.
Они же дети, и верят в сказку, во всю фантастику верят,
кроме
Намокших писем, сырых подвалов,
ударов «града» из ниоткуда,
Они за это получат баллы для поступления в институты
И каждой галочкою в квадрате
перечеркнут имена и судьбы.
Одной оценки всего лишь ради
учебник ими прочитан будет —
И о татарах, и о монголах,
новейший и достоверный самый.
Никто из них не услышит голос
окаменевшей от боли мамы.
Она кричит и рыдает громко, и убивается на пороге,
Смотря на свежую похоронку.
«Мне дайте только его потрогать!
Он встанет, знаю! Он жив, мой сынка!
Меня возьмите! Его не надо!».
И бьётся, бьётся о холод цинка под похоронную канонаду.
Он просто жизни не сдал экзамен,
и аттестат затерялся где-то,
Он не в учебниках вечно замер,
а на страницах большой планеты…
Наступит май. И в весеннем свете
на обелиске застынут лики.
И вновь такие же чьи-то дети
несут к подножию две гвоздики.
В бане
Он узнал о войне не из сплетен и книжек,
Он увидел сегодня в общественной бане —
Забирался солдат без конечностей нижних
На полок, где тазы и ковши барабанят.
И был чист без всего, сняв жетон и погоны,
И, возможно, десяток военных наград.
Но мочалка, скользя, как Медуза Горгона,
Притянула к нему вопросительный взгляд.
Но никто не спросил, даже виду не подал,
Мужики бормотали: «Поддай-ка парку!
Ах, какая дрянная сегодня погода!
Эй, малой, принеси-ка ещё кипятку!»
А калека, как старец, нахмуривал брови,
И размахивал связанной туго ольхой.
Отмывались солдаты от вражеской крови,
Отмывались солдаты от смертных грехов.
***
Вся жизнь поместилась в один чемодан,
И больше никто не кричал и не плакал,
Но громкие звуки случались. Тогда —
Она, как положено, падала на пол.
А поезд уже разогнался сполна,
Колеса о рельсы стучали снаружи,
И сердце стучало, и снова она,
Пугаясь, сжимала ладонями уши.
Вот новая школа и новая жизнь,
Звонок разрывает и душу, и тело.
Под партой, как будто зверёныш, дрожит,
Она просто выжить сегодня хотела.
В свои восемь лет ей так страшно дышать,
Быть может, дыхание кто-то услышит,
И снова сирены гудки оглушат.
Но нет ничего… Тут покой и затишье.
И нет ничего. Нет ни дома, ни тьмы,
Знакомой дороги её до крылечка,
И заезды безмолвны, как будто немы,
Большая квартира, пустая аптечка.
Но мама о чём-то опять говорит
С учителем. «Может, к психологу нужно?»
И над головою плывут фонари.
Они так светлы и совсем безоружны…
Пиджак
Между юбочек клетчатых и рубашек цветных зажат,
На пластмассовых плечиках —
элегантный мужской пиджак.
Новый, с биркой в кармане и — не подогнан ещё манжет,
Он висит в ожидании — ну когда, ну когда уже…
Он готов лечь под ножницы, под иглу, под утюг, под пресс.
Может, к праздникам сложится? Но хозяин совсем исчез.
Рядом запонки синие, строгий галстук — его сосед.
Это невыносимо, но… Но хозяина нет и нет.
И ночами безлунными снится свадьба как наяву,
Будто девушка юная гладит нежно по рукаву.
Гости все в изумлении — как же выправка хороша!..
Но висит объявление: «Продаётся мужской пиджак.
Сорок восемь, неношеный. Продаётся за полцены».
— Почему же так дёшево? Может, будут ещё штаны?
Покупателю нравится, пиджаку в рукава залез.
А хозяин отправился под иглу, под утюг, под пресс.
Он пропал под снарядами, и не надобен гардероб.
У него из нарядного — по размеру сколочен гроб.
Декабрю
Запотело стекло. Я потрогаю
В отраженье потёкшую тушь.
С декабрём мне одною дорогою
Тихо плыть в мутном зеркале луж.
Ничего… Пореву… Там за городом
Слышен ёлочный шумный базар.
Сердце, будто бы лезвием, вспорото, —
Кровоточит у всех на глазах.
За окном кинолентой прокатною —
Снеговик, и морковь, и ведро.
Детства память размытыми пятнами
Пробралась глубоко под ребро.
Календарной страницей оборванной
Перечёркнут потерянный день.
Попрощайся, земля, с униформою
И наглаженный саван надень!
«Постарей, побледней, как положено!» —
По утрам я себе говорю.
Уготовано всем одно ложе, но —
Разный путь к своему декабрю.
Фейерверк — как снаряд, — словно обухом,
Ударяет бездумно в висок!
Ты, декабрь, не смертельная опухоль, —
Ты — в часах отсыревший песок..
Не губи! Не набрасывай петли на
Молодых! Попрошу лишь одно —
Так давай же состаримся медленно,
Не пугая других сединой…
***
В это время разбитых шаров, обнажённых ёлок,
Время сброшенных бомб, заглушивших салюта грохот,
Мы живём и думаем — путь ещё слишком долог,
А чужая жизнь в этом мире всего лишь кроха.
Мы срубили лес ради запаха свежей хвои,
Не жалея щепок, летящих на грязный снег,
И с плаката на въезде в город взирает воин,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.